Путь к свободе

Сону лениво потягивается и переворачивается на другой бок – так ему открывается шикарный вид на тело Сонхуна. Сын императора кончиками пальцев пробегается по тренированным мышцам пресса – ему это никогда не надоест, хотя буквально полчаса назад он собирал с них влагу губами. - Будете еще виноград, мой господин? – Пак отрывает от грозди несколько ягод, кладя одну из них себе в рот. Сону тоже хватает губами одну, особенно сочную и мясистую. С его губ течет сок, и его стирает Сонхун своими устами. Последние лучи солнца пробираются сквозь деревья и зайчиками прыгают по комнате, освещая кудри Сонхуна золотом. Сейчас особенно хорошо заметны крошечные веснушки на его лице, но каждый раз, когда Сону пытается их сосчитать, сбивается. Ким любит вечер и ночь. В это время кажется, что все возможно, все подвластно, и тебя ничего не удерживает. А утро ненавидит – каждый день просыпается с мыслью, что он заложник своей судьбы. И признает – слишком слаб, чтобы изменить это. - Сонхун, если бы ты получил рудис, что бы ты сделал? – тянет он лениво. - Не знаю, - вопрос на какое-то время ставит гладиатора в тупик. – Наверное, вернулся бы к семье. Ким внешне никак не реагирует, обдумывая ответ. Встречи с Сонхуном из единичных стали постоянными – это опасно, но Ким не готов отказаться от времени, проведенного с ним. Иногда это его единственная отдушина. Если кто-то из неприятелей поймет, что у сына императора появилось слабое место, это будет плохо: Сону поставит под удар и себя, и Сонхуна. Надо быть предельно осторожными и постоянно оглядываться по сторонам. Закат постепенно перерос в сумерки, но горевать было рано – впереди была целая ночь, и Сону собирался насладиться Сонхуном сполна. После бокала вина его тянуло на философские мысли, в голове возникало много вопросов, но лишь некоторые из них находили ответ. Одно Сону тем вечером понял точно – он ни за что не дарует Сонхуну свободу.

***

Чонвон не спал всю ночь. Он не знал, что делать дальше, не знал, правильно ли поступил. Вчера у него был наставник, был старший товарищ, с которым можно было посоветоваться. Теперь же он остался совсем один. Конечно, у него все еще был Николас. Но по наставлениям Чонсона Ян боялся довериться ему. Он ни за что не расскажет товарищу о произошедшем, о своих тренировках и к чему он привели. Это может сыграть с ним злую шутку. Повезло, что еще никто не заметил его ранних исчезновений из казармы. Чонвон постоянно вспоминал их разговор и спрашивал себя – не наговорил ли лишнего? Не ответь от Чонсону так резко, можно было бы все замять. Но на тот момент он считал свое поведение единственно правильным. Его переполняли обида и разочарование, ведь прикосновения для Чонсона практически ничего не значили – возможно, каждый день у него был новый человек, которого он касался так. А для Чонвона это было чем-то интимным, особенным, чем-то, что он мог позволить только тому, кому по-настоящему доверял. Да, он верил Чонсону, подпустил близко. И теперь ему было больно, ведь скорее всего это конец их дружбе и их тренировкам. И он правда благодарен Паку за все, чему тот его обучил. Но горечь обиды все еще обжигала внутренности и разъедала их, будто уксус. А еще он не мог забыть тот поцелуй, пускай он и длился секунду. Для Чонвона это было чем-то особенным, сокровенным, и ему было жаль, что поцелуй был испорчен их ссорой. Он бы хотел, чтобы все сложилось иначе. "Забавно", - думал он, - "а если бы я не вошел тогда в комнату и не увидел Чонсона с женщиной, как долго бы я считал себя единственным? Как долго бы продлилось мое счастье?" Ему становилось дурно от мыслей, что для Чонсона он – лишь очередное увлечение, один из множества. Что Чонсон бы отвел его в свою комнату, уложил в постель и трахнул на простынях, на которых сутки назад трахал другую, а двое суток назад – третью. Или Чонвон все утрирует? Может, та женщина была единственной? Постоянной партнершей. Но даже в таком случае ему было противно. Его тошнило с того самого утра, кусок в горло не лез. Николас наверное заметил это и спросил, все ли в порядке, на что Ян ответил утвердительно. Товарищ списал все на волнение перед очередным боем: страсти накалялись, и Ян все чаще ловил на себе косые взгляды. Вылетевшие завидовали успеху, прошедшие надеялись избавиться от потенциальных соперников. Этим утром Чонвон, вернувшись из купальни, нашел иглы в своей постели. Он был благодарен своей внимательности – заметил, что кровать заправлена немного иначе, не так, как он обычно это делает. И пускай в этот раз удалось избежать несчастья, он опасался за свою жизнь и будущее. Отчасти ему хотелось проиграть бой, чтобы его просто оставили в покое. Чтобы больше не волноваться о том, кто выпадет в соперники и о том, что одноклассники решили от тебя избавиться. Последний день перед боем Чонвон провел как в тумане. Он тренировался с Николасом и думал, думал, думал…Его охватила такая тоска и безнадега, что юноша практически убедил себя в том, что завтра будет его последний бой. Ему было тошно и от себя, и от всех остальных, и за весь день он вымолвил разве что пару слов. Чонвон будто шел по бесконечному тоннелю, которому не было ни конца, ни края. В день боя он чувствовал себя немного лучше. По крайней мере, физически он был в порядке. Просто устал. Так устал, что уже все равно было, чем закончится сегодняшняя битва. Главное, поскорее отмучиться. Вместе с Николасом и еще двумя однокашниками, которые прошли в третий тур, он шел по подземельям Колизея к помещению для ожидания. Казалось, весь колоссальный стадион сотрясался от топота тысяч ног и людских голосов. Коридоры были путаные, но постепенно он научился в них ориентироваться. Вслед за товарищем он повернул налево, когда из второстепенного тоннеля вышел Чонсон и потянул его за край туники. - Нам нужно поговорить, - он практически насильно затащил Чонвона в темный угол – крошечный коридорчик, упирающийся в стену – тупик. Все это было сделано так тихо, что Николас даже не заметил – продолжил идти вперед, смотря под ноги. - Наконец-то удалось тебя выцепить. – Выдохнул Пак, - Вчера целый день пытался, но слишком много чужих глаз. Я должен был поговорить с тобой перед боем. Чонвон смотрел на него молча – если честно, не знал что сказать. Он лишь надеялся, что старший достаточно благоразумен и не станет выводить его из хрупкого равновесия прямо перед сражением. - Я хотел объяснить тебе все. Та женщина…Ты наверняка наслышан о том, что римлянки навещают гладиаторов, чтобы понести от них, потому что верят, что их дети будут обладать неслыханной силой. Та женщина как раз из таких. Она нередко наведывается ко мне – видимо, все ее попытки тщетны. Я не люблю ее, ничего к ней не испытываю. Это просто секс. Я выполняю свои обязанности, вот и всё. - Понятно, - Чонвон сухо кивнул, переваривая полученную информацию. – Я не виню тебя – в тот день я зря вспылил, во мне взыграла обида. Я прошу у тебя прощения. Но ты мог бы рассказать мне правду прежде чем целовать. - Прости, - Чонсон цепляется за его руку своей, крепко сжимая. – Я очень виноват перед тобой. И не хочу, чтобы ты думал, что ты один из многих. В отличие от всех тех женщин ты мне не безразличен, Чонвон. Ты очень дорог мне, и я хотел во что бы то ни стало сказать это перед боем. Я хочу, чтобы ты всегда об этом помнил, что бы ни случилось. В этом ужасном месте нет человека ценнее для меня, чем ты. - Но ты сам учил меня: не подпускай никого близко. - Я ошибся. Теперь ты – мое слабое место. Если на кону будет твоя жизнь, твоя безопасность – я побегу исполнять любой приказ, как цепной пес, только бы ты был в порядке. Но также ты – моя сила. Ты делаешь меня сильнее, Чонвон, придаешь всему этому смысл. Чонвон снова молчит – ему слишком тяжело поверить в услышанное. Он для себя уже все решил – что для Чонсона лишь увлечение, что их отношения на этом закончатся, и что он остался один. Но оказывается, все не так. И у него есть верный друг и союзник, человек, которому не наплевать. Для которого он дорог. - Я был очень зол на тебя и обижен, - медленно начинает он, - потому что твои прикосновения, твои взгляды и похвала – все это очень много значило для меня. Ты стал единственным, на кого я мог положиться, кому мог доверять. А потом ты предал меня – я так считал, и я остался совсем один и решил, что был для тебя никем – лишь привлекательным телом. Прости, что не выслушал сразу. - Все в порядке, - Пак сделал шаг навстречу, прижимая младшего ближе, гладя ладонями крепкую спину. – Теперь все будет хорошо. Ты только выживи, ладно? Обязательно победи. - Я постараюсь, - кивает Чонвон, утыкаясь носом в шею на мгновение, запоминая запах тела Чонсона и отступив добавляет, - мне пора. - Я буду смотреть на тебя! – кричит Пак вдогонку. – И ждать целым и невредимым. Чонвон дарит ему последнюю улыбку и спешит прочь по тоннелю. Сверху уже раздается голос ведущего, а значит, начало третьего тура положено. Слыша имена первой пары сражающихся Чонвон выдыхает с облегчением – они ему незнакомы. Будет время перевести дух. - Где ты был? – удивляется Николас, когда Ян присоединяется к нему в комнате ожидания. – Я оглянулся, а тебя нет. - Просто отстал, живот скрутило, - не задумываясь врет Чонвон. - Сейчас все в порядке? - Настолько, насколько это возможно. Бои проносятся один за другим – где-то с летальным исходом, в других же проигравшего оставляют в живых, но впервые за несколько дней Чонвон ощущает надежду. Ему даже кажется, что он может победить. Он должен. Он нужен Чонсону. Учитель сказал, что будет ждать, а значит Ян должен вернуться с арены живым. Сенека, сетуя на жару, спрашивает зрителей о их самочувствии, но тех, кажется не смущает и сорокаградусное пекло. Ведущий, переместившись в тень, объявляет следующую пару. - А пятыми сегодня сразятся… Спериус и Чонвон! Встречайте наших героев на арене! В глазах Николаса читается страх. Ян с невеселой усмешкой качает головой. Он либо последний неудачник, либо счастливчик, как иначе объяснить, что из всех возможных соперников ему попался именно убийца Вика? Чонвон берет изогнутый меч и поднимается по ступеням. Николас велит ему быть начеку и ни за что не верить сопернику. Одно Чонвон знает точно – он либо умрет, либо выйдет победителем. Третьего, увы, не дано. Лицо соперника скрыто за шлемом – а жаль, Чонвон хотел бы посмотреть в его наглые глаза. Он опускает забрало, помня грязные приемы Спериуса – теперь он хотя бы знает, чего ждать. Тот резко нападает, и их мечи сталкиваются с неприятным скрежетом. Враг силен, но и Чонвон не слабак – Пак хорошо обучил его. На его стороне скорость и маневренность, и ему удается уходить от ударов и даже контратаковать. И если бы лицо соперника можно было бы разглядеть, на нем точно было бы продемонстрировано удивление. Он не ожидал от Яна такой прыти. Чем, собственно, Чонвон и пользуется: ему удается ранить противника. Царапина на боку неглубокая, но она его отвлекает, а Яну придает уверенности в себе. Он вновь замахивается, делая вид, что нанесет удар в шею, и Спериус открывает незащищенный таз и ноги. Чонвон рассекает ему бедро – кровь струей течет вниз, и это напоминает о Вике. Понимая, что преимущество не на его стороне, Спериус пытается играть по-грязному – вновь кидает песок в глаза, но Яна таким не удивишь. Он успевает зажмуриться, а после вновь нападает, разоружая своего противника и нанося все новые удары. Враг падает наземь, прикрываясь щитом, пытается доползти до своего оружия, но Чонвон перекрывает ему путь, после чего выбивает щит из рук. - Я сдаюсь, - хрипит мужчина, поднимая руки вверх, когда острие оказывается у его шеи. Но Чонвон не спешит праздновать победу. - Говорю же, сдаюсь! - кричит тот, видя, что Ян не двигается, - давай пожмем друг другу руки. Чонвон не ведется. Краем глаза он видит, как Сенека уже встает со своего места, чтобы выйти на арену и объявить победителя. Спериус внезапно совершает рывок, извлекая из-за пояса маленький кинжал и пытается всадить его в руку Чонвона. Тот не успевает уклониться: острие пронзает плоть, хоть и неглубоко, но зато успевает нанести ответный удар, отсекая мечом вражью кисть. Спериус кричит нечеловечески, но Чонвону его не жаль. Еще никогда раньше Ян не испытывал к кому-либо такой дикой ненависти, как к этому существу. Назать его человеком язык не поворачивается. - Кому нужен будет гладиатор без руки? – тихо интересуется Ян, пока Спериус лелеет обрубок, из которого хлыщет кровь. – Но ты, живучая тварь, можешь научиться бороться и левой рукой, и еще обязательно кого-нибудь убьешь. Я не лишу тебя жизни, но лишу возможности сражаться и убивать. Ногой он толкает Спериуса в спину – тот заваливается на песок, ослепленный болью. Чонвон прижимает вторую руку к земле – мужчина извивается и пытается вырваться, но тщетно. Тогда Чонвон рубит вновь – с жутким хрустом пальцы отделяются от конечности вместе с половиной ладони. Вопль Спериуса тонет в восхищенных криках зрителей. Они явно наслаждаются зрелищем. - И победителем сражения становится Чонвон! Он смутно помнит поздравления товарищей, которые улыбаются в лицо, а за спиной готовы разорвать его в клочья. Идет в лазарет – рука вся в крови и болит нестерпимо. Там все тот же лекарь – наверное, единственный, но он хорошо знает свою работу. Он латает Чонвона и велит остаться хотя бы до завтра под наблюдением. Его поят каким-то отваром, после которого боль притупляется, и он погружается в беспокойный сон с бесконечными лабиринтами и брызгами крови. Он просыпается от прикосновений – вздрагивает и пытается отодвинуться, потому что первая мысль – его решили убить, кто-то захотел отомстить за Спериуса. Но видя Чонсона, успокаивается. Да и когда планируют убить, не трогают так бережно. - Прости, что напугал. Я беспокоился. - Я в порядке, - Ян с улыбкой приподнимается и демонстрирует перебинтованную руку, - это мелочи. - Не мелочи, но могло быть хуже. Ты молодец. Я тобой так горжусь. Ученик превзошел своего учителя, - на лице Пака – улыбка, которую так непривычно видеть. Но Чонвону нравится. - Мне до тебя еще очень далеко. - Ты не видел меня в мой первый год здесь. Я вылетел во втором туре. Это было фиаско. - Наверняка тебе достался сильный соперник. - Да, он был неплох. Феликс – думаю, ты наслышан о нем. Мне всего однажды удалось его победить. Но он действительно достойный противник. - И как долго ты здесь? - Чуть больше, чем четыре года. Чонвон покачал головой – он пробыл здесь несколько месяцев, а кажется, всю жизнь. Что уже говорить про несколько лет? Чонсон, наверное, не помнит, каково это – быть свободным. - Я рад тебя видеть. Спасибо, что пришел, но ты сам говорил – надо быть осторожным. - Я осторожен. Меня никто не видел. Не волнуйся по этому поводу. Чонсон нежно гладит его лицо, перебирает волосы, и Чонвон расслабляется, прикрыв глаза, потому что его прикосновения очень приятны. Ему кажется, он даже не дышит и задерживает дыхание, пока старший не убирает рук. - Отдыхай. Я рад, что ты в порядке. Надеюсь, вскоре мы сможем возобновить тренировки. - Да. Я тоже. Не волнуйся из-за меня. Они тихо прощаются, и Чонвон провожает Чонсона взглядом. На душе от его присутствия становится тепло, и на время пустота и холод одиночества отступают. Чуть позже вечером к нему заглядывает Николас, справляясь о здоровье. Сам товарищ на нервах – своего соперника он так и не дождался, поэтому находился в волнительном ожидании сражения. Чонвон убедился - лучше уж драться в первых рядах, чем быть одним из последних. Он желает Николасу удачи, надеясь, что не потеряет еще и его. На следующий день лекарь скептично осматривает его руку и разрешает Чонвону покинуть лазарет, сменив повязку. Болит конечность сильно, и Ян решает сегодня ее не тревожить и сделать себе выходной. Он наблюдает за боями краем глаза, но переживает лишь за одного товарища. Николас терпит поражение – соперник слишком силен, но раны товарища не смертельными. Теперь уже настает черед Чонвона навестить его в лазарете – Николас в сознании, и покидая его Вон хотя бы уверен, что жизни одноклассника ничего не грозит.

***

Сону изучал актуальные карты империи и прилежащих государств, когда к нему тихо подошел Иво. Слуга ступал столь бесшумно и незаметно, что когда он обратился к императорскому сыну, тот вздрогнул: - Господин, вас хотят видеть. Сказать, что вы заняты? - Кто мною интересуется? – не отрываясь от свитков протянул Сону. - Господин Шим Джеюн. Ким вздохнул, откладывая карты. Джеюн был его старым приятелем: они были знакомы с самого детства. Шиму, как сыну одного из самых богатых и влиятельных когда-то людей империи, было дозволено общаться с юным отпрыском самого императора. Будучи малыми детьми, они часто играли и шалили вместе – более спокойный и послушный Джейк зачастую отговаривал неугомонного Сону от пакостей. - Я сейчас подойду. Мягкой поступью Сону двинулся в музыкальную комнату, где и дожидался Шим. Тот испытывал странную слабость к струнным и прекрасно играл на цитре. За этим занятием Сону его и застал. - Давно не виделись, - вместо приветствия бросил он, присаживаясь рядом. Они с Джеюном больше не дружили, но и проигнорировать его Сону все же не мог. – Зачем пожаловал? - Доброго дня, мой господин, - Джеюн поклонился, отдавая сыну императора почести. – Не рады меня видеть? - Отнюдь, - хмыкнул Сону, изображая любопытство, хотя уже и так знал, зачем пришел старый знакомый. - Я пришел просить вас об услуге. - Какой же? - Среди гладиаторов есть один человек. Думаю, вы знаете, о ком я . Сонхун – муж моей дорогой кузины и коренной римлянин. Два года назад их семья оказалась в столь затруднительном положении, что он был вынужден продать себя. Навлек позор на семью, но на тот момент считал это единственным выходом. Я пришел просить за него. - И что же ты хочешь, чтобы я сделал? Это был его выбор. - Отпусти его, Сону. Дай вольную. Прошу тебя, как тот, кто знает тебя дольше всех. Если слухи правдивы, и Сонхун действительно стал…твоим фаворитом, сжалься над ним, - Джеюн хмурится, проницательно смотря повелителю в глаза. Но по лицу того невозможно прочитать эмоций. Сону тихо смеется, но улыбка не трогает его глаза. - Да, слухи быстро расползаются, - он качает головой, слегка наклоняя ее вбок, - И ты решил, раз я пригласил гладиатора в свою постель, то соглашусь отпустить его? Так легко? - Ты не просто пригласил его единожды. Я знаю, как ты бываешь разборчив, а еще знаю, какой красотой обладает Сонхун. Этот чемпионат будет самым массовым за всю историю империи. Бои еще никогда не были столь зрелищны и столь жестоки. Он может погибнуть, разве ты не понимаешь?! Сонхун уже сполна отработал уплаченные за него деньги. Он должен вернуться домой, к семье. - К семье? А так ли ты искренен, Джеюн? Точно ли ты хочешь, чтобы он вернулся к семье? А не к тебе? - Ким слегка ухмыляется – он видит Шима насквозь. Да и Джеюн забыл, с кем имеет дело – птички давно нашептали Киму, что старый приятель неровно дышит к Сонхуну и просит за него не просто по доброте душевной, не только ради сестры. Глаза Джеюна на миг расширяются от удивления, но тот быстро берет себя в руки. Годы тренировок – он умеет контролировать свои эмоции. Но все же не так умело, как это делает Сону. - Я клянусь, что если ты освободишь его, я буду держаться от их семьи подальше. Только прости ему долг, молю. Сонхуну осталось не так много. Сону, если он тебе хоть сколько-нибудь дорог, - Джеюн опускается на колени, смотря снизу вверх. – Я прошу, я все сделаю, просто дай ему жить на свободе. - Не смеши меня, Джеюн. Признаюсь, я знал, что ты к нему не безразличен, но не думал, что все так запущено…И твои обещания, что будешь держаться подальше…Мне в общем-то, плевать. Сонхун и так смотрит только на меня. - Речь не о том, кому он достанется. Речь о его жизни, Сону, - Шим пытается переубедить повелителя из последних сил, надеясь на его благоразумность. Жаль, что он не знает, что его затея безнадежна. - Я ни за что не отпущу его, неужели ты не понимаешь? – Ким смотрит свысока, как-то надменно-сочувственно. - Ты не посмеешь...Ты не можешь держать его силой. - Я? Не посмею? Помни, с кем говоришь, Шим. То, что мы с тобой в детстве дружили, не значит, что я не могу отрезать твой длинный язык. И к слову - Сонхун не хочет уходить. Мне даже не надо стараться: он как преданный пёс, согласен сидеть на цепи и терпеливо ждать, пока хозяин разрешит запрыгнуть к нему в постель. Выражение лица Джеюна стремительно меняется – сначала недоверие, потом – боль, вслед за ним - разочарование и смирение. - Ты мне отвратителен, Сону, - Джеюн смотрит на человека, что был ему когда-то другом, и не может понять, как мог кто-то так сильно измениться. - Как ты докатился до такого? - Времена меняются, с ними и люди. Я уже давно не тот беззаботный мальчик, которого ты знал. Знаешь, чтобы получать то, что хочешь, приходится жертвовать чем-то. - Но не совестью и не честью, - Джеюн поднимается с колен так медленно, будто это даётся ему с трудом. - Прощай, Сону. Надеюсь, мы нескоро увидимся. Ким ухмыляется, провожая старого приятеля взглядом. Шим ошибся - Сону не жертвовал ни совестью, ни честью. Он их давно похоронил.