Путь к свободе

Забудьте все, что Чонвон говорил о смерти. Оказавшись на волосок от нее, уже не хочется умирать. Ян отчаянно цепляется за жизнь. Жить страшно, но умирать еще страшнее. Лев не спешит нападать, но подкрадывается, двигаясь по-кошачьи плавно и элегантно. Чонвон пытается подражать ему, не делает резких движений, расположив копье на плече и готовясь по необходимости нанести удар. Он не думает, что сможет серьезно ранить хищника, но и сдаться просто так не готов. Огромный кот скалится, делая прыжок навстречу, Чонвон — от него. Толпа возмущенно гудит, требуя зрелищности, но сейчас Яну плевать. Он отступает назад, но упирается спиной в стену и понимает — это его ошибка. Он сам завел себя в ловушку. Лев совершает прыжок, но в последний момент Чонвону удается увернуться, кубарем покатившись вбок. Он сразу же поднимается на ноги в надежде, что успеет нанести хищнику удар, но человеку не сравниться в скорости с диким зверем. Лев вновь прыгает, и на этот раз уже не промахивается. Острые когти задевают ногу, которая, к счастью, защищена броней. Чонвон пытается воткнуть копье в лапу, но опаздывает, и его оружие вонзается в землю, застревает там. Вытаскивать его некогда — лев совершает новую атаку, и ему приходится отбегать назад. Теперь у Чонвона только щит, который вряд ли сильно поможет в схватке со львом, но Ян цепляется за него, как утопающий за соломинку. Природная гибкость и стройность помогает ему уходить от ударов, но Ян понимает, что долго так не продержится — он уже вымотан. Лев тоже устал, а еще он голоден и зол, потому прыгает прямо на Чонвона, который не успевает уклониться, заваливаясь наземь. В голове проносятся воспоминания — в таком же положении оказался Юлиус перед смертью. Только в отличие от мертвого гладиатора лицо Чонвона полностью защищено шлемом и для зубов льва недостижимо. Но не грудь — она голая, и острые когти испещряют ее следами, из которых тут же выступает кровь. Чонвон кричит — собственный крик оглушает, и рукой тянется к клинку на поясе. Лев готовится вгрызться в незащищенные участки тела, наклоняется и подставляется — Ян протыкает клинком золотистый кошачий глаз. Клинок входит по самую рукоять, хищник отскакивает назад, визжа и мяукая, словно кот. Чонвон отползает назад, вся его грудь залита кровью, раны нещадно горят. Мужчина поднимается, надеясь, что лев больше не станет нападать или по крайней мере, даст ему крошечную передышку, но как бы не так. Разъяренный и обезумевший от боли хищник машет головой, пытаясь смахнуть кинжал, но тот прочно засел в глазнице. Поняв, что все бесполезно, лев движется на своего обидчика, желая расправиться с ним. Чонвон же в панике несется к копью, едва не путаясь в собственных ногах. Собрав последние силы, вытаскивает его из земли и разворачивается ко льву, готовясь принять бой. Хищник бежит на него практически вслепую, и Ян видит его будто в замедленном действии — как красиво развевается на ветру грива, как из приоткрытой пасти капает слюна. У него есть только один шанс, но на его стороне то, что лев ранен и ведом яростью и болью. Чонвон прицеливается, занимая стойку, направляет копье в сторону хищника. Дожидается, когда лев приблизится достаточно, и вонзает копье прямиком в раскрытую пасть. Из горла льва раздается рык вперемешку с бульканием, а затем рекой струится кровь. Она течет вниз, заливает копье Чонвона и его руки, ему кажется, что он искупался в ней весь. Лев заваливается на землю, лужа крови вокруг него разрастается, а Чонвон падает на колени рядом, не веря, что это — правда, это действительно происходит. Он убирает волосы с потного лиа, пачкаясь в крови льва, что теперь смешалась с его собственной. Тело животного сотрясается в предсмертных судорогах, лев бросает на соперника последний взгляд, после чего его красивые большие глаза стекленеют. — Чонвон! Чонвон! — толпа скандирует его имя, к ней присоединяется и ведущий, выбегающий на арену. Он тянет его за руку, вынуждая подняться и демонстрирует публике победителя, их нового любимца. Что-то радостно кричит, но Ян не разбирает ни слова, вглядываясь на трибуны. Почему-то запоминается лицо Сону — оно непроницаемо, тот горделиво сидит и медленно хлопает, выказывая свое уважение победителю. Был ли он замешан в том, что именно Чонвону пришлось сразиться со львом? Вряд ли Ян когда-то узнает ответ на этот вопрос. На подгибающихся ногах он уходит с арены и чуть не падает. Но его ловят — вокруг лица приятелей, все поздравляют его, удивляются мужеству, хлопают по спине. Чонвона провожают в лазарет, передают в руки опытного лекаря, укладывают на койку. Его все еще трясет, ему дают воды, и он присасывается к кувшину, проливая половину мимо и кашляя. Чонвон проводит в забытии весь вечер и ночь и приходит в себя лишь на восходе солнца. Раны горят огнем и выглядят плохо — края воспалены и припухли. Приходит помощница лекаря и смазывает их какой-то вонючей мазью, после которой они начинают щипать еще сильнее — практически невыносимо терпеть. Чонвон этого никак не ожидает, но в тот день к нему наведывается много человек. Первым, практически сразу после пробуждения, заходит Николас. Ян рад его видеть и даже давит улыбку. Приятель тоже не скрывает искренних чувств: — Я так счастлив, что ты жив. Признаться, тогда я подумал, тебе конец. — Я тоже так решил, — усмехается Ян, — До сих пор кажется, это все происходит не со мной. — Икарус со мной не разговаривает. Я пытался поговорить с ним после боя, но он отослал меня, — приятель кажется удрученным. — Не принимай близко к сердцу. Он обижен, но остынет. Считает, что ты нанес ему оскорбление, но ты лишь защищался. Он сам не смог соответствовать той планке, которую для себя установил. — Я не желал его обидеть или унизить. — Я знаю, — Чонвон похлопывает соотечественника по плечу, желая поддержать. — Со временем он успокоится, вот увидишь. Они еще немного говорят о предстоящих боях, после чего Николас желает Вону скорейшего выздоровления и покидает лазарет. Чуть позже приходят Вик и Икарус — Чонвон выслушивает бесконечные восторги своим вчерашним боем, его удивляет, что оказывается, со стороны он выглядел смело и внушительно. Потому что ощущалось совсем не так. Ян желает Вику удачи и прощается с товарищами — те спешат смотреть бои. В течение дня к нему заглядывает еще пара однокашников, поздравляя с победой и сообщая новость: теперь Чонвон — знаменитость. — О тебе уже слагают легенды! Ян смущается — он такого вовсе не хотел, и надеется, что его знакомые преувеличивают. К тому же слава — вещь ненадежная и быстротечная, вскоре о нем забудут, и его место займет другой, более отважный воин. Эта мысль Чонвона ничуть не печалит. Вечером же его посещает тот, кого он совсем не ожидает здесь увидеть. Чонсон Беспощадный подходит к его кровати, стоит молча, и Ян тоже не молвит не слова, просто не зная, что сказать. Постепенно до него доходит, он не без труда садится на постели и тянет: — Вы пришли забрать клинок, — протягивает оружие обладателю, и тот его спокойно принимает. — Спасибо. Я благодарен, ведь этим вы спасли мне жизнь. — Пожалуйста. Я лишь помог. Ты — сам кузнец своей судьбы, Чонвон. — Почему вы помогли мне? Потому что я тоже фракиец? — этот вопрос со вчерашнего вечера не давал покоя юноше. — Не только. На твоем месте должен был быть я — по крайней мере, я так предполагал. Но в последний момент кто-то перемешал карты, и досталось тебе — неопытному юнцу. Сущая несправедливость, — он фыркнул, отводя глаза в сторону, — Хотя о какой справедливости может идти речь в этих стенах? — Вы считаете, кто-то захотел от меня избавиться? — Скорее, ты просто попался под руку. Не знаю, чем ты разозлил того стражника, но в любом случае — простые стражники не решают, кому сражаться со львом. — Я отказался преклонить колени перед сыном императора, — признается Чонвон. — Сону… Это уже похоже на правду, но не уверен, что он настолько злопамятен. Да и без обид, ты не столь яркий персонаж, чтобы он даже запомнил твое имя. Хотя теперь вполне вероятно, что оно ему известно. Чонвон кивнул, обдумывая услышанное. Он все еще не понимал, почему оказался на арене, и было ли это несчастливой случайностью или подстроено специально. — Ты вчера проявил чудеса мужества. Из тебя мог бы выйти отличный воин, Чонвон. Тебе все еще не хватает техники, не хватает опыта. Я мог бы обучить тебя, если, конечно, ты этого хочешь. Ян удивленно воззрился на старшего гладиатора — такого предложения он никак не ожидал. Он и сам не знал, хочет ли, но уроки от Чонсона Беспощадного явно не стали бы лишними. — Зачем вам это? Хотите сделать из меня орудие для убийства римлян? — Твои слова лишь отчасти правдивы. Я ненавижу римлян — тут не поспоришь. Но не призываю тебя их убивать. В тебе я вижу большой потенциал, а я давно задумывался о том, чтобы найти себе достойного ученика. Жизнь на арене становится скучной… Так что подумай над моим предложением. Можем приступить к тренировкам, когда твои раны затянутся, а пока отдыхай. Чонвон обещает, что подумает и прощается с воителем, тяжело укладываясь на подушки. Его отпускают из лазарета днем позднее. Он даже рад вернуться в казармы, на свою койку, рад привычному распорядку и Вику, взахлеб рассказывающему, как одержал свою первую победу на турнире. Яну в новинку косые взгляды — теперь он местная знаменитость. Некоторые поздравляют и восхищаются, другие же, напротив, не рады чужому успеху. Чонвон удостоверивается в этом, когда находит в своей постели дохлую мышь. — Не к добру это, — качает головой Вик. — Похоже, на тебя кто-то зуб точит. Следующим же днем Чонвон решает отыскать Чонсона Беспощадного. Как оказывается, старшие гладиаторы тоже живут в казармах, да попрестижнее — у каждого отдельная комната. Ян с любопытством заглядывает в окно — убранство простое, но помимо кровати в каждой комнате есть стол, шкаф, и зеркало во весь рост. Чонвон без труда находит нужное здание, но не знает, в какой именно комнате проживает нужный ему гладиатор. Но на пороге натыкается на Феликса — тот оказывается еще ниже и миниатюрнее, чем казалось. — Ты потерялся, малец? Или ищешь кого? — интересуется старший, — А, да ты же тот самый парень, который победил льва! Что, уже решил присмотреть жилье попросторнее? — подшучивает. — Нет, господин, мне нужен Чонсон. — Только ты его господином не величай, — фыркает гладиатор. — Идем, я покажу его комнату. Феликс провожает Вона к третьей по счету двери и тихо стучит. Через несколько мгновений оттуда высовывается темная макушка Чонсона. — Тут к тебе гости. Я — на арену. Не засиживайся долго, — на этом крошечный воин удаляется, оставляя мужчин наедине. — Здравствуйте, — Чонвон едва заметно кивает старшему, тот тоже его приветствует и жестом предлагает пройти в комнату. Она небольшая, но в ней много света, и он присаживается на деревянный стул. — Я пришел, потому что хотел бы учиться у вас. Не потому что я желаю убивать, а в целях защиты. Как вы уже заметили, я — фракиец, и когда на мою семью напали, я даже не смог защитить их. Я все потерял, но во время сражения понял, что не готов умирать. Если мне отсекут голову, пускай, но сам я на плаху не пойду — просто не смогу. Поэтому я должен суметь постоять за себя, и если в моей жизни когда-то появится дорогой человек… — Ян умолк, надеясь, что Чонсон додумает все сам. Тот неторопливо кивнул. — Я тебя услышал. Пускай я не лучший среди гладиаторов в обороне, кое-чему я могу тебя научить. Когда ты готов приступить? — Когда скажете. — Что насчет завтра? Когда твой следующий бой? — Не ранее, чем через 3 дня. — Тогда завтра после восхода солнца я буду ждать тебя в тренировочном зале. Но для начала разденься. — Что? — Чонвону стало не по себе. Он понадеялся, что ему послышалось, хотя в душе он знал, что расслышал все верно. — Хочу убедиться, что твои раны в порядке. Ян прикрывает глаза, вздохнув с облегчением, и оттягивает горло туники, обнажая подживающие шрамы. Выглядят все еще не очень, но без риска расхождения. — Вот, держи, намажь сегодня и завтра, с ней они заживут быстрее, — Чонсон протягивает крохотную баночку со снадобьем. Ян, пораженный такой щедростью, благодарит. Когда он приходит в тренировочный зал, Чонсон уже там. Мазь, что вчера дал старший, действительно помогает — приятно охлаждает раздраженную вспухшую кожу. Чонвон не знает, чем обязан такой доброте, как и не знает, чем придется расплачиваться. Чонсон не кажется бескорыстным и добрым человеком, но не кажется и плохим. В нем слишком много загадок, весьма неоднозначная личность, и это притягивает, разжигая неподдельный интерес. А еще Чонсон красив. Смотря на него со стороны, Чонвон понимает, почему дамы, да и некоторые мужчины увлечены им — прекрасное телосложение, развитая мускулатура и волевой подбородок. Орлиный нос, пронзительный взгляд и немного тонковатые, сжатые от напряжения губы — все это создает картину прекрасного мужа, которого не стыдно нарисовать и о котором могли бы слагать легенды. Быть может, так и будет. Появление Чонвона не остается незамеченным. Его учитель выдает ему деревянный тренировочный меч — уже иступившейся из-за вечного использования, он все еще может выполнять свою функцию. — Покажи мне свою боевую стойку. Чонвон послушно становится, удобно расположив меч в руках, упирается стопами в землю. Чонсон окидывает его оценивающим взглядом. — Неплохо, но не совсем верно. Твои руки должны быть продолжением тела, единым целым, так ты сможешь вложить в удар максимальную силу. Ноги чуть шире. Корпус выпрями. Вот так, — он сначала сам демонстрирует, как надо, а потом помогает Яну принять нужное положение. От чужих жгучих прикосновений юноша едва не вздрагивает. — Ты напряжен, — замечает Чонсон, — Да, твои мышцы должны работать, но нельзя всегда быть в таком состоянии. Так ты слишком быстро устанешь. Встряхнись. Попытайся расслабиться. — он делает пару шагов назад и позволяет Чонвону спокойно вздохнуть — тот и сам не знает, почему близкое присутствие Чонсона на него так влияет. — А теперь покажи мне выпад и то, как ты наносишь удар. Тренировка проходит размеренно, но время летит незаметно — Чонвон удивляется, когда старший предлагает передохнуть, ведь солнце уже в зените. Чонсон оказывается хорошим учителем, терпеливым и внимательным. А Ян уже не чувствует такого напряжения рядом с ним. — Ты отлично схватываешь. Если бы занимался этим с детства, был бы мастером, — замечает Чонсона, когда они выходят из тренировочного зала. — А вы были воином? — Да. Я входил в состав армии, но меня взяли в плен. Я был ранен, думал меня убьют, но меня залатали и продали в рабство. Так я и попал сюда. Некоторые говорят, я должен быть благодарен, но я ненавижу Рим и его систему, ненавижу сражения и всех гладиаторов. — Если вы получите рудис…Что тогда? — интересуется Чонвон. — Вернетесь на родину? — Моей семьи и дома больше нет, — качает головой Чонсон, и Чонвон видит в этом человеке себя, — Если честно, я даже не знаю, куда пойду и чем займусь. Я всю жизнь с малых лет воевал, это все, что я умею. Но если стану свободным, больше ни за что не возьму в руки оружие. — Я из семьи земледельцев, — Чонвон еще никому этого не рассказывал, но этому человеку решается открыться. — Все детство и юность ковырялся в земле и выращивал овощи, фрукты, сеял зерно. Это тяжелая работа, но хорошая. Быть может, вам бы понравилось. Чонсон переводит на него взгляд, и на его до этого хмуром лице появляется крошечная, совсем слабо заметная улыбка. — Надеюсь, что так. По крайней мере это звучит хорошо, Чонвон. — Тогда вы обязательно должны получить меч. Отправиться далеко отсюда, туда, где нет влияния Рима, нет войны. Обосноваться там, купить крошечный домик и выращивать овощи и зерно. — И виноград. Я бы растил виноград и делал вино. А еще этот домик был бы неподалеку от моря. Вечерами, уставши от работы, я бы садился на лавку и пил самодельное вино, смотря на прибой. — Это звучит замечательно. — Да. Спасибо, что надоумил, Чонвон. Мне кажется, это то, ради чего стоит жить и сражаться, ты так не думаешь? Чонвон кивает, погрузившись в собственные мысли. У каждого своя мечта, но его никогда не исполнится. Он не может повернуть время вспять и воскресить погибших. Наверное, настало время ему найти себе новую цель и новую мечту.

***

Сону с тяжелый вздохом опускается в мягкое кресло. Наконец он в своих покоях, где можно стянуть сандалии и расстегнуть тугую портупею. Отец в очередной раз заставил его прийти на совет и слушать бесконечные доклады вельмож и жалобы простолюдинов. Сону чуть не умер от тоски. Он прекрасно понимал, что отец хочет как лучше и готовит его к будущему правлению. Но чем старше Ким становился, тем сильнее убеждался в том, что быть императором — не его. Он любил власть, любил, когда ему поклонялись и им восхищались. Но он никогда не хотел на трон, не хотел разбираться в политике и экономике, решать вопросы армии и расширять территории Империи. Иногда Сону жалел, что не родился девушкой. Его бы выдали замуж за какого-нибудь правителя, и у него было бы все — власть, деньги и полное отсутствие ответственности. К тому же Сону всегда больше нравились мужчины. От размышлений отвлек тихий стук. — Войдите, — устало и немного сердито оповещает он, и в дверном проеме показывается голова Иво, его личного и верного слуги. — Господин, вам подготовить купальню? — Да, Иво. Постой, — командует, прежде чем, мужчина исчезает из поля зрения, — Передай это Сонхуну Прекрасному. Лично ему. Понял? — Разумеется, ваше Высочество, — Иво низко кланяется и тихо исчезает. Он ходит так бесшумно, что иногда Сону пугается. Ким решает, что сегодня — тот самый день. Письмо для Сонхуна давно ждало своего часа. А сейчас он устал и как никогда нуждается в расслаблении и отдыхе. Конечно, теплая ванна поможет, но сегодня Сону желает другого вида удовольствий. И он надеется, что Сонхун сможет ему это дать. Ким редко звал в свою постель гладиаторов — не желал связываться с грязью. Чаще выбирал себе любовников из знати, но у тех были длинные языки. В этом плане с рабами было легче — те боялись смерти и молчали, да и язык в случае чего можно было отсечь. Гладиаторы в большинстве своем были привлекательны, но императору не под стать приглашать в свое ложе безродных шавок. Сонхун же — другое дело. Его родители не были рабами, его не взяли в плен, не привезли с захваченных земель. Пак Сонхун был римлянином, причем из довольно знатного рода. Но его семья обнищала, и он был вынужден продать себя, чтобы его близкие не голодали и не просили подаяния. Признаться, когда Сону узнал, что Сонхун — потомок Марса и Юпитера, он вздохнул с облегчением. Ну не мог такой красавец быть из фракийцев или, избавь Боги, гальцев! Сону давно заприметил его и стал присматриваться, узнал о нем все, и многое из этого ему понравилось. После — случайно брошенные взгляды, невинные улыбки и неслучайные касания. Сону умел привлекать внимание, в этом он был мастером. И без сомнения, рыбка попалась на крючок. В сегодняшнем письме Ким предложил Сонхуну разделить с ним ложе. Согласится ли гладиатор? Он надеется, что ответ будет положительным. Но Сону никого не станет принуждать, и если Пак не явится, за этим не последует наказания. Но не хочется признавать, что в таком случае потомок императора будет очень и очень разочарован. Одна из служанок докладывает, что ванная готова, и Сону неспеша следует к купальням, избавляясь по пути от туники и набедренной повязки. Теплая вода и правда расслабляет, он облокачивается о бортик и протяжно стонет, прикрывая глаза. — Мне омыть вас, господин? — аккуратно спрашивает служанка. — Не надо, Ливия, — слабо улыбается Сону, — Сегодня я сам. Женщина кланяется и исчезает, оставляя будущего императора наедине с собой. Сону растирает тело душистым мылом, моет волосы, а после покрывает тело маслом, вводя в себя пальцы и желая, чтобы это все было не зря. Накинув легкое ночное одеяние, он возвращается в свои покои и позволяет Иво расчесать свои кудри. Сону любит свои волосы, да и свою внешность в целом. Сонхун наверное один из немногих, кто с ним в этом может посоревноваться. Удивительной красоты мужчина. — Он что-то сказал? — Нет, господин. Молча забрал письмо. Я должен был дождаться ответа? — Нет, все в порядке, — Ким прикрывает глаза, ощущая непомерную усталость. Этот день был слишком долгим. — Ты можешь идти. — Принести вам вина? Мили что-то перекусить? — Можно вина и сыра, — улыбается он слуге. Как хорошо, что у него есть Иво, буквально читающий его мысли. Иногда ему кажется, что слуга знает его лучше, чем он сам. Ким сидит, задумчиво отпивая рубинового цвета вино из кубка — уже десять, но Сонхун так и не объявился. Кажется, второй кубок ему не потребуется, и он вылакает весь кувшин в одиночку. Что ж, значит сегодня не его день. Ким открывает книгу, решая дочитать-таки одну из трагедий Сенеки, как в дверь вновь стучат — неуверенно и неровно, не так, как это обычно делает Иво. Сердце Сону колотится в волнении, хотя ему, потомку римских Богов, не стоит волноваться, когда в покои входит раб. И хотя Сонхун тоже был непростого происхождения, на данный момент все же являлся рабом. — Войдите, — Ким пытается совладать с голосом, поправляет накидку и закидывает ногу на ногу. И действительно видит перед собой Сонхуна. Вблизи тот еще прекрасней, чем помнилось Сону. Идеальные черты лица, ровный нос, большие темные глаза и плавные губы, которые хочется укусить, оттянуть так, чтобы они раскраснелись и налились цветом. Бледная кожа, широкие плечи и наверняка прекрасные мускулы, скрытые под тканью простой туники. О, Сону так хочется увидеть их, пощупать, попробовать на вкус. И он как никогда близок к достижению желаемого. — Я пришел к вам, мой повелитель, — Пак склоняет голову, утыкаясь взглядом под ноги. Сону с трудом удается спрятать ухмылку, и он решает немного отомстить тому, кто заставил его ждать и поставить под сомнение собственную привлекательность. — Что же ты забыл в моих покоях в столь поздний час? Сонхун вскидывает голову, в его глазах читается страх и непонимание: — Я должно быть ошибся, мой господин, — снова кланяется, отступая на шаг, — Я подумал, вы ждете меня в своих покоях. — Жду? — Сону притворно удивляется, медленно поднимаясь с кресла, — С чего бы мне тебя ждать? Зачем ты пришел сюда, Гладиатор? — Это неважно, уже неважно, мой повелитель, — Сонхун вновь кланяется и пятится назад, не смея поднимать глаз, — Я молю вас о милости, простите, что потревожил вас и осквернил ваши покои своим присутствием. — Стой, — командует Сону, в его тоне нет мягкости — лишь сталь, — Посмотри на меня. Ким делает шаг вперед, подходя вплотную, а Сонхун слушается, распахнув свои огромные черные глаза и смотрит, как подобает верному слуге — с обожанием и преданностью. Сону нравится то, что он видит, потому он решает сжалиться над бедным рабом: — Ты расстроил меня. Заставил ждать. Я уже было решил, ты не придешь, потому что нашел более приятное времяпровождение, — Ким проводит рукой по гладкой щеке без единого изъяна. Хорошо, что лицо не повреждено — такое великолепие портить недопустимо. — Простите меня, мой повелитель, — Пак падает на колени перед императором, выказывая высшую степень подчинения, — Нет на свете лучшего занятия, чем находиться подле вас. Я опоздал, потому что не знал дороги в ваши покои. — На первый раз я тебя прощаю, — великодушно решает Сону, отступая и опускаясь на кровать, все еще вертя в руке почти пустой кубок, — Но впредь постарайся быть вовремя, если тебя зовет член императорской семьи. Если тебя зову я. — Конечно, ваше Высочество. — Ты можешь встать, — разрешает Ким и тянется к кувшину. Его настроение значительно поднимается, и он чувствует прилив сил и энергии. — Вина? — Только если вы хотите. — А я хочу, — улыбается Сону, наливая вино себе и своему гостю. — Ну же, присядь, — жестом указывает на кресло, — Я желаю, чтобы ты немного рассказал о себе, Сонхун. Паку не обязательно понимать, что он и так знает о нем все. Сону интересно, что Сонхун расскажет честно, а что предпочтет утаить. Но тот оказывается не так прост. — Вы наверняка разузнали обо мне, прежде чем пригласить в свои покои. Что именно вы хотите услышать? — Почему ты так решил? — Не думаю, что вы приглашаете к себе первого встречного. Или я не прав? — Разумеется, ты прав. И ты здесь, потому что ты римлянин и понравился мне. Но многое о тебе лишь предстоит узнать. Расскажи мне, как проводишь досуг? — У гладиаторов не так-то много развлечений. Обычно я тренируюсь, а свободное время отдыхаю в своей комнате. Если повезет — читаю или иду на улицы, чтобы посмотреть выступления артистов. — Ты можешь брать любую книгу из моей библиотеки. С этого дня доступ для тебя открыт. — Благодарю за доброту, ваше Высочество. — Ты когда-нибудь был с мужчиной? — резко меняет тему Сону. — Да. — Тогда мне не надо объяснять, — он приподнимается, ему уже не терпится перейти к главной части вечера. — Сейчас ты можешь уйти. Я не прокляну тебя и никак не накажу — ты волен выбирать. Но если решишь остаться… Я хочу, чтобы все, что будет между нами, оставалось в этой комнате. — Да, мой господин. Только глупец решил бы уйти. — Тебе нравится, как я выгляжу? — Сону крутится в пол оборота, демонстрируя, как халат обнажает его худое плечо и острую ключицу. — Вы ослепительны. — Льстец, — Сону смеется, усаживаясь на колени гладиатора. Эта лесть ему нравится. — Я говорю правду. Когда впервые вас увидел, не хотел сводить глаз — так вы были прекрасны. Но пришлось их опустить — боялся, что мне их выколят, ведь недостойный раб не должен так смотреть на правителя. — Теперь можешь смотреть, сколько влезет. Поцелуй меня, — велит Ким, склоняясь над Сонхуном и первым впиваясь в желанные губы. Они сухие, но целуют со страстью и желанием, будто внутри воителя огонь, который он тщательно сдерживает. Сону протяжно стонет, когда сильные руки сжимаются на его талии, притягивают крепче. Его собственные бледные пальцы путаются в чужих волосах, и он запрокидывает голову, когда Сонхун поцелуями переходит на его шею, подбородок и скулы. От его губ кожа горит и пылает, отчаянно хочется большего, хочется Сонхуна везде. Киму кажется, он сходит с ума — давно любовники не разжигали такого пожара внутри. Сону ближе льнет к мужчине, готовый отдать ему всего себя без остатка. — Что мне сделать для вас, мой повелитель? Как ублажить вас? — Отнеси меня в постель, — велит Сону, прерываясь на вздохи и тихие стоны, потому что губы Сонхуна не останавливаются. Сону и не хочется, чтобы они останавливались. Гладиатор подхватывает его, как пушинку, за два шага преодолевая расстояние до кровати. Укладывает Кима на мягкие перины с небывалой осторожностью. Аккуратно берется за полы халата и спрашивает разрешения: — Позволите? — Да, — выдыхает Сону, следя, как руки Сонхуна судорожно пытаются развязать узел на поясе. Помогает сам, потому что ждать просто не может. — Вы прекраснее самой Венеры, — заключает Сонхун, обнажив его тело, — Разрешите прикоснуться к вам? — Ты можешь не спрашивать позволения. Сегодня можно все. Сонхун спускается вниз, к подножью кровати, оставляя поцелуи на пальцах ног и стопах, а большой палец погружает в рот, посасывая. Вовсе не ожидавший этого Сону стонет отчаянно и громче положенного, а его член от такой ласки возбужденно дергается. Ким и сам не знал, что ему может понравиться такое, сегодня гладиатор открыл для него новые границы. Губы Сонхуна постепенно ползут наверх, оставляя следы на голенях и коленях, плавно подбираясь к бедрам и тазовым косточкам. Его рука мягко накрывает член, массирует, а палец проникает в дырочку. — Вы готовились, мой господин? — Да, — выдыхает Сону, зажмуриваясь от накатившего удовольствия. — Позвольте мне растянуть вас еще, чтобы не причинить боли. У вас есть масло? — Да, — Ким тянется к полке прикроватного столика, где всегда был спрятан небольшой пузырек для личных нужд. Пальцы гладиатора вновь оказываются внутри, медленно но интенсивно массируя податливые стенки. Его губы тем временем проходятся по ребрам и животу, язык вырисовывает на теле немыслимые узоры, будто картину пьяного художника. Сону выгибается на простынях, демонстрируя любовнику все изящество собственного тела. Пак вынимает из него пальцы и большими ладонями проводит от плеч Сону по его груди и животу, останавливаясь на бедрах. — Мне кажется, это сон. Самый прекрасный сон в моей жизни. Как кто-то, проживающий на бренной земле может быть столь прекрасным? — Это не сон, мои милый воин. Я вполне реален, — мягко улыбается Сону, голос и взгляд гладиатора растапливают его подмерзшее сердце, — Ты тоже красив, так привлекателен, что я сразу обратил на тебя внимание. Прошу, разденься и покажи мне себя. С покорством и раболепием Пак поднимается, стягивает с себя тунику и набедренную повязку. Демонстрирует накаченный торс с выступающими мышцами, крупные бедра, сильные руки и возбужденный член. Кажется, этот мужчина был воплощением самого Аполлона. — О Боги, — выдыхает Сону, кусая губу и поглаживая свой член, покрасневший и с выступившей смазкой. Ким представляет, как Сонхун возьмет его, как наполнит до предела, и от одной мысли об этом все внутренности поджимаются. — Вы позволите, мой повелитель? Разрешите доставить вам удовольствие? — Да, не медли. Сделай это, Сонхун. Сону шире разводит ноги, позволяя гладиатору устроиться меж них. Колечко мышц пульсирует, а сам Сону предвкушает скорое проникновение, крепче цепляясь за широкие сильные плечи своего воина. — Ооо да, — он, стонет от наполненности от того, как член переполняет его, заставляя стенки растянуться. Сонхун очень большой — не зря он предложил Киму растянуть его еще, иначе было бы больно. А боль сын императора не любил — он хотел получать лишь наслаждение. — Ты можешь двигаться, — шепчет Сону, слабо улыбаясь, довольный тем, как Пак покорно ждал, пока Сону разрешит ему хоть что-то предпринять. Киму нравились такие любовники — послушные и готовые на все, чтобы ублажить его Высочество. Больше Сонхун вопросов не задавал, а даже если бы спросил что, Сону все равно не услышал — его покои заполнились криками, всхлипами и стонами. Сонхун делал ему так хорошо, что Ким находился на грани реальности, сходя с ума от разливающегося по всему телу наслаждения. Пак накрывал его своим мощным телом, прижимая к постели и защищая от внешнего мира, толчки его были наполнены силой, и от них кровать сотрясалась и скрипела так, что, казалось, вот-вот развалится на части. Бисеринки пота стекали по телу Сонхуна, он закусил губу от напряжения, но даже это Сону находил в нем прекрасным. — Еще…не жалей меня, — прохрипел он из последних сил — до пика оставалась самая малость. Сонхун же, натренированный боями и копивший в себе недюжинную мощь, мог продержаться и дольше, но ускорился по просьбе повелителя, вдалбливаясь в него так отчаянно, что у обоих перед глазами были темные круги да яркие вспышки. — Сонхун! — на вершине блаженства Ким выкрикнул чужое имя и сотрясся в оргазме, изгибаясь и закатывая глаза. Пак же не щадил его больше, продолжая вколачиваться в желанное тело, преследуя теперь уже собственное наслаждение. Оно не заставило ждать долго, и он излился, в последний момент выходя из тела сына императора, не смея загрязнять его своим семенем. Не зная, куда себя девать, Сонхун решил-таки остаться ненадолго и прикорнул рядом, наблюдая за тем, как восхитительный юноша перед ним разлепляет слезящиеся глаза. Что ж, если Сону погонит его взашей, для Сонхуна это станет уроком. — Мне оставить вас, мой господин? — интересуется он, убирая со лба налипшую челку. На его удивление Ким лишь качает головой, подставляясь под прикосновения пальцев. — Нет. Побудь со мной до рассвета. Сегодня не хочу засыпать один, — сын императора придвигается ближе в поисках человеческого тепла, и Пак обвивает рукой его стройную талию. — Сладких снов, ваше Высочество. — Спокойной ночи, мой воин.