Путь к свободе

— Поторапливайтесь, а ну, живо! — кричал стражник на лошади, размахивая плетью. Чонвон пытался перебирать ногами быстрее, но те не слушались — сил в изможденном теле практически не осталось. Солнце нещадно напекало макушку, безумно хотелось пить. Кисти и щиколотки в кандалах кровоточили, а голова разрывалась от боли. Еще пару дней назад он засыпал и просыпался в своей постели и своем доме вместе с семьей. А теперь он все потерял. Отца убили, о старшем брате не было вестей — его забрали на войну. Мать и сестру, как и его, взяли в рабство и продали богачам с востока, а дом сожгли. У Чонвона больше ничего не осталось. Вместе с тремя десятками таких же, как он, пленников, его вывели на небольшую площадь с помостом и построили в несколько рядов. Кажется, здесь должно было происходить распределение или продажа. И несмотря на то, что решалась его дальнейшая судьба, Яну было все равно — он был готов пасть замертво в одночасье, лишь бы не мучиться. А дальнейшая жизнь, нет, не жизнь, а существование в плену у ненавистных им римлян как раз и было таким мучением. — Сними с него эти лохмотья, — приказал главный воин подчиненному, и тот сдернул с Чонвона остатки одеяний, обнажая загорелую золотистую кожу со следами побоев. Да, Чонвон пытался сражаться, но это не увенчалось успехом. Выросший в семье простого фермера, он ни разу в жизни прежде не держал копья, о чем теперь сожалел. Он не смог защитить ни свою семью, ни свой дом. Меж рядов выстроившихся рабов стали неспешным шагом ходить господа — их сразу можно было определить по ровной осанке и дорогим одеждам. Некоторые трогали товар, пытаясь определить качество — их прикосновения были Чонвону противны, но его мнения никто не спрашивал. Мимо Яна прошло много знатных людей, но особенно запомнился один мужчина с бледной кожей, черными как смоль волосами в красной с белым тоге. — Худоват, — Скептично заметил патриций, оглядывая Чонвона с головы до ног, — Но если его натренировать, из него мог бы выйти хороший боец. Мы возьмем его, Антонин. — Как скажете, господин, — протрещал сгорбленный мужчина средних лет, судя по всему, слуга. Знатный римлянин, звавшийся Хисыном, заплатил за Чонвона три золотых, после чего оседлал лошадь и велел следовать за ним. Помимо Яна отобрали еще троих мужчин — про себя Чонвон заметил, что все они были выше, а один вообще весил раза в три больше. Если столкнуться с ним в бою — задавит лишь массой. — Проводите их в казармы, помойте и накормите, — приказал Хисын слугам, после чего их пути разошлись. Все четверо рабов сбились в кучку, подгоняемые воинами. По дороге в казармы они только и делали, что слушали трескучий голос Антония, который нахваливал своего господина и вновь и вновь повторял, как им, недостойным смердящим рабам повезло служить его благородию, приближенному к самому Императору. Наконец, они приблизились к казармам — зданию из желтой каменной кладки, где в заключение Антонин посоветовал им как следует тренироваться, ведь господин Ли заплатил за них кругленькую сумму. — Будет обидно, если вы подохнете в первом же бою. Для себя Чонвон сделал следующий вывод: в его деревне люди с большим уважением относились к скоту. На удивление, в этот безрадостный день больше ничего ужасного не произошло, если не считать, что их заставили прилюдно раздеться. Они помылись в купальнях — там Чонвон подслушал разговор собратьев по несчастью и понял, что все они, как и он, фракийцы. Им выдали форменную одежду — невзрачные серые туники — и даже позволили обработать раны. Показали койки и накормили похлебкой. Чонвон забился в угол, где и располагалась его койка, а на втором ярусе, прямо над ним, улегся парнишка, вместе с которым они пришли, по имени Николас. Пухлый тоже был неподалеку, его звали Вик, и он больше всех чесал языком. — Я узнал, что здесь только начинающие ученики. Мы будем тренироваться какое-то время, прежде чем нас выпустят на ринг. Гладиаторы — дорогое удовольствие, поэтому нашему хозяину не выгодна наша смерть. А еще я узнал, что господин Ли, которому мы принадлежим — очень знатный и богатый человек, а еще он благосклонно относится к гладиаторам и даже даровал свободу нескольким победителям. Думаю, нам повезло, что он нас выкупил. — Думаю, лучше сражаться здесь, чем прислуживать и выполнять грязную работу, — поделился мнением Икарус, тоже пришедший с ними. Чонвон промолчал — он не испытывал к новому «хозяину» ни любви, ни благодарности. Он просто хотел вернуться в свой дом к семье, хотел мирно жить и никогда не оказываться в этом ужасном месте. И пускай Ли Хисын пока что лично не нанес ему обиды, Чонвон уже его ненавидел, как и каждого римлянина. Несмотря на советы собратьев о том, что надо отдохнуть, Чонвон не сомкнул глаз всю ночь. Мысли о доме не покидали его, а в ушах стояли крики матери и сестры. Ян будто оказывался там снова, не в силах ничего изменить. — Подъем! — их разбудили, как только первые солнечные лучи показались над горизонтом. Быстро собравшись, Чонвон последовал за остальными учащимися на завтрак. Кормили пристойно — еще бы, будущим гладиаторам нужны силы. После их отвели на учебный ринг, где уже вовсю сражались другие ученики, и выдали деревянные мечи и щиты. Мужчины разбились по парам — Чонвон оказался против молчаливого Николаса. Они стали напротив друг друга, выставив оружие и не знали, что с ним делать. — Что стали! А ну деритесь! — раздался разъяренный крик. Судя по всему, в роли надсмотрщика выступал гладиатор поопытнее. Чонвон в растерянности взмахнул мечом, жестом показывая своему сопернику защищаться. К счастью, тот успел подставить щит. Если честно, Ян ожидал что на обучении их действительно будут обучать. Но все оказалось намного прозаичнее. Они оба — что он, что Николас, были полными неумехами. Против опытного бойца у них не было и шанса. Не то чтобы это стало открытием и расстроило Чонвона. Он не испытывал ровно никакой тяги к жизни. Смерть на ринге была не худшим исходом, жаль только, что не удастся утащить за собой в могилу хотя бы парочку римлян.

***

Изо дня в день они только и делали, что размахивали деревянными мечами и копьями, таскали тяжести и наворачивали круги по арене. Из хорошего — раны Чонвона на руках и ногах затянулись, физически он чувствовал себя нормально. Но морально пребывал на самом дне. Он ни с кем не разговаривал, исключение — перекинуться парочкой фраз с Николасом. Среди учеников его считали нелюдимым, что, в общем-то, было правдой. Один раз к ним на тренировку заглянул Хисын — в тот день надсмотрщики кричали на них особенно громко. Ли выглядел довольным, толкнул мотивационную речь о предстоящих сражениях на арене и о том, что они будут защищать его честь, а потому не должны упасть в грязь лицом. Чонвону было плевать на честь этого господина. От тренировок в целом было не слишком много толку, но Ян все же обратил внимание на то, что становился сильнее. Его тело укрепили мышцы, кости больше так сильно не выступали, и он стал выносливее. Однако этого все еще не было достаточно для того, чтобы победить в сражении. Парочке приемов он все же научился — подсмотрел у более опытных вояк, как правильно держать меч, как управляться с копьем. По сравнению с однокашниками он был не безнадежен, но против более опытных бойцов шансов не было. Он и не надеялся выжить — хотелось поскорее отправиться в загробный мир и встретиться с семьей. Он был практически уверен, что они уже там и ждут его. А в этом мире Чонвон чувствовал себя безумно одиноким. В один из дней по казарме пронесся слух, что к ним с проверкой заглянет кто-то из верхушки — персона крайне знатная и величественная. Их даже заставили посетить баню и привести себя в порядок. Построили по стойке смирно. И перед кем — в помещение вошел юноша, возрастом немногим старше самого Чонвона и ростом ниже. Он был сложен не как воин, а обладал изяществом и утонченностью, нехарактерной мужчинам. На нем были золотые одеяния, а темные кудри были украшены заколками со сверкающими камнями. Юноша осмотрел всех присутствующих чуть надменным взглядом и ухмыльнулся. — Так вот оно какое, будущее Рима. Мне не терпится увидеть вас всех на ближайших играх. Чонвон смотрел прямо на знатного юношу, пытаясь понять, кто же он и какой пост занимает. Может быть, сын какого-то военнокомандующего или чиновника? Все вокруг опустили глаза в пол, но Ян этого не замечал, продолжая с интересом изучать гостя. — Опусти глаза, ты, наглец! — один из свиты больно ударил Чонвона древком меча в колено, заставляя согнуться, — Как смеешь ты, недостойный, поднимать глаза на его Высочество! Склонись перед своим императором! Чонвон не знал, кто этот юноша, но тот точно не был императором. Да и будь он им — Ян не признает его власти никогда. Не падет ниц перед тем, по чьей вине убито столько его соотечественников, по чьей вине он лишился дома и оказался здесь. — Он - не мой император, — громко и четко промолвил Чонвон, все еще не опуская головы и отслеживая реакцию юноши. Того это видимо позабавило, потому что его идеальное без единого изъяна лицо расплылось в довольной улыбке. А вот сопровождающие его были разгневаны и шокированы — двое вышли вперед, и начали избивать Чонвона деревянными дубинами. Тот попытался прикрыть хотя бы голову, но воины били по ребрам и ногам, оставляя ссадины и гематомы. — Довольно, — через некоторое время отрезал юноша, и нападающие сразу же отступили. — Он прав — я действительно не его Император. Пока что. Но я стану им, когда мой великий отец решит уйти на покой. И тебе придется склонить колени, либо умереть. Вы обучаете их сражаться, но не обучаете дисциплине, уважению, — обратился к своей свите и воинам-смотрителям казармы, — Уважение — это наше все. Отправьте его в темницу, пускай подумает над своим поведением. После этого юноша, взмахнув полами золотых одеяний, развернулся и ушел. Чонвона же взяли под руки и поволокли по полу прочь и казармы. С ним не церемонились — протащили через двор в подвал и бросили за решетку. Там было сыро, холодно и мерзко, его тело болело от побоев, но еще сильнее болела душа. Он не чувствовал удовлетворения от неподчинения, лишь в очередной раз молил звезды о смерти, но те остались глухи к его просьбе.

***

Чонвон не знал — это его разум играл с ним злую шутку или действительно прошло много времени. Ему казалось, что он в этом подвале уже недели без еды и воды. Смрад стоял ужасный, его кожа покрылась потом и грязью, и ему было противно от самого себя. Но гордость не позволяла обратиться к стражникам с просьбой о стакане воды. Нет, если он и умрет, то не опустится до такого. Чонвон не знал, сколько времени провел здесь, не знал, ночь на улице или день — сюда не пробивался ни единый лучик света. Он заснул некрепким сном, но его разбудило что-то или кто-то. — Эй, Чонвон! Эй! Ян открыл слипшиеся покрасневшие глаза и увидел Николаса — тот пододвинул к нему жестяную флягу с водой и корку хлеба. — Я слышал, что пленников здесь не кормят и не поят. На, попей. — Спасибо, — Чонвон приложился губами к стакану, и вода показалась ему самой вкусной, что он когда то пил. Он не принял бы ее от врага, но с Николасом они одной крови. — Как ты сюда попал? — Пробрался мимо охранника, тот напился и спит. Продержись еще немного, думаю, на днях тебя выпустят. Прости, дольше оставаться не могу — кто-то может войти. — Спасибо тебе, — еще раз поблагодарил Чонвон, провожая напарника взглядом и задумчиво вгрызаясь в чуть затвердевший хлеб. Признаться, он не ожидал такого от Николаса, не думал, что здесь есть хоть один человек, которому не безразлична его судьба. Оказывается, есть. На душе теплеет впервые за все его пребывание здесь. Чонвон хоть и ненадолго засыпает без сновидений.

***

Николас оказывается прав — Чонвона вскоре выпускают. Оказывается, он провел в темнице трое суток — а кажется, что вечность. — Надсмотрщики были очень злы в тот день, — рассказывает Вик. — Ты не преклонил колени перед Сону, сыном самого императора Траяна. Это — жестокое преступление. Поговаривают, за такое могли казнить.Тебе повезло, что его высочество благосклонно и щедро сохранил тебе жизнь и ограничился всего лишь темницей. И вновь Чонвон не испытывал ни благодарности, ни трепета перед тем, в чьих руках сосредоточена власть. Сону всего лишь повезло родиться в семье императора, вот и все. Как он потом узнал, Сону не обладал какими-то выдающимися навыками, силой или умом. Зато покорял многих красотой. Все дамы Рима мечтали заполучить его в мужья, а те, кто постарше — выдать за него своих дочерей. — Поговаривают, что в него влюблены не только дамы, но и величайшие мужи. — тараторит Вик. — Сам принц Китая мечтал заполучить его. А победитель гладиаторских игр, Ролло, вместо свободы и деревянного меча пожелал его. Но ему отказали. — Ясное дело, — смеется Икарус. — Он же раб, пускай и лучший из лучших, а Сону — сын императора. Он никогда не посмотрит на такого, как он. — Как сказать, — пожимает плечами Вик. — Ходят слухи, что Сону приглашает в свои покои одного из старших воинов. Только никто не знает, кого. — Одно дело — приглашать в покои, а другое — сказать об этом открыто. Сону — будущий император. Даже если все будут знать, что он спит с гладиатором, никто не посмеет обвинить его, ведь за это будет казнен. — Спать с гладиатором — не преступление, — бурчит недовольный Вик, — Ты знаешь, что знатные дамы выстраиваются в очередь, чтобы зачать дитя от победоносных гладиаторов? Говорят, такие чада обладают божественной силой и недюжинным здоровьем! — Ты смотрю, уже ждешь, пока тебя у постели начнут караулить знатные дамы! — смеется над товарищем Икарус. Вик краснеет и отмахивается. — Как будто ты бы этого не хотел, — бубнит обиженно. Николас и Чонвон переглядываются, поднимаясь со своих мест — надо успеть в купальню перед отбоем. — А у старших воинов, что, свои покои? — осторожно интересуется у Вика Николас. — Конечно. Ты думал, они, как мы, живут в казармах? Чем опытнее воин, чем больше побед он одержал, тем лучше условия жилья. Вот станем мы победителями — заживем! — он взмахивает руками, довольный собой, — И забудем про казармы. Будут у нас личные покои. «Но не будет свободы», — думает Чонвон. Он бы с удовольствием променял все это на шанс вернуться домой, к семье. С тех пор как Чонвон был обвинен в неподчинении, многие стражники точили на него зуб — могло прилететь и просто так, ни за что. Ян все время ходил в синяках, это стало привычным, он перестал обращать внимание на постоянную боль в теле. Чаще всего тычки и тумаки были терпимыми, но иногда попадались особенно надменные и злобные смотрители, стремящиеся не только нанести телесные повреждения, но и прилюдно унизить. Чонвон как раз шел к столу со своей тарелкой похлебки, когда в него врезался один из таких. Причем Ян был уверен — римлянин сделал это намеренно. — Смотри, куда прешь, бездарь! — заорал на него мужчина, брызжа слюной от злости. Это привлекло внимание многих в столовой — на них начали оглядываться. — Простите, — спокойно ответил Вон, не сводя со стражника темных глаз. — Убери все! Сейчас же! — Хорошо, — Чонвон понимал, что лишиться обеда и вытереть похлебку с пола — не самое страшное, что могло произойти, он готов был принести эту жертву и не смел перечить. — Сейчас схожу за ветошью. Он уже направился в сторону кухни, надеясь, что кто-то из рабочих одолжит ему ветошь и ведро с водой, как его остановил оклик: — Стой! Я хочу, чтобы ты убрал это своим языком, — и воитель показал носком на лужицу похлебки, скопившуюся на полу под его ногами. Чонвон просто стоял и думал о том, откуда же в людях столько гнева и злобы. И почему им приносит удовольствие унижение других? Ян понимал, откажись он, наказания не избежать. Но гордость не позволила бы ему ползать на коленях, собирая языком суп с пола. Надсмотрщик забыл об одном — Чонвон не был рожден рабом. А из свободного человека не так-то легко сделать послушную машину для убийств. — Я не стану, — тихо произнес он, но точно знал, что римлянин услышал. В столовой стояла полная тишина, кажется, все взгляды были устремлены на них. — Что ты сказал? — переспросил надсмотрщик, уже тянясь рукой к деревянной дубинке. Он был вне себя от гнева. — Он сказал, что не станет, и ты это прекрасно слышал, — вперед вышел мужчина, которого Чонвон раньше не встречал — обязательно бы запомнил. Он явно был бойцом — подтянутый и мускулистый, его тело переполняла сила. Черты лица были острыми и по-мужски привлекательными, лицо — суровым. От подбородка вниз шел кривой шрам, терявшийся на груди за слоями одежды. — Ты забываешь о субординации, воин. — Это ты забываешь с кем говоришь, раб, — ощерился на него римлянин. — Стоит мне приказать, и тебя кинут в темницу. — Ты не осмелишься отдать такой приказ, и мы оба это знаем. Я могу свернуть тебе шею, а на следующий день выйду на арену как ни в чем ни бывало. Не то чтобы я этим гордился, просто хочу, чтобы ты помнил, чья жизнь стоит больше. Обозленный и униженный, надсмотрщик, ругаясь себе под нос, направился прочь из столовой. Он был повержен. Чонвон еще раз посмотрел на своего заступника. Надо было как-то отблагодарить, но он не отличался красноречием, поэтому просто пробормотал: — Благодарю вас, господин. — Не смей называть меня господином, — огрызнулся гладиатор и отправился восвояси. Чонвон вовсе не желал его задеть, но почему-то уважительное обращение мужчину разозлило. Никогда не узнаешь, что в голове у другого человека.

***

Дни шли своим чередом, и каждый был похож на предыдущий. Чонвон уже не знал, сколько находится здесь — точно больше месяца. — Сегодня нам разрешат поприсутствовать на учебном бою старших гладиаторов! — вдохновенно возвестил Икарус. Его и Вика всегда больше всех радовали новости о предстоящих битвах. Николас наоборот мрачнел с каждым днем, а Чонвон…считал, что раз это неизбежно, то зачем лишний раз ломать себе голову. Сражаться придется, хочет он того или нет. — Я наконец увижу Титуса в бою! — восхищенно пролепетал Вик с обожанием в голосе. — Ты думаешь, он станет чемпионом в этом году? Я слышал, большинство ставит на Флавия, — Икарус начал спорить с другом, и Чонвон перестал слушать и вникать. Ему не очень интересны были результаты боев — какая разница, если он либо умрет, либо останется покалеченным? Они вчетвером прошли на трибуну, где уже расположилось большинство учеников. На арене появилась первая пара соперников — огромный широкоплечий мужчина, ростом под два метра с копьем и маленький по сравнению с ним и юркий боец с мечом, зазубренным, как крыло сокола. — Это Титус Громадный! — восхищенно заорал Вик, — вскакивая с места и привлекая внимание остальных, — Посмотрите на него, да он же его раздавит! — Я бы не был так уверен, — хмыкнул Икарус. — Феликс, хоть и мал, не зря зовется Неуловимым. Давайте понаблюдаем. И правда, маленький и юркий, Феликс легко уходил от ударов неповоротливого Титуса. Казалось, боец, звавшийся неуловимым, просто играет со своим соперником. Но как бы медленно тот ни двигался, Феликсу все же не удавалось нанести удар, и он начал выдыхаться. Уходить от ударов становилось все сложнее — Чонвон это заметил. В итоге Феликсу все же удалось подсечь Титуса, тот завалился наземь, за собой утягивая соперника и применяя удушающий захват. Ян раньше не думал, что навыки рукопашного боя могут пригодиться на арене, но видимо, ошибался. В итоге, бойцы разошлись мирно, пожав друг другу руки — видимо, являлись давними приятелями. После них на арену вышли следующие, и Чонвон с удивлением заметил, что одним из гладиаторов был мужчина со шрамом — тот самый, что заступился за него. — Кто он? — тихо спросил Ян у Икаруса. — О, это Чонсон Беспощадный! — восхищенно пробормотал приятель, — Видишь его шрам? Он получил его, когда сражался со львом. Поговаривают, он порвал хищнику пасть голыми руками! — Звучит…неправдоподобно, — пробормотал Чонвон, все еще не сводя взгляда с мужчины и того, как ловко он управлялся с копьем. — На самом деле меньше всего я хотел бы сражаться против дикого животного… Они безжалостны в своей ярости. Чонвон лишь пожал плечами. Ему казалось, люди более жестоки, чем звери. Не по воле зверей он оказался здесь. — А почему он зовется беспощадным? — Он очень редко оставляет в живых своих соперников. Даже если народ говорит — спрячь меч, он отсекает голову трусам и тем, кто нападает исподтишка, а еще никогда не щадит римлян. — Он их ненавидит, — включается в разговор Вик. — Говорят, что все воины-римляне его боятся. Лишь одному удалось выйти из схватки живым. — Кому? — Сонхуну Прекрасному, — Вик кивает на мужчину в белоснежной тунике, который на первом ряду трибуны дожидался своей очереди. Расстояние было дальнее, Чонвон сощурился, но ему и правда показалось, что гладиатор был наделен невиданной красотой. — У них с Чонсоном была ничья. — Сонхун Прекрасный — что вообще за прозвище? — фыркнул Икарус. — Я понимаю, зваться бесстрашным, яростным, неодолимым. — Не хотел бы я, чтобы меня величали прекрасным. — Пока что ты Икарус Бестолковый, — смеется Вик, и зарабатывает подзатыльник, — Ай! Тем временем, битва Чонсона и его противника завершается, и их сменяют новые бойцы. А Чонвон все еще не сводит глаз с мужчины со шрамом. Есть в нем что-то, что притягивает взгляд. — Да, не хотел бы я сразиться с одним из них, — горестно вздыхает Николас по окончании боев. Он, никогда не бывший особенно веселым, сейчас выглядел совсем безрадостным. — Так ты и не сразишься. Чемпионат начинается с боев между новичками. Более опытные гладиаторы включаются позже, чтобы не тратить силы и время на таких сопляков как мы, — заявляет Икарус. — Скорее всего, мы будем бороться между собой, — показывает на однокашников. — Вы что, не знали? Чонвон и Николас качают головами. — Вы, ребята, совсем не интересуетесь чемпионатом, — вздыхает Вик, который, как и его приятель, осведомлен. — С помощью жребия будут распределены начальные пары. Победитель каждого боя проходит дальше, проигравший — выбывает. Так что, чтобы сразиться с такими легендами как Титус, Феликс или Сонхун, надо попасть хотя бы в тридцатку лучших. Боюсь, нам это не светит. — Я не хочу никого убивать, — шепчет Николас, будто читая Чонвоновы мысли, — Лучше уж выбыть в первом же бою, чем дойти до финала и убить невинных людей. — Не обязательно убивать, — пожимает плечами Икарус. — Можно же щадить соперников. — Быть может, ты войдешь в историю, как гладиатор, не убивший ни единого человека. И будешь зваться Николасом Милосердным. — А что, вполне неплохо. Намного лучше, чем Бестолковый. Между приятелями вновь завязывается потасовка, и Чонвон слабо улыбается. Если честно, он не думал, что все еще способен на улыбку, но оказалось не так. Ему не хочется думать о предстоящих сражениях, но одно он знает точно — не хотел бы столкнуться на арене ни с Икарусом, ни с Николасом, ни с Виком. И желал бы, чтобы они вышли с арены целыми и невредимыми.

***

Чонвон ненавидел неопределенность. Что с ним случится? Сколько страданий ему отведено? Через сколько ему удастся наконец воссоединиться с семьей в лучшем месте? Он не знал ответа на этот вопрос но верил, что рано или поздно это произойдет. Иначе в чем смысл? И зачем тогда такая жизнь, если после смерти его ждет пустота и небытие? Приближалось торжественное открытие чемпионата, но ничего не было известно, кроме того, что съедется множество римлян-зрителей а также рекордное количество участников. — Поговаривают, император Траян очень много вложил в этот чемпионат, чтобы заработать любовь народа. И как ни странно, это работало. Люди хотели хлеба и зрелищ — и правитель с широкой руки им это давал. Чонвон не знал, с кем ему предстоит сразиться, даже не знал, когда. Это придавало нервозность. Не он один ходил, как на иголках — многие стали агрессивнее, а другие, такие как Вик и Икарус, наоборот были переполнены предвкушением. — Я намерен пройти как минимум три тура, — поделился Икарус. — О меньшем и думать стыдно. — А если тебе попадется сильный соперник? — Сильных в первом туре нет, — стоял на своем приятель. — Я упорно тренировался и заслужил победу. Пора нам с вами покинуть стан новичков и показать, что мы достойны большего. Чонвон его настроя не разделял. Ему в общем-то было плевать, на каком этапе он выпадет из соревнования. Но было одно условие. Если и проиграть, то сделать это достойно и лишиться жизни в бою. Ян много думал об этом. Размышлял, не стать ли ему мстителем, подобно Чонсону Беспощадному, и убивать римлян одного за другим. Но ему, до попадания в Рим не державшему оружия в руках, претила одна лишь мысль об убийстве. Нет, он бы не стал утверждать, что никого и никогда не убьет. Он бы отсек голову обидчикам своей семьи, если бы представилась возможность. Но вряд ли он встретится с ними здесь, на арене. А драка ради драки, ради того, чтобы на лицах знати появились торжествующие улыбки, его не привлекала. Конечно, существовала мизерная возможность стать чемпионом и получить свободу. Но для этого нужно было пройти сотни сражений, провести в этих стенах годы. Да и ради чего? Чонвону все равно некуда было возвращаться. Наконец, настал день открытия чемпионата — Рим шумел и был переполненным и грязным, как никогда раньше. Все только и говорили, что о том, кто в этом году одержит победу. Люди ставили баснословные деньги на своих любимцев, женщины вздыхали, надеясь на победу самых привлекательных — особым спросом пользовались Сонхун, Феликс и Чонсон. В день сражений трибуны Колизея были забиты до предела. Те, кто не попал на стадион, толпились в округе, пытаясь по крикам понять, что же происходит на арене. Чемпионат торжественно открыл оркестр и танцоры, их сменил ведущий — неизменный Сенека, который проводил уже десятый чемпионат подряд. На трибунах в тот день присутствовал сам император. Чонвон тогда увидел его впервые — это был светлоглазый мужчина с большим носом и чуть близко поставленными глазами. По левую руку от него сидела его жена — писаная красавица, чьи темные кудри красиво ниспадали на плечи, по правую — сын Сону, который красотой и изяществом пошел в мать. Семейство было окружено стражниками и приближенными патрициями, для которых чемпионат был не только развлечением, но и способом заработка — они вложили деньги в гладиаторов с намерением разбогатеть. Чонвон догадывался, что не только арена является полем боя, незримая битва таке ведется на трибунах. По мановению руки Траяна чемпионат был объявлен открытым. Первый бой должен был быть особенно зрелищным, потому на арену вышел Юлиус — довольно опытный гладиатор. Предстояло ему сразиться со львом, но мужчина, кажется, вовсе этого не страшился. Чонвон с ужасом наблюдал, как разъяренное и наверняка голодное животное раз за разом нападало на человека, который пытался проткнуть шкуру льва копьем и лишь раззадоривал этим хищника. Скорость огромной кошки была поистине огромной, а когти — убийственно острыми. Идеальное орудие. Юлиусу удалось пробить копьем лапу животного, и лев разразился яростным рыком. У Чонвона, который наблюдал за боем, как и остальные участники, из полуподвального помещеения, волосы на коже стали дыбом. Зверь ощерился, демонстрируя огромные клыки, и вновь напал на человека, задевая когтями. Когти проехались по доспехам, защищавшим конечности сражавшегося, и не причинили урона. Но лев не отступил и попытался вгрызться в беззащитную человеческую шею — сделать этого не удалось, но он все же оставил на теле мужчины царапины. Гладиатор с новой атакой понесся на животное, метя в бок, но лев среагировал быстрее, прыгнув. На секунду Чонвон подумал что это конец, и копье вопьется в беззащитный живот зверя, но реакция Юлиуса оказалась недостаточной. И вот через секунду он оказался поваленным на спину и прижатым к земле весом огромного хищника. Поднять забрало шлема было глупым и самонадеянным поступком, и лев впился в открытое лицо человека, превращая его в окровавленное месиво. По арене разнесся истошный крик, который постепенно поглотил шум трибун. Некоторые хватались за головы — как же так, они были уверены в победе Юлиуса, опытного бойца. Другие же торжествовали — они хотели крови и получили ее. Гладиатор еще с минуту дергался, истязаемый зубами и когтями животного, после чего навсегда стих. На арене появились люди с плетями, загоняющие хищника в клетку. Другие утащили труп прочь, оставляя лишь большое кровавое пятно. Чонвон перевел взгляд на трибуны — Траян выглядел довольным, Сону, кажется, был шокирован. На лице императрицы отражалась лишь вежливая улыбка — единственное, что ее волновало, в порядке ли прическа и макияж. Ян фыркнул — им не было никакого дела до людских жизней, особенно, когда дело касается рабов. — Потрясающий бой! — объявил Сенека, вновь выходя на арену. — Отличное начало, будем надеяться, что и в дальнейшем сражения порадуют нас, а бойцы, наши отважные гладиаторы, покорят сердца тысяч! Что ж, продолжим. По традиции начинаем с новичков — поверьте, им есть, чем вас удивить. На арену приглашаются Янус и Алвиан! Чонвон облегченно выдохнул, он был шокирован увиденным и признаться, с трудом представлял, как бы вышел сейчас на арену. Его конечности мелко тряслись. Он оглянулся по сторонам — большинство его однокашников выглядело столь же затравленно, и даже Вик с Икарусом больше не испытывали ни восторга, ни предвкушения. К счастью, следующий бой оказался намного менее кровопролитным. По крайней мере, никто не умер. Поначалу новички боялись размахивать мечами и осторожничали, не приближаясь друг к другу. Но с каждым боем все больше смелели. — Следующая пара бойцов — Николас и Икарус! Чонвон шокировано посмотрел на приятелей, и собственное удивление отражалось на их лицах. — Главное — выживите! — пожелал он обоим, провожая на арену. Николас, поднимаясь по каменным ступеням спотыкнулся и чуть не упал, потом бросил растерянный взгляд на Чонвона. Тот сжал руку в кулак и потряс им, а левую приложил к сердцу, надеясь, что тот поймет — Ян мысленно с ним. Икарус первым бросился в бой. Налицо было его желание одержать победу, пускай даже соперником был его приятель. Николас в основном отступал, держась на почтительном расстоянии, но уворачиваться у него выходило добротно. — Нападай, ну же, не трусь! — закричал на него соперник, которому надоели эти игры. Икарус хотел настоящего боя, хотел славы и восхищенных взглядов, направленных на него. Николас вздрогнул, но тактики не сменил, по прежнему отражая каждый удар, но не стремясь нападать. Он осторожничал, опасаясь ранить товарища, но при очередной особенно наглой атаке Икаруса ему удалось того разоружить. Совсем не ожидавший этого, Икарус стоял в растерянности, с острием меча, приставленным к шее. Его собственный меч валялся под ногами в пыли. — Итак, победа за Николасом! — объявил ведущий, тут же появляясь на арене. — Что же наш яростный боец, пощадит своего соперника? Николас, поднимая затравленный взгляд на трибуны, оглядел зрителей, требующих крови. После посмотрел в глаза Икарусу и отнял клинок прочь от шеи, втыкая его в землю и тем показывая — бой окончен. Николас покинул поле боя победителем. Икарус, в бешенстве пнув меч, ушел под свист и улюлюканье, чуть не плача от стыда. Для него это был крах — его худший кошмар стал явью. Те, кто выходили на арену сражаться, уходили через другой выход, потому Чонвону не удалось переговорить с приятелями. Он лишь был рад, что оба живы и здоровы. Все новые и новые бойцы сражались меж собой, а солнце неустанно клонилось к горизонту. Ян уже было решил, что не судьба сегодня ему выйти на арену, поэтому мандраж отступал. Оставалось еще немало новичков, кому лишь предстояло опробовать свои силы. — Настало время последнего боя, — возвестил Сенека. — Но не печальтесь — мы ждем вас завтра в Колизее, где вы увидите множество достойных сражений. Итак, последний бой, как и первый, должен быть особенно зрелищным, вы согласны? Поэтому мы приглашаем нашего особого участника, — ведущий шустро убежал прочь, а на арену вновь выпустили льва, прихрамывающего на переднюю лапу. — И его противником станет… Чонвон! Яну кажется, все это сон — крики людей, рык хищника, выражение ужаса на лице Вика и лужи крови Юлиуса. А теперь ему уготована такая же судьба — умереть в муках от зубов и когтей зверя. Кто-то толкает его в спину, призывая поторапливаться. Чонвон слабо перебирает ногами, но тело будто не его, оно не слушается совершенно. Ему в руки вкладывают щит и копье — оно слишком тяжелое и длинное для его роста. Он не выживет. Это будет самая короткая схватка за всю историю. — Послушай меня! Эй, Чонвон, — в себя его приводит резкий мужской голос, и на удивление он видит пред собой Чонсона Беспощадного. — Меться в слабые места — глаза, нос, шею, понял? В крайнем случае — лапы, его левая ранена, воспользуйся этим, — его пронзительные темные глаза словно видят Яна насквозь и тот, помедлив, слабо кивает. — Вот, — гладиатор закрепляет поверх одежд Чонвона пояс с изогнутым клинком в нем, — Может, пригодится. Удачи. Постарайся выжить. Ян вновь кивает, поднимаясь по ступеням, и оказывается на арене. Его оглушает крик толпы — сотни и тысячи лиц сливаются в единую массу, но он не может выделить ни одного. Сжимает копье потной ладонью и пытается вспомнить все, чему его научили. Главное — не позволять страху завладеть им. Только тогда у него будет хотя бы крошечный шанс уцелеть.