Путь гордого тигра

— А я запомнил Вас другим.  — Кто здесь? — Вы уже забыли меня? Я Джек Кэрроу.  — Джек… Кэрроу?.. Когда я научился общаться с мертвыми?  — Я сам пришел к Вам. Думал, что увижу с Вами госпожу Гертруду, но ее здесь нет. Почему Вы спите в лесу?  — Это… вынужденная мера, герцог.  — Должен признать, Вы изменились в лучшую сторону. Я наблюдал за Вами в последние дни. Хочу похвалить.  — Да… я изменился… с ней…  Что это было?  Он не понимал, пока сознание возвращалось к нему после пробуждения. Он не понимал, отчего сейчас он чувствует себя более счастливым, чем раньше. Чем в последние два года. Чем за всю жизнь, пожалуй. Еще некоторое время после пробуждения он просто сидел, уткнувшись в сверкающий под первыми лучами солнца снег. Он действительно изменился. Ради нее, ради девушки, которую полюбил. Ведь иначе… Иначе он просто сын какого-то незнамокого в высоких кругах человека. Он не имеет титула, образования, престижной работы. Может, служа в церкви он конечно и имел какой-то статус, но и тот был сомнителен.  Любила ли она его таким, какой он был? Он перебирал в воспоминаниях моменты, когда они были вместе. Когда наедине, а когда на торжествах. И отчего-то часто во время торжеств она молча уходила от него. Но наедине они действительно словно играли музыку на струнах собственных душ.  Любит или не любит?  Она уходила, когда он начинал злиться и язвить. Когда он пытался показать, что он чего-то стоит. Перед другими. Перед чужими. Перед теми, кого он может видеть в первый и последний раз или встречать из раза в раз. Он лишь пытался доказать. Не другим, а себе. Что он тоже может быть частью этого общества. Что он имеет право любить Гертруду. Но что теперь?  Да… Он изменился. Он изменился из-за нее. И он думал, что он счастлив, пока он рядом с ней. Но сейчас. Сейчас он не знал.  Он просто наслаждался природой, пеньем птиц, белому сверкающему снегу. Тому, чем он занимался раньше. И возможно сейчас он чувствует себя более свободным. Ему не нужно ничего доказывать, никуда ходить, не пытаться лезть из кожи вон только чтобы показать лживого себя. Его жизнь не состоит из расписания, которому нужно строго придерживаться. Ему не нужно заботиться об одежде как о мнении со стороны других. Сейчас его никто не осудит, никто не оскорбит его достоинство. Разве что лежащий под боком Наиб посмеет посягнуть на живность. Но со временем Илай смирился и с этим. В конце концов, кто он такой, чтобы запрещать? Он ведь… тоже таким образом ограничивает свободу другого человека?  — Илай.  — … — Ила-а-ай.  — …  — Черт тебя дери, Илай! — кричит наемник и легонько его пихает в плечо. — Ты что, сидя спал?  — А, прости. Я задумался.  — О чем?  — О… Гертруде…  — Я могу только выслушать. Сам знаешь, я не особо советчик.  — А если она меня не любит? А если я сам не люблю ее? — выпалил юноша, размахивая руками так, что Наибу пришлось уворачиваться.  — С чего ты это взял? — Мне кажется… я думаю…  — Ну? — Я думаю, что я просто лгал и себе, и ей, и всем вокруг.  — Почему?  — Потому что… потому что… Слова не лезли из его горла, так и оставаясь тяжелыми камнями где-то внутри. Может ли он признать это? Признать, как он погряз во лжи и очаровании? Каким он был лицемерным? Как он убил трех человек? Один ему даже приснился сегодня ночью… Как же он может признать, что он ошибался? Но отчего-то. Отчего-то ему хотелось высказать это конкретно Наибу. Они не были близки, как с Гертрудой. Они даже не были друзьями, так, просто знакомые. Но отчего-то появлялось доверие к, казалось бы, наемному убийце. Да что уж там. Он и сам умертвил не одного человека. Ох, что было бы, если бы об этом узнала Гертруда… Но Наиб… Он поймёт. Он поймёт и примет его со всеми недостатками. Ведь они оба где-то ошибались. Они оба действовали из любви к близким людям. Они оба извращали себя ради других. Илаю казалось, что только он сможет понять его на данный момент.  — Из-за нее… Я убил троих человек. Одного лично застрелил прямо в грудь, — тихо начал говорить юноша на выдохе. — Я… надевал маску гениального полиглота, знающего семь языков. Я был высокомерен, я… я просто ненавидел свет. Я просто хотел чего-то стоить для нее. Я хотел быть важным и нужным. Я чувствовал себя любимым. И я не думал, что я делаю что-то неправильно. Но сейчас… Сейчас я оглядываюсь назад и не знаю, что мне думать о своём поведении. Сейчас я своими руками утопил пять человек. Пять человек, Наиб. Я перестал слышать Богов из-за того, что нарушил клятву. Из-за того, что я изменился и решил взять судьбу в свои руки. А они мне показали, что только они имеют на это право. И отправили меня сюда на исправление… Я слишком много грешил. Слишком много. Я не должен был быть таким. Я забылся, я потерялся, я запутался. Я совершенно не знаю, что мне делать, Наиб.  Голос его становялся более и более нервным. Он начинал дрожать, а из глаз показались две капельки. Вдруг правда он не любит? Вдруг он просто влюбился в прекрасный образ? Может, его вовсе не существует? Как она кокетничает с другими мужчинами на торжествах. Как она ластится, как играет глазами. Неужели она не считает его достойным после всего, что он сделал ради нее? Но ведь. Он правда не заслужил ее любовь ничем. Он не тот гений-полиглот, он не пишет научную статью, он не изучает языки, он не знает буквально ничего про высшее общество, кроме того, насколько они все лживые и лицемерные.  — Илай. Ты не сделал ничего неправильного.  — Почему ты так говоришь? — Тебя на это вынудили обстоятельства. Твоей вины здесь нет.  — Я… не знаю, что мне делать… — Прости себя. Прими факт того, что ты сделал. И отпусти. Все будет хорошо. Слушай. Я же вижу, что ты хороший человек. Этот твой свет научил тебя только тому, что ты должен угождать всем вокруг. Но это не так. Обязательно будет тот, кто поймет и примет тебя таким, какой ты есть.  — Но… но что мне сейчас делать… — Прости себя и отпусти.  — Я должен был исправлять свою грешную душу, но я в итоге делаю только хуже… — Илай. Послушай меня. Ты не делаешь ничего хуже. Скажи мне, почему ты утопил тех людей? — Потому что… Я… Я кажется попал в Царство снов… И там была красивая женщина, которая вторглась в мой разум… И разум той девушки… Она сказала мне утопить их, потому что этого не сделала эта девушка… — Вот видишь. И где твоя вина?  Илай задумался. Возможно, наемник действительно говорит правду, но это было сделано его руками. Им, как оружием. Ведь никто не обвиняет саблю за то, что она убила человека, верно? Тогда почему же Илай обвиняет себя, если он все делал против воли? Разве что сомневался, что это действительно так. Разве что в глубине души он действительно хотел своими руками умертвить людей. Эти мысли начинали пугать его еще больше, еще сильнее, что он заметно задрожал. И внезапно Наиб обнял Илая. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать это, но затем он сразу же крепко сжал его в ответ и уткнулся в плечо.  Он устал. Он устал от лжи, лицемерия, от самого себя. Он устал быть использованным, подстраиваться под других. Ведь раньше, два года назад, он жил совершенно иначе. И последние события заставили его окунуться в то прекрасное прошлое, что у него было. Он начинал понимать, как он ошибался, начинал понимать свою истинную сущность. То, за что Боги выбрали его. То, за что сова оказалась рядом с ним. То, за что он стал Друидом.  — Я знаю только двух людей с таким чистым сердцем. Это моя мама и ты, Илай. Не думай лишнего.  Что он должен был ответить на это? Он лишь был искренне рад тому, что он снова стал прежним. Что он снова может помогать животным, снова изучать растения, природу. А с Наибом он даже попробовал мясо. Видимо, его болезненный вид сильно пугал наемника, раз он так настаивал его поесть. И Илай даже не чувствовал себя так, будто он делает что-то плохое. Он буквально ел кролика, который совсем недавно бегал по заснеженной поляне. И его даже не пугало то, что мясо было вкусным, хоть он и пробовал впервые.  — Спасибо, Наиб. Спасибо за все.  — Да не за что.  Между ними повисло неловкое молчание, как в их второй день знакомства. Наиб переживал, что не может успокоить пророка. Но больше всего, что он не может подарить ему улыбку. Он хотел хоть как-нибудь развеселить его. Хотел показать, что тот не просто знакомый, ведь знакомому он бы не стал так открываться. Илай помогал ему от чистого сердца, он даже нашел способ ослабить действие наркотика. Он нашел способ подобраться к неприступному наемнику, у которого для всех людей закрыты двери.  — Слушай. А ты сейчас счастлив?  — Я? — он не ожидал этот вопрос и даже задумался. — Думаю… думаю пока не увижу Гертруду, я не буду счастлив…  — Ясно.  И опять он говорит о Гертруде. Наиб не мог понять, отчего пророк так цепляется за нее, когда буквально минуту назад он сомневался в том, что они любят друг друга. Он ловит себя на этой мысли и конфузится. С чего бы вообще ему переживать об этом? Может, он и правда ее любит. Может, он и правда будет счастлив с ней. Его это касаться не должно, у него своя одинокаяжизнь, к которой он привык. Не сказать, что он хотел бы какой-то близости. Он так думал. Он так надеялся.  — Был у меня в роте один хуй…  — Какой?  — Илай! Ты здесь должен был сказать «не в роте, а во рту». Всю шутку испортил.  — Несмешная шутка, Наиб, — с легкой усмешкой ответил пророк и задумался. — Нет… думаю, я правда счастлив.  — Забудь о своей невесте. Ты же знаешь, как тебе приходилось жить, когда ты был с ней в отношениях.  — Да… Проходилось рвать себя на куски и пришивать чужие. Те, которые я совершенно не знаю.  — О, да ты философ. В чем смысл жизни, уважаемый профессор? — Это не философия, а красноречие, Наиб, — снова с усмешкой отвечал Илай. — Смысл жизни в том, чтобы наслаждаться ею. Мы живем лишь одну жизнь, а после забываем обо всем. Так почему бы нам не жить ради тех моментов, которые ты будешь помнить до самого гроба? И умирать без сожалений о том, что ты чего-то не сделал, потому что у тебя было счастье, которого сложно достичь.  — Тогда я не боюсь смерти.  — Почему же?  — Я счастлив проводить свои последние дни с тобой.  — Ты хороший друг, Наиб.  — А ты замечательный человек, Илай, — сказал он в ответ и оставил на повязке смазанный поцелуй. Как уж получился. Но реакция не заставила себя долго ждать, и Илай смутился, уже хотев вырваться из объятий и заявить, что у него есть невеста и его сердце принадлежит только ей. Ему что-то мешало.