Необратимость

Чонгук вежливо склонил голову влево, изображая полное внимание, но слушая дребезжание посла вполуха. Струйка внимания раздражающе перетекла в конец стола, где расположились омеги и… неприятнейший бета. Главу многочисленной посольской братии он знал много лет. Хитрец Вэй Линь был понятен и логичен в желании продавить короля Чосона и отгрызть соседние к Поднебесной земли. Его умильное старческое лицо не вызывало желания взяться за меч, как не вызывали и остальные гости, даже жесткие, хмурые альфы. А вот бета Хан Мэй, неприлично для посла красивый и молодой, умеющий в пределах светской беседы расположить к себе и рассмешить, разжигал в Чонгуке белое пламя ревности. На правах беты тот сидел на стыке альф и омег, а обращался больше к омегам, точнее к одному конкретному омеге, и Тэхен весьма отзывчиво внимал его льстивым речам. Свежее личико Тэхена улыбалось, глаза смотрели на Хан Мэя неприятно тепло. У Чонгука не было сомнений, что Тэхен отвечает сдержанно и лаконично, как ему посоветовали. Однако глазами и мимикой Тэхен отвечал гораздо бурливее и многозначительнее. И это убивало. Насколько Чонгук мог оценить, Хан Мэй был немногим старше Тэхена, но неоспоримо искушеннее его в государственных интригах. И, что нагнетало гнев, искушеннее Чонгука в любовных перипетиях. За неделю пребывания в Хансоне Хан Мэй сумел расшевелить всех омег, от почтенных старцев, позабывших, что такое — любовный трепет; до зрелых и молодых. Его вызывающей для посла красотой любовались все, талдыча о ней без перерыва, и вздыхали, провожая его гибкую, тонкую фигуру задумчивыми взглядами. Бета! Пустышка, которая не способна оставить после себя след на земле. Существо, по факту рождения стоящее ниже альф и омег, продолжающих род, поддерживающих фундаментальность бытия. И… может быть, именно невозможностью к зачатию привлекательный в глазах Тэхена. Чонгук подозревал, что хитрец Вэй Линь неспроста добавил в посольскую свиту Хан Мэя. Хан Мэй мог добиться у королевских мужей того, чего не мог Вэй Линь у самих королей. Не зря же Страна восходящего солнца месяц назад благосклонно разрешила суднам Поднебесной шнырять в своих водах. Якобы для развития торговли шелком и бумагой. У престарелого императора Страны восходящего солнца наличествовал молодой и прекрасный собой муж, с кем наверняка Хан Мэй и пощебетал о японской поэзии и философии садовых камней. Вот Страна восходящего солнца и дрогнула, разрешив маньчжурам морскую торговлю, которую отродясь не собиралась разрешать. Тэхен на государственные решения не влиял, никогда не пытался влиять. Внимал Чонгуку, когда он рассказывал обо всем, не таясь, но никогда не вносил своих предложений. Предпочитал держаться в стороне от серьезных альфьих дел, что в глубине души Чонгук принимал как малодушие. Его папа вникал в государственное правление наряду с отцом и, во многом благодаря ему, Чосон не пошел ко дну и не растащился на куски алчными соседями. Вместо игры на каягыме Тэхену следовало бы разучивать историю войн и многочисленные территориальные претензии, основанные на военных поражениях и победах. А потом мягко делиться с уставшим королем своим видением на происходящее, находя правильные возражения на очередное посягание на земли Чосона. И сейчас Чонгук с раздраженной тоской думал, что его с дражайшим, обожаемым мужем связывает ничтожная малость: только плотская радость и пустая болтовня обо всем и ни о чем перед сном. Вэй Линь завершил свою длинную тираду вопросом, отвлекая Чонгука от невеселых дум: — Согласны ли вы, ваше величество, что в Пусане тоже стоило бы открыть торговое сообщение с Поднебесной? В Пусане, родине Тэхена. Чонгук чуть не скрипнул зубами, понимая, чего жаждет Поднебесная. Подобраться вплотную к родичам Тэхена, очаровать их, вооружиться их расположением и влиять на младшего короля, который, в свою очередь, будет влиять на него. — Пусанцы отличаются непримиримым, упрямым, непокорным нравом, и испокон веков относились к чужеземцам с предубеждением, — сухо ответил Чонгук, с горечью думая, что хансонцы для пусанцев тоже чужеземцы, что уж тут говорить о маньчжурах. — Плотное взаимодействие с ними может поставить под удар теплые отношения Чосона с Поднебесной, чего обе стороны, я надеюсь, хотели бы избежать. С омежьей половины стола донесся приглушенный смешок. Безусловно подлец Хан Мэй их рассмешил, кто ж еще. Тэхен, Чимин и остальные приближенные омеги прикрывали порозовевшие лица веерами и смотрели поверх них на Хан Мэя в предвкушении продолжения. Даже осторожный Чимин растаял, надо же! Чонгук повысил голос, скользнув предупреждающим взглядом по омегам: завершение официальных переговоров и расслабленное течение светской беседы во время ужина не предполагают ненужной мягкости к бывшему, могущему стать в любой момент настоящим, врагу. Чимин, уловив угрожающий намек, выпрямился и посерьезнел. Тэхен же продолжал трепетать веером, глядя на Хан Мэя, и что-то ему прошептал. Хан Мэй услужливо перегнулся через стол, прожигая Тэхена одновременно вежливыми и пылкими глазами, зажурчал… Терпение Чонгука лопнуло. Он звякнул палочками, отбрасывая их на стол, бацнул золотой рюмкой. Воцарилось всеобщее тягостное молчание, все обратились в камень. Только не заметившие перемены Тэхен и Хан Мэй неразборчиво шептались, пока наконец Хан Мэй не вслушался в тишину. Вывернулся ловким ужом, обратившись уже к кипевшему в ярости Чонгуку: — Ваше величество, я бескрайне восхищен искусством вашего мужа говорить на языке Поднебесной. Поистине неожиданно услышать родную речь вдали от дома. Прошу прощения, если мы своим диалогом помешали вашей беседе с господином Вэем. Ревнивая ярость слегка приглушилась огромным изумлением. Тэхен владеет языком маньчжурской династии? Только с ранних лет отработанный навык владения лицевыми мышцами в присутствии чужаков не позволил Чонгуку обескураженно воскликнуть и вытаращиться на собственного мужа, польщенно улыбавшегося. Чонгук справился с обуревавшими его чувствами, холодно ответил, смотря в отталкивающе красивое лицо. — Его величество располагает множеством удивляющих умений, нетипичных придворным омегам, и думаю, что сможет еще не раз поразить ваше воображение. Что же касается беседы, то она принимает чрезмерно серьезный и скучный для слуха омег поворот, — выдержал паузу, предоставляя Тэхену и его свите проникнуться, и закончил. — Думаю, мы продолжим без них. Не стоит терять времени, ведь уважаемым послам предстоит через два дня длинный утомительный путь домой. Тэхен понял, что им недовольны: со щек сполз румянец, стрельчатые ресницы опустились вниз, придавая его виду грустинку. Однако распрощался с заморскими гостями вежливо, витиевато, строго следуя придворному протоколу, и вышел неторопливо и чинно. Наглец Хан Мэй приклеился к его спине взглядом, проводив до самых дверей, и на миг прикрыл глаза, когда дверь за омегами закатилась. Чонгук спрятал злорадную усмешку, заметив, как на крепкой стройной шее дернулся кадык. Его соблазнительное яблочко поддело сноровистого не по летам в обхождении с омегами бету на крючок. Теперь Хан Мэю оставалось лишь облизываться на недоступное ему лакомство. Положив зачин серьезной беседе, Чонгук был вынужден ее продолжить. Вэй Линь застрекотал убедительнее и весомее, описывая преимущества открытия нового порта, за которым могут открыться межгосударственной торговле и другие порты Чосона. — Торговые пути — монументальная основа дружеской приязни обоих государств, — убеждал Вэй Линь, незамысловато добавляя, что прочно связанные процветающей доходностью стороны заинтересованы в общем благополучии. Практически без обиняков сообщая, что торговля обеспечит отсутствие войн. Менее терпеливый и сдержанный, чем Чонгук, Хосок раздувал ноздри, хрустел пальцами, но молчал. Не встревал раньше старшего брата, чему Чонгук был благодарен. Потому что сейчас хватило бы и малейшей искры, чтобы раздуть огонь, могущий охватить оба государства в никому не нужную затяжную войну с предсказуемым исходом. Хан Мэй не вмешивался в общение старших, похоже, порученная ему часть касалась только омег. Тот ушел в себя, сидя за столом каменным изваянием: большие глаза незряче смотрят вперед, руки покойно сложены на коленях. И только по легкому подрагиванию губ Чонгук понимал, что Хан Мэй думает о чем-то волнительном. Или о ком-то волнительном, что вероятнее всего. Проговорили еще три часа и пришли к тому же, с чего начали. Маньчжурцы досадовали, прикрывая досаду благозвучными словами и улыбками. Хосок ликовал, даже не думая маскировать довольство отрешенным выражением. Чонгук слышал свое неровное дыхание, негодуя, что его могут слышать и послы. Не хватало еще, чтобы Поднебесная возрадовалась ревности чосонского короля к ничтожному послу, к тому же к бете! Пусть и неприлично красивому бете, который смог разболтать застенчивого младшего короля. Чонгук тяжело ступал, думая, что Хан Мэю удалось в кратчайшее время добиться всего того, чего Чонгук добивался значительно дольше. И если бы тот первым встретил Тэхена, допустим, при открытии пусанского порта, и разговорил его, скромного послушника с таившейся в душе склонностью к бунту, то кто знает, как повернулась бы история. Не сбежал ли бы Тэхен от предназначенной ему скорбной участи в блистательные чертоги Поднебесной к бете, неспособному одарить его ненавистной беременностью, но способному оживить и заинтересовать? Ревность толкалась в груди, жгла печень, сдавливала легкие. Чонгук распадался в ней на мелкие кусочки и не воспринимал себя больше цельным. Наверное, изначальный излом появился в нем, когда Тэхен сбежал в горы, впоследствии обрастал многочисленными трещинами и от сильного удара, когда Тэхен потерял дитя, раскрошил основательного Чонгука. А сегодня окончательно разложил на составляющие: часть — невозмутимый властный король, часть — любящий, но слабо любимый муж, часть — ревнующий зверь. Провожающий его до покоев Хосок оживленно бурлил, смакуя исход беседы и не замечая, как смурен его старший брат. — А Тэхен-ванби удивил, согласись! Знает маньчжурское наречие, надо же! Интересно, Имджон тоже может по-варварски чирикать? — Ханьское наречие, — поправил мрачный Чонгук. — Его и спроси, хубэ. — Ты чего, хен? Хорошо же все прошло. Ты отстоял границы, не разворошив осиный рой, — Хосок вгляделся в его глаза и, догадавшись, понизил голос. — Или ты из-за того смазливого беты взбесился? Чонгук, не отвечая, взмахнул рукой. Перед ним откатили дверь, оставляя надоедливого младшего брата снаружи. Еще бы с Хосоком свою ревность не обсуждать! Образ умного, сильного старшего брата рушился. И все благодаря Тэхену. Тэхен обложился четырьмя андонами, вышивая на полотне очередное уродство, которое Чонгуку предстояло носить. Чонгук замер у входа, изучая подскочившего со скамьи, но не решавшегося к нему подойти Тэхена. Красноватый свет андонов придавал красоте Тэхена волшебный оттенок, играл в заплетенных на ночь в нетугую толстенную косу волосах, в его незабвенно прекрасных огромных глазах. Цвет глаз Тэхена по утвержденной цветовой шкале близился к самому светлому, медовому. Та же медовая рыжинка скользила в его темно-каштановых волосах, в бровях и ресницах. Кончики ресниц обычно золотились на ярком солнечном свету. Ни у кого во всем Чосоне не было таких глаз, волос, лица. И это золотое наливное яблочко приветливо улыбалось другому… — О чем вы с ним шептались? — преступно охрипшим голосом спросил Чонгук, срывая с себя ханбок. — С… с послом Ханом? — боязливо уточнил Тэхен, отступая от вышивательного станка подальше к купальне. — С красавчиком Хан Мэем, да, — Чонгук оскалился, разорвав свои штаны. — Которому ты улыбался и сиял глазами. О чем разговаривали, спрашиваю?! Больше не у кого спросить, ведь ты предпочел с ним любезничать на чужеземном языке! — Я не любезничал! — Тэхен возмущенно топнул ногой. — Всего лишь говорил на бытовые темы, которые выучил в монастыре. Монастырь принимает всех омег, не разбирая: свои или чужие. Многие приплывают из Поднебесной, сбегая от злых мужей в поисках пристанища. И им нужно было помогать так же, как и местным… — Монастырь… злые мужья, — Чонгук покрутил шеей, начиная впадать в бешенство. Это состояние он испытал всего дважды в жизни: в первый раз, когда увидел, что отец поднял руку на папу, а во второй, когда отец принял последнее сокрушающее государство решение. И оба раза уничтожали благоразумие Чонгука на корню в считанные секунды, подталкивая к скоропалительным гневным действиям: ударить отца, защищая папу, и довести отца до сердечного приступа, ставшим фатальным. Тэхен вдруг кинулся в купальню, шлепая задниками домашних туфель, и Чонгука накрыло темной волной. Не дать сбежать добыче, поймать, наказать… Последнее, что осталось в памяти, пока он не опомнился, лежа на рыдавшем Тэхене. Тот рыдал горько и громко, не пытаясь приглушить звуки, цепляясь окровавленными пальцами за ножку скамейки и содрогаясь. Вид крови отрезвил Чонгука, он приподнялся, с ужасом понимая, что чуть не изнасиловал мужа. Отстранился от сжимающихся обнаженных ягодиц, смахнул остатки растерзанной одежды и развернул Тэхена к себе лицом. — Прости, Тэ. Я сошел с ума от ревности. Прости, пожалуйста. Я сделал тебе больно? — присмотрелся к пальцам, на которых сломались пара ногтей, и с облегчением понял, что кровь не Тэхена, а его собственная. Похоже, Тэхен отчаянно сопротивлялся. Тэхен жмурился, не желая на него смотреть, и продолжал тоскливо рыдать, выползая из-под него. Чонгук встал, поднял его на руки и понес в спальню. Утешать и разговаривать, игнорируя болезненное желание взять и покорить. Член налился до каменной крепости, покачивался на ходу, а усилившийся от возни аромат Тэхена не позволял крепости ослабнуть. Тэхен ответил спустя минут пятнадцать, перестав безутешно всхлипывать. — Ты обещал, что всегда будешь на моей стороне, Чонгук. Я сомневался, что это возможно, учитывая общую нелюбовь твоих подданных ко мне, но очень надеялся, что ты выдержишь обещание. Хватило моего разговора с послом, чтобы ты разуверился во мне. Или ты разуверился после потери ребенка? Чонгук забыл, как дышать. Тэхен никогда не возвращался к той запретной теме, а теперь сам ее поднял. — Я бы хотел понять, почему ты так поступил, Тэхен, — Чонгук неуклюже уклонился от верного утверждения о невыполненном обещании. — Почему ты спрыгнул со стены, зная, что можешь навредить нашему ребенку? — Я плохо помню тот день, — Тэхен уткнулся лицом в подушку, скрывая чувства. — Имджон упрекнул меня, что я скрываюсь от него, когда такие важные события надо разделять с родственниками. Что я плохой брат… А дальше я повел себя некрасиво. Закричал на него, попытался ударить. Я никогда его раньше не бил, если не считать детских драк. Не понимаю, почему я спрыгнул, не смогу объяснить, прости. Ты меня ненавидишь за ребенка? — Нет, вовсе нет, — Чонгук вытянул его из подушек, вытер мокрые щеки — Тэхен опять заплакал. — Радость моя, прости за сегодняшнее. Да, я страдал, когда мы потеряли ребенка, но не возненавидел тебя. Просто боялся повторения и не понимал, почему ты так поступил. Предполагал худшее: что ты притворяешься смирившимся, а на самом деле бунтуешь против меня и всего, что со мной связано. — Спасибо за откровенность. Я не бунтовал и не притворялся. А ребенок… мне с самого начала казалось, что мне не следует к нему привыкать, потому что даже во снах виделось, что я его теряю. Сны бывают вещими, — Тэхен шмыгнул носом и резко поменял тему. — Не нахожу посла Хана красивым. Для беты он слишком на омегу похож. Но он всю неделю разговаривал со мной на равных, не свысока, как обычно разговаривают альфы. Много знает о моих родных краях, потому что плавал неподалеку, в разрешенной территории. Мелких островов, расположившихся между государствами, полно. Они вроде бы относительно ничейная территория, потому что никому не нужны. Там ничего ценного нет, хотя рыбаки там живут. Посол Хан говорил, что в силу близости к императорской семье может помочь закрепить эту территорию за омегами, которые ищут убежища. Он, на мой взгляд, непритворно переживает за омег, потерпевших крах в браках, и понимает, что на чужбине их ждут страдания и скитания. Моему папе частенько доставалось от отца, и если бы существовал край, где папа мог бы от отца спрятаться, то может быть… С каждым словом Чонгук успокаивался и в то же время стыдился своей необоснованной ревности. Причин ей было много, конечно же: неуверенность во взаимности чувств, легкость общения Тэхена со слишком смазливым Ханом, затаенная обида на Тэхена за трагедию. Но, если позволять ей брать верх, то можно сломать их брак на скользком пути, как сломался брак его родителей, державшийся на честном слове усилиями папы. Дождавшись, когда Тэхен закончит признание, Чонгук сказал. — Я тоже ратую за защиту омег, радость моя. Звучит неправдоподобно после того, как я на тебя напал, понимаю. Но это действительно так. Идея закрепить несколько рыбацких островов за омегами из обоих государств, ищущих спокойной жизни, весьма неплоха. Не ожидал от Хан Мэя такой глубины, хотя вынужден предупредить, что Хан Мэй намеренно выбрал эту тему, чтобы вызвать у тебя доверие. Не воспринимай теплые речи послов за действительность, Тэ. Чаще всего они льют воду, которой цены не видят. — Чимин-хен мне то же самое сказал, — Тэхен по-детски потер нос кулаком. — Вы с ним одинаково мыслите, Чонгук. Я держусь настороже с послом Ханом, как и с остальными, и все слова оцениваю с двух сторон: плохой и хорошей. Настала очередь Чонгука поменять тему на ту, что его волновала уже несколько месяцев. Потерзал губу зубами, прежде чем начать. — Вскоре наступит течка, Тэ. И может быть, ты опять понесешь. Мне стоит волноваться и окружать тебя дополнительными людьми? — окружать Тэхена надзором Чонгук намеревался в любом случае, но признаваться не хотел. — Не стоит. Черных снов больше нет, — Тэхен подтянул одеяло до шеи. — Я не посмею рискнуть следующей беременностью. Чонгук обнял его поверх одеяла, не решаясь заявить сейчас на него права. Желание не угасло, однако вслед за безобразным нападением невозможно было, как обычно, поцеловать, раскинуть теплые ноги и вжаться. Надо было загладить вину мягким ожиданием, тем более течка маячила на горизонте. Течка вспыхнула ночью проснувшимся вулканом. Чонгук проснулся как от толчка, уже тяжело дыша в накатившем возбуждении. Повернулся к источнику будоражащего запаха и застонал, потянув на себя одеяло. Развалившийся во сне Тэхен тоже постанывал, его налитой ствол пачкал стройный живот смазкой, а простынь под ягодицами промокла от другой смазки: густой, вязкой, дурманящей ароматом. Чонгук жадно целовал, сжимал любимое тело, потирался болезненно гудящим членом между ягодиц, пытаясь разбудить Тэхена. И, не сдержавшись, вошел медленным тягучим движением. Тэхен захлебнулся стоном, еще во сне обхватил руками и ногами и распахнул бессмысленные глаза. — Еще, Гуки… еще… Чонгук послушно дал еще и еще, вколачиваясь уже безжалостно быстро и глубоко. Их тела издавали неприличные чмокающие звуки, смешивающиеся со звуками смачных поцелуев и протяжных стонов. Вечернее безобразие смывалось взаимной страстью, в которой сгорали оба. И, распуская узел со хрипом, Чонгук позволил себе забыться. Вышли из спальни спустя три дня усталыми, чуть похудевшими, но счастливыми. Чонгук бережно баюкал тонкую кисть в своей руке и неспешно вышагивал к залу, где его ждали надоевшие до ломоты послы. Хосок торопливо докладывал, держа почтительное расстояние. Течка схлынула, но инстинкт агрессивно отгонять от мужа других самцов еще бушевал. Чонгук досадливо морщил нос, обоняя запах брата, казавшийся сейчас резким, и удивленно хмурился. — Должны были уехать, но остались. Неубедительно гундели, что им важно с тобой проговорить какие-то детали касаемо юго-восточной островной территории. И знаешь что узнали наши слухачи, когда подслушивали болтовню послов? — Хосок понизил голос и подошел вплотную, пренебрегая дистанцией. — Что постановил остаться Хан Мэй. Его нам представили как сына вана, князька по-нашему, а он, оказывается, сын самого императора. Втайную приехал. Что нам с этим делать? — А ничего, — развеселился Чонгук, посмотрев на оставшегося равнодушным к интересной вести Тэхена. — Хочет императорский сынок поиграет в тайны, так пусть играет. А суть его предложения я уже знаю и заранее согласен. Идеальный исход переговоров, я считаю: послы получат мое согласие, хоть и не по стратегически важным вопросам. К восседавшему во время переговоров в конце свиты Хан Мэя Чонгук присматривался с затаенной усмешкой. Тот чувствовал усмешку, гневно трепетал тонко вырезанными ноздрями, но смотрел при этом вежливо и кротко, как полагается послу. В свете новой информации Хан Мэй выглядел вдвойне ущемленным: не просто бета, который вряд ли будет счастлив в семейной лодке, а еще и императорский сын, которому никогда не достанется престол. Неудачник по факту рождения и явно амбициозный неудачник. Что ж, по крайней мере выбрал себе неплохую роль. Послы тоже влияют на глав государств. Согласие на закрепление юго-восточных островов на расстоянии пяти часов езды на скоростном судне в десять гребцов свободной от власти Чосона территорией Чонгук милостиво предоставил. Вэй Линь рассыпался в обещаниях, что эту же территорию император Хуан тоже признает свободной и воспримет согласие чосонского короля как знак дружелюбия. В знак дружелюбия со своей стороны Чонгук снова разрешил совместную трапезу и поистине наслаждался ею, наблюдая, как Хан Мэй тщательно пытается развязать Тэхену язык. Тэхен отвечал коротко и сухо, не сопровождая ответы улыбками. Омеге после течки многое позволительно, в нем еще бушуют недавние страсти. Отголосок этих страстей разгорался на бледных щеках Хан Мэя румянцем, а в глазах — чернотой. Тот явно представлял Тэхена распростертым на простынях, стонущим, жаждущим, чтобы его взяли. Это жалкое облизывание на его мужа Чонгук сыто позволял. Ревность больше не тревожила: Тэхен, по его ощущениям, не врал, когда рассказывал о своем отношении к Хан Мэю. Под конец затяжной трапезы Тэхену стало не по себе: он обильно вспотел, прижав руку к губам, и, поспешно извинившись, поднялся. Чонгук кивнул Чимину на Тэхена и вслух сказал: — Конечно, муж мой. Идите к себе и отдохните. А в душе его растеклось счастливое предвкушение, не омрачаемое больше страхом. Тэхен понес опять, но больше не натворит глупостей. Хан Мэй догадался о причине недомогания, судя по встретившимся на переносице на один миг бровям, и тут же придал себе спокойное выражение лица. Но когда Тэхен двинулся к двери в окружении заквохтавшей свиты, Хан Мэй уставился на его спину с грустью человека, которому никогда не добраться до желаемого. Если нужно добавить какие-то метки, напишите, пожалуйста.