Необратимость

— Ваше величество, благодарю вас, что вы согласились со мной встретиться, — Чимин смотрел спокойно и красноречиво, вкладывая во взгляд гораздо больше, чем говорили его губы. — Я наслышан о трудностях, с которыми пришлось столкнуться королевской чете, и об опасности, которая грозит нашему государству со стороны Поднебесной. Чонгук выжидающе молчал, крутя в пальцах кисточки неказисто вышитого Тэхеном пояса. Просьба Чимина о личной аудиенции была весьма неожиданной, и Чонгук не знал, что она ему принесет. Хотелось бы, чтобы Чимин не привнес дополнительных хлопот, которых и без него хватало. Поднебесная слала многословные письма, полные туманных угроз и расплывчивых требований. Войной пока не пахло, но могло запахнуть в любой момент. Страна Восходящего солнца тоже присылала письма, но уже лаконичные и сухие, с требованием передать ближние ей острова. И, несмотря на то, что перепуганные жестким подавлением феодалы восставать не намеревались и исправно выплачивали подати, обеспечивая стабильность государства, в королевском дворце главенствовала сумятица. Выяснилось, что комфорт — не безусловное явление, базирующееся на почитании короны, а очень даже условное, зависящее от действий хозяйственных омег. И подобрать такого хозяйственника, чтобы не огорчал Тэхена и не воровал, пока Чонгук не мог. — Мой долг вашего подданного велит мне предложить помощь, — Чимин грациозно взмахнул палево-серым шелковым веером со скромной серебряной вышивкой. — Если вы соблаговолите поручить мне сопровождать Тэхена-ванби в ведении дворцового хозяйства, я с удовольствием возьму на себя эту ношу. Чонгук озадаченно взглянул на Хосока. Тот, не менее озадаченный, чуть вздернул брови, давая понять, что не знает, как поступить. Год смерти папы тоже когда-то ознаменовался полным бардаком во дворце, пока Чхве Дан, Ким Сун и Пак Чимин не предложили свою помощь. Как эта троица уживалась в общем деле, Чонгук не понимал. Они были слишком разные: брюзгливый сухопарый Чхве Дан, болтливый Ким Сун и самый молодой из них веселый Пак Чимин. Однако им удалось привести дворец в образцовое состояние и обеспечивать короля и принцем необходимым им комфортом. С приездом Тэхена Чимин скромно удалился в свой малый замок, оставив двух престарелых омег помогать Тэхену. И вышло, что сплочающей два старых камня глиной был именно он. — Я ценю твое желание помочь, Чимин, — начал растерянный Чонгук, — и рассмотрю твою просьбу, обсудив ее с мужем. Он столкнулся с неприглядной стороной дворцовой жизни в первый месяц, поэтому ко всем новым людям относится с величайшей предосторожностью. — Я понимаю, ваше величество, — Чимин затрепетал веером, чуть склонившись вперед и заговорив доверительнее. — Его величество может не опасаться меня, несмотря на… предыдущую тесную дружбу с вами. Уверяю вас, что в моей душе остались только теплые дружеские чувства. И в силу многолетних отношений, которые связывают меня с королевским семейством с детства, других чувств быть у меня не может, тем более негативного окраса. Хосок замаскировал смешок под кашель, Чонгук раздраженно смял кисточки, думая, что Хосоку пора бы научиться сдержанности. Чимин смотрел и говорил так искренне, что ему очень хотелось поверить и снять с себя надоевшую повинность выискивать подходящего помощника Тэхену. Действительно, было ли о чем волноваться? Интрижка с Чимином была короткой и приятной, никто из них не остался с разбитым сердцем, судя по спокойной беседе, а дружба связывала их гораздо дольше — с самого детства. Если и доверять, то скорее Чимину, чем очередным хитроглазым Ли, прибывшим из Пусана вместо отосланных. — Твоя верность короне достойна лучших похвал, — нашелся Чонгук. — Сегодня же обсужу с Тэхеном твою кандидатуру и дам ответ в ближайшие дни. Единственное, что я хотел бы опустить в вашем возможном общении, так это тесность нашей дружбы, дорогой Чимин. Изнемогающий в веселье Хосок чинно прикрыл рот очередным свитком из Поднебесной, а Чонгук подавил желание пнуть его под столом. Что за ребячество со стороны принца, когда решается судьба его высочайшего брата?! — Безусловно, ваше величество, как может быть иначе, — Чимин распахнул красивые миндалевидные глаза. — Как только пришли вести о вашей свадьбе, я распорядился, чтобы все слуги, знавшие о подоплеке нашей дружбы, были отосланы из дворца. Остальные же могут располагать лишь слухами, которые, надеюсь, я смогу развенчать, если Тэхен-ванби меня спросит. Тем более, что ваше величество делили внимание между мной и своими наложниками, и это абсолютно естественно в добрачном состоянии, да и после брака… — Хорошо, Чимин, премного благодарен твоей предусмотрительности, — Чонгук похолодел от мысли, что Тэхену могли донести слухи в чернейшем виде. — Я сообщу о нашем решении. — Спасибо, ваше величество, — Чимин поднялся, изящным движением расправив подол ханбока, и низко поклонился. — Буду ждать вашего решения. Как только он вышел, Чонгук сначала от души пнул младшего брата и только потом спросил. — Что думаешь? — Айщ, что так сильно-то? — Хосок, морщась, потирал ушибленную голень. — Не знаю я, Чонгук! Чимина я искренне люблю и уважаю, он хороший и достойный омега, но так близко, как ты, я его не знаю. Ты с ним… — Хосок хохотнул и отодвинулся на всякий случай подальше. — тесно дружил, тебе и решать. Но если Тэхен узнает, что ты к нему приставил любовника… — Бывшего любовника, — прошипел Чонгук. — И хватит шутить, хубэ! Есть другие предложения по снятию хозяйственных глупостей с моих плеч? Могу переложить их на твои. — Не надо, хен, — лицо Хосока вытянулось. — Я в этих делах ничего не смыслю, да и собственных забот полно. Пожалуйста, передай хозяйство тому, кто сможет справиться с ним лучше альфы. Чимин идеально подходит. Он, как ты видишь, обиды не держит, к тому же хочет вернуть бывшую позицию. — Пожалуй, стоит склониться к этому варианту. Мне уже надоело выбирать подходящего кандидата, — Чонгук расслабленно повел плечами, выдыхая и поднимаясь. — Чимин не сболтнет лишнего и поможет Тэхену наконец приспособиться к местному гадюшнику. Он молод и одновременно опытен, с ним Тэхену будет гораздо приятнее, чем со старыми злюками. Во время ужина спрошу Тэхена, и, если он согласится, завтра же их представлю друг другу. — И лучше сам расскажи, что у вас была интрижка, — посоветовал Хосок, поднимаясь вслед за ним. — А то случайно узнает от какого-нибудь слуги, надумает себе лишнего, устроит скандал. — Как о таком говорить недавнему девственнику, который намеревался оставаться девственником всю жизнь? — возмутился Чонгук, порывисто развернувшись к брату. — Ты головой думаешь, хубэ? Он же даже додумывать не будет, сразу начнет плакать. У нас только-только все наладилось, и я своими же руками появившееся доверие разрушу? — Не такой уж он и неженка, — не сдался Хосок. — Терпел же поначалу, не жаловался тебе, хотя мог шепнуть в постели. Я бы все рассказал. С омегами лучше уничтожать оружие, чем ждать, когда оно прыгнет им в руки. — Вот найди себе еще одного будущего послушника и покайся во всех своих грехах, — мрачно посоветовал Чонгук. — Бьюсь об заклад, что увидишь мелькающие пятки уже на сотом любовнике. — Спасибо, я пока не собираюсь жениться. Не нашелся еще омега, который бы затмил прекраснейшее разнообразие в этом мире, — хохотнул Хосок, уловив его раздражение. — Чимин не подведет, хен, не стоит волноваться. В Чимине Чонгук тоже был уверен, но вот в вечно сплетничающих и шушукающихся слугах, знающих все про всех, — нет. И дергать плохо переносящего беременность Тэхена он совершенно не хотел, даже отдавая себе отчет в эгоистичности этого желания. Если тот вдруг замкнется, снова будет смотреть сквозь него, вежливо цедить слова, то перенести перемену будет сложно. Сейчас, несмотря на постоянное недомогание Тэхена, Чонгук искренне и полно наслаждался. Тот льнул к нему, доверчиво рассказывал о детстве и отрочестве, охотно подставлялся под ласки. Его хотелось нежить и лелеять, а вовсе не обсуждать прежние победы на любовном фронте. Тем более, что в любой момент настоящий фронт мог опять надвинуться, бросив Чонгука на долгие месяцы в войну и разлучив их. В затемненной вечером спальне остро пахло благовониями, должными замаскировать вонь рвоты. Чонгук вздохнул: сколько раз он говорил Тэхену, что после военных баталий, где дышал зловонным душком испражнений и крови, его не пугает невинный запах выплеснутого завтрака? Да сотню раз. Упрямец продолжал накурировать полную спальню благовоний, от которых кружилась голова. Тэхен позвякивал в купальне, приводя себя в порядок, поэтому Чонгук открыл окна, чтобы проветрить комнату. Сильные ароматы могли навредить ребенку, появления которого с нетерпением ждала не только королевская семья, но и все государство. Тэхен устало забрел в спальню и айкнул, прижав руки к груди. Смутился, что Чонгук застал его в разобранном виде, и тотчас же начал оправляться. — Спать уже пора, радость моя. Не стоит увязываться, — Чонгук подошел к нему со смешком и поцеловал упоительно нежные губы. Счастье прикосновения к Тэхену не угасало и не стиралось, каждый раз был потрясающим. С трудом оторвавшись, провел рукой по еще плоскому животу и прошептал: — Как себя чувствуешь? — Хорошо, — Тэхен отпустил широкий пояс, с шелестом соскользнувший вниз. И добавил печально. — Сейчас хорошо, но целый день было тяжеловато. Лекарь сказал, что плод капризный, раз меня постоянно тошнит. И сказал, что такие признаки присущи омегам. — Ребенок, а не плод. И я буду рад омеге в той же мере, что и альфе или бете, — поправил Чонгук, не показывая, что его снова резануло определение. Отношение Тэхена к ребенку было непонятным, совсем не таким, как у большинства омег, которых Чонгук знал. Тот не смотрел на всех туманным взглядом, прислушиваясь к своему телу, не сверкал счастливой улыбкой, не вышагивал чинно, будто живот уже большой. А вел себя так, как будто вынашивает непосильное бремя. Беспрестанно хмурился, тоскливо пялился в окна и никогда не гладил живот. — Ребенок, — послушно повторил Тэхен и еле заметно поморщился, тут же отвернувшись и начиная раздеваться. — Все готово для вашего вечернего омовения, Чонгук. Я пока лягу, хорошо? — У меня для тебя новость, — Чонгук потянул за плечо к себе, не понимая, почему тот всегда скрывает эмоции. — Я нашел тебе идеального помощника. Князь Пак Чимин — друг детства, мы с Хосоком его хорошо знаем. Он раньше занимался содержанием дворца вместе с Чхве и Кимом, а потом… на время отошел от дел, потому что собственные уделья требовали внимания. Сейчас он закончил с домашними хлопотами и готов вернуться к бывшей позиции. — Он добрый? — с тревогой уточнил Тэхен, невольно сцепив пальцы до побеления. — Добрый, веселый и умный. Вырос при дворе, поэтому знает, как обороняться от местных гадюк. Вдов и имеет сына, располагает определенным опытом, которым может с тобой делиться, — настала очередь Чонгука уворачиваться от пристального взгляда, жгущего щеки. — Молод. Всего на три года тебя старше. Уверен, с ним тебе будет приятнее общаться. — Такой молодой и уже вдовый! — ахнул Тэхен, и Чонгук расслабился, радуясь, что тот сконцентрировался на чепухе. — Как же он один живет? Он доволен жизнью? — На мой взгляд, да, — Чонгук зашагал к купальне. — У него есть немалый доход от почившего мужа и, насколько я знаю, нет отбоя от преемников на место покойника. — Не торопится во второй раз выходить замуж, — с одобрением заметил Тэхен, шелестя шелком одежды и устраиваясь на постели. — Я бы на его месте тоже не торопился. Хорошо пожить собственной жизнью. — К чему это ты? — у самого входа в купальню насторожившийся Чонгук прищурился. Неужели Тэхен мечтает о свободной жизни без него? — Просто так, вслух рассуждаю, — Тэхен юркнул под одеяло, явно не желая продолжать неудобный разговор. И, чувствуя, что тема не закрыта, неохотно добавил- Никогда не встречал молодых вдовцов, только и всего. — Обсудим подробнее, когда я омоюсь, — пробурчал Чонгук, чувствуя, что настроение упало. Никогда он не сподобится понять собственного мужа, который то ласково обнимает, то рассуждает о чьей-то свободе. Разве Чонгук так плох? Раздевшись у бронзового зеркала, повертелся, придирчиво разглядывая себя. Бесспорно привлекателен: поджарое мускулистое тело без пухлой подушки на животе, сильные руки, красивое лицо. Наскоро сполоснулся, протер зубы полотном и быстро вернулся обратно в спальню. Тщательно закрыл окна, поглядывая на неподвижно лежавшего Тэхена, и предвкушал ежевечернее удовольствие. Наивно полагавший, что сможет его провести, Тэхен старательно сопел, изображая спящего. Чонгук хищно ухмыльнулся, откидывая одеяло и укладываясь к нему вплотную. Прошли те времена, когда сопящий Тэхен мог его обмануть. А ускользнуть от важной темы он тому не даст. Сложные моменты требовалось проговаривать, пока его упрямая улитка не спряталась в ракушку. Улыбаясь, зажал Тэхену нос и начал ждать. Тэхен упорно терпел, чуть приоткрыв губы, но наконец распахнул абсолютно не сонные глаза и упрекнул. — Я мог задохнуться! — Я бы не позволил, — Чонгук поцеловал покрасневший кончик носа. — Ну, рассказывай, почему позавидовал доле Чимина. — Вы так близки, что вы его по имени зовете? — проницательно угадал Тэхен, и Чонгук скрипнул зубами. Надо же на такой мелочи проколоться! — Он друг детства, радость моя, я же говорил. Не увиливай от вопроса. — Просто… за меня всегда решали, как одеваться, что говорить, чему учиться, как жить, — задумчиво и с запинкой сказал Тэхен, глядя куда-то в невидимую точку. — Так жили все омеги в моем окружении, а моя судьба была еще суровее, чем у них. Я в первый раз столкнулся с молодым омегой, который сам может решать, что делать и как жить. Интересно же. Не подумайте плохого, Чонгук. Я принимаю изменения судьбы с благодарностью. Чонгука покоробил ответ. Со всего лишь благодарностью, а не радостью или счастьем… Что ж, все-таки послушника не учили изворотливости этикетной речи. Наверное, это тоже следовало ценить. — Он тоже не свободен в своих решениях. Живет по укладу вдовых омег, делает то, что от него ожидают. Одевается в скромные цвета, не принимает участия в празднествах и гуляниях молодежи. Занимается ведением своих уделий и воспитанием сына. Твоя жизнь куда веселее и разнообразнее его, — проворчал Чонгук, поглаживая живот и норовя задеть пах. — Понимаешь? — Понимаю, — Тэхен блестел глазами в полумраке. — Все мы не свободны в этом мире, даже вы, Чонгук. Вы делаете то, что от вас ожидает государство. Уже пробравшийся ладонью под его исподнее Чонгук поперхнулся, не ожидая такого глубокого замечания. И отмахнулся: желание уже жгло, заставляя обратить внимание на более важное занятие. — Согласен. Ты точно хорошо себя чувствуешь? — Чонгук торопливо чмокнул губы и навис над ним. — Во время любви меня не тошнит, — на удивление озорно хихикнул Тэхен, развязывая тесемки исподнего. — Только не рвите, пожалуйста. Я сам сниму. Поздно. Услышав игривую часть ответа, Чонгук второпях разорвал исподнее и, отбросив его в сторону, раздвинул теплые ноги. Разум всегда ему отказывал, когда Тэхен лежал под ним обнаженный и готовый, а озорной смешок подстегнул ускориться. Вдавливаясь в тесное и жаркое, Чонгук застонал. Еще на входе стало невыносимо хорошо. Только с Тэхеном его уносило в счастливые дали, только с ним Чонгук забывал все тяготы короны. Его омега, его муж, его радость. Тэхен хрипло постанывал в такт размашистых толчков, крепко обнимал, отвечал на поцелуи, и выгнулся дугой, кончая. Чонгук впился напоследок в метку, втиснулся глубоко и содрогнулся, выплескиваясь. В глазах потемнело, до того было прекрасно. Хотелось распустить узел и растянуть процесс, но лекарь настоятельно рекомендовал сдерживаться до середины беременности. И Чонгук, сжав набухающий узел, вышел, тут же нащупав руку Тэхена и положив на свой жаждущий внимания член. Тэхен послушно замассировал основание, выдавливая из Чонгука сдавленные стоны и отвечая на жадные поцелуи. Если он и туговато осиливал придворные хитросплетения, то постельную науку схватывал на лету: ласкал именно так, как Чонгук хотел, вовремя подставлял шею или губы, прижимался к груди, когда Чонгук блаженно откидывался на ложе. И сейчас, как только Чонгук испустил последний стон, Тэхен вытер руку о покрывало и устроился удобно на груди Чонгука, то ли вслушиваясь в рваное сердцебиение, то ли пряча лицо перед разговором. А разговор назревал: млевший в удовольствии Чонгук чувствовал, что тот готовится что-то сказать. — Вы… я так благодарен вам, что вы приняли мою сторону, когда все против меня настроились. Я боялся, что вы тоже будете смотреть на меня косо, Чонгук, — жарко зашептал Тэхен. — Мне бесконечно радостно, что вы меня поддержали. — Я всегда буду поддерживать тебя и принимать твою сторону, — веско ответил Чонгук, чмокнув в теплую макушку. — Ты мой муж, моя любовь. Чью еще сторону мне принимать? — Спасибо, Чонгук, — Тэхен улыбнулся, судя по ощущениям. — Не умею красиво говорить, поэтому не могу выразить, как моя душа поет от ваших слов. Даже если обо мне будут твердить плохое, даже если я сделаю что-то глупое, вы все равно будете меня защищать? — До последнего дня, радость моя. И хватит уже обращаться со мной так церемонно, — Чонгук вздернул его повыше, перевернул, навалился, потеревшись вновь крепнувшим членом о влажное бедро. — Скажи: моя душа поет от тебя, Чонгук. — Моя душа поет от тебя, Чонгук, — весело повторил Тэхен, придавая легковесность словам, и уже проникновеннее и теплее добавил: — Сердце тоже поет в твоем присутствии, Чонгук. Вынести это Чонгук не смог: собственное сердце почти разорвалось от счастливого прилива крови. Залепил нежные губы поцелуем и заерзал, в жадной спешке пристраиваясь ко входу. Его радость начала отвечать взаимностью! Позже, когда Тэхен непритворно заснул, глубоко и еле слышно дыша, Чонгук ловил ртом его сладкое дыхание и думал, что вскоре их любовь станет фундаментальной и крепкой, как отвердевшая глина после обжига. Созреет плод их любви, придаст их отношениям важного веса и сблизит их еще теснее. В беременность Тэхен может позволить себе неприятие к ребенку, которого пока воспринимает как болезненную тяготу. Но стоит ребенку появиться на свет, а Тэхену его увидеть, то родительский инстинкт заглушит непонятное неприятие. Утром Чонгук проснулся бодрым и довольным на той же не растаявшей во сне мысли: что они преодолели сложный рубеж и теперь нужно лишь дотянуть несколько месяцев до родов. Эта мысль подспудно грела его во время знакомства Тэхена с Чимином, утомительных переговоров с военачальниками о стратегии действий с угрожающими государствами, долгого начитывания писем главам государств и пограничным наместникам. Было спокойно и мирно на душе. Все дела решались легко и споро, будто у него открылся невидимый третий глаз, позволяющий видеть гораздо больше, чем привычные два. И все же невидимый третий глаз не увидел страшного. Как Тэхен, гуляя по крепостной стене с Чимином и парой слуг, столкнулся с Имджоном. Как отошел с ним подальше от чужих ушей, о чем-то горячо споря и размахивая руками словно крыльями. Как залез на край стены, чем-то угрожая. И как внезапно ударил младшего брата, пошатнулся и слетел с крепостной стены, истошно закричав. Все это рассказал окаменевшему Чонгуку плачущий Чимин. — Ваше величество, его будто обезумевшая собака укусила! Только что весело щебетал, расспрашивал меня обо всем, и вдруг начал кидаться на своего брата, замахиваться на него. Омега на альфу! Мне пришлось отогнать подальше слуг, чтобы не наблюдали непотребное и не разнесли по всему двору. А он вспрыгнул на край крепостной стены, Имджон-хубэ бросился к нему, чтобы стащить вниз, но тот его ударил и… Простите, что не уследил! Я не ожидал, ваше величество! Чонгук тяжело молчал. Винил всех одновременно: Чимина, что не уследил, Имджона, что внаглую пренебрег приказом держаться на расстоянии от коронованного брата, Хосока, что не присматривал за своим подопечным, себя, что растаял и расслабился раньше времени… И Тэхена, что посмел рискнуть жизнью их сына. Хосок нервно пинал стену, невнятно бурчал, что лекари могли бы и поторопиться, не то сейчас они с ума сойдут в ожидании вестей. Что Тэхен упал с небольшой высоты, где крепостная стена сливалась с дворцовой лестницей, и, может быть, отделался ушибами и легким испугом. Вышедшие навстречу бледные лекари оборвали и причитания Чимина, и бурчание Хосока, и сердцебиение Чонгука. На их перепуганных до смерти лицах Чонгук прочитал приговор. — Простите, ваше величество. Тэхен-ванби, к нашему общему прискорбию, потерял дитя. Однако, смею заверить, что жизненно важные органы не пострадали. Его величество, ваш муж, молод и здоров и в следующую течку может понести… — прерывисто докладывал главный лекарь, пряча глаза от жуткого взгляда Чонгука. — Молчите! — рыкнул Чонгук, поднимаясь. Говорить сейчас о другом ребенке, пока он не оплакал этого и свое начавшее окрыляться счастье, казалось верхом бесчувствия и цинизма. — Все вон! Оставьте меня одного. Все пырскнули с места стаей встревоженных фазанов. Чимин на прощание прикоснулся к его плечу и отдернул руку, когда Чонгук передернулся. Хосок с унижающей жалостью кивнул, потопал ногой, пытаясь что-то сказать, и, взмахнув полой ханбока, побрел последним. А Чонгук шатко подошел к двери: ему предстояло увидеть любимого, который не мог не понимать, что убьет крохотную жизнь в себе, если слетит со стены. И убил… Измученный Тэхен спал, на щеках пролегли высохшие слезные дорожки, губы потрескались. Чонгук бездумно провел пальцем по белесой дорожке, облизнул подушечку пальца и тоскливо подумал: все, что им осталось сегодня — это вкус слез.