Необратимость

Когда в опасной близости от лица просвистела стрела, Чонгук грязно выругался и выхватил меч. Что-то витало в воздухе последнюю неделю. Росло напряжение. И в других краях они сталкивались с партизанщиной, недовольной правлением Чонов, здесь же, в недружелюбном горном месте, и подавно должны были. Все добавляло раздражения, но особенно поведение Тэхена. Тот дичился все сильнее и уже не мог обмануть Чонгука, стремительно засыпая за едой перед ночным привалом. Вести себя так глупо по отношению к доброму, терпеливому мужу, который давно мог взять свое, но ждал… Это было совершенно непонятным. — Куда смотрели лучники?! — прорычал Чонгук, направляя всполошившихся воинов и хватая Тэхена за плечо. — Стреляли с западной стороны из рощи, два первых десятка мчатся туда. Лучники, встали в строй на изготовку! Спешивайся, Тэхен, и держись за седло. Третий десяток сюда! Прикройте младшего короля! Хосок уже гикал, настегивая коня, стелившегося над землей. Рядом с ним маячил надоевший Имджон, спешивший не меньше его. И в кои-то веки Чонгук обрадовался его появлению: никто не сможет защитить Тэхена лучше, чем его суеверный младший брат. Тот будет биться за две жизни: братскую и свою. Тэхен послушно слетел с коня и вцепился в седельную луку. Его окружил плотным кольцом третий десяток и загремел щитами, складывая непроглядный заслон. Чонгук успокоенно выдохнул и, чувствуя, как закипает кровь свирепой жаждой боя, погнался с ближайшими соратниками за первыми двумя десятками. По-хорошему, ему нужно было остаться на месте, спрятаться вместе с мужем за щитами. Но Чонгук никогда не прятался от врагов, чем и заслужил славу непобедимого воина. А сейчас его понужало накопившееся раздражение. Руки чесались в желании снести чью-нибудь глупую голову, засидевшуюся на плечах, а лучше несколько голов. Приняли его за его трусливого отца, которого можно было напугать не то что стрелой — резким звуком? Тогда придется понести суровую кару. До холма доскакал в кратчайшие минуты, легко отбивая летящие стрелы щитом и слыша, как над головой свистят родные стрелы, чпокавшие в листве чащи. Врубился в чащу с разъяренным клекотом и развалил выскочившегося навстречу мечника до пояса. Вокруг зазвенели мечи, завскрикивали раненые. И ликующий звук войны растворял неприятное жжение в груди, сливая последние дни кровью. Чонгук даже огорчился, когда битва закончилась, толком не начавшись. Партизанов было меньше полусотни. До чего же наглые и безрассудные эти идиоты: полезть на хорошо оснащенную большую армию с таким количеством мечей! — Кто и почему? — прохрипел Хосок, лезвием меча приподняв подбородок старшего партизана, взятого в плен. Тот бесстрашно взглянул ему в лицо и ответил не менее хрипло: — Пусан за своих принцев. — За Кима Имджона и Кима Тэхена? — Чонгук нехорошо прищурился, подъезжая ближе и тесня партизана конской грудью. — Кто приказал? — Нам не нужны приказы, чтобы защищать свое, — отрезал партизан. — А Чоновское отродье мне не указ! За «Чоновское отродье» Чонгук смахнул его голову, а вслед за ним обезглавил остальных Хосок. Пора было возвращаться к армии и трогаться в путь, но не хотелось. Снова видеть отрешенное, замкнутое лицо Тэхена, слышать его односложные ответы, раздражаться втихую, но терпеть. Отгонять его надоедливого младшего брата, унимая желание хорошенько его оттрепать за непослушание. Пусанские за принцев, значит. Такие же упрямые и безрассудные, как и их принцы. — Пусть разобьют привал, — распорядился Чонгук, спешиваясь. — Следопытов пустить по округе, чтобы нашли остальных партизанов, если те остались. Хосок-я, тут пахнет водой, пошли искупнемся. — Здесь? — удивился Хосок. — Да тут будет грязный ледяной ручей, хен, зачем… — и осекся, взглянув в глаза. — А пошли. Только сначала людей отправлю оцепить место. Не хватало еще стрелу в голую задницу получить. Пока Хосок отдавал распоряжения, Чонгук бездумно глазел на безмятежно синее небо. То распогодилось наконец, раздуло промозгло серые тучи. Подпекать начало с утра, а сейчас, к полудню, Чонгук ощущал себя в латах сварившейся заживо в панцире креветкой. Такой же жаркой и безжизненной. Что делать с мужем, к которому с каждым днем тянет все сильнее, и который от него отшатывается все рьянее? Как проложить к его сердцу мостик? Хотя бы легкий веревочный, чтобы потом сложить прочный каменный. Чем больше молчал Тэхен, чем больше притворялся спящим, тем быстрее кончалось терпение. Спать около него, дурманяще пахнущего спелым яблоком, и не иметь возможности надкусить, было невыносимо тяжко. Чонгук крепился из последних сил, но понимал: еще день, другой и он надкусит. Никакие наущения папы не могли уже остановить. Если бы папа встретил Тэхена, то, может быть, и не наущал так. С пусанцами папа никогда не находил общего языка, считал их себе на уме. Вместо грязного ручья перед ними открылось ясное зеленовато-голубое озеро. Чонгук зажмурился, когда отражавшееся в спокойной водной глади солнце ослепило его, и дернул крепления лат. Буркнул своему денщику Санмину: — Не беспокоить ни в коем случае. Единственный случай, по которому можно — еще одно нападение. Понял? — Да, ваше величество, — Санмин поклонился и махнул рукой ближайшему воину. На Санмина можно было положиться: тот даже Хосока к нему не пускал, если было велено не беспокоить. И Хосок относился к нему с немалым уважением, хотя и огрызался. Чонгук разделся догола, неспешно зашел в прохладную воду, ежась от разницы. Тело, по ощущениям, готово было взорваться от жара, а вода леденила. Хосок с радостным гоготом забежал, разбрызгивая воду в разные стороны. Как всегда оголтело стремительный. Чонгук дошел до пояса и нырнул с головой. Проплыл в приятно освежающей воде, пока грудная клетка не начала разрываться, и вынырнул, отплевываясь. Проскользнула грустная мысль, что ему тоже иногда стоило быть оголтело стремительным и жадным, чтобы не мучиться как сейчас с отстраненным ледяным мужем. Хотя брак с ним и случился как раз необдуманно стремительно, без долгого астрономического расчета мудрецов их дат рождения и взвешивания, смогут ли они пройти рука под руку всю жизнь… Купались долго, пока не выдохлись. А потом так же долго лежали на жаркой траве и дремали. Хосок задумчиво жевал травинку, щурясь на щедрое солнце, и тихо спросил: — Что, так все плохо? — Не то что бы плохо, но и не хорошо. Я не могу найти к нему ключ, хубэ, — тоскливо ответил Чонгук, поняв, о чем Хосок спрашивает. — И чем старательнее я ищу, тем больше замков он между нами навешивает. — Ты слишком много слушал папу. Не все омеги похожи на нашего папу, хен, — убежденно забурлил Хосок, развернувшись к нему. — Большинство надумывает себе кучу околесиц или вообще неспособно думать. Нужно брать их в оборот жестко и быстро, тогда они трепещут перед тобой, — Хосок смял пригоршней траву. — Вот так. А чем больше перед ними пляшешь, тем больше они дерут нос. Твой Тэхен не исключение. — Может быть, — Чонгуку было лень спорить, тем более что драгоценного мужа он совершенно, как выяснилось, не знал. — В Хансоне поставлю на своем, сейчас же не хочу видеть его слезы. — Почему сразу слезы? — Хосок приподнялся на локте. — Ты же не собираешься его калечить. Будь нежен и напорист одновременно. Ему обязательно понравится. — Еще бы от младшего брата поучений в постельном деле я не получал, — беззлобно фыркнул Чонгук, присаживаясь и сделав знак Санмину, чтобы принес одежду. — Разберусь сам, хубэ. — Если твой младший брат в два раза больше тебя уложил омег в постель, то можно было бы и прислушаться к нему, — проворчал Хосок, помахав своему денщику. — Щибаль, совсем позабыл про Имджона. Они с Тэхеном наверняка уже наворковались! — Вряд ли их разговор ухудшит наши отношения, — горько ухмыльнулся Чонгук. — Там нечего портить, Хосок-я. Неладное Чонгук почуял еще на спуске с холма. Вокруг одного шатра грудой столпились воины. Он настороженно вгляделся и припустил ходу. Вокруг королевского шатра! Хосок залихватски свистнул, тоже сбегая вниз со всей возможной скоростью, закричал что-то, но Чонгук не слышал. Его захлестнула могущественная волна вяжущего, бродящего аромата. Пахло забродившим яблоком. Сильно, сладко, повелевающе. И Чонгук тоже закричал, не слыша своего голоса, выхватывая на бегу меч. Защитить своего омегу от оборзевших кобелей, уничтожить всех, кто посмел на того позариться! Стоявшие плотным кольцом и тяжело дышавшие воины не двигались, но и не расходились: колебались между животным инстинктом и долгом перед короной. Кольцо мгновенно рассыпалось, когда Чонгук подрубил первого попавшегося. А покачивавшийся от усталости бледный Имджон в окружении не реагировавших на течный зов бет в запальчивости едва не упал следом, посмев на него замахнуться. Хосок набросился на Имджона, рухнув вместе с ним наземь, и спас его тем самым от руки Чонгука. Чонгук ворвался в шатер, не помня себя в обуявших его похоти и страхе за Тэхена. Застыл, всматриваясь в темноте неосвещенного шатра в цветное пятно. Приноровившись зрением к перемене света, торопливо дернул пояс ханбока, радуясь, что не стал надевать латы. Крупно дрожавший в углу шатра Тэхен скулил, затягивая на себе очередные штаны. Чонгук медленно распахнул на себе ханбок, развязал штаны, давая Тэхену вдохнуть свой разгорячившийся в беге и желании запах, притягивая к себе. Даже в эти напряженные секунды было важным дать тому выбор. Тот медлил, продолжая затягивать узел на штанах, всматриваясь в него, и наконец сдался. Плача от стыда, чуть двинулся к нему. Чонгук сорвался с места, подхватил его и впился в раскрытый влажный от слез рот. Целовал целую вечность, разрывая на нем многочисленные штаны, как очищая луковицу от шелухи. Тэхен жадно ощупывал его плечи, царапал кожу и без перерыва поскуливал, явно смешавшись в неослабленной лекарствами течке. Содрав с него последние одежные заслоны и непрерывно целуя, Чонгук повалил его на ворох одежды, провел рукой по трепещущим груди, животу к мокрому твердому стволу, сжал ствол на миг и дотронулся до обильно текущего входа. Вход был крепко сжат, Чонгуку пришлось надавить, чтобы проникнуть внутрь пальцем. Тэхен коротко вскрикнул, заизвивался, силясь выползти и свести ноги. — Спокойно, радость моя. Сейчас станет легче, — Чонгук навалился, останавливая его, и ввел второй палец, расширяя канал. Больше терпеть не было сил. Запах одурял, кружил голову, требовал взять своего омегу. Чонгук развел ноги шире, пристроился, помогая себе рукой и с усилием толкнулся. Тэхен под ним завопил, распахнув глаза в ужасе. Снаружи завторил ему Имджон, раздался лязг металла: младший брат рвался спасти старшего от короля. Чонгук заткнул вопль поцелуем, обхватил напряженный член пальцами, начиная ласкать, и осторожно затолкался глубже, преодолевая сопротивление тугих девственных стенок. Хотелось быстрее, размашистее, жестче, но было нельзя. Даже в течку Тэхену было больно. Чонгук помнил об этом, сходя с ума от жаркой тесноты. Заговорил хриплым шепотом, когда Тэхен прекратил кричать. — Уже не так больно, да? Подожди, скоро станет приятно. Не сжимайся, ты делаешь себе хуже. Тэхен молча всхлипывал, продолжал железно сжимать внутри, пытаясь вытолкнуть инородный предмет, но цеплялся за плечи, обнадеживая этим. И наконец застонал иначе: сладко, протяжно. Чонгук перевел дыхание, перехватывая его под коленями, и задвигался увереннее. Каждый толчок в безумно желанном, необходимом как глоток воздуха омеге сопровождался множеством толчков крови в висках. В глазах потемнело. Никогда еще Чонгуку не приходилось брать желаемое с таким трудом и таким наслаждением. Будто он впервые сливался с кем-то. Железный капкан мышц распался, двигаться стало легче и слаще. Оглушали Тэхеновы стоны и звуки смачных поцелуев, хлюпающей смазки при соединении тел. Было божественно хорошо вбиваться в Тэхена, ловить его стоны губами, оглаживать его горячий член. И когда тот со вскриком брызнул спермой, Чонгук в несколько резких ударов довел себя до пика, зажмурился в бескрайнем наслаждении, сдавил растущий узел и с трудом вышел. Хотелось распустить узел, закрепить узлом Тэхена надолго, однако стоило погодить. Девственника боль от узла могла отпугнуть от плотской любви. Тэхен закрыл лицо ладонями, не предпринимая попыток отползти, а его член опять окреп. Хороший знак. Чонгук спустился ниже, разводя сжимающиеся колени, и при рассеянном свете от шатровых пол осмотрел вход, покрытый блестящей слизью, мутно белой спермой и кровью. Бережно вытер вход подвернувшимся ханбоком, пощупал пальцами. Мышцы размягчились и опухли, но выплеснувшаяся кровь больше не текла. Значит, не повредил внутри, можно было продолжать. — Хочешь пить, Тэхен-я? — ласково спросил Чонгук, поднимая его и перекладывая на лежанку. Упрекнул себя, что не дотерпел до ложа и взял мужа на жестком полу. Взял с низкого столика чашу с водой, поднес к лицу Тэхена. — Д-да, — Тэхен припал пересохшими губами к краю чаши, начиная жадно пить. Чонгук улыбался, несмотря на то, что распустившийся узел причинял боль. Вид пьющего с его рук Тэхена стоил терпения. Тэхен допил, благодарно приподнял уголки губ и вдруг прошептал, краснея и заикаясь: — Я хочу ещё. — Воды? — уточнил Чонгук и осекся, поняв. Какой еще воды, идиот? Твой муж хочет тебя. Отбросил чашу на пол и лег на Тэхена уже без опаски. Поцеловал дрогнувшие навстречу губы, с удовольствием вылизал рот и, пристроившись, толкнулся. Тэхен выгнулся, жмурясь, заметался руками, прежде чем обнять за шею, и заскулил в такт движениям бедер. Во второй раз Чонгук его не берег: брал размашисто и хлестко в полной мере обладания законным мужем. Тэхен неумело вздергивал бедра, отвечал на поцелуи и очевидно получал не меньше наслаждения, чем Чонгук. За длинное соитие Тэхен излился трижды, вскрикивая все громче, обнимая все крепче. И подходя к своему пику, Чонгук решился. Прижал тонкие руки к ложу и вдавился на всю длину, застонав и распуская узел. Тэхен заерзал под ним, испуганно ширя глаза, в которых наливались слезы. — Что это? Больно! Не надо! Отпустите! — Так надо, радость моя. Потерпи немного, — Чонгук снимал губами слезы, досадуя, что причиняет немалую муку любимому, и придавливал дергающееся тело к лежанке, чтобы Тэхен себе не навредил. Несмотря на страдания, Тэхен продолжал кончать, что успокаивало. Всхлипывал, стонал, пытался выползти, и наконец затих. Чонгук перевалился с ним на бок, не позволяя себе покачиваться, чтобы получить больше удовольствия от скрепившего их намертво узла, и поглаживал напряженное плечо. — Так всегда в первый раз, Тэхен-я. Больше не будет боли, просто перетерпи, хорошо? Тэхен привычно молчал, но Чонгук и не ждал от него ответа. Что тот мог ему сказать, безумно растерянный в свершившемся? Какие слова тот мог подобрать, если сгорал от стыда? В Чонгуке плескалась бескрайняя нежность, которой хотелось накрыть Тэхена как самым легким и ласковым одеялом. И он шептал, какой Тэхен чудесный и прекрасный, как он его уже любит, как счастливо они будут жить вместе. Когда они распались, Чонгук набросил на голое тело ханбок, выглянул наружу и приказал принести им воды, еды и немного соджу. Тэхена нужно было подкрепить перед длинной упоительной ночью. Чуть позже Чонгук с удовольствием накормил его, вытер с головы до пят влажным полотном, наскоро перекусил сам. И лег на мужа, предчувствуя, что все теперь будет хорошо.