Дьявол... Чудовище...

Тусклое солнце ярко искрится на покрытых инеем ветвях деревьев, ночная стужа неохотно уступает место вязкому утреннему теплу, а узкие пролески наполняются легким щебетом птиц. Я выхожу из такси и оглядываюсь по сторонам. Когда-то эти места наполняли меня силой, а теперь лишь пугают. Шумящий в вершинах сосен ветер рвёт на мне тонкую ветровку, терзает волосы, как будто предупреждая, что нужно бежать. — Оля! — Выходит к воротам встретить меня Ирина. — Доброе утро. — Улыбаюсь я. На мне мешковатая одежда, спортивный лифчик, утягивающий грудь, удобные кроссовки на и неброский макияж. Я иду за ней во двор, но думаю не о том, что мне придётся пережить при встрече с Дроновым, или как я стану пытаться изменить свой голос, манеры, походку, — нет. Я думаю о том, что скоро увижу сына, и остальное пока остаётся неважным. Мне только нужно оказаться рядом с ним, нужно подержать его в своих руках, прижать к сердцу, а остальное — потом. — Здесь сад, — Ирина отрешённо указывает на украшенные клумбами края дорожек, — будете гулять здесь с ребёнком. — Если меня наймут. — Напоминаю я. — Насчёт этого не волнуйтесь. — И всё же. — Здесь зона барбекю, беседка и прудик. С ним будьте осторожнее, он неглубокий, но для детей всё равно опасно. — Пруд? — Я останавливаюсь, точно вкопанная. Пруд?! Будто налетаю на какое-то препятствие. Стою и с глупым видом разглядываю зеленоватую гладь воды, обросшую по краям зеленью. — Да, осенью вырыли. Хозяину дома приспичило иметь здесь пруд. Ирина говорит это с каким-то презрением. — Не знаю, какой в этом толк. Лично я бы лучше оборудовала бассейн. — Она смеётся. А я заставляю себя сдвинуться с места и последовать за ней. Мои ноги не слушаются. Когда-то я очень просила о прудике, но Лёша упёрся и ни за что не захотел рыть яму посреди участка, он посчитал моё желание блажью, а теперь мой самый лютый враг захватил этот дом и присвоил себе эту мою мечту. — А там псарня. — Машет рукой Ирина, остановившись на крыльце. — Ну, как псарня… Так, пока одна будка с щенком, но Ярослав зачем-то хочет иметь несколько собак на территории двора. — Ярослав? Так зовут отца ребёнка? Ирина улыбается. — Да. Я же вам ещё ничего не рассказала. — Она отступает на шаг и пропускает меня в дом. — Проходите. — Спасибо. — Под её вежливым взглядом я вхожу внутрь. — Итак. — Продолжает разглагольствовать она. — Хозяина зовут Ярослав Юрьевич Дронов, он очень влиятельный человек. — А вы… вы его невеста? — Ой, я… — Ирина разыгрывает смущение. — Я — его личный помощник, скажем так. Самое близкое доверенное лицо. — Ясно. — Я в курсе всех его дел, и часто буду бывать в доме, так что если будут вопросы, сразу звоните мне. — Обувь снимать? — Нет, проходите так. — Она указывает на диван в гостиной. — Присаживайтесь. — Дожидается, когда я сяду, и устраивается в кресле напротив, закидывает ногу на ногу. Девушка явно чувствует себя здесь, как дома. — Итак, смотрите. Дом достаточно большой. Вы будете жить здесь, у вас будет своя комната рядом с детской. У Дронова огромный перечень требований к няне, и в этом вопросе он крайне щепетилен, поэтому мы с вами подпишем серьёзный контракт, в котором прописаны разные мелочи: начиная от того, как разговаривать с ребёнком, заканчивая тем, где с ним можно гулять и чем кормить. — Хорошо. Ирина придвигает ко мне контракт: — Пока ознакомьтесь. Подпишем, когда вашу кандидатуру одобрит сам Ярослав Юревич, но, думаю, это формальности. Мне он доверяет. — Замечательно. — Тогда пока читайте, а потом я покажу вам весь дом и всё объясню подробно. — Она вежливо улыбается, но выходит у неё как-то фальшиво. — Здесь не очень-то уютно, всё как-то по-деревенски, и, если честно, я бы тут всё переделала, но хозяин уважает память старых хозяев. У меня в груди больно щемит. — Старых хозяев? — Да, родителей пацана. Они погибли, это было ужасно. — Девушка ёжится. — Ярослав не любит этого вспоминать, так что не задавайте ему об этом лишних вопросов. Он принял мальчика, как своего. — Ирина чертит хаотичные линии в воздухе перед своим лицом, вроде как крестится. — Светлая память погибшим, хорошие были люди. Я киваю. — Можно ваши рекомендации? –Улыбается она. — Конечно. — Достаю их из сумки и передаю. — Прекрасно. — Говорит она, едва проглядев их глазами. Девице плевать на ребёнка, лишь бы не возиться с поисками нормальной няни. Ирину явно больше интересует опекун Славика — Яр. — Славик — мальчик капризный, если честно. — Морщится она, поглядывая на меня из-под ресниц. — Но, думаю, такой профессионал, как вы, справится с этим. — О, да, у меня богатый опыт. — Бормочу я, водя глазами по строчкам контракта. «Время сна и кормления необходимо отмечать в предоставленном ежедневнике… докладывать работодателю обо всех нюансах поведения… не разглашать никакой информации о работодателе третьим лицам… внимательно изучить привычки и особенности характера ребёнка… проявлять терпение, последовательность, твёрдость и уверенность в общении с ребёнком… стараться меньше держать ребёнка на руках, предоставлять ему максимальную свободу действий, основное — не допустить травматизма, но в целом не ограничивать, только страховать». — Всё устраивает? — Интересуется Ирина. — Ярослав… как его? — Юрьевич. — Подсказывает она. — Ярослав Юревич серьёзно подошёл к составлению документа. — Ох, да. — Девушка закатывает глаза. -— Мне пришлось побегать в поисках первой няни. — Она… уволилась? — Да, но ничего такого, не волнуйтесь. Ей пришлось уйти по личным обстоятельствам, такое бывает. В целом, работать с Дроновым одно удовольствие: всё строго, чётко, но понятно для персонала. Кстати, в доме, кроме вас, повар, горничная, садовник и штат охраны на территории. Скромно, но Яр отказывается нанять больше прислуги. Ой, простите… — Спохватывается она. — Вы, всё-таки, на ранг выше, чем остальной обслуживающий персонал, а я вас так… — Нет, всё нормально. — Криво улыбаюсь я. И Ирина довольно кивает. Она рада, что нашла неприметную серую мышь на должность няни. Я не стану для неё конкуренткой в борьбе за место в постели Яра, а мечтает она именно об этом. Наверное, об этом мечтает едва ли не каждая женщина, однажды увидевшая Яра и попавшая под его серое обаяние. — Кажется, проснулся. — Вдруг напряженно вздыхает Ирина. И теперь я тоже слышу. Из динамика радио-няни раздаётся слабое кряхтение и недовольное причмокивание малыша. — Можно я? — Мне не удаётся усидеть на месте. — Идите. — Отмахивается девушка. — Вверх по лестнице, направо вторая дверь. Я встаю, снимаю куртку, бросаю на спинку дивана и поднимаюсь наверх. «Вдруг он испугается? У меня незнакомое лицо, страшные очки, дрожащие руки, вдруг заплачет?» Мне не терпится взять сына на руки и обнять, я практически не чувствую пола под ногами. Почти бегу. Замираю лишь у двери, выкрашенной в нежно-голубой, собираюсь с духом, затем толкаю её и вхожу. Детская, которую я лично готовила к рождению ребёнка, залита солнечным светом. Кроватка стоит у стены. Медленно приближаюсь к ней и вижу, как сын резво сучит ножками. Он вздрагивает, заметив меня, и больше не двигается. Рассматривает с удивлением и интересом, но не плачет. Мне давит грудь, у меня перехватывает дыхание. Я больше не могу дышать, столько чувств на меня навалилось. — Привет. — Хрипло говорю я своим голосом. Говорю тихо, потому что помню про включенную радио-няню. — Привет, малыш… Связь матери с ребёнком это что-то большее, чем просто связь. Нельзя разлучать их, это преступление. Это как отрезать у женщины руку или ногу, как вырезать её сердце и сказать: «Живи! Попробуй-ка выжить теперь». Я смотрю на Славика, и в уголках моих глаз собираются слёзы. — Иди ко мне сынок. — Беру его на руки и нежно качаю. Весь мир кружится вокруг нас, все звуки стихают. Мне так больно, и так хорошо, что душа буквально рвётся наружу. Я качаю его, улыбаюсь ему, смотрю в его большие серо-голубые глаза и не могу насмотреться. Малыш царапает пальчиками одежду на моей груди и улыбается мне в ответ. Мы снова вместе. А потом я останавливаюсь, потому что вижу своё фото на комоде. Снимок в деревянной раме, на нём у меня длинные светлые волосы, лучистые глаза и улыбка от уха до уха. На нём я такая, какой не буду больше никогда. И в моей груди щемит от тоски. — Главное, что мы вместе маленький мой. — Практически беззвучно шепчу я. — Главное, что с тобой мама. Я придумаю, как нам выбраться отсюда. Ещё какое-то время мы кружимся, я прижимаю сына к сердцу, вдыхаю аромат его волос, а затем неохотно отрываю от себя, переодеваю и выношу из детской. Он ковыряет пальчиком моё ухо, и мне щекотно, я почти позволяю себе рассмеяться, как вдруг слышу голоса. Застываю на верхней ступеньке от ужаса, потому что была не готова — не готова к тому, что голос Яр всё ещё производит на меня такое впечатление. Меня практически парализует от осознания того, что муха снова в паутине. Что я снова в логове зверя, что он рядом и вот-вот заметит меня. Мне хочется раствориться в воздухе, исчезнуть, испариться, улететь. Я вижу его в гостиной, он что-то говорит Ирине, а затем медленно оборачивается… Оборачивается, напряженно вглядывается своим прищуренным серым взглядом и, кажется, теряет дар речи при виде меня.

***

От лица Ярослава… На долю секунды меня поводит в сторону. Привычная реальность смещается, истерзанная душа оставляет тело, и я вдруг теряю равновесие. Кто-то одним мощным толчком будто вышибает меня из моей брони, моё дыхание обрывается, и только головокружение даёт мозгу сигнал, что тело всё ещё живо, и мне удаётся устоять на ногах. Но стоит моргнуть, и… мираж рассеивается, — это не она. Я делаю глубокий вдох, и сознание возвращается. У незнакомки, которая почему-то держит на руках моего сына, мало общего с Полиной: другой нос, другие глаза, другой овал лица, короткие волосы. Абсолютно другой типаж, ничем не похожа. И я понимаю, что это очередное мимолётное видение. Выдыхаю. Я уже порядком устал от того, что она везде мне мерещится. Устал от того, что чувствую её постоянное присутствие, вижу её во сне, слышу её голос в шуме ветра. Мне хочется, чтобы этот голос упрекал меня, чтобы он винил меня в её смерти, но он всегда ласков со мной. «Что ты от меня хочешь?» — в сотый раз спрашивает она. «Взаимности хочу», — говорю я и обнимаю её, целуя. А потом она уходит, а я бегу за ней. Полина ускоряет шаг, и у меня никак не получается догнать её. Она уходит навсегда, потому что это я её убил. И я до сих пор вижу её окровавленное лицо и безжизненный взгляд, направленный в пустоту. Вижу, как машина срывается в обрыв, слышу скрежет металла, глухие удары, а затем небо озаряет яркая вспышка, и мои уши закладывает от громкого хлопка. Я склоняюсь над обрывом, пытаюсь рассмотреть хоть что-то, но в вечерней мгле видны лишь всполохи костра. Это я убил её. И она мертва. Это мой крест, поэтому я буду видеть её черты в других людях до конца своей жизни. — Это ещё кто? — Рычу я, оборачиваюсь к Ирине. — Яр, — секретарша испуганно подпрыгивает с дивана, — рада тебе представить Ольга. — Она хватает меня за локоть и прижимается. — Нашла тебе самую лучшую няню в городе, можешь не благодарить! — Ирина Валерьевна! — Одёргиваю я её. — Ты издеваешься? Я попросил тебя позвонить в агентство и попросить прислать мне кандидатов! Я не просил тебя нанимать кого-то самостоятельно и вручать ему моего сына! — Простите. — Слышится с лестницы. Я оборачиваюсь и вижу, как незнакомка медленно спускается вниз по ступеням. — Это моя вина. Малыш заплакал, и мне захотелось его успокоить. — Её голос низкий и хриплый, совсем не подходящий к её внешности. Она приближается ко мне и виновато протягивает ребёнка. — Наверное, мы с Ириной Валерьевной недопоняли друг друга. Прошу прощения за это. И если вы не против, давайте проведём собеседование, и я либо останусь, либо удалюсь, но сперва вы должны покормить ребёнка, это важнее. Я забираю ребёнка из её рук и прижимаю к своей груди. Славик трогает моё лицо, а я продолжаю хмуриться, разглядывая эту женщину. Сам никак не пойму, что в ней такого. Она странная, но в то же время обычная. У нее вроде и не отталкивающая внешность, но она не привлекательна в привычном смысле этого слова. И, всё же, её взгляд меня гипнотизирует. Это так… так… У меня даже нет слов, чтобы описать своё состояние. Меня словно укачало, и вот-вот вырвет, как однажды в детстве на лодке, и неспособность управлять своим телом злит меня настолько сильно, что я буквально взрываюсь от злости. — Где ты её нашла? — Рявкаю я. — Всё в порядке, — виновато улыбается Ирина, бросая взгляд на няню. Затем берёт бумаги со стола и подходит ко мне. — Если ты перестанешь орать, то оценишь мои труды. — Она буквально всовывает мне в руку документы. — Ольга Владимировна работала у Мельцева. Вы ведь с ним хорошо знакомы, позвони, спроси у него. — Дай сюда телефон. — Прошу я. Она протягивает. Незнакомка стоит в сторонке. Она кажется спокойной, и только пальцы, рисующие зигзаги на брюках, выдают её нервозность. Я набираю номер, не сводя с неё взгляда. Сколько ни пытаюсь, не могу определить её возраст. На вид лет двадцать пять — тридцать, а в глазах тяжесть прожитых, как минимум, пяти десятилетий. — Дима, привет. — Говорю я. — Слушай, у меня вопрос. Нет, не об этом. — Поднимаю к глазам бумаги. — Попова… Ольга Владимировна работала у тебя? Я ищу няню для сына, рассматриваю её кандидатуру. Да. — Внимательно выслушиваю его ответ, благодарю и затем сбрасываю вызов. Подхожу вплотную к девушке, и она одаривает меня скупой, но вполне дружелюбной улыбкой. — Всё в порядке? — Почти шепчет. — Он характеризует вас, как отличного работника. — Прищуриваюсь я. — Но говорит, что вы уехали в Питер прошлой осенью, собирались выйти там замуж. — Да. — Неуверенно кивает она. — Так зачем теперь вернулись? И почему не пошли обратно к Мельцеву? — Мне… — Девушка сглатывает. На мгновение прикрывает глаза, будто собираясь с духом, затем продолжает: — Мой жених погиб, поэтому я вернулась сюда… подальше от воспоминаний. Мне… здесь легче. — Она поднимает взгляд и смотрит на меня так странно, будто знает всё о моих мыслях. — Мальчик Мельцевых уже пошёл в школу, и о нём не нужно постоянно заботиться, поэтому я и не вернулась к ним. Может, вам я буду полезнее? Девушка напряжённо улыбается, опускает ресницы, и мне почему-то не хватает контакта с её глазами. — Ярослав, у Ольги Владимировны есть опыт, у неё рекомендации от самых уважаемых людей города. — Вмешивается Ирина. — Ты не знаешь, какого труда мне стоило уговорить её прийти сюда. Неужели, ты будешь разбрасываться такими ценными кадрами? Я оборачиваюсь к ней. Глажу сына по спине, буравлю Ирину взглядом. — Ты проверила её документы? — Обижаешь. — Надувает губки секретарь. — Коне-е-ечно! — Она кокетливо улыбается. — Ты ещё мне спасибо скажешь. И не раз. — Ирина играет бровями. — Ты беседовала с ней? — Да, Ольга Владимировна ответила на все положенные вопросы и согласна на все твои условия. Она подходит и-де-аль-но. — Вы читали договор? — Поворачиваюсь я к няне. Клянусь, она вздрагивает. Впивается в меня взволнованным взглядом, шумно вдыхает и кивает. Похоже, я слишком сильно напугал её своей грубостью. Моих сотрудников не удивишь подобным, а ей — в новинку. И мне становится неловко за своё поведение. — Да. — Сипло отвечает она. — Я бы обсудила с вами рекомендации по первому прикорму, а всё остальное считаю вполне оправданным и логичным. — А оплата вас устраивает? Девушка поправляет очки и бросает взгляд на моего секретаря. — Ирина Валерьевна обещала мне двойную ставку от той, что я получала у Мельцева. — Да? — Я поднимаю брови. Ирина кивает: — Ценный кадр. — Разводит руками. Я возвращаю взгляд на Ольгу. — Медицинские справки? — Приложены. — Она кивает на документы. — Иногда я задерживаюсь в офисе, поэтому фиксированных часов нет. Вам придётся жить в этом доме. — Напоминаю я. — Это не проблема. Я возвращаю свой взгляд к бумагам. — Здесь написано, что вы психолог по образованию, это, конечно, хороший актив, но, тем не менее, для меня важнее забота о ребёнке и женское тепло, которого Вячеслав лишён после смерти матери. И я не хочу, чтобы вы думали, что ваше образование позволяет вам ставить ваше мнение выше моих просьб, поэтому прошу не продвигать никаких своих воспитательных мер без моего разрешения. — Это само собой. — Кивает она. — Ирина рассказала вам о дополнительных обязанностях? — Сверлю её взглядом. Но девушка держится достойно: — Готовить еду малышу, стирать его одежду, убирать игрушки? Да, я видела, это прописано в договоре. Думаю, это не отнимет много времени и не скажется на заботе о моём… подопечном. Ольга сдержанно улыбается, и моё сердце начинает биться быстрее. Я морщусь, не понимая того, что со мной происходит. Она — не красавица, у неё заурядная внешность. Она не пытается со мной флиртовать, как это делает каждая вторая женщина, у неё прямая, натянутая спина, говорящая о том, что девушка не хочет, чтобы к ней прикасались. Она приветлива, но не расположена к кокетству, а меня раздирает такое же чувство, с каким я когда-то смотрел на Полину: я ощущаю себя грязным и недостойным того, чтобы смотреть на неё, чтобы касаться её рук. От этой Ольги идёт точно такой же свет, как от Полины, и это меня пугает. Следовало бы прогнать её, но вместо этого я почему-то говорю: — Я могу взять вас только с испытательным сроком. — Разумеется. — Мягко отвечает она. Её взгляд фокусируется не на мне, а на Славике. Она внимательно следит за тем, как сын треплет пальчиками ворот моей рубашки, и едва сдерживается, чтобы не улыбнуться ему. — Тогда давайте побеседуем подробнее. — Мне почему-то хочется смотреть на неё ещё и ещё. Она совсем другая, но почему-то так похожа на Полину, что я невольно отыскиваю в ней её черты. — Конечно. — Ольга чуть хмурится. — Только давайте сначала всё же накормим вашего… сына. Уголок её губ дрожит, а я думаю только о том, что и её губы поразительно похожи на единственные губы, которые я целовал с искренней любовью. — Пойдёмте, я покажу вам кухню. — Бормочу я. Сам не понимаю, как сын вдруг подаётся вперёд и перебирается к ней на руки. Я смотрю на них широко распахнутыми глазами и прочищаю горло. — О чём вам рассказать? — Спрашивает Ольга, поворачиваясь в нужную сторону, хотя я ещё не показывал, где у нас кухня. — Не пью, не курю, детей не бью. Что ещё вы бы хотели знать? — Она прижимает блондинистого мальчика к своей груди. — Туда, пожалуйста. — Подсказывает ей Ирина, кивая на коридор. — Расскажите, как проходил ваш рабочий день на последнем месте работы? — Спрашиваю я. Ощущение у меня сейчас, как у человека, который видит дежавю: вроде происходит что-то странное, что ты уже где-то когда-то видел, но никак не можешь понять что это. — Хорошо. — Начинает Ольга. И чем больше она говорит, тем я отчётливее слышу голос Полины. Этого не может быть. Я видел её мёртвой, я похоронил её, я точно уверен, что больше никогда не увижу её живой, но сейчас мне так дико, что по спине бегут холодные мурашки. Я иду за ними по коридору в сторону кухни и не свожу взгляда со спины Ольги. Другая походка, другой запах, другая одежда, но всё почему-то говорит мне о том, что это она. Вот до чего доводит сумасшествие: я цепляюсь за каждую деталь, пытаюсь отыскать её в посторонних и выдумываю, если не нахожу. Полина мертва, а я всё ещё не хочу её отпускать.

***

От лица Полины… Очень сложно сочинять на ходу, как проходил твой рабочий день на прежнем месте работы, и при этом следить за голосом и интонацией, чтобы не выдать себя, но мне приходится выкручиваться. Нужно оставаться другой, быть чужой, быть новой, а внутри меня деревенская простушка опять вздрагивает от его немигающего взгляда. Дронов смотрит на меня как-то по-особенному: сквозь полыхающий в душе костёр, через всех своих демонов, что давно обглодали до костей его предательскую, гнилую, беспощадную сущность. Он глядит мне прямо в душу и делает это так, словно хочет забрать её себе. Меня лихорадит. Я на грани, и мне кажется, что он всё понял, что сразу раскусил меня, и теперь я в ловушке. Мне плохо, хочется всё бросить и убежать, но у меня на руках мой сын. Нельзя уходить без него, нужно бороться до конца. Мы приходим в кухню, и там нас встречает какая-то женщина. — Алла. — Представляется она. Улыбается мне и повязывает себе на талию фартук. — Алла — повар Ярослава Юрьевича, — поясняет Ирина, — она приходит сюда каждый день, готовит обед и ужин для хозяина и остального персонала. А это Ольга Владимировна, — представляет она меня, — новая няня. — Здравствуйте. — Киваю я. — Очень приятно. Ярослав в дверях кухни задерживает звонок сотового. Он отвечает, и я, наконец-то, узнаю прежние, нетерпимые нотки в его голосе. На какой-то момент мне показалось, что он неуловимо изменился, что его взгляд подёрнулся какой-то благородной печальной пеленой, но теперь я снова слышу жестокие нотки в его голосе, и меня это отрезвляет. Враг. Убийца. Подлец! Тот, кого нужно бояться. Тот, кто отнял у меня всё, не моргнув и глазом. Это он! — Можете посадить малыша сюда. — Подсказывает мне повар, выкатывая к столу высокий детский стул на ножках со специальными креплениями. — А детское питание вот здесь. — Она открывает центральный шкаф, и я вижу целую батарею детских пюре и пачек со смесью. Усадив Славика на стул и пристегнув, я отправляюсь мыть руки. Вижу, как Ирина поправляет причёску, и искоса смотрю на Дронова. — Мне плевать, почему так получилось! — Рявкает он в трубку хмурясь. — Ты лично несёшь ответственность и возместишь мне весь ущерб! — Яр поворачивается к нам. — Прошу прощения. — Отрывается от телефона. — Ира, срочно езжай в офис, нужно разобраться с ЧП на погрузочной. Собери всех в моём кабинете через час! — Хорошо. — Недовольно причмокивает губами девушка. — Удачи. — Бросает мне и, быстро стуча каблучками, покидает помещение. — Я приму душ, переоденусь и тоже приеду. — Бросает ей вслед блондин и снова смотрит на меня. Мои щёки моментально вспыхивают. — Надеюсь, вы справитесь. — Уголок его губ приподнимается в полуулыбке. — Конечно. — Бормочу я. Стряхиваю воду с рук и тяжело выдыхаю. Нужно как-то быстро провернуть задуманное: я не протяну и суток в одном доме с монстром. — Так, значит, вы здесь на не полный рабочий день? — Спрашиваю я у Аллы, хотя и так прекрасно знаю ответ. — Я прихожу утром, готовлю для персонала. — Поясняет она, кружа у плиты. — Хозяин днём на работе, и о нём не нужно заботиться, но вечером он любит ужинать дома. Бывает, что и сам готовит, так что работы у меня не много, и она не пыльная, а по выходным я и вовсе прихожу всего на пару часов. — Она начинает резать лук на разделочной доске, ловко орудует большим, острым ножом. — Да и работает нас тут несколько человек, невелика задачка всех накормить. — Ясно. — Я промываю бутылочку от смеси. — А где обедает персонал? — Так здесь. — Алла указывает на широкий стол. — Все здесь едим. А в столовой ест хозяин и его гости, если кто-то приходит. — Она щёлкает языком и подмигивает малышу. — Ты тоже можешь малого в столовой кормить, всё-таки тут угар, духота, да и опасно, когда я вожусь с горячим. Ангелина его то в столовой кормила, то в детской, там спокойнее, и мальчик не отвлекается. — Приспособимся. — Улыбаюсь я. Поднимаю малыша со стула. — И ты не стесняйся. Проголодалась, холодильник всегда в твоём распоряжении: первое, второе, бутерброды. Чай, кофе тоже всегда пожалуйста. Нюрка наша за всем следит. — Она вдруг решает пояснить: — Горничная наша, Анна. На самом деле, она всем хозяйством заправляет. Толковая женщина. Мужчины же, сама понимаешь, к жизни не приспособленные. Хозяин то одно купить забудет, то другое, а у Нюрки всё по списку: следит, чтобы и мыло не кончалось, и продукты, и прочее. Так что, если что нужно, к ней обращайся. — А где она? — Да, может, ближе к обеду придёт, комнату тебе твою покажет. Ты вещи взяла? — Нет ещё. Потом съезжу. — Теряюсь я. — Вот ты вечером и отпросись. Ярослав Юрьевич сам любит с сыном играть после работы, так что будет у тебя время домой сгонять. Слух снова режет слово «сын»: когда Дронов впервые назвал так моего Славика, я готова была разорвать его на части собственными руками. — Хорошо, спасибо. — Спокойно говорю я. — Пойду я, осмотрюсь. — Давай. — Она отворачивается к плите. Мы с малышом выходим из кухни и идём по коридору. Я внимательно оглядываю дом. В столовой почти ничего не изменилось, лишь мелкие детали, в гостиной тоже. Занавески, картины на стенах, чехлы на подушках — всё сделанное моими руками. — Какой красивый комод. — Говорю я сыну. — Провожу ладонью по поверхности мебели. Мои пальцы помнят каждый мазок кисти и каждое мгновение, проведённое мной за работой. Я иду дальше и замираю у стеллажа с книгами. — Боже… — шепчу тихо. Время в этом доме словно остановилось. Всё такое же тёплое, уютное, родное, только меня уже нет в живых. Провожу подушечками пальцев по корешкам, и ребёнок, стремясь повторить моё движение, тоже тянется к книгам. — Заблудились? — Низкий голос Ярослава заставляет меня застыть на месте. — Немного. — Говорю я, отдёргивая руку и оборачиваясь. На нём дорогой деловой костюм, белоснежная рубашка и узкий черный галстук. Строгие линии только добавляют его образу мужественности и силы, светлые волосы идеально уложены, и у меня это вдруг вызывает противоположные чувства: с одной стороны я боюсь его ещё сильнее, и меня почти ощутимо трясет, с другой стороны — еще сильнее хочу его наказать за то, что он натворил. — Пойдёмте, я покажу вам сад. — Сдержанно говорит он. И меня обдаёт волной знакомого парфюма, от которого начинают подкашиваться ноги. Яр указывает на выход: — Гулять с ребёнком будете только здесь, на территории усадьбы. Все вылазки за пределы участка, а также выезды в город согласовываются лично со мной и проходят при сопровождении, как минимум, двоих охранников, это ясно? — Ясно. — Соглашаюсь я. Под его светлым пристальным взглядом следую по указанному направлению. Славик отталкивается от меня, едва завидев Дронова, тянется к нему на руки, но я игнорирую его желание: мне дико обидно, что за время моего отсутствия чудовище смогло расположить моего сына к себе. Мы выходим на застеклённую веранду. — Не пугайтесь, это Граф. — Зачем-то говорит мой враг. И я не сразу понимаю, о чём он. И только когда справа мелькает что-то тёмное, я инстинктивно прижимаю к груди ребёнка и выставляю вперёд локоть. — Не бойтесь, он ещё щенок. –Добавляет Яр. И тут мой страх сменяется облегчением. Большое тёмное пятно оказывается здоровенным чёрным водолазом, который добродушно виляет хвостом и бросается обнюхивать мои ноги. — Вы уверены, что он ещё щенок? –Сглатываю я, продолжая приподнимать сына выше. — Конечно. — Совсем по-мальчишески широко смеется Яр. Наклоняется и треплет собаку по голове. — Это ньюфаундленд, он будет в два раза крупнее, когда подрастёт. Мальчик начинает дёргаться, тянет ручки к собаке и дёргается почти всем телом. — А он нас не съест? — Нет. — Уверяет Дронов. — Собаки этой породы совершенно лишены агрессии к людям. — Тогда зачем вы его завели? Разве не для охраны? Он выпрямляется и смотрит на меня с интересом. — Для охраны у меня вон те двое, — он указывает на стоящих возле ворот сотрудников, — с оружием. А Граф — для души. «Считает, что у него есть душа. Ха-ха». — Всё ясно. — Я с опаской продолжаю смотреть на пса. — Возьмите в гараже коляску, она стоит у входа. Если катать её по дорожке, Славик быстро засыпает, а потом долго и глубоко спит. У вас будет возможность отдохнуть, почитать книжку или что-то в этом роде. — Яр не сводит с моего лица своих диких глаз. Изучает каждую чёрточку, каждую морщинку, каждый мелкий шрамик, обильно покрытый тональным кремом. — Станет теплее, и можно будет стелить плед и отдыхать на траве, а пока лучше одевайтесь теплее. Вся одежда сына в шкафу в его комнате. — Хорошо. — Говорю я, глядя на замершего словно в ожидании подачки пса в своих ногах. — До вечера Ольга, — произносит он и наклоняется. Меня едва не парализует, потому что я понимаю, что он наклоняется ко мне, чтобы поцеловать, но… тут же приходит облегчение — мужчина берёт руку малыша в свою и нежно целует. Я, как завороженная, наблюдаю за этим, и не понимаю, что чувствую. Когда он касается своими губами тонких пальчиков моего сына, мне хочется кричать от боли, но я держусь. — До вечера, Ольга Владимировна. — Говорит Яр, выпрямляясь. Его взгляд сжигает меня до костей. — Карточку с моим номером телефона я оставил вам на столе в гостиной. Анна Сергеевна, моя горничная вот-вот придёт и покажет вам вашу комнату, я ей уже позвонил. Располагайтесь. — Д-до вечера… — бормочу я. А он разворачивается, толкает стеклянную дверь и уходит. Пёс бежит проводить его до ворот. Мы со Славиком обходим весь дом. Я несу его на руках, что-то весело говорю ему, а сама верчу головой, стараясь подмечать каждую деталь. Наблюдаю в окна за охранниками, говорю сыну, чтобы посмотрел на птичек. Пока ребёнок колотит ладошкой по стеклу, я обнаруживаю взглядом камеру, устроенную под потолком в углу, на стыке стен. Ясно. Дронов держит всё под контролем. Значит, где-то в будке охраны или в его личном кабинете должна стоять записывающая аппаратура. Я несу сына дальше, болтаю какую-то ерунду, рассказываю присказки одну за другой: то «гуси-гуси», то «кисоньку-мурысоньку» — всё, что осталось в памяти с детства, а сын заворожено следит за моими губами. Выглядываю камеры под потолком и на полках с книгами. Подмечаю, что они не в каждом помещении. Внимательно запоминаю зоны, где обзора камер нет. Рискуя показаться подозрительной, открываю по очереди каждую дверь на втором этаже. А что? Я же тут новенькая. Может, я детскую ищу? Замираю у двери нашей с Лёшей спальни. В коридоре камер вроде нет, никто и не узнает, что я сюда входила. — Зайдём? — Спрашиваю я. Славик тянется, словно соглашаясь. И я толкаю дверь. Широкая кровать с пёстрым покрывалом, книги на полках, кресло-качалка, шкаф, туалетный столик. В просторной комнате много света, и ничего не изменилось. Ни одной детали. Даже недочитанная мной книга так и лежит с закладкой на середине с того злосчастного дня. Только в вазе –живые цветы. Интересно, кто поставил их сюда? Я делаю шаг, ступаю в комнату, и моё сердце пускается вскачь. Те же запахи, тот же скрип старого паркета, который мы отреставрировали, но почему-то не захотели менять. Я смотрю на отражение в зеркале и вижу чужого человека в неказистых очках. Незнакомка держит на руках моего сына и криво улыбается мне. У неё хотя бы есть шанс быть с ним, есть возможность держать его на руках, целовать его. А у меня нет. Я давно уже мертва. Подхожу к шкафу и дёргаю створку. Застываю, увидев внутри мою одежду. Эти простецкие цветные тряпки как отголосок прошлой жизни — они даже пахнут ею, и я в ужасе захлопываю шкаф. Долго осматриваю комнату: кажется, камер нет. Не позвонить ли мне дяде Игнату? Он, наверное, переживает, как там у меня всё прошло… — Ольга Владимировна? — Окликает меня женский голос. Я оборачиваюсь. — Здравствуйте, — крепкая, низкорослая женщина лет сорока с небольшим входит в комнату и протягивает мне руку. — Я — Анна, руковожу хозяйством, слежу за порядком в доме. — Здравствуйте, — жму ей руку. — Ярослав Юрьевич позвонил, предупредил, что нужно помочь вам освоиться здесь. Вижу, вы заблудились. — Она переключает внимание на ребёнка. — Привет, Славик, привет, мой сладкий, мой хороший! И сын начинает подаваться вперёд. — Позволите? — Спрашивает женщина. — Я на секундочку. — Берёт его на руки и аккуратно пританцовывает с ним на руках. — Какой сладкий мальчишка! Так бы и съела! — Чмокает его в щёку и отдаёт обратно мне. — Хозяин не любит, когда сюсюкают с мальчишкой. — Объясняет она. — Матери у него нет, и он не хочет, чтобы он сильно привязывался к кому-то. Видите, как вышло с Ангелиной? Была, и нет её, уволилась. Ладно, парень ещё совсем кроха, ничего не понимает. А так, привык бы, да скучал. — Анна наклоняется и целует моего сына в ручку. — А как с ним не сюсюкать? Как такого не любить? Да и не правильно это без материнской-то ласки, да, Ольга Владимировна? — Да. — Тихо произношу я. Грудь больно сдавливает. — Ну, пойдём, — Анна кивает на выход. — Покажу вам вашу комнату, детскую, чай попьём, познакомимся. — Мы выходим, и она плотно прикрывает дверь. — Вы, кстати, ничего не трогали там? — Обеспокоенно спрашивает она. — А то Ярослав Юрьевич не любит, когда туда входят посторонние. Ирину Валерьевну в прошлый раз так отчитал, что она чуть не заплакала. Я даже уборку там делаю очень аккуратно. Все предметы потом расставляю строго по местам. Ему очень дорога память бывших хозяев. — Так это комната родителей мальчика? — Да. — Подтверждает женщина, увлекая меня за собой по коридору. — Алексей Иванович был ему как родной брат. Я стискиваю челюсти и с трудом сглатываю рвущийся наружу всхлип. — Вы только не переживайте. — Добавляет Анна. — Хозяин — человек сложный, но справедливый. Без дела бранить не будет, да и платит хорошо. — А почему я должна переживать? — Интересуюсь я. — Так вспыльчивый он очень. И раньше-то, говорят, тяжелый характер у него был, а теперь, после гибели друзей, и вовсе испортился. То несколько дней молчит, из комнаты не выходит, то кричит да мебель крушит в доме, то потом опять недели две-три ходит нормальный. — Она виновато улыбается мне. — Только нормальность-то эта… тоже ненормальная у него. Как робот он: не живёт, а существует. Всё по друзьям скорбит. Я понимающе киваю, а в душе зарождается ураган. «Скорбит он, как же». Чудовище просто не способно скорбеть по кому-то. — А это ваша комната. — Говорит Анна, толкая дверь рядом с детской. — Я сейчас соберу вещи Ангелины, сделаю здесь уборку, а потом можешь обустраиваться. — Вам помочь? — Спрашиваю я. И женщина уставляется на меня, как на инопланетянку. — Ну, что ты, нет! Это моя работа! — Она переводит взгляд на Славика, и её лицо заполняет улыбка. — Иди лучше с наследником поиграй. — Анна делает несколько шагов, толкает дверь в детскую, берёт из корзины у входа какое-то одеяльце и разворачивает его. — Вот, гляди, развивающий коврик, я вчера только его постирала. Тут разные всякие штучки, гляди. Дуги, погремушки, шуршушки, звеняшки. Славику нравится. Она расстилает его на полу, и я кладу сына на животик. Тот сразу вцепляется в какую-то привязанную к коврику погремушку и тянет её в рот. — Чистая? — Спрашиваю я. — Конечно. — Улыбается женщина. — Тут всё чистое, в меру. Ярослав Юрьевич не разрешает нам стерильность разводить, но за порядком лично следит. Он вот тут, лежа на полу, каждый день с сыном играет. — Да? — Недоверчиво переспрашиваю я. — А то. Славика у него — одна радость в жизни, считай. — Анна начинает поочередно открывать все ящики под пеленальным столиком. — Вот, смотри. Тут крема, салфетки, подгузники, тут шапочки, тут носочки, тут… Она всё говорит, а я будто теряю способность соображать. Злюсь на саму себя за то, что не получается ненавидеть Дронова. И вроде умом всё понимаю, но сердцем — не могу. Не складывается мозаика. Яр всегда был честен, он просто не умел играть: всё, что внутри, то и снаружи — во взгляде, в походке, в словах и движениях. И каким бы безжалостным не был этот убийца, похоже, он действительно любит моего сына. Или это только игра? — Так что, считай, что ты счастливый билет вытянула, Оленька. — Вещает Анна. — Место хорошее, работа не пыльная, коллектив у нас замечательный. Живи, да радуйся. — Она заглядывает мне в лицо. — Да выдохни ты уже, зажалась вся. Первый день, понимаю, но нельзя же так нервничать! Видишь, и маленький тебя принял, и хозяину ты понравилась. Он до Ангелины целых две недели кандидаток гонял, всё ему не так, и всё не то, а тебя сразу взял. Работай в своё удовольствие, ребёнок спокойный, не проблемный. — Да, — я стараюсь выдавить улыбку, — перенервничала я просто на его собеседовании. — Всё позади, Ольга Владимировна, всё позади. — Придерживает меня за плечо женщина. — Ну, я пойду, в комнате приберу, а потом мы чаю с тобой попьём, хорошо? — Хорошо. — Киваю я. Сажусь на пол и подаю сыну шуршащую игрушку. Тот хватает её, и в свете солнечных лучей, освещающих комнату, я чётко вижу коричневую окантовку и тёмные вкрапления на радужке его глаз. Медленно поднимаю свой взгляд вверх. В углу, под потолком висит камера. «Всё самое сложное ещё впереди», — думаю я.

***

Мне нравятся эти милые, добродушные женщины, которых нанял Ярослав для помощи в доме. И даже улыбчивые охранники, которые обедают с нами, вызывают у меня лишь симпатию. Я понимаю, что должна ненавидеть их всех буквально каждой клеточкой своего тела, потому что именно они стоят у меня на пути, но вместо этого я улыбаюсь вместе со всеми и с удовольствием слушаю истории Анны Сергеевны, которые она щедро сдабривает мятным травяным чаем. Яр собрал отличную команду, это нужно признать. Каждый на своём месте, каждый — мастер своего дела. В доме чистота и порядок — это заслуга Анны, на столе ароматный обед и свежеиспеченный хлеб — за это спасибо повару Алле, во дворе тихо, спокойно, мимо и мышь не проскочит, — в этом заслуга ребят-охранников, сменяющих друг друга на посту каждые шесть часов. Я улыбаюсь им в ответ и слежу, чтобы мой Славик не подавился лакомством, которое он мусолит во рту через специальный детский прибор с сеткой — ниблер, а сама судорожно прикидываю, есть ли у меня шанс сбежать, пока все здесь, на кухне, а на воротах остался только один из охранников. — Кто-то уже засыпает, — улыбается Алла, замечая, как слипаются серые большие глазки у малыша. — Да, пора усыплять. — Говорю я, вставая. — Спасибо всем за отличную компанию, за обед и за чай. — Пожалуйста! Все улыбаются мне в ответ, смотрят, как я беру ребёнка, и провожают нас взглядами. Я удаляюсь, ругая себя за то, что расслабилась и периодически забываю добавлять в голос хрипотцы. А это значит, что в любой момент могу проколоться, и лучше бы мне поторопиться и быстрее отыскать способ выбраться отсюда. Прислушиваясь к разговорам внизу, я с волнением толкаю дверь в свою бывшую комнату. Сажусь в кресло-качалку, расстегиваю рубашку, сдвигаю край топика и прикладываю сына к груди. Славик не сразу понимает, что от него хотят — не привыкший. Он может вообще отказаться, потому что, как я читала, детям-искуственникам, привыкшим к тому, что смесь из бутылочки поступает под хорошим давлением и даёт быстрое насыщение, уже не интересно прикладывать усилия к тому, чтобы получать молоко из материнской груди. Но я настойчивая. И я ждала этого момента целых полгода. Для меня важно восстановить с ним связь и обеспечить максимум материнского тепла и пользы для здоровья. И вот, спустя минуту, малыш уже с удовольствием припадает к моему соску и жадно сосёт, а я с трудом сдерживаю слёзы, глядя, как он трогательно при этом держит своей горячей, маленькой ладошкой мою грудь. Я первый раз за это время чувствую себя живой, и моё сердце бьётся так громко, что его можно услышать и за километр. Проходит, наверное, минут пятнадцать-двадцать, прежде, чем Славик засыпает. Я аккуратно прячу грудь обратно и встаю. Выхожу из комнаты и отношу его в детскую. Осторожно кладу в кроватку и медленно, точно сапёр со стажем, убираю руки. Малыш дёргается, но не просыпается. Я накрываю его тоненьким одеяльцем и долго стою у кроватки и смотрю на него. Глазок камеры прожигает меня насквозь, ощущение, что кто-то следит за каждым моим шагом, не отпускает, но я не могу отойти от спящего сына — слишком уж это прекрасное зрелище, слишком долго я этого ждала, чтобы так легко от него отказаться. Сажусь на стул в паре метров от кроватки и просто сижу. Проходит примерно час прежде, чем я встаю, включаю радио-няню и выхожу из детской. Заглядываю в свою новую комнату: в ней уже прибрано, шкафы пусты. Вижу, что моя сумочка висит на спинке стула, но не думаю о том, кто её сюда принёс из гостиной: я специально не оставила в ней ничего, что могло бы меня выдать. Если бы Дронов её проверил, то не нашёл бы в ней ничего примечательного. Я замираю у окна и долго наблюдаю за охранниками. Мысленно фиксирую их передвижения по территории двора, запоминаю время, на которое они отвлекаются, чтобы покурить или поговорить по телефону. Но наблюдения меня не радуют. Просто так прошмыгнуть мимо них не выйдет. А что, если попросить Яра отпустить нас в парк? Возможно, там я смогла бы отвлечь охранников и скрыться… возможно… — Анна Сергеевна, сказала, что вам нужно съездить за вещами. — Яр появляется в дверях детской неожиданно. Я сижу на полу, а сын, лёжа на коврике, пробует на вкус очередную погремушку-прорезыватель. — Вообще-то, да. — Я выпрямляюсь и бросаю взгляд на часы. Уже шесть вечера, а, значит, Яр прибыл сегодня домой довольно рано. — Тогда я возьму сына. — Говорит он, закатывая рукава на белой рубашке и опускаясь на пол рядом с нами. Я задерживаю дыхание. Его близость пугает меня. — Хорошо. — Бормочу я, пряча лицо за короткими прядями волос. Неуклюже поднимаюсь и стараюсь не смотреть на него, но взгляд упрямо отмечает и сильные руки, и приятный бархат бледной кожи с выступающими венами, и ровные грубые, красивые черты его лица, его подбородок гладко выбритый но на котором всё равно видна мелкая светлая щетина, его тонкие манящие губы которые когда меня целовали, как и я их, в прошлом, в другой жизни, с другой моей настоящей внешностью — эти линии лица у Ярослава чёткие и резкие, словно лезвие ножа, к ним так и тянет прикоснуться пальцами, мне так и хочется чмокнуть его в губы, прокусить нижнюю, облизать и покусать за подбородок, провести по нему влажно языком почувствовать щетину и его запах. А его пульсирующая венка-артерия на шее, отдельный фетиш для меня. — Мой водитель уже ждёт вас. — Низкий красивый голос Дронова заставляет дрожать мои колени. Ноги заплетаются, руки начинают дрожать. Ещё, как назло, аромат его кожи впивается в нос, и я практически теряю над собой контроль. Мне хочется сбросить с себя его чары, но ничего не выходит. Вместо этого я выпрямляюсь и смятенно говорю: — Спасибо Ярослав Юрьевич, не нужно, я вызову такси. — Ольга Владимировна, такси сюда час добираться будет. — Усмехается он оголяя острые зубы, прожигая меня взглядом. — Автомобиль уже у ворот, водитель ждёт вас, идите. — Спасибо. — Почти шепчу я, собирая в кулак остатки воли. Зачем-то то ли киваю, то ли кланяюсь ему, и убегаю из комнаты. Хватаю свою сумку и быстро спускаюсь вниз. Меня бросает то в жар, то в холод, испуганное сердце рвётся из груди. Я в шоке, в ужасе от своего поведения и от того, как мой организм реагирует на этого ужасного человека. Меня лихорадит от того, что я в ловушке, и двери клетки захлопнулись навсегда. Куда я поеду? К дяде Игнату? Нельзя. Но как тогда заберу свои вещи? Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! Я сажусь в ожидающий меня автомобиль и называю адрес, который запомнила ещё вчера, когда изучала анкету и послужной список настоящей Ольги Поповой. К моему счастью, это не частный дом, а многоэтажка, а, значит, мне удастся зайти в подъезд, не вызвав подозрений. Пока машина направляется в Москву, я судорожно строчу сообщения Игнату Фёдоровичу. Прошу немедленно взять сумку, которая стоит в моей комнате и привезти её по нужному адресу. Прошу его не привлекать внимания и одеться неприметно. Прошу бросить автомобиль в другом дворе и подняться на чердак. Когда мы останавливаемся у дома, где жила Попова, я благодарю водителя и говорю, что доберусь обратно на такси. Он ожидаемо отказывается уезжать и уверяет, что подождёт у подъезда сколько нужно. Я соглашаюсь и награждаю его благодарной улыбкой. На негнущихся ногах покидаю машину и бреду к подъезду. Удача снова поворачивается ко мне лицом: какая-то женщина выходит на улицу с собакой, и я успеваю придержать за ней дверь. Вхожу внутрь, поднимаюсь по лестнице на первый этаж и тяжело приваливаюсь к стене. Чувствую, как одежда прилипла к спине от пота, смахиваю крупные холодные капли со лба и прикусываю губу. Дышу часто-часто, будто собака, убежавшая от преследователей, и только когда следом за мной в подъезд входит какой-то старичок, я нахожу в себе силы оторваться от стены и побежать наверх, до последнего этажа. Игнат Фёдорович застаёт меня уже через полчаса притаившейся под балкой на пыльном чердаке. — Я вошёл через крайний подъезд. — Говорит он, заключая меня в объятия. — — Пришлось ломать замок. — Спасибо. — Тяжело дышу я, уткнувшись в его шею. — Как всё прошло? — Он меня не узнал. — Ты уверена? — Но ведь я же ещё жива? — Ох… Что же ты делаешь, Полюшка? –Шепчет он, отрываясь и глядя мне в глаза. — Может, не стоит туда возвращаться? — Там мой сын. — Напрягаюсь я, отстраняясь от него. — Да. Да, конечно. — Понимающе кивает мужчина. — Спасибо, что принёс сумку. — Говорю я. В последний раз сжимаю его руку и направляюсь к выходу. — Мне пора. — Поль! — Он останавливает меня, прихватив за локоть. Разворачивает к себе. — Ты… — Дядя Игнат смотрит в моё лицо так, будто пытается в нём что-то отыскать. — Держи меня в курсе, ладно? — Да. — Я обнимаю его ещё раз. — Будь готов приехать за нами в любой момент. — Конечно. — Он нехотя отпускает меня. — Прощай. — Бросаю я и быстрым шагом иду к дверце, ведущей в подъезд. — Будь осторожна! — Доносится мне в спину. — Постараюсь. — Бормочу я себе под нос. Выбираюсь наружу, быстро мчусь по ступеням вниз, поправляю очки, разметавшиеся волосы, на ходу запахиваю куртку и выхожу на улицу. Автомобиль всё ещё на месте. Водитель, заметив меня, выходит, чтобы открыть дверцу. Я благодарно улыбаюсь ему и сажусь внутрь. Когда дверца закрывается, мне с трудом удается выдохнуть. Воздух вырывается из меня толчками, в горле першит, а глаза слезятся, но, как только мужчина садится в машину, я вновь надеваю на себя маску беззаботности. Когда наши глаза встречаются в зеркале заднего вида, в моём взгляде уже нет ничего, кроме скуки. Я прячу дрожащие руки в карманы и отворачиваюсь к окну.

***

— Ольга Владимировна! — Голос Яра останавливает меня по пути из гостиной к лестнице. — Да? — Взволнованно отзываюсь я, вцепляясь пальцами в сумку. Делаю несколько шагов и заглядываю в кухню. На чудовище удобные спортивные брюки и хлопковая серая футболка. Поверх крепкой груди повязан фартук, в сочетании с тугими бицепсами он смотрится жалкой, узкой, никчёмной тряпочкой, светлые волосы слегка взлохмачены и падают на его лицо. Яр стоит босиком на полу, в его руке нож, а на разделочной доске лежит кусок мяса. Весь его образ буквально кричит о недюжинной силе, заключенной в его стальных мышцах, и о власти, которая безгранична — ведь он на своей территории, а я — нет. Моё тело покрывается мурашками, и я медленно сглатываю, а он, улыбаясь, лишь дерзко поигрывает ножом в руке. — Переодевайтесь, — загадочно говорит он. Лезвие ножа ярко поблёскивает в белом свете ламп. — И спускайтесь, будем ужинать. — Но… — У меня во рту пересыхает. — Сын уже спит. — Прищуривается он, а затем расплывается в новой ехидной улыбке. — А нам с вами о многом нужно поговорить. Я вхожу в свою комнату, бросаю сумку на пол и начинаю в ней рыться. Достаю мягкие джинсы, чистую рубашку, полотенце и иду в душ. Быстро сполоснувшись, одеваюсь и застёгиваю воротничок рубашки под самое горло. Беру очки, протираю их от чердачной пыли, надеваю и смотрю на своё отражение в зеркало. Чужое лицо выглядит усталым и испуганным, но мне плевать. Если зверь догадался о том, кто я, то без боя не сдамся. Выхожу из комнаты со слегка влажными волосами и заглядываю в детскую. Славик сладко посапывает, лёжа на боку. Я сдерживаю острый порыв наклониться и поцеловать его на ночь, и вместо этого осторожно запираю дверь и спускаюсь вниз. Яр на кухне. Стоит ко мне спиной, занят мясом на сковороде. Я замираю в дверном проёме и наблюдаю за тем, как его сильные руки, прикрытые тонкими рукавами футболки, порхают над плитой, как рельефные мужские плечи движутся в такт каждому движению. Мне почему-то в этот момент очень хочется вспомнить всю ту боль, которую он мне причинил. Хочется видеть картинками из старых фильмов, как он склоняется надо мной у себя в квартире, как презрительно шепчет мне на ухо что-то мерзкое, как называет меня шлюхой и, словно борясь с раздражением, вдруг отталкивает от себя. А вместо этого я вижу его жадные губы, с интересом исследующие моё тело, чувствую тяжесть его рук на своих бёдрах, ощущаю адский жар, распространяющийся по коже и собирающийся в клубок в самом низу живота. Вот, что я помню в этот самый момент, вот что не могу забыть. — С кровью? — Спрашивает он с хрипотцой. — Что? — Я испуганно расправляю плечи. Как он почуял моё присутствие? Как узнал, что я стою здесь и наблюдаю за ним? — Стейк. — Поясняет он, поворачиваясь и глядя на меня вполоборота. Его серый взгляд касается меня так же бесцеремонно, как его пальцы однажды касались меня там, где никому не было позволено. — С кровью? — А… — Догадываюсь я. — Можно медиум. — Делаю пару шагов. — Но лучше прожарьте посильнее. Дронов усмехается и отворачивается к плите. — Одна моя старая знакомая тоже любила хорошо прожаренный стейк. Чёрт… Я судорожно вспоминаю, что и когда ела при нём. Столько званых ужинов, застолий, еще и новоселье. Яр знает обо мне не слишком много, но однажды он говорил, что хотел бы знать всё, поэтому мне следует быть осторожнее. — Вина? — Он резко оборачивается ко мне. И я застываю возле стола, сжав руки в замок на груди. — Нет, спасибо. — Не отказывайтесь Оля. — Дронов вытирает руки, достаёт бутылку и изящным движением открывает. — Терпкость, насыщенность и некоторая кислинка красного вина нейтрализуют жировые соединения, которыми так богато мясо. — Он ставит на стол два высоких бокала, наполняет их до середины и придвигает один из них мне. — Пробуйте. Сейчас его серые глаза, лишённые привычной ледяной корки, смотрят на меня мягко и с интересом. Кажется, что этот человек совсем не опасен. Ярослав Дронов включил своё обаяние, и ему совсем не трудно поддаться и я его уже не узнаю, он совсем не тот, кем был в первую нашу встречу. Изменился. — И часто вы готовите? — Интересуюсь я, садясь на высокий стул и пробуя напиток. Пригубив, ставлю бокал на стол. — Редко. — Улыбается он. — В основном, потому что не для кого. — Предыдущую няню вы тоже угощали ужином? — Я стараюсь придать голосу глухую хрипотцу. — Никогда. — Сознаётся он. И смотрит на меня так, будто ждёт какой-то реакции. — Мне… стоит переживать? — Мой голос звучит сдавленным полушёпотом. — Ни в коем случае. — Прищуривается Ярослав. — Значит, вы меня проверяете? — Значит, вы особенная. — Подмигивает он, закидывает полотенце на плечо, делает глоток из бокала, ставит его на стол и отворачивается к плите. Я закидываю ногу на ногу и перевожу дух. Когда-то в этой кухне я готовила для Лёши, теперь же много изменилось. Сегодня я ощущаю себя здесь как на экзамене на выживание. — Как вам в доме? Как мой Славик? — Спрашивает чудовище. Отвечать, не глядя в его лицо, мне гораздо проще. — Мальчик чудесный. — Отвечаю я, косясь на подставку с ножами. В случае чего мне до них не добежать. — Спокойный, принял меня хорошо. Да и в доме уютно, коллектив у вас собрался прекрасный. — Анна Сергеевна тоже хорошо о вас отзывается. — Он пожимает плечами. —Не обижайтесь, я спросил о вас у неё сразу, как вернулся. Я доверяю Анне, поэтому мне важно её мнение. Понятно. Значит, на помощь Анны Сергеевны в случае чего лучше не рассчитывать. Ну, я и не собиралась заводить здесь друзей. — Никаких обид. — говорю я. — Вполне логично, что вы хотите знать больше о человеке, который проводит всё своё время с вашим сыном. Поднимаю глаза от бокала, а Яр уже сверлит меня своим жёстким взглядом и хмурится. — Я хочу, чтобы вы знали Оля. — Чётко произносит он. — Я — требовательный наниматель. Мне важно, чтобы все мои сотрудники находились в комфортной атмосфере. Плачу я им щедро, но и спрашиваю с них много. — Это логично. — Бормочу я, стараясь сохранять остатки спокойствия и смело смотреть ему в глаза. Делать это, находясь под его взглядом и слыша этот властный голос, по -прежнему очень трудно. — Да. — Кивает Яр. Молчание затягивается. Я вижу, как высоко вздымается его грудь — будто он рвано дышит после бега. Вижу бугрящиеся под его кожей мышцы и начинаю переживать, не последует ли за этими переменами вспышка гнева? Но Ярослав не спешит открывать мне своих секретов. — Почему вы так смотрите на меня? — Не выдерживаю я. В его глазах появляется хитрая, но с долей печали усмешка. — Вы напоминаете мне кое-кого. — Да?.. — Застываю я. Мне хочется почесать лицо, убрать за уши волосы, сглотнуть, встать, убежать — да чего угодно. Просто хочется спастись от этого пробирающего до костей взгляда убийцы. — Да. — Уголок его губ дрожит. — Кого-то из прошлой жизни. — Щёлк, и серьёзность в его лице сменяется вежливой улыбкой. — Знаю, что это невозможно, но не могу не замечать. — Этот кто-то… — пытаюсь предположить я. — Этот человек был мне дорог. Я любил его по-настоящему. — Говорит он и ударяет в ладоши. — Ну, что ж. Мясо готово, овощи тоже! — И быстро отворачивается к плите. Я выдыхаю, закрыв глаза. Чёрт подери… Через полминуты Яр ставит на стол дощечки с нарезанным мясом и выложенными с края овощами. Он доливает нам обоим вина и садится напротив меня. — Мне интересна ваша личность, Ольга Владимировна. — Признаётся Дронов, придвигая ко мне вилку. — Чем вы занимались до работы няней? Мой мозг судорожно шерстит остатки воспоминаний, почерпнутых из анкеты Поповой. — Я начала подрабатывать няней ещё в период обучения на психолога, поэтому вряд ли в моей биографии найдётся хоть что-то интересное для вас. Всё довольно обычное, ничем не примечательное. Наверное, поэтому я и посвятила свою жизнь воспитанию детей — хотела, наконец-то, стать полезной кому-то, почувствовать себя нужной. — А у вас самой детей никогда не было? — Нет. — вру я. — А хотели бы? У меня ком встает в горле. — Простите, — чудовище вдруг вспоминает про правила приличия. — Некорректный вопрос. — Он смотрит на след от кольца на моём пальце. — Я забыл про вашего жениха. Соболезную… — Спасибо. — Прячу взгляд. Некоторое время мы едим молча, но Яр не отрывает от меня глаз. У меня не получается нормально жевать, потому что я под его взглядом, как под рентгеном — вся на виду. — Ярослав Юрьевич, скажите, — вдруг решаюсь я. Во избежание дальнейших расспросов о своей жизни лучше всего заставить его самого говорить. — Как мне лучше укладывать спать вашего сына? — Что вы имеете в виду? — Он отпивает вина из бокала. — Некоторые родители просят положить ребёнка в кроватку и уйти. Их не коробит, что малыш захлёбывается в слезах. Если честно, мне не близка такая позиция — А какая позиция вам ближе? — Прищуривается он. Я внимательно смотрю на него. — Если вы настаиваете, то я могу класть Славика в постель, садиться рядом, качать кроватку, гладить его по спинке и петь песни, но… — Я слушаю вас внимательно. — Мальчик в таком возрасте… — Я набираю в лёгкие воздух и медленно выдыхаю. — Я ведь могу укачивать его на руках? Он перестаёт жевать. — Хорошо. — Наконец, говорит он. И после паузы спрашивает: — Вам говорили, почему я воспитываю ребёнка один? Я медленно сжимаю вилку в пальцах. На скулах Яра, возвращая холод в пристальный взгляд, играют желваки. — В общих чертах, — тихо отвечаю я. — Я считаю нужным рассказать вам. — выпрямляется он и промокает свои красивые, пухлые губы салфеткой. — Этот дом принадлежал моим друзьям. Полгода назад они погибли. — Его пальцы сжимаются в кулаки. — Это я… виноват в их смерти, но мальчика взял себе не поэтому. Я даже рад, что ближайший родственник отказался от опекунства над ним, потому что никто не подарит Славику лучшей жизни, чем я. Искренне в это верю. Дыхание рвёт мою грудную клетку на части. Ощущение такое, будто я сейчас не выдержу и взорвусь. «Да как он смеет?! Сволочь!» — кричит мой мозг, и я стараюсь не отразить этот крик на своём лице. Мои пальцы начинают мелко дрожать. — Возможно, это покажется вам странным, но я попрошу вас не заходить в комнату хозяев на втором этаже. Для меня важно чтить память о них, Ольга Владимировна, и я хочу, чтобы вы поняли мою просьбу правильно. — Я понимаю. — Хрипло шепчу я. Мне кажется, что его взгляд вытесняет всё пространство между нами. Кроме этого взгляда ничего больше нет. — Я рад, что Ирина вас нашла, и надеюсь, что мы с вами поладим. Упоминание Ирины почему-то задевает меня. Это вертихвостка однажды была в моей комнате, и Анна рассказывала об этом сегодня. И вообще, она чувствует себя в этом доме как хозяйка, и меня это выводит из себя. И… — Она ваша девушка? — Вдруг выпаливаю я. — Кто? — Удивляется Яр. На его лице такое выражение, будто этот вопрос его оскорбляет. — Ирина Валерьевна? — Он разом сникает, на его лбу появляются продольные складки. — Нет, у меня не может быть никакой девушки, Ольга. — Тихо говорит он и встаёт. — Я однолюб. После ужина я возвращаюсь к себе. Долго хожу из угла в угол, а затем ложусь в постель. Моё сердце стучит, как заведённое, дыхание никак не хочет приходить в норму. Я опять словно в паутине: из его запаха, из его слов, из взглядов, из улыбок. Он как сильнейший наркотик, из плена которого невозможно выбраться. Ты понимаешь, что он разрушает тебя, но хочешь ещё и ещё. Ненавидишь его всеми фибрами своей души и мечтаешь о новой дозе. Ощущаешь себя слабым, жалким и безвольным, но с радостью снова и снова отдаёшься его власти. Это замкнутый круг. Я не хочу. Не хочу. Не хочу так! Закрываю глаза и слышу его тяжелые шаги по коридру. Они замедляются и, наконец, стихают — возле моей двери. Я перестаю дышать, ожидая, что Дронов сейчас постучит или войдёт совсем без стука, я почти верю, что это сейчас произойдёт, но этого не случается. Я слышу его дыхание по ту сторону дверного полотна, слышу биение собственного сердца в тишине комнаты, весь мир замирает в ожидании, а потом он… просто уходит. И я проваливаюсь в сожаление и в чувство вины. Я должна его ненавидеть, но жалею, что он ушёл! Внутри меня осторожно растёт радость, что он приходил, но она тут же сменяется грустью, что он приходил не ко мне, а к Ольге… И, наконец, я вновь ощущаю ненависть: ему всё равно с кем, лишь бы утолить свою похоть, ведь он просто зверь!

***

От лица Ярослава… Я просматриваю в кабинете файлы видео, на которых новая няня играет со Славиком. Меня завораживают эти короткие фильмы. Со мной она держится сдержанно, а с ним будто расцветает. Её лицо светится, глаза искрятся. Она словно приоткрывает какую-то завесу внутрь себя, невидимую для посторонних. Я закрываю файлы, встаю с кресла и нервно подхожу к окну. Мне неуютно от самого себя. От того, что чувствую, от того, что пялился на неё сегодня на кухне. От того, что впервые за полгода почувствовал к кому-то интерес, захотел провести вместе время, поговорить. За то, что улыбался ей. Я будто виноват перед тем, кого уже нет… Спускаюсь во двор и закуриваю. Иду вдоль дорожек, выпускаю из вольера пса. Тот бодает меня лбом в руку, путается в ногах и сопровождает до клумб, где я срезаю самые лучшие цветы. Ещё какое-то время мы сидим с ним в вечерней мгле, смотрим на верхушки сосен, считаем появляющиеся на небе звёзды и дрожим от пронизывающего ветра я его глажу и разговариваю с ним. А потом я прощаюсь с Графом и захожу в дом. Поднимаюсь наверх и вхожу в её комнату. Убираю старые цветы, ставлю на стол новые. Беру книгу, открываю на том месте, где она заложена яркой закладкой и пробегаю глазами по странице. Вот что было в её мыслях, когда она ещё была жива. И меня радует возможность погрузиться в них и хотя бы частично понять и почувствовать их. Я нетвёрдым шагом подхожу к шкафу. Вещи Лёхи давно убраны подальше, а её висят на прежнем месте. Я открываю створку, и меня сбивает с ног от любимого запаха. Впиваюсь головой в ряды тряпок и вдыхаю его, вдыхаю. Безысходность и невозможность всё исправить в очередной раз режут меня, словно острым ножом, но мне нужна эта боль, лишь она доказывает, что я всё ещё здесь. И что я нужен моему сыну. В тот день, когда мне хотелось уйти следом за ней, именно его плач остановил меня, он подарил мне надежду. Я медленно опускаюсь на колени, глажу пальцами подол её платья и прислоняю его к лицу. — Прости. Прости меня… Глаза жжёт от слёз, а дыхание с болью застревает в горле. Я встаю, срываю с вешалки это платье, сажусь в кресло-качалку и прижимаю тонкую, нежную ткань к груди. Эта жалкая тряпка не вернёт мне Полину, но мне так хочется в это верить, что я готов подписать договор хоть с самим Сатаной, лишь бы почувствовать её рядом, увидеть, услышать её голос. Чтобы хоть на минуту почувствовать и себя живым. — Знаю, что это невозможно, — тихо сквозь всхлипы рыдая шепчу я, прижимая ткань платья к своей щеке, роняя на неё горячие свои скупые слёзы, пропитывая ткань, — но я всё ещё жду, когда ты вернёшься, Полина. Я люблю тебя, всегда буду любить и ждать… Спасибо за сына… За любовь… Я скучаю… И закрываю глаза снова начиная рыдать в её платье, мои плечи дрожат и трясутся на дыхание.