Дьявол... Чудовище...

Он ушёл, а я, дрожа от ужаса, рванула к двери. Заперла её на засов, подёргала и бросилась проверять заднюю дверь. Меня так лихорадило, что я с трудом смогла удержать в руке сотовый телефон: нашла номер Лёши, нажала, но тут же сбросила и разревелась, поняв, что не смогу ничего сказать. Я вообще не могла произнести сейчас ничего членораздельного. Села на пол и закрыла ладонями лицо. Губы продолжали пылать, щёки неприятно саднило. Почему я? Что нужно от меня этому чудовищу? Мне захотелось уснуть и проснуться уже в другом месте. А ещё лучше в другое время — когда мама была жива. До того, как я пошла работать в чертову гостиницу и встретила там Лёшу. Мы бы с ней справились, обязательно бы справились. Пережили бы всё это как-нибудь, мы бы… Из меня посыпались рыдания. Я вскочила и подбежала к раковине. Думала, сейчас вырвет, но внутренности продолжали сжиматься и разжиматься, пропуская наружу лишь короткие, квакающие всхлипы. Я — дура, наивная дура, идиотка! Думала, что теперь всё будет по-другому, что у меня есть шанс вырваться из темноты и нищеты, что рядом с Лёшей мне будет спокойно. Но это не так. Он не сможет защитить меня от чудовища, глядя в лицо которому, он видит не опасность, а близкого человека. Я включила воду и стала умываться. Мне хотелось смыть с себя вкус грубых поцелуев, запах кожи Дронова, аромат его горького парфюма, хотелось смыть давящее ощущение его пальцев на моём теле. Я плескала на себя водой снова и снова, тёрла кожу до боли и громко рыдала. Но всё было бесполезно. Можно было смыть с себя любые запахи, но этот страшный прищуренный серый взгляд уже забрался мне глубоко под кожу и не собирался исчезать. Похоже, у Ярослава было достаточно денег и женщин, и он никогда не знал отказов, но вести себя так с девушкой собственного друга… Я с размаху ударила по крану, и напор воды оборвался. Наклонилась на раковину и стиснула зубы. «Нужно позвонить Лёше, нужно ему позвонить». Но я не могла. С диким воем ударила ладонью по столешнице и скривилась от боли. — Скотина! Тварь! Внутри меня снова и снова показывали плохое кино, в котором Яр сначала швырял меня на кресло, а затем, прижимая своим мужским телом к гарнитуру, стискивал бледными пальцами мои бёдра и больно вгрызался в мои губы. Я видела похоть в его светлом красивом взгляде — дикую, необузданную, темную похоть, и чувствовала полную необратимость. Я ощущала её ещё с того момента, как обнаружила его в гостиной. Дронов не даст мне спокойной жизни, он не отстанет от меня. «Не будет никакого счастливого билета, мама, мне нужно бежать отсюда». Я метнулась по лестнице вверх, вбежала в комнату и стала бросать в сумку свои вещи. «Где сумка, где документы? Где…» У меня закружилась голова. Я отпустила сумку и медленно опустилась на кровать. Маленькая голодная девочка во мне не хотела уходить из дома, в котором так тепло, уютно и пахнет пирогом. Измотанная тяжелой работой, запахом хлорки в больничных туалетах, мозолями на руках и пропитавшаяся насквозь черной плесенью ветхого барака, она очень хотела использовать этот шанс на новую, сытую жизнь. И дело было даже не в том, что Лёша был самым прекрасным и приятным человеком на земле, а в банальной усталости от мытарств и лишений. Это было подло и гадко, но мне не хотелось возвращаться обратно в пыльный и серый городок без дорог, солнца и перспектив. Не хотелось обратно к исходной точке — той, что по-прежнему находилась в том покосившемся доме с прогнившими полами, на которых стоял старый шкаф с лежащими в нём штопанными колготками. Мне просто нужно было обо всём этом забыть.

***

— Лёш, приходил твой друг. — Сказала я дрожащим голосом и мертвой хваткой вцепилась в телефон, чтобы просто не выронить его из рук. — Да, Поль, я знаю. — Бодро ответил он. — Яр уже сказал, что заезжал. — Лёш, он… — Да, я с ним согласен по поводу охранной системы, Поль. Действительно, дом находится на некотором отдалении от посёлка, поэтому стоит обзавестись сигнализацией и видеонаблюдением. Ты там часто находишься одна, вдруг, не дай бог, какие незваные гости — тут Дронов прав. Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. «Незваные гости» — моё лицо скривила улыбка. Я должна была рассказать Лёше о том, что этот гость делал со мной, пока его не было, но почему-то не могла. В голове эхом разносились угрозы Яра, а перед глазами кружились картинки, в которых я снова и снова умирала от страха, а он смотрел на меня, как паук на попавшую в его паутину муху. Знала, что стоит пошевелиться, и увязнешь ещё сильнее, поэтому глядела на него и не дышала, ощущая, как по коже разносится холодная зыбь мурашек. — Когда ты приедешь, Лёш? — Как только освобожусь. А что с твоим голосом? Всё в порядке? В темном омуте моих мыслей чудовище продолжало до синяков тискать мои ягодицы, терзать бёдра: его пальцы забирались под юбку, мяли кожу, царапали. Чудовище жадно заглядывало мне в лицо, ловило оттенки каждой эмоции и наслаждалось ужасом, который я испытывала. Оно знало, что вместе с его взглядом в меня впивались сотни раскаленных игл, от которых голову охватывал туман, мешающий видеть и заставляющий тяжелеть веки. — Всё хорошо. — Ответила я и улыбнулась, стирая с щеки слезу. — Я просто… тебя жду. — Я уж подумал, что у вас с Яриком опять случился конфликт. — Он… неприятный, да. — Ты ещё слишком мягко говоришь о нём! — Рассмеялся Лёша. — Но он обещал мне, что будет стараться и сдерживаться. — Точно. — Тихо проговорила я. — И всё же мне не нравится твой голос. — Встревожился он. — Что-то случилось? Мне стоит поговорить с Яром? — Просто приезжай, как сможешь, я тебя жду. — Хорошо. Слёзы уже высохли, отёк с лица спал, когда я вышла в сад, чтобы наметить линии новых клумб. Как раз в тот момент, когда я замеряла площадь будущего газона, чтобы высчитать количество рулонов с травяным покрытием, на подъездной дорожке послышался шум двигателя и шелест шин. Я выпрямилась и сделала над глазами «козырек» из ладони. К дому подъехал старенький черный «Prado». — Полина? — Из него вышел статный мужчина лет пятидесяти или чуть старше. Он протянул мне руку. Одет незнакомец был в деловой костюм, хотя и создавал впечатление человека скорее привычного к физическому труду, нежели к работе в офисе. Его ладонь была тяжелой, сухой и мозолистой. — Здравствуйте. — Неловко улыбнулась я, сняла перчатку и пожала его руку. Мужчина улыбнулся в ответ и сразу расположил меня к себе. Его улыбка была дружелюбной и теплой, а синие глаза лучились светом. — Игнат Фёдорович, — представился он, отпуская мою ладонь. — Ох, так вы тот самый дядя Лёши? — Смутилась я. Мне стало неловко, что я встречаю мужчину в мятой одежде, огромных сапогах и резиновых перчатках. — Да. — Он провёл рукой по темно-каштановым с проседью волосам. — А вы та самая Полина, о которой мой племянник болтает без умолку? Мои щёки зарделись. — Наверное… — Да не смущайтесь, я рад, что у этого балбеса, наконец-то, появилась девушка. — А почему балбеса? — Спросила я. — Ну, как? — Усмехнулся он. — В наше время в его возрасте все ребята уже обзаводились семьями — так мне Ваня говорил, мой брат. Тоже балбесом меня обзывал. Всё предупреждал, что если до сорока не женюсь, то потом точно не получится. И ведь накаркал, подлец! — Мужчина изменился в лице. — Царство ему небесное… Хорошо хоть сына после себя оставил… — Он откашлялся. — Простите, Полина. Я очень рад, что домом хоть кто-то занялся. Давно ведь пора. — Да, дом очень большой и красивый. — Я обвела взглядом фасад. — Надеюсь, у меня получится привести его в порядок. — Конечно, получится! — Улыбнулся он и открыл багажник. — Куда выгружать коробки?

***

Настоящее… Розы. Темно-красные. Их лепестки гладкие и холодные. Они касаются кончика моего носа, и мне становится щекотно. Я улыбаюсь, потому что не знаю, что это последний подарок Лёши. Больше не будет. Ни подарков, ни совместных дней, ни разговоров, ни его самого. Не будет ничего, всё в прошлом, а теперь передо мной лишь пустота. Пропасть. И розы. Я лечу в эту пропасть и снова слышу глухие, отрывистые звуки выстрелов, они как кашель немой собаки — практически беззвучные, но такие болезненные. Я падаю, пытаясь хвататься за воздух, но пальцы натыкаются лишь на бархатные лепестки роз. Задыхаясь, я ощущаю, как маленький толчок в грудь превращается в огромный ржавый лом, который ковыряет и раздирает мою грудную клетку изнутри. Кажется, это боль. Она захватывает меня полностью, она терзает, уничтожает, вгрызается в меня и точит, точит, точит. «Кто-нибудь, достаньте, пожалуйста, из меня эти кусочки металла, они очень тяжелые, и я не могу пошевелиться из-за них!» Вышитое голубое одеяльце мелькает белой пеленой перед моими глазами — раз, и его нет. Крик моего сына удаляется, а застывшая голограмма с руками, которые отбирают моё дитя, упрямо стоит в воздухе. «Не трогай! Оставь его! Он мой!» — все эти слова так и не слетают с моих губ. Они остаются безмолвным криком, тихим шёпотом, запёкшейся кровью, горящей на лице. Я падаю вниз. Горечь, тяжесть, боль, удары, земля, песок, камни, ветви. Темнота. Мутные обрывки посмертных видений — кроме них у меня ничего нет, поэтому я продолжаю прокручивать их снова и снова, чтобы не видеть яркий свет в конце коридора, который манит и зовёт меня: «Полина, иди сюда, здесь хорошо. Твоё время пришло». Я узнаю этот голос, и мне становится ещё больнее. — Нет, — с трудом выдавливаю я, — нет, мама, прости. Я не пойду, я не могу. У меня сын! Она тянет ко мне руки, а я отворачиваюсь. «Боль, удары, земля, песок, камни, ветви», — прокручиваю снова и снова, чтобы оставаться там, где умерла. И вижу крохотные пальчики Славика, которые держат меня во сне. Он совсем беспомощный пока. Он без меня не сможет. — Кто будет кормить его? Кто будет качать его, мама? Кто будет рядом, когда ему будет больно и страшно? Кто успокоит? Кто научит ходить, отведёт в детский сад, потом в школу? Кто будет плакать от счастья на его свадьбе, мама? Нет, мне нельзя к тебе, я не пойду… Я разворачиваюсь и бегу туда, где тьма, подальше от этого уютного, ласкового света. Чернота становится непроглядной, вязкой и густой, каждое движение даётся мне с трудом. Дорога всё уже, и теперь она поднимается вверх. Я плачу, карабкаюсь, сдираю колени и руки, но не сдаюсь. Мне нужно в самую глубокую тьму — туда, откуда выхода нет.

***

— Всё хорошо, Полина. — Этот голос буквально выдирает меня из пустоты. Я делаю глубокий вдох и кашляю, но горло настолько высохло, что получается бессильный, горький хрип. — Тише, тише, лежи. Я часто моргаю, но сквозь пелену слёз не могу разглядеть помещения. Здесь очень светло, рядом какие-то люди. Я пытаюсь что-то сказать, но понимаю, что на мне какая-то маска или… что это? Почему не получается пошевелить руками? Я замкнута в своём теле, заперта в собственных кошмарах, тело совсем ничего не чувствует. Где я?! Но пустота забирает меня себе.

***

Нет больше коридоров с тьмой и светом, нет мамы, нет голосов. Есть один бесконечный берег реки, вдоль которой я бреду, завернувшись в какую-то простыню. Мои ноги не оставляют следов на песке, меня не тревожит холодный ветер, что дует в лицо, от него даже не колышутся мои белые одежды-коконы. Я есть, но меня нет. Я бестелесное существо, что путешествует по миру, а этот длинный берег — лишь картинка, нарисованная моим воображением. Я закрываю веки, вновь открываю их и вижу дом. Он пуст. Я исследую все комнаты, но в них никого. Только вещи Лёши, мои вещи и стопки детских вещей на пеленальном столике в детской. Они ждут нашего возвращения, но не дождутся. Я касаюсь мягких распашонок и крохотных боди своей ладонью, но почти ничего не чувствую. Оборванка из провинциального городка так сильно хотела иметь свой собственный дом, в котором было бы тепло, и пахло бы пирогами, что забыла о том, что ничего не даётся нам просто так. Моё счастье было коротким и острым, и мне пришлось дорого за него заплатить. Я напрягаю ладонь с безумным желанием почувствовать хоть что-то, толкаю колыбель снова и снова в надежде, что она качнётся, я пою своему малышу, моля, чтобы он услышал меня, где бы он ни был. Пою, пою, пою…

***

И закашливаюсь, выдавливая себя из сна. Снова эта комната, здесь так светло, что слепит глаза. Зажмуриваюсь, открываю веки снова. — Тихо, тихо, не дёргайся. — Чья-то сильная рука сжимает мою ладонь. — Лежи спокойно, девочка. Всё хорошо. Но у меня есть и вторая рука. Я с усилием поднимаю её и подношу к лицу. — Поля! Он перехватывает её, но я успеваю нащупать что-то грубое, шершавое на своей щеке. Не понимаю, что это могло бы быть. Мои глаза отчаянно вертятся, скользя по стенам комнаты. Наконец, останавливаются на его лице и пытаются сфокусироваться. — Тише, Поль, всё хорошо, ты в безопасном месте. Я пытаюсь издать звук, но выходит лишь бульканье. — Не торопись, не всё сразу. — Предупреждает Игнат Фёдорович. — Он нас убил! Убил! Яр! Убил! — Хриплю я. — Ты жива, девочка, ты жива. — Кивает он. И я успокаиваюсь. Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем меня снова будят их голоса. Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне. — Это Анатолий… — отчество съедает шум в моих ушах. — Мой хороший друг, он полевой хирург… Вступает незнакомый голос, и я вижу над собой высокого худого пожилого мужчину в медицинской маске. Он что-то говорит про пули, извлечённые из моего тела. — Сейчас у вас лихорадка, но мы ждём, когда подействуют лекарства. — Он наклоняется ниже, и я определенно вижу его чётче. — Зрение в норме. — Сухо констатирует этот Анатолий. — Не пугайтесь, сейчас у вас на лице бинты. Дело в том, что лицевая и носовая кости частично раздроблены, задеты кости черепа. Мои руки инстинктивно вздымаются вверх, но дядя Игнат перехватывает их. Тощий хирург недовольно морщится. — Как раньше выглядеть, к сожалению, не получится. — Говорит он. — Нужны хорошие специалисты, которые сделают вам пластику, но это уже не ко мне. Вам и так очень повезло выжить, так что будьте благодарны хотя бы за это. — Пластика? — Каркаю я. Мне очень хочется потрогать свои нос и щёки. — Новое лицо — новый человек. — Хмурится доктор. Мне почему-то кажется, что там, под маской, он пытается мне улыбнуться. — На воссоздание облика и восстановление уйдёт несколько месяцев, но у вас сильный, молодой организм, думаю, вы справитесь. — Спасибо, — благодарит за меня дядя Игнат. Он жмёт ему руку. Моё сердце бьётся, как сумасшедшее, виски давит скрипучей болью, горло саднит, но я упрямо жду, когда медик покинет помещение. — Всё хорошо, Поля, скоро я заберу тебя домой. — Шепчет Игнат Фёдорович, когда хлопает дверь. У меня нет никакого дома, о чём он? — Куда? — Спрашиваю я. — К себе, Поля, к себе. Никто не должен знать, что ты жива. — Никто не знает? — Нет. — Он мотает головой. Я пытаюсь приподняться, но резкая боль укладывает меня обратно. Всё правильно: если бы кто-то знал, что я выжила, то за мной давно бы пришли. — Где мой ребёнок? — Задаю самый главный вопрос. Но дядя Игнат меня будто не слышит. — Я ехал следом, увидел, как машина рухнула в обрыв. Затаился за деревьями, там была такая суматоха, потом взрыв. Я хотел бежать, но вдруг мне показалось, что что-то шевелится внизу, на уступе. Осторожно спустился и обнаружил тебя. Тебе очень повезло, Поля, что ты зацепилась тканью одежды за камни. — Где Славик? Игнат Фёдорович вздыхает. — Он у него. Яр никого к нему не подпускает. Сказал мне: «Не лезь, старик, не в своё дело, если хочешь жить». Потому я и не повёз тебя в больницу, Поля. Я и в морге договорился, я им заплатил. Он не должен знать, что ты жива, иначе сама знаешь… — Мужчина виновато отвёл взгляд. — Полина умерла, и пусть это так и остаётся. Вчера он скорбил на ваших похоронах, сегодня уже переехал в ваш дом. — В наш дом? — Я почти ничего больше не вижу от слёз. — А разве наследовать его должны не вы и Славик? Разве не вам должны были отдать ребенка? — Таким, как Дронов, закон не писан. Да что я тебе объясняю? Явись я туда с любым намерением, и некому было бы тебя выхаживать, Полечка. Я молчу, пытаясь переварить услышанное. Меня больше нет, я мертва. Истерзана. Но беспокоят меня больше не те шрамы, что на лице, а те, что на сердце. Единственное, что не даёт мне умереть окончательно, это мысли о моём ребёнке. Я должна встать на ноги, прийти и забрать его. — Мы со всем справимся, Полечка, мы что-нибудь придумаем, — причитает дядя Игнат. — Ты только держись… — Молокоотсос. — Обрываю его я, открывая опухшие веки. — Что? — Не понимает мужчина. — Раздобудь мне молокоотсос. Срочно. Я сама буду кормить своего сына. — Поль, ты что такое говоришь? — Затрясся он. — У тебя сложнейшие операции были, а сколько ещё предстоит. Ты не в состоянии, у тебя уже нет никакого молока, ты его уже потеряла, не нужно себя истязать! Пожалуйста! Ты не должна думать сейчас об этом… — Принеси мне его. — Твёрдо говорю я. Когда умирает тот, кого ты знаешь, остаются воспоминания: голос, запах, ваши разговоры, его любимые занятия. Когда у тебя отнимают новорождённого, то ничего этого нет. В памяти остаётся лишь его плач. Ты слышишь этот крик, и у тебя необратимо срабатывает инстинкт.

***

Прошлое… — Мне понравился твой дядя. — Сказала я. Мы сидели за столом в просторной кухне друг напротив друга. Лёша ел пирог, закатав до локтя рукава рубашки, а я воображала, что буду встречать его с работы вот так каждый вечер. Интересное, надо признаться, ощущение. — Он не особо разговорчивый и довольно замкнутый, если честно. По молодости был разгильдяем, потом ушёл в армию, стал серьёзнее. После службы дядя Игнат долгое время работал инструктором по подготовке бойцов элитных подразделений, потом рассчитался и поселился в уединении. Кроме моего отца мало кто находил с ним общий язык. Он — одиночка. — Поэтому ты его и пригласил работать к себе? Лёша посмотрел на меня и пожал плечами: — Он толковый, а нам нужен был кто-то, кому можно доверять. — Я всё никак не пойму, а чем именно ты занимаешься? — Всем, что приносит деньги. Торговля, производство, сдача помещений в аренду. Иногда мы скупаем акции компаний и их долги у кредиторов, чтобы потом через суд получить право на активы. — А… Разве это законно? — Встревожилась я. — Это ведь рейдерство, правильно говорю? — Конечно, законно, Полин. Никаких силовых методов, всё это осталось в девяностых. У нас с Яром всё чисто. Да, владельцы компаний не всегда согласны с тем, что управление их капиталами переходит в наши руки, но, если разобраться, без нашего участия их предприятия вряд ли бы выплыли. Недовольных и обиженных хватает, но в целом наше вмешательство я рассматриваю, как помощь их бизнесу. Не нужно использовать хитрые схемы, чтобы обмануть государство, а так, считай, они делают хуже только себе. Используя эти схемы и ошибки в документах, к ним проще подобраться. — Ты меня пугаешь, Лёш. — Ты чего? — Улыбнулся он. — Тебе не о чем переживать. — Он встал, вымыл руки, вытер их полотенцем, подошёл сзади, наклонился и обнял меня за плечи. — Я обещаю, что не буду больше рисковать. — Его губы коснулись моей шеи. — К тому же, сейчас одно из наших новых предприятий начнёт производство уникальных комплектующих, за которым выстроится очередь из желающих заключить контракт на поставку. Это станет большим рывком для нас. — Тебе что, недостаточно денег? — Я повернулась и посмотрела на него. — Мне достаточно, но Яру трудно остановиться. Он чувствует азарт и постоянно бросает вызов самому себе — смогу, не смогу. А мы с ним всегда поддерживаем друг друга. Мы как братья, понимаешь? Тихий океан его глаз немного успокоил меня. — Понимаю. — Кивнула я. — Он ревнует меня к тебе. — Улыбнулся Лёша. — Ни одна девушка никогда не занимала такого важного места в моей жизни. Я знаю Ярика сто лет. Уверен, он перебесится и поймёт, что наши с тобой отношения никак не отразятся на моей с ним дружбе. Но если он ещё будет тебе грубить, обязательно скажи мне, ладно? — Угу. — Я поцеловала Лёшу, чтобы не смотреть ему в глаза. — Твоя дядя считает Ярослава озлобленным волчонком. Так он мне сегодня сказал. — Таким он и был, когда поселился здесь много лет назад. — Он жил в этом доме? — Да, около полугода. Поэтому дядя Игнат и запомнил его таким. Но Яр изменился. Он вырос, стал увереннее в себе, обрёл силу. Ему больше не нужно ничего никому доказывать, не нужно отвоёвывать у жизни свой кусок хлеба. Он делает это скорее по инерции. — Похоже, ты очень дорог ему. — Сдержанно сказала я. Внутри у меня всё сжалось. — Да. — Кивнул Лёша и оставил на моей шее след от ещё одного поцелуя. — И тебя он тоже полюбит, я уверен в этом на сто процентов. Я сжала его руки и закрыла глаза. Нужно было сказать всё прямо сейчас, но у меня не хватало духу. — Послезавтра мы идём на презентацию нашего нового продукта, Дронов устраивает шикарный банкет. Думаю, это будет отличной возможностью для вас с ним пообщаться и найти общий язык. Как тебе идея? — Если ты хочешь, я это сделаю. — Тихо сказала я. — Если не хочешь, мы никуда не пойдём. — Лёша обнял меня крепче, наклонился и поцеловал в нос. — Это ведь твоя работа. — Но я не хочу тебя заставлять. — Он погладил мои плечи. — Если тебе не комфортно… — Всё в порядке, — улыбнулась я. Встала и нырнула в его объятия, чтобы хоть на миг, но заглушить жалобный писк внутреннего голоса, призывающего меня бежать, куда глаза глядят. Бежать, пока еще не поздно.

***

— Ну, как? — Я остановилась на нижней ступени лестницы. — Не слишком? Лёша, который за секунду до этого разговаривал с бригадиром строителей, чуть не потерял челюсть. — Полина… — Он часто заморгал и даже прочистил горло: — Простите, — спешно бросил строителю и подошёл ко мне. — Полин, это… — По-моему, слишком открытое, — смутилась я. Платье, которое мы купили вчера в одном из дизанейрских шоу-румов, смущало меня не только ценой, но и откровенностью: нескромное декольте, открытые плечи, чересчур плотное облегание в области талии и бёдер. Всё это не слишком способствовало тому, чтобы я чувствовала себя в нём уютно. — Открытое? — Нервно рассмеялся Лёша. — Да оно закрывает всё самое интересное ровно по границам дозволенного! У меня фантазия сейчас разыгралась так, что стало жарко… — Перестань меня смущать, — я потупила взгляд и прикрыла плечи прядями волос. Мне впервые пришлось надеть платье без бюстгальтера — просто потому, что ему не было под ним места! Разве этого не достаточно, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке? А тут ещё и каблуки — попробуй устоять на таких! Шпилька длинная, тоненькая, острая — оставаться в таких в вериткальном состоянии уже целое искусство, не то что ходить по скользкому полу. — Ты выглядишь божественно, Полин. — Взял меня под руку Лёша и повёл к выходу. — Я уже ревную тебе ко всем мужикам, которые будут сворачивать на тебя свои шеи. — Глупости, — сказала я. Но всё же, поёжилась. Меньше всего мне хотелось оказаться сейчас под взглядом одного из них. — Стой, я не обговорила с бригадой особенности начала работ, — спохватилась я уже у машины. — Не переживай. — Лёша открыл мне пассажирскую дверь. — Я обрисовал им фронт работ на этаже, они начнут с того, что вынесут всю мебель из комнат и изолируют окна плёнкой. — Не представляю, как ты мог доверить мне свой дом, — покачала я головой, — если уж сборы на банкет выбили меня из колеи, то, что можно дальше ожидать от такого дизайнера? — Ты возвращаешь душу этому дому, разве может быть что-то важнее? — Он помог мне сесть внутрь. — Ты сильно рискуешь, Лёш. — Я получаю удовольствие от процесса! До ресторана пришлось добираться больше полутора часов. Я всё никак не могла расслабиться и потому едва не сгрызла свой скромненький и без изысков самодельный маникюр. Обкусала все заусенки, изорвала зубами изнутри щёки, вспотела. — Тебе холодно? Жарко? — То и дело интересовался Лёша, пытаясь отрегулировать кондиционер. — Душно? Не могла же я ему признаться, что ужасно нервничала? И что мечтала бы оказаться сейчас в любом другом месте, только не в ресторане, где будет жуткое белобрысое чудовище, которое зовётся его другом.

***

Автомобиль остановился у входа, мы вышли, и Лёша бросил ключи парковщику. Здание оказалось огромным, оно выглядело поистине помпезно: стеклянные стены в пол, каскадные лестницы, море зелени, хрусталь и позолота в интерьере. Здесь можно было не только отпраздновать какое-нибудь торжество, но с легкостью провести театрализованное представление человек на пятьсот. — А вот и Яр! — Радостно заключил друга в объятия Яр. Я невольно вздрогнула. Чудовище было в темно-синем костюме, оно благоухало терпким парфюмом, а его короткие светлые волосы и были идеально уложены. — Полина, — поспешив высвободиться из его объятий, шагнул ко мне Дронов, — рад приветствовать. Он взял мою руку и поцеловал. Поцеловал! При этом смотря своими серыми глазами прямо в мои. Столько желчи и ненависти во взгляде я не видела ни у кого прежде и едва не зажмурилась, когда его губы коснулись моей кожи. Словно ядовитая змея скользнула по тыльной стороне моей ладони. — Привет Яр, — прошептала я, отдёргивая руку. И тут же вспыхнула, обнаружив, что он бросил прищуренный взгляд в моё декольте. — Опаздываете, — пожурил он друга с широкой коварной улыбкой. Толкнул массивную дверь, впустил нас и сам вошел следом. Тут же на наши головы обрушился шум музыки и голосов. Примерно две сотни гостей уже заняли свои места, и ещё несколько десятков слонялись по залу, общаясь друг с другом. — Наш столик там, у сцены. — Лёша подставил мне локоть. Я с удовольствием взяла его под руку, расправила плечи, и мы пошли через зал. Огромные зеркала создавали иллюзию ещё большего простора в зале, поэтому мне казалось, что я иду по прекрасному дворцу. Взгляды многих присутствующих были направлены на нас, а каменный пол был таким скользким, что мне приходилось четко контролировать каждый свой шаг. Колонны, напольные вазы, статуи, дорогие материалы — всё это поражало воображение. Оттенки водной стихии — белый, голубой, серебро, золото, всё это создавало необычные переливы на каменной поверхности, что казалось, будто мы идём по блестящему на солнце пруду. — Алексей Иванович, мы уже начали переживать, — вдруг выросла перед нами какая-то тощая брюнетка с невыразительным лицом и выдающейся грудью, обтянутой в вульгарное фиолетовое платье с широким вырезом. — Ирина, знакомьтесь, это Полина, моя невеста. — Сдержанно сказал он. У меня пересохло в горле, а брюнетка чуть не выронила папку из рук. — З-здравствуйте, — наконец, выдавила она, протягивая мне ладонь. — Приятно познакомиться. — Кивнула я. А в голове стучало: «Невеста! Невеста?!» — Пусть начинают, — распорядился Лёша.

***

Он усадил меня за столик, и только после этого брюнетка сообразила, что ей пора бежать куда-то за сцену. — Кто это? — Спросила я. — Где? — Не понял сначала Лёша. — А, ты про Ирину? Это наша новая секретарь. Точнее, не наша, а Яра. Не знаю, где он её откопал. Он их пачками меняет: я не успел ещё к старой привыкнуть, а тут уже новая. — Понятно. — Прости, я отойду, нужно поздороваться с важными людьми. Пока официанты разливали напитки, я не отрывала взгляда от Яра и Лёши. Сразу было видно, что люди боялись Дронова: общались не столько из уважения, сколько из страха. Они заискивали и смеялись, даже если на их лицах в этот момент было написано небрежение. До меня долетали обрывки деловых разговоров Лёши с партнёрами, а от Ярослава слышался лишь его хриплый красивый смех. Он вёл себя распущенно и избалованно, бесцеремонно хватал женщин за любые части тел, а те лишь разыгрывали возмущение, проходя мимо и посылая ему недвусмысленные знаки вроде воздушных поцелуев или подмигиваний. А вот мужчины — те сразу замолкали, стоило ему лишь открыть рот. Они слушали Дронова, точно завороженные: он производил на них эффект оцепенения, внушал им суеверный страх. Прямая спина, волевой подбородок, хищный, самоуверенный прищцренный серебряный взгляд и бугрящиеся под тканью рубашки мышцы — всё это действовало на них, как взгляд удава на кроликов. Они кивали, заискивали, невольно пятились назад, если он делал шаг, и смеялись, даже если им было не смешно, в ответ на его шутки. Яр определенно знал, что его считали психом и боялись. Он наслаждался этим. Ощущение неограниченной власти и безграничного влияния на людей возвышало его над всей этой толпой лебезящих псевдо-обожателей. — Налей моей девушке шампанского! — Обратился к официанту Лёша, вернувшись за столик. Он сел рядом со мной и сжал под столом мою ладонь. — Прости, что заставил ждать. — Всё нормально. — Улыбнулась я. Турбинов познакомил меня по очереди со всеми гостями, что сидели за нашим столиком. Мужчины и женщины старательно улыбались мне, но, если честно, я не запомнила ни их имён, ни рода занятий. — Кто все эти люди? Ваши партнеры? — Шепнула я Лёше на ухо. — Партнёры, сотрудники наших предприятий, чиновники. Есть даже конкуренты. Официант налил в мой бокал шампанского. Я подняла глаза и заметила, что Дронов сверлит меня своим орлиным пронзительным взглядом. Нет, даже не сверлит — буквально препарирует заживо. От такого взгляда не просто ощущаешь дискомфорт — чувствуешь себя раздетой на глазах у сотен людей. — Похоже, тебя тут все уважают. — Сказала я, поворачиваясь сразу к Лёше избегая блондина. — Или делают вид. — Играя бровями, заметил он. — В большом бизнесе нужно держать лицо даже при плохой игре. — Лёша кивнул в сторону Дронова. — Видишь того бородатого толстяка рядом с Яриком? Это один из наших поставщиков. Они довольно мило общаются, но он ненавидит Яра. — Почему? — Потому, что вынужден принимать правила его игры. Если он не будет поставлять комплектующие по нашим условиям, то не будет поставлять их никому и никак, он просто разорится. — Ничего себе. Мы чокнулись бокалами. Я продолжала искоса поглядывать на чудовище. Он здоровался с мужчинами, бесцеремонно похлопывал их по плечу или легонько ударял по щеке — будто бы в шутку, и взрослые, уважаемые люди вынуждены были держать при этом лицо и улыбаться, потакая его невоспитанности и ребячеству. Наконец, на сцену вышел ведущий и стал что-то говорить о деятельности фирмы, а я смотрела на брюнетку, которая, покачивая бёдрами, подошла к Яру и, судя по языку тела, пригласила его вернуться за столик. Тот по-хозяйски обнял её за талию и притянул к себе, точно куклу. Девицу явно устраивал такой расклад, она захихикала, но сопротивляться не стала. Спустя минуту Дронов извинился перед мужчинами, шлёпнул Ирину по заднице и направился к нашему столику. Меня словно обожгло, когда он в очередной раз поймал мой взгляд. Я поспешила отвернуться. — За тобой поухаживать? — Вдруг раздалось за ухом его хриплое. Меня словно током прошило. Этот гад наклонился ко мне сзади и издевательски сверкал своими клыками и искрил серыми глазами. — Нет, спасиб. — я не успела договорить, как блондин подлил мне шампанского. — Что-то ты, Турбинов, так заслушался вступительной речью, что забыл про свою девушку. — Усмехнулся он, хлопая его по плечу. Лёша показал ему жестом, чтобы не загораживал вид: — Ты бы сел на своё место, дамский угодник. Ярослав в шутку ударил его в грудь, обошёл столик и сел на место. К несчастью, оно оказалось как раз напротив меня. Я сидела, не в силах поднять взгляда. Кусок в горло не лез, а бокал взять было страшно — тот непременно задрожал бы в моих нервных пальцах. — Полина, — сказал Дронов, наклоняясь на стол и проникая очами в мою душу. Он говорил тихо и спокойно, но тон его голоса действовал на меня, словно оглушительный рык. Мне стало душно, в лицо бросился жар. — Да? — Спросила я, нехотя поднимая на него глаза. — Может, расскажешь о себе что-нибудь? А то мы так мало про тебя знаем. — Его ухмылка вызывала во мне давящее ощущение безысходности. — Например? — Я посмотрела на Лёшу в поисках защиты, но тот увлечённо слушал речь ведущего. — Например, чем ты жила до встречи с Лёшей? — Яр понизил голос до вкрадчивого, сексуального несмотря ни на что шёпота. — Или с кем? — Его глаза как острые иголки впились в меня. Я напряглась, чувствуя, как холодные мурашки пробираются по моей груди к горлу, но, к счастью, меня спас мой спутник: — Яр сворачивай разговор, идём на сцену, нас приглашают. Он встал и кивнул другу. Присутствующие зааплодировали. Дронов нехотя поднялся, и они вместе прошествовали к микрофону. Я залпом осушила бокал и прижала его к горящей щеке. Лёша что-то говорил про новые горизонты, про большую ответственность, перспективы, а я видела лишь чудовище, которое держало меня своим прищуренным взглядом, точно тисками. Его серые глаза упирались в меня, будто холодное лезвие ножа в горло, и у меня не было сил даже пошевелиться. Наконец, ему дали слово. Ярослав взял микрофон, и как по щелчку на его лице зажглась яркая улыбка. Он шутил, рассказывал истории из жизни и завуалировано бросал угрозы конкурентам. Настоящий недоделанный мафиози. Меня аж затошнило от его самовлюбленности и презрительного высокомерия и актёрской игры. Над залом громом раздались аплодисменты, и мужчины спустились вниз. Лёша сел за столик и наклонился к моему уху: — Самое сложное позади, теперь можно расслабиться. Ты чего не ешь? — Я… я тебя ждала. — Алексей Иванович, давайте выпьем за ваш успех! — Поднялся один из наших соседей по столику. — Конечно, Роман Георгиевич, — согласился Турбинов. — Это большой шаг вперёд для нашей компании! — Да, конечно. Зазвенели бокалы. Я осторожно обернулась через плечо. Спустившегося со сцены Дронова атаковали какие-то девицы. Одна повисла на его руке, другая на плече. Ведущий продолжать говорить в микрофон, но никто его уже не слушал, повсюду звенели столовые приборы. — Позвольте вас поздравить, Алексей Иванович! — Раздавалось со всех сторон. На Лёшу сыпались вопросы, пожелания, поздравления. Он терпеливо отвечал каждому, жал всем руки, чокался бокалами. — Я отойду. — Бросила я, поднимаясь из-за стола. — Угу. — Кивнул Лёша. Мне срочно нужно было освежиться. Скользнув в коридор, я отправилась искать дамскую комнату. Вышагивая среди зеркал не уставала удивляться своему отражению: вроде та же провинциальная девчонка, те же длинные локоны, упрямый взгляд, веснушки, но платье и каблуки преображали меня практически до неузнаваемости. А, может, я, и правда, уже не знала, кто я такая, и кем теперь стала? — Подскажите, пожалуйста, — обратилась я к администратору. — А где… — Дальше по коридору. — Указал он. Наконец, я заметила дверь с указателем, толкнула её от себя и чуть не потеряла равновесие. Кто-то грубо втолкнул меня внутрь и с размаху закрыл дверь. С трудом удержавшись на ногах, я обернулась и отпрянула. Это был Ярослав. Его глаза пылали звериной яростью, а лицо кривилось презрительной брезгливостью.

***

От лица Ярослава. Появление этой дешёвки вывело меня из себя. Конечно, я понимал, что Лёха притащит её с собой, но не предполагал, что так остро отреагирую на это. Наверное, всё дело было в том, что я теперь знал о ней всё, и мои демоны стремились поставить её на место, унизить, уничтожить. Они хотели сожрать её живьём. Эта мразь выпорхнула из машины, будто какая-то королева. Шикарное платье, стройные ноги, матовая кожа без единого изъяна, длинные, шелковые светлые локоны, струящиеся по оголенным плечам. Болезненный стояк, с которым я проживал последние дни снова напомнил о себе тупой, тянущей болью. Эта Полина заводила меня, сводила с ума и отчаянно раздражала. Бесила! Наверное, она думала, что прикроется дорогими тряпками и подарками моего друга, и никто не поймёт, откуда она, и чем прежде занималась? Но я по-прежнему видел в ней лишь замарашку, которая удачно вцепилась в обеспеченного мужика и талантливо дурит ему башку. И я собирался открыть Лёхе глаза. Друг подал ей руку, и мне пришлось нацепить маску, чтобы не выйти из себя раньше времени и поприветствовать их. Я даже открыл перед ней дверь, и девчонка, увидев меня, подобралась, точно затравленный зверёк. Мне нравилось, что она всё понимает, что боится меня. Полина шла по залу, оглядываясь по сторонам и едва не шарахаясь от вида здешней роскоши. Мадонна среди блудниц, ей-богу! А ведь какая талантливая игра, какое шикарное представление! Жаль, что всего лишь представление. Девчонка умело разыгрывала робость и кротость, и было в этом что-то неуловимо притягательное, отчего у меня учащался пульс. — Полина, — не выдержал я того, что она намеренно отводила взгляд в сторону, едва мы сели за стол. Наклонился вперёд. — Да? — Её голос прозвучал еле слышно. Большие янтарные глаза испуганно посмотрели на меня. От этой наигранной, фальшивой невинности у меня сбился весь настрой. — Может, расскажешь о себе что-нибудь? А то мы так мало про тебя знаем. — Решил поиздеваться я. Мне срочно требовалась ответная реакция от неё. Хоть какая-нибудь. Я должен был видеть ту лживую мразь, которую она так отчаянно прятала от Лёхи. Мне нужно было придавить её, сжать посильнее, чтобы заглушить в себе любые человеческие чувства, которые рождались при взгляде на неё. — Например? — Её взгляд скользнул по Турбинову, но тот был полностью захвачен торжественной речью ведущего. Лёха шёл к этой цели слишком долго и упорно не для того, чтобы в момент триумфа пропустить хотя бы одну деталь. Мне же было плевать на все эти пафосные речи и пускание пыли в глаза присутствующих. Мой интерес был прикован исключительно к моей новой игрушке, которая так старательно строила из себя невинную овцу. — Например, чем ты жила до встречи с Лёшей? — Мне нравилось заставлять её нервничать. Я видел, что от моих слов её бьёт током, и получал удовольствие. — Или с кем? Она побледнела, заёрзала на стуле, задышала тяжело, но совсем некстати друг соскочил с места: — Сворачивай разговор Яр, идём на сцену, нас приглашают! Твою мать! Я был так близко. Так плотно подобрался к тому, что изводило меня эти несколько дней. Эта лживая деревенщина похотливо извивалась в моих руках в каждом моём сне. Я видел её грудь сквозь прозрачную, влажную ткань майки и видел её в тонких, изящных кружевах. Я видел её ладное, хрупкое и такое красивое тело во сне и наяву — в дорогих тряпках, в обносках и абсолютно обнажённым. Я бредил ею и ничего не мог с собой поделать. Даже сейчас, глядя на это платье, я видел не ткань, а торчащие твердые соски под его тканью, и мой член бессовестно наливался кровью. Я представлял, как буду вдавливать её в матрас, как буду вдалбливаться в её упругое, стройное тело, как буду видеть её распахнутые глаза, слышать её стоны. И мне безумно хотелось замарать эту Полину собой, чтобы она больше не старалась казаться всем такой чистенькой и непорочной. — Идём! — Позвал Лёха. И я едва не ударил кулаком по столу. Облизал губы и стиснул зубы и прошествовал за ним. Даже поднимаясь по ступенькам, я всё ещё видел её лицо. А когда поднялся на сцену, сразу выхватил её взглядом из толпы. Девица смотрела на меня гордо, смотрела с вызовом и, очевидно, полагала, что расстояние, разделяющее нас, её спасёт. Но это злило меня только больше. Кажется, я произнёс какую-то речь. Зал даже разразился смехом. Я улыбался камерам, благодарил сотрудников и коллег, обнимал друга, позируя для фотографий, а в мыслях в это время стучало: «Полина. По-ли-на». Это имя проросло во мне, как сорняк, оно въелось в кожу, стучало в висках и не давало покоя ни днём, ни ночью. Я ненавидел эту Полину и завидовал им с Лёшей. Я злился на него за то, что он встретил её первым, и что сразу бросился строить из себя рыцаря. Мне хотелось доказать ему, что она — как все. И хотелось, чтобы он не приближался к ней, чтобы не касался её, потому что она — моя. И я как чёртов больной, одержимый ублюдок не мог думать больше ни о чём, кроме этой потаскухи. И как только она исчезла из поля зрения, извинился перед мужчинами, разогнал этих тупых идиоток, которые пытались вешаться на меня, и пустился по её следу. Я слышал её шаги в конце коридора. Каблучки цокали по каменному полу, и моё дыхание учащалось. Я приходил в азарт от этой охоты, и моя кровь закипала в венах. — Подскажите, пожалуйста, — прозвенел её голосок. И я вспомнил её смятение и робость при нашей прошлой встрече, увидел блестящие капельки на дрожащих ресницах, щёки с влажными дорожками от слёз, лихорадочно трясущиеся от испуга хрупкие плечи. Вспомнил тот поцелуй, которым я заткнул её рот, и как она неуклюже сопротивлялась, пытаясь не отвечать мне. И мне захотелось повторить это немедленно. Её страх заводил сильнее любых изощренных ласк любой из шлюх, что бывали со мной раньше. — Дальше по коридору, — сказал ей администратор. Я притормозил, чтобы дать ей фору, а затем нагнал в несколько шагов и буквально втолкнул в уборную. Девчонка едва не слетела с каблуков, испуганно обернулась и застыла, с ужасом наблюдая, как захлопывается дверь — единственный её путь к спасению. — Что… — Она стала испуганно отступать. — Что ж ты бежишь от меня, Полина? — Прорычал я, приближаясь. — Не подходи Дронов, я буду кричать. — Её голос дрожал. Янтарные глаза потемнели до оттенка аппетитного тирамису. Я был шокирован тем, насколько глубокими и чистыми они казались в этот момент. В паху от напряжения запульсировало, и мне захотелось поставить её на колени, чтобы стереть эту чистоту из её взгляда. — Никто тебя здесь не услышит. — Помогите! — Крикнула она и затряслась, вжимаясь в стену. — Ох, помогите, помогите, да! — Рассмеялся я, нависая над ней. — Что тебе нужно Яр? — Девчонка выставила перед собой ладони. Как будто эти крохотные маленькие ладошки могли стать для меня препятствием! — Догадайся Лебедева. — Ухмыльнулся я. — Если ты тронешь меня хоть пальцем, я всё расскажу ему! От запаха её волос у меня пересохло в горле. Волна ледяных мурашек прокатилась по телу. — Вот так? — Оскалился я, проводя пальцем по её щеке. Девчонка закрыла глаза и скривила лицо так, будто собиралась разрыдаться. Её плечи буквально заходили ходуном. — Смотри мне в глаза. — Приказал я. — Так, спрашиваю? И мой большой палец описал дугу на её щеке. — Я всё ему расскажу… — Всхлипнула она. — Да? — Я дёрнул её на себя и развернул лицом к стене. — Я знаю о тебе больше него и тоже могу рассказать. — Не надо! — Простонала она, пытаясь вырваться. Но я уже вдавил её в холодный кафель щекой и прижался грудью к её спине. Меня выламывало, душило, разрывало на части от запаха её кожи. И я терял контроль, ощущая под собой жар её тела. — Пусти Яр! — Тогда мы сейчас вместе выйдем и всё расскажем Лёше, да? — Прошептал я, сильнее сжимая её тело руками. Полина барахталась, визжала, хныкала, но чем больше она сопротивлялась, тем крепче сжимались тиски моих рук. — Отморозок! — Прошипела она. Мои пальцы сжались на её затылке и стиснули волосы. — Всё верно. — Я зарылся носом в её волосы и жадно потянул ноздрями воздух. — Может, расскажешь, сколько таких отморозков было у тебя до меня, недотрога? Девчонка свела ноги, чувствуя, как моя правая рука пробирается ей под юбку. Я слышал её прерывистое дыхание, жадно впитывал каждый её всхлип и сильнее прижимался пахом к её круглой попке. — Давай, покажи мне, как ты умеешь. — Выдохнул я. Нащупал под тканью платья мягкий бархат её кожи, скользнул выше и ощутил ладонью тонкое кружево трусиков. — Нет! — Дёрнулась она. — Убери, не надо… Но я переместил левую руку, которой держал волосы, на её грудь и сильно сжал. — Пусти… — Сначала покажи мне, как ты умеешь ублажать мужчин, Полина. Пальцы моей правой руки проникли под резинку её трусиков, скользнули к лобку и коснулись там, где было очень горячо. И влажно — это открытие буквально сорвало мне крышу. Легкое давление пальцев заставило девчонку выгнуть спину и простонать. Может, это были мольбы о помощи или жалобные всхлипы, я уже не понимал — глаза мне застелил пьяный туман желания. — Тебе нравится? — Спросил я хрипло. Подушечки моих пальцев скользнули вверх, а затем опустились ниже и нырнули в мягкую глубину. Застыли у самого входа. Это вызвало у девчонки острую реакцию: она забилась, пытаясь вырваться из моих объятий, до предела свела бёдра и резко дёрнулась назад, вынуждая меня убрать руку. — Скотина! — Взвизгнула она. И в этот момент кто-то постучал в дверь. — Пусти! — Полина всё-таки вырвалась и стала поправлять платье. Её лицо щедро покрывал алый румянец. — Закончим в следующий раз. — Тяжело дыша, пообещал я. Посмотрел на собственные пальцы и ухмыльнулся. — Ты ведь хочешь этого, да? Хочешь, девочка? В дверь снова забарабанили. — Сволочь! — Бросила Полина и метнулась в одну из кабинок. Щёлкнул замок. Я подошёл к двери и повернул замок. — Что за паника? — Улыбнулся девицам, которые тут же распахнули дверь. — Занято, девочки. — Ой… — Они аж расцвели. — Так женский ведь… — Да? — Удивился я, подмигнул им и вышел. Моё сердце колотилось в груди громко и звонко, точно набат. Я шёл, не чувствуя под собой пола, и ощущая лишь пульсирующую боль в паху. Не понимал, кто я, и чего хочу от этой Полины. Знал только одно — я её хочу.