Дьявол... Чудовище...

Настоящее. — Завтра уже будем дома, мой хороший. — Я провожу пальцами по его головке, по мягким светлым волосам на макушке, и на моё лицо невольно прорывается счастливая улыбка. Младенец сладко причмокивает во сне, и я, любуясь им, думаю о том, что теперь всё будет по-другому. Сын. Мой сын… Мне до сих пор не верится, что это произошло. Что я уже несколько дней мама. Мама! И рядом со мной на кровати сопит моё самое главное сокровище в жизни. Человек, которому я подарю всю свою любовь. — Ты такой красивый, — шепчу я ему, — с ума можно сойти. Мне кажется, что во мне так много чувств, что ими можно затопить целый город. Нет, всю Вселенную. Эмоции переполняют и хлещут через край, сердце колотится и растёт. Я сама — одно большое сердце, легкое, как воздушный шарик, готовое улететь в небеса. Подставляю палец в его ладошку, и малыш инстинктивно обхватывает её во сне. У него маленькие ровные пальчики и тонкие ноготочки. Всё хрупкое, точно игрушечное, но он держит меня так крепко, словно боится потерять. И я ощущаю его силу. Мой сын больше не в моем животе, он здесь — рядом со мной. Но я всё ещё чувствую, что мы — единое, неделимое целое. У нас одни на двоих мысли, одни чувства, одно дыхание. Он — самая полноценная частичка меня. — Ты так похож на папу, — хрипло произношу я. И мои дрожащие ресницы снова затягивает слезами. Мне не верится, что природа могла произвести столь совершенное создание. Он великолепен, и мне хочется рыдать от осознания того, что это я смогла подарить ему жизнь.

***

Вечером в нашу палату стучится медсестра и зовёт меня на осмотр. — Я думала, что утром посмотрят. — Говорю я, поднимаясь с кровати и поправляя больничную ночную рубаху. — Доктор заступила на смену и решила провести осмотр. — Бросает на меня уставший взгляд девушка. — Вы же сами просили выписать, вас пораньше, разве нет? — Да-да, — я всовываю ноги в тапочки. — А как же… — Смотрю на спящего в прозрачном кювезе Вячеслава. — Он же спит. — Глядит на меня, как на дурную медик. — Я так не могу. — Признаюсь я. Все эти ночи у меня не получалось полноценно спать, из-за того, что я слушала дыхание сына. Специально прикатила к своей кровати этот кювез и по десять раз за ночь вставала: проверяла его, поправляла валики из пеленок, которые подкладывала ему под спинку, чтобы он удобно лежал на боку. Я не знала, как называется эта сумасшедшая штука, которую ученые зовут простым словом инстинкт. Для меня это было какое-то дикое чувство отвественности, важности и зацикленности на человеке, почти на грани безумия: я ни на секунду не хотела отходить от своего дитя. — Да вы же быстро, — пожимает плечами девчонка в белом халате. Да что она понимает? Молодая ещё, сопливая! Я и сама немногим страше, но уже знаю, каково это: выносить в себе ребёнка, родить его в муках, а затем ощущать, будто ты пришит к нему невидимыми нитями. — Может, вы останетесь с ним? — Мнусь я, вцепляясь пальцами в край кювеза. — Господи… — закатывает глаза медсестричка. — Да отнестите вы его в детскую комнату! — Хорошо. — Соглашаюсь я. Видела я эту детскую комнату. И воспоминания не навеивали ничего хорошего. Десятки малышей в прозрачных кювезах, стоящих в ряд у стены. Все туго спеленатые, кричащие наперебой и оставленные без присмотра. Когда я пришла в себя после родов, первым делом встала и, покачиваясь, направилась искать своего сына. Нашла в конце отделения, в этой комнатке, куда посторонним вход был воспрещён. Пришлось долго ждать на звонок и слушать, как надрываются младенцы там, за дверью. Мне открыла хмурая женщина в белом халате, спросила, из какой я палаты, велела отправляться обратно и захлопнула дверь прямо перед моим носом. Всё, что я успела заметить, это кроватки с новорожденными за стеклом, в конце этой комнаты. Наверное, мне нужно было позвонить и нажаловаться мужу на здешние порядки, ведь он же платил им деньги за сервис и соответствующее отношение, но решив, что всё это делается работниками клиники из соображений безопасности, я решила не скандалить. Тем более, что женщина тут же появилась из-за двери — уже с моим Славиком на руках. Она проводила меня обратно и вручила сына. С тех пор и до этого момента мы с ним не разлучались ни на минуту.

***

И вот я снова иду в детскую комнату и вручаю медикам своего сына. Уже другая работница деловито подхватывает его и захлопывает передо мной дверь. Я бреду в смотровую, прокручивая в голове все виды опасности, которые могут грозить моему сыну: от того, что его уронят или застудят до того, что оставят без присмотра, и он срыгнет и подавится. И откуда только во мне эти мысли? Похоже, я действительно становлюсь сумасшедшей. — Добрый вечер, Полина. Проходите. — Улыбается доктор. Её помощница стелет на кресло одноразовую пеленку. — Здравствуйте. — Улыбаюсь я. Все мои мысли там — с сыном. — Как себя чувствуете? — Интересуется она. — На удивление, замечательно. — Признаюсь я, снимая белье. Устраиваюсь на кресле. — Ещё позавчера ощущение было такое, будто по мне проехался танк. — Так бывает всегда. — Смеётся она, приступая к осмотру. Трогает грудь, мнет живот, затем щупает меня изнутри. — Угу, угу. — Бормочет доктор, не обнаружив сгустков или чего-то подозрительного. — Ну, всё хорошо. Завтра утром ребёнка осмотрит врач, и поедете домой. Она вежливо улыбается. — А, может, сегодня можно? — Спрашиваю я, опуская вниз ноги. — Я бы позвонила мужу… Раз уж всё хорошо, как вы сказали. Врач переглядывается со своей ассистенткой. — Ну, хорошо. — Сдаётся она. — Только вы должны обещать мне, Полина, что если почувствуете себя плохо, если вдруг поднимется температура, или усилится кровотечение, то вы сразу вернётесь сюда. — Конечно! — Радуюсь я. — И позвоните мне на днях. Как раз придут результаты исследований. Всё что угодно, лишь бы не сидеть дольше в четырёх стенах. — Тогда я сейчас запишу для вас свои рекомендации. — Говорит женщина, снимая перчатки. Я уже не слышу её, все мои мысли рядом с сыном.

***

Забрав его из детской комнаты, торопливо направляюсь в палату. Кладу кряхтящий комочек в кювез, достаю из-под подушки телефон и спешно набираю мужа. — Да! — Радостно восклицает он. — Привет, Лёш, я так рада, что ты ответил! Слышно его шумное дыхание. Очевидно, он куда-то идет. — Я только прилетел, ещё в аэропорту. Как вы там? — Лёша, нас отпускают пораньше. Может, заберёшь по пути? — Правда? — Едва не задыхается он от счастья. — Да, я уже собираю сумку, приезжай. — Уже сажусь в машину. — Говорит он. Слышно, как хлопает дверца автомобиля. — Не могу поверить, что мы сейчас увидимся. Бросаю в сумку свою одежду и косметику. Напоследок оставляю памперсы и средства гигиены для малыша: они сейчас пригодятся для последнего переодевания. — А я не могу поверить, что, наконец-то, окажусь дома. — Выдыхаю. Тут хоть и сервис: отдельная палата, питание, телевизор, душ и прочее, но всё равно всё какое-то чужое, холодное. К тому же, я устала, и мне больше не хочется видеть лиц посторонних. Нам с малышом нужен покой. — Потерпи, любимая, я уже лечу. — Обещает Лёша. — Скоро мы будем вместе. Он знает, как я ненавижу больницы. — Жду, — говорю я и целую телефон на прощание. Славик, не дожидаясь, пока закончу сборы, открывает глаза и всхлипывает. Первое же движение собственными ручками и ножками пугает его настолько, что он заходится в отчаянном крике. — Я здесь, сладкий. — Умиляюсь я. — Сынок… Протягиваю ладони, беру сына на руки и прижимаю к себе. Он ещё совсем кроха, поэтому приходится помочь ему найти грудь. Когда малыш начинает сосать, меня вновь захлестывает какое-то необъяснимое чувство. Его запах, его голос, тепло и бархат его кожи — это самое волшебное из всего, что мне раньше приходилось ощущать. Славик ест и, кажется, смотрит на меня. Я понимаю, что в этом возрасте он не может видеть меня чётко, но для него сейчас самое главное — быть со мной рядом, ощущать тепло моей кожи, уют и безопасность. Я сажусь на кровать и долго наблюдаю за тем, как он старается. И меня распирает от гордости. Вот он — мой малыш. Моё будущее. Я покажу тебе весь мир, дам защиту от всех невзгод. Я всегда буду рядом, сынок. Через полчаса я кладу ребёнка на столик, меняю подгузник и надеваю на него белый боди с длинным рукавом и милую белую шапочку. Славик похож в ней на гномика, и поэтому я улыбаюсь. Заворачиваю его в одеяльце с вышивкой, которое подарила мама, и начинаю ходить из угла в угол, покачивая малыша на руках. Мы ждём выписку. Для Лёши это простая формальность, бумажка. Если захочет, он заберёт меня отсюда без всяких документов, стоит только захотеть. Но я ещё не привыкла к тому, что деньги решают всё, и моё воспитание не даёт мне решительности поторопить медработников. Я говорю мужу, что собираюсь, и он упрямо ждёт нас в холле. И вот заветная бумага у меня на руках. Я передаю сына сотруднице клиники, быстро переодеваюсь в простые, скромные нежно-голубые джинсы и вязанную серую кофту, которая теперь слишком широка для меня, и мы вместе выходим из отделения и спускаемся вниз. Моё сердце колотится, словно бешеное. Я ужасно волнуюсь, когда вижу мужа. Он в белой рубашке и строгих брюках — только что из деловой поездки. На его лице проглядывает щетина, а глаза сияют от счастья. В руках огромный букет красных роз. Лёша целует меня, протягивает цветы, и сотрудница клиники торжественно вручает ему сопящий голубой свёрток. Я прижимаю цветы к груди и с волнением наблюдаю за тем, как муж рассматривает нашего сына. По его лицу невозможно понять эмоций, поэтому меня начинает слегка лихорадить. Кажется, Лёша в шоке, и ему трудно дышать. У меня кружится голова, и я вгрызаюсь в щёку изнутри, чтобы не потерять равновесия. В этот самый момент супруг поднимает на меня взгляд, полный слёз, и дрожащим голосом говорит: — Он прекрасен. — Трясёт головой, снова смотрит на сына и бормочет. — Прекрасен, господи, он — копия ты, Полин. Я прерывисто выдыхаю и поправляю уголок одеяла с вышивкой. Прислонилась к плечу Лёши и закрываю глаза. Теперь мы втроём, и пусть так будет всегда. Больше нам никто не нужен. Я уговорю мужа уехать из Москвы в Питер, и всё останется позади. — Домой? — Спрашивает Лёша, целуя меня в макушку. — Домой. — Киваю я. Охранник открывает перед нами дверь, и мы спешим к большому черному седану, припаркованному прямо у входа. С неба накрапывает дождь. Через полминуты мы отъезжаем от здания клиники. Славик спит в люльке, установленной на заднем сидении. Рядом мы с Лёшей, по обе стороны от него. Муж не может оторвать взгляд от сына: сидит, склонившись над ним, и улыбается, разглядывает его черты. А я медленно погружаю нос в шикарный букет и глубоко вдыхаю аромат роз. Нежные лепестки приятно щекочут лицо. — Ты всё уладил? — Спрашиваю я, выныривая из сладкого запаха цветов. — Кажется, да. — С сомнением отвечает муж. Он тянется и берёт меня за руку. — В любом случае, я уже сказал Яру, что категорически против сделки с испанцами. Они — опасные люди, и могут оставить нас ни с чем. Лучше не рисковать и остаться при своём. — Когда ты сказал ему? — Осторожно интересуюсь я. Лёша поглаживает мою руку. — Вчера. — И что он? Муж нервно рассмеялся. — Дронов. Рвал и метал. Он считает меня безумцем, Полин. — Лёша печально усмехается и трясет головой. — Да как обычно. Но мне плевать, что он обо мне думает. Главное — это вы с сыном. — Ярослав грезит богатствами, и он не отступится. — Встревожено говорю я. — Это наше общее дело, и такие серьёзные вопросы решаем мы оба, поэтому Дронову придётся со мной считаться. — Твёрдо говорит Лёша. — Конечно. — Я прячу взгляд. Мы оба знаем, что Ярослав Дронов не смирится. Он чёртов псих, готовый пойти на всё, чтобы осуществить то, что задумал, и получить то, что, как он считает, ему принадлежит. А мы для него лишь кость в горле — единственные, кто мешает единолично управлять капиталами фирмы. И это меня пугает. — Я всё улажу, ты не должна об этом переживать. — Успокаивает муж. Я сжимаю его ладонь. «Если бы ты только знал, Лёша… если бы знал…» В лобовое стекло машины с треском и шумом бьет дождь. Настоящий ливень. Похоже, погода не слишком рада нашему возвращению. — Ты устала? — Скорее, утверждает Лёша, чем спрашивает. — Немного. — Приедем, и я сделаю тебе ванну. — Его рука перемещается выше и касается моей щеки. Лёша гладит моё лицо, и я закрываю глаза представляя что меня трогает другой человек, блондин со серым прищуренным взглядом. — Спасибо за этот подарок, Полин. Не знаю, чем заслужил его. И тебя. Такую восхитительную, настоящую женщину. Мне не хочется размыкать век. Мне стыдно что я заменяю все его внимание ко мне своей фантазией Яром, ничего не могу собой поделать. И я точно не достойна тех слов, которые он мне сейчас сказал. Это не про меня. Я не дотягиваю до этого, не заслужила. Но мы не выбираем кого любить всем сердцем и душой по-настоящему. Но это не отменяет того, что я по-уши перед своим законным мужем виновата. Пусть этот момент останется на паузе, мне в нём так хорошо, хоть всё это гадко и неправильно, с обманом. Наше молчание прерывает охранник, сидящий на пассажирском сидении справа от водителя: — Через минуту будем на месте, Алексей Иванович! — Отлично. — Отвечает муж, пытаясь рассмотреть хоть что-то за тёмными стёклами дорогого своего автомобиля. В эту секунду мои мысли уже в детской комнате, которую я оформляла для Славика собственными руками. Я представляю, как положу его в кроватку цвета слоновой кости, сяду рядом и буду любоваться тем, как сладко он спит, мой белоснежный ангел. — Что это? — Успевает произнести водитель, вглядываясь в тёмное пятно на дороге. И тут же мы слышим какой-то странный глухой звук. «Тыц, тыц». Всё происходит слишком быстро, поэтому я не успеваю понять, что это было. Перед глазами лишь успевает пронестись картина: водителя словно пришивает чем-то к креслу. Он дергается и падает головой на руль. Автомобиль начинает швырять по дороге, затем заносит в сторону обочины, туда, где обрыв, несколько раз переворачивает, а затем… наступает тишина. Это происходит в считанные секунды, но перед глазами проносится вся моя жизнь. Я инстинктивно вцепляюсь в люльку, но машину швыряет и дважды переворачивает. Уши закладывает криком, и не я сразу понимаю, что это мой собственный голос. Я кричу. Наконец, автомобиль замирает в каком-то странном положении: нас шатает, будто мы на корабле. Я не чувствую боли, ведь всё моё внимание приковано к ребёнку: тот сучит ножками и заходится в истошном крике. — Оставайтесь в машине! — Кричит нам охранник. Он достаёт оружие, открывает дверцу и с трудом выбирается наружу. — Как вы? — Ощупывает нас Лёша. — Помоги достать его, — бормочу я. Мои пальцы дрожат. — Я хочу взять его на руки. Тянусь к сыну, и в этот момент снова слышу с улицы эти странные звуки. Глухие, отрывистые. Звуки выстрелов. Моё сознание подсказывает, что нужно бежать. За рулём — мертвый водитель в неестественной позе, на любовом стекле — следы от пуль, там, рядом с машиной, Кто-то стреляет… «Он пришёл убить нас, как и обещал!», — наконец, понимаю я. Автомобиль накреняется сильнее, но Лёша уверенно говорит: — Всё будет хорошо. И в этот момент я понимаю, что хорошо уже ничего не будет. Потому что дверь с его стороны открывается, и снова раздаются эти хлопки. Тупое чёрное рыло пистолета выплёвывает в моего мужа три пули: две в сердце, одну в лоб. Даже умирая, Лёша пытается закрыть нас своим телом. Но я уже чувствую это: один удар приходится мне в грудь, он с силой гвоздит меня к сидению, и второй — в лицо, я пытаюсь отвернуться, но меня всё равно обдаёт жаром — будто языки пламени лижут лицо. На какое-то мгновение все звуки стихают, и я слышу только звук прибоя. У меня не получается пошевелиться, не получается вдохнуть воздуха. Сквозь склеенные кровью ресницы я ещё вижу, как удаляется от машины темная фигура, слышу крик собственного ребёнка и ощущаю запах роз, рассыпанных по сидению. Что-то горячее и липкое течёт по моему лицу, а в груди теснится адская боль, и почему-то не слушаются конечности. Не понимаю, сколько проходит времени: пара секунд или пара минут, но голоса снаружи вдруг становится громче, слышится мат. Я заставляю себя пошевелиться, мне нужно взять сына и бежать, пока они не вернулись добить меня, но у меня ничего не получается. Автомобиль скрипит, накреняясь ещё сильнее, и мне становится очень страшно. «Ну, же, давай, давай, Полина, вставай!» — Я сам! — Раздаётся до боли знакомый, мужской, хриплый голос от которого моё сердце всегда заходится в стук, а сейчас ещё больше… Я через силу посмотрела на мёртвого Лёшу который лежал, неживой, не дышавший, с пулей во лбу и открытыми глазами. Который всегда меня любил, который много чего для меня сделал хорошего. Мои глаза заслезились а грудь заходила ходуном, от всхлипов. Я стала плакать, своей кровавой дрожащей рукой я погладила его щеку, волосы шепча: — Прости меня за всё Лёша… Я виновата перед тобой, очень сильно… Это всё из-за меня… Прости пожалуйста… Лёша… Лёшенька… Прости… Я рыдая, захлебываясь говорила это, хрипела. Я трогала его, бегала по нему глазами. Я прощалась с ним. Я сняла своё обручальное кольцо и одела на его безымянный палец на котором было его, поцеловала его холодные руки и закрыла пальцами его глаза. — Спасибо тебе за всё… Я тебя люблю но не как мужчину, ты мне как родной человек, ты был моей семьей. Прости меня за все… Спасибо тебе за жизнь, счастье, за всё… За то что до последнего ты меня спасал и уважал, ценил, любил… Лёша… Я была никогда это не достойна… Прощай… Слёзы безостановочно бежали по моему раненному кровавому лицу, щипая не без того болезнные раны, своей солёной влагой. Я задыхалась от истерики и шока. Оторвавшись через силу от него и я вижу… Его бледные мужские руки. Сильные, красивые со светлым мужским волосом, которые ещё недавно сводили меня с ума, которые я любила целовать, его пальцы, брать их в рот и посасывать. «Нет, пожалуйста, нет! Не забирай его!» — моё сознание. Но они подхватывают младенца и вынимают из салона автомобиля. Я слышу, как Ярослав уходит, раздавая указания своим людям, и крик Славика удаляется вместе с ним. Меня рвёт на части от боли, и я из последних сил нащупываю ручку двери. Тяну, и, кажется, дверца поддаётся. Но в этот момент машина со страшным грохотом рушится вниз, в обрыв. Я лечу вместе с ней, но каким-то образом меня всё-таки вышвыривает наружу. Я цепляюсь за сук бедром, ударяюсь головой, плечом, затем падаю на мокрую землю. Дождь уже почти прекратился, но грохот падающей машины — нет. Последний яростный толчок, как скрежет консервной банки. Бах! И тишину вечернего леса разрывает мощный взрыв. Небо озаряют всполохи огня. Я вижу только их сквозь пелену кровавой маски на моём лице. Где-то над головой слышатся голоса порученных Дронова. Наверное, он сейчас доволен тем, что избавился от нас. Внизу — догорает автомобиль. Я лежу на спине и чувствую, как редкие капли дождя ударяются о моё лицо. Медленно закрываю веки. Это всё. Не знаю, сколько точно проходит времени прежде, чем чьи-то руки подхватывают меня и отрывают от земли.