Шепот будущего

Чимин глубоко дышал, каждый вдох был как последний, в холодном полумраке центрального зала системы Совета. Экраны огромных панелей управления сверкали, словно готовые разлететься вдребезги, когда он тянет за последние кабели, разрушая связь и отрезая защиту. Момент казался нереальным. Он чувствовал, как его собственный страх смешивается с адреналином, и каждое действие уносило его все дальше и дальше от этой опасной реальности. Дрожащими пальцами он проверил последнее соединение и убедился, что все каналы отключены. Система Совета пришла в упадок. Ее жестокая машина, работавшая против человеческой свободы, теперь лишилась своих щупалец и путалась в обрывках информации. Он совершил невозможное. И в этот миг, показавшийся ему долей секунды между ударами сердца, он почувствовал, что все это было не напрасно. Пока он здесь, его друзья в безопасности. Мгновенная тишина оказалась предвестником ужаса.  Позади него появились силуэты, словно возникшие из самой тьмы. На секунду у него возникло ощущение, что это просто Сокджин, что был рядом. Но он оказался в ловушке. Эхо шагов наполнило зал, каждый звук разрывал густой воздух, словно предвещая скорую гибель. Не успел он обернуться, как сильные руки обхватили его за плечи и повалили на холодный металлический пол. На его извивания и попытки сопротивляться ему отвечали лишь безразличной силой. Он почувствовал, как ему скрутили руки и надели на запястья холодные, металлические наручники. Он попытался закричать, но звук был оглушительным и растворился в пустоте. Его окружили солдаты, каждый из которых не проявлял ни малейших признаков сомнения, они просто выполняли свой приказ. Чимин боролся и выгибался, но тщетность его сопротивления становилась все более очевидной. В углу виднелась фигура Сокджина, стоявшего в стороне. Его лицо было холодным, а взгляд не выражал ничего, кроме обычной суровости. Его безразличие было невыносимым, словно весь этот момент — предательство, похищение, — ничего для него не значил. Чимин знал, что Сокджин — часть этого Совета, но до последнего надеялся, что тот поддержит его, что человек, так много сделавший для Тени Правды, не позволит этому случиться. Но сейчас Ким был молчаливым свидетелем, и олицетворением безразличия и презрения. С каждым мгновеньем Чимин терял силы, и его тело слабело под безжалостной хваткой. Сердце тяжело билось, словно пытаясь вырваться из груди, но все, что оставалось, — это ужасное чувство безысходности. А вдалеке погас свет на мониторе системы, бросив холодную тень на его лицо. Казалось, сама система насмехается над его попытками освободиться. В полумраке Чимин понял, что его надежда растаяла. Когда его вывели из холодного зала и усадили в машину, он смутно различил огромную тень здания Системы, исчезающую вдали. Скованные наручниками руки болели от вынужденного положения, он почти не чувствовал времени в пути, и каждое мгновенье наполняло его чувством отчаяния. Этот путь было бесконечным, как кошмар, от которого он никак не мог проснуться. Когда машина остановилась, его вывели из нее, ослепив светом серых ламп, и повели по коридорам. Все вокруг было стерильным, но холодным, без какого-либо человеческого тепла. Каждый шаг и звук отдавались оглушительным эхом, словно в пустоте, которая не оставляла ему шансов на спасение. Мрачные стены комнаты казались старыми, но тщательно отреставрированными, словно их цель была для того, чтобы подавить дух каждого, кто войдет в нее. Комната, которую выделили Чимину, была маленькой и плохо освещенной, и даже кровать казалась чужой и враждебной. Единственное узкое прямоугольное окно было заляпано грязью, словно отражая внутренний мрак этого места. От холода стен и бетонного пола по позвоночнику побежали мурашки. Жесткая койка, тонкое покрывало и тумбочка — единственное, что было в этой комнате. Здесь не было никаких личных вещей, ничего, что указывало бы на то, чтобы он чувствовал себя комфортно. Все говорило о том, что ему здесь не рады. Через некоторое время дверь внезапно открылась, и вошел отец. Лицо парня непроизвольно исказилось. При виде этого человека с надменным, властным, ледяным, ничего не выражающим взглядом, скрывающим гнев, его охватил холодный страх, смешанный с гневом. Чимину все в отце казалось чужим, как никогда. Его лицо было неестественным и пугающим, словно маска, в которой таилась всепоглощающая тьма. Отец не потрудился начать с приветствия — на его лице застыло выражение презрения, словно он смотрел не на сына, а на предателя и врага, который должен подчиняться. — Ты предал меня, Чимин, — холодно произнес он, в его голосе не было и намека на отцовскую любовь или прощение, только сдерживаемый гнев, кипящий внутри. — Ты отверг все, что я тебе дал. У нас был план, а ты решил разрушить то, что создавалось десятилетиями. Парень поднял взгляд, но в его глазах уже не было страха, в них отражались только боль и бесконечное разочарование. Он искал слова, чтобы защитить себя, объяснить, что он прав, что он больше не может поддерживать такую ужасную систему, где правда искажалась, где люди стали орудием в руках одного лидера. — Это неправда, — ответил он, чувствуя, что его слова звучат шепотом. — Я поступил так, как считал правильным. Эта система просто разрушает жизни. Отец яростно прервал его движением руки, словно каждый звук, издаваемый сыном, вызывал у него отвращение. — Правильным? — его голос приобрел насмешливый оттенок, еще больше нагнетая атмосферу в комнате. — Ты ставишь под сомнение мой труд и мои решения? Ты считаешь себя лучше меня? Из-за твоей глупости ты оказался в опасности, Чимин, и поставил под удар не только себя, но и меня. Ты не понимаешь, что все дело в контроле и порядке. Ты всегда был слабым. Слова отца были как острые грани, обжигающие и разрывающие изнутри. Пак чувствовал себя зажатым между стенами этой холодной комнаты, а еще больше — между границами того, кем он был и кем должен был быть в глазах отца. Все казалось таким неправильным. Словно весь его мир, все его убеждения рассеялись, как туман, и осталось лишь тяжелое чувство безысходности. Но он не собирался вновь меняться и, собрав оставшиеся силы, ответил:  — Я не предатель. И не могу участвовать в этом, отец. Я не хочу жить в мире, где все должны подчиняться Системе и, где жестокая власть искажает всю правду. Ответа не последовало, лишь застывшее молчание, которое угнетало его и заставляло чувствовать себя ничтожным. Отец снова отвернулся, его плечи вздымались от полного презрения и разочарования. Мир Чимина рухнул. Его отец медленно прошелся по комнате, словно пробуя новое безжалостное решение, и наконец остановился, сложив руки за спиной. Голос его был ровным, но с тяжестью, от которой у Чимина похолодела душа. — Чимин, ты больше не можешь уйти отсюда. Ты останешься здесь до тех пор, пока не станешь тем, кем должен быть, то есть пока твой разум и воля не обретут прежнюю цель. Этот центр восстановит тебя.  Каждое слово, сказанное отцом, казалось ему еще одним ударом, и цепью, тянущейся к его запястьям и лодыжкам, пытаясь приковать его к чужой воли. В комнате стало еще теснее, словно стены сомкнулись над ним, лишив его воздуха. У Чимина перехватывало дыхание, а сердце бешено колотилось, и с каждым мгновением он понимал, что происходит нечто ужасное. — Ты не можешь меня удерживать здесь! — взорвался он, срываясь на голос, полном возмущения и ужаса. — Ты думаешь, я просто подчинюсь? После всего, что ты сделал? В этот момент он вспоминал о своей матери, которая постепенно угасала под властью отца. Он помнил, как однажды она ушла и больше не вернулась, будто бы растворилась. И только несколько лет спустя, Пак узнал от старых слуг, что мать тоже была отправлена в этот же "оздоровительный" центр. Она пыталась противостоять Системе, но, оказавшись в центре, так и не вернулась домой. С тех пор, он никогда ее не видел, и каждый раз, при попытке спросить о ней у отца, тот уходил от этой темы, иногда грубо затыкая парня.  — Мама... она ведь тоже была здесь, — с горечью сказал он, — ты ведь уничтожил ее, как уничтожаешь сейчас меня. Слова парня разожгли его отца. На мгновение в глазах Сухо промелькнула тень гнева, а взгляд отразил подавленную агрессию, что была скрыта под маской контроля. Но его лицо снова стало непроницаемым, и он презрительно усмехнулся. Снова наступила ледяная тишина. Чимин чувствовал, как в груди поднимается ярость, а его собственный голос охрип. Слова отца, казалось, превратились в цепи, навсегда заперев его в этом месте, из которого он не мог выбраться. Не говоря ни слова, отец махнул рукой двум стоящим у двери врачам, одетым в белые халаты. Безликие фигуры, повинующиеся одной команде, тут же двинулись к парню. В их руках холодно блестели шприцы с прозрачной жидкостью, и Чимина охватила паника. Он знал, что это. Знал, что это лекарство подавляет силу воли и стирает эмоции, оставляя лишь пустую, покорную оболочку, которая больше не может сопротивляться. — Нет! Отойдите от меня! — он закричал, пытаясь освободиться, но холодные руки тут же схватили его за плечи, удерживая на месте. И в этот момент он почувствовал, как одна из игл вонзилась ему в руку. Словно ядовитый холод проник в его вены, истощая, подчиняя и парализуя ее силы. Веки тут же потяжелели, а мир вокруг начал расплываться в бессмысленных тенях и звуках. Но даже сквозь тускнеющую пелену сознания он слышал голос отца. Холодный и неумолимый, словно стальное лезвие вонзилось в самый центр его воли: — Пора осознать, что выбора у тебя нет.  С этими словами отец отвернулся, и дверь закрылась, оставив его в месте, где не было ни света, ни надежды. Последней ясной мыслью, пришедшей ему в голову, были страх и отчаяние: он оказался в ловушке, из которой никогда не сможет выбраться.

***

Словно очнувшись от сна, не принесшего ни облегчения, ни покоя, Чимин проснулся в холодной тишине, среди бледных стен и тусклого света потолочных ламп. Все здесь было продумано так, чтобы лишить его слабой надежды. Он медленно приподнял свое тело, все еще страдающее от последствий инъекции, а разум постепенно просыпался и восстанавливал цепь событий, которые привели его сюда. Поначалу он сопротивлялся, не желая принимать реальность, словно это всего лишь очередной кошмар, который рассеется, как только он откроет глаза. Но шли минуты, а комната оставалась все такой же мертвой и бездушной, и с каждым мгновением его сознание становилось все яснее и яснее, погружая его в осознание правды. Все события обрушились на него одной волной: захват, невозможность завершить операцию, жестокий взгляд отца, холодные руки врачей, державшие его, когда силы покидали его тело.  Он не смог завершить миссию. По его щекам медленно покатились первые горячие слезы, словно он сожалел о том, что ему пришлось испытать горечь поражения. Чимин пытался задержать дыхание, сдержать рыдания, но все внутри него разрывалось от боли и бессилия. Он подвел всех. Все рассчитывали на него. Он обещал им отключить систему, закончить этот этап, а вместо этого оказался здесь — в заточении, отрезанный от остального мира, и потерявший всякую связь с теми, кто еще сражается. Боль одиночества острая и преследующая. Каждый новый вдох становился тяжелым и мучительным, когда осознание своего поражения сопровождалось образами друзей, их лиц и надежд, которые он разрушил своим бессилием. Мысли о Чонгуке врезались в его сознание острее лезвия. Чимин чувствовал, как эта горькая и пугающая тоска заполняет пустоту в его душе. Он так по нему скучал.  В его памяти запечатлелась каждая деталь Чонгука: его взгляд — напряженный и холодный, и тепло, которое, казалось, просвечивало сквозь маску безразличия. Решимость и упрямство, с которыми он бросился в бой, его мужество — все это теперь казалось недоступным, далеким. Он помнил, как Чонгук обнимал его перед их планом. Как тепло его рук согревало, и эта последняя близость в воспоминаниях теперь была невыносимым напоминанием о том, что он потерял. Тоска по Чонгуку накатывала на него волнами, разрушая то, что осталось от его решимости. Руки дрожали, он слабо сжал их в кулаки и уставился на стену перед собой, понимая, что не может вернуться и даже дать ему понять, что случилось. Чонгук мог быть сейчас где-то в руинах города и искать Чимина. А возможно, он был полон ненависти, обвиняя его в предательстве или проклиная за проваленную миссию. Эта мысль разрывала сердце Чимина. Окруженный безликой пустотой, Чимин больше не мог сдерживаться. Его плечи сотрясались от рыданий, а часть кровати раскачивались под его руками. Его лицо было мокрым, слезы капали на тонкую рубашку и застилали глаза, но он не мог остановиться. С каждым всхлипом боль усиливалась, как и неизбежное осознание того, что он подвел тех, кто значил для него все. Особенно Чонгука, по которому он до боли скучал.  Тишина в комнате казалась еще более удушающей, когда он один остался наедине со своими мыслями.  Тяжелая дверь медленно открылась, скрипнув механизмами, словно подчеркнув царящую вокруг тишину. Чимин замер, затаив дыхание, не ожидая ничего хорошего. Он поднял голову, готовясь увидеть очередного молчаливого охранника, врача или, может быть, даже отца. Но стоило его взгляду упасть на вошедшего, как перед ним возникла знакомая фигура, заставившая сердце забиться быстрее. Это был Сокджин. На мгновение Чимин был ошеломлен этим зрелищем. Чувство абсолютного предательства затопило его разум, как будто все его эмоции были выжжены и раздавлены в одно мгновение. Накопившиеся страх, боль и отчаяние превратились в жгучую ненависть. Он почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. И, прежде чем он осознал, что делает, его тело уже двинулось вперед, а рука стремительно потянулась к Джину. Слезы гнева и боли текли по его щекам, когда он, забыв о собственной слабости, пытался ударить человека, который предал их всех. Чимин не мог смириться с мыслью, что Сокджин, который должен был стать его союзником, не только не помог ему, но и стал частью ловушки. Из которой, как теперь понимал Пак, ему не выбраться. Отчаяние вспыхивало в его груди каждый раз, когда он пытался нанести очередной удар. Чимин не мог сдержать своего разочарования и кричал во весь голос. Сокджин просто стоял на месте, не пытаясь ни защититься, ни убежать. Пак пытался ударить снова и снова, но в конце концов выбился из сил и прислонился к стене, задыхаясь, по его лицу текли слезы, а лицо исказилось от боли. Сокджин стоял перед ним, не в силах отвести взгляд. Выражение его лица было мрачным, а сам он выглядел расстроенным. Он медленно выдохнул и заговорил голосом, полным горечи и сожаления.  — Чимин... Я знаю... что предал, — его голос дрожал, а слова выходили тяжелыми, словно разорванными на части. — Но послушай меня. У меня не было выбора! Чимин поднял голову, стиснул зубы и почти закричал: — Не было выбора? — произнес он с сарказмом, смешанный с болью. — Ты так легко сдаешь меня, нас всех, и называешь это "не было выбора"? Да как ты можешь так спокойно об этом говорить?!  Сокджин тяжело вздохнул и сделал один шаг навстречу, но Чимин отвернулся, словно любое прикосновение причиняло ему физическую боль. — Мне пришлось сделать вид, что это я первый нашел, — продолжил Сокджин, глядя на него. — Совет следил за каждым моим шагом. И если бы помог тебе, они бы поняли, что я был с вами заодно. Думаешь, я этого хотел? Чимин, мне пришлось притвориться, чтобы не вызвать подозрений. Чимин стиснул зубы, подавляя очередной приступ ярости. Он не мог поверить в то, что только что услышал. Но в глубине души что-то заставляло его остановиться. Ненависть и гнев на секунду утихли, когда он заметил блеск в глазах Сокджина, такой знакомый и до боли честный. — Значит, все это... было лишь игрой? — прошептал Чимин, его голос был слабым, словно он был измучен всем пережитым. Сокджин молча кивнул, продолжая смотреть на него с искренним сожалением. — Да, — его голос был едва слышен. — Потому что я мог потерять возможность остаться и в будущем помочь вам, поэтому я не смог пойти против Системы в данный момент. Но я знаю, что это не оправдание, Чимин, — он сделал паузу, дрожащими руками прикрыв лицо. — Я предал твое доверие. Но я все еще с вами… поэтому, позволь мне исправить случившееся.  Чимин откинулся на спинку стула, и его чувства нахлынули с новой силой. Он хотел верить, что это правда, что Сокджин все еще тот, кто он есть. Но болезненное ощущение обмана продолжало терзать его, и каждая деталь и шаг Джина против него оставались в его памяти. Чувствуя, что все его тело слабеет и едва сдерживает нарастающую панику, он повернулся к Джину и уставился на него, надеясь получить ответ на свои вопросы. Ему казалось, что прошла целая вечность, что весь мир вокруг изменился, пока он находился в этом замкнутом пространстве.  — Как долго я спал? — спросил Пак, с трудом контролируя свой голос. Ему нужно было восстановить контроль, чтобы сохранить ясность мыслей.  Сокджин на мгновение задумался, изучая его состояние и подбирая слова, которые бы минимизировали боль. — Несколько дней, Чимин, — наконец ответил он, его голос был мягким, но с нотками беспокойства. — Это было необходимо. После того, что произошло, твое состояние требует отдыха. Эти слова заставили Чимина оторвать свой взгляд от Сокджина, и задуматься. Однако через некоторое время его страх за себя сменился более сильным чувством беспокойства за Чонгука. — А Чонгук… что насчет него? — голос его дрожал, но он должен был знать ответ на него. — Ты общался с ним? Он… в порядке? Сокджин хотел уйти от ответа, но понял, что Чимин должен знать правду. Он опустил глаза, глубоко вздохнул и спокойно сказал: — Нет, я с ним еще не связывался. Чимин, он совсем обезумел. Я слышал, что после  твоего исчезновения он собрал своих людей и обыскивает каждый уголок города. Он в ярости и не остановится, пока не найдет тебя.  Сердце Чимина сжалось, а в груди поднялась болезненная волна тоски, смешиваясь с гневом. Он представлял, как Чонгук идет по следу, возможно, попадает в ловушки и рискует жизнью ради него. Эта неопределенность становилась невыносимой. Он не мог оставаться здесь, под пристальным наблюдением, в то время как его друзья и Чонгук боролись с системой, пытаясь спасти его. — Джин, я должен выбраться отсюда, — твердо сказал он, вскакивая на ноги, словно ожидая, что решение приведет его к выходу. — Я не хочу здесь оставаться. Он ищет меня, и я не могу просто сидеть здесь и ждать. Сокджин покачал головой, стараясь сохранять спокойствие, но в его глазах появилась тень сожаления. — Это невозможно, Чимин. Здесь система до сих пор работает, на каждом углу смотрящие и камеры, — говорил он твердо. — Меня сюда пустили к тебе только после проверки, отобрав все личные вещи. Защита здесь лучше, чем в самом Совете, и как с этим разобраться, я без понятия, потому что доступ к ней есть только у твоего отца.  Эти слова прозвучали безнадежно, и на мгновение Чимин почувствовал, как в нем погас последний огонек надежды. Все, что он построил. Вся борьба, каждый шаг к свободе и возможности стать кем-то большим, — все это казалось разрушенным. Но он не должен сдаться. Он не мог позволить себе оставаться в плену, зная, что его ждут снаружи и готовы пойти на риск ради него. Чимин с трудом сдерживал дрожь, словно барьер его решимости начал трескаться. — Ты хочешь сказать, что это конец? И я должен сдаться? Сокджин смотрел на него, и в его глазах светилось что-то человеческое, словно он сам чувствовал боль и страх Чимина. — Нет, Чимин, — голос был тверд, но в его взгляде появилось нечто такое, что говорило о том, что он не намерен сдаваться. — Я найду способ. Возможно, это займет время, но я не оставлю тебя здесь одного.