Черное и еще чернее

      Лес. Темный, сырой, мрачный. Пустынный и лишенный жизни. Только ветки деревьев, практически лишенные зелени, качаются на ветру и цепляются друг за друга тонкими лапами. И даже жухлая листва под ногами практически не слышна.       Астарион не помнит, в какой момент оказался именно здесь. Что произошло, почему он так далеко от дома? Бледный эльф нервно выдыхает ртом, и небольшое облако пара поднимается вверх. Тут холодно. Невероятно, ужасно холодно. Среднему вампиру, практически лишенному нормального кровообращения, и без того несладко в любую непогоду, а он еще и без верхней одежды посреди мрачного и чертовски холодного леса. — Эй? Тут есть кто-нибудь?..       Это звучит нервно, неосознанно, будто мертвое пустое пространство чащобы вдруг посветлеет, потеплеет, а кто-то непременно выйдет навстречу. Побудет маяком губительного и спасительного одновременно света, и расскажет, что произошло, и как отродье вообще здесь оказалось.       «Во-первых, да не изопьешь ты крови мыслящих существ».       Астарион нервно оборачивается. До боли в костях и сухожилиях знакомый голос бьет по ушам, мозгам, самой сути. И так сильно тянет обратно, вопреки животному страху и дикой ненависти, что… — Хозяин?       «Во-вторых, да будешь ты повиноваться всякому моему слову».       Нутро реагирует подобно загнанной в клетку крысе. Убежать, скрыться, исчезнуть с глаз домой и заползти в самую неприметную щель. Пока не увидели, не схватили, не погнали на псарню на очередной высосанный из пальца и надуманный проступок. Бледный эльф прижимается к земле, наплевав на холод, сырость и мрак. Быть может, если спрятаться достаточно хорошо, то никто его не заметит?       «В-третьих, да не оставишь ты меня без прямого приказа».       Омерзительный тягучий зов хозяина становится все громче, зов становится практически невыносимым. Вампирское отродье протяжно воет, сопротивляясь зову, и сгибается пополам. Нет. Нет. Нет. Не сейчас, не снова. Никогда. Во время зова ноги всегда сами несут к хозяину, сознание туманит, и сопротивляться невозможно. Но сейчас, когда голос отбивает в барабанных перепонках, тело бледного эльфа все еще принадлежит ему. Иллюзия, поблажка или же благость судьбы? Нужно сопротивляться.       «В-четвертых, помни, что ты принадлежишь только мне».       И даже если на краткий миг такая благость, как свобода ударит в нос, то это будет стоить того, чтобы рискнуть. Содрать ногти на руках, искусать до крови губы, содрать кожу на ладонях, попасть обратно на псарню, но ощутить.       Хватит.       Сопротивляться.       Не подчиняться.       Проснуться.       «Просыпайся». — Подъем!       Астарион резко открывает глаза от громкого шлепка и судорожно выдыхает через рот. Кошмар? Он не помнит, когда последний раз вообще видел сны. Кажется, что в прошлой жизни, еще до обращения. Левая щека неприятно зудит, и бледный эльф делает вывод, что будили его самым варварским способом из всех возможных: пощечиной. — Что за черт? — Астарион тянется ладонью к горящей щеке, пытаясь сесть на…       Вампир хмурит брови и прикусывает нижнюю губу. Цепким взглядом мечется по пространству и пытается понять хоть что-то. Каменная кладка стен, холод, пронизывающий пол, небольшое количество соломы под неживым телом и прочные прутья решетки. Непохоже на темницы хозяина, так какого черта? Бледный эльф встряхивает головой, пытаясь привести мысли заторможенного разума в порядок. — Не люблю, когда орут без причины.       Вампирское отродье чуть вздрагивает от чужого голоса, звучащего прямо неподалеку. Определенно женский силуэт проявляется перед глазами чуть поодаль. Стоит, оперевшись спиной о прутья решетки открытой камеры, и что-то выписывает на кусок пергамента. Задумчиво, скрупулезно, чуть закусив щеку и иногда кидая мимолетные взгляды на вампира и обратно на лист для записей. Словно перед ней не бледный эльф во всей красе, а какой-то причудливый диковинный зверь.       Астарион окидывает изучающим взглядом незнакомку. Дроу, того самого возраста, который в эльфийских кругах принято считать неопределенным. Уже точно не юное дарование, но и еще не отмечена старческими морщинами, что выдают шестую-седьмую сотню лет. Сто пятьдесят или пятьсот? Разброс слишком велик, но спрашивать даму о точном числе нынче не принято.       Причина, почему вампир не увидел незнакомку сразу же, приходит на ум: она практически сливается с серостью темницы. Будто монохромное пятно, лишенное контрастов и ярких акцентов. Затаись недвижимо, не говори и не скреби грифелем по пергаменту — и вовсе пропадешь из поля зрения. Еще один цепкий оценивающий взгляд: для темной эльфийки она выглядит необычно. Усредненный шаблон «темно-серая кожа и белые волосы» здесь применить не выйдет. Кожа у наблюдающей за отродьем — светлая, больше похожая на гранит могильной плиты, а волосы — лишь слегка темнее. И даже привычные для темных эльфов красные глаза тут отсутствуют, замененные все тем же серым. Астарион промаргивается, пытаясь скинуть наваждение. Он точно видит мир во всех красках?       А это точно дроу?..       Не говоря ни слова, незнакомка отлипает от тюремной решетки и подходит ближе. Садится на одно колено, бесцеремонно нарушая хоть какое-то подобие личного пространства и заглядывая в глаза с нечитаемым для Астариона интересом. Бледный эльф, уже привыкший к постоянному нарушению личных границ, знает лишь тот интерес, что выражается в раскрасневшихся щеках, широких зрачках глаз и возбужденном дыхании. Этот же интерес — задумчивый, тягучий, словно что-то ищущий, и оттого слегка жуткий. Ощущение дискомфорта берет верх, и отродье отползает дальше. Что-то мерзко скрипит, и вампир опускает голову вниз.       На его ладони — крепкие кандалы, толстой, чуть проржавевшей цепью прибитые к каменной стене. Точно пленник. При непонятных обстоятельствах, в компании черт знает кого и утащенный непонятно для чего. Поймали по подозрению в убийстве Петраса? — Предупреждая все обвинения, — Астарион неловко прокашливается, надевая маску любезности и очарования. — Это был не я. — Что? — Того джентльмена в канализации убил не я, — с чуть большим нажимом повторяет вампир. — Какого? — Незнакомка на секунду изменяется в лице, словно вспоминая. — Ах, этого. Я в курсе, что это не ты, — кидает безэмоционально, словно сам факт трупа ее совершенно не смущает, и снова приглядывается, вновь что-то чиркая на куске пергамента.       Разобрать ее записи практически невозможно, хотя Астарион очень пытается. Заметив интерес, дроу поворачивает пергамент к себе, начисто лишая шанса вглядеться. — Тогда могу я поинтересоваться о причинах данного… недоразумения? — Вампир намекающе гремит цепью кандалов.       Вопрос остается проигнорированным. — Леди?       Слегка приподнятая бровь и секундный взгляд из-под заметок — вот и вся реакция. Ее совершенно ничего не смущает? — Предполагаю, что если вы и так знаете, что моей вины в случившемся нет, то и держать меня на цепи не имеет смысла, — Астарион вновь пытается обратить на себя внимание. — Я могу пройти как свидетель по делу об убийстве, но уверяю: я знаю не больше вашего. — Сомневаюсь, — задумчиво тянет дроу. — Вы друг друга чуете, или тебе действительно так повезло?       Астарион лишь наклоняет голову в абсолютном непонимании вопроса. Вместо пояснения темная эльфийка лишь поднимает ладонь и властным, не терпящим возражений движением оттягивает правый край рубашки эльфа. Вампир инстинктивно вжимает голову в плечи, силясь скрыть отметины от обращения, хотя, по-видимому, делать этого уже бесполезно. — Повторю вопрос: вы, вампиры, друг друга чуете, или это ты настолько невезучий?       Отрицать не имеет смысла. Очевидно, за ним уже какое-то время следят с абсолютно ненормальным интересом. По Астариону и в целом видно, что вампир: уж слишком много пунктов это выдают. Клыки можно спрятать, если не скалиться во все тридцать два, излишнюю бледность — списать на голубую кровь. Благо лицом, вроде бы, вышел, и ложь прозвучит складно. Но красных глаз у высшего эльфа быть не может, отметины на шее говорят сами за себя, а боязнь света и отсутствие отражения в зеркалах уже ничем не перебить.       В контексте своего недуга Астарион бы хотел быть дроу. Красные радужки глаз бы никого не смутили, темнота им роднее, а на сером цвете кожи всех возможных тонов бледность бы не проглядывалась. Да и незнакомка напротив не вызывает визуального отторжения. Слегка необычна отсутствием контраста, но точно не уродлива.       Ладонь невесомо касается шеи, и Астарион в первый раз осознает, что в камере адски холодно. Ладонь незнакомки — теплая, сквозящая жизнью, которую так сильно хочется попробовать на вкус, в то время как его тело — холодное, безжизненное, начинающее дрожать от озноба. Обыкновенное живое прикосновение играет на контрасте, пробуждает от спячки, и все процессы в неживом организме начинают работать, бить, стучать, и как-то коммуницировать. — Только тогда, когда кровь хлещет по полу, — криво скалится Астарион. — Впрочем, — отродье обнажает клыки и поворачивает голову к чужой ладони. — Ваш запах крови, леди, я могу учуять и на том конце камеры.       В подтверждение слов эльф ведет носом по ладони и вдыхает аромат. Небольшая вольность, заигрывание или угроза — пусть трактует в меру извращенности разума. Боги всемогущие, когда он в последний раз хоть что-то пил? Сколько он вообще находится тут, и…       А почему хозяин не зовет обратно? — Базовая потребность в крови неизменна, — абсолютно никак не отреагировав, дроу убирает ладонь и снова утыкается в записи, попутно комментируя заметки. — Что предпочитаешь? Животных, людей, эльфов? — Небольшая пауза. — Что-то поизысканнее?       Бледному эльфу требуется какое-то время на осмысление. Она издевается или что? Если хозяин не зовет обратно в свои цепкие объятия, значит, это какой-то извращенный метод наказания. Очень странный, потому что никого извне доселе не привлекали. Астарион даже предположить не может, в чем он заключается, ведь кости целы, тело не ноет, мозги практически нормально работают, и даже в камере нет окон, что пропускали бы дневной свет. Мучить его ожогами тоже не намереваются. Из самого неприятного — все еще немного зудящая от пощечины щека да могильный холод камеры.       Быть может, это проверка его лояльности? Не сказать лишнего, не выдать своих интересов и желаний? Вампир прокашливается и сухо отвечает: — Животных.       В ответ — кивок головы и новая заметка. Узнав все, что требовалось, незнакомка поднимается с колен и, не сказав ни слова, отчаливает из камеры. — Эй, подожди! — Астариона срывает. — Что, черт возьми, происходит?       Мерзкий скрип двери и поворот ключа в замочной скважине. — Я говорю с пустотой?! — Хватит. Вопить. — Цедит дроу, нервно дернув плечом. — Или я заткну тебя силой.       Ха! Напугала. Что вообще темная эльфийка может предложить тому, с кого заживо сдирали кожу, ковыряли спину клинком и прижигали плоть до костей? Бледный эльф упорствует. — Ладно, — голос чуть понижается, теряя в фальцете и истеричности. — Может, хоть имя свое назовешь? Меня, к слову, зовут Астарион.       Секундное размышление. Саркастически изогнув бровь, дроу лишь фыркает в ответ. — Это знание тебе не понадобится.       И, более не сказав ни слова, сквозящая серостью незнакомка выходит из помещения, оставляя бледного эльфа в одиночестве, без ответов и хоть какого-либо понимания произошедшего.

***

“День 1.

      Подопытный активно сопротивляется, пытается вырваться и скрыться, даже находясь в анабиозе. Вампирское чутье? Животный инстинкт? Зов хозяина?       Заметка: не переборщить с дозировкой.       Заметка: полноценный вампир или чье-то отродье?

День 2.

      Приобретенная от обращения регенерация сводит на «нет» все следы вмешательства, не оставляя явных шрамов. Инъекция кровью в сердце бесполезна: кроме временного возобновления процессов в организме и отсутствия реакции на свет ничего не происходит.       Заметка: может ли подобная нежить умереть от голода?       Заметка: до обращения у подопытного были желтые глаза.

День 3.

      Подсадила паразита в мозги вампира. Реакция подопытного: учащенное дыхание, лихорадка, небольшая судорога, сокращение мышц. Характерных фиолетовых вен на открытых участках тела не проявляется.       Заметка: проследить отличие иллитида, взращенного из вампира, от обычного.

День 4.

      Следов цереморфоза не обнаружено. Пульс слабый, характерный для вампира, дыхание спокойное, потовые выделения в норме. Внешних изменений также не обнаружено.       Заметка: регенерация нежити сопротивляется цереморфозу?       Перенесла вампира в камеру. Просто на всякий случай. Отслеживаю состояние.

День 5.

      Подопытный наконец-то очнулся. Сны сопровождаются кошмарами и криками, сути которых разобрать невозможно. Последствия эксперимента? Зов хозяина? Сопротивление проклятия нежити цереморфозу?       Поговорила с подопытным.       Явных следов не обнаружено.       Физическое состояние: идеальное. Температура тела в пределах нормы, регенерация работает, речь, обоняние и осязание исправны. Проверить реакцию к раздражителям.       Психическое состояние: нестабильное. Говорлив, нетерпелив, истеричен. Вероятно, личностные качества.       Восприимчив к низким температурам. Принести одеяло в камеру.       Стадного инстинкта не обнаружено.       Вкусовые предпочтения: солгал. Почему? Принести в камеру свежей крови.»       Серая ладонь водит по строчкам, тщательно переписывая информацию в письмо. Сдержанное, сухое, обозначающее исключительно факты и ничего более. Описать состояние подопытного, расписать все отличительные признаки, обозначить вопрос на повестке дня — и отправить по назначению. До определенного момента цереморфоз проходил быстро, в течение пары часов, максимум — суток. В данном случае идет четвертый день, а запертому в темнице вампиру хоть бы что. Крессе определенно стоит знать, что под боком у дроу происходит нечто одновременно странное и восхитительное в своей уникальности.       Периодами дроу посещает пленника. Никого не подпускает из принципа — ведь благость открытия и изучения должна оставаться только за ней — и неизменно наблюдает. Ничего не происходит, и только настроение эльфа меняется, что в целом логично. От истеричного до агрессивного и далее до уныло-выжидающего. В какой-то момент его даже стало немного… жаль? Нет, просто не хочется, чтобы он снова выл и докучал вопросами и претензиями. Оттого в камере, как и было запланировано, появилось одеяло, подобие подушки и пара книг со свечкой и кресалом.       Завернув пергамент в трубку, девушка засовывает лист в карман куртки и подцепляет кувшин и деревянную кружку. Пора проверить вкусовые рецепторы.

***

      Мрачный, сырой и лишенный света замок ныне погружен в еще больший мрак. В имении всегда тихо, но эта тишина уже не кажется благостью. Скорее чем-то мерзким. Хозяин имения слышит, кажется, абсолютно все, что происходит в пределах его слишком громоздкого поместья, и сейчас тут не хватает некоторых звуков. Уже двух.       Двух. Лорд Касадор Зарр чинно расхаживает по рабочему кабинету, погруженный в тяжкие думы. Сначала пропал Петрас. Вампирский патриарх гонял отродий и заинтересованных лиц денно и нощно по всем закоулкам города, неизменно звал заблудшего и наводил справки. За городом его власть уже не так велика, но все источники сообщают, что незадачливое отродье черту города не пересекало. Это было как минимум странно, ведь все щенки научены ходить по конкретным районам города конкретными маршрутами и с конкретной целью. Выштрудированы сотней правил, где каждое четко поясняет как, что и кому говорить.       И когда вампирский патриарх уже махнул рукой и начал подыскивать замену сгинувшему в небытие Петрасу, пропал Астарион. Точно так же внезапно и бесследно. Но если Петрас всегда был недалеким и нерасторопным, — и что вообще руководило патриархом, когда тот выбирал именно его? — то Астарион такими качествами никогда не обладал. Тоже не самое умное создание, но чрезвычайно изворотливое, быстро схватывающее и осторожное. А это с лихвой компенсирует и скудоумие, и своевольность.       Узкие хищные глаза недобро сверкают, а костяшки тонких бледных пальцев неприятно щелкают. Зову хозяина невозможно противиться. Следовательно, обоих либо удерживают силой, либо им можно ставить второе могильное надгробие. Но чтобы убить отродье, нужно заручиться целью. Допустим, кто-то из них себя выдал и попал под удар. Это может быть кто угодно: от простого головореза до жреца или мага. Но сразу двух? Из его ковена? Совпадений не бывает: кому-то страшно сильно хочется копнуть под Касадора Зарра лично.       Патриарх проплывает к рабочему столу. Долго-долго смотрит на поверхность дубового стола и барабанит кончиком пальца по поверхности. Так дело не пойдет. Он найдет замену обоим щенкам — в этом нет проблемы, — но что, если на его рабов будут охотиться и дальше? А что, если его планы каким-то образом просочились наружу? Тогда всей затее можно ставить крест.       Касадор плавно садится за рабочий стол и берет едва разгорающуюся ярость в руки. У него много времени в запасе. Бесконечно много, и нельзя допускать ни одной плешивой мрази нарушать его замыслов. Патриарх подцепляет изящное гусиное перо, обмакивает в чернильницу и пишет запрос для камердинера.       Высшие мира сего точно что-то знают. А если и не знают — обязаны помочь. Ведь худшие всегда работают сообща.

***

      Бледный эльф нервно дергает ухом и отрывается от книги, едва заслышав приглушенные шаги. Он определяет их сильно издали, примерно за секунд десять до того, как его надзирательница вновь появится из-за угла. Прутья решетки длинные, прочные и толстые, но через них прекрасно видно и проход, откуда она неизменно выходит, и все движения, которые совершает. И вампирский слух не подводит: через десяток секунд дроу действительно освещает его одиночество своим присутствием.       В нос моментально бьет кровью. Астарион морщит нос и подгибает ноги в коленях, кутаясь в одеяло. Не думать, не дышать, не выдавать своего голода. Безымянная незнакомка становится поодаль, не открывая камеры, раскладывает какой-то мешок на столе близ камеры и, как и всегда, совершенно не торопится объясняться. — Понравилось?       Астарион выразительно изгибает бровь. Это впервые, когда она сама заводит подобие диалога. Поймав взгляд, девушка кивает на книгу в руках эльфа. — М-м-м, занятное чтиво, — тянет бледный эльф, картинно переворачивая недочитанную страницу. — Любишь фольклор заокеанских континентов? — Стремлюсь к познанию неизведанного, — лаконично отвечает незнакомка. — Медицинские заметки и магические талмуды явно скучнее. — Соглашусь, — хмыкает вампир. Где-то тут он, вероятно, должен сказать «спасибо»? — Одеяло пришлось весьма кстати. — Твои судороги видны невооруженным глазом, — отмахивается дроу, выуживая кувшин из мешка. — Что, в целом логично: кровообращение в теле нежити работает паршиво. — Много знаете о вампирах, миледи? — Клацает зубами Астарион, старательно пытаясь не думать о стойком аромате крови. Эльфийской.       То, что ею руководит какой-то извращенный личный интерес, бледный эльф понял не сразу. Его не бьют и не истязают, не принуждают и не издеваются словесно или физически. Приходят время от времени, ставят какие-то заметки, но неизменно игнорируют вопросы. Вампир чувствует себя цирковым зверем или подопытным. Проверка от хозяина на этот раз слишком странная, но Астарион все еще держит язык за зубами. — Не настолько, как хотелось бы, — девушка поворачивается к отродью. Щелчок — отворяется дверь камеры.       Запах крови усиливается, и Астарион безошибочно определяет: заветная жидкость плещется в чертовом кувшине. И, вторя его мыслям, дроу присаживается на колени, ставя перед вампиром стакан, сам кувшин и придвигая его ближе. — Вот хочу узнать, как вампиры питаются. Всасывают клыками или буквально пьют?       Отродье нервно шарахается, поднимая скоп соломы и вжимаясь в холодную стену. Нельзя. Запрещено. Что бы там, черт побери, ни было на самом деле, нельзя ослушаться хозяина. Даже если голод до ужаса велик, а живот скоро всосется в кости. — Откажусь. — Неужто? — Озадаченно наклоняет голову вбок девушка. — Ты выглядишь омерзительно. — Условия содержания далеки от курортных, — язвит бледный эльф. — Я принесла тебе одеяло, книги и свечу, — цедит дроу. — Сейчас я предлагаю тебе ужин. И ты чуешь, что кровь не отравлена, — недовольство сверкает в серых глазах. — Пей или сдохнешь от голода.       Отродье опасливо окидывает взглядом кувшин, даму, стакан и снова кувшин. Клыки уже саднит, желудок громко урчит, а заветы хозяина орут и смешиваются с простым и понятным «как же я голоден». Нервно тряхнув головой, Астарион хватает кувшин и, игнорируя поставленный стакан, жадно присасывается к крови.       Это чертова благость, нет, настоящая амброзия. Пряная, вкусная, сытная, свежая. Не опороченная вонью, болезнями или иным другим нюансом. Чистейшая кровь попадает на клыки, язык, в горло, туманит и одновременно проясняет разум, придает сил и повышает настроение. Астарион пьет жадно, зверино, почти захлебываясь от больших глотков. Пара капель стекают вниз по подбородку, и вампир отвлекается лишь на секунду, чтобы стереть, облизать палец и вновь примкнуть к божественному кувшину.       И кажется, будто сейчас — в данный конкретный момент — и тюремная камера становится милее койки нижнего яруса хозяйского поместья, и холод не так страшен, а дама напротив — чертова божественная сущность, снизошедшая до простого отродья.       Сколько крови было в этом кувшине? Пара литров? Неважно, ведь этого одновременно мало и так много. Сколько крови в крысе? Хозяин никогда не давал так много, как ему позволено пить сейчас. И хочется захлебнуться в этом ощущении. Опустошив кувшин, вампир бесцеремонно лезет на дно, практически соскребая остатки. Таким нельзя разбрасываться. — Божественно, — бледный эльф закатывает сияющие от счастья глаза и судорожно выдыхает. — Значит все-таки пьют, а не всасывают, — заключает надзирательница.       И словно вторя его мыслям, леди подается вперед. Но не за тем, с какой целью тянутся к вампиру иные. Дроу вытягивает руку, кладет на шею вампира, считывая температуру тела, ведет вверх и останавливается на венах шеи. Обычное для нее движение, повторяющееся из раза в раз, которое просто нужно перетерпеть. Оно никогда не бывает интимным или болезненным, но странно само по себе.       Ее тело пахнет не менее изумительно. Нет, даже лучше. Сочнее. Изысканнее. Кровь бурлит, струится под серой кожей, манит к себе и взывает попробовать. Слюна только испившего крови живого создания вампира скапливается во рту. Секунда, вторая — и Астарион порывается вцепиться в ладонь зубами.       В ответ дроу что-то шипит, резко убирая ладонь. Еще мгновение — и вспышка света ярко освещает тюремную камеру. Мгновенно потеряв в смелости, вампир спешит укрыться одеялом. В голове возникают десятки, сотни, тысячи проклятий, извинений, вариантов выкрутиться, извернуться. Да что угодно, только убери это, пока оно не начало жечь! — Во имя нечестивого бога! Вы все кусаете руку, которая вас кормит?!       Вспышка света усиливается, светит даже сквозь одеяло, и отродье готовится взвыть от боли. Но проходит секунда, вторая третья… десятая… пятнадцатая… Астарион робко выглядывает из-под одеяла.       Над камерой парит магический свет. Определенно родственник солнечного, ведь такой же яркий, но… теплый. Не испепеляющий и прожигающий до пепла, а приятный. Дроу водит ладонью под вспышкой света, и это безошибочно определяет в той мага. Кастует что-то схожее со светом, но щадящее от ожогов? — Занятно, — тянет незнакомка, сощурившись от яркого света. — Какие сюрпризы ты еще преподнесешь, кровосос?       Астарион осторожно скользит взглядом по ней. Во мраке тюремной камеры можно было лишь слегка углядеть ее черты лица и тела, просто делая ремарку «монохромно-серая». Сейчас силуэт приобретает конкретные очертания. Нет, она определенно красивая. А это говорит его счастливый от выпитого впервые в нежизни разум или личные предпочтения? Хотя откуда бы у Астариона им быть?       Взгляд гуляет ниже, от лица к простому темному одеянию, задевает хвост серых волос, задерживается на шее, и… бледный эльф приглядывается к странному медальону, проглядывающему на границе разреза платья. Всей огранки и узора не видно, но вот, кажется, башка черепа, а тут по границе аккуратно выведены капли крови.       Внезапная догадка стреляет в сознании. Это определенно не происки хозяина. Нездоровый интерес до исследования вампирского недуга. Мрачная камера без света. «Во имя нечестивого бога!», выпаленное в сердцах. Кувшин с чистейшей эльфийской кровью. И чертов медальон с символом зловещего бога. — Баалистка? — Нервно хмыкает Астарион. Отчего же тогда сразу не убьет? — Верно, — вторит дроу. — А тебе, Астарион, лучше вести себя смирно. Паразит может проснуться в любой момент. — Паразит?       И ответный прямой взгляд ставит точку и припечатывает одновременно. — В твоих мозгах личинка иллитида. И прямо сейчас она дает неожиданный эффект.