Последняя игра

«Иногда вещи должны пойти не так, как надо, чтобы пойти правильно».

«Ашерон» Шеррилин Кеньон.

      Всё вокруг, казалось, утратило свой цвет. Всё, кроме крови, толчками выходящей из Джон-Бэ. Алая, ставшая до ужаса привычной за все эти игры жидкость была повсюду: на полу, на груди его умершего друга, на нём самом.              Ги-Хун ненавидел красный. Красный всегда означал ещё один проигрыш, ещё одну смерть.       В ушах до сих пор стоял звон от выстрела, а слова Фронтмена вонзались в сердце больнее, чем пули их надзирателей.       Этот человек прав: это Ги-Хун виноват в смерти всех своих друзей. Это он решил устроить этот нелепый бунт, с самого начала обречённый на провал. Именно из-за него погибли все те, кто доверился ему и пошёл за ним. Безымянные игроки, номера которых он даже не помнил, молодой Дэ-Хо, госпожа Хён-Джу, Джон-Бэ, Ён-Иль.       Ги-Хун уверен, что их всех убили при подавлении начатого им восстания, даже несмотря на то, что они сдались.       Гнев охватывает всё его тело, и он вскакивает, готовый голыми, чуть подрагивающими руками придушить человека в чёрной маске. Но не успевает Ги-Хун сделать и шага, как его тут же валят на пол охранники.       Щека прижата к холодному покрытию. Взгляд сам падает на распростёртое рядом с ним тело.       Вид в мёртвые глаза Джон-Бэ пробуждает давние, но всё ещё болезненные воспоминания о том, как четыре года назад он точно так же был прижат к земле, беспомощно наблюдая за тем, как уносили Сэ-Бёк.       Сейчас же Ги-Хун вопит от боли и захлёбывается в слезах, следя за удаляющейся фигурой Фронтмена.       

〇Δ☐

      Ги-Хун чувствует, как его грубо поднимают, но не обращает на это внимание. Они петляют меж коридоров. Бесконечное количество одинаковых стен, поворотов и ступенек мелькают в сознании, но не остаются там надолго. Он даже не пытается запомнить путь.       Вот они разговаривали с Джон-Бэ во время ночного дежурства.       Друг подкалывал его в своей излюбленной манере, а Ги-Хун, охваченный неожиданным чувством ностальгии, поддерживал их шутливую перепалку.       В тот момент казалось, что все ужасы последних лет отошли на задний план. На несколько секунд представилось, будто и не было этих смертельных игр, что они снова сидели и беззаботно выкуривали очередную сигарету, а единственной их заботой были размышления о том, какую же сделать ставку.       Вот Джон-Бэ предложил пойти и выпить, как в старые времена, после выхода из этого кошмарного места, и Ги-Хун позволил себе на секунду раствориться в этом предложении.       Казалось таким заманчивым помечтать. Они бы выиграли голосование и всех отпустили бы. Он и Джон-Бэ позвали бы с собой Ён-Иля, Дэ-Хо и Джун-Хи отпраздновать победу. И зажили бы счастливо, поддерживая связь друг с другом.       Вот они вместе стояли плечом к плечу, отстреливаясь от охранников. Как раньше, только они вдвоём против целого мира.       Ги-Хуну тогда казалось, что они непобедимы. С поддерживающими их тыл ребятами, с надеющимимся на них игроками, оставшимися в комнате, они бы обязательно выиграли.       А потом Джон-Бэ убили выстрелом в грудь у него на глазах.       Оглушительный треск проносится в его голове, и Ги-Хун вздрагивает, приходя в себя. Только сейчас он осознаёт, что сидит на полу в незнакомой комнате. Тело ломит от боли, а засохшая кровь неприятно стягивает кожу, но он лишь откидывается на стену и складывает руки на коленях, снова погружаясь в мысли.       Тем, кто спустил курок, был Фронтмен, но именно Ги-Хун привёл к этому. Если бы не его, как выразился человек в маске, игра в героя, то ничего из этого не случилось бы. Никто бы не погиб.       На голову обрушивается удар. Ещё один. И ещё. И только после четвёртого Ги-Хун понимает, что тем, кто напал на него — был он сам. Изо рта вырывается яростный крик.       Он снова не может ничего сделать. Из-за него снова погибают его друзья.       Али, Сэ-Бёк, Сан-Ву. Теперь Хён-Джу, Дэ-Хо, Джон-Бэ и Ён-Иль.       Ги-Хун не понимает, как и чем заслужил такое доверие от них. Особенно от Ён-Иля.       Мужчина создавал впечатление рассудительного, стойкого и вежливого человека. И поэтому его преданность Ги-Хуну сбивала с толку. Разве Ён-Иль не видел, насколько на самом деле жалким существом был Сон Ги-Хун?       Прекратить игры? Спасти четыреста пятьдесят пять человек?       Только сейчас он понимает, насколько наивным было его желание. Ги-Хун даже своих друзей спасти не смог, куда ему до закрытия игр, существующих уже несколько лет?       Тяжёлый вздох срывается с губ, ладони протирают вспотевшее лицо.       — Нет, — шепчет он, обрывая свои мысли, — перестань. Нельзя.       Нельзя сдаваться. Нельзя, иначе все жертвы будут напрасны. Нельзя, иначе ещё больше людей погибнет.       Но что он мог сделать в своём положении? С минуты на минуту в комнату ворвутся охранники и пристрелят его. Он умрёт, так ничего и не изменив, надеясь, что хотя бы оставшиеся люди выживут.       Рука проскальзывает в карман и сжимает находящийся в нём предмет. Автомат отобрали, но его самого не потрудились обыскать. Может, ему и не удастся остановить игру, но так просто он не сдастся.       Словно вторя его мыслям, дверь распахивается, и в комнату заходит человек в маске.       — Игрок 456. Вы всё ещё считаете себя героем? Или Вы уже осознали последствия своей маленькой игры? — возможно, это было его воображение, но Ги-Хуну послышалась насмешка в этом роботизированном голосе.       Проходит несколько секунд, но Фронтмен так и не получает ответа. Единственное, что ему достаётся, — это полный ненависти взгляд.       — Я вижу, Вы всё ещё не поняли своей ошибки.       — Единственной моей ошибкой было то, что я не смог убить тебя, — медленно поднимаясь, произносит Ги-Хун. Рука в кармане крепче сжимает предмет, и он ждёт подходящего момента для атаки. Мужчина напротив всё так же стоит, ни разу не пошевелившись за их разговор.       — Я хочу предоставить Вам выбор, Игрок 456, — раздаётся как гром среди ясного неба.       Это совсем не то, чего ожидал Ги-Хун, и от удивления он даже на секунду приоткрывает рот. Затем хмурится и сильнее сжимает кулак, делая шаг вперёд.       Но не успевает и слова вырваться из его рта, как Фронтмен поднимает руку ладонью к нему в останавливающем жесте.       — Вы можете, конечно, попытаться, Игрок 456, но это не увенчается успехом. Мы оставили её вам для другого случая.       Ги-Хун потрясённо отпускает вилку. Так это была очередная игра?       — Что ты от меня хочешь? Почему ты не убил меня, как сделал это с Джон-Бэ?! — выкрикивает он, размахивая одной рукой, а другой сжимая кофту на груди. Мужчина молчит несколько секунд и только потом отвечает:       — Тогда в этом не было бы никакого веселья. Вы отличаетесь от всех этих людей, Игрок 456. Все они отбросы общества, погрязшие в долгах. Вы же победитель своей прошлой игры. У вас есть деньги, но вы всё равно пришли ко мне, попросили сыграть в ещё одну игру. Если я убью Вас сейчас, то как Вы покажете мне, что мир не всегда поступает так, как хочу я? Вы же обещали, тогда, в машине, помните?       Ги-Хун поджимает губы. Пот стекает по его шее.       — Что ты… что ты хотел мне предложить? — если ему предоставляют такой шанс, то он не может им не воспользоваться. Совсем недавно он думал, что его просто убьют, но теперь есть надежда, хоть и небольшая, и Ги-Хун собирается вцепиться в неё и не отпускать.       — Вы вернётесь в комнату к остальным, и игры продолжатся. Но в наказание за ваше маленькое восстания голосование будет отменено. Или. Вы пойдёте со мной, и мы вместе будем следить за исходом игр, где Вам не будет угрожать опасность.       — И что потом? Потом, когда закончатся игры? Ты меня убьёшь? — с вызовом спрашивает Ги-Хун. — Я в жизни не поверю, что после всего ты меня просто так отпустишь!       Фронтмен снова молчит, будто обдумывая что-то. Затем, спустя долгую минуту тишины, он наконец отвечает:       — После завершения игр я предложу вам стать моей правой рукой. Мы будем вместе, — здесь мужчина выдерживает небольшую паузу, предназначение которой Ги-Хун не очень понимает, — организовывать и проводить следующие игры.       — Ты вообще слышишь себя?! Что ты такое несешь?! — он резко приближается вплотную к мужчине. — Я вернулся только для того, чтобы остановить игры, а ты мне предлагаешь это? Я не такой, как ты, я не убийца, который наслаждается чужими страданиями!       — Не убийца? — Фронтмен слегка наклоняет голову вперёд. — Вы пожертвовали людьми во время бойни, чтобы получить возможность напасть. Пожертвовали ими ради «всеобщего блага». Вы убили охранников, Игрок 456. Они тоже люди.       — Это не одно и то же! Я был вынужден это сделать! Потому что иначе убили бы нас! Эти люди сами решили прийти сюда, сами согласились следить за проведением игр и убивать проигравших!       — А Вы сами решили вернуться в эти игры, Игрок 456. Вы сами вернулись, чтобы убить меня и моих охранников. Три года Вы искали меня вместо того, чтобы всё забыть и вернуться к своей семье. Вернуться к своей дочке. Это был ваш выбор. Кто вы после этого, если не убийца?       — Я сделал этот выбор, чтобы спасти людей! — после этого комната погрузилась в молчание, прерываемое тяжёлым дыханием Ги-Хуна.       Напряжение невидимым туманом кружилось меж ними, охватывая всё тело, заползая в душу. Спустя несколько минут человек в маске нарушил тишину:       — Мы с вами не так уж и отличаемся, Игрок 456. Я тоже участвовал в играх. И тоже вернулся.       — Только вы вернулись ради власти, а я, чтобы остановить эту бесчеловечность!       — Так каков же ваш выбор, Игрок 456? Вернуться в игры или пойти со мной?       Ги-Хун разворачивается и начинает ходить по комнате. Его шаги резкие, дрожащие руки сами зарываются в короткие волосы, чуть оттягивая их.       — Мне нужно подумать. Дайте мне немного времени, — сдавленно просит он. Фронтмен не сводит с него взгляда, Ги-Хун почти физически чувствует это.       — Хорошо. Мы дадим Вам час. А чтобы облегчить раздумья, мы пришлём Вам небольшой подарок.       — Подарок? Какой подарок? Что ты имеешь в виду? — но ответа он не получает, потому что мужчина разворачивается и уходит, запирая за собой дверь. Через секунду Ги-Хун подбегает и начинает колотить по ней. — О чём ты?       Его, что и ожидалось, встречает тишина. Ги-Хун разочарованно стонет, импульсивно дергая рукой. В попытках успокоиться он начинает наворачивать шаги по комнате, теребя штаны.       Если он согласится пойти с Фронтменом и смотреть за играми с другой стороны, то сможет ли убить его? Скорее всего — нет, потому что, без сомнения, за ним будет вестись пристальное наблюдение, и не успеет он сделать и шага — как ему пустят пулю в лоб.              И даже если Ги-Хуну удастся каким-то образом убить Фронтмена, то это не остановит игры.       Нужно действовать иначе. Он может дождаться окончания игр, притвориться, что согласен стать помощником Фронтмена, а после в удачный момент связаться с полицией и передать координаты острова.       Но… сколько тогда людей дойдёт до финала? Кто из тех, кто доверился ему, погибнет к концу этих игр? Есть ли шанс, что хоть один из них останется в живых?       Ги-Хун не мог так поступить. Ему тяжело далось пожертвовать незнакомцами: совесть всё ещё пожирает его изнутри. Он не может бросить на произвол судьбы своих друзей. Он должен вернуться в игры и всеми силами помочь им дойти до финала. А после… А после он придумает, что делать. Так будет правильно.       Дверь снова открылась. Ги-Хун уставился на неё и застыл. Дыхание замерло, конечности онемели.       В комнату втолкнули Ён-Иля, который не упал только благодаря тому, что Ги-Хун наконец отмер и поймал его. Дверь с грохотом захлопнулась.       — Ён-Иль! Ён-Иль, вы живы! — дрожащим голосом восклицает он, сжимая чужие плечи.       Мужчина встал прямо и с лёгкой, грустной улыбкой кивнул ему. Чуть выше виска у него была рана, кровь из неё, размазанная по всей правой стороне лица, уже высохла, наверняка неприятно стягивая кожу.       — Ги-Хун. Я рад, что вы целы, — произносит мужчина. Ги-Хун не сдерживается и прерывисто обнимает его, спустя две секунды отпуская. Ён-Иль даже успевает ответить на эти быстрые объятия, обхватив его за талию.       — Я думал, что вы погибли! Что произошло? — беспокойно спрашивает он мужчину, пока тот ненавязчиво усаживает их на пол.       — На нас напали со спины. Они… застрелили игроков 047 и 015. Я думал, что меня тоже убьют, поэтому связался с Вами, чтобы предупредить. Один из охранников снова выстрелил в 015, чтобы добить, а меня оглушили прикладом, — рассказывает Ён-Иль, указывая на свою рану. — Я не знаю, почему они оставили меня в живых. И сожалею, что не смог спасти наших товарищей. Простите меня, Ги-Хун.       — Ён-Иль, не извиняйтесь! Это точно не Ваша вина. Хорошо, что Вы живы, — он говорит уверенно, чтобы точно убедить Ён-Иля, внимательно смотрящего на него.       — Спасибо, Ги-Хун. Это многое для меня значит, — улыбается мужчина. — Что произошло у Вас? Вас тоже ударили в спину? И где господин Джон-Бэ?       От вопроса сердце пропускает удар. Плечи сами по себе поникают, как и голова. Ги-Хун собирается с силами, чтобы ответить.       — Вскоре после того, как Вы сообщили, что на вас напали, с нами связались другие. Они сказали, что патроны кончились, и их окружили, поэтому они сдаются. Я и… Джон-Бэ оказались в невыгодном положении, поэтому мы тоже решили сложить оружие. А потом… — до этого хриплый голос в этот момент совсем срывается, но Ги-Хун заставляет взять себя в руки, продолжая, — А потом человек в маске застрелил Джон-Бэ. А я… просто смотрел на это, неспособный сделать хоть что-то.       Он зажмуривается и обхватывает голову руками. Нежное прикосновение к плечу заставляет его открыть глаза и посмотреть на Ён-Иля.       — Я сочувствую Вашей утрате, Ги-Хун. Джон-Бэ был хорошим человеком, — сквозь тонкую пелену слёз Ги-Хун видит направленный на него внимательный взгляд. — Но Вы не должны винить себя, потому что это будет неуважением к Вашему другу. То же касается и остальных. Это был их выбор пойти с Вами и сражаться рядом. Мы доверились не только Вам, но и самим себе. Каждый надеялся, что справится, и мы все вместе выберемся отсюда. И виня себя в их смерти, Вы порочите их честь, преуменьшая значимость их выбора.       Ги-Хун, с середины речи сидевший с приоткрытым ртом, грустно улыбается, благодарно склоняя голову.       — Вы действительно умеете находить нужные слова, Ён-Иль. Спасибо.       Мужчина на это только еле заметно кивает и слегка улыбается, в последний раз сжимает его плечо и отпускает.       Минуты проходят в грустной, но не давящей тишине. Они сидят, прислонившись к стене, их плечи уже привычно касаются друг друга. Близость с человеком, ставшим ему другом за столь короткое время, успокаивает, и Ги-Хун чувствует себя намного лучше, чем когда был заперт здесь один.       — Фронтмен предоставил мне выбор, — спустя время говорит он, и Ён-Иль заинтересовано поворачивается к нему. Сам же Ги-Хун, не отрываясь, смотрит на противоположную стену. — Мы можем вернуться в игру или пойти с ним, чтобы наблюдать за остальными по другую сторону, — мужчина задумчиво мычит, тоже поворачиваясь к стене, и спустя время спрашивает:       — И что Вы думаете выбрать?       — Сначала я хотел пойти с ним, чтобы уничтожить всё изнутри. Но потом я подумал о наших друзьях. Тех, кто выжил. Что будет с ними? Не думаю, что многие останутся в живых к концу игры. Поэтому я хочу вернуться и попытаться помочь всем им.       — Что же тогда будет с будущими играми? Если вы не смогли после своих первых игр убедить правоохранительные органы поверить в существование этого места, то как сможете после этих? Что будет со следующими четырьмястами пятьюдесятью шестью игроками? Мне кажется, разумнее будет согласиться пойти с тем человеком. Мы должны пожертвовать этими людьми, чтобы прекратить игры и спасти больше жизней.       Ги-Хун потрясённо уставился на друга, не веря своим ушам. Повернувшись всем телом к мужчине, он спрашивает:       — Ён-Иль, что Вы такое говорите? Вы действительно хотите пожертвовать нашими друзьями?       — Если это будет означать, что игры будут прекращены, то да. Этим мы сможем спасти огромное количество жизней. Разве не Вы тогда предложили пожертвовать людьми ради всеобщего блага?       — Но это не одно и то же! Сейчас на кону наши друзья, — возражает Ги-Хун.       — Так ценность чужой жизни определяется только тем, в каких отношениях вы состоите? Если они не ваши друзья, то им можно умереть? — наклонив голову, спрашивает Ён-Иль. Его голос вкрадчив, в глазах искреннее любопытство и никакого осуждения. Но Ги-Хун всё равно чувствует себя так, словно его сбросили в прорубь.       — Я… — начинает он, но запинается. Минута проходит в молчании. — Вы правы, Ён-Иль. Это было ужасно с моей стороны. Но… Как я могу бросить их? Как я могу оставить бедную Джун-Хи? Она ещё совсем молода, к тому же беременна! А госпожа Гым-Джа и её сын? Я не смогу их бросить, даже если это делает меня эгоистичным человеком.       — Поэтому Вы хотите бросить всё то, ради чего сюда пришли? Сделать смерть людей, убитых в комнате, и наших товарищей, рисковавших жизнями за Вашу идею, напрасной? Только потому, что не сможете нести эту ношу? — рука Ён-Иля ощущается невероятно тяжёлой на его плече, и Ги-Хун не может вспомнить, когда тот вообще её туда положил.       Слова мужчины проникают в него, словно яд, сея сомнение и неуверенность во всё, во что он верил.       — Если это так, то я готов разделить эту ношу с Вами, Ги-Хун, — доверительно, будто делится самым сокровенным секретом, произносит Ён-Иль и протягивает ему руку, пока другая всё ещё покоится на плече Ги-Хуна. — Вы доверитесь мне, как я доверился Вам? Вы разделите со мной эту ношу?       Ги-Хун сжимает чужую руку.