AGAPE

Хёнджин спокойно сопит в подушку, разморенный занятиями любовью, а Чан проводит эти часы без сна, любуясь им. Покалеченное тело его активности не радо и напоминает о себе болезненной точечной пульсацией. Собственная, пусть и временная, слабость злит, ведь всё это как-то не вовремя и некстати. С рассветом он все же покидает постель, поправляя одеяло на омеге, принимает контрастный душ, обрабатывает раненный глаз и накладывает свежую повязку. Варит кофе и пьет его, не отрывая взгляда от цифровых часов на микроволновке, которые отсчитывают минута за минутой оставшееся время издевательски быстро. Альфа думал, что готов ко всему, а сейчас вдруг появляется постыдное желание трусливо поджать хвост и сбежать вместе с Хёнджином. Только вот как он ему потом в глаза будет смотреть? Как он на свое отражение в зеркале смотреть будет, зная, что бросил всех, кто ему доверял, кто надеялся на него? Зная, что отказался от страстно желаемой цели из-за секундного приступа трусости? Нет, Чан не сбежит. Не сейчас, когда до конца осталось совсем немного. Время почти подошло к концу, но будить Джинни не хочется. Поэтому он сам идет в гардеробную и собирает вещи омеги, которых удивительно немного для такого модника. Капсульный гардероб Хёнджина сейчас играл на руку, сокращая количество возможных чемоданов. Он старается вместить между слоями одежды памятные мелочи, которые дороги омеге, ведь может случится так, что вернуться не получится. В повседневную сумку омеги он укладывает два комплекта документов, зарядное устройство, папку с данными банковского счета, открытого на имя Хёнджина, и карточку с доступом к криптокошельку. — Что ты делаешь? — слабый сонный голос тормозит его у выхода из спальни. — Доброе утро! — Чан ставит сумку на пол у двери и забирается на кровать, чтобы захватить в крепкие объятья омегу, завернутого в одеяло до самого носа. — Решил собрать твои вещи, чтобы освободившееся время ты потратил на меня, — его голос звучит легко, но Джинни все равно напрягается в его руках и со всей силы зажмуривается, будто это как-то поможет. — Ты не передумаешь? — Нет, Джинни, — тихо, но серьезно отвечает Чан. — Так будет лучше для всех. Как только доктор разрешит, я сразу прилечу. — Я прочитал, что лучше воздерживаться от полетов пару месяцев! — все равно возмущается Хёнджин, не понимая, где именно подвох, но чувствует его всем существом. — При сильных травмах, — поправляет его Чан и чмокает в кончик носа, не удержавшись. — У меня только легкие ушибы. Хёнджин трёт глаза, прогоняя остатки сна, и уже внимательнее смотрит на него, задумчиво проводит пальцами по лицу альфы, рассматривает так, будто что-то ищет, а потом выдыхает и… смиряется. Он уже всё решил. И Чан уже всё решил. И если даже врет сейчас, Хёнджин решает верить ему. — Ты все-все вещи собрал? — Да. И даже документы. — А украшения? — И их тоже. — Хорошо, — омега притягивает Чана к своей груди, обнимает руками и ногами и глубоко вздыхает. — Я тебе доверяю. Твоя жизнь принадлежит мне, Чанни, ты же помнишь? Так что прилетай поскорее… Чан себя ненавидит. И еще сильнее любит Хёнджина, которого совершенно точно не заслуживает. Он прячет лицо в шее омеги, глубоко вдыхает его аромат и кивает. Но молчит. Всё утро он не отходит от Хёнджина, нежит его, зацеловывает, мешает чистить зубы и умываться, приклеившись, как пиявка, к его спине, но Джинни не возражает, наоборот, ближе прижимается. Расходятся лишь ненадолго, когда омега скрывается за матовой дверцей душевой кабины, а потом снова склеиваются на кухне. Хёнджин завтракает, сидя на коленях своего парня, и пытается не портить последние часы вместе мыслями о разлуке, а просто быть рядом с Чаном, пока может. Джинни в этот момент ненавидит саму концепцию времени, ему не нравится его скоротечность и точность. Разлуки он тоже терпеть не может, даже если они временные, потому что Хёнджин травмирован расставаниями и ему кажется, что каждое из них — конечно. То, что они с Чаном воссоединились спустя столько лет, — скорее исключение из правил. Чудо. — Я тебя очень люблю, больше жизни, ты ведь знаешь? — говорит Чан, поправляя шарф на шее омеги, и оставляет быстрые поцелуи на макушке, кончике носа и губах, недовольно поджатых. Чертово время пролетело слишком быстро, и никто из них не успел подготовиться к этому моменту. — Я тоже тебя люблю, — тихо отвечает Хёнджин и оглаживает любимое лицо напоследок, прежде чем забрать из рук альфы сумку. — Только не обманывай меня… От очередной лжи, которую Чан собирался выпустить из своего рта, его спасает звонок в дверь. Джиён и Минги оказываются на пороге вдвоем, и уже это должно было вызвать вопросы у Хёнджина, но он, находясь в душевном раздрае, игнорирует напряженную челюсть телохранителя и бегающий взгляд Джиёна. Чан отдает им чемодан омеги, потом обнимает Джинни крепко, целует глубоко и резко отрывается, подталкивая к двери, где Джиён вцепляется в его руку мертвой хваткой. Для Хёнджина вся сцена прощания как-то смывается, и его тянут в лифт, пока он смотрит, как крошится улыбка на лице Чана, так и стоящего на пороге. Он хочет вернуться, спросить, в чем дело, потребовать правды, потому что Чан совершенно точно что-то от него скрыл, но не успевает. — Уводи его, — холодно говорит Чан Минги, и тот молча следует приказу, обхватывает Джинни, отрывает от пола и заносит в лифт, пока Джиён, пряча глаза, почти истерично хлопает по кнопке нулевого этажа. — Подожди… — хрипит Хёнджин, пытаясь вырваться, и видит в щели закрывающихся дверей лифта Со Чанбина, поднимающегося по лестнице с пистолетом в руках, и двух бойцов спецназа за его спиной. — Подожди… Отпусти меня! Пожалуйста! Джиён, скажи ему! Джинни до последнего верить своим догадкам не хочет, вырывается, сопротивляется, и вся ситуация возвращает его в прошлое, когда Юнхо точно так же насильно впихивал его в салон такси. Только теперь Минги и Джиён вдвоем толкают его на заднее сиденье, а Джиён еще и наваливается сверху, игнорируя болючие шлепки и удары. От идеальности Кима не осталось и следа — волосы растрёпаны, на челюсти кровоточащая царапина от браслета Хёнджина и покрасневшая от шлепка щека. Но он упорно держит омегу, будто от этого зависят их жизни. А потом, когда автомобиль Минги выезжает с подземной парковки жилого комплекса, Хёнджин слышит череду громких хлопков со стороны их с Чаном квартиры, вздрагивает каждому в такт и как-то отстранённо смотрит на ревущего в голос, но всё равно удерживающего его Джиёна. — Ненавижу вас всех, — сквозь зубы говорит Джинни, глядя бывшему супругу Чана в глаза. Он больше не сопротивляется, впадая в странное состояние, подобное трансу. Его мысли везде и нигде, а внутри пугающе пусто. Всё происходит для него так быстро, что он не успевает осознать и подстроиться, теряясь в калейдоскопе неприятных событий. Хлопки не обязательно означали выстрелы. Да что там — Хван и не знает, как на самом деле они звучат. Это могло быть что угодно. Чан не мог умереть. Хёнджин знает, всем естеством чувствует, и видит ту же уверенность в глазах Виена, когда оказывается напротив старшего омеги в частном самолёте. Чан никогда его не обманывал. Он жив и скоро прилетит к нему. В иное Джинни верить отказывается.

✽✽✽

— Давай без лишних проблем, ладно? Становись на колени и руки за голову убери, — говорит Чанбин, указывая пистолетом на пол. Чан выполняет указания и ждет. Со выглядит равнодушным, но альфа, знающий его всю жизнь, видит, как тот на самом деле нервничает. Прикусывает губу изнутри, постукивает пяткой по полу, не может стоять на месте неподвижно и переминается с ноги на ногу. Лицо осунулось и посерело, под глазами темные круги от недосыпа и переживаний. Со снимает пистолет с предохранителя и, выдохнув, поднимает оружие, целясь в друга. Они переговариваются взглядами, и двум спецам за спиной Бина не понять, о чем именно. Кажется, делов-то, одному правильно выстрелить, второму — правильно притвориться мертвым и исчезнуть на время с радаров. Если Чана все будут считать погибшим и не представляющим угрозы, то за его семьей и любимым человеком приходить будет бессмысленно. Он продолжит действовать из тени, а Чанбин делать вид, что опустил руки и сдался, подчиняясь Мин Сонхва ради Феликса. Они бы нанесли удар быстро и сразу со всех сторон, выбивая почву из-под ног действующей власти переметнувшейся армией. Не всей, к сожалению, но и тех, кого удалось завербовать, хватило бы для быстрого переворота. Но всё не может ведь быть хорошо, верно? Не может идти по задуманному плану ровно, без сучка, без задоринки? Мин Сонхва собственной персоной внезапно появляется на пороге, почтив своим присутствием скромную обитель советника. И это в планы Чанбина не входило, а Чан такой исход предполагал, но другу ничего не сказал. — Стоп-стоп-стоп, — лениво произносит он и опускает рукой пистолет Чанбина. Потом машет одному из бойцов, и тот послушно закрывает дверь. Чан видит, как упивается его положением этот человек, и почти закатывает глаза, потому что, когда смерть теперь видится неизбежной, он больше не боится. Он просто ужасно устал скрывать свое истинное отношение к людям. И даже если альфа сейчас стоит на коленях, это не значит, что он сдался или пресмыкается. — А где Хван? Я же сказал, что мне нужны оба. Ты совсем своего страдающего омежку не бережешь, Со? — Зачем тебе мой омега? — криво усмехается Чан, отвлекая Сонхва от Чанбина, которому точно необходима минута, чтобы справиться с волной гнева и не натворить делов. Со сжимает челюсть с такой силой, что зубы едва не крошатся, а маска безразличия стекает некрасивой жижей к его ногам, обнажая реальные чувства. — Хотел нас обоих убить, а потом выставить всё так, будто я влюбился в мятежника и ради него стал предателем, да? А ты, такой белый и пушистый, предотвратил беду, действуя на опережение? — Ты ко мне должен обращаться на «вы», щенок! — Мин хмурится и пинает колено Чана узким носком ботинка. — Уважение нужно заслужить, — фыркает тот и смотрит исподлобья на того, из-за кого вся его жизнь пошла по одному месту. Хёнджин не знает, что именно этот человек отдал приказ найти его отца и поместить в тюрьму до расстрела. Чан и сам узнал об этом сравнительно недавно. Узнал о том, как Сонхва приложил руку к угнетению соотечественников, увеличив количество казней едва ли не в три раза за последние пять лет, мотивируя это тем, что преступники не подлежат исправлению и деньги государства не должны идти на их содержание. О том, как Мин долго и скрупулёзно создавал врага в лице мятежников, которые всегда выставлялись как опасные пособники японцев, готовые резать мирных жителей в их домах ради власти, и только император — честь и хвала ему! — стоит между простыми людьми и террористами. — Сомневаюсь, что его заслуживает тот, кто вскормил мятежников, чтобы на их фоне слабый и озлобленный император выглядел более удачным вариантом. Только вот удержать в своих руках ты их не смог, да? Мун оказался слишком жадным… — Поздравляю, наконец-то твой скудный умишко решил эту задачку, сопляк, — презрительно отвечает Сонхва и кивает бойцам. И впрямь глупо было доверять кому-то вроде Муна. Таким людям всегда мало, и ради наживы они продать самых близких готовы, что уж говорить о каких-то политиках? Мин Сонхва, пытаясь его приструнить, угрожал должностью, а после сместил, вырастив врага из бывшего неказистого союзника. — Расстрелять. — Мы не так договаривались! — рычит Чанбин, пытаясь закрыть Чана собой, но его грубо отталкивают в сторону. — Мы вообще никак не договаривались, — хмыкает Мин. — Думаешь, я такой идиот и доверю тебе казнь дружка? Ты здесь только для того, чтобы убрать его труп после. И не дергайся, — шипит предупреждающе, наклоняясь слишком близко. — За каждое твое неверное движение будет страдать кое-кто другой, а ты будешь получать видео с его агонией… Чанбину потом этот момент будет часто сниться. В кошмарах. Он словно со стороны видел, как его рука с пистолетом поднимается и палец нажимает на курок. Выстрел в упор в лицо правой руки императора — не самое умное решение, но и не самое большое сожаление в его жизни. Вторым он убирает одного из спецов, пока они не оправились от шока. Поразительно хладнокровно меньше чем за минуту он отнял жизни двух человек и смотрел в дуло чужого пистолета абсолютно равнодушно, готовый принять в себя заслуженную обойму. Чанбин пожить толком не успел, но уже невыносимо устал от людей, от себя, от бесконечной череды хреновых событий, от нескончаемой черной полосы. Он не стал хорошим сыном, которым могут гордиться родители. Он не стал хорошим отцом. Не стал для кого-то тем самым любимым и единственным. Не стал для любимого человека опорой и защитой, скорее наоборот. Ведь тот сейчас мучается из-за него. Черт возьми, да ведь и друг из него никудышный! Подставил Чана, поставил перед фактом, и если бы не работающий на полную мощность мозг Бана, он сейчас был бы мертв вместе с Хёнджином. Пусть их план, коряво созданный за несколько часов в спешке, провалился, Чанбин свою ошибку исправит и совесть очистит, заберет с собой на тот свет как можно больше врагов. Только пули, предназначенные ему, прошивают тело Чана, когда тот толкает застывшего друга в сторону. Чанбин видит, как он падает, и снова стреляет, толком не целясь, попадает в плечо бойца и бронежилет, а потом набрасывается на него с кулаками, сдирает шлем, едва не сворачивая шею тому, кто еще несколько дней назад работал в его подчинении, и перемалывает лицо, не чувствуя боли в костяшках. Он бьет и бьет, и бьет… И даже когда тело под ним перестает подавать признаки жизни, Бин просто не находит в себе сил остановиться, выплескивая на то, что совсем недавно было живым человеком, все накопившееся в нем безумие, злость, боль и отчаяние. — Остановись, Бинни, — хриплое, едва слышное за спиной заставляет замереть с занесённым для очередного кулака ударом, и Чанбин осматривается вокруг, будто только сейчас понимая, где находится и что делает. Он отшатывается от трупа, скользит коленями по лужам крови и падает на задницу. Поворачивает голову в сторону заходящегося кашлем друга и начинает дрожать. Какого черта он натворил?

✽✽✽

Джисон и Минхо так их и застают, на полу, в крови. Трупы Мин Сонхва и двух спецназовцев лежат почти друг на друге в тесной прихожей. На светлых стенах — темные брызги и подтеки, на полу кровью и вовсе почти всё пространство залито. То, что еще сегодня утром было уютным гнездышком, превратилось в место преступления, и хорошо, что Хёнджин этого не видит. Тело Чана на кухне у входа, обложенное потерявшими свой первоначальный вид тряпками, которыми Бин пытался остановить кровотечение сразу из нескольких пулевых ранений. И сам Чанбин, сидящий рядом, облокотившись на стену, с закатанными до локтей рукавами рубашки, измазанный в крови друга, курил, сжимая сигарету дрожащими пальцами. — Он не дышит, — глухо и отстранённо сообщает альфа, даже не глядя на пару. — Я пытался привести его в чувство, но он не дышит… Что мне делать теперь, чёрт возьми? — вырывается почти шёпотом. Минхо опускается на колени рядом с Чаном, убирает тряпки и прижимается ухом к груди, не боясь испачкаться. Тонкие пальцы скользят к яремной вене на шее. Альфы наблюдают за его манипуляциями, затаив дыхание. — Сонни, вызови знакомого доктора, быстро! — командует омега спустя половину минуты, что показались вечностью измученному Чанбину. — Пульс есть, но очень слабый. Отставить панику, господин Со. Включай мозги и думай, как будем выходить из сложившейся ситуации и что будем делать дальше… — Минхо в данный момент гордится своей способностью оставаться хладнокровным в стрессовых ситуациях. Потом, когда шок и необходимость быстро принимать решения останутся позади, он прочувствует весь спектр эмоций, от страха до паники, но это будет потом. До этого еще дожить надо. Чанбин, встрепенувшись, недоверчиво смотрит на омегу, и лишь когда тот кивает, он поднимается на ноги, придерживаясь за стену, и идет в сторону ванной комнаты, обходя безжизненные тела. Вот он сидел и тонул в смеси отчаяния, вины, боли и страха, а вот он уже моет руки с удивительной ясностью в голове. С ней же он заимствует из шкафа друга чистую одежду, и, пока Чана реанимирует знакомый Джисона прямо на диване в гостиной, вытаскивает пули и зашивает раны, Со думает-думает-думает. — Чана надо увезти, — наконец говорит он. Бледный друг лежит на кровати в спальне под капельницей, трупы завернуты в несколько мешков и одеяла, потому что ничего более подходящего в квартире Бан Чана не нашлось. Кровь с пола отмыта, но стены безнадежно испорчены. За окном давно царит ночь, но парни о сне даже не мечтают. — В таком состоянии его далеко не увезешь, — язвит уставший Джисон и опускает голову на руки. — Можно нанять машину скорой в частной клинике, перевезем его подальше от Сеула, — возражает Минхо. Он отмыл кухню и теперь варит кофе, чтобы хоть что-то влить в желудки. Еда все равно в глотку не полезет. — Еще непонятно, выживет ли он… — Нам нужно, чтобы не выжил, — подает голос Бин, пролистывая контакты в телефоне. — Что ты несешь?! — взрывается Джисон, подскакивая на ноги, но твердая ладонь Минхо ложится ему на плечо и с силой заставляет сесть обратно. У Хана нервы ни к черту, но его омега пугающе рационален. — У тебя есть план? — тихо спрашивает Ли. — Не у меня. Это был план Чана. Сделаем так, как он и хотел, но с небольшими поправками. Объявим его мертвым предателем, скажем, что Сонхва пришел его арестовать, и у них завязалась драка и перестрелка, в ходе которой оба погибли, — Чанбин трет лицо, опускается устало на стул и благодарно кивает Минхо, пододвинувшему к нему кружку с крепким кофе. — Воспользуемся этим как отвлечением внимания и доведем план Чана до конца. Устроим быстрый переворот в день празднования Дня Рождения императора. — А куда мы увезем Чана? — после продолжительного молчания спрашивает Джисон. — К моим родителям, — тихо отвечает Со. Рискованно очень. А еще стыдно после долгих месяцев тишины, переходящих в годы, объявиться на пороге отчего дома, да еще с бессознательным Чаном, и просить их о помощи, ничего не объясняя. Но кому он еще может доверить своего друга? Отправить вслед за его семьей в Испанию в данный момент может быть крайне безрассудно. Все-таки передвигаться незаметно в пределах одной страны гораздо проще, чем пересекать границы. Чанбин поднимает глаза, смотрит на Джисона и Минхо, держащихся за руки, и молча просит довериться. — Так и сделаем, — в конце концов отвечает Джисон. — Я займусь камерами и позвоню парням. Надо что-то делать с телами. — А я позвоню отцу… Без Чана им придется туго, но Бин не может позволить себе снова ошибиться. Хотя бы в этом он друга не подведет.