AGAPE

— Я не пойду, — упирается Хёнджин и плотнее заворачивается в одеяло, мечтая срастись с ним. Будь его воля, он бы жить под ним остался. Здесь тепло, спокойно, безопасно, и кажется, что внешнего мира не существует, а значит, никто не сможет ворваться в его кокон и разрушить хрупкое равновесие. Слишком быстро стало всё хорошо, и тревожность нашептывала, что за это ему ещё придётся заплатить, поэтому расслабиться получалось лишь в моменты, когда Чан своим присутствием отвлекал от саботирующих мыслей, роящихся в голове. — Пожалуйста. — Ты же знаешь, что они тебе ничего не сделают? Тем более, папа сам просил пригласить тебя, — Чан стоит посреди спальни с двумя рубашками в руках. На нем только джинсы, и то незастегнутые. Синяк на ребрах за несколько часов стал темнее и выглядел совсем уж неприглядно. Зато заживляющий крем сотворил какие-то чудеса с костяшками — будто и не бил никого, так, содрал немного в спортзале. Они проспали три будильника, а Чан не мог пропустить семейный ужин — это было единственное стабильное и нормальное что-то в его жизни, да и папа огорчится, если он не появится. Пришлось быстро бежать в душ, смывать несчастные четыре часа сна, от которых не полегчало, скорее наоборот. Ощущение, будто его катком переехали, да еще и песка в глаза насыпали. — Дай мне время, — умоляюще стонет Джинни в подушку. — Я не могу так. В моей жизни за два дня всё так круто поменялось, что я до сих пор не могу привыкнуть ко всему, что со мной, что между нами и с тем, что мне делать дальше. И вообще… — И вообще, ты просто ленивая задница, которая хочет спать? — с улыбкой спрашивает Чан у говорящего одеяла. — И вообще я просто ленивая задница, которая хочет спать, — соглашается Джинни, вызывая смех у альфы. — Ладно, на этот раз ты выкрутился, — благосклонно соглашается он, отбрасывает рубашки и нападает на «сугробик» с щекоткой. На ужин Чан безбожно опаздывает, но приезжает бесстыже счастливым, и потому его быстро прощают, хоть Чонин и не упускает ни малейшего случая подколоть его. Виен, давно подозревающий, что брак вряд ли убережет Чана от Хёнджина, внутренне смиряется, лишь слабо улыбается и разглаживает непослушные кудри старшего сына, в кои-то веки не прилизанные гелем. Родительское сердце радуется, когда видит, как Чан с аппетитом уплетает ужин и ввязывается в активный спор с братом. Омега давно его таким не видел. И только ради этого готов простить Хёнджину всё что угодно и снова впустить его в их семью, даже если Джиён всегда будет казаться омеге более подходящей партией. Пусть только Чан продолжает улыбаться вот так искренне и счастливо.

✽✽✽

Феликс считает себя хорошим человеком, который вынужден иногда поступать плохо из-за обстоятельств, от него не зависящих. Не мы такие — жизнь такая. Он не выбирал родиться в бедной семье, в захудалой деревушке, где выбора нет — либо ты собираешь устриц, либо горбатишься от рассвета до полуночи в семейной столовке, где каждый омерзительный гад считает своим долгом тебя облапать, а ты не смеешь возмутиться, ведь урод может обидеться и не заплатить. Либо продаешь себя. Феликс не выбирал третий вариант. Тот сам его нашел. Правда, уже в столице. Когда Феликсу исполнилось тринадцать, его отец получил в наследство от дяди забегаловку в Сеуле и крохотный домишко в трущобах. Ли Маншик долго не думал и потащил всю семью в мегаполис, где они едва сводили концы с концами, набрали кучу кредитов, и Феликсу пришлось бросить учебу после первого года старшей школы и подрабатывать, потому что коллекторы грозились убить его отца и несколько раз довольно сильно избивали его. Он мыл полы, торговал на рынке, собирал мусор, упаковывал пластиковые стаканчики на заводе, перемывал горы посуды. Иногда за один день успевал побывать в трех местах и стереть ноги в кровь, при этом заработав жалкие копейки. Он был несовершеннолетним, который даже школу не окончил, мало кто хотел его нанимать, а те, что все же нанимали, делали это с изначальным умыслом недоплатить — по омеге сразу было видно, что нужда в деньгах пересиливает все остальное, а значит, и жаловаться он не будет, выполнит тяжелую работу, получит раза в три меньше положенного, еще и поблагодарит. Стоит ли удивляться, что в итоге Феликс оказался на пороге борделя под прикрытием массажного салона, куда его привела яркая листовка о поиске работников? Омега за сорок, управляющий этим местом, сразу вцепился в него, обещая, что с такой мордашкой Ли точно не пропадет. Сомнительный комплимент, учитывая место и обстоятельства, но Феликс порадовался, что у него есть хотя бы привлекательное лицо. До первого клиента было страшно. Во время — противно до безумия. Он потом сжимал в руке купюры и трясся от беззвучных рыданий, пока шел домой униженный, использованный, поломанный. И никому до него и его личной трагедии не было дела. Обидно, но суровая правда жизни была быстро усвоена. Он продавал свое тело и втаптывал душу в грязь, теряя самоуважение и желание жить. Феликс задавался каждый день вопросом: зачем он это делает? Почему? Разве не проще всё закончить? Прекратить этот ежедневный ад, круговорот пугающих лиц, мерзких улыбочек, похабных словечек и ненависти к себе. Почему он предпочитает страдания смерти? Почему люди так цепляются за жизнь, когда она очевидно того не стоит? Мы пришли в этот мир умереть, да? Тогда почему так сложно самому выбрать дату последнего акта? Через восемь месяцев бесконечного потока альф, бет, а иногда и омег Феликс чувствовал себя половой тряпкой, которая давно потеряла свой цвет, посерев от бесконечной грязи, и вот-вот расползется от того, как часто ее используют, вытирая пол после сотен грязных подошв, а на некоторых из них еще и прилипшее дерьмо. Быть половой тряпкой — отстойно, но у нее другой судьбы нет. Ли думает, что быть бездушной вещью проще. В тот вечер, изменивший его жалкую жизнь, Феликс курил, поправляя макияж перед зеркалом после очередного клиента. Он любил таких скорострелов, иногда хватало пятиминутного минета, чтобы они кончили и отстали, заплатив за полноценный секс, — таким стыдно признавать, что не смогли продержаться подольше, а омеге это было только на руку. Феликс умел лить мед в уши, поглаживая хрупкое эго альф правильными словами. Он курил и думал, что сегодня точно всё. Хватит с него. Он свою задницу подставляет, лижет вонючие члены, чтобы выплатить долги, а папаша влезает в новые. Он больше не мог. Ему вчера исполнилось восемнадцать, а всё, чем его поздравили, — синяком на заднице. Он купил себе потом пирожное в ближайшей забегаловке, спросил себя, для чего дожил до этого дня и что делать дальше. Пирожное оказалось невкусным, как и всё в его долбанном существовании. Не привыкать. Он не оплакивал себя и свою испоганенную юность и далеко не светлое будущее, маячившее на горизонте. Слёзы закончились давно. А потом его зовут к новому клиенту, которым оказывается господин Мун: старый, обрюзгший чиновник, который любил наблюдать, как молоденькие омежки сосут его вялый член, проглатывая отвращение вместе со спермой. После первого раза Феликс забрал деньги, оделся, попрощался с коллегами, прошел пару кварталов, а потом долго блевал в подворотне. За все это время ему много чего пришлось пережить, но настолько противно было впервые. Умирать было страшно. Ржавое лезвие опасной бритвы вернулось на место рядом с раковиной. Отражение кричало, что Феликс и без нее долго не протянет. Шлюхи долго не живут — либо подсядут и сторчатся, либо слишком рьяный клиент придушит. Его тело выбросят на обочину, и никто не будет искать. А потом его найдут случайные прохожие, вызовут копов, и те равнодушно завернут тлеющий труп в черный пакет. Не так уж плохо. Лучше, чем в ванной родительской халупы. Ему тут точно умереть спокойно не дадут — вон, уже в хлипкую дверь стучат. Феликс мечтал больше никогда Муна не видеть, но когда его мечты сбывались? Тролль, как про себя назвал его омега, не просто стал его постоянным клиентом, он стал его покровителем. Он спросил однажды, наблюдая, как Феликс старательно скрывает отвращение, облизывая его пальцы, измазанные в съедобной смазке с химозным клубничным запахом: — Чего бы моя маленькая блядь хотела? А Феликс то ли от безысходности, то ли от постепенно накрывающего безумия вывалил на него все свои желания. И про сдохнуть, и про деньги, и про жизнь сытую, теплую, комфортную, без слез и боли. Без охреневших в край родителей, которые к нему обращаются только со словом «Дай». За свою слабость стало стыдно чуть позже, поэтому в ту ночь он отрабатывал с надрывом, причиняя себе боль за секундное помешательство. Кому какое дело, чего он хочет? Никого это никогда не волновало. А жирный урод просто хотел поглумиться и сломать его еще больше. Таким, как он, нравится ломать людей, как игрушки, просто потому что могут. Такие, как он, упиваются своей властью и безнаказанностью, самоутверждаются за счет тех, кто и так сломлен и унижен. Через два дня после той ночи Феликс сидит у родительской забегаловки, которая почему-то закрыта, курит и кутается в тонкое пальто, ни капли не спасающее от ветра. Но домой идти не хочется. Там тоже холодно. А еще тесно, шумно и воняет бедностью. Он позже узнает, что в этот момент дома решалась его дальнейшая судьба. Господин Мун оплатил долги родителей Феликса и выкупил их убыточную столовку, которую даже коллекторы не захотели забирать, едва ли не на следующий день затеяв на ее месте глобальную стройку того, что в скором времени станет «Фениксом». Феликс с того дня жил в квартире, арендованной Муном, сопровождал его на неофициальные мероприятия, куда не обязательно вести супруга, и трахался только с ним. Родители то ли тупы, то ли жестоки. То ли не понимали, что продали сына, то ли, наоборот, прекрасно осознавали, что делали. Может, поэтому и сбежали на Чеджу, коротко сообщив об этом Феликсу. Еще в каком-то абсолютно садистском порыве, возможно неосознанном, порадовались, что их сын приглянулся такому важному человеку. Мун щедро им заплатил, чтобы они больше в их жизни не появлялись, и за это омега был действительно благодарен. Видеть их после такого он не хотел. Сознательно отказался от родителей, которые так же тысячу раз отказывались от него, пусть молча, но именно это молчание разрушило и без того хрупкие семейные узы. Феликс в доброту не верил. В доброту именно Муна не верил и подавно, но замысел мужчины понял не скоро. Всё встало на свои места, только когда «Феникс» был достроен, и Ли оказался во главе ресторана, который вскоре превратился в прибежище для сопротивления, а сам Феликс стал связующим звеном между верхушкой и исполнителями. Как бы Ханыль не хорохорился, он был хоть и полезным активом, но не на вершине пирамиды. На вершине восседал тролль Мун, отвратительный и жадный до власти. Он мечтал однажды занять место нынешнего правителя, и Феликс, беспрекословно выполняющий его приказы, не знал, то ли радоваться, что Мун пока своей цели не достиг, то ли огорчаться. Он наблюдал со стороны за всеми действиями старика, видел изъяны в плане, но молчал и никак не помогал это исправить. Не хотел ввязываться в то, что, по его мнению, было изначально обречено на провал. Без армии Мун ничего не сможет, а армия никогда не встанет на сторону чиновника, который на слуху у народа из-за постоянных обвинений в коррупции. Попытка завладеть документами о военных базах была отчаянным шагом, пусть Мун и пытался держать лицо перед сторонниками, когда выяснилось, что отчеты — фальшивка от и до. Феликс мог поаплодировать хитрости и предусмотрительности советника, но в ту ночь Мун выместил свою злость и разочарование на нем, так что нет, омега был совсем не рад и хлопать никому не собирался. — Я назвал этот ресторан в честь тебя, — с отдышкой сказал Мун, застёгивая очередное ожерелье на хрупкой шейке, которую тут же сжал. — В тебе есть стальной стержень, я сразу его разглядел. И как бы ты не ломался, не сгорал, ты всегда сможешь восстать из пепла, моя куколка. Иногда Мун отдавал его на ночь своим партнерам, однажды даже подложил под Ханыля, сделав тому подарок за хорошо проделанную работу. Феликс по этому поводу уже давно ничего не чувствовал. Он знал, что за любые попытки отстоять право распоряжаться своим телом Мун покалечит его. У куколки не должно быть собственной воли. Феликс не жаловался. Он хорошо жил. Лучше многих. В тепле, сытый. Он не боялся завтрашнего дня, у него были деньги, припрятанные от Муна, дорогое авто и полные шкатулки бриллиантов — как бы он ни ненавидел своего хозяина, тот был щедрым и за послушание осыпал его золотом и драгоценными камнями. Но теперь вся его с таким трудом выстроенная жизнь зашаталась, как карточный домик, и Ли не хотел оказаться погребенным под его обломками. — Со Чанбин был в «Фениксе». И я не могу дозвониться до Ханыля, — быстро протараторил он в трубку, с трудом скрывая дрожь в голосе. Он знал, что Мун сейчас разозлится. Молчание, длящееся почти минуту, говорило об этом довольно ясно. — Найди омегу Ханыля и разузнай, где он шляется. Если поймешь, что он его покрывает, приведи ко мне. — Хорошо. Я понял, — покорно ответил Феликс и даже поклонился, хоть Мун и не мог его видеть. Омега ненавидел в себе покорность перед этим человеком, но она слишком глубоко пустила в нем корни, взращенная часами боли. — И вечером будь готов ко мне. — Да, господин, — еще один поклон и укус в нижнюю губу до крови. Гудки в трубке словно сняли с омеги заклятье, и болезненно-ровная спина согнулась, а лоб коснулся стола. Феликс обхватил себя руками, чувствуя, как тело сотрясает крупная дрожь. Мун был щедрым, когда куколка хорошо себя вела. Мун был жестоким, когда кто-то портил ему настроение. Неважно кто — за всех страдал его «Феникс», который всегда, несмотря ни на что, восстает из пепла снова и снова. Спустя полчаса господин Ли солнечно улыбается, разливая дорогой чай по пиалам и подавая их очередным толстосумам. И правда, какой он настоящий? Он уже и сам не помнит.

✽✽✽

— Надо встретиться и поговорить, — голос в трубке Хёнджин слышать не рад. — Слушай, я не думаю, что это хорошая идея. Я ушел от Ханыля и завязал со всем, понимаешь? — омега трет глаза и скидывает с себя одеяло. — Завязал?! — истерично смеется Феликс, на секунду теряя привычную маску спокойствия и высокомерия. — Джинни, дорогуша, спешу тебя огорчить, ты не в сказке живешь! И даже если с Ханылем вы разбежались, никто из сопротивления тебя не отпускал, — смех затихает так же резко, как начался. — В кафе. Через час. Иначе департамент получит анонимный донос, что член сопротивления очень хочет на расстрел вне очереди. Мы поняли друг друга? — Поняли, — сквозь зубы выдавливает Хёнджин, сжимая в кулаке подол длинной чановой футболки, отбрасывает телефон куда-то в подушки и зарывается пальцами в растрёпанные волосы. Чан на ужине с семьей, и как поступить правильно, омега не знает. Он привык исполнять чью-то волю, следовать за кем-то, но каждый раз долго сомневался и чаще отступал, когда нужно было принимать решения самостоятельно. Уход от Ханыля был отчаянной попыткой вырваться из жизни, которую ему навязали, в жизнь, о которой он мечтал. И все равно, без поддержки Чана он никогда бы не сделал этот шаг. Собственная несостоятельность и даже эмоциональная незрелость раздражали и расшатывали без того неустойчивую уверенность. На сборы и продумывание плана всего час, пятнадцать минут из которого он потратит на дорогу. Хёнджин быстро умывается, смотрит на свое отражение в зеркале глазами, покрасневшими от недостатка сна и переизбытка стресса. Синяк проявился в полную силу, и теперь одним слоем консилера уже вряд ли удастся его замаскировать. Замечательно, черт возьми. Как же всё не вовремя! Сообщение Чану пишется словно само, до Хёнджина доходит, только когда кнопка «Отправить» нажата и пути назад нет. Джинни забивает свою голову всякой ерундой, проговаривает мысленно, какие брюки наденет, и что пальто пора бы сменить на куртку. Всё, что угодно, лишь бы не позволить сомнениям и страху завладеть его вниманием. Правильно ли он поступает? Должен ли он дёргать Чана по таким вопросам и отрывать от вечера с семьёй? У альфы и без него проблем хватает, а Джинни с собой ещё ворох своих притащил. Но сообщение отправлено и только что прочитано, поздно уже думать об уместности. Чан перезванивает почти сразу. Он не отговаривает Джинни от встречи, видимо, прекрасно понимая, что игнором тот сделает только хуже, а ему самому перед Феликсом да еще и рядом с омегой лучше не светиться. Голос альфы остается спокойным, хоть Джинни отчетливо слышит, как он курит одну за одной, пока инструктирует его на случай любых вопросов со стороны Феликса. Чан привык мыслить масштабно, продумывая любые возможные варианты, поэтому к тому моменту, как Хёнджин садится в такси, его голова пухнет от количества информации, которую пришлось запомнить. — Я отправил туда двух парней, — говорит напоследок Чан. — Ничего не бойся, физически навредить тебе не смогут. Обещаю. И Джинни верит. Чан никогда его не обманывал. Только разговор с альфой удерживает его от безумного желания сбежать. Исчезнуть, испариться. Феликс его пугает. Не то, что этот блондин может ему сделать, а то, на каких людей он работает и на что те способны, лишь бы свергнуть императора и встать во главе страны. Хёнджин давно понял — сопротивлению плевать на справедливость, плевать на страдающих людей. Они хотят власти и сделают что угодно, чтобы ее заполучить, а потом будут упиваться ей, и ничего не станет лучше. Для простых людей ровным счетом ничего не изменится, а может, станет только хуже. Он заходит в кафе за пять минут до назначенного времени, но Феликс уже там. Сидит за самым дальним столиком в тени какой-то пальмы и не сводит пустого взгляда со стены. Заплутавший в своих мыслях, дрейфующий где-то за пределами реальности, он выглядит совсем юным и хрупким, обхватывая руками чашку с давно остывшим кофе. Он как фарфоровая куколка с печальным выражением лица, но Хёнджин не собирается его жалеть и не хочет знать, что заставило слететь маску высокомерия и превосходства с лица этого парня. Они не друзья, Феликс при первой возможности испортит ему жизнь. Не стоит об этом забывать. Хёнджин садится за стол неаккуратно, грузно упав в кресло, отчего столик зашатался, лишь чудом не расплескав напиток Ли. — Ну вот я здесь. Что ты хотел? — грубо прерывает чужую задумчивость Хван и хватает из подставки салфетку, чтобы чем-то занять нервные руки. Феликс едва заметно вздрагивает, в глазах появляется осознанность, которая после сменяется недовольством. — Здороваться не учили? — выплевывает он и делает глоток кофе, после чего морщится и отодвигает чашку подальше от себя. — Где Ханыль, принцесса? — сразу переходит к делу Феликс. — Откуда мне знать? — в тон ему отвечает Хёнджин, решив до последнего упираться и вести себя как последняя сволочь. — Мы расстались. — Из-за чего? — щурится Ли. — Из-за его блядства, — Джинни усмехается, а потом видит, как дергается кадык собеседника. Движение это быстрое, но он его замечает и вскидывает бровь в догадке. — С тобой он тоже спал? Хотя не отвечай. Мне плевать, — говорит и понимает, что и правда плевать. Ничего не ёкнуло, обида не забилась в глотку, а ревности нет и подавно. Месяц назад эта новость бы тронула и задела, ведь измена для него равносильна предательству, а предательство вообще простить сложно. Он и сам ему изменил с Чаном, только извиняться за это не собирался, прекрасно понимая, что смысла нет, да и не нужно ему было прощение Ханыля. Сейчас Хёнджину вообще никак. Ну трахался Ханыль на стороне, ну и чёрт с ним. Он вообще с окольцованным мужиком спит, а его супруг в курсе и даже не против. Почти анекдот про свободный брак, если бы не некоторые нюансы. — А ты с чего такой смелый? — напрягается Феликс, осматривая Хёнджина, ищет в нём какие-то признаки, способные намекнуть на причины перемен, но тот лишь усмехается, подзывает официанта и заказывает латте. Синяк надёжно спрятан под слоями тональника, консилера и пудры. Высокий ворот тёплого свитера скрывает засосы на шее. Он безупречен настолько, насколько возможно. Не подкопаешься. — А ты с чего так распереживался? Феликс откидывается на спинку кресла, скрестив руки на груди, и с минуту молчит, прожигая взглядом Хвана, который благодарит официанта и придвигает к себе чашку, с наслаждением вдыхая аромат. — Мне нужно попасть в вашу квартиру, — наконец говорит Ли, отпивает свой кофе и снова морщится. Точно. Остыл. Как быстро, оказывается, человек привыкает к хорошему. Пять лет назад Феликс бы жадно вылакал холодную жижу и попросил добавки. — У меня нет ключей, — отвечает Хёнджин. — Я оставил их Ханылю. — Но дверь ведь можно открыть кодом? — Да. Нужен? Давай напишу, — с легкостью говорит Джинни. Этот вопрос они с Чаном обсудили. Нужно делать вид, что Хёнджин готов сотрудничать и ничего не скрывает. Мозг омеги кипит в попытке всё предусмотреть, нигде не проколоться, отыграть свою роль идеально. — Только он мог поменять его. — Давай, — кивает Феликс. Он достает телефон из кармана, открывает приложение и протягивает Хвану. — Записывай. Джинни покладисто печатает несложный набор цифр и возвращает девайс хозяину. — Где ты сейчас живешь? — Записать? — с усмешкой спрашивает Хван. Чан невероятный человек — он это сейчас в который раз понимает. Альфа будто знал наперед все действия и вопросы Феликса. Знал и его подготовил. От понимания становится как-то легче. Будто сам Чан незримо присутствует рядом, стоит за его спиной и держит руку на хрупком плече. — Запиши, — мрачно в ответ. Снова стук пальцев по экрану, шорох передвигаемого по столу смартфона. — Заеду на днях. — Только предупреди заранее. Я работу ищу и могу дома не оказаться. — Работу? Почему бы тебе не поработать у меня в ресторане? — гадкая усмешка на красивом лице наводит на определенные мысли, что ему не вакансию администратора или официанта предлагают. — Спасибо, но я учитель, а не… — «не шлюха», — не официант, — благодаря Ханылю Хёнджин был прекрасно осведомлен, что в «Фениксе» хорошая корейская кухня, дорогие чайные церемонии и элитные проститутки для VIP-клиентов. Именно за последним туда так часто ходят обеспеченные альфы. — Зря, — Феликс строит огорченную мордашку, но отыгрывает ее специально плохо, чтобы сразу стало понятно, что не жаль ему ни разу. — Мог бы найти достойную замену Ханылю. — Спасибо, но пока хочу насладиться одиночеством. Они расходятся спустя пять минут бессмысленных шпилек в адрес друг друга, прикрытых ангельскими улыбками. Кофе допит, и всё сказано, на улице уже стемнело и зажглись фонари. Феликс садится в ярко-желтый Lotus Eletre, а Хёнджин остается у дороги ждать заказанное такси. Впрочем, стоит вырвиглазной тачке Ли скрыться за поворотом, к нему подъезжает уже знакомый черный BMW. Джинни жмет кнопку отмены заказа и садится в машину, тут же попадая в крепкие объятья. Запах кедра окутывает его, словно теплое одеяло, и напряжение покидает тело омеги, сбегает от уверенности, которая исходит от Чана волнами и заражает даже кого-то настолько нервного и морально выжатого, как Хёнджин. — Всё в порядке? Он тебе что-нибудь сделал? Угрожал? — Нет, всё нормально, — бубнит Хёнджин и нехотя отлипает от альфы. — Он спросил, где Ханыль, есть ли у меня ключи от квартиры. Я дал ему код от двери и адрес своей квартиры. Попросил предупредить перед визитом, ведь я ищу работу, — отчитывается он и ластится к тёплой руке, убирающей с его лица выбившиеся из-за уха пряди. — Ты молодец, Джинни, — с нежностью говорит Чан и оставляет быстрый поцелуй на его губах, прежде чем выехать на дорогу. — Прости, что так вышло. Мы уже решаем вопрос с Ли и «Фениксом». — Ты тут ни при чем. Это из-за меня. Он сказал, что из сопротивления меня никто не отпускал, и я не могу просто уйти, потому что так захотел. — Ты рассказал мне много полезного, так что скоро сопротивление перестанет существовать, и ты сможешь забыть про них, как про страшный сон. Хёнджин кивает, сжимая протянутую руку, и снова верит. Потому что Чан его никогда не обманывал.

✽✽✽

Феликс объезжает ресторан по кругу и прекрасно видит через лобовое стекло BMW Хёнджина и очевидную причину его смелости. Парень понимающе усмехается и, нарушая правила, разворачивается в неположенном месте, чтобы не попасться на глаза милующейся парочке. В бесконечном потоке мыслей об увиденном, о том, что это значит и как это можно использовать, он ловит себя на странном чувстве, которое давно похоронил в себе под слоем купюр и люксовых украшений. Чёртова зависть. Человеку всегда чего-то не хватает, Феликс сейчас это понимает как никогда. Всегда будет что-то, какая-нибудь мелочь, вызывающая желание обладать. Так было когда-то со старым Феликсом, измученным, затраханным десятками незнакомцев, который хотел лучшей жизни. Хотел красиво и по сезону одеваться, хотел есть вкусную и полезную еду, хотел жить в хороших условиях и не бояться завтрашнего дня. И когда он это получил, какое-то время был вполне счастлив. Но вот он, подстеливший себе соломку и ни в чем не нуждающийся, вдруг позавидовал. И кому? Вечно дрожащему от страха Хвану, который в одиночку вряд ли бы выжил в этом суровом мире. А Феликс выжил! Но почему-то это Хвана сейчас крепко обнимали и смотрели так, будто в нем есть что-то особенное, а Феликс едет в квартиру, подаренную Троллем, чтобы подготовиться к визиту старика, который сегодня будет срывать на нем раздражение за все неудачи, случившиеся за неделю, а в конце посмотрит, как на вещь, которую в любой момент можно будет заменить, как только перестанет выполнять свои функции. Феликс резко вдавливает педаль тормоза в пол, едва успевая затормозить и не въехать в автомобиль перед ним, остановившийся на красный сигнал светофора. Бархатная ткань руля кажется влажной под резко вспотевшими ладонями и в голову приходит шальная мысль, что, будь перед ним не чужая машина, а столб, он бы не тормозил вовсе. Но не сегодня. Сегодня Феликс снова сгорит, а на утро восстанет из пепла. Ему не привыкать.