AGAPE

— Это что, Чон Ханыль? — спрашивает Бин, переворачивая ногой избитое тело, и морщится от запаха. — Ну точно! Ты дебил или как? Ты на хрена его до смерти забил, придурок? Мы столько за ним следили не для того, чтобы ты из него фарш сделал! Чан молча курит в открытое окно, слушает друга, где-то соглашается, но голову склонять, признавая ошибку, не собирается. Да и смысл наводить суету? Некроманта у них нет, поэтому поздно уже нравоучениями заниматься. — Здесь нужно убраться и осмотреть его вещи, может, там будет что-то полезное. Не, ну ты, конечно, кадр, твою мать! — продолжает ворчать Со. — Ты должен был мне позвонить до того, как отправил его на тот свет, а не после. — Можешь не пытаться давить мне на совесть, я не жалею. — А я и не сомневаюсь! — разводя руки в стороны, с истеричным смешком отвечает Со, подходит к другу и забирает у него сигарету, чтобы следом сделать глубокую затяжку. — В этом-то, блядь, и есть твоя проблема! Происходит то, о чем и говорил Джиён — ты поставил омегу выше того, над чем столько работал! Возьми себя в руки, черт бы тебя побрал! Я не хочу терять тебя, Джисона и других ребят только потому, что тебе от любви крышу снесло! Чанбин знал, что эгоистично требовать от Чана отдать себя их общей цели, а не идти на поводу у сердца, но они слишком далеко зашли, чтобы сейчас повернуть назад. У них и нет этого пути назад. Они все настолько глубоко увязли, что либо идут до конца, либо на тот свет, им спокойной жизни все равно уже не видать, даже если пойдут на попятную. В следующий раз взрывчатка может оказаться в их домах, и секундное отвлечение станет фатальным. Пусть лучше Чан будет злиться, беситься, перестанет с ним разговаривать, зато будет живым. — Помоги закатать его в ковер, — в конце концов говорит Бан Чан, отходя от окна. — Надо свалить отсюда до рассвета, — угрызений совести нет. Была бы возможность, он бы этого гандона оживил и снова убил. — Надо сфотографировать сначала, чтобы парни купили такой же, — замечает Чанбин, туша сигарету об обратную сторону оконной рамы, прежде чем, поморщившись, положить окурок в карман куртки. — И наш клининг вызвать. Обнаружив резиновые хозяйственные перчатки в тумбе под кухонной раковиной, альфы принялись размышлять, что делать с телом дальше и как пронести ковер мимо камер и консьержа. — Нам бы до лифта добраться без приключений, спустимся в гараж, а там парни подгонят машину прямо к нам. — А камеры? — Бляяя… Пришлось выдергивать из теплой супружеской постели Джисона, который был очень не рад звонку в два часа ночи, но недовольство высказывал разве что интонацией, с которой ответил, что скоро подъедет. — Я понял, это холостяцкая зависть, — сказал помятый Хан, прежде чем пойти к охране комплекса со своим удостоверением. К трупу, замотанному в ковер, он отнесся спокойно, и, наверное, собственная подобная реакция должна была его насторожить, но Джисон был слишком сонным, чтобы думать о такой ерунде. — Наберу, когда они свалят из комнаты. Им повезло, и «ковер» до авто транспортировали без происшествий. Разве что Чанбин стал уж совсем невыносим, пока Чан не сказал, что оплатит химчистку его тачки, если тот заткнется наконец. — Тебе хоть полегчало? — спросил Со, наблюдая, как ковер вместе с трупом внутри постепенно исчезает под слоями пока еще жидкого бетона. — Стоило это всё того? — Немного полегчало, но оно того стоило, — тихо ответил Чан. — Одной угрозой меньше. Если ничего стоящего в его вещах не обнаружим, загоним в угол их компашку в «Фениксе». Сделаем то, что делали они, — найдем их семьи и будем давить через них. Я устал быть хорошим, Бин. Эти люди доброту принимают за слабость, наглеют и накидываются стаей, как шакалы, на тех, кто слабее. Тебе не надоело, что твоих родителей донимают пока, слава богу, только звонками, но всё же? Парни сегодня чуть не погибли. Сынмин звонил, говорил, что над домом снова летали квадрокоптеры. Я заебался, правда. Не хотят по-хорошему, значит, будет по-плохому. — Тебе нельзя светиться, ты у нас личность более-менее публичная, так что просто командуй, а в такую жопу, как сегодня, больше не лезь. Ты мог позвонить любому из парней, и они с радостью бы сделали с этим чертом то же самое, еще бы и на камеру сняли. — Именно с этим чертом мне нужно было разобраться самому, — твердо говорит Чан и закуривает хрен знает какую за эту ночь сигарету. Мысли неуклонно уносятся домой, в спальню на втором этаже, где среди его вещей, на его постели спит его омега. Долгожданный, выстраданный. Бан Чан считает, что заслужил его за всё дерьмо, которое пережил и которое ему только предстоит пережить. Он заслужил эту малость. Очень хочется послать всё к чёрту и, превышая скорость, рвануть домой. Взлететь по лестнице вверх и, тихонько приоткрыв дверь, войти в спальню. Присесть на край кровати и просто любоваться, как маленький ребёнок бабочкой, которая внезапно села на ладонь. Затаив дыхание и дрожа от восторга, наблюдать за хрупкой красотой, которую хотелось сберечь несмотря ни на что, ведь яркие крылья такие хрупкие, а его ладони крепкие и могут защитить от порывов ветра и жадных пальцев других детишек, которым сломать чудо природы — развлечение, не более. Но он давно не ребенок, Джинни пусть и восьмое чудо света, но не бабочка и сможет побыть без его защиты еще немного, а вот дела сами себя не сделают, да и совесть не позволит скинуть все на парней, которых выдернул посреди ночи из теплых домов в промозглый ноябрь. Окурок летит в бетон, следом за ним — плевок. «Недоброго пути, ублюдок. Увидимся в аду». Чан садится в авто Чанбина, ведь его тачка осталась на стоянке жилого комплекса. — Посплю и смотаюсь в «Феникс», а ты отдохни, — говорит Со, зевая, прежде чем высадить непутевого друга. — У тебя же ужин семейный вечером, а завтра работа. Приведи свою помятую рожу в порядок. Чан только кивает и поднимается в квартиру Ханыля, чтобы собрать вещи Джинни. Джисон оборвал ему телефон — еще бы, полночи просидел в комнатушке охраны, пока парни наводили порядок на месте преступления, отмывая улики. — Еще десять минут, Джи, — устало просит Чан, надевает бахилы, протянутые одним из подчиненных Чанбина, и проходит вглубь квартиры. — Проси что хочешь, серьезно, но еще десять минут. Собирать, на самом деле, и нечего — Хёнджин всё сложил в чемоданы, хоть и как попало. Но альфа всё равно, надев латексные перчатки, осматривает каждый ящик, каждый шкафчик, впихивает без разбору документы, флешки, ноутбук и телефон в мусорный пакет — отдаст Хану, тот со всем этим быстрее разберется. Перед уходом он осматривает идеально чистую квартиру, будто и не было здесь никакой драки и убийства. И в душе альфы это событие точно так же не оставило какого-то следа, угрызений совести, страха перед неминуемым возмездием. Потому что никакого возмездия и не будет. — Личные вещи Ханыля уничтожьте, — бросает он на ходу и сбегает по лестнице, решив не ждать лифт.

✽✽✽

Хёнджин спит беспокойно, то и дело просыпается, вздрагивает и снова проваливается в сон. На раз четвертый решает, что лучше уж совсем не спать, чем так. Садится в постели, позволяя теплому объемному одеялу сложиться вокруг него пушистым антрацитовым облачком, и смотрит в окно, за которым все еще темно. Во сколько он вчера уснул? Часов в девять вечера? В десять? Слишком рано для такого полуночника, как Хван. Чана рядом нет, что не удивляет, но немного огорчает. Разве они недостаточно выяснили, чтобы спать в одной постели? Или альфа опять включил режим джентльмена, который без разрешения и шагу не сделает? Джинни, честно говоря, нравилась напористая и властная сторона Бан Чана намного больше. Он трет лицо, выпутывается из оков одеяла и идет по памяти в ванную комнату. Умывается холодной водой, чтобы прогнать остатки сна, и, кутаясь в толстовку Чана, спускается на первый этаж, чтобы найти что-нибудь попить. В идеале — кофе. Голова пока еще не заработала в полную силу, и все происходящее кажется каким-то нереальным. Кажется, что скоро он проснется и окажется в квартире с Ханылем. И Чан в его жизнь не возвращался. Не было признаний и эйфории от единения тел и душ. Потому что все еще сложно поверить, что он находится в доме Чана, который вчера приехал по первому его зову и забрал к себе. Чан, который знал, что Хёнджин связан с сопротивлением, и все равно не отвернулся от него, не злился, не бросил. Все это пока не укладывается в голове и кажется прекрасным и потому жестоким сновидением. — Привет, — тихий мягкий голос застает врасплох, и Джинни подпрыгивает на месте, резко оборачиваясь, чтобы увидеть говорившего. В полумраке гостиной он и не заметил, что в кресле сидит очень красивый омега с длинными белоснежными волосами, который приветливо улыбнулся ему и махнул рукой, вставая. — Хочешь кофе? — Хочу, — выдавил из себя Хёнджин, примерно представляя, кто перед ним. Он сжимает челюсть и уговаривает свои мысли не катиться в ад самоуничижения и сравнения себя с этим человеком. Потому что ожидаемо проиграет. Куда ему до этой ожившей куклы? — Я Джиён, кстати. — Супруг Чана, я так и понял, — сухо отвечает Хван, не в силах удержаться от ревнивой нотки в голосе. — Формально, — Джиён улыбается понимающе и идет в сторону кухни, кивая Хёнджину, чтобы он следовал за ним. — А ты Хёнджин и единственная любовь всей его жизни, которой не о чем волноваться. Я тебе не соперник. — Тогда что ты тут делаешь? — Джинни садится на высокий стул и наблюдает, с какой легкостью блондин передвигается по кухне, заправляет кофемашину и достает еще одну кружку. Такая легкость может быть только у человека, знающего место как свои пять пальцев. Нет. Остановись. — Точно не разборки с тобой пришел устраивать. Чану надо было уехать по делам, и он попросил за тобой присмотреть, потому что в новом месте тебе одному может быть некомфортно, — Джиёна отчасти забавляет враждебность, которую омега Чана пытается скрыть в голосе. Но, поставив себя на его место, он понимает Хёнджина. Может быть, у них все же есть что-то общее. Хотя бы то, что они, кажется, оба жуткие собственники. Поэтому он не решается пока говорить, что все еще живёт здесь большую часть времени, ведь им приходится отыгрывать роли счастливых супругов. — Мы тут, к слову, не вдвоем. Мой альфа разговаривает с охраной снаружи. — Когда Чан приедет? — спрашивает Джинни, все еще настороженно, но уже более расслабленно. Наличие альфы у этого парня будто накидывает ему несколько очков. — Думаю, что скоро. Вот, — Джиён ставит перед Хваном кофе. — И не переживай, с ним всё в порядке, просто надо было решить один вопрос. Джиён и сам в свои слова хочет верить. Чан ему толком ничего не сказал, но даже по тем крупицам информации, что у него были, омега догадывался, куда он мог поехать. Синяк на лице Хёнджина только подтверждает его теорию — Чан не из тех, кто спустит подобное обращение с рук. Омеги молчат, смотрят друг на друга, изучают, примеряются. Ситуация для обоих странная, и как себя вести в ней — непонятно. Джиён, уставший от одиночества, ловит мимолётную мысль за хвост, что было бы классно подружиться. Но, учитывая их ситуацию и понятное недоверие Хвана, эта идея кажется по-детски наивной. — Я слышал, что ты долго жил в Китае, — пытается завязать разговор Ким и получает в ответ кивок и внимательный взгляд. Как дикий звереныш, ей-богу. — Ты же не вернешься? Останешься здесь? — Мне некуда возвращаться, — Хёнджин опускает глаза и смотрит на свое корявое отражение в кофейной глади. — Чем бы ты хотел заняться? Работа? Хобби? Или пока еще рано об этом говорить? — Эм… Я… — Джинни поморщился, собираясь с мыслями. Должен ли он отвечать? Да и зачем? Чего этот парень задает так много вопросов? — Я снял квартиру несколько дней назад. Думал, когда перееду туда, поискать работу в ближайших школах. — Ты учитель? — Да, в Харбине я работал учителем младших классов. — И ты не свихнулся? — с искренним интересом спрашивает Джиён. Он подтянул к себе стул, сел напротив Хвана и, уложив подбородок на ладони, уставился на него с любопытством. — Дети ведь шумные. И, если судить по тем мелким засранцам, что я встречал, они совершенно неуправляемые. — Может, в Корее и так, но в Китае очень много внимания уделяется дисциплине, — отвечает Джинни и делает маленький глоток кофе на пробу, а после довольно облизывается — вкусно. — В школе ребята ведут себя хорошо. Ну, чаще всего. Дети разные бывают, конечно. Самое сложное, на мой взгляд, заинтересовать всех темой урока, найти к каждому подход. Я знаю, что многим учителям, особенно старой школы, проще подогнать детей под один стандарт, пока их сознания мягкие и податливые, чем подстраиваться самим, но мне хотелось сохранить их индивидуальность и различные способы мышления, — Хёнджин действительно любил свою работу, любил говорить о ней, любил хвастаться детьми, которых обучал. Ему везло, наверное, потому что ученики его были благодарными и отвечали добром на добро, на похвалу — еще большим усердием. — Думаю, дети тебя любили, верно? — улыбнулся Джиён. — Наверное, и так можно сказать, — искорки энтузиазма потухли в карих глазах омеги. — Надеюсь, на мое место придет хороший учитель… — Познакомились? — голос Чана проник в их маленький мирок, нарушая покой, и орган в груди Хёнджина радостно подпрыгнул, как собака при виде хозяина. На спину легла теплая ладонь, словно впитывая все напряжение из тела омеги. — Прости, что уехал, не сказав, но ты так сладко спал, а дело не могло подождать. — Все в порядке, — ответил Джинни, сильнее прижимаясь у руке. — И как прошло дело? — Джиён многозначительно вскинул бровь. — Хорошо. Проблема решена, — прокашлявшись, ответил Чан, закатал рукава джемпера и подошел к кофеварке. Оба омеги не отрываясь смотрели на разбитые костяшки его рук, а потом переглянулись. У одного во взгляде было полное понимание случившегося, у второго — волнение и догадки. — Что ж, — медленно протянул Джиён, вставая. — Заберу своего альфу, и мы поедем, пожалуй. — Хорошо. Спасибо, что приехал, — устало кивнул альфа. Он не спал уже сколько? Двое суток? — Не за что. Мне было не трудно. Пока, Хёнджин! Надеюсь, ещё встретимся. — Пока, — Джинни помахал омеге рукой и, подождав, пока за ним закроется входная дверь, повернулся к Чану. — Ты побил его? — Кого? — Не прикидывайся дураком, ладно? Ты прекрасно знаешь, кого. — А если и так, то что? Разозлишься? Тебе будет его жалко? — сжав кулаки в карманах свободных штанов, спросил Бан Чан. Он тут всё разнесет, если Хёнджин будет тосковать и горевать по дохлому ублюдку. — Нет. Не разозлюсь. И жалеть не буду. Но ты не знаешь, какие у него связи, потому что не дал мне вчера сказать, и он наверняка теперь будет пытаться отомстить тебе, а я не хочу… — слова встали поперек глотки. «Не хочу терять тебя». Даже просто вслух произнести, допустить мысль, что с Чаном что-то случится и он исчезнет из его жизни, только вернувшись в нее, смерти подобно. — Джинни, — Чан подошел к омеге, прижал его к себе крепко и, уткнувшись носом в шею, наполнил легкие ароматом апельсина. — Со мной все будет хорошо. Ты же помнишь — моя жизнь принадлежит тебе, и пока ты не скажешь мне умереть, я не умру. — Это не шутки, дурак ты дурацкий! — Джинни хлопает его по спине, но не отстраняется, а лишь ближе прижимается. — Я знаю, что не шутки. Но поверь, этот человек больше никогда и никому ничего не сделает, я тебе обещаю. Наверное, Хёнджин должен был оттолкнуть Бан Чана после этих слов, хотя бы вздрогнуть внутренне от понимания жуткого смысла, скрывающегося за этими словами. Наверное, в нем должны были остаться какие-то чувства к Ханылю, ведь провел с ним достаточно времени, спал в одной постели, занимался сексом, согласился выйти замуж, хоть и сам задавался вопросом зачем. Наверное. Но он не может найти в себе ни одной эмоции по этому поводу. Возможно, он просто морально истощен. Возможно, вчерашний удар стер все хорошее, что было между ними. Хёнджин на самом деле не хочет разбираться в этом. Не сейчас. Вместо этого он предпочитает делать вид, будто всё в порядке, и целует Чана. Глубоко, пошло. Трётся всем телом, руки под кофту запускает и мнёт пальцами твёрдые мышцы. Может, папа был прав, и у него действительно мозги набекрень? — Хочу тебя… — Здесь? — Здесь, — кивает и стягивает с альфы кофту, тут же замирая при виде фиолетового пятна на ребрах мужчины. — Это… — Это ерунда, — отмахивается Чан, садит его на стойку и стягивает свободные шорты. Свои шорты. И свою футболку. И свою толстовку. Хёнджин сам по себе потрясающий и самый лучший, но в его одежде напрочь плавит Чану мозги. — Ходи по дому всегда в моей одежде, а? — не просит даже, умоляет. — Я подумаю, — отвечает Джинни, надеясь, что вышло кокетливо. Чертов синяк ощущался как свой собственный, и омега даже представить не мог, насколько болезненным был удар. — Посмотри на меня, — шепчет в губы Чан. — Джинни, мне не больно, слышишь? — Глядя прямо в глаза, передает свою уверенность омеге. Он будто читает его мысли, успокаивает, зацеловывает тонкую шею, на которой еще остались его следы с их прошлого раза. Хёнджин в его руках весь такой податливый и соблазнительный, что отпускать не хочется. Он и не отпускает. После душа они стоят перед зеркалом в ванной комнате, раскрасневшиеся и приятно уставшие. Чан обнимает омегу со спины, положив подбородок на его плечо, и жмурится, как довольный кот. Тот мажет лицо какими-то кремами и улыбается, глядя его отражению в глаза. — Надеюсь, наши дети будут похожи на тебя. — Какой же ты дурак, а! — смутившись, Джинни шлепает альфу полотенцем и сбегает, прихрамывая, из ванной. Он останавливается только посреди гардеробной, осматривает невидящим взглядом свои чемоданы и впервые в жизни всерьез задумывается о том, что он, вообще-то, может стать папой. Для него рождение детей было всегда чем-то далеким. Джинни с шестнадцати на подавителях и противозачаточных — сначала Юнхо его пичкал едва не насильно, хоть и бессмысленно это было, ведь Хёнджин на других альф не смотрел, лелея надежду вернуться к Чану, а потом продолжал принимать по привычке, пока не появился Ханыль и медикаменты стали приносить реальную пользу. Рожать детей Чону он не собирался даже будучи Лю Джином. Но теперь он с единственным альфой, с которым готов пройти через многое, даже через такой пугающий процесс. И впервые внутри появляется что-то похожее на желание и предвкушение. А на кого ребенок будет похож? Будет ли это забавный альфочка, перенявший лучшие черты Чана? Или омежка, похожий на самого Хёнджина? Или наоборот? Или их черты смешаются в ребенке? Глаза и губки Чана, носик и ушки Хёнджина? В любом случае, их дети были бы самыми красивыми. Может, и не по безумным стандартам красоты их страны, но для них уж точно. А потом Джинни возвращается с небес на землю, вспоминая, в каком мире они живут, и понимает, что рожать в такой обстановке точно не будет. Нет, он на себя такую ответственность не возьмет.

✽✽✽

Чанбин паркуется перед рестораном с фасадом в китайском стиле и ярким изображением феникса на большой вывеске. У него забронирована комната для чайных церемоний, которую проводит лично владелец «Феникса» и их главный подозреваемый в сговоре с Чон Ханылем. На пассажирском сидит его друг детства Уён, который согласился на сегодня сыграть роль его омеги для того, чтобы отвести подозрения и идеально отыграть спектакль «Со Чанбин пришел на свидание, а не потому что подозревает вас, господин Ли». — Будешь должен, — как всегда прямо заявил Уён, выслушав друга. — И что же? — устало спрашивает Бин. Он, конечно же, предполагал такой исход. Не первый год знакомы, Чон изучен вдоль и поперёк. — Свидание! С Саном! Я прошу тебя об этом уже второй год. — Попроси что-нибудь другое, а? — заныл Чанбин, состроив страдальческую мордашку. — Наш мистер Дзен всё свободное от службы время проводит в додзё и не интересуется свиданиями. — Так сделай так, чтобы заинтересовался! Иначе никуда я с тобой не пойду, — сложив руки на груди, дуется омега. Ох уж этот неприступный господин Чхве, всегда такой бесяче-сдержанный и уважительный. Поселился в голове и не съезжает уже больше года. — Эскорт тебе в помощь. Иногда Со и сам удивлялся своей доброте и терпению. Любой другой давно бы послал капризного Уёна с его запросами куда подальше, но Чанбин любил этого избалованного парня, как младшего брата, поэтому воспринимал его закидоны с толикой умиления. К Сану он подошел через пару часов и честно выложил всё как есть, а тот с присущей ему добротой и уравновешенностью буддиста улыбнулся и сказал, что если для дела, то, конечно, он поможет. Святой человек. И наивный. Не понимает, на что подписался. — Я прошу тебя, веди себя прилично, — напоминает альфа, развернувшись всем корпусом к Уёну, поправляющему воротничок рубашки. — И помни, что мы с тобой на свидании, а не просто пожрать в столовку забежали. — Ты такой сноб, дорогой, — хлопает ресничками омега и шлепает губешками, посылая поцелуйчики в сторону друга. — Не дрейфь, прорвемся! Если увижу сомнения в глазах блондинчика — засосу тебя по самые гланды. По-дружески, так что не надумай себе ничего, — и подмигивает, отчего Со закатывает глаза и выходит из машины. Невыносимый ребенок. Администратор провожает их в комнату, где играет тихая спокойная музыка, журчит фонтанчик у стены, а посередине стоит столик со всем необходимым для китайской чайной церемонии Гун Фу Ча, после кланяется и уходит, прикрыв за собой дверь. За столиком сидит белокурый омега в традиционной одежде. У него большие глаза, веснушки на носу и щеках и внимательный взгляд. Он Чанбина наверняка узнал, подтверждая теорию Чана о его вовлеченности в дела сопротивления. А еще от него пахнет терпкими яблоками с кислинкой, и запах этот затмевает гортензии Уёна и теснит горечь кофе Чанбина, который очарован и не может не признать очевидного, но виду совершенно не подает. Снаружи он выточен из камня, и всяким омежьим уловкам до него не достучаться, хрупкой красоте его на колени не поставить. А то, что Феликс Ли намеренно пользуется своими чарами, слишком очевидно для него. — Добрый вечер, — мягкий тихий голос почти сливается с фоновыми звуками, вплетаясь в них. — Добрый, — весело отвечает Уён, понимая, что друг включил режим нелюдимого и сурового мужика. Будет давить авторитетом и феромонами, прощупывать парнишку, что сидит напротив, искать слабые места. Пускай. Для Чон Уёна это всего лишь очередное приключение, за которое он еще и свидание с альфой мечты урвал — не жизнь, а сказка! Чанбин принимает от блондина чахэ и вдыхает аромат чая с нотками персика. Прикрывает глаза, позволяя таинству момента захватить себя, но не забывая цели, и передает глиняную посуду Уёну. Разворачивающееся перед ним действо успокаивало, расслабляло. Наблюдение за тем, как изящные маленькие ручки творят неведомую магию с чайничками, чашечками, пиалами, очищало перегруженный мозг от лишних переживаний, а ароматы гортензии, яблока и кофе странно гармонировали со сливочностью персика. И пока Уён наслаждался каждым мгновением церемонии, легкомысленный, как всегда, двое других участников незримо, негласно танцевали друг напротив друга на минном поле, пытаясь без прямых вопросов выяснить намерения, угадать роль, узнать цель. Феликсу понадобилось всё его обладание, чтобы внутренняя дрожь не перекинулась на пальцы, когда передавал пиалу с чаем альфе, жуткий взгляд которого прожигал насквозь. Омега, потупив взор, старался делать вид, что не замечает пристального наблюдения, а у самого мозг работал на полную мощность. Он сегодня не смог дозвониться до Ханыля, на сообщения альфа тоже не отвечал. И что-то ему подсказывало, что визит главы службы безопасности и по совместительству лучшего друга советника императора был с этим молчанием как-то связан. Этот альфа может сколько угодно делать вид, что привел омегу на свидание. Если это действительно так, то почему не отводит взгляд от него, а не от своего спутника? Феликс прекрасно понимал силу своей внешности, но обычно мужчины, пришедшие с парой, стыдливо отводили глаза, когда их ловили с поличным. Этот же продолжал упрямо пялиться. Омега выдыхает с облегчением, когда церемония подходит к концу. Он вежливо прощается с парочкой, ждет, пока за ними закроются двери, и торопливо идет в свой кабинет. — Ты знал, что этот чай собирают вручную? — у Чона энергии хоть отбавляй и шило в заднице. Он еле усидел ровно на церемонии, но было интересно и вкусно. — Представь, что ты сегодня спустил кучу бабок, а дети, работающие на плантациях от заката до рассвета, едва ли заработали на кусок хлеба. Нет в этой сраной жизни справедливости, мой друг… — Уён-а? — подает голос Чанбин, не отводя взгляда от дороги. — Ну чего? — Заткнись нахрен. Пожалуйста.