AGAPE

— Восемь лет тишины не считаются расставанием? — спрашивает Хёнджин растерянно. Непоколебимая уверенность в голосе альфы выводит его из равновесия. И себе удивляется — почему не дрожит и почти не волнуется, будто чужое спокойствие и ему передается. Ситуация странная. Омега помнит, словно это было вчера, все чувства, испытанные в его последний день в Корее, от любви и эйфории до боли и страха. Годы, проведенные в Китае, не стерли тех воспоминаний, но почти не подарили новых. Хёнджин будто разучился чувствовать и запоминать, словно Лю Джин и он — разные люди, которые одновременно существовать не могут. И теперь он сидит напротив того, кого, по-честному, уже и не надеялся увидеть лично, но почему-то все равно этого страстно желал. Они смотрят друг другу в глаза, молча заново знакомятся, и романтичную сторону Хёнджина все устраивает, в то время как мозг сопротивляется абсурду, который вырывается изо рта альфы. — Для меня — нет, — спокойно отвечает Чан и пьет кофе из маленькой белоснежной чашечки, которая выглядит комично крохотной в его большой руке. — А твой брак и мои отношения ни о чем тебе не говорят? — давит омега, ожидая, что вот-вот маска мужчины пойдет трещинами. Он ищет подвох в глазах напротив, но не видит абсолютно ничего. Кроме знакомого тепла. — Это неприятно, но не более, — пожимает плечами мужчина. — Хёнджин, ты говорил мне, что хочешь расстаться? Нет. И я тебе таких слов не говорил и никогда не скажу. Расстояние и время для меня ничего не значат, мои чувства к тебе не изменились, даже если изменились мы сами. Другое дело, если ты хочешь, чтобы мы стали бывшими — скажи мне это сейчас, и я больше тебя не побеспокою. Не потому что мне это дастся легко, а потому что я буду уважать твое решение, — Бан Чан говорит медленно, пытается донести свою точку зрения до омеги, в глазах которого сплошные сомнения и недоверие. — Ты любишь его? — Что? — Это простой вопрос: ты любишь Чон Ханыля? — Вопрос простой, но он неожиданный! — защищается Джинни и сам не знает от чего. Так теряется, что не придает значение тому факту, что Чан знает имя его жениха. — А ты любишь своего мужа? — Я бы сказал, что ты ведешь себя по-детски, увиливая от ответа, но отвечу — нет, я не люблю его как омегу. Никогда не любил и не полюблю, и у нас это взаимно, — Чан откидывается на спинку стула, трет уставшие глаза и вздыхает. — Я думал, что наш брак хоть немного уменьшит беспокойство папы, а заодно это помогло бы Джиёну. Из-за отмены некоторых прав омег ему было сложно открыть свой бизнес и вообще восприниматься в обществе всерьез. Он хотел развестись через два месяца, потому что влюбился в моего телохранителя, а я отказался платить конскую неустойку по брачному договору, поэтому мы ждем, когда закончится этот год, потому что пункта про обоюдное желание развода в нашем контракте нет. Но если ты решишь, что мы с тобой все же не бывшие, я разведусь хоть завтра, даже если придется спать в машине. — Ты сумасшедший, — слабо выдыхает Хёнджин и приглаживает волосы, чтобы чем-нибудь занять нервные руки. У него голова идет кругом от того, что говорит этот человек. Значительная часть, которая все еще влюблена и никогда не переставала помнить, совершенно не против согласиться с альфой, что расставания не было и просто… Что? Начать все с того места, на котором остановились? При всем желании обеих сторон этого не получится, что бы Чан ни говорил. Слишком много воды утекло, они стали совершенно другими людьми и через пару встреч могут друг в друге разочароваться так, что больше никогда не захотят видеться. — Ответ на твой вопрос — нет, я не люблю его, — выдавливает из себя правду, смочив горло остывшим кофе. — Тогда зачем ты с ним? — От одиночества? От безысходности? — Джинни лукавит немного. — Он был настойчив, но мил. Я много раз ему отказывал, и он всегда говорил, что подождет, когда мое мнение изменится. — И оно изменилось. — Да, — подтверждает омега, не договаривая, что принял ухаживания Ханыля после того, как увидел Чана по телевизору в выпуске новостей в новой должности и понял, что тот продолжает жить без него. Альфа достигал новых вершин, хорошо выглядел и производил впечатление человека, которого не тяготили подростковые драмы. Тогда Джинни вдруг подумалось, что в жизни Чана ему места больше нет. Да и не его это Чан, а совершенно другой человек, с которым они друг другу чужие. Признавать это было больно, но правильно. А Чон Ханыль был рядом. Он был галантным, красиво ухаживал и лил мед в уши. В конце концов, он был не беден, что для Хёнджина, привыкшего к определенному образу жизни, было немаловажно. Отец оставил им с Юнхо довольно внушительное наследство, и каждый месяц на счет капали разные суммы — оба Хвана с самого начала знали, от кого они, но делали вид, будто ничего не понимают, и поэтому даже в Китае жизнь омеги не стала беднее или голоднее. Он все так же мог себе позволить больше многих и позволял. — И все же ты его так и не полюбил? — Нет, — отвечает омега, а потом криво усмехается. — Разве может любить тот, кто потерял сердце? Чан сначала растерянно смотрит на него, а потом, когда до него доходит, улыбается несмело, но по-настоящему, и в этой улыбке Хёнджин узнает своего Чанни. Чанни, который не выпрямлял кудряшки, вместо дорогих смарт-часов с позолоченным браслетом из ограниченной коллекции носил фенечки из разноцветных ниток и ездил на старом Audi, а не новейшем BMW. Чанни, у которого не было глубокой морщины меж бровей и уставших глаз с покрасневшими белками, зато были потрясающие ямочки на щеках и задорный смех. Они допивают кофе почти не разговаривая — каждый в своих мыслях, и у каждого там полнейший бардак. Джинни отказывается от обеда и не дает ответ на незаданные вопросы, что так легко читаются в теперь открытом взгляде альфы, но соглашается обменяться номерами. Подвезти себя до дома он тоже не позволяет и всю дорогу в такси думает о словах Чана, которые звучат как сказка, в конце которой принц-омега обязательно выйдет замуж за короля-альфу и будут жить они долго и счастливо, умерев в один день. Красиво и неправдоподобно. [20:01] Мечта: Пять встреч. Сходи со мной на пять свиданий и я докажу тебе, что мы все так же идеально друг другу подходим. [20:02] Вы: Почему не три? [20:02] Мечта: Потому что я жадный [23:47] Мечта: Спокойной ночи, Джинни [11:18] Вы: В 7 вечера у входа в парк Ёыйдо [11:19] Мечта: Буду там. Спасибо

✽✽✽

Джиён не глупый парень. Он с первой встречи понял, что Чану абсолютно до одного места и он, и их знакомство, что, скорее всего, повлечет за собой брак, и что альфа идет на это только ради своего папы. Но Джиёна это устраивало. Он прикрывал визиты Чана к лучшим куртизанкам города, а Чан прикрывал его роман с телохранителем. Оба были довольны нынешним ходом вещей, хотя порой угнетала временная необходимость скрывать свои отношения. С другой стороны, Минги — сирота, а ныне телохранитель советника императора. Совсем не тот, кого бы приняли родители омеги с распростертыми объятьями. Джиён не глупый парень. Он сразу понял, что Чан, возможно, его лучший вариант, чтобы обрести свободу. Родители прониклись идеями императора, поэтому и на родину вернулись, где с каждым днем омеги имеют все меньше прав и брак — один из немногих вариантов вырваться из оков. Чан красивый, добрый, внимательный и не жадный. А самое главное — в него, Джиёна, не влюбленный, а значит, и свободу его ограничивать никак не будет. Джиён не глупый парень. Для всех вокруг они — счастливая молодая семья, у которой пока не получается завести детей. Друг для друга они — друзья и сообщники. И омега тщательно поддерживает эту внешнюю картинку, ему не впервой устраивать масштабные спектакли, даже если нет зрителей, ведь они могут появиться в любой момент, когда меньше всего этого ждёшь. Джиён никак не ожидал и представить не мог, что идеи Чана, поначалу отдававшие безумием, так захватят его. «Нам не нужна справедливость, нам нужна власть. Без второго не будет первого. Поэтому наша конечная цель — трон». Джиён за время до и после брака проникся, погрузился во все дела альфы, посильную часть добровольно взял на себя и с нетерпением ждал, когда Чан займет место императора, чтобы сделать их жизнь лучше. Он был уверен в том, что именно так и будет, что Бан Чан не падет жертвой власти и тщеславия, не превратится в очередного деспота. Если кто и достоин трона, так это он, самый чистый и бескорыстный человек, которого когда-либо встречал омега. Да, в этой борьбе Чану пришлось замарать руки, но сердце его все такое же пламенное и справедливое. А теперь появился Хван Хёнджин, и впервые Джиёну страшно, что Чан свернет с намеченного пути, отречется от целей ради него, а ведь они уже так много сделали. Он этого Хёнджина не ненавидит, просто боится, что тот станет той самой преградой на пути к достижению цели, которую они обойти не смогут, и все годы тяжелых трудов пойдут коту под хвост, когда они уже готовы выйти на финишную прямую. Эти страхи он носит в себе, ни с кем не делится и позволяет им захватить себя только когда засыпает в пустой постели супружеского дома или, как сейчас, сидя в мягком кресле перед панорамным окном своего кабинета, смотрит на дождь, поливающий эту землю то ли для того, чтобы смыть грехи, то ли для того, чтобы смыть грешников, покусывает край кружки с остывшим травяным чаем и думает, думает, думает. — Господин Бан, — после короткого стука в кабинет заглядывает секретарь омеги, совершенно милый мальчишка-стажер, всегда смотрящий на Джиёна с плохо скрываемым восхищением, отчего тому даже порой неловко становилось. — Ваш папа здесь. — Пусть зайдет, — отвечает омега, не поворачиваясь. Ему нужны эти последние секунды, чтобы убрать с лица выражение глубокой озабоченности и снова стать легким и воздушным Джиённи, которого сейчас будут пилить из-за беременности, которой никак не случается. И не случится.

✽✽✽

Хёнджин сбегает из дома совершенно по-детски трусливо. Ханыль внезапно, как это обычно и бывало, вернулся, раздражая омегу отсутствием четкого расписания, притянул к себе за талию, и все закончилось тем, что Хёнджин, упираясь локтями в постель, мечтал, чтобы альфа поскорее кончил. Отвратительно — вот что он думает, смывая с себя чужой запах, растирая кожу едва не до крови, а потом, даже не высушив волосы, сбегает, прихватив лишь кошелек, телефон и ключи, когда Ханыль закрывается в туалете. Он знает, что потом последуют разборки, но дольше находится в этой квартире просто не может. Отвратительно. Не потому, что переспал со своим женихом. До встречи в парке еще больше двух часов, и Джинни сначала идет в салон, чтобы немного привести себя в порядок, потом в одном из многочисленных магазинов, встречающихся по пути, меняет серую футболку на мягкий темно-синий свитер и чувствует себя уже лучше. Доза кофеина и чашка чачжанмёна и вовсе возвращают желание жить. Хлюпанье носа он списывает на острую редиску, а вовсе не на сдерживаемое желание поплакать. Потому что он запутался и сам себе противен. Потрахался с одним, в середине процесса растеряв последние крохи возбуждения и самоуважения, а теперь приводит себя в порядок, чтобы пойти на свидание с другим. Именно свидание, не надо обманываться глупыми «пять встреч». И если первого он не то чтобы хотел, но физиология — штука странная, то второго ждал с нетерпением с того самого момента, как отправил сообщение, обгрызая ноготь большого пальца почти до мяса. Он расплачивается за еду и выходит в холодный ноябрь, зябко кутаясь в пальто, решив до парка доехать на такси. Бесконечные звонки Ханыля он сбрасывает, а сообщения даже не открывает. Испортит себе настроение потом, когда будет возвращаться домой либо разочарованный, либо слишком влюбленный. Чан его уже ждет, сидя на капоте своего авто. Он снова в костюме-тройке, наверняка приехал прямо с работы, и в черном длинном пальто. Слишком внушителен, чтобы не заметить. Слишком красив, чтобы устоять. Альфа действительно примчался к парку сразу после встречи, боясь опоздать. День был тяжелым и откровенно дерьмовым, хотя бы потому, что опять пришлось бок о бок работать с Мин Сонхва, главной головной болью Чана, обогнавшей даже Чон Ханыля по степени невыносимости. Если кого Бану и следовало всерьез опасаться, то именно его. Сонхва был самым близким к императору человеком и пользовался этим на полную катушку: внушал императору нужные мысли, запугивал влиянием нужных людей, расчищал себе дорогу, и Бан Чан бы не удивился, если бы корнем зла оказался Мин, являясь серым кардиналом. Будни для Чана — минное поле, а у него нет карты, и приходится просчитывать свои шаги наперед и всегда быть начеку, чтобы в случае чего успеть отскочить назад с минимальными последствиями. Даже в собственном кабинете он не может до конца расслабиться и быть на сто процентов уверенным, что его не прослушивают, поэтому с Чанбином, Джисоном и остальными соратниками он мог спокойно говорить, не таясь, только в стенах своего дома. Такая жизнь, безусловно, накладывала отпечаток и выматывала до предела, но Чан не мог упустить шанс встретиться с Хёнджином снова, перенести на выходные и дать омеге возможность передумать. Пусть эта встреча больше расстраивает, ведь от Хёнджина пахнет другим. Еще хуже ситуацию делает тот факт, что он прекрасно знает, кому этот аромат принадлежит. Челюсть сводит от деструктивных мыслей, крутящихся в голове. Он бы сломал Чону позвоночник и получил наслаждение от хруста и осознания, что тот больше не сможет протянуть свои руки к Хёнджину. Картина в голове настолько яркая, что его накрывает волной дофамина, и злость утихает до приемлемого уровня. В тот вечер они просто гуляют, ужинают в ресторане и разговаривают. Делятся тем, что произошло в их жизни за восемь лет, но Чан больше слушает и задает много вопросов, руки не распускает и вообще контакта физического не инициирует. Хёнджин понимает, что его это расстраивает, и понимает, что Чан хмурится и сжимает челюсть, хоть и старается вида не подать, потому что запах Ханыля смылся не до конца. Понимает, но не собирается оправдываться или что-то объяснять. Бан Чан должен осознавать, что у Хёнджина, в отличие от него, отношения не фиктивные, а сам Хёнджин должен увидеть, что Чан действительно готов даже на это закрыть глаза. Глупо. Нечестно. Жестоко. По-хорошему, надо поставить точку и не мучить ни себя, ни его. Либо сегодня же собрать вещи и съехать от Ханыля. Но дело вот в чем, и Хёнджину неприятно, но он имеет смелость признать свои худшие стороны: он боится. Боится остаться один. Боится уйти в неизвестность от Ханыля и остаться ни с чем, когда Чан поймет, что Хёнджин совсем не тот омега, каким он его помнит. Боится сказать твердое «мы бывшие» Чану, потому что тогда потеряет призрачный шанс на единственное хорошее и светлое в своей жизни. Вот и пытается усидеть на двух стульях, но сам уже такому шпагату не рад. Хёнджин никогда не был рисковым парнем. — Когда встретимся в следующий раз? — спрашивает Чан, припарковавшись недалеко от жилого комплекса Джинни, и поворачивается к омеге всем корпусом. — А ты хочешь ещё одну встречу? — спрашивает с надеждой тот. Он чувствует себя выжатым, словно лимон, — собственные мысли наверняка могли бы его заживо сожрать, чем они и занимались всю дорогу. Чан — мечта для многих. Хёнджин — всего лишь один из тысячи. Что, если альфа поймет, что, кроме ностальгии, в нем нет ничего? Омега и сам себе кажется никчёмным, недостойным, трусливым. Инфантильным. Неспособным принимать решения. — Мне показалось, что ты и эту едва вытерпел. — Это не так, и мне жаль, если у тебя сложилось такое мнение, — вздыхает альфа и трет глаза. — Да, мне действительно… неприятно, мягко говоря, чувствовать на тебе запах другого альфы — думаю, ты это и сам понимаешь, — но это не значит, что я был не рад провести это время с тобой. — Я тоже. Я тоже был рад, — тихо, почти шепотом отвечает Джинни, тянется ладонью к чужой щеке, проводит по ней пальцами, а после оставляет быстрый поцелуй на губах Чана и выходит из машины, бросив напоследок: — Я напишу. Всю дорогу до квартиры он то улыбается, словно сумасшедший, то бьет себя по голове. Все и так запутанно, а он еще больше все запутывает. Хёнджин то ли счастлив, то ли на грани.

✽✽✽

К счастью, Ханыль обходится небольшим скандалом — он проорался из-за того, что омега ушел, ничего не сказав, не отвечал на звонки, да еще и вернулся поздно, Хёнджин молча выслушал и спрятался в комнате, чтобы продолжить самобичевание. Ханыль становился всё более напряженным, всё чаще пропадал где-то, и Хёнджин знал, что тот ищет безопасные пути из Кореи в Китай, но окружение императора будто всегда было на шаг впереди, и то, что вчера казалось идеальным выходом, сегодня становилось недоступным. С одной стороны, Джинни радовался возможности проводить больше времени в одиночестве и обдумывать сложившуюся ситуацию, с другой — альфа становился всё более нервным и непредсказуемым, как загнанный в угол зверь. Хёнджин твердо решил, что после второй встречи с Чаном начнет искать квартиру. Да, он и сам понимал, что пытается оттянуть момент выхода из зоны комфорта в пугающую неизвестность, выторговывает себе дни по глупым причинам. Второе свидание происходит через четыре дня. Они играют в боулинг в абсолютно пустом зале, если не считать сотрудников, и пьют легкие коктейли. Это напомнило Хёнджину их школьные дни, когда они вместе с друзьями заваливались в боулинг, арендовали дорожки и, заливаясь газировкой, шумно соревновались между собой. В этот раз так же весело и ближе, чем в прошлую встречу. И Чан словно оживает, улыбается, смеется, как давно не смеялся, и не может удержаться от того, чтобы постоянно хоть одним пальцем, хоть мимолетно касаться омеги, который сегодня пахнет только собой, носит его кепку, отобранную еще в автомобиле, и Бан Чан не против, чтобы Хёнджин отобрал у него вообще все, если и дальше продолжит быть таким собой. — Мы, конечно, изменились, — говорит Чан, пока раскладывает на капоте машины бургеры, картошку фри и наггетсы, купленные по дороге, когда оба решили поужинать на берегу реки и посмотреть на закат. — Но, видимо, мы менялись гармонично. Я снова убедился в том, что мы друг другу идеально подходим. — Я тоже, — Джинни откладывает салфетки и сам обнимает альфу, тут же оказываясь в кольце крепких рук. Чан пахнет, как лучшая жизнь, как счастливые годы, как безопасность. Чан пахнет, как мечта. — Я скучал по тебе. — Я умирал без тебя, — Чан зажмуривается, трется щекой о мягкие черные волны густых волос, пахнущих ярким сочным апельсином, и сглатывает ком в горле, прежде чем прильнуть к желанным губам. — Так что спасибо, что вернулся. Для Чана Хёнджин — тот, кто дополняет и завершает его. Тот, кто способен одним своим присутствием в жизни сделать его королем. Хёнджин — его корона. К ногам этого омеги хочется бросить весь мир, а потом и самому лечь подле них послушным псом. Хёнджин на поцелуй отвечает, обнимает альфу за шею, не в силах сдержать улыбку и предательские слезы, бегущие по щекам. В голове удивительно тихо, будто война мыслей и чувств закончилась и наступило перемирие. В руках Чана, наверное, и не может быть иначе, потому что для Хёнджина слишком правильно быть с ним. И пусть для кого-то восемь лет — маленькая жизнь, большой срок и непреодолимое препятствие, но для них они ничего не значили, будто их чувства поставили на паузу, и, пока они сами и жизнь вокруг менялись, любовь и тепло друг к другу оставались прежними. Они любуются закатом, целуются, хихикая, как подростки, и едят вредную еду из придорожного кафе. Хёнджин стоит, прислонившись спиной к крепкой груди, и чувствует себя так спокойно. Он не помнит, когда в последний раз ему было настолько хорошо. — Поехали ко мне? — спрашивает Чан с надеждой, но не давит. — Дай нам время, — немного помолчав, просит Хёнджин. В своих чувствах к этому альфе и своих желаниях относительно него он разобрался, но у него есть другая жизнь, с другим мужчиной, которую хочется по-человечески закончить, поставить точку и цивилизованно разойтись, а не исчезать со всех радаров, как трус. Довольно. Он уже достаточно боялся. — Я сниму квартиру, а ты дождешься конца вашего года с тем омегой. Мы будем ходить на свидания и заново узнавать друг друга. Давай не будем торопиться, хорошо? Бан Чан не то чтобы доволен — отпускать Хёнджина к тому мудаку совершенно не хочется, — но он не может ему запретить, хоть и хочет этого очень сильно. — Будь осторожнее, и если что — сразу звони мне, хорошо? — Что со мной может случиться, глупый? «Слишком много всего, что я не смогу пережить», — думает про себя Чан и выдавливает улыбку. На следующий день Хёнджин ищет квартиру, переписывается с Чаном, не в силах перестать глупо улыбаться, и понемногу собирает вещи. Ханыля нет больше суток, и это немного напрягает, учитывая, что хотелось поскорее поговорить и больше не возвращаться к этому. С другой стороны, такое происходит не в первый раз и уже не удивляет. Джинни раздраженно набирает номер Феликса, чтобы спросить, знает ли он о том, куда пропал альфа. Тот отвечает сухо, что Ханыль занят. Разумеется, очень важными делами сопротивления. Джинни закатывает глаза и заканчивает вызов. Он забирает ключи от уютной студии в тихом спальном районе, ставит чемоданы в прихожей и в субботу идет на третье свидание с Бан Чаном, обещая себе, что если по возвращению так и не застанет Ханыля, то уйдет по-английски. — Мы не бывшие, — говорит он смело, глядя в родные карие глаза. И улыбка, последовавшая за этими словами, стоит того, чтобы рискнуть.