AGAPE

Минхо жадно наблюдает, как тренированное тело его мужа пересекает небольшой бассейн, мощными взмахами рук загребая воду. Омега ждет, пока Джисон вынырнет аккурат у его ног, ладонями смахнет влагу с лица и посмотрит вверх, а потом медленно тянет за пояс длинного шелкового халата, позволяя тому распахнуться, чтобы после и вовсе мягко осесть на пол. — Доброе утро, — многозначительно тянет Джисон и расплывается в предвкушающей улыбке. — Котенок сегодня ласковый? — Я решил больше не обижаться, — сообщает Минхо, медленно погружаясь в воду, чтобы супруг успел всё рассмотреть как следует и достаточно нагулять аппетит. — Ты умный мальчик, думаю, усвоил урок, что будет, если ты снова в последний момент известишь меня о таком. — Я ведь уже извинился, — Джисон притягивает его ближе, водит ладонями по давно знакомому телу и целует сразу глубоко. Сколько бы лет ни прошло, с этим омегой каждый раз как первый. И альфа всё в нем обожает. — Мне пришлось отредактировать и распечатать больше сотни страниц, и всё это после того, как мой рабочий день закончился. Я просрал бронь в спа, ты мне должен, — капризничает Минхо, уворачиваясь от поцелуев. — Говори, что хочешь, я всё сделаю. — Я подумаю, — Минхо довольно улыбается и уже сам тянется за лаской. Они познакомились пять лет назад в Малайзии, где Джисон жил с того момента, как ему исполнилось три года, а Мичи Аракава прилетел из Токио на танцевальный фестиваль. Хан то, что между ними случилось, называл любовью с первого взгляда — он как увидел омегу впервые, так больше и не отводил глаз. Мичи на это улыбался смущенно и говорил, что их свела судьба, ведь в любовь с первого взгляда не верил, но оторваться от альфы никак не мог… — Возможно, в прошлой жизни мы были супругами, — хихикая, сказал он как-то раз. — Значит, и в прошлой жизни у меня был замечательный вкус, — отвечал ему Джисон влюбленно. — Такой балбес… После фестиваля Мичи улетел в родную Японию, и оба с болью в сердце не сказали друг другу самых важных слов, боясь невзаимности. Простились скомкано как-то, неправильно. А через две недели омега внезапно появился на пороге альфы с сумками, тот схватил его в охапку, завел в дом и познакомил с самым близким и родным человеком, с папой. Два года они жили словно в сказке. Хан Туен принял омегу своего сына, относился к нему как к собственному ребенку и настоял, чтобы они жили с ним. — Куда вы поедете? Зачем снимать квартиру не пойми где, когда у нас достаточно места? Живите здесь, — поставил точку в недолгих метаниях пары. — Только, пожалуйста, не делайте меня дедушкой, пока не встанете на ноги. А потом всё пошло под откос, и события в жизни Джисона развивались, как в какой-то третьесортной драме с клишированным слезливым сюжетом. Только это было не кино, а его жизнь. И авария, в которую попал Хан Туен, была самой настоящей. И какие-то нереальные суммы в долларах, необходимые на лечение и реабилитацию, тоже были реальными. У водителя, который сбил омегу на пешеходном переходе, ничего за душой не было, даже машину он угнал, и ожидать от такого человека что-то было бесполезно. Его тюремный срок, к сожалению, никак не помогал в оплате счетов, хотя некое моральное удовлетворение все же приносил. Джисон сначала был испуган и шокирован, потом чертовски зол, в конце концов впадая в отчаяние. Если бы Мичи не был рядом и не останавливал его от необдуманных поступков, Хан обязательно бы вляпался в сомнительные дела, из которых потом не смог бы выбраться. Они начали перебирать всех, кто мог бы помочь семье Хан в такой ситуации, обзвонили, наверное, все организации, которые могли оказать хоть какую-то поддержку, но особых результатов не добились. Время стремительно заканчивалось. Скоро Туена должны были оперировать, и если продолжать тянуть резину, была вероятность, что омега навсегда останется инвалидом, который даже обслужить себя самостоятельно не сможет. Тогда Джисон, засунув подальше гордость, набрал номер, на который поклялся никогда не звонить. Номер своего биологического отца, которого видел в последний раз лет в тринадцать, когда назвал мудаком и сказал никогда к ним не приезжать. Ведь именно стараниями Ким Хонджуна его любовник Хан Туен и внебрачный сын Джисон прозябали в Малайзии, подальше от семьи альфы. Да, финансово омега и ребенок ни в чем не нуждались, он исправно слал деньги до восемнадцатилетия сына, но они оказались отрезаны от родины и семьи. Несколько лет назад Хонджун совсем пропал с радаров, не то чтобы Джисона это расстроило. Загнанный в угол отчаянием и страхом за родителя, он сам набрал номер этого человека, собираясь просить о помощи, и не знал, чего ожидать. Телефонный разговор вышел скомканным каким-то, непонятным. Ким Хонджун вроде и пообещал что-нибудь придумать, но больших надежд Хан не питал и собирался выставить дом на продажу — последнее, что у них осталось. Только до этого не дошло, ведь через день к порогу этого дома подъехал целый кортеж дорогих внедорожников — Хонджун очень любил появляться с помпой. — Вы едете со мной, я нашел доктора для Туена в Сеуле, — сказал, как отрезал, отец и с презрением, которое даже не пытался скрыть, осмотрел Мичи, закутанного в одеяло, — Хонджун вошёл в дом без стука, буквально выдернув пару из постели. — Японец? — Кореец, — тут же вмешался Джисон, зная отца и его отношение к японцам. — Американский кореец, — добавил, радуясь, что у Мичи идеальный английский. — Тогда можешь взять с собой, — благосклонно махнул рукой, будто разрешил взять собаку, и направился к двери. — Полчаса, Джисон. Машина будет ждать внизу. — Да кто сказал, что я с тобой куда-то поеду? — взбесился Хан. — Что, уже не боишься, что твоя семья о нас узнает? — Твой старший брат погиб два года назад, спасибо, что спросил. Поэтому не боюсь, — ответил мужчина, не поворачиваясь. — Будь хорошим мальчиком и подумай о здоровье папы. Ты же хочешь, чтобы Туен был здоров? — Ублюдок! — Джи швырнул стул в закрывшуюся за отцом дверь. Хан нервно ходил из угла в угол кухни, а Мичи, уже одетый, сидел на стуле и с тоской смотрел на альфу. — Мы оба знаем, что я не могу полететь, Сонни. У меня документы японские… — А я не могу оставить тебя здесь! Ты прилетел ко мне, остался здесь из-за меня, а теперь говоришь, что мне придется улететь одному? А ты? Как ты? — Эй, остановись, — омега мягко развернул его к себе и притянул в объятия. — Давай ты полетишь сейчас в Корею, а я побуду здесь. Здоровье твоего папы действительно важнее всего. Не будем действовать на эмоциях, не будем торопиться, а обдумаем, как быть дальше, хорошо? Мы не расстаемся, просто побудем немного порознь… Нехотя Хан согласился, ведь здоровье папы и правда было на первом месте. Джисон ненавидел, что приходилось выбирать. Ненавидел жизнь, в которой не может просто привезти любовь всей своей жизни в родную страну, не боясь за него. Ненавидел мир и время, в которых подобное считалось нормальным и даже не порицалось особо. Следующие полгода они виделись только по видеосвязи. Мичи все так же жил в Малайзии, в доме Ханов, и работал в танцевальной студии, а Джисон на Чеджу вникал в семейный гостиничный бизнес. Хонджун, шантажируя его лечением Туена, делал из него замену погибшему Дживону. Хан и не думал, что может кого-то настолько сильно ненавидеть, но ненавидел. Каждый раз, почтительно кланяясь этому человеку, он душил в себе порыв подлететь, обхватить руками морщинистую шею и давить-давить-давить, пока тело не перестанет трепыхаться, а из легких не вырвется последний хрип. «Господин Ким», как звал его парень, буквально взял в заложники его папу и медленно превращал Джисона в чудовище, которое фантазировало о его убийстве. От реальных действий останавливало лишь существование в его жизни Мичи да то, что Туен действительно шел на поправку, но медленно — сказался и возраст, и всегда слабое здоровье, и задержка операции, но тем не менее ему становилось лучше. Поэтому Джисон терпел. Днями напролет занимался изучением тонкостей семейного дела, а вечерами искал способ перевезти к себе Мичи. Только вот нужных знакомств у него не было, поэтому поручиться никто за него не мог, как и посоветовать того, кто действительно сможет помочь. Да что там — он корейский знал хуже любого первоклассника, так что первое время с общением вообще дела обстояли туго. Оно, решение, однажды пришло к нему само в баре, в лице Бан Чана, неторопливо потягивающего виски. Сначала это был просто разговор ни о чем, со случайным незнакомцем, как это бывает порой. А потом Джисон ляпнул, что должен был встретиться с человеком, обещавшим сделать ему документы, который его в итоге кинул, растворившись вместе с предоплатой. — Зачем тебе документы? — уже более заинтересованно спросил Бан Чан. — Не могу сказать… — А я могу помочь. Чан умел красиво говорить и убеждать отчаявшихся, а Джисон именно таким и был — отчаявшимся. И ещё Чан умел держать слово. Уже через две недели Хан держал в руках конверт со всеми необходимыми документами на имя Ли Минхо, родившегося в Сиэтле у пары корейских мигрантов. — Они настоящие, — затянувшись, уточнил Чан. Они встретились за городом, невольно напомнив впечатлительному Джисону западные фильмы про мафию. Широкоплечий, мощный Бан в своем плаще и костюме-тройке только подкреплял эту странную мысль. — Я провел их через органы, так что можешь не переживать. — Как? — А разве это важно? — совершенно не важно. Вообще-то, всё, что Джисон и Мичи теперь имеют, — благодаря Бан Чану. Хан ему жизнью папы и своего омеги обязан. Своей жизнью. — О чем задумался? — спрашивает Минхо, массируя широкие плечи. — О нас, — честно отвечает Джисон и целует своего супруга в аккуратный носик. — Когда всё закончится, уедем на побережье, поближе к горам, как и хотели… — Ты будешь писать музыку, — мечтательно подхватывает Минхо. — А ты танцевать… — У нас будет два сына… — И три кота… Стала ли их жизнь легче и безопаснее, когда на горизонте нет больничных счетов и отца-деспота? Ни капли. Стал ли Джисон счастливее, последовав за Чаном, признав его своим лидером, проникнувшись его мечтой, идеей и целью? Да.

✽✽✽

— Привет, пап, — Чан целует родителя в щеку и крепко обнимает. Виен всегда был красив, но сейчас его красота стала еще и печальной. Тоска по супругу сделала его более хрупким морально и физически, а переживания за сыновей, особенно за старшего, истощили бедное сердце. От активного и яркого омеги теперь почти ничего не осталось. Донхена застрелил один из мятежников во время волны протестов, которые пронеслись по стране четыре года назад. Он тогда уже ушел из армии и, собрав вокруг себя верных парней, служивших под его началом, открыл небольшое охранное агентство. В тот трагичный день он просто проходил мимо, когда началась стрельба, и закрыл собой молодого парня. Парень выжил, Донхен — нет. Глупая, но фатальная случайность. Виен без него жил лишь благодаря детям. Чан съехал восемь месяцев назад после свадьбы, но Сынмин со своим омегой жили в родительском доме, не позволяя Виену погрязнуть в тоске. Чонин всегда пытался свекра расшевелить, развеселить и сподвигнуть хоть на что-нибудь. Сказать по правде, только ему это и удавалось. — Здравствуй, дорогой. Где Джиён? — Он скоро подъедет, не переживай, — отвечает альфа и садится за стол, заставленный его любимыми блюдами. Каждый вечер воскресенья семья собирается, чтобы поужинать в родительском доме. — Его задержали инвесторы. — Он слишком много работает… — вздыхает Виен, а потом осматривает сына внимательным родительским взглядом. — Что-то случилось? Ты такой бледный… — Виен, как хороший папа, сразу подмечает любую мелочь: морщинку меж бровей, нервное постукивание пальцами по столу, взгляд, устремленный в пустоту. Его душа болит за старшего сына каждый день. Виен желал своим сыновьям только счастья и в глубине души верил, что Джиён сможет растормошить Чана, сможет стать любимым, поможет отпустить наконец тянущее на дно прошлое и начать строить будущее. Спустя месяцы Виен жалеет, что настоял и устроил эту свадьбу. — Я встретил Хёнджина, — честно отвечает альфа и тянется к стакану с водой. Он верит, что папа поймёт по этим трём словам всё, что творится у него на душе. Именно Виен был рядом, пока Чан умирал от тоски в четырёх стенах своей комнаты, отказываясь выходить, есть, пить, спать. Именно Виен вытянул его со дна, когда многолетние поиски Чана и Донхёна не увенчались успехом. Именно Виен два года назад, когда Бан Чан устал надеяться и ждать, познакомил его с Джиёном. Омега Хёнджина любит и ненавидит одинаково сильно. Этот парень когда-то делал его сына невероятно счастливым, помог вырастить крылья, научил мечтать, но он же всё это и отобрал. Чан теперь совсем другой, жёсткий, властный, идёт к своей цели по головам, никого не жалеет. Себя не жалеет. Омега знает, чем занимается сын, но делает вид, будто находится в блаженном неведении, пока сердце каждое утро не на месте, не зная, чего ожидать. Он боится просыпаться, каждый день ожидая, что на пороге появится человек, чтобы сообщить о гибели Чана. Омега правда верил когда-то, что Джиён подарит Чану семью и остепенит, остановит от непоправимых ошибок. Теперь Виен надеется, что эта встреча не погубит его старшего ребенка. — Как он? — омега выдавливает из себя улыбку. — Как Юнхо? — Он умер, — прокашлявшись, отвечает Чан. — Получается, что шесть лет назад… — Как? Как это случилось? — Виен шокировано смотрит на сына. — Джинни сказал, что он прыгнул с моста, — голос альфы спокойный, но внутренности прокручиваются в мясорубке. Он наливает в свой стакан виски и делает большой глоток, наслаждаясь жжением в глотке. Он зол, на самом деле. Его отец виноват, и никто этого не отрицает, но свою вину он давно искупил. А что сделал Юнхо? Он, видимо, и не собирался жить дольше необходимого и все равно разлучил их. Увез Хёнджина, спрятал так, что Бан Чан не смог его найти, и для чего? Для того, чтобы в итоге бросить Джинни, оставить его одного в чужой стране? Он не представляет, каково было его маленькому омеге на чужбине, в одиночестве. Чан все эти годы старался не позволить ненависти пустить корни в его душе, но сейчас он люто ненавидит. Если бы Юнхо стоял перед ним — разорвал бы голыми руками на маленькие кусочки. — Пригласи его на ужин, если встретишь снова, — шепчет Виен и отворачивается к окну, чтобы незаметно сморгнуть набежавшие слезы. Страх охватывает его постепенно. Омега знает, родительским сердцем чувствует — у Чана ничего не прошло. Никогда не пройдет. Виен боится будущего. Он видит в глазах сына трещину во льдах, наращиваемых годами, а что там под ними за эти годы произошло, даже он не знает. Некоторым вещам лучше оставаться замороженными на дне глубоких озер и никогда не всплывать на поверхность. Повисшее напряжение разбавляет появление Сынмина и его омеги Чонина. Эту парочку и Чан, и Виен обожали. Немного саркастичные, всегда не прочь подшутить, взбодрить меланхоличного папу и апатичного старшего брата. Благодаря им атмосфера всегда становилась легкой и приятной, и ужины проходили в приятных беседах. Чонина и вовсе старшим всегда хотелось затискать, поумиляться лисьей мордашке, захвалить, закормить вкусняшками — до того омежка был милым. Чан радовался за брата, немного по-хорошему завидовал его жизни и поэтому не тянул в свою. Наоборот, всячески отталкивал и в дела не посвящал. Должен же хоть один Бан прожить до конца своих дней счастливым? Так пусть это будет Сынмин. Следом приезжает и Джиён, как всегда, идеальный во всём. Он эту внешнюю идеальность тщательно взращивал, чтобы за ней спокойно прятать своего внутреннего ребёнка и своих личных демонов. Два года назад Виен познакомил старшего сына с единственным ребенком своего приятеля, с которым они часто пересекались на собраниях акционеров, к числу которых оба принадлежали. Джиён был невероятно красив, словно оживший персонаж какой-нибудь сказки. Длинные, густые волосы, гладкие, словно шелк. На безупречном лице — ни одного изъяна. Бледная нежная кожа, большие выразительные глаза, тонкий ровный нос и в меру пухлые губы. Стройный, изящный. Идеально воспитанный, образованный, трудолюбивый. Пример для подражания. Омега и сам не помнил, как выглядел «до». Этого «до» ни для него, ни для других корейцев не существовало, ведь сразу после его рождения супруги Ким переехали в США и вернулись только семнадцать лет спустя. К тому времени у омеги было совершенно новое лицо, выточенное не великими скульпторами, но лучшими хирургами Лос-Анджелеса, в соответствии с представлениями Джиёна об идеальном себе. У омеги был свой косметический бренд, и он являлся его лицом. В социальных сетях почти шесть миллионов подписчиков, и каждый его пост набирает тысячи восторженных отзывов и поток комплиментов. Он говорит политически правильные вещи и бережёт репутацию. О детях Джиён никогда не мечтал, все его мысли были лишь о карьере и свободе. И всё это он получил от брака с Бан Чаном. И любви он никогда не хотел, но она его не спрашивала. Пришла однажды, с ноги выбив дверь в сердце, о которой омега и не подозревал, да там и осталась. Так же, как один человек выбил дверь в их с Чаном дом с пистолетом наперевес, напугав парня до чёртиков. Джиён наклоняется, целует свёкра в щёку, а тот хмурится и принюхивается. Чан повторяет за ним и закусывает губу. Мозг тут же начинает работать на полную мощность, пытаясь за пару секунд придумать выход из щекотливой ситуации. — Ты наконец-то воспользовался моим подарком, — улыбается альфа, под столом нервно постукивает пальцами по своему бедру. В последнее время всякого рода подергивания становятся привычными. Если доживет до конца спектакля, обязательно свалит на пару лет в санаторий, подлечить нервишки. — Что?.. О чём ты? — непонимающе спрашивает Джиён, а после улавливает многозначительно приподнятую бровь супруга. — Парфюм. — Пар… А! Ты об этом! — вздыхает омега и изящно хлопает себя по лбу маленькой ладошкой. — Совсем из головы вылетело. Да, я вдруг вспомнил про него сегодня утром и решил воспользоваться. Что скажешь? — Тяжеловат, — продолжает представление Чан, — но тебе всё подходит. — И правда, — кивает Виен, умалчивая о том, что подумал, учуяв сандал, перекрывший природную лаванду омеги. — Тяжеловат. Зачем ему парфюм, он у тебя и так чудесно пахнет? — Ах, это из-за меня, — выдохнул Джиён, сел рядом с Чаном и ответил на легкий поцелуй в губы. — Всю жизнь пахнуть одним и тем же — разве не скучно? — Действительно, — усмехается Чонин, но щурится так, что парочке напротив становится не по себе. И всё-то этот мелкий знает и понимает. — Но не каждый альфа на такое согласится. Хотя тебе повезло, Джиёни. Ведь Чанни у нас особенный, — «альтернативно одаренный» хочет добавить, но замолкает, почувствовав на своем бедре руку Сынмина, сжавшуюся в предупреждающем жесте. К счастью для Чана и Джиёна, после этого ужин проходит спокойно и легко. Хотя, по правде говоря, всё это внешнее, напускное. Если кто и не носил маску расслабленности и комфорта, так это Чонин и Сынмин. Виен все еще переживал из-за внезапного появления Хёнджина, Джиён корил себя за ошибку и невнимательность, а у Чана было столько мыслей — было легче сказать, что его не волновало. — Я так и не понял, — говорит Джиён, когда они возвращаются в свой дом. Вчера они так и не договорили. — Разве в твой кабинет не должен был пробраться этот Чон? Как там оказался твой омега? Какого черта там вообще произошло? — С Джисоном связался человек из сопротивления и попросил помочь раздобыть сведения о военных базах, — отвечает Чан, начиная с самого начала, и устало падает на диван. — Тогда мы и начали думать, как повернуть всё в свою сторону. И так понятно, что Хан был не единственным, к кому они обратились… — Его внедрение всё же дало свои плоды, — задумчиво кивает омега. — Так и есть. И нам нужно было воспользоваться этим шансом, поэтому Джисон слил им информацию о том, что каждую последнюю пятницу месяца мне доставляют отчеты, в том числе и о базах. И мы стали ждать… Чон Ханыль давно был как кость в горле не только у императора, но и у Чана. Именно он организовал беспорядки, в которых погиб Донхен, именно он спонсировал убийство господина Чхве, который внес непосильный вклад в становление Бан Чана, став младшему вторым отцом. Так что у Чана были личные причины, помимо всего прочего, для устранения этого человека. В момент идеи с документами никто не знал, что Ханыль сам прилетит, и надеялись поймать хотя бы кого-то из приближенных этого гада. А потом осведомитель сообщил, что Чон Ханыль купил билет на самолет до Кореи — смело, нагло и глупо. Тогда механизм, отстроенный Чаном за эти годы, пришел в движение. — Отметь на карте эту комнату как подсобку, — показал Чан пальцем на крохотный квадрат на плане здания. — Старый архив? — Он не тупой, так что камеры придется действительно отключить, чтобы не вызвать подозрений раньше времени, но в архиве установим парочку, там самое удобное место для того, чтобы что-нибудь спрятать. Загоним его туда и поймаем, а камеры помогут лучше понять обстановку. — Понял. Они рассчитали всё до секунды: когда Чану нужно будет подняться и войти в свой кабинет, чтобы загнать Ханыля в нужную комнату; когда должен подойти Чанбин, чтобы Чон не сбежал раньше времени. Правда, всё пошло по одному месту, когда на экране смартфона, на видео с камеры из архива, Чан увидел вовсе не альфу. Поэтому план моментально претерпел изменения: Бан затащил друга в свой кабинет, обрадовавшись, что подстраховался, и нагрузил бедного Минхо работой по подделыванию записей в папках. Он потом еще несколько минут тупо пялился на картинку опустевшего архива, боясь поверить, что действительно видел Хёнджина. Своего Хёнджина, испуганно дрожащего, но прижимающего папки к груди, как чертово сокровище. Не мог же его измученный мозг так жестоко с ним поступить? — Мне нужно проверить, — сказал он тогда ничего не понимающему Чанбину и полетел в кабинет Джисона, который уже некоторое время слал ему в сообщениях панические вопросительные и восклицательные знаки. Проверил. Убедился. Чуть не умер. То ли от радости, то ли от того, что у них всё настолько неправильно. — Хочешь сказать, что тот хрен, передавший мне вещи этого омеги, и был Ханылем? — зашипел Джисон, стоило омеге скрыться из виду. — Серьезно, блять? Он вообще не похож на те фотографии! Хан чуть паничку не словил, когда в его кабинет влетел этот парень. Человек, передавший вещи, сказал, что к нему придет Хёнджин, но он думал, что это очередной псевдоним Чон Ханыля, альфы и мудака, а не дрожащего от шока и страха омеги! Пришлось моментально подстраиваться, благо за время, проведенное с отцом, мастерски научился владеть лицом. — Пиздец! — продолжал Джисон свою экспрессивную речь, шагая по кабинету. — Вот он урод долбанный! Вместо себя послал омегу! Трус! — Кому он передал документы? — взяв себя в руки, спросил Чан. — Кому-то в форме уборщика, — ответил Джисон. — А он реально такой хитрожопый, как о нем говорят. Кое-что он даже членам сопротивления не сообщил. Или только мне не сообщили… — Наверное, только тебе, — Чан признает свою ошибку в расчетах, но в который раз радуется, что не был слишком самонадеян, чтобы оставить на столе оригинальные документы. — Не доверяют до конца. Умно. Мы теперь тоже будем внимательнее. Ты молодец, Джи. Езжай домой, отдохни. Сам Чан домой поехал далеко не сразу, подняв на ноги всех, кто мог ему помочь и добыть нужную информацию. Через пару часов у него на столе лежало фото с камер аэропорта, на которых были запечатлены Чон Ханыль и Хёнджин, который по документам значился Лю Джином. Неудивительно, что Чан найти его не смог. Искал не того. Чан заканчивает рассказ с закрытыми глазами. Он чертовски устал. Кажется, что если он еще пару часов продолжит думать, его мозг сожмется до микроскопической точки, а потом взорвется к чертовой матери. Слишком многое приходится обдумывать и планировать в последнее время. — На сколько частей тебе нужно разорваться, чтобы стать счастливым? — однажды спросил у него Джиён. — Чтобы стать счастливым, мне нужно стать целым, — с горьким смешком ответил тогда Чан. — Но для того, чтобы стать целым, придется сначала разорваться. На столько частей, на сколько потребуется.

✽✽✽

— Собирайся, нас ждут в «Фениксе», — бросает Ханыль, едва переступив порог съёмной квартиры. — Завтра вечером у нас самолёт. Хёнджин откладывает журнал, который до этого листал, молча встает, подходит к шкафу и достает простые черные джинсы и светлую рубашку. Он уже знает, что никуда завтра не полетит. У него никогда не было своего места в Китае, а то, что было здесь, он потерял. И сам потерялся. И не знал, как дальше, куда дальше, зачем дальше, но собирался это выяснить. И будто сама судьба говорила, что он должен остаться в Корее. — Вам придется задержаться, — говорит Феликс, разливая вино по бокалам. — В аэропортах повысили уровень безопасности, и с тобой, Ханыль, могут возникнуть проблемы. Нужно дождаться ответа от нашего перевозчика, возможно, получится выехать через Северную Корею. Альфа недовольно хмурится, но молчит. Знает, что Феликс прав — в его прошлом есть много такого, что может заинтересовать, стоит только копнуть чуть глубже, года на четыре назад: там и призывы к мятежу, и их организация, вооруженное нападение на полицейских, финансирование наемников из-за рубежа. Хёнджин не уверен, что знает всё. Феликс на всем протяжении ужина смотрит на Хёнджина внимательно, изучает, как и вчера, будто пытается мысли прочитать. Может быть, Джисон рассказал о встрече в его кабинете и о том, что Хёнджин знаком с советником императора? Да только для сопротивления это давно не секрет. Омега почему-то был уверен — то, что было известно членам движения в Харбине, знают и в Корее. Феликс вообще вызывал желание всегда быть начеку. Он милый, хрупкий, улыбается так солнечно, и ни за что не подумаешь, что через секунду черты его лица могут заостриться, взгляд потяжелеть, а голос стать необычно низким для омеги. Несмотря на внешнюю кукольность, Феликс был жестким и волевым человеком. В той жизни, где он притворялся обычным владельцем ресторана, он был нежным, очаровательным омегой, который носил самые изящные ханбоки и имел мягкий, довольно высокий голос, обволакивающий уютом. Хёнджину казалось, что и тот, и другой Феликс — фальшивые. Какой Ли на самом деле, наверняка знает только его подушка и он сам, если не потерял себя настоящего, запутавшись в личинах. Второй ужин в «Фениксе» за два дня, и второй раз Джинни чувствует себя опустошенным после. В такси он почти не говорит, отвечает на вопросы жениха односложно, оправдываясь усталостью. — Воздух этой проклятой страны плохо на тебя влияет, — Ханыль говорит по-китайски, в надежде, что водитель не поймет его слов. — Ты настолько изменился, что я тебя не узнаю. — Я всегда был таким, просто ты только сейчас это заметил, — омега смотрит в окно, а не на Ханыля. Хёнджин проснулся, Джин заснул, а хорошо это или плохо, покажет лишь время. Сеул и вчерашняя встреча разбередили старые раны и нанесли новые. Хочется выскочить из машины на ходу, добежать, схватить за грудки, встряхнуть как следует и спросить, почему нарушил их клятву «всегда, несмотря ни на что». Но этот вопрос он должен задать сначала себе, верно? Ему предстоит во многом разобраться, и в первую очередь в себе. — Хочу расстаться, — внезапная мысль вслух застает обоих врасплох. — Нет, — жёстко отвечает Ханыль. Больше в тот день они не разговаривают.

✽✽✽

На следующий день Хёнджин, закутавшись в пальто, выходит из жилого комплекса, в котором они с Ханылем поселились. В планах прогулка и покупка хорошего кофе, потому что с туркой он не дружит, а кофеварка, что была в квартире, давно хочет отдохнуть и всячески это показывает: в первый день она едва нагрела воду, а вчера орала так, что омега зарекся к ней подходить. Поэтому он держит путь в ближайшую кофейню, а потом уже решит, что делать дальше. Сидеть в типовых четырех стенах он не хочет. Слишком часто сталкиваться со своим женихом — тоже. Ему нужен хороший план и другая квартира, чтобы собрать вещи и сказать последнее «прощай». Только отойти далеко от дома ему не удается. Едва он ступает на тротуар, как рядом лихо останавливается черный BMW M3, чуть разбрызгивая воду из небольших лужиц, оставшихся после ночного дождя. Стекло только начало опускаться, а Хёнджин уже знал, кого увидит, когда преграда с плотной тонировкой между ними исчезнет. И с жадным предвкушением, в котором не признается даже себе, ждет. — Прокатимся? — будто не было тех лет врозь. Джинни даже не думает. Обходит автомобиль и видит уже открытую дверь, а за ней, на сиденье, букет пыльно-розовых чайных роз. Омега смотрит на них несколько секунд, не моргая, потом переводит взгляд на альфу, берет цветы в руки, садится и мягко захлопывает дверь. — Хочу кофе. Хороший, — удивительно, как легко оказалось расслабиться, утонув в не забытом аромате кедра. Джинни смотрит на пролетающие по встречной автомобили и задумчиво поглаживает матовые лепестки. На Чана взгляд не переводит, ведь тот непозволительно хорош в простых черных джинсах и свитере, который слишком подчеркивал мускулатуру альфы, а Хёнджин, оказывается, до сих пор очень слаб перед этим человеком. Через десять минут Джинни пьет вкуснейший кофе в ресторане, в который никогда и не мечтал попасть, потому что столики нужно было бронировать за недели вперед. Но его спутник — советник самого императора, для него все двери открыты в любое время дня и ночи. — Что скажет твой муж, если узнает, что ты пьешь кофе со своим бывшим в таком месте? — отчасти Хёнджину действительно неудобно и самую малость стыдно перед неизвестным омегой. Но больше всего хочется уколоть альфу, напомнить о том, кто они такие и кем стали. Чан криво усмехается, не сводя взгляда с лица омеги, которое рассматривал всё это время, вспоминая каждую мелочь, запоминая новые детали, а потом говорит то, от чего Хёнджину становится плохо. И слишком хорошо. — Он будет за меня рад. Позже ты это поймешь. И мы с тобой не бывшие, Джинни. Ведь никогда не расставались.