Архонты: моральный кодекс якудза

Чуя подтянул к себе колено и упёрся в него подбородком. Постучал по исчёрканной записями бумаге кончиком ручки, оставляя чернильные точки. Зачеркнул печатное предложение и дописал сверху примечание, обречённо вздыхая. Он потёр переносицу, надавил пальцами на уголки глаз до жёлтых кругов в темноте и качнул головой, откладывая бумагу в сторону аккуратно сложенных листов с похожими правками. Он взглянул в окно, мельком совсем, только для того, чтобы сместить фокус и снова склониться над дерьмово составленным отчётом по устранению мелкой группировки, вздумавшей грабить оружейный склад, с которой просил разобраться Мори. Чуя сидел на полу за журнальным столом, уставший после полного рабочего дня в кабинете и сумевший выбраться в квартиру только ближе к десяти, — и то, привезя с собой документы о сотрудничестве с организацией из Саппоро — их он должен свести в общий план по выгодной сделке для Каякучи и предоставить завтра— и стопку рапортов от нерадивых сотрудников. Он вычёркивал все неправильно поставленные предложения, дописывал верные формулировки, иногда отчитывал вслух и сокрушался над очередной помаркой. Ему бы пойти спать, залечь часов так на восемь, а не на мелькавшие где-то там от силы три. Он зевнул и рассеянно сморгнул слезинки. Сзади тихие шаги протоптались дорожкой от кухни. Дазай опустился за спиной, оплёл своими длинными конечностями и уткнулся в плечо подбородком, с любопытством выглядывая. — Что это? — спросил он, пытаясь прочесть уже неровный почерк от подрагивающих пальцев. Чуя сегодня писал куда больше обычного, поэтому к концу дня его пальцы уже немели и едва ли он чувствовал, как выпадала периодами ручка. — То, за что я завтра окажусь на ковре по причине расстрела подчинённых, — сказал Чуя с обреченной констатацией. Дазай усмехнулся. — Ты похож на препода по вышмату. — Ебал я всё это, — сказал резко Чуя. Дазай засмеялся с каламбура, которой тот неосознанно выдал и, похоже, даже не понял, продолжая: — Какого чёрта я должен заниматься этим дерьмом? Я не виноват, что кумичо набирает людей без среднего образования. — Ну-ну. — Дазай покрепче сжал перекрещенные руки на талии и оторвался от плеча. Провёл носом по шее, ближе к месту за ухом и жарко прошептал: — Заканчивай и иди спать. Чуя дёрнулся от щекотки, поднял плечо к уху и заёрзал. Он нахмурился, хотя Дазай не видел этого. — Я не могу. Мне нужно ещё закончить со следующим планом экспорта для совещания. Оно уже завтра, Дазай. И тебе бы не помешало там поприсутствовать. Хотя бы раз. — Я был на многих совещаниях, — отозвался Дазай куда-то в загривок. По затылку побежало стадо мурашек, и Чуя машинально прогнул спину, стараясь увильнуть от надоедливого раздражителя. — В чём дело, Дазай? — спросил он прямо. — Ты мешаешь мне работать. Я не помню, чтобы такое было хоть раз. Тот будто не слышал — продолжал водить носом по позвонкам и зарывался во влажные после душа волосы. Чуя поёжился и попытался отодвинуться. — Я сейчас пропишу тебе, завязывай давай, — предупредил он. Дазай остановился, и Чуя уже решил, что тот вдруг испугался угрозы, которая его никогда не брала. Но тот только тяжело плюхнулся подбородком обратно на плечо и равнодушно кивнул: — Мне кажется, что сейчас ты наделаешь ещё больше ошибок, чем твои дебилы. Если оставишь их рапорты такими, какие они есть, то у тебя появится шанс подготовиться к совещанию лучше. Тебя не должны заботить люди твоего врага, Накахара. Разве нет? Сконцентрируйся на этом. Чуя удавился зевком, весь сон разом ушёл. Его голова прояснилась, стало так легко, что ему казалось, что он взял слишком много кислорода в лёгкие и у него закружилась голова. Чуя вытянул руку и постучал ручкой, как делала ранее, но только с одной разницей — он отвлекался, а не фокусировался. Слова Дазая были верны и ударяли по запутавшемуся Чуе, как отрезвляющие пощёчины. Он ведь и правда вкладывал слишком много всего, чтобы быть тем исполкомом, которым, возможно, не был даже Аро. Для вакагасира-хосы нет ничего другого, кроме благополучия и полного контроля членов клана, чтобы быть тем, кто направит и укажет дальнейший путь, который станет новой дорогой к вершинам его босса. Чуя обязан контролировать всё даже больше, чем Дазай. Он нёс ответственность за решения многих перед ним и Мори и не имел права на ошибку, потому что первый и самый главный его враг — он сам. — Ты опять громко думаешь, — заметил, а скорее просто утвердил со скучающим тоном Дазай. Чуя резко дёрнул плечом и услышал, как клацнула челюсть Дазая. По делом. Он наклонил голову чуть в бок и посмотрел сквозь стол. — Я не знаю, что затеяли остальные главы комитета, но они точно знают, что Аро мёртв. — И ты думаешь, что Мори использует их в своей идее порабощения? — Дазай поцеловал открывшийся кусочек кожи и зажал губами, посасывая. — Более, чем уверен. — Чуя сильнее наклонил голову, полностью подставляя шею. — В таком случае, — Дазай оставил мокрый след за ухом, — за ними нужно присмотреть. — Подул на него и удовлетворённо заулыбался в ямку между шеей и плечом, когда тело под ним мелко задрожало. — Ты, — тихо, чтобы голос оставался ровным, сказал Чуя, — и так уже это сделал, нет? Такой сукин сын уже проверил их несколько раз. Холодные руки аккуратно поддели края большой футболки и скользнули по контрастирующей тёплой коже. — Разумеется. — Дазай невесомо провёл по напряженным косым мышцам, очертил крепкий пресс и перебором пальцев прошёлся до груди. — И что? — нетерпеливо. Чуя положил ручку, потому что она совершенно не отвлекала его от раздражителя, что так похабно лез под одежду. — Большинство в курсе, что Аро мёртв и его заменяешь ты, — ответил Дазай. Он оттянул ворот футболки сильнее, оголяя острые углы, и стал водить руками то по груди, то вновь возвращаясь к линиям мышц. — Остальные сами догадались. Никто не афиширует этого, но и не говорит напрямую, если босс не дал команды. Разумно, ведь растрепай Каякучи-гуми, что их сильная фигура вылетела с поля, как всякие мелкие сошки начнут бунтовать, а там и синдикаты подтянутся. Чуя прикрыл глаза и поддался вперед на блуждающие руки. Запрокинул голову назад сильнее, врезаясь затылком около дазаевского плеча. Он поддался тихому захвату горла. Дазай чертил пальцами все острые линии: челюсть, подбородок, ключицы. Он будто лепил чёртову геометрически идеальную фигуру. Чуя заговорил и поразился, как сел голос: — Что предлагаешь делать? Дазай стиснул руки на талии и горле покрепче и прижался торсом. Чуя фыркнул. — Не это, дубина. — Знаю, но прямо сейчас это — то, что нужно тебе. Чуя удивлённо и несколько критично отозвался: — Думаешь, что секс с тобой снимает стресс? Блядь, нехилое у тебя тогда самомнение. Дазай пожал плечами, и Чуя отнял голову, выравниваясь. Он обернулся и наткнулся на полный серьёзности взгляд. — Исполнительный комитет не связан с планом Мори. Возможно, они знают о его идее, но её воплощение лежит не на них. Ты спрашивал меня, почему я прочёсывал город. Я проверял каждого человека, который приближён к Мори, и я полностью убеждён, что он задействует совершенно других людей. Единственная, кто может быть причастна и знать чуть больше — Озаки. Чуя вздёрнул бровь. — Озаки? Разве не очевидно, что раз она была моим наставником, то она знает, зачем я нужен Каякучи-гуми? Если ты попросишь меня поговорить с ней, то это провальная затея — Анэ-сан непреклонная фигура, она сосчитает все мои действия раньше, чем я успею открыть рот. Стоит мне показаться в её поле зрения, как она начинает кружить надо мной и уводить темы. Она предпочитает линять так же, как ты. Сам подумай, как проблемно будет выведать у неё информацию, когда я вас двоих знаю только из своих наблюдений, а не потому, что вы со мной откровенны. Дазай скривился. Он стал жёстче, будто сравнение с Озаки оскорбило его, и он начинал злиться. Он поджал губы и отвернулся. Чуя мысленно вскинул руки к небу и спросил: «Ну какого хрена на этот раз, а? Правда глаза заколола?» Дазай отодвинулся, медленно встал и вытянулся прямой линией. Чуя наблюдал за его резко изменившимся настроением и постепенно осознавал, что в комнате будто стало на порядок холоднее и темнее. Что-то густое и угрюмое расползалось вокруг и оплетало стены и потолок. Дазай был… Задет? Что-то в словах Чуи заставило его почувствовать себя некомфортно? Дазая-то? Раскрытая ладонь появилась напротив лица, и Чуя ещё выше задрал голову, пытаясь заметить на оттенённом лице ответ. — Пойдём, — несмотря на странную ауру, звучал Дазай уверено. Чуя вложил свою руку и тут же был притянут наверх. Он крепко стал на ноги и последовал за Дазаем. В груди селился нервный комок, пускающий корни волнения и интереса перед неизвестным. Дазай завёл их в спальню. Чуя глупо хлопнул ресницами, когда тот подпихнул к кровати и заставил сесть на матрас. В распахнутом от штор окне луна перекрывалась огнями города и мазала золотыми тенями по почти что бронзовой фигуре Дазая, стоящего напротив него. Чуя не мог видеть его лицо хорошо, но он точно ощущал тёмный взгляд на себе, и ему становилось не по себе. Дазай взялся за края своей футболки и быстро снял её, бросая на пол. Чуя открыл рот, чтобы спросить, но застыл, смотря, как Дазай выставил руку перед собой развёрнутым к верху запястьем и подцепил края бинтов на нём. Глаза Чуи расширились сильнее, когда он понял, что собрался делать Дазай. Он вытянул руку и схватился за запястье, останавливая. — Ты не обязан… — Я знаю. — И вывернув руку, продолжил ослаблять марлю. Во рту разом стало сухо, а язык прилип к нёбу. Каждая мышца была напряжена, и Чуя чувствовал гадкий холодок и предвкушение, оседающие на затылке. Внутри всё сжималось от осознания, что Дазай сам пошёл на это. Он сам собирался обнажить перед ним, Чуей, следы своего прошлого, и от этого внизу живота тянуло, и что-то гулко грохало по рёбрам. Первый слой бинтов опал на пол нескладной кучей. Дазай потянул слабый узелок, и оставшийся тонкий бинт соскользнул с руки змеёй. Чуя смотрел на это заворожено, не смея даже дышать громко. Он видел очертания длинных, тёмных и глубоких полос на бледной, не видевшей солнца, наверное, столько же, сколько и Чуя, коже. Он потянулся к руке в свербящем желании коснуться, но Дазай шагнул назад и покачал головой. — Рано. Он проделал ту же самую процедуру со второй рукой под пораженным взглядом Чуи, который, похоже, даже не моргал, чтобы не пропустить ничего. Чуя приоткрыл рот, когда исполосованные предплечья оказались на уровне его глаз, и он мог различить каждую шероховатую чёрточку, зачёркивающую просто болезненно белую кожу. Он осторожно оплёл запястья пальцами, проверяя, может ли коснуться. Дазай не вырывал рук. Чуя прошёл большим пальцем по выпирающей вене, на ней следы сливались в сплошную тёмную массу, и Чуя не мог понять, как много собралось шрамов в одном только этом кусочке, но он понимал, что их точно было больше десятка. От этих мыслей голова шла кругом. Его взгляд хаотично блуждал, а руки медленно поднимались по шероховатости выше. Он чувствовал себя странно. Пленённый увиденным, он не мог оторваться, чтобы не попытаться залезть дальше. Чтобы его тугой ком нервов перестал так скручивать органы. К горло подкатил ужас, когда Чую, будто арматурой по голове, ударило понимание. — Это скрипка. Он не спрашивал — не требовалось. Дазай слабо выдохнул, и Чуя почувствовал под пальцами резко напряженные мышцы и набухшие вены. — Ты тогда, — Чуя хрипел, его горло драла жажда узнать, правда ли то, что он видел, — ты сказал, что… Это такой ценой ты научился? Чуя не видел, но в следующих словах Дазая ощутил лёгкую грустную улыбку, от которой его полностью каменные нервы были на грани треснуть. Дазай высвободил одну руку и коснулся двумя пальцами подбородка. Чуя поднял голову. Дазай провёл по щеке тыльной стороной пальцев с несвойственно хрупкой нежностью и несколько виновато проговорил: — Хорошо, что твой потенциал скрыли, Чуя. Твои пальцы на клавишах выглядели безумно порочно. Собственное имя, прозвучавшее с такой особой интонацией, слетело холодящим булыжником вниз. На кончиках пальцев застыло желание подорваться и схватить Дазая за шею, чтобы придушить, чтобы не слышать подтверждение, что конечно же, блядь, от Дазая ничего не скрыть. Чёртов оракул. И одновременно с ним такая же неконтролируемая тяга просто пялить невидящим взглядом перед собой. Потому что, чёрт подери, Дазай ляпнул те пьяные слова не из злого эгоизма. Чуя спросил: — Давно? Дазай без промедления ответил: — В музыкальный вечер. Хирацука. — Прости. Настала очередь Дазая непонимающе заглядывать в лицо. Он наклонился, и Чуя отодвинулся дальше, выпуская его запястья. Он упал спиной на матрас и вперил в тёмный, одними только бликами освещаемый потолок. — Я должен был рассказать первым, — честно сознался Чуя. — Не должен. Матрас рядом прогнулся. Дазай забрался на кровать и навис над Чуей, пытаясь поймать его взгляд. В приглушённой и тихой комнате лицо Чуи было отрешенным и умиротворённым, а на губах застыло облегчение. — От тебя ничего не скрыть, да? Дазай Осаму? — Чуя улыбнулся так же, как недавно сам Дазай улыбался и гладил его щеку. Осаму нерешительно замер на мгновение, будто боясь идти дальше, а затем он нагло заглянул в лицо и иронично хмыкнул: — Как и от тебя, Накахара Чуя. Его губы накрыли чужой рот. Всё ещё шершавые, но упругие, Дазай отдавал в поцелуе те странные и сложные для понимания Чуи эмоции, которые будоражили кровь. Чуя глухо застонал и крепко обхватил пока ещё бинтованную шею, плотно прижимая ближе. Он раскрыл рот и услышал уже гортанный звук от Дазая, который с готовностью прошёлся по дёснам, как любил это делать в последнее время, столкнул языки и с упоением углубился. Поцелуй — прямая параллель с курением: такой же тягучий, медленный и выжигающий весь воздух в лёгких. От него хотелось забрать всё, дать всё, выбить максимум, чтобы больше не осталось этих свербящих под ложечкой сомнений и тревог. Чтобы в животе расползалось тёплое удовольствие. И Чуя резко оторвался, тяжело роняя голову на простыни и запрокидывая так сильно до выпирающего кадыка и шумной попытки схватить кислород ртом. Он сжал плечи Дазая, отпихивая, и выругался: — Блядь. — В чём дело? — Дазай ждал, был немного сбит с толку, но вид его говорил, что он готов услышать ответ, из-за которого решительно отстранился бы и ушёл восвояси. По крайней мере Дазай явно решил, что это как-то связано с принципами Чуи, которые были нарушены их контактом. Чуя посмотрел на него и закусил губу от того, как его захлёстывало, и сердце, чёртово блядское сердце щемило. Чтоб оно сдохло. Чтоб всё сдохло. Он обхватил лицо Дазая и потянул его на себя. Взял одной рукой шею в захват и горячо, абсолютно бессвязно прошептал в губы: — Просто… блядь, хорошо. Да пошло оно всё… И поцеловал: с напором, жадно, как обычно целовал Дазай, когда хотел получить сразу и без прелюдий желанное. Многое Чуя делал в похожем рвении. Но всё же он смаковал: прикусывал нижнюю губу и оттягивал, слыша дрожащий в нетерпении вздох, вёл негласную вражду языков, позволяя себе исследовать изнанку чужого рта. Дазай переместил одну руку ему на бок и сжал, выстанывая похожее ругательство, а затем с тем же нетерпением стал теребить резинку домашних штанов. Чуя низко засмеялся и облизнул губы, полностью перемазанные в слюне. — Ты псих, — сказал он восхищённо. — Так долго продержаться, чтобы поймать момент и заставить меня обалдеть… Хорошо запомнил моё лицо? — Не успел, — бесстыдно отозвался Дазай, а его улыбку Чуя почувствовал кожей. Дазай припал к открытой шее и осыпал её неразборчивыми, влажными поцелуями. Он прикусил кожу под челюстью и оставил жгучий засос на так заманчиво блестящем в огнях ночи кадыке. Широко прошёлся языком по линии ключицы, вдавил свои бёдра до тихого прерывистого выдоха Чуи и с лёгким помешательством вгрызся в место между шеей и плечом. Чуя отпустил ситуацию, выдыхая весь воздух и шурша по спине ладонями. Лопатки выпирали, и он с особым наслаждением надавил пальцами на перекатывающиеся мышцы, почти на грани закатить глаза от головокружения. В голове мелькнула мысль, что им нужно остановиться, что у Чуи есть работа, а у Дазая — пусть уклончивые, но ответы, что он хочет получить от разговора с Озаки. Словно уловив эти мысли и согласившись с ними, Дазай убрал давление с бёдер. А Чуя послал к чёрту свою привычку много думать. Чуя заёрзал и попытался подтянуть ноги, зацепил коленом чужой пах и проехался пяткой по скользкому одеялу. Дазай тут же перехватил инициативу и оторвался от своего важного дела. Он приблизился достаточно, чтобы кончики носов и лбы касались друг друга, прикрыл глаза и низко выдохнул: — Пожалуйста, притормози. Я… Я не могу… Всего минута… Ты не представляешь… О господи, чёрт возьми… Чуя растерялся. Его пробрала дрожь от того, как отчаянно звучала неразбериха Дазая, и сердцу охотно хотелось верить, что не только Чую накрывает. Не только его эмоции бьют фонтаном и мешаются в лужу самых гнусных идей — Дазай тоже тонет. Чуя соскользнул с затылка ладонью, царапнул ногтями по позвонкам и провёл пальцем по чужой острой челюсти, щёлкнул под подбородком. — Не вздумай, Осаму. Не вздумай останавливаться, мать твою. Дазай застонал и уткнулся лбом в плечо, хлопнул рядом рукой, так, что вибрация отдалась звоном на испуганно дрожащие пружины, а затем резко поцеловал, впечатывая Чую в матрас. Тот почти подавился от неожиданности. Интимней, глубже, проникновенней, так, что ноги дрожали и хотелось вжать всего Дазая в себя. Его хотелось всего такого, от которого несло бинтами, сыростью и терпкостью, дурманящей хуже афродизиака. Чуе казалось, что матрас под ним исчез, и он падал в пучину страсти и неясных чувств, ужасно тяжело глотая воздух. Дазай помог ему раздеться, стянул футболку почти что одним движением, легко снял штаны, которые из-за ослабшей резинки почти не держались на тазовых костях. И сам слишком спешно скинул свои спортивные, пока Чуя шарил в тумбочке и искал презервативы и смазку. Чуя замер, всё ещё перемахивая посреди кровати, он будто что-то вспомнил и осел. Неловко опустился на простыни и ссутулился. Подал голос немного тоскливо: — Ты как-то сказал, что мой шрам, — он запнулся и сильнее наклонил голову к груди, — не изъян, и я должен принять его. Скажи, ты свои принял? Дазай сзади тоже остановился, и Чуя почувствовал, как его изучают, чтобы предугадать ход мыслей. Тяжелый вздох, а затем Дазай быстро пересёк расстояние и поцеловал голое плечо, а потом потянул за талию назад, позволяя упасть себе на грудь. Его сердце почти пробивало Чуе рёбра. — Я состою из шрамов, — сказал он бесцветно. Огладил всё ещё влажную медную чёлку и закрутил один виток на пальце в спираль. — Если не будет их — не будет меня. Всё просто. Чуя развернулся и, перехватив щеку, снова поцеловал, тихо прижимаясь губами в неозвученном согласии на такой ответ. Это… правда было самое честное, что Дазай говорил, и это не хотелось комментировать вслух. Они упали на простыни, и Чуя позволил уложить себя: Дазай положил подушки под поясницу и голову, мягко раздвинул ноги, лёг между и припал к одному бедру. Взял под коленную чашечку, закинул ногу себе на плечо, довольно оглаживая ягодицу. Чуя схватил края подушки под своей головой и стиснул зубы, чтобы не застонать от нетерпения, как последняя шлюха. Дазай ухмыльнулся очень близко к паху и самодовольно проговорил: — Что такое? Я забыл продлить подписку на твои стоны? Он прищемил зубами бедро, мокро поцеловал и придвинулся губами к противоположной косо лежащему члену складке паха. Подавив не высвобожденный сиплый вздох и заморозив дыхание вообще, Чуя с подначиванием надавил пяткой на спину. — Тебе придётся офигенно постараться, чтобы я захотел тешить твоё эго после того, как ты отвлёк меня от работы. Чуя из вредности закусил губу плотнее и несильно выгнулся, когда Дазай провёл языком по всей горячей длине члена, а затем сместился ниже и припал ко второму бедру, усыпая теми же засосами. — Да? Раскрыть секрет? — бормотал Дазай, почти не отрывая рта. — Я знаю, как мне стараться, иначе, — он отнял голову и остро прищурился, ловя топкий синий взгляд, — стал бы я затевать заведомо безвыигрышную партию? — Голый расчёт? — скептично дёрнул бровью Чуя, подтягиваясь на локтях. Дазай выбил его одной фразой: — Расчёт на голого Чую. Чуя упал обратно на подушку и прикрыл лицо ладонями, глуша лающий смех. Дазай улыбался ему в тон, пока не качнул головой и не смахнул это веселье дальше, восстанавливая свои действия на члене. Пузырьки потешности лопались по мере того, как всё более зреющее желание внизу живота распаляло грудную клетку от поверхностного блуждания языком и пальцами без конкретики. Чтоб он провалился, думал Чуя, вспыхивая желанием придушить Дазая. Он был просто невыносим, и этим только делал хуже. Оглушительно громко для самого себя Чуя застонал, забывшись и потеряв контроль. Он поражённо замер — так отчаянно возбуждённо он звучал. Дазай приободряюще похлопал по бёдрам и заговорщицки кивнул: — Вот видишь, я выиграл. Чуя пораженно понял, что даже не заметил, как этот хитрющий ублюдок выбил у него стон тем, что протолкнул внутрь палец — настолько отвлёкся и на каламбур, и на самонадеянность Дазая, и на нетерпение, и на всё то грузное, что затерялось и исчезло в умело подстроенной атмосфере. Дазай тонко воссоздал им легкомысленное настроение, покрывая прошлое так, будто не хотел пока возвращаться к этой теме. И раз так, то Чуя позволит ему увильнуть. Он запустил руку в сыроватые тёмные волосы и несильно прищемил ухо, легонько потрёпывая за него. — Ну ладно, что уж… Двигайся дальше, триумфатор, — сказал он небрежно, давая карт-бланш. Дазая это более чем устраивало, поэтому он начал медленно двигаться, измываясь над каменным членом, лаская его лишь кончикам пальцев и обдувая, что Чуя, сто раз пожалев о своём решении, хотел бросить всё к чёртовой матери и заехать Дазаю пяткой в его наглую рожу. Будто предчувствуя гнев Чуи, Дазай добавил второй палец и чуть позже — третий, и довольно развёл их. Они трахались часто после того порыва у подъезда, поэтому Дазай уже будто знал, куда давить и какими способами заставлять Чую выворачиваться на лопатки. Поразительно, он будто опять напомнил Чуе, что для того он всегда будет открытой книгой, сколько бы не старался скрыть всё ценное. Затаённая похоть, с которой Дазай так и говорил, что хочет его сожрать, в его глазах не исчезала ни на миг, и это казалось немыслимым безумием. Пальцы пропали, и едва Дазай разобрался с презервативом — перед этим вымарав чёртово одеяло в смазку, — Чуя тут же выровнялся и, прежде чем Дазай успел бы что-то сказать или сделать, сильно пихнул того в грудь. Он приложил титанические усилия, чтобы сделать это, потому что бёдра уже подрагивали, в руках собирался почти тремор от возбуждения, а его голова закипала почти до свиста. Это ужас. Он сел сверху и упёрся руками в чужую бинтованную грудь. Дазай под ним с интересом наклонил голову и улыбнулся лукавой, просто блядской ухмылкой. — Кажется, меня провели? Чуя зажал ему рот рукой и прикрыл глаза, переводя дух. Ещё хоть слово — он не выдержит этого и прикончит Дазая. Он клянётся. — Я передумал, — наконец сказал Чуя, близко склоняясь и заглядывая в тлеющее выжидание напротив. — Я хочу выиграть. Я люблю побеждать. Он будто на прощание поцеловал собственную ладонь, приподнялся и пошарил второй рукой, нащупывая позади себя член. Медленно насадился, с перерывами на свистящие сквозь зубы выдохи, запрокидывая голову. Он замер в этом положении, привыкая. Когда он наконец-то вернул голову, поддался вперёд и вцепился мёртвой хваткой одной руки в плечо, то тупо замер. Дазай смотрел на него ошалело, восхищение и нечто ещё выше мешались в огромных круглых глазах. Он будто отпечатывал на своих веках весь этот образ так плотно, чтобы каждый раз, когда он закрывал глаза — этот Чуя. Раскрасневшийся, тяжело дышащий, жмурящийся, цепляющийся за него и крупно дрожащий. Лучшая картина, которой не найти равную цену. Скользнув ладонью со рта и предоставив вольную, Чуя сместил руки на торс Дазая и плавно задвигался, наслаждаясь заполненностью. Он коснулся собственного члена и гулко простонал, не сдерживая себя, как того и просил Дазай. Его глаза почти закатились от удовольствия, и он шумно сглотнул. Он почти забыл пытливый взгляд на себе, но вспомнил, когда сухой и неровный голос Дазая разрезал тишину. — Ты такой красивый, Чуя. Чуя остановился, вздёрнул голову и глупо сморгнул влажность в уголках. Дазай смотрел на него с очумелым обожанием, гладил одной рукой бедро и если бы он не сказал это проклятое выражение, то Чуя бы не подумал того же в ответ, найдя ума не произносить в слух что-то вроде «да на себя посмотри, ты ведь светишься». Чуя напористо заткнул Дазая, проталкивая язык глубже. Он стал раскачиваться резче, двигаясь с равномерно нарастающим темпом. Вибрирующе простонал, когда его член взяли в кольцо и не менее пылким прокручивающим движением провели пальцами по спирали до головки. Чую делили желания толкнуться в руку и качнуться сильнее, с пошлым шлепком ударяясь о бёдра Дазая ягодицами. Но тот сам, плотно упиваясь и сминая губы, вдавил пятки в матрас, грубо вскинул бёдра и гортанно застонал, выбивая громкое ругательство и смазанный удар кулаком в грудь. — Ещё? — почти по-глупому наивно звуча, Дазай смешливо чмокнул в губы. — А ты надеялся лежать бревном? — Чуя оттолкнулся и навис, сумбурно бегая глазами по оголённым участкам блестящих, незащищённых бинтами плеч и плотно скрученному бинту на горле. Придурок, удавится ведь так. — Ни за что. — Дазай железно сдавил ладонями торс и откинул лохматую голову на подушки. Чуя судорожно схватился за его плечи, стон сорвался в сиплый хрип от неожиданности, когда Дазай начал безжалостно истязать простату. Круглые кости под руками Чуи — вспотевшие, красные, он плотно сомкнул губы, покрепче вверзил Дазая в матрас и зажмурился, переживая эти ощущения с заполошно громыхающим в ушах пульсом. Член поджимался выше, всё ниже живота стягивалось раскалённым кольцом, сжималось так, будто пережимало трахею. Дазай двигался так, что... Он... ох чёрт. Чуя не выдержал и отпрянул, поддаваясь назад с выгнутой спиной. Короткими ногтями вцепился в мелко подрагивающие бёдра Дазая и перехватил темп. С прижатой к собственному плечу щекой Чуя из-под спавшей на глаза чёлки наблюдал за плотоядной дымкой в глазах напротив. Руки Дазая самозабвенно шарили по его телу, пока Чуя, закусывая губу, распадался на части, ловили грудную клетку в хват, чтобы обвести большими пальцами круги на сосках — Дазаю этот жест всю башню отрывал, — оглаживали и живо мяли двигающиеся ягодицы, коротко брали член, несильно пережимая у основания. Сбивчиво дыша, вздрагивая от напряжения постоянно двигаться, Чуя снова склонился над Дазаем, позволяя себе замедлиться для передышки. Дазай зачесал спутанную чёлку Чуи мягким, совсем в какой-то мере трепетным жестом, растянул губы в ласковой улыбке, и этим заставил того подавиться воздухом, потому что, твою мать, он знал, что из себя представляли такие жесты. — Ты наигрался, Чуя, теперь моя очередь. Дазай рывком перевернул их так быстро, что Чуя с широко распахнутыми глазами вцепился в него и больно заглотнул горячий воздух, пытаясь вернуть ощущения себя в пространстве. Дазай навис над ним, поймал под бёдра и задвигался резко, быстро, почти сразу ловя под пальцы судорогу. Чую выгнуло так неестественно высоко, будто он собрался подняться на одной только макушке. Он качнулся, уткнулся лицом в подушку и заглушил распирающий всхлип. Душно, совсем нечем дышать. Чуя потянулся к члену и с кратким облегчением, что его не остановили, заработал кулаком, безмолвно открывая рот. Было чертовски хорошо, беспорядок в голове выбивался под тяжёлые, чуть замедляющиеся толчки, а сводящие мышцы качали от наслаждения к боли. Дазай упивался им, Чуя мотался взглядом то вниз, то вверх, ловя кувырки в животе всякий раз, стоило заострить внимание на вколачивающемся мокро блестящем торсе, пальцах на задней стороне бёдер, а потом попадаться в ловушку по-настоящему чёрного взгляда. Вспышка удовольствия полоснула кипятком, Чуя вскрикнул и забился в повторяющихся ругательствах. Странное ощущение единого и застилающая пелена оргазма перед глазами — он будто потерял связь с реальностью. Дазай сбился с темпа, с трудом вернул его, но в последствие совсем скоро глухо охнул и упал на локти, сотрясаясь и оставаясь в паре сантиметров от тяжело взмывающейся и подрагивающей груди. Чуя не знал, как долго они так лежали и пытались найти хоть капельку свежего воздуха в насквозь пропитанной сексом, потом и эмоциями комнате. Он первый заговорил, не зло, хоть и подразумевал это. — Идеальное решение трахнуть меня перед совещанием. Будто там меня не поимеют во все щели. Дазай нехотя отлип и вышел, морщась от наверняка нахлынувшей слабости в гудящих мышцах. — У нас есть время до вечера, чтобы мы трахнулись ещё раз. Чуя слабо фыркнул и протянул руку, Дазай молча помог встать. Они оба скатились по кровати, неспешно и очень лениво зашагали в сторону ванной. Чуя лопатками чувствовал, что Дазай не без интереса следил за ним: Чуя стойко шёл без опоры, даже когда едва мог удержать себя на ногах после того, как его сумасшедше коротило на члене Дазая и под ним. В ванной плитка пока оставалась покоцанной, а зеркало снято и выкинуто. Чуя остался в дверях и вяло зевнул, смотря, как Дазай избавлялся от презерватива и бинтов на теле, настраивал воду в душе и обтирался. Он кивнул, и Чуя тоже подошёл, безвольной куклой крутясь, пока Дазай кружил с полотенцем рядом. Они постояли под еле тёплым душем и вышли вместе, даже не удосуживаясь вытереться насухо. — Тебе завтра во сколько нужно быть в офисе? — спросил Чуя, доставая свежее одеяло из шкафа. — К полудню. — Дазай скручивал мятое и перепачканное одеяло и убирал лишние подушки на пол. Он плотно задёрнул шторы и перепроверил их, а затем бухнулся на кровать звёздочкой и устало остался лицом вниз. Чуя накрыл его одеялом с головой и сам залез. — Зайдёшь к пацану перед этим? — спросил он, укладываясь поудобней. Его ужасно рубило, он почти пропал, коснувшись головой подушки, но продолжал генерировать рабочие темы, которые Дазай так старательно пытался вытрахать из него пятнадцать минут назад. Плохо старался, значит, едко мыкнуло заторможенное сознание. Дазай пробухтел что-то из-под одеяла, а затем выглянул и схватил в охапку только нашедшего хорошую позу Чую. — Обязательно, а теперь спи, и я надеюсь, что сниться тебе буду я, а не работа. Чуя хотел что-то сказать, но устал. Он положил свою руку сверху на окольцевавшую его тело и провалился в сон без единого сновидения. Ну, или Чуя просто не запомнил, что на самом деле ему там снилось.

***

Чуя зевнул и глупо проморгал сонную пелену, когда увидел Дазая, расхаживающего без бинтов по кухне и пытающегося уследить за кофемашиной, которая не хотела наливать отведённое количество, сколько бы он не колдовал над ней. Он смачно выругался, и Чуя ещё больше свёл брови в смятении. Дазай без бинтов. Вообще. Его спина, всегда перевязанная широкими лентами, оголяла следы россыпи шрамов от пуль и едва отличительную грязь, будто Дазай извозился в траве — что-то напоминающее её въевшийся в кожу сок и коричневую пыль, — а старые рубцы на предплечьях сверкали особенно ярко в электрическом свете кухни. У Чуи в голове было пусто, но первая мысль, которая наконец подала свой пораженный голос, была: — У тебя нет татуировки. Дазай, похоже, не заметив его, резко обернулся и серьёзно сверкнул глазами, как будто на него собрались напасть. Он нахмурился, а затем принял равнодушный вид и махнул рукой с напускной беспечностью: — Не вижу необходимости, чтобы цепляться за старые порядки. Чуя так не считал. Дазай был наследником клана, и все это знали прекрасно. Отсутствие татуировки подрывало веру в его преданность, а также авторитет кумичо, который допустил, чтобы вакагасира ходил без чернильной клятвы на своей коже. Или нет… Он не допустил — у Дазая была татуировка. Та странная грязь — след едкого красителя, который никогда до конца не уберётся. Это визитная карточка якудза — всегда заставлять чувствовать спиной прошлое, которое никогда не оставит в покое. Со стороны Дазая говорить за пережитки прошлого, когда Чуя своими глазами видел процесс сакадзуки-наоси, где единственным, кто не поклялся, был сам Чуя… Эта мысль натолкнула на следующий вопрос: — Тебя не было на церемонии становления главы. Почему? Дазай прошёл по Чуе липким взглядом хищника, и мысли снова подбросили те первые недели, когда Дазай держал прицел на Чуе и был всецело поглощён своей непонятной тьмой. Сейчас он снова показывал эту свою черту, и Чуя поблагодарил всех богов, кого знал, что у него выработался уже иммунитет и он мог смотреть так же упрямо и грозно, не боясь дальнейших действий. Осаму качнул головой, смахивая что-то из головы, и подошёл к кофемашине, которая закончила свои страдания над чашкой. Он отпил кипяток и даже не поморщился, хотя Чуя уверен, что хапани он сам — и весь рот превратился бы в месиво из лохмотьев. Неужели у Дазая такой высокий порог боли? — Не думаю, что мог бы прийти в инвалидном кресле со сломанными рёбрами и перебитыми ногами, — сказал он так спокойно, словно просто сообщил о простуде в тот период. — Ты что? — переспросил Чуя и подошёл ближе, рассматривая грудь и живот того, здесь были всякие шрамы, начиная от ножевых и непонятных рваных рубцов, до аккуратного профессионального шва, говорившего о том, что Дазаю явно что-то сшивали в области косых мышц. Вчера в ванной у Чуи плыл взгляд, и он не предал значения тому, что видел, но сейчас, когда свет падал на все шрамы, его захлестнула фантомная боль собственной жжёной спины. По сравнению с Дазаем во всём остальном теле Чуя и правда был как белый каллиграфичный лист бумаги, на котором никогда не удастся нанести татуировку из-за рельефа. Он поднялся выше и столкнулся с тягуче выжидающей патокой. Там творилось что-то странно, думал Чуя. Дазай смотрел с несвойственным ему колебанием и контрастной решимостью защищаться, если Чуя что-то скажет или сделает. Что-то очень неприятное, такое, из-за чего Дазай перечеркнёт всё, что у них выстраивалось, и навсегда станет закрытой ракушкой, полной абсолютно невероятных тайн. Чуя знал, что жалеть Дазая будет самой поганой идеей, да он и не собирался даже. Он не допустил и толики жалости в своих действиях и упрямом взгляде в ответ на готового удрать Дазая. Чёрта с два. Чуя спросил его, как будто не пялил на все шрамы и не анализировал причину каждого из них: — Ты валялся в больнице? Дазай кивнул. — Почему? — Выпал из окна на восьмом этаже. Чуя прерывисто вдохнул. Наверное, следовало что-то такое ожидать, но всё равно от фразы стало не по себе, потому что в отличие от Дазая, Чуя мог выжить, упади он хоть с самого начала атмосферы. Он не стал спрашивать, какой была причина и история этого падения, просто прошёл мимо Дазая и шустро отхлебнул кофе из его кружки, а потом сразу развернулся и ушёл в ванную. Дазай остался на кухне, смирял комнату бесцветным взглядом, смотрел на полки с книгами в гостиной и думал о том, что такая реакция была лучшим, что мог дать Чуя. Дазай ощутил странное облегчение и попытался оправдать его тем, что Чуя просто не стал выпытывать у него подробности. Да вряд ли бы Осаму сам разговорился и выдал всю подноготную каждого увечья, но почему-то в его груди противно засело, укоренилось и пустило ветки чувство, что спроси Чуя — и он ответит. Ответит ведь, чёрт возьми. Дазай пропустил в своих раздумьях момент, когда входная дверь захлопнулась и он остался в квартире совершенно один. Он взглянул на почти нетронутую чашку, поджал губы и вылил содержимое в раковину. Пошёл в спальню, оделся исключительно на автомате и снова вернулся в кухню. Потянулся к витрине с бокалами, выудил оттуда низкий стакан, из мини-бара в острове — виски. Опустился на диван и развалился, положив локти по разные стороны на спинку, принялся разглядывать скучные стены. Его не интересовало уже ничего в этой квартире, потому что он выучил каждый угол и довёл перемещение здесь до автоматизма. Каждое малейшее изменение выбивалось только с его, Дазая, помощью. Он делал это скорее из цели посмотреть, как долго Чуя намерен терпеть его у себя в квартире, но у того, даже несмотря на крики и угрозы убить, были действительно крепкие нервы, потому как он был несгибаем и наводил порядок машинально, даже не замечая того. Он опустил голову и посмотрел на журнальный стол. Несколько стопок, что Чуя вчера тщательно выстраивал, ушли вместе с их хозяином, остальные папки были рассортированы и так же идеально выверены по периметру. Осаму вскинул бровь, заприметив, что одна из них неестественно вздыбилась, будто что-то не по размеру лежало под ней. Он поставил стакан с виски и потянулся за папкой. Застыл, широко раскрывая глаза в неверии. Книга. Под папками лежала книга, та самая, которую Хирацука пыталась настойчиво всучить ему в руки. Дазай так и пялил на неё, замечая все узоры на тёмно-синем переплёте и одновременно находясь далеко не в этой гостиной. К горлу подступил комок, что-то больно подбило под дых, и ему ясно захотелось размозжить череп одной очень наглой особы. Он взял бутылку и отхлебнул с горла просто ужасно большой глоток, от которого ком болюче покатился вниз, и Дазай зашёлся хриплым кашлем, утыкаясь носом в согнутый локоть. Ему хотелось выкинуться с этого восемнадцатого этажа к чёрту. Хотелось выстрелить в упор в Хирацуку и уничтожить её жалкий клан, который не стоил и половины того, на что они посягнули. Дазай снова припал к горлышку и сделал сразу несколько глотков, почти не отрывая взгляда от книги в центре стеклянной столешницы. Терракотовый твердый переплёт украшали тёмные, слегка поблескивающие золотом вензеля, опутывающие корешок, идущие по всей обложке подобно вьюнам. Они сливались в середине в замысловатый узел. Кроме этих вьюнов не было ничего — ни названия, ни логотипа, ни хоть какой-либо буквы. Дазай зажмурился так сильно, что круги били по черноте разноцветом. Он снова открыл глаза в надежде, что это наваждение, но был в очередной раз сбит кулаком в грудь. Он потянулся за книгой, застыл в паре сантиметров и одёрнул руку. Нет, думал он, нельзя. Это очень опасная игра. Поддаваться чувствам и идти на поводу у искушения больного, кровящего старой раной сердца, самая паршивая и разрушительная идея. Дазай закусил нижнюю губу и почувствовал на языке металлический вкус, слизал выступившую каплю крови и воровато осмотрелся по сторонам. Он будто собрался сейчас украсть ценный экспонат из музея — так нервозно он выглядел. В пальцах зудело, и дрожь тянулась по плечам. Он старался не позволять своим мышцам быть охваченными ужасом и предвкушением от возможной встречи. Боже, он же даже не знал, а встретит ли Одасаку, если коснётся книги. Может, здесь будут только его записи, через которые он будет писать Дазаю письма о своём разочаровании в нём. Если так, то Дазай сожжёт эту книгу и выбросится из окна, наплевав на всё. Его самообладание рушилось, рациональность покидала, и он сам на себя злился за несобранность. Нельзя было допускать такого поворота. Он должен был закопать все свои эмоции и боль так глубоко, чтобы каждый раз, когда кто-то пытался пробить его броню, умирал от яда на ней. Его протесты разума и сердца творили ужасное. Дазай швырнул стакан в стену, порываясь с места. Глаза застилала ненависть за собственную слабость и полное отчаяние, когда Ода мог быть так близко. Снова. Наконец-то. Спустя то время, которое Дазай тратил на месть и план по исполнению его просьбы. Дазай хотел увидеть его и оттого становилось просто невыносимо. Ему показалось, что в комнате стало душно, и он тяжело подошёл к окну и открыл створку, впуская дневной свет и свежий воздух. Листы на столике заколыхались, грозясь смешаться вместе. Дазай равнодушно посмотрел, как край одного листа загнулся. Дазая мотало. Конкретно. Он чувствовал, что тело качало из стороны в сторону, а всякая попытка утихомирить себя оборачивалась крахом, к которому он всё больше подводил себя, медленно шагая к книге. Он стал напротив и посмотрел на неё с такой скорбью, что в океане чёрных глаз не видно было ничего, кроме разве что… Осаму решительно наклонился и схватил том. Открыл книгу. Сначала он не понял, что произошло. Сначала он решил, что оглох. Сначала он подумал, что ослеп. И только потом он осознал, что стоит посреди цветочного поля. Он заморгал часто-часто, оглянулся по сторонам и сощурил глаза от яркости, с которой всю поляну застилали чистое небо и жёлтое солнце. Трава, насыщенная, зеленая, она колыхалась от ветра и развевалась волнами, смешанными акварельными красками цветов. Осаму оттенил глаза рукой и попытался получше осмотреть место, в котором оказался. Ветер трепал его волосы, и те щекотали щеки. Босые ноги касались на удивление мягкой земли и совсем не ощущали дискомфорта. Он повернулся и застыл, слыша собственное лопающееся сердце. Ему казалось, что он умер. Что именно так выглядел тот рай, который ему было не дано постичь. Что именно это сгрызало его и делало таким слабым, что всё вокруг, казалось, способно раздавить его и обречь на вечные муки с несравнимой болью. Осаму приоткрыл губы. Во рту сразу появился солоноватый привкус, и он, ошарашенный и остолбенелый, понял, что… плакал. Ода стоял в центре поля. Он был умиротворён, одетый в свой ужасный плащ, который Дазай всегда называл ошибкой моды. Дазай забирал свои слова назад. Он забирал все свои ранее сказанные слова обо всём, что ему не нравилось. У Оды всё было прекрасным: его плащ — Дазай готов подарить ему хоть сотню таких же, — его трёхдневная щетина — Дазай готов перестать насмехаться над забывчивостью друга, — его светлые брюки — Осаму всегда говорил, что на убийство не идут в светлом, поэтому если он перестанет убивать, то тоже наденет белый плащ благодетеля, — его тёмные вишнёвые волосы — Дазай всегда говорил, что Одасаку будто вино на голову разлили, ему шло. Ода был так близко и одновременно недостижимо далеко. Дазай сорвался с места в бег до боли в лёгких и почти вывернутых лодыжек. Бежал отчаянно и так быстро, как никогда не для чего он не был готов умереть от содранных в кровь ступней и выбитых коленных чашечек. Он налетел на Одасаку и зашелся дикими рыданиями. Прижался к нему крепко и вцепился в его плащ на спине, как в единственное, способное удержать его от полного падения. Он захлёбывался, прятался в его шее, пока чужая рука успокаивающе хлопала по лопаткам. Пока голос Одасаку заботливо смеялся и говорил, что Дазаю нужно взять себя в руки. — Я никуда не уйду. Ложь. Такая явная и такая отвратительная. Дазай отстранился и посмотрел в лицо Оды, вглядываясь в его неизменный усталый взгляд, в его появившиеся слишком рано морщинки в уголках синих атлантических глаз, в это лицо, которое он не видел два чудовищных года. — Я скучал по тебе, чёртов Одасаку, — выдохнул Дазай и снова крепко обнял, скрывая лицо в плече. — Я знаю. Ода был ужасно настоящим. Он был осязаемым, видимым, тёплый, он стоял рядом и это был он. Дазай не знал, сколько он простоял, пятная слезами чужую одежду, но ему было всё равно, пока он мог наконец на крохотный миг позволить иллюзии, миражу, да вообще всё равно чему, подарить ему то, в чём он нуждался больше всего. — Какой же ты идиот, Одасаку, — сокрушался он, нёс всё, что копилось у него в мыслях эти годы. — Какой же ты… Боже, Одасаку, почему ты продолжаешь даже после смерти жертвовать собой ради других? Ты такой безрассудный. Просто невыносимый… Почему? Твоя человечность всегда была такой невыносимой. Я… Ода похлопал его по плечу и перебил: — И всё же мир прекрасен, когда смотришь на него через призму чистых чувств. Помнишь, Дазай? Ты говорил, что хотел увидеть их, но так и не смог. По крайней мере, ты думаешь, что не смог. Дазай замолк, снова отпрянул и посмотрел на спокойное лицо друга. — Ты представить себе не можешь, что я чувствую. Ода кивнул. Он сделал шаг назад и осмотрелся вокруг. Засунул руки в карманы и поинтересовался: — Удивительное место, да? Дазай тоже оглянулся в очередной раз и нахмурился. — Как ты сюда попал? Ты был здесь всё время или нет? Боже, Одасаку, расскажи всё, что только помнишь. — Я помню только, как проснулся уже на лугу и сидел возле женщины, которая меня сюда отправила. — Она что-то делала? Угрожала или ещё что-то? Ода пожал плечами. — Она была достаточно вежлива, как человек, которому что-то от меня нужно. Сказала, что твоя жизнь сейчас находится в невыгодном положении и что у неё есть кое-что очень интересное для меня. Дазай удивился и переспросил: — Интересное? Одасаку кивнул. — Да. — И что это? Ответа Дазай не получил. Ода развернулся и медленно пошёл к виднеющемуся вдалеке дереву. Осаму ничего не оставалось, кроме как пойти следом. Старый дуб с необъятным стволом и огромными спутанными ветвями создавал тень вокруг себя и заманчиво колыхался кроной. Возле него было прохладно, Дазай опустился на землю и удивлённо понял, что земля по-прежнему похожа на мягкое покрывало. Каждое растение выглядело реальным до того момента, пока Дазай не тянул к нему руку и не пропускал его сквозь пальцы, завороженно смотря и слыша искры пыльцы. Он поджал губы: — Ожидаемо, здесь моя способность не работает. Ода сел рядом и снова кивнул. Он положил руки на расставленные колени и вытянул шею, смотря из тени на сияющее чистотой небо. — Это не чей-то дар, — подтвердил он. — Хирацука-сан сказала, что этот артефакт позволяет достать души людей из мрака. Что-то вроде перекрёстка, чтобы сменить курс. Дазай не показал, но его внутренний голос, ужасно похожий на голос кайчо, говорил, что не согласись Дазай на условия — и Ода попадёт в вечное забвение. Он фыркнул. — Эта высокомерная дура не заслужила, чтобы о ней говорили уважительно. — Я так не думаю, Дазай. — Ода повернулся к нему и посмотрел тем своим чёртовым взглядом, когда выносил свои итоги после долгих размышлений. Дазай ненавидел, что итоги Оды оборачивались для него не в лучшую сторону. Хотелось не дать ему открыть рот, но Осаму всё равно не смог бы — пусть говорит, пусть. Дазай хотел слышать всё, что он скажет. — Она одинока, и ей хочется защитить тех, кто важен для неё. Дазай равнодушно пожал плечами. — Так и запишу: она валит пачками своих людей, потому что любит их. Ода укоризненно посмотрел, но это никак не повлияло, и он качнул головой. — Люди вроде неё не могут поступать иначе. Её смысл заключается в жертвах, которые она делает ради того, во что верит. Дазай отвернулся и сорвал жёлтый одуванчик — цветок тут же стал сыпаться золотыми искрами и уноситься прочь. Он проследил за исчезающими пятнами и вздохнул, позволяя себе облокотиться об дерево. Упёрся в кору затылком и проговорил грустно, смотря на Оду сквозь ресницы: — Прости, Одасаку, я не смог. Ода повернулся к Дазаю и посмотрел на него так внимательно и так проницательно, что невольно хотелось съёжиться. — Я думал, что смогу, когда заставлю Мори захлебнуться кровью, но я потерял счёт времени. — Дазай, — Одасаку позвал его мягко, стараясь перебить с целью донести что-то поважнее оправданий Осаму, — я не разочарован в тебе. Осаму смолк. Посмотрел с горечью и сжал челюсть так сильно, что почти услышал скрип собственных зубов. Ему снова стало невыносимо, желание закурить стало почти жаждой, чтобы удавить свою разломанную грудь. Он сунул руку в карман и достал пачку с зажигалкой. Ода улыбнулся, и Дазай снова-снова-снова-опять ощутил себя крошечным и жалким. Он сделал одну глубокую затяжку, чтобы рёбра распёрло, а горло нещадно кромсал тяжелый дым. Одасаку напомнил: — Эти сигареты всё ещё ужасны. Дазай кивнул и выдохнул облако серости в цветную картину этого непонятного места. А Чуя любил эти сигареты. Забавно. — Так что у тебя случилось, Дазай? — спросил Ода, когда Осаму смог докурить половину и немного уравновесить себя, чтобы снова не задрожать от эмоций. — Та женщина сказала, что сейчас у тебя самая сложная сделка с самим собой. Дазай вздохнул. — Мори. Ода поднял брови. — Мори? Что-то идёт не так? Ты не колебался, когда дело касалось босса, так что сейчас у вас происходит? — Этой весной произошло… кое-что. — Он снова втянул табак, подержал его в горле, а потом хрипло продолжил: — Хирацука что-то знает о моей мести, и я не могу взять в толк, как это вышло наружу и дошло до неё. Сейчас я не могу его убить, потому что у меня есть проблема гораздо сложнее. В синих глазах проскочило удивление, и Ода приоткрыл рот: — Ты ввязался во что-то из-за своей жажды отомстить Мори? Дазай, когда я просил тебя осмотреться, я не имел в виду, что нужно хватать всё вокруг в свои руки и идти дальше по головам. Осаму закатил глаза. — Я знаю, Одасаку, знаю. Я просто… — Он вперил взглядом в траву перед ним и поджал губы, хмурясь. — Я правда хочу, но я не могу так просто уйти и не сделать то, что должен. Мне нужно это, понимаешь? Если я оставлю всё как есть, то покой так и будет только твоей прерогативой. Уж прости. Ода покачал головой, как на безнадежного ребенка и спросил: — Насколько всё сложно? — Очень. Дазай прикрыл глаза и положил ладонь на лоб. Он тихо проговорил: — Я хочу покончить с этим. Ода коснулся его плеча, дотронулся до макушки и потянул на себя, укладывая голову Осаму себе на грудь. Он перебирал пряди и смотрел вперёд, рассказывая: — Здесь красиво, да? Когда я попал сюда, я сразу понял, что именно так представлял себе спокойную жизнь за пределами земной. Я слышу пение птиц, и они поют о таких потрясающих вещах, я думаю, что они многое могут перенести на своих крыльях, ведь перед ними весь мир и даже этот. Для них нет ничего невозможного. Звучит слишком пафосно, да? Я думал над этим, пока ждал тебя. Дазай дёрнулся. — Ты ждал меня? Ты знал, что я приду? — Хирацука-сан сказала, что благодаря мне она может воздействовать на тебя. И пусть с её стороны этот поступок был очень похож на характер Мори, я решил, что она сделала это не с такой целью. Я думаю, что она просила меня помогать тебе. Дазай отодвинулся и заглянул в лицо друга, проверяя, серьёзен ли тот. Очень серьёзен. И от этого он почти завыл, насколько сильно его загоняли в угол. Ему ещё никогда не доставалось такой кармы за всё, что он творил, похоже, думал Дазай, сейчас время расплаты, и он явно не успеет вымолить прощения. — Она шантажирует меня, что отправит тебя в забвение, если я не присоединюсь к её клану. Ты реально считаешь, что её действия благородны? Ода передёрнул плечами. — Как я могу судить, она — не единственная твоя проблема. Дазай открыл рот и потерял все слова, что хотел сказать. В голове разом стало пусто, и его ошпарило осознанием, что не только Хирацука-кай в последнее время сбивали его с толку, а ещё и тот, ради кого Хирацука-кай ложились костями. — Жадность Мори, — Дазай начал из далека, обходя суть и делая увиливание, будто его собирались поймать горячей рукой, — дошла до края, и сейчас он готовит план по пересадке уничтожающей способности. У меня осталось не так много времени, чтобы не допустить этого. Настала очередь Оды открывать в немых вопросах рот и хмуриться, пытаясь вникнуть в абсурдность слов. — Если бы я не был здесь, то решил бы, что это чушь, но как я могу теперь судить, в мире есть много удивительных вещей. Поэтому, вероятно, твои слова имеют смысл. Но… Пересадка способности? Разве это не сгубит донора и самого Мори? Дазай думал над этим. После того, как Хирацука сказала, какое чудовище может вырваться из-под земли, Дазай задумался, что ни один человек, даже наследник, не сможет стать подходящим сосудом для божества разрушений. А это значило, что у Мори была или неверная информация, или он наивно считал, что своими разработками сможет усмирить чудовище и стать его хозяином. Дурость и полный кретинизм — вот что это. Осаму согласно кивнул и пояснил: — У Мори нет и шанса выжить, но вместе с ним ляжет ещё и вся Йокогама, а хотя нет, не Йокогама — весь мир. В иной ситуации я бы обрадовался, что смогу попасть в место вроде этого, — он махнул рукой на луг, — но позволить утащить за собой столько бессмысленных жертв — слишком безрассудно даже для меня. Ода улыбнулся, и Дазаю отчего-то полегчало, и напряжение, которое сковывало его спину, сошло лёгкой накидкой. Он снова посмотрел на Оду с неверием и радостью, что он был так близко и его улыбка могла наконец внести стабильность в раздрай эмоций. Многие проблемы отходили на задний план, и ему хотелось, чтобы время, проведенное с Одасаку, никогда не заканчивалось. Вспоминая о времени, Дазай резко спохватился и замотал головой по сторонам, пытаясь понять, как отсюда выбираться. Читая его метания, Ода тут же сказал: — Уйти отсюда можно через этот дуб. Тебе просто нужно коснуться его и вспомнить место, где ты был до этого. Дазай тут же спросил, хотя уже знал ответ: — Только живые? — Только живые. Он закусил щеку и отвёл глаза в сторону, пытаясь справиться с накатившей безнадёгой. Он добавил тихо: — Я не хочу уходить. Ода понимающе вздохнул и коснулся его щеки, заставляя смотреть точно в глаза. — Ты справишься, Дазай. Поверь мне, в мире не найдётся второго такого человека, который бы смог пережить и сделать то, что под силу только тебе. Только ты можешь найти выход, потому что ты был, есть и будешь великим человеком, Осаму. Ты мой лучший друг, и я знаю, как никто другой, что ты сильный и у тебя уже есть то, о чём ты мечтаешь. Дазай кивнул, проглотил накативший ком и встал. Не хватало второй раз разреветься перед Одой. Он отряхнул штаны и протянул руку, помогая Оде встать. Осаму заговорил серьёзно и твёрдо: — Я вытащу тебя отсюда, клянусь. Я приведу тебя в тот мир, где ты будешь счастлив, я обещаю. Прежде, чем Ода смог бы возразить какую-то свою глупость, Дазай коснулся коры и представил гостиную, в которой заливался алкоголем. Окно было нараспашку, ветер сдул несколько бумаг, и те колыхались по ковру, как осенние листья. Осколки стакана блестели в лучах солнца и казались хрусталиками тех слёз, что Дазай оставил на плаще Одасаку. Осаму держал уже закрытую книгу в руках и переворачивал её, рассматривая со всех сторон. По-прежнему ничего. Новых надписей не появилось и вензеля остались неизменны. Он потупил взгляд и попытался переварить в своей закипающей голове то, что произошло за, а сколько прошло времени? Осаму посмотрел на экран телефона и отметил, что, как и во всех параллельных пространствах, время шло другой рекой и не касалось той реальности, где жил он. Не прошло и пяти минут, но в том месте Дазаю чудилось, что прошли часы. Он положил книгу на столик, подошёл к окну, выглянул, оценивая вид, и закрыл его, стягивая шторы вместе. Даже складки разгладил, но это скорее от задумчивости. Ему предстояло очень многое пережить, и чтобы как-то вникнуть, он снова отхлебнул виски и зажёг сигарету, падая на диван и запрокидывая голову в тёмных и вязких рассуждениях.

***

На совещании Исполнительного комитета собрались все. Чуя стоял в центе короткого края стола и вещал об оптимизации для поднятия производительности, а также об улучшенном способе обходить налог на превышение лимита экспорта, закон о котором был недавно изменён, и теперь лазеек стало в разы меньше. Он стоял у вайтборда и рисовал диаграммы для детального разъяснения своих мыслей. Ему прибавляло уверенности, как бы глупо это не звучало, присутствие Дазая по правую сторону от него. Когда на другом конце босс липко проходился по его фигуре, а вся верхушка, мечтающая поиметь с этих цифр себе в карман, так и норовила пустить едкий комментарий, Дазай был единственной опорой. Он сидел с крайней заинтересованностью, как во все те разы, когда Чуя вещал ему о своих корректировках их стратегий. Бегал по доске взглядом, когда Чуя что-то приписывал, и удовлетворённо кивал, когда Накахара отстаивал свою точку зрения на провокационных вопросах. Чуя не думал, что поддержка Дазая вообще существовала как само это понятие, но чем дальше они шли со своим собственным планом устранить Мори и не натравить на себя всю Японию, которая была с ним на короткой ноге, тем больше Чуя видел, что во всём Каякучи-гуми только у Дазая была цель оставить Чую в живых. Пока что. По крайней мере до тех пор, пока тело Мори не свалится со сбежавшим пульсом. Закончив свой доклад, Чуя также упомянул, что в последнее время многие подчинённые стали пренебрегать своими обязанностями в связи с налётами Хирацука-кай, и что, если Каякучи-гуми хотят быть структурированным кланом, то следует также обговорить и этот вопрос. — Хорошо, Накахара-кун, я услышал тебя. Думаю, я решу этот вопрос в ближайшие пару дней. Верно, Коё-кун? Озаки рядом с ним кивнула и улыбнулась, проявляя почтительно согласие. — Разумеется. Чуя поклонился в знак признательности и сел на своё место напротив Дазая. Он вообще не думал, что Дазай всё же появится на сегодняшнем вечере, но в самый последний момент, когда все начали отдавать честь и кланяться, этот придурок залетел как вихрь и сбил с толку всех присутствующих. По комнате бегали разговоры о том, что, наверное, залив иссох, раз сам Дазай Осаму почтил их своим присутствием, но быстро смолкли, когда он просто взглянул в их сторону. Чуя не видел такого взгляда — а на себе и подавно — с тех пор, как они заключили соглашение. Жестокий, суровый и полный какой-то своей непонятной уверенности, он был вполне пригодным, чтобы прямо сейчас запугивать всех детишек Йокогамы, а заодно и их родителей, да и вообще весь город. Чуя мысленно осудил себя, что сумел быстренько позабыть, какие эмоции носил Дазай в рабочее время, когда он был с ним не один. От такого Дазая, возможно, Чуя и сам бы убежал куда подальше, но его уверенность, вероятно, была заразной, потому что Чуя со странным упоением любовался этой тёмной аурой, ставящей каждого из присутствующих чуть ни не втоптанными в грязь уже просто потому, что они смели быть рядом с Дазаем. Отчего-то Чуя чувствовал себя в безопасности теперь, хотя раньше единственное место, где он мог ощутить это мимолётное чувство — квартира на восемнадцатом. Сейчас оно тянулось вслед за Дазаем, и Чуе это очень не нравилось. Вместе с безопасностью он чувствовал угрозу на затылке. Они вышли из переговорной в десятом часу. Дазай кивнул в сторону, и Чуя завернул вместе с ним в крыло их кабинетов. Прошёл дальше по коридору, игнорируя тот, что Чуи, и остановился у своей двери. Щёлкнул ключом и зашёл, включая верхний свет. Обычно, думал Чуя, Дазай не делал этого, только в особо редкие часы — когда хотел прочесть каждую эмоцию на лице. Тревожность засвербела под рёбрами, и Чуя осторожно прошёл к креслу. Подождал, когда Дазай займёт своё место напротив, скрестит руки в замок и посмотрит из-под лба тёмным взглядом. — Что это за книга? Поразительно, как быстро менялась атмосфера. Только десять минут назад Чуя распинался, что безопасность шла с ним тут, в штабе Каякучи-гуми, но что сейчас? Он чувствовал нависающую тучей угрозу и не мог понять, почему Дазай себя так вёл. Он нахмурился. — Я не понимаю, о чём ты. Дазай раздраженно вздохнул. Он нехотя, будто это было ужасно тяжелой вещью, потянулся к ящику — и через мгновение выудил оттуда терракотовую книгу. — Я спрашиваю за эту книгу, которая лежала у тебя на журнальном столе. Лицо Чуи прояснилось, и он спокойно проговорил: — На самом деле это я хотел спросить у тебя, какого чёрта ты тащишь в мой кабинет всякий хлам, но раз ты сам не в курсе, то полагаю, что эта книга — очередной подарочек Хирацука. Дазаю от ответа не стало лучше, он только сильнее сцепил челюсть до желваков и посмотрел испытующе, как будто проверял и пытался уличить во лжи, что, ну, просто смешно. Чуя смотрел в ответ и не отступал, не мог позволить себе быть раздавленным этим дазаевским неверием в его слова, а потому только твёрже проговорил: — Я не знаю, как эта книга появилась на моём столе, я не идиот, Дазай, поэтому прекрати сверлить меня, и так ясно, что это дело рук Хирацука. Дазай нехотя смягчил упор и откинулся на спинку кресла, выглядя очень недовольным тем, что ему не удалось сразу найти ответ на его любопытство. Чуя фыркнул. Что за детский сад. — Слушай, прежде чем кидаться на меня, вспомни хотя бы о том, что теперь я всецело завишу от тебя. И как бы… меня такой расклад вещей не очень устраивает, поэтому думай не только тем, что в штанах, а иногда вспоминай, что ставить тебя под угрозу — последнее, что я буду делать, Дазай. Осаму посмотрел не читаемо, больно выжидая чего-то. Будто он искал какой-то скрытый смысл в его словах. А затем качнул головой и вздохнул, с огромным усилием признавая, что этот раунд за Чуей. — В таком случае, — начал Дазай, он посмотрел в окно, потом на стены и наконец снова на Чую, — в клане определённо крот. Чуя не был удивлён подобным заявлением, он и так это понял, когда некий подчинённый Хирацука смог обойти систему Каякучи-гуми и убить своих же людей в морге. Ни одна способность не могла гарантировать такой уверенности, только если для реализации не подключали ещё кого-то внутри. После большой паузы Дазай добавил: — И я даже знаю, кто именно. Он встал с места и размял плечи. Чуя проследил, как Дазай растирал шею, немного завис на этом жесте и одёрнул себя, когда тот обошёл стол и протянул ему руку. — Как моя принцесса смотрит на то, чтобы устроить кровавую вечеринку в морге? Чуя принял руку и подтянулся, спрашивая с напускной беспечностью: — Кто приглашенный гость? Дазай широко улыбнулся и подтолкнул их к выходу, смещая ладонь на лопатки Чуи. — Тачихара Мичизо, разумеется. И если говорить откровенно, Чуя снова не был удивлён.