Архонты: моральный кодекс якудза

Just might have tapped into your mind and soul

You can't be sure.

Arabella — Arctic Monkeys

Дазай держал в руке низкий стакан с виски и раскачивал мелкие льдинки, которые ударялись со звоном о стенки и заныривали в янтарь. Он наблюдал, как медленно смешивалась талая вода со жгучим алкоголем, как поблескивали в приглушенных лучах грани стекла. Выглядело весьма медитативно, если бы Дазай хоть немного обращал на это внимание. Он смотрел на виски невидящим взглядом и шевелил рукой на автомате, рассуждая. У него возник ряд проблем, на самом деле одна единственная, из-за которой последующие сыпались на него, как если бы он тронул неустойчивую детальку домино. Дазай — шахматист, игрок стратегического уровня, картёжник иногда, но не любитель пинать кости. В заведении, где его персону знали в лицо лучше, чем президента, для него всегда уже у порога стояла услужливая женщина, которая низко кланялась и вела Дазая в ВИП-зону, по нехитрому всегда свободную от посторонних. Озаки Коё всегда следила за районом красных фонарей, как за драгоценным алмазом, а потому в её заведениях всегда царил легкий шлейф традиционных юдзё, приглушенные алые тона и вечный дурман. Даже если Озаки не жаловала Дазая, она имела строгий порядок служебных отношений, собственное достоинство и кое-что, из-за чего она мирилась с его личностью. Глядя на неё в этот вечер, Дазай вспомнил о своей причине, по которой он пришёл отвлечься от гнетущих мыслей, забывшись в шёлковых подушках с бутылкой крепкого односолодового виски. В свою очередную бессонную ночь он сидел всё в том же окружении дыма, тусклых фонариков и одной достаточно посредственной, по его мнению, проститутки. Потупленным взглядом пялил перед собой и совсем не обращал внимание на блуждающие по его телу сухие руки. Дазая мысли уносили восстановить хронологию событий ещё раз, словно они не могли успокоиться в седьмой, восьмой, десятый раз от вывода, который напрашивался уже с самого первого дня, когда Дазай натурально потерялся от удивления. Если бы он пил несколько суток, то вполне решил бы, что в тот день ему привиделось в белой горячке лицо Накахары. Но он был трезв, а из возможных факторов помутнения разума — недосып после командировки. Но ни к каким законам безрассудных поступков галлюцинацию нельзя было приписать. То была реальность в самом её чистом виде. Накахара. Некогда абсолютно беспристрастный, имеющий достаточно жалкий вид, ищущий похвалы и «запрограммированный» на верность кумичо. Такого Накахару он видел в последний раз, когда уезжал в командировку в Лос-Анджелес. То, что ему довелось увидеть после, раскололо Дазая на две части, и отпечаталось в сознании так крепко, что, закрывая глаза, Осаму мог видеть бледное лицо с рыжими подрагивающими ресницами, как наяву. Он видел всё так ярко, что становилось дурно. Невыносимо душно и сковывающе легкие. Может, это всё ладан виноват? Говоря о внешности… глаза. Он не любил их цвет и всегда об этом говорил открыто, не стыдясь и не жалея грубой честности. Осаму сравнивал прошлую голубизну с пустыми хрусталями в горных пещерах — сияющие на солнце, они были передернуты мутной пеленой безучастности. Обычные, не интересные и нисколько не живые. Ему казалось ироничным, что вечно покорный и поглощённый кланом Накахара имел взгляд куда скуднее, чем тот же Дазай. Он никогда не видел, чтобы эти голубые глаза, как бы банально-пошло это не звучало, хоть раз горели живым огнем. Он усмехнулся. Отпил разбавленный льдом алкоголь и передернул плечом, убирая настойчиво лезущую под пиджак руку. Итак, суть метаний: цепочка анализа персоны, которая оказалась подменой на шахматном поле. В подземных этажах Дазай чувствовал себя спокойно, несколько по-домашнему умиротворенно и совсем не переживал о впитавшейся в кирпичи крови всех тех, кого из этих этажей выгребали ногами вперёд или по частям. Он всегда действовал по своему изощренному вкусу, и ни один человек в клане в здравом уме не смел его останавливать. Похоже, рассуждал он некоторое время спустя, сидя в кабинете, Накахара потерял остатки скудоумия под капельницей глюкозы. Или же нет — может, Дазай принял за чистую монету неожиданный порыв напарника, а на самом деле у того появились более интересные планы, о которых Дазаю, к его величайшему удивлению, было не ведомо? Бред, какой ещё поискать надо. Дазай уверен в себе и своих пока ещё гениальных мозгах. Он доверял себе, хоть и не полностью, но в деле интуиции — стопроцентно. В тот день он поставил её под сомнения, но быстро получил по ногам лакированным каблуком, и это выбило не только почву из-под ног, но и смелое предположение, заменяя чёткой и ясной мыслью — это и есть то, что так мозолило глаз столько лет. Накахара и его пылающие всеми известными оттенками синего — нисколько не голубого — глаза походили на кого-то, кого-то гораздо опаснее. Что-то вроде Амазонки. Они могли бы изжечь Осаму изнутри, оставляя только вялую оболочку из костей и кожи. Гордо вздёрнутый подбородок, еле подрагивающие от напряжения пальцы, плотно вцепившиеся в плоскогубцы, стальная выправка. Это было… освежающе. Ладно, Дазай честен с собой: это его потрясло. От Накахары шла жажда быть, жить, забирать всё, без остатка. Осаму видел это за плотно притянутыми сухими фразами, за проскакивающим смятением, за строгими и отточенными действиями. Он ощущал себя, будто пробудился от пятилетнего сна, и сейчас перед ним стоял самый настоящий, определенно харáктерный Накахара. Он не мог уложить в своей достаточно сообразительной голове резкий поток эмоциональности, выглядящей так гармонично и так правильно на хмуром лице. Ситуация была занятная. Дазай знал, что Аро Накахара прислуживал Каякучи-гуми уже порядка десяти лет с того самого момента, как его — по рассказам Мори Огая — подобрали в подворотне. Дазай не придавал этой истории никакого значения, потому что, пока Накахара выполнял свою работу и был полезен, его происхождение не представляло ценности. Теперь же он перевернул вверх дном весь архив, приставил к стене несчастную сотрудницу пушкой у шеи и выбил всё, что делали с архивом за последние десять лет. Сквозь слезливые бормотания ему удалось выяснить, что по Накахаре досье не собирали и не считали это нужным. Забавно, думал Дазай, когда он привёл Акутагаву Рюноскэ с улиц кровожадной резни, то на мальчишку завели дело раньше, чем искупали и напоили. Что же пошло не так с Накахарой? Неужели парень без родословной вызвал у Каякучи-гуми меньше беспокойств, чем мальчишка из подворотни? Дазай провёл за рассуждениями и в компании выпивки несколько долгих ночей и прожигал ещё одну. — Дазай-сама, вы сегодня очень молчаливы, — украдкой промурлыкала девушка, облаченная в неинтересное — опять же по мнению Дазая — кимоно с затейливыми рисунками цветов лотоса. Лотос — целомудрие. Он усмехнулся комичной пошлости этого безвкусного наряда и строго посмотрел на размалеванное лицо из-под прикрытых век. — Не думаю, что обязан отчитываться за свое настроение. Девушка с извиняющимся видом кивнула и отошла разлить по чашам сакэ. Дазай вернулся к размышлениям и сокрушился. Он с таким же фееричным успехом, узнал про Арисиму Такэо целое ничегошеньки. Советник Хирацука-кай нигде не светился и не числился ни в живых, ни в мёртвых. Его персона покрыта тем же пресловутым туманом, что и весь вражеский клан. Об этих людях Дазай не мог найти ни единой зацепки, и он почти отчаялся, чтобы разворошить прошлое и заявиться на порог не самого стильного кабинета, но почти — не значит, что Дазай не был упрямым и самоуверенным. Конечно же Дазай был уверен в своем ошеломляющем открытии так же, как уверен с своих силах. Поэтому его новой не самой заметной для простого глаза целью стало выведать у Накахары информацию. Поставить цель — не значит её выполнить, так? Дазай сокрушился уже после первого аккуратного выпада со стороны своего некогда безэмоционального напарника. Его едкие комментарии и достаточно колкие ответы веселили и одновременно настораживали. Не то, чтобы Дазай боялся, что того перемкнёт, и их дуэт красиво сольется кровавым салютом из грузов где-нибудь в порту. Нет, он не боялся. Как ни странно, Дазая пугал лишь он сам. Он охотно шёл на поводу у саркастичных комментариев, подначивал строгого Накахару и любовался его попытками удержать самообладание. Одна забава наблюдать, как тот сжимал кулаки до скрипа и делал немыслимые усилия, чтобы не нанизать дазаевскую печень одним махом стилета. Определенно Дазаю нравилось то, что он видел, в конце концов он сотрудничал с Накахарой только потому, что должен, а не из собственного мнения, что тот полезен клану. На самом деле Дазай никогда не надеялся, что от Аро будет перспективный толк в будущем. Казалось, его максимум уже достигнут. А теперь Дазая интриговала причина, по которой его дражайший амебный напарник в корне изменился, оставив при себе лишь скудный рост. Даже волосы, которые Дазаю никогда не нравились, вились с удивительно тонкой ловкостью и обрамляли бледное, постоянно хмурое лицо, играя на контрастах. Дазаю чудилось, что он смотрел на что-то настолько яркое, что ему нужны солнцезащитные очки, чтобы в край не ослепнуть. Он был восхищен возможностями Накахары, скрывающимися столько лет. Его владение гравитацией выходило на другой уровень, когда в том старом книжном магазине Осаму лично узрел, какая сила может остановить пули быстрее света. Он был приятно удивлен и пересмотрел свои планы на счёт него, чтобы внедрить его способность куда более рационально. Ведь зачем им отстреливаться из всяких пушек, когда под рукой есть особое оружие? Холодный расчёт — ничего более. В тот же миг, сидя на пыльных ступеньках и стискивая зубы от боли в простреленной ноге, Дазай осознал самое невозможное — человек перед ним определенно не являлся Аро Накахара. Поражение сопровождало его беззвучно, нависало массивной горой и тянуло плечи к полу просто ужасно тяжелыми плитами непонимания и упущения. Он смотрел на дерганный силуэт, ищущий машину, на его плотно сомкнутые и искривленные губы, когда этот человек взламывал машину шнурками с ботинок Осаму. Дазай смотрел так, как никогда ни на кого не смотрел — пытливо, с диким, еле скрытым любопытством и крахом собственных устоявшихся рамок, в которые он поместил Аро, как блеклый чёрно-белый экспонат, не имевший никакой ценности. Человек, стоящий на кухне в квартире Дазая и нервно глотающий дорогущий виски, как простую газировку из автомата — красный алмаз. Самое невероятное, что видел Дазай. Осаму впал в диссонанс, когда всё на той же кухне он разгадал не самый сложный ребус в захваченной наспех статье о проворных пантерах. Он сначала весело улыбнулся, когда заприметил среди всех тех разорванных книжек и листов на столе пожухлую вырезку с пафосным заголовком «Призраки леса. Неуловимая тень. Пантеры», а потом фыркнул, думая, что Хирацука-кай слишком самоуверенны даже для Дазая. «Тень Йокогамы», — так сказал их советник, да? Что ж, Дазай согласен, что эта шайка облезлых кошек была скрыта под простынёй из тьмы и кристальных звезд, и этим действовала ему на нервы даже больше, чем скепсис в голосе Накахары, когда Дазай рьяно доказывал, что его планы — лучшее, что случится с их замечательным дуэтом. По правде, злился он только на себя и только потому, что он поглощал все слова неизвестного человека под именем Аро. Дазай чувствовал себя пропущенным через мясорубку с особо садистскими мелкими лезвиями, которые кромсали его и издевались, не давая в полной мере свалиться в пропасть. Он злился, желал уничтожить клан, посмевший упомянуть Одасаку в своей двуличной игре и даже сначала не придал большого значения такому интересному фрагменту их кривого витража, как Накахара-кай. Только проснувшись далеко за полдень от раздирающей виски головной боли, он снова вчитался в то предложение, которое заставило почувствовать себя тем чёртовым мальчишкой, который отчаянно пытался спасти самое дорогое, что у него было, и который опустился ниже, чем пророчил ему Ода Сакуноске. В своих лабиринтах Дазай блуждал часами и всегда натыкался на всё то же воспоминание, зеркалом отражавшееся в сотнях коридоров. Он предпочитал игнорировать его и шёл мимо, забивая свой разум бредовыми идеями или особо сложной работой. Сознание, одурманенное отвратительным пойлом — просто потому, что Дазай на самом деле не хотел напиваться и теперь ему казался виски самой дешевой дрянью, — подкинуло красивые кадры с камер наблюдения в тренировочных, где сносил всё и вся Накахара, пыша жаром настолько, что Осаму впервые дёрнулся, видя удар по манекену ногой с разворота — Накахара снёс его к чертям собачьим. Опасно. Дазай шумно вдохнул и отодвинул стакан с янтарём, принимая сакэ без энтузиазма. Стоило ли мешать алкоголь? Нет. Волновало ли это Дазая? Ни капельки. — Вы хотите побыть одни, Дазай-сама? — спрашивала спокойно девушка, ерзая на месте. Её оби, нарочито завязанное небрежно, сползло, оголяя топлёную кожу. Осаму проследил за её изгибом на ключицах, за скрывающей грудью, под едва державшейся жесткой тканью, лишь только одному Богу известному на каких усилиях. Дазай отметил, что в этих заведениях обычно не пренебрегали качеством тканей для костюмов, но почему-то вид этой девушки вызывал у него отвращение и одно слово — дешмань. Он отпил сакэ, смакуя, как ни странно, с абсолютным отрешением. Он точно не почувствовал вкуса, хотя Озаки всегда держала у себя в домах лучший алкоголь для ублажения достопочтенных гостей. Дазай смазано махнул головой, и девушка немного поколебалась. Она подползла ближе и осторожно заглянула в глаза гостю. — Могу я помочь вам забыть на время о бремени, что в ваших глазах? Осаму наклонил голову, чёлка спала, закрыла непонятную юдзё, даря Дазаю немного внутренней гармонии, что её лицо смывалось в сознании, как акварельная работа на дешевой офисной бумаге. Снова дешево. — Сколько тебе платят? — неожиданно спросил он, даже не понимая, зачем интересуется. Девушка потупила взгляд и неловко повела плечами. — Не знаю, уместно ли такое говорить гостю, Дазай-сама. Да и вообще я не хотела бы афишировать своё финансовое состояние, но если вы очень просите и это поможет удовлетворить ваш внутренний интерес или унять скуку, то… — Не нужно — я передумал. Девушка понимающе улыбнулась, а Дазай подумал, что ни черта она не понимала. Если не понимал он, то все остальные вообще даже не смели и предположений вынести, что смогут дойти до сути раньше него. Высокомерно? Да. Тщеславно? О, ещё как. Дазай откинулся на подушки и уставился на перекрытый стропилами потолок, задернутый тонкими шифоновыми занавесками. Они свисали с балок и оттеняли томность комнаты, делая её ещё более напыщенно-традиционной. Он краем уха услышал копошение, а через мгновение уже чувствовал на груди блудящие руки. Плевать. Он вновь окунулся в воспоминания, допуская своему пьяному мозгу изобразить в красках тот день, когда он завалился в квартиру Накахары. Он был сам не свой от пронесенной в Каякучи-гуми папки, ведь это просто плевок в лицо — дать врагу один призрачный шанс, протянуть руку помощи, чтобы потом выкрутить её и насладиться треском ломающихся хрящей. Дазай ненавидел это превосходительство, и его вены по-прежнему будоражило желание впечатать Арисиму в асфальт, заставить того съесть столько гвоздей и строительной пыли, чтобы он умер с привкусом ржавчины и разрывающимися внутренностями. Он хотел сделать самую изощренную пытку, чтобы этот клан осознал — Дазай не тот, кто им под силу. Акутагава его удивил. Бесспорно идеальная машина для убийств и почти что лучший его ученик задумался над правильным выбором. Да, это было весьма неожиданно, но и очень даже отрезвляюще. Дазай не уверен, что убей Акутагава того пацана, он бы почувствовал те же эмоции, когда впервые встретил выбор Одасаку. Во второй раз прочувствовав на собственной шкуре чужое твёрдое рвение сохранить одну из многотысячных жизней, Дазай едва не разбился прямо в кабинете Акутагавы, заплывший своей меланхолией от разворошенной раны. Женские руки умело расстегнули пуговицы и откинули развязанный галстук. Дазай быстро посмотрел на прижавшуюся к нему девушку, в очередной раз отмечая уже сотую галочку, что она выглядела безвкусно, сидя тут со своими яркими глазами и убогими морковными румянами, со своими причудливыми чёрными волосами в традиционной прическе с многочисленными блестящими заколками. Он снова откинул голову, решая, что её вид не должен его волновать. — Могу я… — Да. Девушка мягко открыла плечи, скидывая к поясу кимоно и Дазай — снова! — понял, что её фигура абсолютно нескладная и не имела той утонченности для галантной и знающей свою стоимостью женщины. Смешно, в борделе говорить о цене — просто высшая степень ахинеи. Он прикрыл глаза, когда ногти царапнули бинты на шее, поддевая их. Его мысли, пропитанные тошнотворно-приторным ароматом благовоний, вернули его в ту цепочку, на которой он прервался. Сейчас Дазай казался сам себе наркоманом. Ему хотелось видеть больше. Хотелось узнать, что творится в той огненной голове, что её хозяин так прогибался быть услужливым, хотя стоило Дазаю отвернуться — и он чувствовал свирепый взгляд, направленный в затылок. Ему очень хотелось узнать, кто же на самом деле был перед ним. Губы, теплые и плотно покрытые толстым слоем помады, коснулись размотанного участка кожи. Дазай провёл параллель с губами, которые попробовал смять одним пальцем в свете тусклого ночника в тихой квартире на восемнадцатом этаже. Он не знал, что им двигало, но он старался прикрыться сам перед собой, что его просто охватил интерес. Иногда с ним бывало, что какая-то вещь занимала его на короткий период, оттесняя скуку, но ничто не могло удержать внимание Дазая более пары дней или недели. Но Накахаре удалось побить этот глупый рекорд, будь он проклят. Неприятное ощущение липкого укуса — влажный язык прошёлся кроткой полоской, и Дазай дернулся, схватил паршивую дрянь за волосы и отшвырнул от себя, резко поднимаясь. Его шею покалывало где-то выше кадыка, похоже, подумал он, эта сучка поставила неплохой такой засос, решив, что может позволить себе такое действо. Он полностью встал на ноги, и его чуть повело, но он быстро подхватил пиджак и пнул одну из подушек. Схватил юдзё за запястье и потянул проползти пару метров, а потом бросил её, железно проговаривая: — Сегодня я не вырву тебе язык только потому, что не хочу пачкать одежду, но с этой минуты твоя шлюшья карьера закончилась. Он отодвинул сёдзи и вышел, даже не оглядываясь на ошалелую девушку, которая потирала запястье. Дазай не попрощался, когда учтивая женщина поклонилась ему, не сказал ни слова, когда прикладывал карту и ждал, когда оплата за прибавленное в троекратном размере раздражение пройдёт. Он ушёл, оставив после себя тяжелый шлейф злости и пустоты.

***

На следующий день его ждало уведомление от Акутагавы, что один из пленных в коме наконец очнулся. Он вскинул бровь, глядя на экран с одиноким сообщением, и прикинул, каковы шансы того, что этот человек сможет ответить на некоторые вопросы. Шансов ноль. Все подчиненные Хирацука-кай — чёртовы камикадзе, выпытать у них ответы невозможно, сколько не угрожай. Давно стало понятно, но от этого ничуть не легче. Дазай тяжело вздохнул и принялся за обдумывание наиболее выгодного хода, который помог бы ему получить хоть какое-нибудь преимущество. В конце концов, Хирацука были уверены в своей неуязвимости и в том, что они знали о Дазае гораздо больше, чем он о них. А ещё они знали о Накахаре. И по всей видимости, им было известно, что нынешний Аро Накахара — человек несколько с другим набором качеств, не знакомых Каякучи-гуми. В последнее время Дазай гадал, какую цель преследовал этот парень, если внедрился в клан и попытался разыграть неправдоподобную комедию. Знал ли Мори об этом? Конечно же знал. Дазай понял это за второй чашкой кофе у себя в кабинете, когда достал дело американского партнера и вспомнил, как встретился с достаточно низким парнем в лифте как раз перед тем, как подняться к боссу и поставить на документы его подпись. Если память по-прежнему ему не изменяла, то тот ужаснейший клоун прошёл в кабинет Озаки, к которой попадали уже после утвердительного маха рукой от Дазая. Что ж, вот вам и один незатейливый кусочек головоломки. Возможно, думал он, его столкновение с тем ужасом моды было случайным и не преднамеренным. Его небольшое промедление сыграло ему на руку как нельзя кстати, и теперь он мог быть уверенным более чем на сто процентов, что Мори — инициатор развернувшейся трагикомедии. Был ли он в сговоре с Хирацука-кай? Определенно нет. Из их доклада про киллера Дазай чётко уяснил, что Мори намеренно отошёл от привычного напыщенного желания показать всем ближним кланам, насколько могущественными были Каякучи-гуми. Амбиции некогда простого доктора взлетали выше неба и пробивали галактику. Поэтому-то Дазай знал, что Хирацука-кай — неожиданная помеха в идеально вытесанном плане кумичо — как минимум в ночь обнародования имени клана Хирацука-кай были бы стёрты с лица земли, если бы у Мори на то была цель выше, чем подмена Аро. Что ж, если Дазай не мог применять любимые методы для достижения целей, то он шёл более изворотливой дорожкой. В вечернем сумраке он совсем уже позабыл, что собирался наведаться в подземный этаж, зачитавшись и заработавшись. Он чувствовал, как мышцы скрипели, и его немного вело точно заржавевший флюгер. И наверное, Судьба, Вселенная, да плевать вообще, что или кто, но оно было одновременно мило к Дазаю и одновременно гадко посмеивалось, сталкивая его с неспешно прогуливающимся Накахарой аккурат напротив его кабинета. Самолюбие приятно пощекотал оценивающий взгляд насыщенных голубых глаз, особенно задержавшийся на шее, где Дазай гордо демонстрировал оплошность вчерашней шлюхи. Теперь ему казалось это не такой уж большой проблемой, когда он мог полюбоваться коротким мгновением презрения и разочарования в таких живых глазах. Он сам не скрывал, что рассматривает очень нагло своего не очень честного напарника, но пожалел об этой опрометчивой идее, когда врезался взглядом в плотно сжатые губы. Оба они всё прекрасно понимали. В его голову ударила глупая, но очень верная идея, и он решил, что откажись Накахара, он потащит того за ноги в свою обитель под главным офисом, и к чёрту, сколько почек ему за это отобьют. — Идем со мной на минус третий, — позвал он. Дазай намеревался выяснить всё куда раньше, чем этот парень, прикидывающийся его напарником, удерёт подальше или будет пристрелен кумичо. Потому что Дазай уловил одну интересную вещь — парня прижали к стене, но его характер явно мешал быть тем, за кого его пытались выдать. Тогда покажи Дазай ему, что всё знает, что произойдёт? Схлопнется ли вселенная? Может, произойдёт приход божества по его грешную душу? В конце концов, если у этого человека не было любви к кумичо, то он определённо мог бы заинтересоваться предложением Дазая. В любом случае: Дазай разделается с ним каким-нибудь хитровыделанным способом, если выяснится, что этот человек на стороне Мори. Нужно только подтолкнуть принять решение. Его навыки не ограничивались только пытками, уж извольте, но Дазай, как истинный любитель всесторонних способов достижения информации, не мог пренебречь такой занимательной вещью, как помутнение разума человека. Признаться, по правде, он просто любил выёбываться и делал это очень хорошо, раз Накахара в ужасе отпрянул от его кресла, когда понял, что к чему. Дазай восхитился упрямством Накахары, который полностью был сдан с потрохами неким мужчиной, захлебнувшимся в конвульсиях. Так уж вышло, что с подачи небезызвестного клана Дазай и так уже знал частичную правду, но смотреть на то, как в человеке просыпалась необъятная стойкость и выдержка под его тяжелым взглядом, оказалось чем-то, что погрузило Осаму на долгие часы размышлений, а почему, собственно, он не прикончит или не сдаст этого двойника, чтобы скинуть с себя груз клоунады, которую они продолжили отыгрывать ещё пару дней? Ответа он не дождался, и ему пришлось идти первому. Его позабавило, как быстро переменился некогда пытающийся держать себя в руках Накахара (или чёрт поймёт, кто он теперь) и стал выплескивать дозированно свой характер, когда понял, что его раскрыли. И всё же да, это был не Аро. Нынешний Накахара отличался одновременно холодной головой и несвойственной прошлому изящностью. Гибкий и очень настороженный, он отмахивался от пуль так, что Дазай глупо залипал, сидя перед взрывчаткой. На Накахару был на удивление приятно смотреть, ведь это уже другой человек — кошачье осторожный, дерзкий, подозрительный и силящийся не впечатать Дазая за его двусмысленный флирт. И пожалуй, он оказался в какой-то мере прав — любви к кумичо не набиралось, а значит — Дазай не намерен делиться. И по началу он правда был возмущён своей же жадностью, захлестывающей его всякий раз, когда он бросал взгляд на Накахару, сидящего у него в кабинете и кутающегося в дурацкий плед. Но потом он решил, что свой исключительно спортивный интерес он распространял на разные вещи, как например, каким будет этот человек в гневе, в страхе, в безвыходной ситуации или какие у него есть качества и умениям, полезные для свержения Мори, может, минусы, и вот именно данный Накахара выглядел, без прикрас, роскошно. Настоящая эротика в чистом виде только от того, как он курил, запрокидывая голову, как лениво растягивался в кресле, действуя Дазаю на нервы тем, как укладывал ноги на его стол и сверкал острыми носками ботинок, как объяснял хриплым голосом поручения или чеканил с личной демонстрацией техники планы тренировок особого отряда. Однако, секс не так сильно горел Дазаю, как остальные ощущения, которые предоставлялись ему, словно разблокированные лимитированные издания игры. Нет, логично, Дазай просто хотел коснуться чего-то нового. В конце концов ощущения рядом с другим Накахарой были иными, и Осаму хотелось проверить порог реальности всего, что его окружало. Потому что, ладно, Дазаю тяжело признать, но в голове мелькала мысль, что было в Накахаре что-то не из мира сего. Что-то напоминающее другую энергию. Божественную, если так можно сказать. С того дня, как они пришли к соглашению о партнёрстве против Мори Огая, Дазай почувствовал лёгкость и некую неясную свободу, будто всё это время именно он был тем, кто осторожно ходил по минному полю. Будто это его прокляли этим чёртовым Накахарой, потому что в самом деле, Дазай был постоянно обескуражен почти любым его действием, решением и словом. Чёрт, он был безмерно рад, что у них есть обоюдная ненависть к Мори, иначе как бы он ещё прибрал в свои планы нечто подобное? Это почти джекпот! Но чёрт, какой же этот чёрт был упрямым. Дазай не видел никогда, чтобы человека так дёргало от упоминания «дружеских» засосов. Ну, будем честны, Дазай никому их и не ставил в таком контексте до этого момента. Он сам поразился своей идее, настолько дурацкой и конченной, что он даже нисколько не раздражался, что Накахара рычал и шипел хуже дикого кошака. Но Дазай видел, что между ними, и был уверен, что схлопнувшееся напряжение — вопрос времени. И ведь дождался! Твою мать, думал он, смотря на бледные пальцы, выскальзывающие из перчаток, как из оков, сдерживающих все предрассудки Накахары. О. Поразительное упрямство и одновременно ясное понимание происходящего. Ведь, держать шею Накахары, всё равно что получить зелёный свет на все возможные действия. Накахара был как… Как мёд. Вязал язык, обдирал горло, жёг губы и одурял, пробираясь под кожу, мышцы, к костям, а дальше — в самую грудную клетку, где расползался и лишал Дазая всего рационально. Он определенно был грехом гораздо тяжелее тех, что творил Осаму до его прихода. И пусть Дазай и пытался задавить его и сделать ведомым — на чём погорел сразу же, как коснулся голого торса и получил влажный поцелуй в шею, — но это другой человек. Дазай мог бы подчиниться ему в других условиях их знакомства.

***

Все всегда говорят, что беда приходит откуда не ждали. Но Дазай ждал. Это было уже на подсознательно-интуитивном уровне — продумывать и ждать нападения даже из сердца клана. Он почти не удивился тому, какой ход выдвинули Хирацука на их великолепной шахматной доске, теперь вдвойне пропитанной кровью. От их проворности и возможностей он, конечно, поскрипел зубами, но больше обратил внимание на другой фактор. То, что женщина, напавшая в подворотне у Саванны, не прикончила своих людей ещё там, говорило о том, что она собиралась сделать что-то гораздо грандиознее. Оставалось понять, что именно и изменить план до назначенной даты. Он долго думал о возможных вариантах развилок их операции, даже думал предупредить Мори о скором посещении «логова» врага, но сразу же выкинул эту мысль, как тухлый осенний лист. Он собирался выжать максимум из грядущего вечера, и в его планы не входило вытаскивать из колёс палки, любезно воткнутые кумичо. Он мрачнел и не понимал целей Хирацука-кай. В конце концов, думал Дазай, им нужен наследник Накахара-кай, но они не собирались так легко приходить и забирать его. Они вообще больше выглядели как люди, которые ждут, когда им всё преподнесут на блюдечке с выведенной от руки каёмочкой. Такой чести Дазай, естественно, им не мог дать. Он, неожиданно для себя, вспомнил об очень занятном наблюдении касательно этого самого наследника. Осаму практически забыл об этом, но в свете последних новостей, он ворошил все знаки, которые казались ему когда-либо подозрительными. Особая любовь наследника Накахара-кай к ночи и полное отторжение дня как такового входили в категорию «подозрительно». Занятная штука, думал он, если раньше Накахара не хотел выкладывать своих скелетов перед Дазаем на своём неинтересном ковре, то теперь ему придётся это сделать, чтобы отлипнуть наконец от стены, в которую вжался, как брошенный в коробке щенок из тёмной подворотни. Дазай ждал, сложив руки на груди, и притаптывал мыском ковёр. — Мне долго ждать или я наконец услышу объяснения? Накахара прижимал руки вдоль тела и наклонял голову всё ниже и ниже. Он тихо проговорил: — Сначала шторы. Осаму закатил глаза. — Сначала аргумент. — Я запихну их тебе в глотку, сукин ты сын. — Не убедительно, Накахара. Давай, постарайся, поработай своими извилинами. Убеди меня. Накахара не отвечал. Продолжал испепелят горящим синим огнём и уже даже окутал красным свечением пространство вокруг, и Дазай было собрался подойти ближе, но тот неожиданно сник, опустил голову к груди и сжал кулаки, снимая алую пелену. — Я умру. Весомо. У Дазая даже дыхание перехватило на мгновение. Он заторможенно притянул тяжелую ткань обратно, не оставляя просветов, подошел к столу и включил настольную лампу, а затем выжидающе осмотрел Накахару. Тот чуть ли не в панической атаке бился, весь вздрагивал и силился собраться. Дазай в ожидании закусил изнутри щеку. Накахара медленно прошёл обратно к креслу, шёл вяло, еле передвигая ватные ноги. Он вскинул голову, и Дазай увидел, как сильно тот был зол, даже несмотря на дикий испуг. Кулак прилетел в челюсть с оттягом так, что Дазай, отшатнувшись на два шага, остался с повёрнутой в сторону головой на долгие несколько минут. — Закрой дверь, — приказал Накахара. Осаму послушался, в конце концов, убить его здесь не убьют, а лишние свидетели их увлекательной беседе и впрямь были ни к чему. Когда он, щёлкнув замком, повернулся, то застал Накахару, медленно расстегивающего пуговицы на жилете. — Ты решил через стриптиз донести мысль? — не удержался Дазай, немного растерявшись. Накахара не ответил, только сбился подрагивающими пальцами и промазал, а потом прерывисто выдохнул и снова принялся молча раздеваться. Дазай всё так же стоял посреди комнаты, чувствовал жжение на щеке и смотрел, как Накахара методично снимал и складывал жилет на стол, как поворачивался спиной, тянул плотный хлопок рубашки с плеч и… У Дазая снова перехватило дыхание. Длинная диагональная полоса, уродливо перечеркнувшая левую лопатку и шедшая прямиком к пояснице. Она имела красноватый оттенок, неровные края и ужасно пожеванную кожу. Шрам, который вымарал спину, был будто инородным, и Дазаю показалось, что это всего лишь неумелый грим и что на самом деле Накахара не мог иметь что-то настолько жуткое на своем светлом теле. Его будто измазали в чём-то, осквернили и заставили приземлиться на землю с оторванным крылом. Дазай ощутил зуд желания прикоснуться к этому в кончиках пальцев. Он широко пересек расстояние и замер, когда увидел, какими плотными были узлы внутри шрама, стянутые и едва походившие на подобие кожи. Он еле провёл по рыхлым краям подушечками, как если бы рана всё ещё болела и приносила адскую боль. Он неверяще шёл рукой к позвонкам, таким тонким и болезненно выпирающим на сгорбленной спине, их тоже оскверняла эта метка, будто ставя свою безобразную подпись. — Что это? — его голос сел, язык наждачкой прошёлся по нёбу. Накахара передернул плечами и ещё больше их ссутулил. — Одиннадцать лет назад, — начал он приглушенно, — я попал в Каякучи-гуми. Я и мой брат сидели в темнице — или что-то вроде того — всю ночь. Это было прежде, чем нас вывели и стали дрессировать. — Что они сделали? — Ничего. Они посадили меня на короткую цепь на крюке от потолка и оставили в камере. Я не помню, сколько они не приходили. Когда стало светать, то первые лучи солнца попали в камеру через сетку битого стекла в окне. Я не мог ступить и шагу, чтобы скрыться от них. — Это аллергия на солнце? — Я не знаю, — голос Накахары приобрел оттенок печали и обиды за прошлое. Он накинул рубашку обратно и упал в кресло, раскачиваясь в нём. — Я никогда не страдал ничем подобным. Я помню, как катался с отцом на велосипедах на закате. Помню, что ходил куда-то в светлое время, в конце концов я ходил в грёбаную школу, но потом… Я не знаю. Дазай кивнул. Это было поразительно. Один скелет, который Дазаю удалось выбить силком, оказался не тем, что он себе представлял. — Ты не выходишь на солнце с тех пор? Накахара кивнул. — Я пробовал подростком, но уже спустя минуту я получил ожог на руке и залечивал его несколько месяцев. — С тобой делали что-нибудь перед тем, как ты попал к Каякучи? — Дазай, я не помню, — он зазвучал устало и укоризненно, словно это было так очевидно, но великий ум Дазая не доходил до этого. — Мне было девять, и я потерял много воспоминаний, когда оказался здесь. Я не имею в виду, что это шок или что-то в этом роде заблокировало «ужасы психики», — он драматично дёрнул двумя пальцами в кавычках, — это именно тупая потеря памяти. Осаму заметил, как тот заколебался и отвёл взгляд. Накахара нервно закусил губу и заломил пальцы. Он явно что-то взвешивал и выбирал, насколько глубоко он может подпустить Дазая. Ждать в этом вопросе можно было хоть вечность. — Ты обязан рассказать мне всё, если хочешь избавиться от этого, — сурово сказал Дазай. Он потянулся рукой к напряженному подбородку и коснулся его двумя пальцами, аккуратно, но требовательно. Он развернул лицо Накахары и упрямо поймал его взгляд, не давая и шанса отвести его. — Я не буду пользоваться этим против тебя. Клянусь. — У тебя сомнительные клятвы, в курсе? — с иронией пробормотал Накахара, но собрался и поджал губы. — Я… — тихо запнулся. — Я видел кое-что. Хорошо, думал Дазай, отличное начало. Он убрал руку, но лишь для того, чтобы отодвинуть кресло с Накахарой подальше от стола и самому стать напротив, упираясь бедром в столешницу. Он облокотился одной рукой о дерево и наклонил голову в бок, показывая, что готов внимательно слушать. — Ты спрашивал, кто из нас настоящий. — Накахара снова отвёл взгляд, и Дазай почти зашипел от нежелания терять возможность считывать эмоции передёрнутых туманом синих глаз. — Я всегда был единственным ребенком в семье. Аро никогда не существовало до прихода в Каякучи-гуми. — То есть? — Он был моей копией. Когда я попал сюда, все мои воспоминания стали какими-то… — он попытался подобрать слова и снова поджал губы, — искривленными. Я не понимал, почему не воспринимал Аро, как человека, с которым рос девять лет. Не могло же быть такого, чтобы ты не помнил собственного брата? Это же ебучий абсурд или клиника. Он был какой-то смазанной кляксой среди чётких фрагментов — его будто насильно впихнули в мою голову. После его смерти я вернул часть воспоминаний касательно моей семьи, но ничего, чтобы объясняло, как этот клон вообще появился. Дазай задумался, закусил щеку и ударился взглядом о ладони в перчатках. Он детально прошёлся по тонким пальцам, подмечая все швы и складки на тёмной ткани, пошёл по выпирающим костяшкам, дошёл до косточки на запястье и поднялся чуть выше — рукав рубашки смялся и открыл небольшой клочок кожи, бледной такой, как и весь Накахара, он был чистым и без единого следа, похожего на то, что тот скрывал за слоями плотных одежд. Дазай потянулся рукой и быстро схватил оголённую кожу. Голубое сияние взорвалось лентами, ослепляющими непривыкший к такому глаз. Комнату накрыл свет, вырвавшийся необузданным потоком. Осаму не моргал, а терпеливо ждал, когда его сила закончит счищать следы чужой способности, если таковая была. По ощущениям — стопроцентно. Мягко рассеиваясь, полосы уходили, ныряя в воздух. Комната постепенно обретала привычные приглушенные цвета, а Накахара, вжимающийся в кресло и едва дышащий, смотрел нечитаемым взглядом сквозь Дазая. — Ну что? — с предвкушением на языке спросил Дазай, разрушая тишину. Накахара дёрнулся, сморгнул пелену и посмотрел на Осаму напряженно. Из синевы пропал страх, рассеялась облаком неуверенность, всё сменилось ясностью чего-то найденного. — Два одаренных. Один из них создал двойника, а второй позаботился, чтобы Мори выкинул меня, как брак по способности и взял Аро. Повисло долгое молчание. Его не сопровождало даже дребезжание лампы. Дазаю чудилось, что у него заложило уши — такая плотная тишина тянулась между ними. От накатывающей гнетущей обстановки Дазай не мог сконцентрироваться в полной мере на сказанном Накахарой. Не смотря на решительность последнего, Дазай понимал, что теперь их диалог и откровения — конечно же не его, но пусть — зашли в тупик. Он покривил губы, а потом поинтересовался: — Я снял блок на воспоминания? Ты можешь описать, что произошло? Накахара качнул головой. — Нет, не воспоминания — там конкретная мгла. Но, эм… Такое чувство, что мне впервые удалось глянуть за закрытую штору, а потом меня опять вытолкнули. Это был странный обрывок чьего-то разговора. Знаешь, мне показалось, что это больше походило на что-то вроде перемещения разума в другое место. — То есть ты видел место, где тебя никогда не было? — Да. Там два мужских голоса говорили, что они позаботились о сохранности… — Накахара неловко промычал что-то и скосил взгляд вниз. Он опять странно повёл плечом, будто не верил до конца в то, что сумел узнать. — Наследника. Они назвали меня наследником. Я чувствую себя вшивой затерянной принцессой, блядь. Дазай засмеялся, немного внезапно для себя, но очень легко так, закидывая голову назад и радуясь возвращению манеры Накахары. — Самая злая принцесса из всех. — Осаму отпрянул от стола и довольно потянулся, упираясь ладонями в поясницу и прогибаясь, будто он проспал всю ночь в скрюченной позе где-то на газетке у порога. — Что ж, раз мы выяснили, что на тебе лежит сложная комбинация способностей, которую я, судя по всему, не могу так сразу нейтрализовать, нам нужно заняться поисками тех двоих. — Как ты собираешься ещё и этим заняться в обход Мори? Тебя облапошили, пока ты трахался со мной. — Скептично скрестив руки на груди и изогнув бровь, Накахара осмотрел Дазая тем самым презренным взглядом, набиваясь на то, чтобы Осаму сморозил какую-нибудь дичь. — Ну-ну, детка, не говори такие вещи, а иначе я снова впущу лучик света в твою тёмную душу. — Слышь, сволочь, даже не думай помыкать мной — я тебе хребет пробью, если только дёрнешься к окну. Дазай обезоружено поднял руки вверх и хохотнул. — А всего пару минут назад я думал, что буду выносить твою обморочную тушку отсюда. Как быстро меняются люди с приходом моей незаменимой способности. Он махнул головой, как в классической рекламе шампуня и гордо задрал нос, им же чувствуя, что если не понизит своё веселье, то приманит потенциально опасный летающий объект в виде ботинка в челюсть, как совсем недавно кулак. Обстановка, казалось, посветлела, стала приятно тёплой и внушающей прочное знание, что самая большая гроза на сегодня, возможно, миновала. Дазай предпочёл выкинуть их неудачно начавшееся утро из головы и, возбужденно блеснув глазами, заулыбался. — Так что там с моим подарком? — Блядь, нет! Накахара подскочил, будто ему под ноги плеснули кипятком, и разразился такими ругательствами, что у Осаму и в мыслях не было, что подобные изречения вообще существуют. Очень просвещённо вышло, нужно обязательно запомнить. — Я не хочу обсуждать с тобой эту херню, — грубо отрезал Накахара. — Но дай хотя бы показать, как он будет сидеть на тебе! — Ты совсем глухой? Мне стоит беспокоиться, что взрывы на складе порвали твои чёртовы перепонки? Кошачье крадучись, как и во все те разы, когда Дазай был полностью уверен, что его персона получит то, за чем пришла, он обошёл раздувающего щёки и краснеющего от злости Накахару. Быстро ухватился за чёрный коробок и торжествующе помахал им над головой, показывая язык. — Боже, тебе что, пять лет? Ведешь себя как подросток, — буркнул Накахара, отходя к двери, надеясь смыться как можно дальше и быстрее. — Не вздумай. Осаму цокнул, подкинул в воздухе коробку и открыл её, изучая содержимое так, будто он вообще впервые видел его и это даже не он с особой дотошностью искал овечью шкуру с самым бархатным и тонким качеством по всей префектуре и Токио. На самом деле ничего связанного с ошейником в этом украшении не было — чёрная лента с идеально вычищенной серебряной пряжкой, выглядела весьма утончённо и очень даже аккуратно. Осаму повёлся на поводу у собственного эгоизма и желания поиграть в русскую рулетку — шибанёт или нет. На самом деле он заказывал это, будучи ещё не до конца уверенным в личности Аро Накахара, хотел увидеть реакцию, ведь тот Аро имел пресмыкающийся видок и лёгкую собачью ауру, однако, когда Дазай всё же выяснил другого человека под его именем, то этот ошейник теперь в самом деле мог стать именно для Дазая причиной смерти. Он посмотрел на оборонительно застывшего Накахару и хмыкнул, закрывая коробку. — Детка, расслабься, я не собираюсь насильно душить тебя этим — не той конфигурации вещица. Не хочешь — не надо. — Так просто? Ты идиота из меня не делай, чёртов шахматный гений. Дазай притворно-удивленно моргнул. — Вау, принцесса, ты сделал мне комплимент? Накахара снова зарычал от злости, его волосы забавно наэлектризовались и задёргались в такт тяжёлым вздохам. Он сокрушённо приложил ко лбу руку и растёр его. — Слушай, — осторожно позвал Осаму, — я знаю, что хорош, чтобы смущать тебя моими замечательными прозвищами, но ведь тебе они не нравятся, так почему наконец не скажешь своё имя? Продолжать глумиться я могу и дальше, только вот я не заметил за тобой такого скрытого фетиша. Накахара сжал челюсть до играющих на скулах желваков, и Дазай мог бы услышать его крошащиеся зубы, если бы захотел, но он только испытующе смотрел карим глазом и ждал, когда Накахара вспомнит, что такое двигаться. И да, тот отмер после недолгого созидания дазаевского галстука, подошёл очень угловато, а затем хмуро сверкнул ужасно глубокими, суровыми глазами и развернулся на каблуках. Тут его движения изменились: он плавно подобрал свои волосы и перекинул всю копну на плечо, оголяя светлую кожу. — Надевай. От твёрдости, с которой было брошено повеление, Дазай озадаченно наклонил голову по-совиному. Интересный всё-таки человек, этот Накахара. Осаму потянулся за коробкой, отложенной ранее на стол, открыл с легким щелчком и вытянул змеиную петлю. Он мимолетно пробежался пальцами по коже, убеждаясь, что она всё такая же нежная, как и в тот день, когда он получил на руки единичное изделие у мастера из Сагамихары. Он подцепил пряжку и положил запястья на неспокойные плечи, мягко, почти не оседая, коснулся волос и мочки уха. Под его руками плечи еле заметно взмыли вверх и упали, распрямляясь. Позвонки перекатились, и это было на грани гипнотической терапии, думал Дазай. Он бы, наверное, мог долго смотреть на эти выразительные линии, пока не ослеп и не умер от переизбытка светоотражающих частиц, мерещащихся на коже в приглушенном кабинете. Накахара одиннадцать лет не выходил на солнце, да? Наверное, его кожа впитала в себя серебро луны. Осаму осторожно обернул тончайшую кожу вокруг шеи. В кончиках пальцев собралось напряжение, для которого Осаму вкладывал просто нечеловеческие усилия, чтобы его руки не тряслись в эпилептическом припадке. Он замер, когда до уха донёсся слабый, рваный выдох. Он не видел лица Накахары, но жаждал заглянуть тому в глаза и зарыться в его мысли, чтобы проверить, искрилась ли у него так же кожа, как статика на пальцах. Дазай продел шпенёк в отверстие, затягивая недостаточно плотно, но чёрная полоска всё равно обтянула натянутую шею так, будто уже срослась с ней. Он обошёл не шевелящегося Накахару и изумленно замер. Искусство. Накахара был чёртовым искусством, мать вашу. Его жаркие волосы, чуть сильнее налившиеся кровью от прикусываний губы с ярко выраженной галочкой на верхней. Его высокие скулы и острый подбородок, о которые можно порезаться, хоть вены прямо сейчас вскрывай и вытряхивай из них всех тех мурашек, что устроили гонки Формулы-1. Просто ужас, насколько вызывающе выглядела чёрная полоска, прилегающая к цветущей засосами шее. Дазай говорил ранее, что это рамочка для его картины, да? Чёрт, Дазай хотел его сожрать. За щеками скапливалась вязкая слюна. Накахара смотрел на него не моргая. Дышал, казалось, ровно, но его выдавала натянутая жила на той самой шее, которую облизывал взглядом Дазай. Кадык над полоской чокера дёрнулся вверх — Накахара сглотнул, и Дазай повторил его жест, больно прокатывая ком с языка. Настойчивый стук в дверь заставил окунуться в новую вереницу проблем. Накахара среагировал раньше глупо хлопающего ресницами Дазая, которому будто сказали, что радужных пони не существует. Щелчок, легкий скрип петель — и в комнату ворвался сначала Расёмон, сметающий не очень дизайнерский ковёр с пути, и только потом его хозяин, которого будто обмакнули в алебастр и без того белой физиономией. Накахара хмуро — как и всегда — зыркнул на Расёмона, рассержено указав одним взглядом на вздыбившийся ковёр. Несчастное существо неуклюже и, о боже, смущённо подпихнуло плетение и даже разровняло кисточки, виновато уменьшаясь до размеров обычной овчарки, а не полноценного динозавра, чтобы затем скрыться за спиной Акутагавы. Что Дазай только что увидел? Способность его ученика сейчас испугалась Накахару и принялась подчищать за собой? Какой-то сюрреализм. Может, быстро промелькнуло в мыслях, Осаму всё же отправился в мир иной, но его дух ещё не понял этого и додумывал сам всё здешнее? Ну не может же вечно дикое существо бояться кого-то, кто не был Дазаем. Без высокомерия — только Дазай имел управу на эту тварь, обладая нейтрализующей способностью. Расёмон ненавидел, когда Дазай стирал его, остальных эта тварь пугала до чёртиков. — Вы мне оба сегодня на нервы собрались действовать, а? — рявкнул Накахара, разрезая басом непонятную тишину. Акутагава виновато, почти даже, как и его способность, поклонился, прижимая руки плотно к телу. Он осмотрелся и нахмурил — ну почему один Дазай печётся о морщинах? все вокруг хотят состариться раньше времени? — и без того светлые и скудные брови. Он набрал в лёгкие так много воздуха, что его кудрявый воротник-жабо, который Дазай называл абсолютной модной катастрофой, забавно запружинил. — На мальчишку напали. А вот и новый раскат грома среди ясного неба. Дазай ждал.