Искупление

О, положи свои ладони на мою надежду / Проведи пальцами по моей душе / И то, как я чувствую себя сейчас / Господи, пусть это пройдет / ...Ты знаешь, ты не можешь спрятаться от того, что внутри... / Поэтому я прошу тебя помочь мне пройти через это / Я прошу тебя сделать это

― Place Your Hands, Reef

_______________

Они простояли так некоторое время, обняв друг друга. Драко был удивлен тем, насколько естественным было это чувство ― быть вот так с ней. Часть его души не хотела, чтобы это заканчивалось, но, почувствовав, как затихает ее сердцебиение и замедляется дыхание, он понял, что скоро это должно закончиться. Ему хотелось, чтобы они оказались в другом месте ― может быть, в альтернативной вселенной, где никогда не было войны, где «грязнокровки» и «чистокровные» даже не существовали, где они могли бы быть просто двумя молодыми людьми, которые обнаружили, что нравятся друг другу. Где он мог быть с ней другим, а не вынужденным быть тем, кем был всегда, потому что не представлял, как быть кем-то еще. Потому что написание этих писем ― как непристойных, так и "более официальных" ― что-то в нем пробудило. То, в чем он до сих пор отказывался себе признаться: он хотел Гермиону Грейнджер, сильно и безраздельно. Он не знал, было ли это просто физическое влечение ― он не мог слишком глубоко задумываться об этом. Не в последнюю очередь потому, что, хотя ее телу он мог нравиться, разум Грейнджер явно ненавидел его. Это должно было закончиться, и закончилось. Она отстранилась от него, и он тут же заскучал по ней ― по теплу ее тела рядом со своим. Несмотря на румянец на щеках, в ее глаза вернулся знакомый настороженный, укоризненный взгляд. ― Ты не дочитал письмо, ― заявила она. Он нахмурился. ― Я... что? ― Он ведь прочитал все письмо, не так ли? ― Последнюю строчку, ― сказала она покорно и печально. ― Но хуже всего то, что я ненавижу себя за то, что вообще хочу всего этого. ― Она сделала маленький шаг назад, поправляя юбку и приглаживая волосы. ― Ты ненавидишь тот факт, что часть тебя хочет прикоснуться ко мне, сделать все те вещи, о которых ты писал. ― Нет! Я ненавижу то, что я хочу всего этого, потому что это неправильно. Неправильно, что я хочу этого. ― Он лихорадочно искал нужные слова, но они никак не находились. Что в ней такого, что заставляет его говорить так невнятно? ― Конечно, нет. Ты, с твоей чистой кровью, хочешь меня со всей той грязью, что течет в моих венах. ― Горькая улыбка исказила ее губы, но не коснулась глаз. ― Нет... нет... это потому... ― Это потому, что ты слишком хороша для меня. Ты слишком хороша для меня, я не заслуживаю тебя и ни за что не хочу омрачать твое существование своей испорченной, гнилой сущностью! Но, несмотря на то, что разум наконец-то подсказал ему нужные слова, он не смог их произнести. Вместо этого он произнес слова, которые походили на скудную компенсацию: ― Потому что ты ― Гермиона Грейнджер, а я ― ну, я, и у нас ― у нас чертовски дерьмовая история, и это было бы катастрофой, это было бы хреново, если бы мы... ― Слова снова подвели его. Он беспомощно провел рукой между собой и ней, пытаясь объяснить, что только что произошло. ― Сделали это. И ты ненавидишь меня. То есть твое тело меня не ненавидит, но ты явно ненавидишь. В ее глазах сверкнуло что-то, чего он не смог прочесть, и, несмотря на двусмысленность выражения, он почувствовал знакомое облегчение от того, что, по крайней мере, в них что-то сверкнуло вместо тупого пассивного безразличия, как это часто бывало. ― Может, именно поэтому все и получится, ― тихо, неуверенно сказала она. ― О чем ты? Что именно получится? Выражение ее лица исказилось, как бы вторя трудностям, с которыми столкнулся ее разум. ― Что мы на самом деле... на самом деле не нравимся друг другу... Если бы мы просто продолжили плотские отношения, возможно, из-за того, что мы на самом деле чувствуем друг к другу, это помогло бы сохранить их чисто плотскими, и наши эмоции не стали бы мешать. Это была лучшая и худшая идея из всех, что он когда-либо слышал, причем одновременно. Мысли Драко заметались, пытаясь понять ход мыслей Гермионы Грейнджер. Он вспомнил записи Алетеи: ...высокое чувство ответственности, особенно за благополучие и безопасность других людей... высокое сострадание к другим и способность к сопереживанию... все это факторы риска переутомления от сострадания/эмоционального выгорания.... ― Ты хочешь сказать, что я не могу причинить тебе боль? ― спросил он, и по мере того, как он говорил, к нему приходило осознание. ― И ты не можешь причинить боль мне? Я не тот человек, за которого ты должна нести ответственность или чувствовать вину? Потому что ты думаешь... потому что нам на самом деле наплевать друг на друга? Она издала забавный смешок, уставилась в пол и рассеянно пошаркала ногой. ― Какая ирония, что из всех людей ты так хорошо меня понимаешь. ― Она говорила так тихо, словно разговаривала сама с собой. Затем она посмотрела на него пронзительным взглядом и сказала громче: ― Но... ну, Нотт рассказал мне о склонности вашей семьи к более глубоким чувствам... ― Это не так, ― огрызнулся он. ― Ну, даже если бы это было так, это не повлияло бы на нас, не так ли? Потому что я никогда не смогу понравиться тебе по-настоящему. Не всерьез. Внутри у него что-то перевернулось. Он постарался сделать свой голос как можно более бесстрасным, когда сказал: ― Нет. Полагаю, нет. Наступила пауза, пока они оба смотрели друг на друга. Мысли Драко метались и пытались собраться в единое целое. ― То есть ты хочешь сказать, что хочешь чего-то чисто физического? Просто трахаться? ― Полагаю, да. Это было абсурдно, и все могло пойти не так, но он не мог не смотреть на обнаженную кожу чуть выше ее ключиц, и ему отчаянно хотелось поцеловать ее, хотелось сорвать рубашку с ее тела, как тогда, когда он долго фантазировал о том, как она будет выглядеть в нижнем белье ― ее груди, впадинки и изгибы... Его член снова начал твердеть. Возможно, она была права. Может быть, это было то, что им было нужно ― то, что было нужно ему, ― чтобы выбросить ее из головы. Он медленно двинулся к ней, приподнял рукой ее подбородок, чтобы она смотрела ему в глаза. Он увидел в них искренность ― она действительно хотела этого. Он наклонился и поцеловал ее ― в кои-то веки робко, и она охотно ответила. Когда он почувствовал, как ее теплые руки обхватили его талию, он отстранился. ― Хорошо, ― сказал он, хотя это прозвучало немного раздраженно. ― Но при одном условии. Она неуверенно посмотрела на него, нахмурив лоб. ― О чем ты? Воспоминания о ярости, которую он испытал, когда увидел, как она целуется с Эрни Макмилланом, пронеслись у него в голове. ― Это будут эксклюзивные отношения... пока мы в деле... я должен знать, что ты делаешь это только со мной. ― Конечно, ― в ее голосе звучало негодование. Такое негодование, что он поверил ей всем сердцем, и это принесло облегчение. ― Значит, что бы там ни было с Роном Уизли, все кончено, да? ― Определенно, все кончено. ― И больше ничего с пуффендуйцем? Макмилланом? Она снова издала забавный смешок. ― Нет. Он почувствовал, как смягчается его лицо. ― Хорошо, ― мягко сказал он. Последовала еще одна пауза. Ее взгляд был прикован к его торсу, одна рука теребила пуговицу на его рубашке. ― И мы никому не скажем, ― тихо сказала она, не глядя на него. Конечно, она хотела бы, чтобы это был их маленький грязный секрет ― она не хотела, чтобы другие знали, что она позволила Драко Малфою прикасаться к ней. ― Конечно, нет, ― процедил он сквозь стиснутые зубы. Затем она подняла на него глаза из-под полуопущенных век, и он не смог удержаться, чтобы не наклониться вперед и снова не встретить ее губы своими, прежде чем осыпать торопливыми поцелуями ее шею. Его руки забрались ей под рубашку, к грудям, разминая и сжимая их, и она задыхалась ему в губы в перерывах между поцелуями, запустив одну руку в его волосы, а другой поглаживая его по груди. Он нетерпеливо пытался расстегнуть ее лифчик, заставляя ее хихикать ― это был великолепный звук ― над неуклюжестью его движений. Он смутно помнил, как она потянулась за волшебной палочкой и произнесла заклинание, расстегивающее все пуговицы сразу. Действительно, весьма замечательное заклинание, ― заключил Драко. Он отстранился, глядя на ее груди, которые были так же прекрасны, как он себе представлял ― возможно, даже еще прекраснее, ― а ее руки потянулись к его поясу. Когда их губы снова слились в очередном поцелуе, он потянул ее за рубашку, пытаясь стянуть ее с девушки, но к этому моменту ее руки уже возились с его ширинкой, и это было невозможно. Тогда он схватил ее за запястья, оторвал ее руки от себя и отвел их в стороны, прежде чем сразу же потянуться, чтобы снять с нее рубашку. Но она схватила его за предплечья, мгновенно заставив замереть. ― Нет, ― заявила она бескомпромиссным тоном. Его взгляд скользнул по ее лицу и рукам, пытаясь понять причину ее необъяснимой остановки. Затем он увидел белую марлю, выглядывавшую из ее левого рукава, и вспомнил: повязка. Он высвободил руку из ее хватки ― она легко отпустила его ― и слегка обхватил ладонью ее левое запястье, прежде чем нежно погладить ее по руке, поверх рубашки. Она резко вздохнула, как он надеялся, не от боли, но не мог быть уверен. ― Сними рубашку, ― пробормотал он, не сдерживая нотку приказа, которая инстинктивно прозвучала в его голосе. ― Я знаю. Просто дай мне посмотреть. Сними ее. Ее вызывающий взгляд сменился покорностью. Она высвободилась из его хватки и стянула с себя рубашку. Его взгляд сразу же остановился на повязке. Она выглядела довольно свежей, возможно, наложенной этим утром, и что-то сжалось у него внутри, когда он увидел ярко-красные пятна свежей крови, которые просочились сквозь нее, окрашивая белую ткань. ― Хорошо, есть два условия, ― услышал он свои собственные слова, прежде чем осознал, что произносит их, или ― что более важно ― почему он их произносит. ― Ты должна оставить ее в покое, ― прошептал он, слегка проведя ладонью по ее перевязанной руке, намеренно избегая пунцовых пятен. В ее глазах вспыхнул гнев или страх ― он не мог определить, что именно. Возможно, и то и другое. ― Малфой, это не твое дело. Я... я почти ничего с ней не делаю... она просто продолжает кровоточить. Рана не заживает, я думаю, это из-за темной магии... ― Я знаю все о темной магии, которая была заключена в том клинке, Грейнджер. Но твоя рука все еще кровоточит не из-за этого. Я видел, как ты не можешь оставить рану в покое. Как ты царапаешь и трешь ее. Бог знает, что ты делаешь, когда остаешься одна. Я не хочу, чтобы ты причиняла себе боль. ― Его последние слова были категоричными. Это был приказ. Лицо Грейнджер вытянулось. Она выглядела маленькой, совсем ребенком, и он ненавидел себя за то, что заставил ее выглядеть такой уязвимой. Но выражение ее лица говорило о том, что он был прав. ― Зачем ты это делаешь? ― Его слова прозвучали решительно, и он понял, что злится. Злится на то, что Гермиона Грейнджер продолжает тревожить проклятую рану, которую нанесла ей его собственная чертова тетка. Затем он увидел, как ее глаза заблестели, и, к своему ужасу, понял, что это подступают слезы. Он хотел стереть их с нее ― выжечь их с ее глаз ― и необъяснимым образом обнаружил, что подносит к губам ее левое запястье и крепко целует как раз в том месте, где повязка соприкасается с кожей. Ее губы приоткрылись, и она сделала долгий медленный вдох, прежде чем сказать: ― Я... это просто отвлекает меня, когда случается что-то трудное. Или когда иногда я вообще ничего не чувствую ― это помогает мне почувствовать... хоть что-то... ― она замялась, и Драко вспомнил ее попытку упасть в беспамятстве со стены Астрономической башни просто ради "острых ощущений". Он понимал, что выражение его лица по–прежнему остается каменным, но не знал, что произойдет, если он позволит другим эмоциям отразиться на своем лице ― в этом была опасность, поскольку это делало его уязвимым. Он переплел свои пальцы с ее собственными, направляя ее руку так, чтобы она лежала на его талии, прежде чем обхватить ее подбородок другой рукой и притянуть ее губы к себе в еще одном поцелуе, медленном и глубоком. Затем он снова отстранился и посмотрел на нее сверху вниз, его глаза впились в ее. ― Так что в следующий раз, если тебе понадобится отвлечься или просто что-то почувствовать, найди меня, ― сказал он. Грейнджер открыла рот, чтобы что-то сказать, несомненно, в знак протеста, но он продолжил, прежде чем она успела это сделать: ― Напиши мне в нашей идиотской книге или как там ее. Только, черт возьми, не причиняй себе вред. Она нахмурилась, явно сомневаясь, поэтому он продолжил: ― Иначе все это бесполезно. Ее плечи покорно опустились. ― Ладно, ― согласилась она. Он коротко кивнул. ― Ты обещаешь? Она улыбнулась. Легкой и, возможно, удивленной улыбкой. ― Обещаю. Внутри него что-то разжалось, и она погладила его рукой по щеке. Необычайно нежный жест вызвал в нем смятение. ― Мне пора идти, ― тихо сказала она. ― Но, может быть, ты хочешь встретиться завтра вечером? Снова здесь? Ей не нужно было объяснять причину их встречи, его член возбудился от соблазнительного, невысказанного обещания, прозвучавшего в ее предложении. ― Хорошо. ― Его голос был низким и хриплым. Она отступила от него на шаг, достала свою палочку и снова заколдовала пуговицы на рубашке. Затем она порылась в кармане юбки и достала сложенный лист пергамента, который протянула ему. ― Это мое письмо. Тебе, ― тихо сказала она. ― О. Спасибо. Она коротко кивнула и одарила его еще одной печальной улыбкой, прежде чем проскользнуть мимо него и выйти из комнаты. Он подождал, пока звук ее шагов стихнет, и развернул письмо. Оно было коротким, но содержание от этого не стало менее захватывающим: Малфой, Я хочу, чтобы ты помог мне забыть. Своими прикосновениями, губами и телом. Я хочу, чтобы ты помог мне забыть. Грейнджер.

_______________

В последние несколько недель перед окончанием семестра Драко все чаще встречался с Гермионой Грейнджер. Тайно, исподтишка, часто в старом классе прорицаний, когда они планировали свои встречи, но иногда и более спонтанно ― в нишах, за древними статуями, в заброшенных шкафах, а однажды в старом сарае для метел на другой стороне квиддичного поля. Сначала они прикасались друг к другу ― руками, губами и языками, ― во время страстных, продолжительных поцелуев, изучая очертания тел друг друга. Драко подумывал о том, чтобы заняться с ней чем-нибудь еще, но какая-то часть его души не хотела торопиться, чтобы каким-то образом не сглазить то, что происходило между ними. Иногда его чувства к ней становились настолько непреодолимыми, что ему приходилось останавливаться и просто смотреть на нее, вбирая в себя всю ее; с ней он испытывал такую смесь эмоций, какой никогда не испытывал, когда был с Пэнси. Они оба были нетерпеливы и голодны до прикосновений. Вскоре после того, как они начинали целоваться, она часто запускала руку ему в брюки и обхватывала ладонью его твердеющий член. Он всегда был твердым; обычно его эрекция усиливалась в течение предыдущего часа просто от осознания того, что они встретятся, от одной мысли о ней. Как и во всем остальном, она была преданной и старательной ученицей, когда дело касалось его тела; она быстро освоила ту скорость и давление, которые доводили его до грани. Иногда она дразнила его этим, останавливаясь, начиная и снова останавливаясь, превращая это в своего рода восхитительную, изысканную пытку. Он, в свою очередь, изучал ее. Он был полон решимости стать экспертом в том, как именно ей нравится, когда ее целуют, посасывают и ласкают. Однажды он провел больше часа, лаская, поглаживая и поддразнивая ее, не позволяя ей прикоснуться к нему. Ее промежность стала такой влажной, и она начала умолять его позволить ей кончить, побуждая его бормотать между ее бедер: «Черт... мне нравится, когда ты умоляешь...» Он обнаружил, что часто именно его слова заводят ее так же сильно, как и все остальное. Но на самом деле он не должен был удивляться, что слова так возбуждают ее... сила языка…

_______________

Когда он не проводил свободное время, исследуя тело Гермионы Грейнджер, он читал. Заметки Алетеи из досье Грейнджер постоянно всплывали в его памяти, и он хотел понять их, осмыслить, что они означают, как они соотносятся с той Грейнджер, с которой у него начались тайные недозволенные встречи. Однажды Алетея порекомендовала ему одну книгу. «Если ты хочешь узнать больше о психологических травмах и их последствиях, тебе стоит прочитать эту книгу», ― сказала она. Ближе к концу зимнего семестра он поинтересовался о книге на одном из сеансов, но она сказала, что уже одолжила ее Тео. Это не удивило его ― Тео был почти таким же плодовитым читателем, как и Грейнджер. ― О, да, я почти закончил ее, ― сказал Тео, когда Драко спросил его о книге. ― Она вон там ― забирай. ― Тео кивнул на стопку книг на прикроватной тумбочке. Осторожно вытащив издание из шаткой стопки книг, Драко заметил еще одну ― «Я и превосходство чистокровных» ― и вспомнил, как Тео объяснял, как бороться с "неосознанными предубеждениями чистокровных". ― Могу я взять и эту? ― Конечно, ― ответил Тео с понимающим выражением на лице, которое Драко намеренно проигнорировал. ― Я уже закончил. Было захватывающе. Сначала он то и дело заглядывал в книгу о травмах ― она называлась «Тело ведет счет: мозг, разум и тело в исцелении от травмы». Затем он принялся за прочтение ее от корки до корки. Это была маггловская книга, но Алетея настаивала, что вся теория применима и к магическому миру: «Когда дело доходит до реакции на травму, наши сознания по сути одинаковы», ― говорила она. Хотя мы и хотим преодолеть травму, та часть нашего мозга, которая отвечает за обеспечение нашего выживания (глубоко за пределами нашего рационального мозга), не очень хороша в отрицании, ― прочитал Драко однажды вечером в начале декабря. Спустя долгое время после травматического опыта она может активизироваться при малейшем намеке на опасность, мобилизуя нарушенные мозговые цепи и выделяя огромное количество гормонов стресса, сильных физических ощущений и импульсивных и агрессивных действий. ...активизироваться при малейшем намеке на опасность, мобилизуя... импульсивных и агрессивных действий... Драко вспомнил, как Грейнджер случайно столкнулась с Фредди Флинтом и его недругами, вспомнил ее поразительную, бурную реакцию при слове «грязнокровка»... Эти реакции могут казаться человеку непонятными и подавляющими. Чувствуя себя неуправляемыми, люди, пережившие травму, часто начинают бояться, что они повреждены до глубины души и не подлежат искуплению... ...повреждены до глубины души и не подлежат искуплению, ― эти слова вызвали у Драко невольный отклик ― это было то, о чем они с Алетеей продолжали говорить на своих сеансах. ...если во время травматического события реакция бей/беги/замри оказывается успешной, мы избегаем опасности, восстанавливаем внутреннее равновесие и здравый смысл. Если же по каким-то причинам наша нормальная реакция блокируется, например, если кого-то удерживают или заманивают в ловушку, мозг продолжает напрасно напрягаться. Еще долгое время после того, как само событие прошло, мозг ― если он активен ― может продолжать посылать сигналы организму, чтобы избежать угрозы, которой больше не существует… Способность двигаться и делать что-то, чтобы защитить себя, является решающим фактором в определении того, оставит ли ужасный опыт неизгладимые шрамы. ...если кого-то удерживают, заманивают в ловушку... В голове Драко пронеслись образы Грейнджер, прижатой к полу в его гостиной, и это продолжалось, казалось, несколько часов... Ничто из прочитанного не было для него в новинку, все это было связано с тем, о чем он говорил с Алетеей. Но, читая книгу и думая о Грейнджер, он понимал, что кусочки головоломки, которые он пытался разгадать, складываются у него в голове. Он наблюдал за Грейнджер в течение дня ― в классах и во внутренних двориках, когда они проходили мимо друг друга в коридорах. Ее глаза по-прежнему казались затуманенными, за исключением тех случаев, когда они были вместе ― когда он погружал свои пальцы глубоко в нее или когда она поднимала на него взгляд, опускаясь на колени у его ног, как раз перед тем, как обхватить губами его член ― когда они были вместе, в них снова искрилась какая-то жизнь И он даже начал лучше понимать ее мертвые глаза... ...повреждение таламуса объясняет, почему травма в первую очередь запоминается не как история, повествование с началом, серединой и концом, а как отдельные сенсорные отпечатки: образы, звуки и физические ощущения, которые сопровождаются сильными эмоциями, обычно ужасом и беспомощностью... У людей с посттравматическим стрессовым расстройством широко открыты все шлюзы. Из-за отсутствия фильтра они испытывают постоянную сенсорную перегрузку. Чтобы справиться с этим, они пытаются замкнуться в себе и развивают туннельное зрение и гиперфокусировку. Если им не удается отключиться естественным образом, они могут прибегнуть к помощи наркотиков или алкоголя, чтобы отдалиться от реальности... Он подумал об экстазисе и о том, как Грейнджер без устали поглощала алкогольный пунш на Балу примирения. Было странно, что он начал чувствовать себя настолько знакомым с ее разумом и телом, учитывая, что они почти не разговаривали, когда встречались. В основном они шепотом обменивались просьбами или пылкими комментариями: «...пожалуйста... да, вот так... это так приятно...». Он был удивлен тем, насколько его не удивила ее откровенность, и отчаянно хотел узнать, но в то же время испытывал отвращение к интересу о ее сексуальных похождениях. ...многие люди, пережившие травму, оказываются в разладе с окружающими их людьми... За последние два десятилетия стало общепризнанным, что, когда травмированные взрослые или дети становятся слишком пугливы или замкнуты, чтобы получать утешение от людей, им могут помочь отношения с млекопитающими. Собаки, лошади и даже дельфины предлагают менее сложное общение, обеспечивая при этом необходимую безопасность. Сейчас они широко используются для лечения некоторых групп пациентов с травмами... общение с ними может быть намного безопаснее, чем с людьми... ― Вы помните уродливого кота, который был у Грейнджер? ― спросил Драко, читая на кровати и поглядывая на Тео и Блейза, которые слонялись по спальне. Это было за несколько дней до начала рождественских каникул. ― Ну, знаете, тот, с лохматой шерстью и помятой мордой? ― Смутно, ― неопределенно ответил Блейз. ― Думаю, помню, ― ответил Тео чуть более услужливо. ― Что с ним случилось? Оба друга одарили его пустым недоумением. Тео пожал плечами. ― Наверное, еще одна жертва войны... или что-то в этом роде. ― В последнее время ты задаешь много вопросов о Грейнджер, ― заметил Блейз, всегда отличавшийся деликатностью. ― Почему бы тебе самому не спросить ее об этом... или твой рот слишком занят другими вещами, когда ты в ее компании? Сердце Драко екнуло, и Тео резко повернул голову к Блейзу, бросив на него предупреждающий взгляд. ― Какого черта, Блейз? ― сердито рявкнул Драко. Драко считал, что был осторожен при встречах с Грейнджер, но, как он полагал, он необъяснимо пропадал большую часть времени, что не могло не вызвать любопытства Блейза. ― Ну, если ты трахаешься не с Грейнджер, то определенно с кем-то другим... Я же не слепой, черт возьми. ― Это не чертова Грейнджер, ― возразил Драко. ― Нет, это не чертова Грейнджер. Ты трахаешь Грейнджер. ― Нет. Это. Не. Так. ― Драко, на самом деле, был бы не против рассказать им о своих пикантных встречах с Грейнджер, но он обещал ей, что это останется между ними, и не нарушил своих обещаний. ― Как скажешь, ― пожал плечами Блейз. Формально, он не трахался с Грейнджер, так что, в любом случае, он им не совсем лгал. В смысле, у них не было секса. Пару раз Грейнджер пыталась его инициировать, но Драко сдерживался ― он не был уверен почему. Он знал о приближающихся каникулах, о том, что ему придется две недели не видеться с ней, и не мог решиться на что-то столь интимное, когда у них сразу же будет две недели разлуки ― он не думал, что сможет это выдержать. Его влечение к ней не ослабевало, и идея «выкинуть это из головы» казалась сейчас смехотворной. Во всяком случае, их встречи пробуждали в нем что-то непоколебимое, что становилось все сильнее и напряженнее, почти до лихорадочной степени. По крайней мере, так казалось ему самому. Возможно, для Грейнджер это был просто очередной способ «помочь ей забыться», как выпивка и экстазис. Возможно, он был для нее просто еще одним гребаным наркотиком, помогающим на время заглушить боль. Как бы то ни было, он не мог этого остановить. Не сейчас.

_______________

В последние выходные семестра Драко обнаружил, что идет в Хогсмидский филиал "Волшебного зверинца". Учителя разрешали восьмикурсникам ходить в деревню в любые выходные; очевидно, они считали, что было бы глупо вводить это ограничение, учитывая их возраст и жизненный опыт. Жаль, что они не относились так же к другим школьным правилам, но все же. Колокольчик, возвещавший о его появлении, громко зазвенел, перекрывая писк, визг, шипение и улюлюканье множества существ. Внутри магазина было пыльно, темно и, казалось, не было людей, хотя в клетках, стоявших вдоль стен, сновало множество животных. Грета, владелица магазина, вышла к нему из задней части здания. На ее лице сияла приветливая улыбка, которая тут же померкла, когда она увидела, кто он такой. Драко не удивился ― за время летних каникул он уже привык к такой реакции окружающих. ― Здравствуйте. Чем я могу вам помочь? ― спросила Грета, что, по мнению Драко, было неплохой попыткой проявить вежливость. ― Я... э-э... ищу кота. Хочу купить кота. ― О. Что ж. На данный момент у нас довольно много котов. Вот эта, например, Блюбелл, британская короткошерстная, а еще есть... Грета начала перечислять имена и породы кошек, одновременно указывая на животных, которые были размещены в разных уголках магазина ― грелись на солнышке в витрине, свернулись калачиком на подушках у стойки продавца, терлись о его лодыжки. Все они казались... прекрасными. Может быть, даже слишком. ― Э-э-э... Я ищу того, кого, возможно, больше никто не захотел? Не такого... красивого? Грета приподняла брови и несколько мгновений молчала. Очевидно, его просьба удивила ее. Или же она задумалась. Возможно, и то и другое. ― О. Что ж... есть Нокс. ― Нокс? ― Да. Черная помесь кошки и жмыра. Не самое оригинальное имя для черного кота, но как-то так... Обычно он прячется в подсобке. ― Грета повернулась и, шаркая ногами, направилась в глубь магазина, бросив через плечо: ― Проходите сюда. Он ― спасеныш. Раньше с ним ужасно плохо обращались. Вот он. Она остановилась в углу и указала на кота, который лежал в лучах солнца, падавших через заднюю дверь. Кот поднял голову и посмотрел на Драко сонным, но подозрительным взглядом. Действительно, он не был красивым котом. Шерсть местами отсутствовала ― Грета объяснила, что он подхватил какую-то болезнь, которую долгое время не лечили, ― а один глаз был открыт только наполовину из-за травмы, полученной в результате жестокого обращения. ― Он немного настороженно относится к незнакомцам, и это понятно, но если вы заслужите его доверие, он действительно станет очень милым котом, ― заверила Грета. Когда Драко шагнул к нему, Нокс поднялся на задние лапы, его шерсть встала дыбом, и он издал яростное шипение. Кот явно ненавидел его. ― Он идеален, ― заявил Драко. ― Я возьму его.