Искупление

Я хочу услышать звуки, которые заставят меня почувствовать боль изнутри / Мелодия переливается и очищает разум, теперь я свободен / Но звуковая волна замирает, и больше мне никто не поет / Не жди перемен, я не смогу измениться, нет, не смогу измениться / Такова моя сущность. Такова моя сущность

― Bittersweet Symphony, The Verve. 

_______________

Гермиона понимала, что это неправильно: она не могла перестать думать о том, как Драко Малфой прижимался к ней, как его губы касались ее уха, как он шептал приказы, как она ощущала пульсации жара, которые пробегали по ее телу, когда он проводил пальцами по ее руке... Она не могла перестать думать об этом. Что, возможно, было бы нормально: она была молодой женщиной со средним, ― а возможно, и выше среднего ― сексуальным влечением. Но это был Драко Малфой. Почему именно он, как никто другой, вызывал в ней необузданный гнев или же рассеивал унылое, серое оцепенение мучительными поцелуями? Может быть... может быть, ей просто нужна была физическая близость ― «чтобы потрахаться», как грубо выразилась бы Джинни. Возможно, дело было вовсе не в Драко Малфое, и она чувствовала бы то же самое с любым другим мужчиной. Но летом она не чувствовала того же с Мэттом. Секс с ним служил той же цели, что и алкоголь или экстазис ― отвлекал от боли, но не был противоядием от нее... С Малфоем все было иначе. Но это не делало все правильным. Она не могла примирить ощущения, которые он вызывал в ее теле, с тем, кем он был ― тем, кто в прошлые годы из кожи вон лез, чтобы презирать и порочить ее, тем, кто желал ей смерти, когда им было всего по тринадцать лет. Она чувствовала себя предательницей из-за того, что тело продолжало подводить ее. И, похоже, Малфой чувствовал то же самое. Она помнила его лицо, искаженное яростью и смятением после их совместного танца ― он явно презирал себя за то, что прикасался и целовал ее так, как он это делал. Может, ей действительно нужно было переспать с кем-то другим. Чтобы забыть его. Возможно. По крайней мере, поцеловать кого-то еще... ― Гермиона! ― воскликнул кто-то, выводя ее из задумчивости. Пэнси Паркинсон рухнула на стул рядом с ней в углу библиотеки. ― Привет, ― уныло сказала Гермиона. ― Привет! Как дела? Почему она всегда была такой дружелюбной? Это заставило Гермиону насторожиться, ибо она не могла оценить искренность ее слов. Гермиона пожала плечами: ― Хорошо. Она не отрывала глаз от учебника по арифмантике, но чувствовала на себе пристальный взгляд Пэнси. ― Хм... хорошо. Итак, мне интересно, ты уже выбрала платье для бала? Гермиона недоверчиво нахмурила брови. ― Я же сказала, что не пойду. ― О. Я думала, ты передумала? ― невинно спросила Пэнси. Откуда у Пэнси сложилось такое впечатление, Гермиона понятия не имела. Она не упоминала эту тему с тех пор, как они впервые заговорили об этом. Джинни периодически заговаривала о бале, но Гермиона все равно отказывалась идти, и Джинни не настаивала. ― Кажется, тебе было весело на нашей вечеринке? Гермиона вспомнила, как ей понравилась вечеринка Слизерина... и им разрешили выпить на балу, что было несколько заманчиво... ― Да, было весело, ― вежливо ответила Гермиона. ― Может быть... может быть, я пойду на бал... ― Отлично! Итак, у меня есть платье, которое, я думаю, идеально тебе подойдет! У нас немного разные фигуры, но я знаю подручные портновские чары. Думаю, мы сможем сделать так, чтобы оно сидело очень хорошо. И в нем есть потайной кармашек для твоей палочки ― видишь ли, во всей моей одежде такие есть, я за этим слежу. Ты будешь выглядеть чертовски сногсшибательно... если только у тебя нет на примете платья, которое ты хотела бы надеть? Мысль о том, что ей придется принимать решение по поводу своего наряда, была утомительной; Гермиона чувствовала себя так же неоднозначно в отношении того, как она выглядит, как и в отношении всего остального в данный момент. Казалось, проще согласиться с Пэнси. ― Нет, у меня нет ничего на примете... но, что бы это ни было, я бы хотела, чтобы оно было с длинными рукавами. Пожалуйста. Пэнси перевела взгляд на левую руку Гермионы, и уголки ее губ слегка опустились, но она бодро продолжила: ― Отлично! Я определенно смогу с этим поработать! Может, придешь ко мне в комнату в среду вечером? Чтобы у нас было время подготовиться к субботе! О, и не волнуйся, если у тебя нет партнера... ― У меня его нет. Волнуюсь. Мне не нужен партнер. Одной мысли о драме и социальной неловкости, связанной с поиском партнера, было бы достаточно, чтобы она изменила свое и без того неуверенное решение пойти. ― Отлично! Это значит, что ты в тренде! Люди, которые уже разбились на пары, пойдут вместе, но в противном случае мы просто пойдем с друзьями. ― Э-э-э... хорошо. К облегчению Гермионы, Пэнси удовлетворенно кивнула, поднялась и неторопливо удалилась.

_______________

Гермиона надела через голову платье Пэнси и внимательно осмотрела себя в зеркале гриффиндорской ванной. Пэнси так тщательно поработала над платьем, что оно идеально сидело на ее фигуре. Она сделала прическу и макияж в точном соответствии с указаниями Пэнси и едва узнала лицо, которое смотрело на нее в зеркале. Ее волосы были заколоты тонкими, но красивыми заколками, а несколько гладких локонов спадали вниз и щекотали плечи. То, что она едва узнавала себя, слегка сбивало с толку, но в то же время дарило странное раскрепощение, как будто на этот вечер она была в чужой шкуре. В последний момент она вышла из ванной и спустилась по лестнице в гостиную, где ее ждали сокурсники. Когда она вошла, разговоры стихли, и все повернулись к ней, чтобы посмотреть на нее. Наступило неловкое молчание, но Гермиона собрала всю свою гриффиндорскую храбрость и вызывающе оглядела всех присутствующих. ― Вау. Ты выглядишь потрясающе, Гермиона! ― Джинни наконец нарушила молчание. ― Горячо, ― подтвердила Парвати, одобрительно кивнув головой. ― Спасибо. Пойдем? ― быстро сказала Гермиона, накидывая на плечи шаль. ― Твое платье ― оно зеленое! ― воскликнул Симус. ― Да. Да. Мне нравится зеленый цвет, ― ответила Гермиона. ― Я имею в виду, что это слизеринский зеленый, Гермиона, ― пояснил Симус с ноткой протеста в голосе. Цвета факультетов были в некотором роде священными в Хогвартсе, и обычно считалось предательством по отношению к своему собственному факультету, если ученик носил цвета другого. Она оглядела комнату. Джинни была в темно–красном ― она всегда язвительно отвергала советы о том, что красная одежда не сочетается с ее волосами, ― а Парвати была в лавандовом сари. Все мальчики были в черных галстуках; им не нужно было часами раздумывать над выбором наряда, что казалось Гермионе несправедливым. ― Это всего лишь платье, Симус, ― ее голос прозвучал более резко, чем она того хотела. ― Так, значит, мы собираемся проторчать здесь весь вечер, потому что это не то, что положено? Симус пожал плечами, пробормотал что-то, чего Гермиона не расслышала, и повернулся к отверстию в портрете. Группа возобновила свою болтовню, когда все последовали за ним и вышли в коридор. ― Ты действительно выглядишь очень... э-э... мило, Гермиона, ― неловко сказал ей Гарри, пока они шли в Большой зал. ― Ты ведь что-то сделала с волосами, верно? Гермиона смущенно улыбнулась. ― Верно, ― сказала она. Большой зал был украшен обычными хэллоуинскими декорациями, за исключением того, что с потолка свисали знамена всех четырех факультетов, несколько доминируя над парящими тыквами и оранжевыми лентами. Четыре стола факультетов были сдвинуты в сторону, оставив широкое пространство посередине. МакГонагалл начала речь ― о том, что война посеяла раздор, что подозрительность и недоверие возросли там, где в этом не было необходимости, и что сейчас наступило мирное время, время примирить разногласия, объединиться в солидарности и так далее, и так далее... на протяжении всей речи. Гермиона то и дело переводила взгляд на напитки, расставленные на столике в стороне, и заглядывала в чаши с пуншем, предназначенные для тех, кто постарше. Когда МакГонагалл закончила, зал разразился аплодисментами. ― Не выпить ли нам чего-нибудь, Джинни? ― спросила Гермиона, когда звук аплодисментов затих. ― Конечно, ― улыбнулась Джинни. ― Так где ты взяла платье? ― спросила она, когда они подошли к чаше с пуншем. ― Или ты прятала его все эти годы? ― Пэнси Паркинсон одолжила его мне. ― Пэнси Паркинсон? ― удивленно спросила Джинни. ― Ага, ― сказала Гермиона, наливая два больших бокала пунша. ― С каких это пор вы с Паркинсон обмениваетесь одеждой? ― Глаза Джинни подозрительно сузились. ― А мы и не меняемся. ― Гермиона пожала плечами. ― Она просто предложила мне помочь с нарядом... она кажется довольно безобидной... ― Хотя, даже сказав это, Гермиона все еще не была до конца уверена в мотивах Пэнси, которая так помогла ей с нарядом для бала... но у Гермионы было ровно столько энергии, что ее это не волновало. Пэнси упростила процесс подготовки к балу, и она была благодарна ей за это. ― Она кажется забавной подружкой, ― прокомментировала Джинни. ― На самом деле мы с ней не подружки... В любом случае, Джинни, мы на Балу Примирения, может быть, нам стоит примириться с теми, кто нам не нравится. ― И снова Гермиона не была уверена, что верит в то, что говорит ― она не знала, можно ли когда-нибудь по-настоящему примириться с теми, кто носит зеленые и серебряные галстуки. Она сделала глоток своего напитка, внезапно почувствовав сильную жажду. ― Привет, девчонки, вы обе прекрасно выглядите! ― К Джинни и Гермионе неожиданно присоединилась сама Пэнси в сопровождении Блейза Забини. Панси улыбнулась Гермионе и восторженно взвизгнула. ― О, ты сделала все так, как я тебе говорила! Ты выглядишь потрясающе! Правда, она выглядит потрясающе, Блейз? ― Она выглядит ПОТРЯСАЮЩЕ! ― воскликнул Забини гораздо громче, чем, по мнению Гермионы, было необходимо. Она сделала еще один большой глоток своего напитка. ― Как и ты, дорогая. ― Забини подмигнул Джинни, которая ответила ему язвительной улыбкой. Она выглядела удивительно непринужденно в его компании, но ведь они провели вместе два занятия по терапии. Хотя Гермиона точно не чувствовала себя непринужденно в обществе Малфоя... Где же он вообще был? ― Итак, мы в отчаянном ожидании появления Тео. Он сказал, что приведет с собой пару, но не сказал нам, кто это, ― взволнованно сообщил Забини. ― И почему они так опаздывают? ― Пэнси заскулила, как только Гарри присоединился к их кругу, официально поприветствовал Забини и Пэнси, обнял Джинни за талию и притянул к себе. В этом движении чувствовалась собственническая нотка, которую Гермиона не упустила. Воспользовавшись случаем, она украдкой оглядела комнату, сделав еще несколько глотков напитка, и заметила Малфоя, стоящего в одиночестве в стороне. Он стоял, прислонившись к стене, с бокалом чего-то похожего на огневиски в руке, одетый в накрахмаленную белую рубашку, черный костюм и черный галстук. Она слегка вздрогнула, заметив, что он смотрит прямо на нее с холодным, жестким выражением лица. Он отвел глаза, как только их взгляды встретились. Она не могла не отметить, как ее тело реагирует на него, даже видя его с такого расстояния. ― О, вот он ― Тео! И он с... о! Гермиона посмотрела в сторону входа в зал, куда только что вошел Нотт, крепко сжимая руку девушки. На девушке было разноцветное платье в горошек, расклешенное от талии в стиле 1950-х годов, а белокурые волосы волнами ниспадали на плечи. ― Полумна! Полумна пришла с Ноттом! ― воскликнула Джинни. Люди по всему залу замерли, наблюдая за появлением пары. Полумна смотрела на декорации с характерным удивлением в глазах, а Нотт притянул ее ближе к себе и что-то прошептал ей на ухо. В ответ она улыбнулась и кивнула. Гермиона заметила, что галстук Нотта немного кренился набок, а Полумна выглядела довольно раскрасневшейся. Они подошли к Малфою, стоявшему в стороне, и Гермиона увидела, как глаза последнего расширились от тревоги, когда пара направилась к нему; он оттолкнулся от стены и выпрямился, его тело напряглось. Гермиона хотела сделать еще один глоток, но с некоторым разочарованием обнаружила, что ее бокал пуст. Она снова двинулась к чаше с пуншем. ― Ого, Грейнджер, ты сегодня в духе, не так ли? ― воскликнул Забини, и Гермиона заметила, что бокалы остальных были полны как минимум наполовину. ― Не совсем. Просто хочется пить, вот и все, ― пробормотала она. ― Молодец! Она заслуживает того, чтобы повеселиться, не так ли? ― Пэнси подтолкнула Джинни локтем, желая, чтобы та согласилась. ― Конечно, ― сказала Джинни, защищаясь. ― Ну что ж! Я собираюсь поздороваться с новой возлюбленной моего друга! ― провозгласил Забини и, крутанувшись на каблуках, направился к Нотту, Полумне и Малфою. ― Мне тоже нужно узнать все подробности, ― серьезно сказала Пэнси. ― Увидимся позже. Гермиона принялась за свой новый напиток, когда Джинни спросила ее, не хочет ли она потанцевать. Гермиона отказалась и, после того как Джинни уговорила Гарри выйти на танцпол, переместилась туда, где стоял Дин. С приступом ностальгии она вспомнила, как радовалась Святочному балу; Гермиона чувствовала себя настолько непохожей на ту, кем была сейчас, что думать об этом было почти больно. Она сделала еще один большой глоток пунша, чтобы заглушить горький привкус воспоминаний. ― Эй, Гермиона, ты же знаешь, что взгляды большинства парней в этом зале прикованы к тебе, верно? ― Дин заговорщически произнес это после нескольких минут светской беседы, на его лице играла довольная улыбка. Она почувствовала, как ее щеки заливает румянец, и снова отхлебнула из бокала, чтобы избавиться от растущей в ней неловкости. ― Я так не думаю, ― пренебрежительно заметила она. ― Да. В смысле, сначала я подумал, что они, возможно, смотрят на меня. Но, к сожалению, я думаю, что это точно ты. Эрни Макмиллан не перестает на тебя пялиться. ― Дин кивнул влево, туда, где, как предположила Гермиона, стоял Эрни. ― Энтони Голдштейн, похоже, не может перестать пялиться на тебя. Даже Драко Малфой продолжает смотреть в нашу сторону. При имени Малфоя у Гермионы заколотилось сердце, и она внезапно почувствовала, как у нее горят уши от осознания того, что он, возможно, смотрит на нее. ― О. Что ж... ― Не зная, что еще сказать, Гермиона сделала еще один глоток своего напитка, когда к ним присоединились Симус, Невилл и Ханна. Следующие несколько часов прошли в тумане необременительных разговоров, частых посещений "чаши с пуншем" и нескольких драматических моментов, одним из которых была рвота Энтони Голдштейна посреди зала ― некоторые говорили, что у него пищевое отравление, другие ― что он начал пить за несколько часов до начала бала. Где-то в половине одиннадцатого, когда приятный аромат алкоголя начал рассеиваться в ее голове и она почувствовала себя более уверенно и менее стесненно, она наконец начала танцевать, в основном с Пэнси. Атмосфера в зале стала более оживленной, большинство студентов были на танцполе. Гермиона огляделась по сторонам в поисках заметной копны светлых волос, как делала это на протяжении всего вечера, и мельком заметила Малфоя в толпе. Он по-прежнему стоял в стороне и выглядел так же, как и весь вечер, ― скучающим и угрюмым. Она кружилась по танцполу, хихикая, когда слегка споткнулась, потеряла равновесие и почувствовала, как кто-то протянул руку, чтобы поддержать ее. Но он не успел, и она обнаружила, что падает в объятия Эрни Макмиллана, упираясь руками в его грудь и предплечья, чтобы восстановить равновесие. Эрни ласково сказал: ― Ого, держись, ― и Гермиона заулыбалась, глядя на него, а он весело улыбнулся ей. ― Эрни... ты выглядишь не очень серьезным... ― Она захихикала над собственной игрой слов. ― Я нечасто бываю очень серьезен, ― ответил он. Она заметила, что он не убрал руку с ее плеча, но, в общем-то, не возражала против этого. На самом деле, совсем нет. Эрни ― пуффендуец, а это значит, что он должен быть милым, не так ли? Милый, незлобивый Эрни Макмиллан. Затем она поняла, что они начали танцевать друг с другом довольно неэлегантный танец, не то чтобы это имело какое–то значение, как они танцуют, и он задавал ей какие–то вопросы ― довольно безобидные, о том, как идут дела в школе, об учебе, что она думает о профессоре Инглтон, ― но тут музыка сменилась на более медленную, и он обнял ее за талию, отчего она инстинктивно потянулась и положила свои руки ему на плечи, а потом он наклонился и прижался губами к ее губам, и Гермиона подумала, что, наверное, ей следует отстраниться ― ведь это было не совсем правильно, не так ли? Но, с другой стороны, разве она не думала о том, что было бы неплохо поцеловать кого-нибудь другого? Чтобы попытаться смыть с себя чары, которые Малфой наложил на ее тело? И она ответила на поцелуй... Но он был холодным, влажным и механическим, и, возможно, это было совсем не то, чего она хотела, поэтому она отстранилась, смущенная и нуждающаяся в воздухе. Она поспешно одарила Эрни извиняющейся улыбкой, пробормотала что-то о том, что ей нужно в туалет, повернулась и поспешила сквозь толпу к выходу. При этом она огляделась, обводя взглядом зал, но, похоже, никто не обратил внимания на ее короткое объятие с Эрни ― все были поглощены своими танцами или выпивкой, разговорами или поцелуями. Все, кроме одного человека, стоявшего на краю зала, на периферии небольшой группы слизеринцев, и смотревшего прямо на нее. На мгновение ее взгляд остановился на нем, и она попыталась сосредоточиться на том, чтобы добраться до огромных дубовых дверей, и выражение лица Драко Малфоя запечатлелось в ее памяти. Она не думала, что когда-нибудь забудет это выражение ― ведь она и раньше видела его в гневе, но никогда не видела, чтобы на его лице отражалась такая раскаленная добела ярость.

_______________

Она поспешила к главным дверям замка, вздрогнув, когда холодный осенний воздух ударил о кожу. У нее чуть не перехватило дыхание, но это помогло ей прояснить голову и протрезветь. Она плотнее закуталась в шаль и пошла по гравийной дорожке, которая тянулась параллельно замку, в поисках каменной скамьи, чтобы присесть рядом с недавно установленной статуей Дамблдора. Она услышала позади себя шаги по гравию ― быстрые, целеустремленные ― и резко обернулась, увидев того, кто шел за ней. Лицо Малфоя не утратило выражение ярости. ― Скачешь по кроватям факультетов, Грейнджер? ― прошипел он, приближаясь к ней, его голос был едким, а рот презрительно искривлен. ― Надоели гриффиндорцы, решила попробовать змею, а теперь переключилась на гребаных барсуков? ― Малфой продолжал наступать, заставляя ее пятиться, пока она не уперлась в колючую живую изгородь. Он остановился в нескольких дюймах от нее. Гнев вскипел в ней; ее правая рука мгновенно потянулась к потайному карману платья, и она вытащила волшебную палочку, в то время как другая сжалась в кулак, желая нанести удар. Но она заставила себя остановиться и вместо этого дать ему словесный отпор. ― Я могу целовать кого хочу! Я не принадлежу тебе, Малфой! Я не твоя собственность! У нас даже нет никаких отношений! Его пристальный взгляд скользнул по ее лицу, по декольте; его глаза казались такими остекленевшими от гнева, что она не была уверена, что он вообще воспринимает ее слова. Наконец он встретился с ее глазами, и его взгляд снова стал сосредоточенным. ― На что это было похоже? ― спросил он низким и угрожающим голосом. Она уловила запах виски в его дыхании и заметила, что, несмотря на жесткость осанки, он слегка покачивается. Она подумала, не был ли он так же пьян, как и она. ― Каково это было ― целоваться со своим гребаным пуффендуйцем? ― Я... ― Ее голос дрогнул, разум снова помутился, но не от выпивки ― от его близости, от того, что она снова оказалась так близко к его губам. Несмотря на то, что они плевались в нее ненавистью, она помнила, на что они способны, как они могут привести в чувство ее разум и тело. Она отвернулась от него, избегая смотреть ему в глаза, надеясь, что это поможет подавить противоречивые эмоции, которые она испытывала. ― Это был не риторический вопрос, ― процедил Малфой. ― Я... я не могу думать, когда ты так близко, ― только и смогла сказать она, но, как только слова слетели с ее губ, она поняла, что сказала слишком много. Это было признание, признание того, что он может заставить ее чувствовать. Однако это его нисколько не успокоило. Он продолжил с не меньшей злостью: ― Тогда, черт возьми, попробуй, потому что я не сдвинусь с места. Что ты чувствовала, целуя его? ― Это было похоже на... ничего. Я ничего не чувствовала. ― Она посмотрела ему в глаза, вызывающе и безапелляционно. Потому что это была правда. Его плечи слегка опустились, поза утратила напряженность, как будто ее слова принесли ему какое-то облегчение. Он наклонился к ней, и его губы оказались совсем близко к ее рту. ― И когда я делаю это... ― он нежно, медленно, почти ласково поцеловал ее, ― на что это похоже, Грейнджер? ― Я... это заставляет меня забыться. ― Ей удалось собрать слова в своем рассеянном сознании, когда он опустил голову, склонившись к ее шее. ― Заставляет тебя забыться о чем? Его вопрос ― навязчивая настойчивость, а также его настойчивая ругань ― зажгли в ней опасную искру. Гнев разгорелся в ней как дьявольское пламя. ― Ты действительно хочешь, чтобы я ответила на этот вопрос? ― Ее голос был жестким, заставив Малфоя вскинуть голову и посмотреть на нее. ― Да, ― твердо ответил он, хотя в его тоне слышалась неуверенность. Их взгляды встретились, и она заговорила, ее голос был ровным и уверенным. ― Забыться о боли. О том, что мои родители не знают о моем существовании, потому что я стерла их память обо мне. Забыться о голоде и холоде ― о месяцах, проведенных в полях и лесах. ― Ее голос повышался от гнева, но это была жесткая, холодная ярость. ― Забыться о непрекращающемся страхе, когда приходилось постоянно оборачиваться, чтобы нас не подкараулили. Забыться, как моей соседке по комнате, с которой мы прожили шесть лет, перегрыз горло Фенрир, мать его, Грейбек! Она заметила, как быстро изменилось выражение лица Малфоя: от тревоги, удивления до настороженности. Его руки ослабли, и он отступил от нее на шаг, словно ужаленный. Но ей было все равно. Ярость разливалась по всему ее телу. Он открыл рот, чтобы заговорить, но она остановила его, взмахнув палочкой в воздухе в невербальном «Силенсио». Она хотела сказать больше ― ей нужно было, чтобы он знал. И ей было приятно озвучить все это ― как будто она очищала свое тело от ядовитой, злокачественной опухоли. ― Я забываю, как один из лучших моих учителей погиб на полу Большого зала. И еще одного, убитого змеей, которая откусила ему гребаное лицо. Я забываю, как брата моего лучшего друга раздавило насмерть обвалившейся каменной кладкой. Он начал пятиться от нее, но она медленно шагнула к нему, продолжая свой монолог твердым и горьким голосом. ― И самое главное, я забываю, как лежала на полу в твоем гребаном доме, пока твоя тетя вырезала проклятую рану на моей руке, потому что ей надоело использовать на мне Круцио! ― Она смутно осознавала, что это были первые слова, которые она смогла кому-то сказать о том дне ― о том, что с ней произошло. Затем в ней взыграл смех, жесткий и истеричный. ― Что на самом деле весьма иронично, не находишь? Ты заставляешь меня забыть об этом. По-моему, это просто хреново, не так ли? Она резко взмахнула рукой, отменяя действие заклинания молчания. ― Отвечай! Это был не риторический вопрос! ― Ее последние слова прозвучали насмешливо и пронзительно, когда она повторила его вопрос. Он перестал двигаться, и ей тоже пришлось остановиться в нескольких дюймах от него. Несмотря на то, что она доставала ему всего лишь до подбородка, она почему-то чувствовала себя выше. Он ссутулился, его взгляд был направлен куда-то к ее ногам; он выглядел побежденным, как будто она выбила из него всю силу воли. Возможно, так оно и было. ― Да. Это... это... это... это хреново. ― Его голос был едва слышен, и он продолжал смотреть на землю, пока говорил. В ней поднялось новое чувство: сила. Она поняла, что ее слова придали ей силы. ― Вот о чем я забываюсь, Малфой. А как насчет тебя? Насколько тяжело тебе было спать на свежевыстиранных простынях и есть обед из трех блюд в этом чертовом замке? ― Несмотря на то, что гнев все еще бурлил в ее жилах, она понимала, что поступает несправедливо. Она знала, что страдания бывают разными, и последний год в Хогвартсе не был праздником. Ни для кого. Но все равно было приятно, что эти слова повисли в воздухе между ней и Малфоем ― это было очищением. ― Ты даже не сопротивлялся, только попытался убить меня и моих друзей в том гребаном пожаре. ― В ее голове раздался приглушенный голос, который говорил, что это тоже несправедливо, потому что она знала, что один из его друзей погиб в том пожаре. Но ее гнев заглушил этот голос. ― Так как, черт возьми, ты смеешь указывать мне, с кем я могу целоваться, а с кем нет, Драко Малфой?! Она сделала паузу, давая ему шанс ответить, но он продолжал смотреть на гравий между их ногами. Она вдруг почувствовала себя очень, очень уставшей. Гнев начал рассеиваться, и усталость нахлынула на нее волной. ― Знаешь, ― сказала она тише, более задумчиво. Слезы, о которых она и не подозревала, ― горячие слезы ярости, ― медленно стекали по ее щекам, и она нетерпеливо смахнула их. ― Иногда я задаюсь вопросом, остались ли там пятна моей крови. На полу твоей гостиной. ― Ее голос снова стал горьким и едким. ― Интересно, можешь ли ты разглядеть их, пока пьешь свой чертов послеобеденный чай? И с этими словами она развернулась, так что платье взметнулось вокруг ее лодыжек, и бросилась прочь от него, обратно к замку. Шагая по усыпанной гравием дорожке, она задела кого-то, кто, очевидно, был свидетелем если не всего, то части их обмена мнениями, и их обычно спокойный вид был омрачен озабоченным выражением лица. Она едва взглянула на Тео Нотта, проскочив мимо него, и поспешила к освещенному входу в холл.