Искупление

  Мы можем забыть о том, что я наговорил, когда был пьян? / Я не собирался называть тебя так… / ...Для меня это неудивительно, что я злейший враг самому себе / Потому что время от времени я выбиваю из себя дух

— My Own Worst Enemy, Lit. 

_______________

Гермиона могла вынести пронзительную боль, отдающуюся в висках. Конечно, ей приходилось страдать и от худшего. Но именно постоянная тошнота была нестерпимой; неустанные спазмы в желудке, заставлявшее все мышцы напрягаться, словно тело готовилось в любой момент содрогнуться в приступе сильной рвоты. Она могла с уверенностью сказать, что это было худшее похмелье в ее жизни. Она помнила, как Пэнси дала ей отрезвляющее зелье после того, как они прогулялись до подножия Гриффиндорской башни накануне вечером, так что ее разум был совершенно ясен, когда она ложилась спать. Но от похмелья зелье явно не помогло. Гермиона несколько минут пролежала на одном месте, глядя на занавески своей кровати и размышляя, стоит ли ей двигаться. Она понимала, что ей нужно в ванную — чтобы избавиться от привкуса чего-то гниющего во рту и потому, что чувствовала, что ее может вырвать в любой момент. Но она не знала, удастся ли ей дойти — мысль о том, чтобы пошевелиться, казалась ей невыносимой, и она боялась, что даже малейшее изменение положения может вызвать сокращение мышц желудка и тошноту. Наконец она осторожно потянулась за своей палочкой, не обращая внимания на то, что ее голова запротестовала при этом движении, и раздвинула полог кровати. Она вздрогнула, когда утренний свет залил ее глаза. Который час? Она огляделась по сторонам и заметила, что в общежитии никого нет, кроме Парвати, которая тихо копошилась в комнате. Гермионе показалось оскорбительным, что кто-то может двигаться так легко и при этом ее тело не протестует так сильно, как у нее. И тут она вспомнила. Воспоминания нахлынули на нее как ментальная атака: отблески костра, черная гладь озера, холодный песок под ногами... потрясенное и обиженное лицо Парвати. Шлюха Пожирателя смерти. О Боже. Ужасная смесь стыда и вины нахлынула на Гермиону. И это было еще не все, не так ли? Она порылась в памяти, но воспоминания о прошедшей ночи были обрывочны и фрагментарны... Когда ты успела превратиться в такую стерву? Желудок Гермионы зловеще сжался, и она почувствовала желчь в горле. И в Драко Малфое тоже было что-то такое — она внутренне содрогнулась при воспоминании о поцелуе — или чем бы это ни было — и она тоже что-то ему сказала... но сейчас она не могла об этом думать. Она наблюдала за Парвати, которая, казалось, не заметила, что она проснулась. Ее соседка достала из шкафа старую футболку и смотрела на нее с каким-то отрешенным выражением в глазах. Гермиона понимала, что ей нужно извиниться — нужно объясниться, — но она боялась, что ее вырвет, если она попытается заговорить, и ей было трудно подобрать нужные слова. Тем не менее она заставила себя сесть и выдавила из себя слова. — Пар, — начала она. Парвати подняла глаза от футболки и моргнула, словно пытаясь прояснить свои мысли. Когда ее взгляд остановился на Гермионе, выражение ее лица стало холодным, и она беззвучно подняла брови, не впечатленная, но ожидающая. Выражение ее лица заставило Гермиону внутренне сжаться и отшатнуться, и все стало еще сложнее, но она продолжала выдавливать из себя слова. — Прости меня за то, что я сказала прошлой ночью. Я была так пьяна и... и я не имела этого в виду. — Это прозвучало слабо и банально, и Гермиона знала, что этого недостаточно. Парвати окинула ее бесстрастным оценивающим взглядом. — Просто... это и так достаточно тяжело, — начала Парвати, ее голос стал жестким. — Справляться со всем, что произошло в прошлом году. С решениями, которые мне пришлось принять. Блейз Забини помог нам тогда. — Парвати пожала плечами — это был вызывающий жест — и медленно пошла к своей кровати, которая стояла рядом с кроватью Гермионы. — И я помогла ему помочь нам. Я ни о чем не жалею. Я знаю, что не все понимают, почему я сделала то, что сделала, не полностью — даже Симус и Невилл: я видела, как они смотрят на меня иногда. Единственный человек, который мог бы понять, полностью и без осуждения, — который понял бы — она мертва. — По мере того как Парвати говорила, ее голос становился все более горьким, а глаза блестели от непролитых слез. Она бросила футболку, которую держала в руках, на кровать. — Я постоянно нахожу ее вещи... Полагаю, домашние эльфы не собираются убирать одежду, — с отчаянием закончила Парвати и, повернувшись, пошла к двери. Но прежде чем выйти из комнаты, она обернулась к Гермионе. Ее тон был жалобным. — Знаешь, я думала, что ты, как никто другой, относишься к словам с большей осторожностью, — взгляд Парвати метнулся к левой руке Гермионы. — Ты знаешь, как глубоко они могут ранить. — И с этими словами она повернулась и вышла из спальни. Взгляд Гермионы скользнул по брошенной футболке; с того места, где она сидела, она смогла прочитать имя на бирке: Л. Браун. Ее желудок внезапно взбунтовался в знак протеста. Она откинула одеяло, бросилась в ванную, склонилась над унитазом, и ее сильно вырвало. Как только ее желудок изверг все содержимое, Гермиона прислонилась спиной к стене, переводя дыхание, а в голове пронеслись обрывочные воспоминания о прошедшей ночи. Вторая волна стыда и унижения захлестнула ее, наслаиваясь на каждое воспоминание: как она напилась; должно быть, она выглядела как сумасшедшая, ругаясь так с Парвати, а потом с Малфоем... Она больше не могла этого выносить — ей нужно было, чтобы все это прекратилось. Она закатала левый рукав пижамы и, увидев свои порезы, вспомнила кое-что еще — как Малфой схватил ее за руку и как это было больно. На ранах виднелись свежие струпья, тонкие и отделившиеся, с пунцовыми подтеками по краям. По привычке Гермиона принялась расковыривать буквы. Запекшаяся кровь отходила легко и приятно. Боль, которую она почувствовала, когда порезы снова открылись, — острая и локализованная, — и свежая кровь, поражающая своей яркостью, были приятным отвлечением от воспоминаний о прошлой ночи.

_______________

К обеду Гермиона почти оправилась от похмелья. Джинни принесла ей завтрак из Большого зала — сухие тосты и пышки, завернутые в салфетку, — и слишком долго стояла над ее кроватью, озабоченно глядя на нее. Она напомнила Гермионе Молли тем, что суетилась над ней, говоря, что, возможно, Гермионе нужен свежий воздух и им стоит прогуляться. Но Гермиона настаивала, что с ней все в порядке, что ей просто нужно еще немного отдохнуть, и в конце концов Джинни ушла, бормоча что-то о поисках Гарри и подготовке к тренировке по квиддичу. Через какое-то время Гермиона смогла проглотить большую часть остатков завтрака, который принесла ей Джинни. Через час или около того она почувствовала, что может двигаться без рвотных позывов, а боль в висках уменьшилась до тупой. Она успела принять душ, а затем отправилась за пределы замка, чтобы подышать свежим воздухом, как рекомендовала Джинни. Она побрела в главный двор, не зная, куда направиться... Джинни и Гарри должны были быть на тренировке по квиддичу... может быть, она могла бы пойти к Хагриду... Гермиона замедлила шаг, когда заметила группу людей, сидящих на низкой стене, опоясывающей внутренний двор: Забини, Нотт, Малфой, Пэнси и Дафна Гринграсс. И, как ни странно, Падма, чья рука небрежно поглаживала колено Дафны, и Парвати, которая сидела между своей близняшкой и Забини. И снова ее желудок опасно сжался. Группа, болтавшая и смеявшаяся между собой, замолчала, увидев Гермиону. Она была уверена, что если бы присмотрелась внимательнее, то увидела бы в их глазах осуждение. Она вдруг почувствовала себя уязвимой и очень одинокой, стоя вот так посреди двора, когда группа ее однокурсников молча и враждебно смотрела на нее. Она не чувствовала себя так со своего первого года в Хогвартсе: лишней, одинокой, "непопулярной". Но, тем не менее, она была не единственной, кто был неправ. Она все еще помнила, как Малфой запустил руку в ее волосы и прижался губами к ее губам, помнила слова, которые он выплюнул ей на ухо. Она решила, что не будет сообщать о случившемся — это вызовет гораздо больше проблем, чем того стоило бы, — и после всего, что она пережила, ей просто казалось, что думать об этом сейчас слишком тяжело. В этот момент Гермиона увидела, как Малфой поднялся на ноги и направился к ней. Она подумала о том, чтобы повернуться и поспешить прочь, но, как это уже стало привычным, когда Малфой был рядом, ее тело, казалось, хотело сделать прямо противоположное ее разуму. Так она и стояла, пока Малфой не остановился в нескольких футах от нее. Его глаза были красными, и Гермиона подумала, не было ли его похмелье таким же тяжелым, как у нее. Он настороженно посмотрел на нее, неловко потирая затылок. — Я... э-э... я просто хотел сказать, что... насчет прошлой ночи... ну... — Гермиона! — Пэнси Паркинсон не то шла, не то бежала к ним трусцой. — Гермиона! — весело повторила она, дойдя до них. — Привет! Как твоя голова? — Болит. Голова болит, — уныло ответила Гермиона. Она подумала, не собираются ли они оба пересказать ей все вчерашние действия и рассказать, какой она ужасный человек. Она заставила себя пошевелиться, повернулась и решительно зашагала прочь. — Я не удивлена! — воскликнула Пэнси, идя рядом с ней, к большому разочарованию Гермионы. Она заметила, что Малфой не последовал за ними. — Ты была такой забавной вчера вечером — что ты только не говорила! Гермиона съежилась от пронзительности голоса Пэнси. — Не думаю, что многие смеялись. — Она невольно оглянулась на стену внутреннего двора и заметила, что Малфой снова присоединился к толпе. Пэнси проследила за ее взглядом. — О, не беспокойся о них, — пренебрежительно сказала Пэнси, когда две девушки вышли из двора на травянистый склон. — Они это переживут. Уже создают свой собственный маленький Факультет. Грифферинцы, как я их называю. — Падма из Когтеврана, — бесстрастно поправила Гермиона. — О, да... Полагаю, тогда это не совсем подходит. Но, честно говоря, не стоит корить себя за то, что произошло прошлой ночью. Иногда людям нужно слышать правду. — Я назвал Парвати шлюхой. — Ну, технически... так оно и было. Она оказывала сексуальные услуги в обмен на товар — на информацию, а не на деньги, но все же. — Это извращенная логика. Я слышала, что ей искренне нравился — или нравится — Забини. — Но, тем не менее, это логика. Воцарилось молчание, и Гермиона понадеялась, что, может быть, у Пэнси закончились темы для разговора и она уйдет. С какой стати она вообще ее преследовала? Пэнси никогда не скрывала своего презрения к Гермионе и ее друзьям, и было совершенно очевидно, что это чувство взаимно. Но все же... она помогла ей прошлой ночью, вмешавшись у костра и проводив Гермиону обратно в замок. — Спасибо тебе, — неожиданно для себя произнесла Гермиона. — За прошлую ночь. — О, не беспокойся, — пренебрежительно ответила Пэнси. — С кем не бывало — слишком сильно напивались и говорили вещи, о которых потом жалели. Даже если в этих словах есть доля правды. А вот насчет Драко ты ошибалась, — прокомментировала Пэнси. — В чем? — Его член, — уточнила Пэнси. — То, что он маленький и потенциально не работает. Поверь мне, это не так, и он работает. У Гермионы все сжалось внутри. — О, я не хочу знать! — запротестовала она, что, похоже, позабавило Пэнси, потому что девушка разразилась веселым смехом. — Что вообще происходит между вами? — спросила Гермиона, смутно припоминая, что у Малфоя и Пэнси была какая-то история. Она не была уверена, почему спрашивает; не была уверена, почему это ее волнует. — О, между нами больше ничего не происходит. Все кончено. Слишком многое изменилось... война... — голос Пэнси затих, и Гермиона была уверена, что уловила в ее тоне глубокую печаль. — Да, многое изменилось, — тихо согласилась Гермиона. — Хотя в каком-то смысле я чувствую себя как на первом курсе, начинаю все заново. — Она не знала, зачем говорит Пэнси такие вещи, и часть ее разума предупреждала, что ей следует остановиться. Но слова сами срывались с языка. — Как будто я снова странная. — Ты серьезно? — недоверчиво произнесла Пэнси. — Ты думаешь, что ты самая странная? Гермиона Грейнджер, самая яркая ведьма своего возраста, лучшая подруга мальчика-который-выжил, героиня войны, бла-бла-бла?! — Хм... В этом-то и заключается часть проблемы... — тихо сказала Гермиона. — Иногда мне кажется, что я могу задохнуться под тяжестью чужих ожиданий. Пэнси остановилась, и Гермионе показалось, что у нее не было другого выбора, кроме как остановиться рядом с ней. Пэнси оценивающе посмотрела на Гермиону, отчего у той внутри все сжалось от этого пристального взгляда. — Может быть, тебе нужно делать то, что хочешь ты, а не то, что, по твоему мнению, хотят другие люди. Делай то, что доставляет тебе удовольствие. — Пэнси заговорщически улыбнулась. — Уверена, тебе это сойдет с рук... ведь ты уже упомянутая Горячая Принцесса Гриффиндора. Гермиона поежилась. — Вряд ли. Пэнси нахмурилась, ее глаза сузились, как будто она пыталась что-то понять. — Чертов Мерлин, Гермиона, ты понятия не имеешь о своих достоинствах, не так ли? — Она задумчиво наклонила голову и продолжила: — Но, конечно, ты не представляешь... в этом и есть часть твоей привлекательности, — затем ее тон снова изменился, стал твердым и решительным. — Ты очень привлекательна, Гермиона. У тебя потрясающая структура кости. У тебя такие красивые полные губы. Твои волосы — настоящая трагедия, но мы можем кое-что с этим сделать... Гермиона внутренне содрогнулась, когда Пэнси продолжила. Она никогда не слышала, чтобы кто-то описывал ее подобным образом; даже родители никогда не хвалили ее внешность — Грейнджеры просто не считали внешность важной. — И ты умная. Проницательная. — Пэнси не прекращала неловкий шквал комплиментов. — Держу пари, ты можешь мгновенно раскусить человека. Ты красноречива — ты победишь в любом словесном поединке, и я уверена, что ты обладаешь огромной силой убеждения. Гермиона Грейнджер, при должном умении ты могла бы управлять этой школой. В твоем распоряжении так много инструментов. Но инструменты ценны только тогда, когда мы знаем, как ими пользоваться. — Губы Пэнси скривились в лукавой улыбке. — Хочешь, я научу тебя?

_______________

В тот вечер Гермиона сидела, свернувшись калачиком, у окна в гриффиндорской гостиной, раскрыв на коленях книгу по древним рунам. Это место стало ее новым любимым местом, превзойдя кресло у камина: в эти дни она предпочитала находиться на периферии и наблюдать за происходящим. Гарри, сидевший на диване у камина, вырвал из рук Джинни маленькую фиолетовую книжку и вскочил на ноги, воскликнув: — Ни хрена себе! Джинни тоже резко встала, яростно нахмурившись. — Гарри, не реагируй так остро! Гарри смотрел на книгу, растерянно хмурясь и перелистывая страницы. — Я ничего не вижу — страницы пустые. Ты уверена, что там именно это написано? — Ты не сможешь это увидеть, потому что книга личная, Гарри. Алетея объяснила, что это будет невидимо ни для кого, кроме меня — так же будет и с твоей! Гермиона отложила свою книгу и села прямо, ее заинтересовал повышенный голос друзей, а также упоминание имени Алетеи. Книга в руках Джинни показалась ей знакомой: размер, тисненая эмблема на лицевой стороне, оттенок фиолетового. Она была точно такой же, как и та, которую ей дали для «терапевтического подбора» и которая теперь лежала в ящике прикроватной тумбочки. У Гермионы что-то перевернулось внутри при осознании того, что Джинни — и Гарри, судя по всему, тоже — посещали сеансы разговорной терапии с Алетеей. Почему они ей не рассказали? — Но ты же сказала, что в ней сказано, что твоя терапевтическая пара — Блейз Забини? — голос Гарри был пронзительным и неверящим. Вздрогнув, Гермиона вспомнила, что именно в этот вечер Алетея будет выявлять терапевтическое совпадение людей; с тех пор как она обсуждала с ней этот проект, она не особо задумывалась о нем. — Да, Гарри. Именно так там и написано, — вызывающе уточнила Джинни, протягивая руку вперед и выхватывая книгу обратно. Когда они заговорили на повышенных тонах, все больше людей в гостиной повернулись к Джинни и Гарри. Сидевшие за учебным столом Симус, Дин, Парвати и Невилл отложили свои перья, прекратили болтовню и повернулись, чтобы понаблюдать за разворачивающейся драмой. — Ну, ты, очевидно, не можешь этого сделать. Ты же слышала слухи о Забини, Джинни, — сердито сказал Гарри. — Они — в частности магия — не стали бы сводить нас вместе, если бы это было опасно, — с досадой ответила Джинни. — Ну... ну, может быть, оно неисправно. — Я... я думаю, Гарри, возможно, прав, — присоединился к обсуждению другой голос, более тихий и не такой сварливый. Гермиона повернулась и увидела Невилла, который хмурился, глядя в свою собственную книгу, которую он открыл на столе. — А в моей написано «Пэнси Паркинсон»? Симус издал фыркающий звук, когда Невилл объявил о своей судьбе, а Дин улыбнулся с каким-то сочувственным весельем. — О, я вполне довольна своей судьбой, — с небольшой улыбкой сказала Парвати, раскрывая перед собой фиолетовую книгу. — У меня пара с Ханной. — Ты тоже этим занимаешься? — не удержалась Гермиона и, заметив вопросительный взгляд Невилла, уточнила: — Ходишь на терапию? Это почему-то казалось предательством, что они посещали сеансы терапии и не сказали ей об этом; что ей оставалось только чувствовать себя так, словно она была единственной, кто был в некотором роде сломлен... Но это было довольно лицемерно с ее стороны, потому что она тоже никому не говорила о том, что ходит на терапию. Невилл пожал плечами. — Не думаю, что это плохая идея... не после всего, что случилось. А может быть, судя по комментарию Невилла, это просто не казалось им таким уж большим делом. — Если тебе от этого легче, Гермиона, я не прохожу никакой терапии, — проворчал Симус. — И Дин тоже. Дин искоса посмотрел на Симуса. — Э-э, да, приятель. Но я хотел обратиться к маггловскому психотерапевту, так что МакГонагалл разрешила мне выезжать из Хогвартса на приемы каждую неделю. — Но ведь маггловский психотерапевт не считается, правда? Гермиона отвлеклась от разговора Симуса и Дина, когда Гарри повысил голос. — Джинни, — его взгляд был прикован к девушке, стоявшей в метре от него, и свет от камина заставлял ее волосы светиться кроваво-оранжевым цветом, — ты должна сказать «нет» — пожалуйста. Ты же понимаешь, что это может быть опасно для тебя? Слухи? Слизерин? Бывший Пожиратель смерти? — Не будь смешным, Гарри, — огрызнулась Джинни, уперев руки в бедра, возмущенно и вызывающе. — И не смей диктовать мне, с кем я могу проводить время, а с кем нет! Кстати, кто тебе достался? Гарри пошарил в кармане, достал еще одну фиолетовую книгу и раскрыл обложку. Его рот скривился в неприятной, растерянной усмешке. — Дафна Гринграсс, — озадаченно произнес он. Джинни удивленно подняла брови, но затем выражение ее лица снова стало свирепым. — Точно. И что бы ты почувствовал, если бы я стала вести себя странно и по–собственнически из-за того, что ты проводишь с ней эту... эту терапию? — Ну, я думаю, это было бы глупо. Потому что слухи о ней совсем не похожи на слухи о Блейзе Забини. Я действительно не в ее вкусе. Я мужчина и все такое. Джинни презрительно хмыкнула. — Да, это было бы глупо. Но не потому, что она лесбиянка. А потому, что я бы доверяла тебе, Гарри. Даже если бы это снова была Ромильда-гребаная-Вэйн! — Гермиона. — Гарри повернулся к ней. — Что ты думаешь? — Она думает, что ты смешон — не так ли, Гермиона? — Джинни обратила свой свирепый взгляд на кресло у окна, где сидела Гермиона. Она знала, что ее друзья ждут от нее поддержки их обоих, что было невозможным, когда они отстаивали такие противоположные взгляды. — Ну, я имею в виду, учитывая репутацию Забини, я понимаю, что Гарри имеет в виду... — Видишь! — голос Гарри был триумфальным. Джинни обвиняюще посмотрела на нее. Гермиона заерзала — почему ее постоянно разрывают в разные стороны? — Но! НО! Если Забини попытается что-то сделать или применить силу — что маловероятно, потому что все равно ничего из этого не было доказано, — Джинни сможет защитить себя, Гарри. Она такой же хороший боец, как и ты. Седьмой ребенок седьмого ребенка и все такое... Теперь настала очередь Гарри смотреть на нее так, словно она его предала. Ей хотелось, чтобы сиденье у окна распахнулось и поглотило ее, понимая, что разочаровала их обоих. В памяти всплыли слова Пэнси, сказанные ранее: может быть, нужно делать то, что хочешь ты, а не то, что, как ты думаешь, хотят другие люди. Делать то, что доставляет тебе удовольствие. Эти чувства казались невероятно привлекательными. Гарри снова повернулся к Джинни. — Мне просто не нравится идея, что он будет... так много находиться рядом с тобой, — угрюмо сказал он. — Что, по-твоему, может произойти? Он даже не может пользоваться своей палочкой — неужели ты думаешь, что я ему под силу? — Лицо Джинни приобрело особый оттенок красного, который все гриффиндорцы признали ее фирменным предупреждающим знаком. — Если только... если только дело не в репутации Забини, а во мне? Конечно... конечно, ты мне доверяешь? Ведь именно этого здесь не хватает? После всего, Гарри!? Я люблю тебя — я, черт возьми, люблю тебя с одиннадцати лет! Разве этого не достаточно? — И с этими словами Джинни развернулась на пятках и выскочила из Гостиной. Плечи Гарри заметно поникли, когда он смотрел вслед удаляющейся Джинни. На его лице появилось отчетливое выражение сожаления, которое, как поняла Гермиона, появлялось, когда он понимал, что облажался по полной программе. Гермиона услышала, как он выругался под нос, прежде чем поспешить за ней. — Наслаждайтесь своим примирительным трахом! — воскликнул Симус, заставив Дина разразиться хохотом, а Невилла — хихикнуть в свою книгу. Гермиона ненавидела, когда Гарри и Джинни ссорились, но это была не единственная причина, по которой у нее неприятно скручивало живот. Она была уверена, что Джинни сможет постоять за себя с Забини; она не беспокоилась о них, просто в этом поединке не было смысла. Что могло понадобиться Джинни от Забини? Что, черт возьми, он мог предложить такого, что помогло бы ей "исцелиться"? То же самое можно сказать и о Пэнси Паркинсон и Невилле. Но ее беспокойство, как и все остальное, было поверхностным, как легкая рябь на поверхности озера, когда вода под ним неподвижна. Оцепенение, которое она ощущала, позволяло ей легко отмахиваться от беспокойства. Однако ее любопытство разгоралось, как самый упрямый уголек, и она не могла не задаться вопросом, с кем же она оказалась в паре. Отложив рунную книгу в сторону, она поднялась по лестнице в комнату и достала из ящика прикроватной тумбочки свою собственную Связующую книгу, которая уже была погребена под стопкой пергамента. Открыв обложку и прочитав имя, нацарапанное на первой странице, она не могла отделаться от мысли, что Гарри и Невилл, возможно, были правы и что система — чары или зелье, или и то, и другое — были неисправны. Ведь там, наклонными серебряными буквами, она прочла имя человека, с которым ее объединили:

Драко Малфой.