Искупление

Дай скорби слова. Скорбь, которая не выражается словами, сковывает сердце и заставляет его разбиться

— William Shakespeare, Macbeth.  

_______________

 Когда день долог / А ночь / Ночь одинока для тебя / Когда ты уверен, что уже достаточно натерпелся от этой жизни / Что ж, не сдавайся / Держи себя в руках / Ведь все плачут / И всем иногда бывает больно 

— Everybody Hurts, REM

_______________

Гермиона сидела на жестком деревянном стуле перед дверью в кабинет целителя. Она пришла туда неоправданно рано — за пятнадцать минут до назначенного времени. Она плотно закинула ногу на ногу, ее левая ступня подпрыгивала вверх-вниз короткими, судорожными движениями, а правая рука рассеянно теребила повязку, обмотанную вокруг левого предплечья. Она уставилась в лежащую перед ней книгу, в десятый раз пытаясь перевести одну и ту же фразу из древних рун, но никак не могла сосредоточиться. Перед глазами плясали абстрактные и чуждые очертания. За последние несколько дней она несколько раз подумывала о том, чтобы не идти на сеанс, но потом представляла себе разочарованное лицо МакГонагалл, если она этого не сделает. Она также знала, что ее нерешительность была порождена какой-то трусостью, которую Гермиона не могла в себе терпеть, и поэтому она упрямо, неохотно, но безропотно направилась в комнату целительницы. Трусость... которая подразумевала, что есть чего бояться, приходя сюда, что было просто нелепо... Звук приглушенных, но повышенных голосов, доносившихся из комнаты целителя, вывел Гермиону из задумчивости. Точнее, один голос — взволнованный или отчаянный, Гермиона не могла определить. Возможно, и то, и другое. Он перемежался с более низким и ровным. Через несколько мгновений громкий голос постепенно затих, превратившись в обычное бормотание, а затем наступила тишина, после чего дверь в комнату распахнулась. Скрип, раздавшийся в тихом коридоре, заставил сердце Гермионы заколотиться, а голову — метнуться к человеку, вышедшему из двери. — Увидимся в это же время на следующей неделе, Тео, — раздался изнутри теплый, приятный голос. Теодор Нотт, стоявший сейчас в коридоре на виду у Гермионы, кивнул в ответ, после чего дверь снова закрылась. Гермиона знала, что не должна смотреть на него, но глаза Нотта были красными и налитыми кровью, а щеки — опухшими. Он явно плакал. Гермиона была ошеломлена: она всегда видела Нотта только холодным и спокойным. Она и подумать не могла, что у него хватит эмоций разрыдаться так, что это будет отражено у него на лице; что он настолько потеряет самообладание, что станет повышать голос на школьного целителя. Нотт сначала не заметил ее: он остановился, чтобы протереть глаза. Затем он глубоко вздохнул, расправил плечи и повернулся, чтобы идти по коридору в том направлении, где сидела Гермиона. Их взгляды встретились, и, когда Нотт увидел ее, его глаза блеснули, а губы дрогнули. Гермиона поняла, что он осмысливал тот факт, что она стала свидетелем той стороны его личности, которую он старался скрывать. По какой-то причине она почувствовала себя виноватой — за то, что увидела его таким незащищенным, таким уязвимым и ранимым. Гермиона приготовилась к самозащите Нотта — к усмешке или осуждающему комментарию, который неизбежно должен был прозвучать в ее адрес. Но выражение его лица лишь превратилось в нечитаемую маску, после чего он кивнул ей подбородком в знак признательности и прошествовал мимо нее по коридору. Спустя еще несколько мучительно медленных минут, в течение которых Гермиона снова пыталась сосредоточиться на рунах в своей книге, но вместо этого видела в своем сознании только красное и заплаканное лицо Нотта, дверь снова открылась, и оттуда выглянула женщина. — Гермиона? — мягко спросила она. — Не хочешь войти? Гермиона прошла за женщиной в комнату, и они сели по обе стороны низкого кофейного столика. Пока целительница представлялась и объясняла что-то про конфиденциальность и «цель первого сеанса», Гермиона смотрела на ковер у своих ног. Он был очень выцветшим... и, возможно, выглядел персидским... а может быть, ручной работы... Она гадала, был ли это выбор целителя или это было решено за нее... — ...Гермиона? Гермиона подняла голову и посмотрела на целительницу — Алетея, так, кажется, ее звали? — которая только что задала ей вопрос. Вопрос, который Гермиона не расслышала. — Прошу прощения? — Я спросила, есть ли у тебя вопросы по поводу того, что я только что объяснила? — О... э... нет... нет, у меня нет. Алетея добродушно улыбнулась и кивнула. — Хорошо... может быть, стоит начать с того, что бы ты хотела узнать о нашей сегодняшней встрече или любых других наших совместных занятиях? — О, я... я не думаю, что мне понадобятся дополнительные сеансы. Я в порядке, как видите. Глаза Алетеи сверкнули. У нее действительно были очень добрые глаза. — Ты не испытывала никаких эмоциональных трудностей или огорчений? Сейчас многие испытывают подобные чувства, что вполне объяснимо, учитывая то, через что прошел волшебный мир за последний год. — О. Я в порядке, честно. Я не чувствую себя расстроенной... я ничего не чувствую. Гермиона не была уверена, что хотела сказать именно это. Алетея поджала губы — едва заметно, но безошибочно. Она что-то нацарапала на пергаменте, лежащем у нее на коленях. — Это нормально — «ничего не чувствовать»? — мягко спросила Алетея. Правая рука Гермионы автоматически дернулась от сильного желания переместиться к левому предплечью и потереть рубашку, прямо над повязкой. Чтобы отвлечься, она сжала правую руку в кулак, и ногти больно впились в ладонь. — Нет, но, я имею в виду, я чувствовала себя хорошо, за исключением того случая с Фредди Флинтом. Алетея медленно кивнула. — Фредди Флинтом? Гермиона попыталась сглотнуть. Почему у нее так пересохло во рту? — Э-э-э... Я уверена, профессор МакГонагалл поговорила бы с вами об этом? Еще одна улыбка. — На самом деле, она не сказала ничего особенного, просто порекомендовала нам встретиться. — Хорошо... ну... — Гермионе удалось объяснить произошедшее с заклинаниями, которым она подвергла Фредди Флинта. — Поэтому... полагаю, я немного потеряла контроль, — в конце концов закончила она. — И это нормально для тебя, Гермиона? Обычно ты ничего особенного не чувствуешь, а потом вдруг немного теряешь контроль? В голосе Алетеи не было осуждения. Трудно было понять, как это прозвучало — просто нейтрально, предположила Гермиона. Гермиона пожала плечами. Она посмотрела на свои руки, переплетая пальцы между собой. — Ну... не совсем. Раньше я была... то есть обычно я довольно уравновешенная. Алетея задумчиво посмотрела на нее. — Интересно, могло бы это более подробно описать то, что произошло с Фредди Флинтом? Может быть, тебе нужна помощь, чтобы разобраться в этом? Гермиона снова подумала о том, что она до сих пор не может понять своего поведения во время стычки с Флинтом; о том, как она напугала себя тем, что потеряла контроль над своими действиями. — Да. Да, хорошо, — согласилась она. — Хорошо. — Алетея немного поерзала в кресле, как бы устраиваясь поудобнее. — Итак, ты сказала, что просто прогуливалась по двору, прежде чем наткнуться на Фредди и остальных. Как ты себя чувствовала в тот момент? — Как я себя чувствовала? — повторила Гермиона, и ей стало противно от того, как глупо это прозвучало. — Да. Какие ощущения охватили твое тело? Что происходило в твоем сознании? Что ты чувствовала? Расслабленность, взволнованность, счастье, испуг, обеспокоенность? — Ну... в тот момент я чувствовала себя нормально... как обычно, и думала об уроке маггловедения. Точнее, она думала о том, как выглядели расплавленные серебряные глаза Драко Малфоя, когда он объяснял мистеру Баттерсби, чему подвергся класс за год до этого. Ей было интересно, насколько сильно он верит во всю ту ложь, которой, по всей видимости, обучали класс, и ненавидит ли он ее и ей подобных с той же яростью, что и в прежние годы. Но все это казалось не слишком уместным, чтобы объяснять это Алетее. — Хм-м-м, а что произошло потом, когда ты услышала или увидела группу других студентов? — Эм... ну, я повернула за угол, и первое, что я увидела, был Фредди Флинт, который толкнул кого-то, а потом крикнул «не трогай меня, грязнокровка» или что-то в этом роде — я не помню, что именно, но он точно сказал «грязнокровка», а потом... а потом. — Гермиона сосредоточилась, потому что воспоминания об этом событии не казались полностью связными. — Тогда я потеряла контроль... как будто мое тело действовало без моего разума — я не помню, о чем именно думала, как будто у меня не было никаких мыслей — и, прежде чем я поняла это, я левитировала Фредди и закружила его в воздухе. — Гермиона сделала паузу, когда на нее накатила волна жгучего стыда. — И, кажется, я что-то кричала, но не могу вспомнить что... — Хм... и было трудно вспомнить, что происходило в твоем сознании... Можешь ли ты вспомнить, что происходило в твоем теле? Какие ощущения ты испытывала? Это казалось намного проще. — Я помню, что голова была горячей, как будто вся кровь прилила к ней, и сердце... сердце колотилось, а мышцы были так напряжены и взвинчены, как будто я собиралась с чем-то бороться... хотя сейчас я понимаю, что бороться было не с чем... мне никто не угрожал... — неубедительно закончила Гермиона. Алетея снова кивнула. — Ладно. Итак, Гермиона, мне показалось, слово «грязнокровка», произнесенное в язвительной манере, возможно, в сочетании с тем фактом, что ты видела, как человек, произнесший его, был физически агрессивен, могло вызвать определенную реакцию в твоем сознании и теле. Реакцию, которую ты не могла контролировать. — Но почему? Почему я не смогла это контролировать? Сейчас я могу слышать и произносить слово «грязнокровка» без подобной реакции. — Хотя при произнесении этого слова она почувствовала себя так, словно съела что-то горькое и гнилое. — Что ж, это хороший вопрос. Давай немного подумаем об этом. Давай немного поразмыслим над словом «грязнокровка», сосредоточимся на нем... о чем ты думаешь, когда слышишь это слово? Грязнокровка. — Ненависть, — предположила Гермиона. — Хм? Грязнокровка. — Страх. — Хм? Грязнокровка. Ты лжешь, грязнокровка, и я это знаю!.. Скажи мне правду или, клянусь, я проткну тебя этим ножом! Черный ужас охватил Гермиону, наполняя ее вены и леденя кровь... она погружалась в глубины мучительной боли: растрепанные темные волосы, жесткие деревянные половицы, кинжал, капающая кровь и осколки хрустальной люстры. Кто-то коснулся ее руки, и она вскрикнула. Она широко распахнула глаза, и взору предстали теплые тона комнаты Алетеи и озабоченное лицо женщины. — Гермиона? Гермиона, с тобой все в порядке, ты в кабинете целителя в Хогвартсе, и сейчас сентябрь 1998 года, — спокойно произнесла Алетея, ее слова были обдуманными и размеренными. Сердце Гермионы словно пыталось прорваться сквозь грудную клетку. Дыхание стало тяжелым. — Дыши вместе со мной, Гермиона, медленно и глубоко, и старайся, чтобы выдох был немного длиннее вдоха, — успокаивающе сказала Алетея. Гермиона заставила свой разум и тело успокоиться, но все вокруг словно ускорилось: мысли бешено метались, во рту было так сухо. Что с ней было не так? Почему это происходит? Она почувствовала, что ей становится плохо, и обхватила ткань юбки липкими руками, отчаянно пытаясь отвлечься и сосредоточиться на ощущении грубого хлопка, растягивающегося в кулаках. — Гермиона, здесь абсолютно нечего бояться. Твое тело просто поддалось панической реакции. Продолжай глубоко дышать, может быть, положи руки на живот и сосредоточься на том, как он поднимается и опускается... — Алетея продолжала спокойным, почти гипнотическим голосом, положив руку на живот, как бы демонстрируя это. Гермиона изо всех сил старалась делать то, что она советовала, и постепенно почувствовала, как замедляется сердцебиение и затихают мысли. Наконец-то она снова почувствовала контроль над своим телом, хотя руки уже слегка подрагивали, желудок все еще тошнотворно сворачивался, а голова начинала болеть. — Гермиона, не могла бы ты объяснить, что произошло, когда мы обсуждали слово «грязнокровка»? Что произошло, с твоей точки зрения? — спросила Алетея, когда стало ясно, что Гермиона пришла в себя. Гермиона сосредоточилась на выцветшей цветочной кайме ковра у ее ног. — Я не знаю... Я не могу... Я не могу... — Как она ни старалась сформулировать то, что только что произошло, Гермиона не могла найти слов. Когда перед ее мысленным взором вновь предстали полированные деревянные полы и блеск хрусталя, сердце заколотилось с ужасающей скоростью. Алетея слегка приподняла руку, как бы успокаивая ее. — Все хорошо, все в порядке, не волнуйся, если будет слишком трудно. Может быть, я объясню, что произошло с моей точки зрения? Как мне показалось, в течение одной-двух минут ты была очень неподвижна и сидела с открытыми глазами, глядя в пол. Хоть я и произнесла твое имя, ты как будто не слышала меня. Одну-две минуты? Гермиона понятия не имела, что она была... где бы она ни находилась так долго. — Я видела такое раньше — такое часто случается, когда люди испытывают то, что мы называем «диссоциативным состоянием». Ты слышала о подобном, Гермиона? — Да, да, я читала о диссоциации, но разве это не происходит, когда кто-то переживает психологическую травму? Алетея приподняла брови и слегка улыбнулась, как бы показывая, что вопрос Гермионы был показательным или в какой-то мере ироничным. Гермиона быстро поняла, что она имела в виду. Она издала пренебрежительный звук, который прозвучал как нечто среднее между смехом и хрипом. — Я... я не травмирована. Как я уже сказала, большую часть времени я в порядке, — запротестовала Гермиона, хотя не была уверена, убеждает ли она себя или Алетею. — Ты также сказала, что большую часть времени «ничего не чувствуешь». Эмоциональное оцепенение также может быть обычной реакцией на травму, Гермиона, — мягко сказала она, положив пергамент на стол и сложив руки на коленях. Она пристально посмотрела на Гермиону. — Я не знаю всего, что случилось с тобой за последний год, но я слышала кое-что из прессы и от остальных. И похоже, что ты прошла через очень тяжелые испытания. Гермиона вспомнила пронизывающий холод и пронзительный голод месяцев, проведенных в полях и лесах. Постоянное бегство. Бегство и страх быть пойманной, постоянные оглядывания по сторонам, отсутствие сна более чем на несколько часов... Она вспоминала головокружительные, тошнотворные ощущения, когда струи зеленого света пролетали мимо нее в дюймах от головы, а Майкл Корнер падал замертво в двух футах от нее... обугленное тело Ремуса Люпина... глаза ее матери, лишенные всякого узнавания... похитителей, аппарировавших к кованым воротам Малфой-мэнора. Но она не могла думать о Малфой-мэноре. Не об этом в частности. — Да, наверное, да. — Но ведь с таким опытом она должна была справиться, не так ли? Другие люди проходили через гораздо худшее. — Хотя для меня все было не так плохо, как для других. Например, для Гарри. Губы Алетеи сложились в еще одну добрую улыбку. — Ну. Это не соревнование, и я думаю, что это не совсем корректное сравнение. Наступила пауза, пока Гермиона размышляла обо всем, что она думала и чувствовала за последние несколько месяцев, и пыталась вспомнить, что она читала о психологических травмах. — Я-я полагаю, в начале лета у меня был приступ паники. Или приступ ужаса. — Ну, возможно, их было больше, чем один. — Но то, что случилось с Фредди, было совсем другим. — Приступы паники и ужаса — не единственные последствия травмы. Уверена, ты слышала о реакции "бей или беги"? После травмирующего события человек может стать, как мы называем, «сверхбдительным» по отношению к угрозе. Разум или тело могут воспринимать угрозу или что-то неприятное, даже если объективно такового нет. Если что-то вызывает реакцию угрозы, части нашего мозга, которые интерпретируют происходящее «рациональным» способом, отключаются, и эмоциональный мозг активируется сам по себе, что приводит к сильным чувствам без особых «раздумий». Обычно это чувство страха — состояние бегства — или гнева, борьбы. И это запускает множество физиологических реакций. Похоже, когда ты услышала оскорбительное слово «грязнокровка» и одновременно стала свидетелем агрессии со стороны кричавшего, твой разум — и тело — перешли в состояние борьбы. Гермиона молчала, пока объяснение Алетеи прокручивалось в голове, позволяя ему улечься и слиться с ее собственными воспоминаниями о том, что она говорила и делала в тот вечер с Фредди. — И, как я уже сказала, — продолжила Алетея. — Чувство оцепенения, которое ты описала, также может быть обычной реакцией на травму. Воспоминания о травме обрабатываются не так, как другие воспоминания. Они хранятся в основном в миндалине, эмоциональной части мозга. Оцепенение похоже на механизм выживания, потому что чувствовать — или не чувствовать — оцепенение гораздо проще, чем непредсказуемые, сильные эмоции, которые могут постоянно вызывать травматические воспоминания. Сказанное Алетеей вращалось в ее сознании, как будто она решала головоломку, в которой не хватало нескольких ключевых кусочков. — Еще одно следствие того, что травматические воспоминания хранятся исключительно в эмоциональной части мозга, заключается в том, что вербальная часть мозга — та, которая занимается мышлением, — не в состоянии осмыслить эти воспоминания. Травматические воспоминания невербальны. Часто люди не могут выразить их словами. Скорее, они воспринимаются как фрагментарные образы или чувства, которые не складываются в связное повествование. Понимаешь ли, нам нужна вербальная часть нашего разума, чтобы сформировать это повествование. И это то, что мы можем сделать в терапии — составить повествование, — когда это кажется достаточно безопасным, и помочь воспоминаниям о травме сохраниться как нормальным воспоминаниям. Гермиона понимала, что чувство оцепенения не совсем нормально для нее... но не то чтобы она сама этого хотела. Хотя, даже если бы она могла выбирать, возможно, оцепенение было бы лучшей альтернативой гневу и ужасу, которые она испытала, когда подбросила Фредди Флинта в воздух. — Итак, — Гермиона попыталась сглотнуть, но поняла, что во рту у нее пересохло, — как же мы будем вести повествование, чтобы я смогла пережить все это? Алетея улыбнулась. — Есть некоторые вещи, которые мы можем проработать. Это не произойдет в одночасье, но если это то, над чем ты хочешь поработать, я буду рада помочь тебе, Гермиона. Когда Гермиона всерьез задумалась о том, чтобы выйти из оцепенения, чтобы стеклянная стена исчезла, ей это не понравилось. Она и так чувствовала себя в безопасности. Хотя... она замечала, что туман в голове иногда мешал ей сосредоточиться на учебе... например, она не могла перевести те древние руны... и как она теряла себя, отключалась во время уроков. Но больше всего ее пугало то, как она потеряла контроль над собой с Фредди Флинтом. — Хорошо, — тихо согласилась она. Алетея улыбнулась — на этот раз шире. Гермиона подумала, не стоит ли в ее голове таймер: улыбка, нейтральное выражение лица, кивок, повтор. — Отлично. Давай тогда запишем тебя еще на несколько сеансов и, возможно, начнем с техник заземления, чтобы помочь тебе научиться успокаивать свое тело и разум, когда ты испытываешь тревогу. Но, прежде чем мы это сделаем, я хотела бы спросить тебя еще кое о чем. Алетея заерзала на своем месте; впервые Гермиона увидела, что она выглядит неуверенно. — Перед тем, как начать работать в Хогвартсе, я провела некоторое время, проводя исследования с группой коллег-целителей разума. Мы изучали новый вид терапевтического вмешательства. Согласно результатам исследования, факторами, которые постоянно снижают психологический стресс и повышают способность справляться с ним, являются поддерживающие отношения со сверстниками и социальные связи. В некотором смысле, лучшее исцеление может исходить от окружающих — друзей, коллег, членов семьи. — При упоминании о семье Гермиона почувствовала, как у нее скрутило живот. — И от тех, кто столкнулся с похожими трудностями, но справился с ними "по-другому". — Понимаю. — Мы с коллегами разработали очень специфическое зелье и чары. — Алетея снова неловко заерзала на своем месте. — Когда в зелье добавляются слезы определенных людей и произносится заклинание, магия объединяет в пары тех, кто пожертвовал слезы. Человек будет объединен в пару с кем-то другим, кто принесет ему наибольшую пользу, психологическую и эмоциональную. Видишь ли, у каждого из пары будет то, что нужно другому. Любопытство охватило Гермиону — создать такое зелье и чары казалось невероятно сложным. — А как вы узнаете, кто с кем совпал? — Прежде чем мы поместим слезы человека в зелье, мы зачаруем их, чтобы они приобрели определенный цвет. Цвет — это идентификатор человека. Затем, когда зелье будет готово и работа над заклинанием будет завершена, зелье поочередно окрасится в два цвета — обычно это имеет форму спирали. Эти два цвета будут обозначать двух людей — терапевтическую пару. — Понимаю, — повторила Гермиона. Лицо Алетеи расплылось в предвкушающей улыбке. Она явно была в восторге от нового метода лечения. — Я поговорила с профессором МакГонагалл, и она разрешила мне предлагать это вмешательство студентам. Человек, с которым кто-то будет работать в паре, будет называться «терапевтической парой». У студентов, которые примут участие, попросят принести пузырек со своими слезами. Зелье уже готово, и я надеюсь, что к вечеру этого воскресенья я подготовлю заклинание, а значит, и список пар. — Хорошо... и что будет потом? — Что ж, мы бы хотели, чтобы пары участников проводили друг с другом как можно больше времени. Для этого мы разработали ряд мероприятий — или заданий, — которые они могут выполнять вместе. Мы настоятельно рекомендуем им делать это, потому что, согласно исследованиям, именно так оба получат максимальную отдачу от своих отношений. — Что за задания? — спросила Гермиона, чувствуя нарастающее предчувствие при мысли о турнире Трех Волшебников. — О, ничего сложного — например, обсуждать вместе какую-то тему. Или обучить друг друга какому-нибудь навыку. А чтобы помочь развитию отношений, каждому человеку будет выдано зачарованное перо и книга, называемая Связующей книгой. Когда они будут делать записи в этом блокноте, их терапевтическая пара сможет увидеть, что они написали, и писать в ответ. Это гораздо эффективнее, чем совы! Но, если кто-то другой возьмет книгу, он не сможет увидеть написанное: страницы будут казаться пустыми. Только соответствующая пара, профессор МакГонагалл и я сможем увидеть, что написано в Связующих книгах. И мы всегда будем спрашивать вашего согласия на их прочтение, и на то должны быть веские причины. Кроме того, Связующие книги зачарованы на то, чтобы давать указания или разъяснения — что-то вроде рефери, если хотите. — Алетея рассмеялась, как будто ей особенно понравился этот аспект проекта, а затем продолжила: — Другая важная часть этого вмешательства заключается в том, что, когда пара соглашается участвовать, они связаны чем-то сродни Заклинания Верности. Они не смогут поделиться ничем, что происходит между парой, ни с кем, кроме меня и профессора МакГонагалл. Это укрепляет доверие между парой, что, разумеется, крайне важно, если отношения будут полезны для каждой из сторон. — О. Ну что ж, это звучит... звучит интересно, — с сомнением заметила Гермиона, предвкушая, какой вопрос последует дальше. — Итак, я хотела спросить, не хотела бы ты принять участие? — Ну... я думаю... я думаю, это зависит от того, с кем я буду в паре? — А! Да, это логично. Конечно, мы не узнаем этого, пока не наложим чары. Но, если у тебя есть какие-то сомнения по поводу того, кого зелье выберет для тебя, мы всегда можем обсудить это в моменте. Ты не обязана идти на это. Хотя... если кто-то откажется на этом этапе, это повлечет за собой последствия для других участников, понимаешь? Поэтому мы просим людей хорошенько подумать и поделиться своими слезами только в том случае, если они готовы, насколько это в их силах, пройти через это. — О, ну... — Гермиона испытывала довольно двойственные чувства по поводу участия в проекте. Задания, которые описывала Алетея, казались относительно безобидными, хотя ей не очень-то хотелось обсуждать различные темы со случайным человеком, с малознакомым студентом. Но ведь не может же быть, чтобы зелье объединило ее с кем-то, кто ей не нравится? Это было бы не очень благотворно для них обоих, не так ли?.. К тому же МакГонагалл и Алетея, наверное, будут рады, если она примет участие, как если бы она старалась, прилагала усилия... — Эм... хорошо, я попробую... — Отлично! — Алетея энергично поднялась на ноги и несколько мгновений порылась в ящике стола, после чего вернулась к креслу. — Вот, это тебе. — Она протянула Гермионе книгу в кожаном переплете глубокого фиолетового цвета с символом двух сцепленных рук, вытисненным на лицевой стороне, и большое серебряное перо. — В какой-то момент этим воскресным вечером книга на мгновение засветится и нагреется. Затем на первой странице будет написано имя человека, с которым ты будешь состоять в паре! — Верно. Хорошо. — Гермиона взяла книгу и перо и сунула их в сумку, все еще чувствуя знакомое состояние тупой двойственности по отношению к проекту. Ведь действительно, что могло произойти еще хуже?