Искупление

Я выйду ненадолго / Чтобы накуриться с друзьями / Так и сделаю...

Я выйду ненадолго / Не жди, потому что меня не будет дома

— High, Feeder 

_______________

— Вы трое, оставайтесь здесь! — МакГонагалл жестом подозвала младших учеников, когда они достигли подножия винтовой лестницы, ведущей в ее кабинет. — Мистер Малфой, мисс Грейнджер, следуйте за мной. Гермиона поднялась по лестнице вслед за МакГонагалл, чувствуя, как глаза Малфоя прожигают ее спину. Она до сих пор не могла понять, как он вообще оказался на месте происшествия: она даже не заметила его, пока не появилась Макгонагалл. Если подумать, она вообще мало что заметила. Она просто услышала это слово, "грязнокровка", и ее сердце заколотилось где-то в горле, отдаваясь в ушах, мысли хаотично проносились в голове, а все чувства сузились и заострились на опасности — нет, не на опасности, теперь она это знала, — скорее, на мальчике, который произнес это слово. Теперь она понимала, что слишком остро отреагировала. Это было неправильно, то, что она сделала. Но тогда людям не следовало бы так разбрасываться словом "грязнокровка". По мере того как она поднималась по лестнице, ее пульс замедлялся, сознание снова затуманивалось, она чувствовала, что отделяется от остального мира, и обрадовалась чувству оцепенения, которое к ней вернулось. Это было гораздо терпимее, чем ощущение, будто сердце вот-вот вырвется из груди. Когда они вошли в кабинет МакГонагалл, директриса прошла за свой стол и уселась в кресло, выпрямившись и застыв, а Гермиона и Драко встали бок о бок напротив нее. — Кто из вас двоих первым оказался на месте происшествия? — голос МакГонагалл был строгим и отрывистым. Сердце Гермионы снова заколотилось, когда она поняла, что даже не знает ответа. — Я, — заявил Малфой, и Гермиона одновременно возненавидела и позавидовала спокойствию в его голосе. — Тогда, Драко, пожалуйста, расскажите мне, что произошло, с вашей точки зрения. Гермиона не отрывала взгляда от аккуратной стопки пергаментов на столе МакГонагалл, пока Малфой рассказывал, как два третьекурсника издевались над Фредериком Флинтом, какие гадости они говорили о его матери. Она начала испытывать тоскливое чувство сожаления, узнав, в каком контексте произошла вспышка эмоций юного слизеринца. — Спасибо, Драко, — сказала МакГонагалл, как только Малфой закончил. — А вы, Гермиона — какова ваша версия событий? Гермиона глубоко вздохнула. — Я вышла из-за угла как раз в тот момент, когда Фредерик Флинт назвал гриффиндорца грязнокровкой. Я просто... — Как она могла объяснить тот страх, который испытала, услышав это слово? Быстрое обострение ее чувств? — Наверное, я слишком остро отреагировала и импульсивно произнесла заклинание левитации. Теперь я понимаю, что не должна была этого делать. А потом появились вы. МакГонагалл подняла брови. Гермиона не была уверена, был ли это жест неверия, разочарования или замешательства. Возможно, все три. — Гермиона, за это мне придется снять с Гриффиндора тридцать баллов. Это звучало так абсурдно, так по-юношески и по-отрочески — давать и получать баллы для факультета. Настолько смехотворно, что Гермиона не смогла удержаться от следующих слов, сорвавшихся с ее губ ровным голосом, который она привыкла слышать от самой себя: — Мне все равно. Малфой издал странный кашляющий звук, который, как быстро поняла Гермиона, был придушенным смехом. В то же время брови МакГонагалл поднялись выше, что казалось Гермионе невозможным. — И, возможно, нам придется подумать о вашем назначении старостой, мисс Грейнджер. — Хорошо, — уныло ответила Гермиона. Она пошарила руками по своему значку старосты, отцепила его от джемпера и бросила на стол между собой и МакГонагалл. В напряженной тишине все трое смотрели на значок, который вращался на булавке, а блестящая буква «P» периодически блестела на свету. Малфой снова издал какой-то звук. На этот раз он даже не пытался скрыть смешок. — Мисс Грейнджер, правильно ли я понимаю, что вы отказываетесь от должности старосты? — Я думала, вы забираете ее у меня? — Нет. Я просто сказала, что нам нужно задуматься о том, как вы справляетесь с этой ролью. Вы использовали заклинание левитации в сочетании с заклинанием вращения на юном ученике. Вы прекрасно знаете, что подобная магия не должна применяться к другим ученикам, за исключением редких случаев, когда приходится защищаться. — Я защищалась! — слова вырвались из иррациональной, первобытной части ее разума прежде, чем она успела их остановить, и она тут же поняла, насколько нелепо они звучат. На самом деле Фредерик Флинт ей не угрожал, ей вообще ничего не угрожало, но она отреагировала так, словно оказалась в самом центре битвы за Хогвартс, ради Мерлина. МакГонагалл молчала и не двигалась, ее взгляд метался между Гермионой и Малфоем. Гермионе хотелось, чтобы кто-нибудь сказал хоть что-нибудь, лишь бы ее собственные глупые слова не разносились эхом по комнате. Что-то промелькнуло в глазах МакГонагалл, как будто она что-то поняла. МакГонагалл повернулась к Малфою. — Спасибо за ваш отчет о том, чему вы стали свидетелем, и за вашу попытку разрядить обстановку, Драко. Не могли бы вы покинуть нас? Наступило молчание, и Гермиона почувствовала, что Драко все еще как будто удивлен. — Я могу идти? — прохрипел Драко, в его голосе слышалось подозрение. — Да, Драко, вы можете идти. — Губы Макгонагалл изогнулись, как будто она пыталась сдержать улыбку. — Хорошо. Когда Малфой повернулся, чтобы уйти, Гермиона смотрела прямо перед собой, но его взгляд задержался на ней на долгий неловкий момент, прежде чем она почувствовала, как он удаляется, и услышала, как открылась и закрылась дверь кабинета МакГонагалл. Черты лица МакГонагалл слегка смягчились, когда она потянулась вниз и взяла со стола брошенный Гермионой значок. — Гермиона, я бы хотела, чтобы вы продолжали быть старостой факультета Гриффиндор, если вы этого хотите? При взгляде на значок Гермиона почувствовала легкий укол сожаления. Какая-то часть ее души — та, благодаря которой она продолжала вставать с постели каждое утро, умываться и идти на завтрак в Большой зал, — все еще хотела быть старостой. — Да. Хорошо. — Гермиона, — повторила МакГонагалл. В обычно строгом голосе МакГонагалл слышалась мягкость, поэтому Гермионе было трудно смотреть ей в глаза. Она опустила взгляд на парту, сосредоточившись на переливах дерева. — Я знаю, что этот год, без сомнения, будет трудным для вас. Мне интересно, не кажется ли вам, что вернуться в школу сложнее, чем предполагалось? Думаю, будет неплохо, если вы обратитесь к нашему школьному целителю разума. Гермиона перевела взгляд на МакГонагалл. Целителю разума? Неужели МакГонагалл решила, что ее разум каким-то образом поврежден? — Я бы очень хотела, чтобы вы сходили к ней — хотя бы на первый сеанс, — в голосе МакГонагалл прозвучал намек на мольбу. Казалось, Гермионе было проще просто сдаться. — Отлично. Хорошо, директор. Я пойду.

_______________

Когда Гермиона спустилась в коридор у подножия лестницы в кабинет МакГонагалл, у нее внутри все странно перевернулось, когда она увидела Малфоя, бесстрастно прислонившегося к стене напротив, очевидно, ожидая ее. Его взгляд метнулся вниз, к ее возвращенному значку старосты, и на губах заиграла усмешка. Она понятия не имела, что его так забавляет; она никогда по-настоящему не знала, о чем он думает, и это начинало ее раздражать. Как и все остальное в нем. Сохраняя максимально бесстрастное выражение лица, она бесшумно повернулась и пошла прочь от него по коридору. К ее нарастающему раздражению, он оттолкнулся от стены и последовал за ней. — Ну и что это за история с хорошей девочкой, ставшей плохой? — передразнил он. — Это то, что ты пытаешься здесь изобразить вместе со своим значком старосты? Потому что меня это не убеждает. Какого черта он вообще тут делает? — Я ничего не пытаюсь изобразить, — прошипела она. Она снова подумала о том, что произошло с Фредериком Флинтом, пытаясь понять смысл произошедшего. — Не стоит недооценивать силу языка. Никто не должен использовать это слово — не после всего, что произошло. — Грейнджер, они используют его из-за всего, что произошло. — Что? — Гермиона ускорила шаг, пытаясь уйти от Малфоя и его бессмысленных слов. — Я имею в виду, я знаю, что это слово — одно из твоих любимых, не так ли? Готова поспорить, оно до сих пор просто слетает с твоего языка при первой возможности... Малфой быстро развернулся перед ней и резко остановился, не оставив Гермионе другого выбора, кроме как тоже остановиться. — Грейнджер, — его голос был уже не насмешливым, а жестким и серьезным. — Ты понятия не имеешь, не так ли? Пока вы с близнецами-придурками были в бегах в прошлом году, ты и понятия не имела, что произошло в этой школе, не так ли? Гермиона кипела от злости. В том, что он только что сказал, было так много неправильного, что она не знала, с чего начать. — Не называй их так! И ты так же хорошо, как и я, знаешь, что прошлый год для нас был отнюдь не веселым, и ты тоже присутствовал при этом... — Ты заметила, что у твоего приятеля Финнигана рука как у калача?— Малфой прервал ее, как будто вообще не слышал ее. Гермиона попятилась. — Что? — Почему он заговорил о Симусе? — Что у него не хватает пальца? Ты заметила? — настаивал Малфой. — Да, — осторожно ответила она. — Я предположила, что он получил травму во время битвы. Малфой покачал головой, натянутая улыбка — или, возможно, гримаса — растянула его губы. — Нет, Грейнджер. Это была не битва. Может, тебе стоит спросить его, как он потерял палец? Может быть, возможно, это поможет тебе по-новому взглянуть на ту бурю дерьма, в которую ты меня втянула. Затем он повернулся и зашагал прочь, что, по иронии судьбы, было еще более раздражающим, чем когда он шел за ней по коридору. — Эй! Почему бы тебе не рассказать мне, если ты думаешь, что это так важно? — крикнула она ему вслед. Он остановился, постоял мгновение спиной к ней, а затем снова повернулся к ней лицом, когда она подошла к нему, снова сокращая расстояние между ними. Его взгляд был тяжелым, но он коротко кивнул, как бы соглашаясь, а затем начал говорить. — В прошлом году одним из многих новых правил — а их, поверь, было немало — было то, что мы должны были называть магглорожденных «грязнокровками» — в коридорах, на уроках, во сне, черт возьми, — а иначе нас накажут. Это стало обычным делом на удивление быстро, потребовалось всего несколько недель, чтобы даже пуффендуйцы перестали корчить лица, произнося его. Даже ваша банда поттеровских задниц — большинство из них предпочли не вступать в эту конкретную битву. Только вот в осеннем семестре прошлого года нам задали сочинение по маггловедению об опасности скрещивания с магглами и нежелательности потомства полукровок. Финниган отказался использовать термин «грязнокровка» в своем сочинении. Вместо этого он неоднократно писал «магглорожденный». Его оставили после уроков. Три минуты «Круцио» от Маркуса Флинта. И Финнигану пришлось писать сочинение заново. Что он и сделал, но сделал то же самое — писал «магглорожденный» каждый раз, когда должен был писать «грязнокровка». — Малфой закатил глаза и недоверчиво покачал головой, продолжая взволнованным тоном: — Чертова львиная гордость. Чертовски безрассудный. Алекто сделала так, что Финниган больше никогда не сможет писать этой рукой — его доминирующей рукой, которой он держал палочку, — она отрезала ему палец. Собиралась отрезать ему руку, но он — вполне разумно, на мой взгляд, — уступил. В конце концов он сказал, что правильным термином будет «грязнокровка». Пришлось объявить, что ты грязнокровка, что Томас, его лучший друг, грязнокровка, перед всем классом. Малфой глубоко вздохнул и продолжил более мрачным тоном: — Было видно, как сильно он это ненавидел, но это был единственный способ, чтобы она не отрубила ему всю кисть к чертовой матери. Да и с наложением заклятий у него было туговато, пока он не научился компенсировать это другой рукой. И он легко отделался. В Министерстве был один парень, который постоянно это повторял, младший чиновник. Ему отрезали язык. Малфой сделал паузу, чтобы перевести дыхание. — А младшеклассники — первокурсники, такие как Фредди, — они были самыми напуганными из всех нас и наиболее подверженными влиянию. Если бы тебя пытали или калечили за то, что ты не произносишь то или иное слово, ты бы тоже начинала его использовать. Пока это не станет так же естественно, как дыхание. Это стало настолько обыденным, что некоторые, особенно дети, забыли, что это оскорбление, и произносить их стало привычкой. Малфой слегка отстранился от нее, окинув оценивающим взглядом, и с горечью продолжил: — Я думал, ты достаточно умна, чтобы разбираться в таких вещах, как промывание мозгов и идеологическая обработка, Грейнджер. Пока она слушала рассказ Малфоя, в глубине души Гермионы зарождалось чувство вины. Извращенное, тошнотворное чувство вины. Но ей так надоело чувствовать себя виноватой, что это чувство властвовало над ней все лето — на протяжении всех похорон — удушающее и неумолимое. — Я... я не знала. Я не осознавала, — тихо сказала она. — Может быть, если время от времени вытаскивать голову из собственной задницы, то и получится. Если война чему-то и научила меня, так это тому, что самодовольство и невежество — не лучшее сочетание, Грейнджер. — Малфой потянул за лямку своей сумки, поправляя ее на плечах, и его рот растянулся в улыбке — на этот раз искренне забавной. — Хотя твое колдовство было весьма впечатляющим, — закончил он, после чего снова развернулся и зашагал прочь.

_______________

— Я слышал... Невилл Долгопупс трахается с... Ханной Эббот, — слова Блейза были тягучими и медленными, но потом они затянулись третьим косяком, который Блейз как раз передавал Тео. Трое парней лежали бок о бок на крыше Башни Прорицаний и смотрели на темное небо. Блейз предложил им пойти на Астрономическую башню, но Драко, конечно же, наложил на это вето. Он не возвращался туда с той ночи с Грейнджер. — Значит ли это, что он... — Драко сделал паузу. Разговор требовал от него большой концентрации. — Пуффеблуд? — Нет, это было не совсем правильно. — Пуффесос... — Нет, это тоже было неправильно. — Пуффевдуй! — Да! Именно так! — Это делает его Пуффевдуем? Они все рассмеялись, потому что это было довольно забавно. — Я понял, я понял! — с энтузиазмом заявил Блейз. — Пуффендуйский ебырь. Пуффевдуй! Ты... типа, придумал рифму. Это круто, — искренне закончил он. — Кто Пуффелиз? — спросил Тео. На мгновение все замолчали, потому что никто из них, казалось, не мог вспомнить тему беседы, и это беспокоило Драко, ведь они только что говорили об этом, не так ли? Мерлин, это, должно быть, мощное дерьмо. Они купили его у Захариуса Смита, который купил его у Сьюзен Боунс, которая получила его от Ханны Эббот, которой подарил его Невилл Долгопупс. — Долгошлюхс! — воскликнул Драко. И тут же разразился хохотом над своей ошибкой. Остальные присоединились к нему, хотя Драко не был уверен, что они понимают, над чем смеются. — То есть... Долгочупс... — Снова смех. Сконцентрируйся, Драко. — Длинный... пупс... Долгопупс! — И что с ним? — Он Пуффесос... Пуффевдуй... А, неважно. Долгопупс, судя по всему, выращивал каннабис где-то в углу теплицы, сказав Спраут, что это был частный гербологический проект, над которым он работал, а Симус Финниган помогал ему с деловой стороной дела. Разумеется, они не могли иметь с ними дел напрямую, поэтому им приходилось действовать через тот нелепо длинный торговый путь. — Долго... пупс, кажется... наконец-то... отрастил яйца, — заметил Драко, когда Тео передал ему косяк. — Думаю, это произошло брагодаря... — Тео сделал длинную паузу, что Драко подумал, что он не собирается продолжать, но затем он, наконец, закончил: — Огромной гребаной змее и мечу... — Хм... яйца Долгопупса... и меч... — Похоже, мысли Блейза шли по знакомому пути, что вызвало еще больший смех со стороны Драко и Тео. — Это был такой оборот... оборот речи... — справился Драко. — Слова такие... трудные... сейчас. — И он засмеялся еще громче, хотя и не был уверен почему. Может быть, потому, что это было довольно забавно, как нелепо трудно составлять простые предложения. — Слова — это... охуепфно круто... — высказал свое мнение Тео с ноткой удивления в голосе. — То, как они... имеют смысл... или не имеют смысла... сила языка... Сила языка... В голове Драко промелькнул образ, возникший ранее в тот день: возмущенные глаза, надутые розовые губы, раскрасневшиеся щеки. — Грейнджер... — слово тихо слетело с его губ, прежде чем он успел его остановить. — Что... с ней? — спросил Тео к большому разочарованию Драко — он надеялся, что они его не услышали. В обычной ситуации Драко сменил бы тему, но его мышление было гораздо медленнее, чем обычно, а конопля практически разрушила его ментальные стены. В его голове всплыл разговор с Грейнджер после того, как она вышла из кабинета МакГонагалл. — Грязнокровка, — и снова слово вырвалось прежде, чем он успел его остановить. Черт. Он почувствовал, как Тео мгновенно напрягся рядом с ним, и зашарил в голове в поисках чего-нибудь связного, чем можно было бы дополнить это слово — чтобы объяснить, что он имел в виду. — Драко — нет! — Блейз по-детски напутствовал его, толкая и тыкая в руку. — Это... плохо! — Нет. Нет! Это не то, что я имел в виду... — Драко собрал все свои душевные силы, чтобы мыслить связно. — Сегодня несколько третьекурсников вели себя как полные ублюдки с Фредди Флинтом. В итоге он назвал одного из них грязнокровкой, и тут как раз появилась Грейнджер. Она была просто в бешенстве. — Ну, конечно. Она же Грейнджер... вся такая возмущенная и самодовольная. — Блейз слабо взмахнул руками, пытаясь подчеркнуть свою точку зрения. — Ну... наверное, у нее есть право возмущаться по этому поводу. У нее, а не у кто-либо другого. После всего, что случилось, — слова Тео были такими тихими, что Драко едва расслышал его. И он отчасти пожалел об этом, потому что знакомое неприятное чувство снова зашевелилось в его нутре — чувство, которое он привычно отгонял от себя, прежде чем задуматься о нем. — Нет, я имею в виду, что она действительно свихнулась, — настаивал Драко. — Она левитировала Фредди Флинта, перевернула его вверх ногами и начала вращать. В каком-то смысле это было впечатляюще... — Так в чем проблема? — мягко спросил Тео. Драко чувствовал, что тот искоса смотрит на него. — Это просто не... не она... не Грейнджер, — слабо попытался объяснить Драко. Он не стал продолжать: это было достаточно сложно объяснить, даже когда он не был обкурен до беспамятства. Просто... это было неправильно, то, как Грейнджер вела себя с самого начала семестра. По какой-то причине его по-настоящему задело то, как погас свет в ее глазах. Поэтому ему всегда хотелось разозлить ее — просто чтобы увидеть, как этот свет снова зажжется, — как в тот раз, когда она была под ним в Астрономической башне... даже сегодня, когда она вышла из кабинета МакГонагалл, он хотел заставить ее вспомнить о прошлом годе, но ему хотелось и большего. Он продолжал смотреть на ее губы, и у него возникло желание протянуть руку и... схватить ее за растрепанные волосы... прижать ее к стене и... он подумал, какие звуки она могла бы издать, если бы... — Драко, дружище, у тебя в кармане палочка или ты настолько рад меня видеть? — насмешливый голос Блейза прорвался сквозь мысли Драко, и он повернулся, чтобы увидеть, как Блейз пристально смотрит на верхнюю часть брюк Драко. — Черт, — пробормотал Драко, с трудом принимая сидячее положение. Ух ты — голова идет кругом. Блейз и Тео разразились хохотом. — Это у тебя стояк после разговора о мече Долгопупса? — спросил Блейз, когда Драко неуверенно поднялся на ноги — ему нужно было убираться оттуда. — Или при упоминании Грейнджер? — спросил Тео тихим и серьезным голосом. — Ни то, ни другое, черт возьми... Я пойду принесу чего-нибудь поесть. — Конечно. Поесть, — сказал Тео, пока Драко шел к лестнице в башню. — Приятной дрочки! — крикнул Блейз ему вслед, и, когда Драко начал спускаться по лестнице, он услышал, как тот сказал Тео более тихим тоном: — Что-нибудь перекусить действительно звучит как потрясающая идея...