По ту сторону

      Ещё утром, пробираясь к дому, Е Инь был уверен, что окончательно разочаровался в капитане. По другому не могло быть. Ведь теперь доверие было подорвано, а несмелая дружба, зародившаяся между ними, растаяла без следа. Но всё изменилось буквально в мгновение… Стоило увидеть Вана на пороге. И можно сколько угодно сетовать на свою душевную слабость и ругать себя за наивность, но если уж этому высокомерному красавцу удалось однажды проложить тропинку к сердцу, он снова и снова будет идти по ней с упорством самого настоящего носорога. Эта черта Вана и бесила, и умиляла, но оставалась неизменной. Равнодушный с виду, он с маниакальной настойчивостью тянул свои загребущие лапки за тем, что как он считал, уже принадлежало ему. Вот и сейчас, восседая на маленькой кухонной табуретке, прикрытый до пояса цветастым домашним халатом он выглядел всё так же невозмутимо и гордо, но при этом не сводил глаз с Е Иня. То ли желал просверлить в танцоре дыру, то ли просто медитировал. Е Инь вздохнул. Мысленно подосадовал, что теперь этого зарвавшегося небожителя даже из дома не выгонишь, без штанов-то. Да и дождь как назло всё продолжал барабанить в окна. Ибо выглядел нелепо и одновременно трогательно, хмурился себе как обычно, да прихлёбывал из бутылки. Вот как можно злиться на того, кто так доверчиво лакает отраву из твоих рук? Ладно, пусть не из рук, да и не отраву вовсе… Но всё же… А Ибо пил и пил ядрёную жидкость, воняющую чесноком за десятки ли и неотрывно глядел на Е Иня. На быстро снующую иголку в его руках. На аккуратные стежки, ложащиеся на ткань один за другим. Так засмотрелся, что даже перестал всасывать в себя лекарство, восторженные глаза засверкали двумя лучистыми звездочками. Почувствовав заинтересованность, Е Инь вскинул глаза. Оглядел экстравагантный наряд, похвалил: — Тебе очень идёт. Ибо с достоинством поправил съезжающий подол. — Шей, давай.- даже в таком уязвимом виде господин Ван не забывал раздавать распоряжения. — А ты не радуйся, я не для тебя стараюсь, — Е Инь бросил ещё один нарочито выразительный взгляд на задрапированную филейную часть капитана, — Что-то на папке эти брюки никогда не лопались. — Он у тебя тощий, — серьёзно напомнил Ибо. — Ты тоже тощий, — усмехнулся Е Инь, — Но почему-то именно твои полушария так отчаянно рвались на волю. — Ты ничего не видел, — невозмутимо отозвался Ибо, — Там трусы были. Е Инь вдруг разом вспомнил раскорячившегося в коридоре капитана, его длинные ноги, разъехавшиеся во всю ширь, нелепо вскинутые над головой руки и постыдную прореху сквозь которую так и сверкали, ослепляя своей неземной красотой, эксклюзивные леопардовые труселя. В первый момент даже захотелось поаплодировать, настолько искромётное вышло выступление, хоть сейчас на сцену. Но хлопать всё же поостерёгся — руки были заняты, да и раскрасневшийся от сдерживаемого смеха папка без того уже весь согнулся. Е Инь боялся, что ещё какой-нибудь закидон окончательно его добьёт. И хоть в результате этого номера Е старший всё-таки заработал нехилый фингал на подбородке, он и не думал сердиться на Ибо. Лишь посмеивался, пока жена смазывала пострадавшее место очередной чудодейственной мазью и поглядывал на сконфуженного и виноватого Ибо хитрыми сощуренными глазками. — Талант штука непредсказуемая — никогда не знаешь куда засветит, — расплывчато заключил он и позволил жене увести себя в спальню. Там его уложили отдохнуть и мама Е Иня осталась рядом, а сам танцор взялся латать пострадавшие штаны. — Голова до сих пор гудит, — пожаловался Ибо. — От твоего чрезмерного ума, — пошутил Е Инь, но капитан смерил его укоризненным взором. — Ты бросил меня одного! — Думал, ты как послушный мальчик будешь тихонько лежать, — вздохнул Е Инь и ловко перекусил нитку, — На, — протянул он заштопанные брюки, — Готово, надевай. Ибо обрадовался, даже подскочил со своей табуретки, лихо избавился от импровизированной юбки. — А вот и снова они, — фыркнул Е Инь, прикрывая глаза растопыренной ладошкой, — Как бы не ослепнуть. — Издеваешься, да? — проворчал Ибо поспешно втискивая себя в пижамные брюки. Даже раскраснелся от натуги. — Всегда думал, что айдолы ходят в солярий, — прошептал Е Инь, разглядывая длинные капитанские ноги. Щеки постепенно наливались теплом, но отвести взгляд было невозможно. Ещё и эти разнузданные пятнышки! Будь они неладны! Наконец Ибо спрятал своё бельё под резинку и покосился на Е Иня с подозрением. — Чего это ты про солярий заговорил? Еще бы про эпиляцию вспомнил. — А! Кстати! — очнулся от ступора Е Инь, но Ибо нахмурился и предостерегающе вскинул руку. — Считай что я приспешник естественной красоты. — Ты хотел сказать приверженец? Ибо заметно порозовел, приложился к бутылке. Забулькал. — Ты не подумай, — тут же спохватился Е Инь, — У тебя очень красивые ноги. Белые такие… И… и белые.- он замялся, снова перед глазами вспыхнули окаянные леопардовые пятнышки, — И всё остальное тоже ничего. Ибо недобро на него покосился. Но Е Иня уже понесло. — По телеку только и показывают что гладеньких ухоженных звезд, мама всё время смотрит. Вот я и подумал что у тебя должно быть так же… — Чего ты прикопался к моим ногам? — возмутился Ван, — Надо — свои брей! Или загорать води! Е Инь потупился. Он и сам понимал, что зачем-то несёт околесицу. Перегрелся что ли? Или это от леопардового передоза? — Прости, — вздохнул Е Инь, — Это мою больную башку нужно в солярий запихнуть… и забыть. На месяц — другой. Ибо промолчал. Он задумчиво разглаживал на коленях складочки. Потом всё же поднял на Е Иня странный настороженный взгляд. — Тебе нравится? — пробурчал он. — А? — не понял Е Инь. — Любишь лысые ляжки? — Ибо брезгливо сморщил нос, но его глаза стали ещё более внимательными. Е Инь только ресницами захлопал, протянул заторможенно: — Да я как-то не думал… Просто в голову взбрело. Ибо резко поднялся из-за стола. — Что? — растерялся Е Инь. Ничего не ответив Ван направился прямиком из кухни, — Погоди! — подхватился за ним танцор, — Ты чего? Обиделся? Но Ибо уже уверенно шлепал в сторону ванной. — Я ведь не потому что… что-то, — лепетал на ходу Е Инь, — А просто так… Ибо рывком распахнул дверь. Так резко, что даже полотенца попадали с крючков, а в зеркальном шкафчике над раковиной загремели всё мамины склянки. — Ибо, — попытался утихомирить капитана Е Инь, но тот был настроен решительно. Задрал штанину, сграбастал с полочки бритву. — Это папина! — пискнул локер. Но куда там… Ибо взгромоздил свою правую ногу на раковину, сосредоточенно засопел, примеряясь бритвой. «Ладно, куплю новую», — сдался танцор. Если уж этому упрямцу что-то втемяшилось в голову, становиться у него на пути бесполезно. «Зачем я только сказал про телек…» Разделавшись с правой ногой Ибо переключился на левую. Нелепые резкие движения выдавали его с головой — он явно занимался таким впервые. Но Е Инь всё равно засмотрелся. И на белоснежную кожу, и на голубоватые венки. На крепкие руки занятые работой. Было что-то нелепое и абсурдное в этом действе, но даже так капитан выглядел завораживающе прекрасно. Вот уж действительно, такого ничего не испортит…       Ибо вдруг приглушенно охнул и Е Инь увидел как на бледной коже резко выступила кровь. В первое мгновение он смотрел на неё как завороженный — слишком уж контрастно выделялись крохотные багряные капельки на белоснежном фоне, но в следующее — словно очнулся. Сдёрнул единственное уцелевшее на крючке полотенце, шагнул к капитану, крепко прижал к ранке. Прошептал приглушенно: — Что за истерику устроил? Ты ведь даже не пьян. Вместо ответа Ибо тяжело навалился на плечо. Склонился своей встрёпанной челкой к лицу. Е Инь смутился, он вдруг осознал, что волею случая вновь оказался слишком близко. Теперь он мог разглядеть тоненькие морщинки на лбу капитана и крохотные зелёные крапинки в его карих глазах. «И даже здесь зелень», — тупо подумал Е Инь. — Значит я тебе не нравлюсь… Мои волосатые ноги и всё такое…- пробурчал Ибо и крапинки вспыхнули яркими малахитовыми огнями, — Мне вот тоже много чего не нравится. И что теперь? — Не пойму, о чем ты, — завороженно прошептал Е Инь, отвести взгляд было равносильно смерти. Он словно смотрел в живой калейдоскоп. Картинки в зрачках менялись так стремительно. Он замер перед Ибо как кролик перед удавом. Того и гляди слопают. Но видимо этот удав был сытым или слегка пришибленным, потому что лишь смотрел в ответ. Смотрел и смотрел… и не спешил есть глупого Е Иня. — Я о том, что мне страшно не нравится Это, — Ибо легонько ущипнул танцора за подбородок, заставив вынырнуть из глупых фантазий с разлетающимися осколками и странными удавами. Е Инь мотнул головой и попытался отстраниться, но Ибо легко его удержал, — Так что, пожертвуешь? В обмен на ноги. Е Инь только глазами захлопал. О чём это он? — Или ещё приплатить кровью? — неожиданно улыбнулся Ибо и накрыл рукой тонкие пальцы, всё ещё сжимающее полотенце. — Прости, — прошептал Е Инь, — Я ведь совсем не хотел… — Извинения не принимаются, — вздохнул Ибо, — Только борода. Баш на баш. Е Инь попятился, когда Ван подался вперёд. И хоть выглядел он нелепо со своими задранными до колена штанинами и полотенцем зажатым между ног, но танцору стало вдруг не по себе. — Бороду я люблю, — попытался образумить капитана Е Инь, — С ней меня хотя бы с учениками не путают и вообще… Бритва блеснула у самого носа. Е Инь зажмурился. Прохладные пальцы легко поймали и сжали подбородок, повернули в сторону. Е Инь приготовился ощутить холодное лезвие на своей щеке, но вместо этого кожу обдало горячее прерывистое дыхание. — Мне много чего не нравится, — тихо прошептал Ибо, его голая острая коленка медленно скользнула между ног, поймав Е Иня в этакий странный импровизированный капкан. — Не нравится, что ты делаешь со мной. — Ничего я не делаю, — завозился Е Инь, стараясь принять более выгодное положение, — Отпусти. — Портреты мои рисуешь, — губы Ибо оказались совсем рядом, тихий шепот мурашками расползался по коже, — От кошмаров спасаешь, лечишь… И всё время смотришь, смотришь этими своими глазищами. Будто ждёшь чего-то. Подарок, сказку… Скажи, что тебе нужно? — голос неожиданно дрогнул и вопрос прозвучал почти умоляюще. — Ничего, — прошептал Е Инь, его всё сильнее потряхивало от этой странной близости, хотелось, чтобы Ибо уже прижал к себе или оттолкнул, балансировать на этой тонкой грани было почти невыносимо. — Брей уже! — поторопил он капитана, — Если тебя так бесит моя борода… Он услышал тихий вздох, почувствовал как пальцы вновь коснулись подбородка. А потом острые зубы неожиданно ухватили за бороду, куснули совсем легонько, но всё тело мигом напряглось и покрылось испариной. — Что ты… — Рисуй мои портреты, — хрипло попросил капитан и ещё раз легонько сжал зубы. Подарил ещё один влажный горячий укус. Е Инь даже дышать перестал. — И не смей их выбрасывать! Даже если разочаруешься, даже если возненавидишь… «Будто ты позволишь…» — Даже если больше не захочешь меня видеть. Всё равно рисуй. Слышишь? «Всё равно люби!» — Иначе что? — Е Инь кое-как разлепил веки и поймал неистовый огненный взгляд Вана, — Сожрёшь живьём? — Не стоит исключать такую возможность, — серьезно откликнулся Ибо. Зелёные искорки в глазах, подрагивали магическими отблесками, — Раз уж я разрушил из-за тебя всю свою жизнь, то должен иметь хоть какую-то компенсацию… — Никто не просил тебя об этом, — прошептал Е Инь. Где-то у солнечного сплетения барахлила и подрагивала одна неисправная струна. — И если ты уже жалеешь об этом, то давай прекратим всё здесь и сейчас. Ибо не ответил, лишь нахмурился, в глазах мелькнуло уже знакомое Е Иню упрямство. Властная рука вновь сжала подбородок. Е Инь расслабился и прикрыл глаза. Пусть делает, что задумал, если от этого ему станет легче. Прохладное лезвие легонько коснулось кожи, скользнуло словно лаская. — Не выйдет, — вздохнул Ибо, — Возвращаться уже некуда. Почему-то эти слова обожгли Е Иня ледяным холодом. Или это лезвие, которое всё так же аккуратно скользит по коже? Он приоткрыл тонкие щелочки глаз и посмотрел на Ибо. На его сосредоточенное лицо, на опустившиеся уголки губ. Если капитан и драматизирует, то сам в это верит. — Только не говори, что я запутался, — Е Инь смутился столкнувшись с пронизывающей глубиной капитанских зрачков, — Ещё одну нотацию я не вынесу. — Я и не собирался, — прошамкал танцор, челюсть всё ещё была в плену бритвы, — Ты скоро? — Почти всё, — Ибо склонился совсем близко, пристально рассматривая плоды проделанной работы, — Почему ты вообще её носишь? Она тебе совсем не идёт. — Сказал же, — Е Инь зло мотнул головой, избавляясь от захвата цепких пальцев, — С ней я выгляжу старше. Он увидел как уголки губ всё-таки дрогнули и Ибо хмыкнул: — Неправда. — Правда. С ней я шифу, а без неё снова становлюсь несуразным мальчишкой, который затесался в толпу учеников. Не очень-то приятно терять свой авторитет, только потому, что кто-то порезал ногу…- Е Инь бросил быстрый взгляд вниз, — Больно? Ибо поспешно одернул левую штанину. — Уже нет. — Врёшь.- Е Инь задумчиво дотронулся до собственного подбородка, провёл пальцем по непривычно гладкой коже, — Почему-то меня ты не порезал. Ибо потупился. «Потому что пожалел», — понял Е Инь. Он осторожно забрал из пальцев Вана бритву, не глядя кинул в раковину. Придвинулся. Ибо поглядывал вниз, подрагивая иголочками ресниц. Е Инь приподнялся на носочках и притянув Ибо за шею жарко припал к его губам. Ощутил как тело капитана напряглось, а губы сами собой раскрылись от удивления. Но он лишь попытался вложить всю свою страсть в этот поцелуй. Прижался всем телом, совсем повиснув на шее. И наконец ощутил отклик, неистовый, пылкий…       Когда легкие заныли от нехватки кислорода, они сумели оторваться друг от друга. Е Инь словно пьяный заглянул в запотевшие стёклышки глаз и неожиданно для самого себя улыбнулся. Искренне, от всей души, во весь рот. Ибо всё ещё судорожно хватал ртом воздух. — Если тебе некуда возвращаться, тогда пойдем со мной, — сказал ему Е Инь, — Пойдем. И может быть даже на этих руинах что-нибудь, да вырастет. Ибо несмело улыбнулся ему.

***

      Конечно же Сяо его не дождался. Когда уже поздно ночью Ибо наконец переступил порог дома, везде было темно. Он поспешно включил свет в коридоре и неожиданно выдохнул с облегчением. Само как-то вырвалось. Гэ избавил его от необходимости что-либо доказывать и что-либо объяснять. Возможно он уже давно всё понял, ещё раньше чем осознал сам Ибо. Как всегда умный взрослый оказался на несколько шагов впереди несмышленого мальчишки. Так к чему эти разговоры? Пустое сотрясание воздуха — это точно не про него. Ведь время гэ бесценно…       Ибо оттолкнулся от стены и медленно прошел в зал. Холод пустой комнаты сразу навалился непосильной ношей. Зачем вообще нужно было сюда возвращаться? На что он надеялся, когда покидал такую уютную теплую квартирку семейства Е? Собирался выполнить что должно? Сказать возлюбленному последнее «прости-прощай»? Всё решено? Вот так сразу. Одним ударом. Словно остро заточенное лезвие просвистело над головой… Но так ли уж скоро это произошло? Или перемены назревали уже давно? А он просто старался ничего не замечать. Делал вид, что в комнате нет того самого чёрного кота… Или барана? Огненной вспышкой перед глазами мелькнули буйные завитушки, мягкие и упругие на ощупь. Он всё же успел намотать их на пальцы, когда сжал Е Иня в объятиях. Там, в ванной комнате… Ибо тихонько усмехнулся. Нелепо вышло. И хоть ткань брюк теперь приятно холодила голую кожу, было всё ещё неловко. А вот Е Иню бритый подбородок шёл неимоверно. И пусть танцор сразу превратился в подростка, но его нежный овал лица просто завораживал своей красотой. Он спросил Е Иня, куда он его приведёт, но на самом деле в глубине души боялся, что сам собьёт с пути этого бесхитростного шифу. «Я не смогу остаться в этом городе навсегда», — напомнил себе Ибо, — «Так что буду делать, когда придёт время?» Одно дело играть в эти игры с другими айдолами, непостоянными перелетными птицами, такими же как и он сам. И другое… Глаза у Е Иня такие пытливые, смотрят будто в самую душу, но при этом доверчивые, наивные… обмануть — раз плюнуть. Пообещай с три короба — поверит. Отдаст всего себя, а что потом?       Ибо всё думал что потом, вдыхал остывший воздух пустой комнаты и думал, думал. Сяо благоразумно отступил в сторону, словно знал, что младший и так проиграл. Заранее. Априори. Кто как не опытный взрослый понимает, чем заканчиваются такие истории? Шутка судьбы. После осени всегда наступает зима, и даже самые стойкие листья оказываются погребены под толщей снега Сейчас, оставшись наедине с собой, он понимал это так ясно, что в груди всё сжималось от боли. Там, в той уютной квартире рядом с Е Инем мысли путались, а жажда чего-то хорошего настолько глушила здравый рассудок, что он от всей души верил — нужно лишь крепко сжать в своей руке тонкие пальцы и никогда их не отпускать.       Тусклый свет боролся с тьмой ровно на пороге гостиной и никак не мог её одолеть. Она была сильнее, медленно наползала, тянула свои длинные когтистые лапы, скребла ими у самых ног замершего у стены парня. Холодная, древняя, неизменная… Юноша стоял не шелохнувшись. Его четкий, словно вырезанный из бумаги профиль выделялся на фоне дверного проёма. Тьма уже цеплялась за его длинные ноги, ползла вверх, радуясь привычной добыче, извивалась, оплетая своими щупальцами живое тело, нащупывая остатки тепла. Предвкушая тот самый сладкий вожделенный страх, которым она питалась из ночи в ночь в этой темной гостиной. Но сегодня что-то было не так. Добыча словно оцепенела, но не от страха. Тьма прислушалась к медленному и ровному биению сердца и впервые за всю свою бесконечную жизнь ужаснулась. Добыче было всё равно. Сегодня её занимали совсем другие заботы. И сконфуженная своим промахом тьма, отступила.