Связанные

      Юджи, одетый в простые голубые джинсы и белую рубашку, шагнул через порог особняка Годжо, его сердце билось чуть быстрее от волнения. Просторный дом был наполнен роскошью, с высокими потолками, мраморными полами и огромными окнами, сквозь которые проникал свет, делая гостиную похожей на музей. Ему показалось, что этот мир - слишком далёкий от того, в котором он жил раньше, будто другой, незнакомый, в котором ему не было места.       Инспектор из центра шёл рядом с ним, наблюдая за каждым его шагом как цепной пёс. В гостиной их встретил пожилой дворецкий-бета, высокий мужчина с седыми волосами и резкими чертами лица. Его взгляд остановился на Юджи, и в глазах появилось явное отвращение — ни следа сочувствия или любезности. Лишь холод и презрение.       — Следуй за мной, — сухо произнёс дворецкий, почти не скрывая своего негодования. Он небрежно повернулся и повёл Юджи по коридорам особняка, словно того не существовало.       Юджи молча следовал за ним, нервно сжимая руки в карманах джинсов. Ему показалось, что холодные стены особняка уже давят на него, отражая ту пустоту и безразличие, что царили в этом месте. Дворецкий остановился у одной из дверей, открыл её и, не поворачиваясь к Юджи, добавил:       — Вот твоя комната. Отныне ты живёшь здесь. — Его голос прозвучал так, будто Юджи был ещё одной вещью, временно занявшей место в доме.       Пожилой дворецкий холодно посмотрел на Юджи.       — Каждый вечер в 7 будешь приходить в соседнюю комнату, — начал он, подчеркнув каждый слог, словно это было самое важное правило в мире. — Твоя обязанность - находиться там.       Дворецкий приблизился к Юджи, будто проверяя, понял ли тот всё, что ему говорилось.       — Тебе запрещено трогать господина, разговаривать с ним или смотреть в глаза, — продолжил он, его взгляд был полон презрения — Это недопустимо. Ты существуешь здесь только для одной цели. Перед каждой встречей готовь свою дырку самостоятельно.       Он немного помолчал, а затем продолжил:       — Еду тебе будут приносить дважды в день. Ты не имеешь права покидать свою комнату и ходить по особняку, только если Годжо-сама сам не пожелает увидеть тебя.       Последние слова дворецкого прозвучали как приговор. Его холодный, почти механический тон дал понять, что для него Юджи был ничем иным, как ненужным существом в этом доме. Завершив инструкции, он лишь на миг замер, будто проверяя реакцию, затем отвернулся и молча вышел, оставив Юджи в тишине.       Комната, в которой оказался Юджи, была обставлена минималистично, но со вкусом. В центре стояла небольшая двуспальная кровать с аккуратно застелённым белым постельным бельём. По обеим сторонам кровати стояли деревянные тумбочки, каждая из которых была украшена простыми настольными лампами с мягким светом. Прямо напротив кровати висел на стене телевизор.       В одном углу комнаты находился письменный стол, на котором стояла лампа и лежала стопка чистой бумаги. Рядом стоял простой стул, ничем не примечательный, как будто предназначенный только для временного использования. У стены напротив шкаф для одежды.       Комната была достаточно просторной для одного человека, но в ней не чувствовалось уюта или тепла. Всё выглядело так, словно было рассчитано на функциональность, а не на комфорт. Единственным утешением было наличие собственной ванной комнаты. Открыв дверь, Юджи увидел там простую душевую кабину, умывальник с зеркалом и небольшой полотенцесушитель. Всё было чистым, безупречно продуманным, но таким же холодным и безличным, как и весь особняк.       Эта комната не выглядела местом, предназначенным для длительного проживания, а скорее местом для ожидания, где каждая деталь служила напоминанием о его новом, ограниченном положении в этом доме.       Юджи осторожно спрятал личный дневник и ручку за шкаф, стараясь убедиться, что их никто не заметит. Он понимал, что образование было недоступным для омег. Это было одним из первых правил, которые общество устанавливает, чтобы лишить таких, как он, любой возможности самостоятельного мышления и свободы. Никто не должен был знать, что он обладал этими знаниями, и поэтому дневник оставался его единственной тайной, которую он хранил глубже всего.       Его мысли вернулись к тому времени, когда он и его дедушка были вынуждены скрываться. С пяти лет, с того самого момента, как врачи определили его вторичный пол, жизнь Юджи резко изменилась. Дедушка, понимая, что его внуку грозит рабская участь в мире, где омеги ничего не значили, принял решение бежать и спрятаться. В маленькой, удалённой от всех деревне они жили под вымышленными именами, избегая любых контактов с внешним миром. В то время дедушка тайно обучал его читать и писать, веря, что эти навыки однажды дадут Юджи шанс на лучшую жизнь.       Но счастье не могло продолжаться вечно. В голове часто всплывали образы того дня, когда их нашли. Яркие вспышки тревожных воспоминаний, пропитанных страхом и отчаянием. Когда на порог их дома пришли люди, его дедушка сделал всё, чтобы защитить его, но оказался бессилен перед системой, от которой они бежали. Дедушка погиб, и Юджи остался один, заточённый в центре содержания омег.       Воспоминания нахлынули на Юджи так внезапно, что тот почувствовал ком в горле. Он сел на край кровати, стиснув в руках фотографию дедушки, которую он только что положил на тумбочку. Он помнил о потерях и боли, которые пережил. Всё, чему учил его дедушка, казалось сейчас таким далёким и бесполезным. Теперь он был в особняке Годжо, окружённый холодными стенами и строгими правилами, без права на свободу.       Но в глубине души Юджи знал, что всё, что он узнал от дедушки, было его последней опорой. Единственной вещью, которую у него не могли отнять. Даже в этом жестоком мире, его способность писать и читать была тем, что делало его больше, чем просто игрушкой для секса.       Юджи бросил взгляд на часы, стоявшие на тумбочке, и почувствовал, как внутри него закипает тревога. Стрелки показывали половину седьмого. Время до встречи с Годжо Сатору неумолимо сокращалось. Глубоко вздохнув, он направился в ванную, стараясь не поддаваться панике.       Ванная комната была небольшой, но безупречно чистой и оборудованной всем необходимым. Юджи запер дверь, будто это могло хоть как-то изолировать его от предстоящего события. Он включил воду, настроил её на комфортную температуру и встал под душ, ощущая, как тёплые струи стекают по его телу. Вода, казалось, смывала его страх лишь на мгновение, но он знал, что это временное облегчение.       С дрожащими руками он потянулся к смазке, оставленной на полочке, и, сжимая ее в ладонях, попытался следовать инструкциям, которые ему многократно объясняли в центре содержания омег. "Расслабься", говорили они, "делай это осторожно". Но как можно расслабиться, когда внутри всё кричит от страха? Его пальцы были неловкими, движения - резкими, почти механическими. Он пробовал растянуть себя, неумело и с болью. Внутри него всё сжималось от тревоги, а в голове крутились слова преподавателей центра о том, как важно угождать альфе. Это было его долгом, его предназначением, но от этого страх лишь усиливался.       Каждое движение казалось Юджи неправильным, неестественным. Он старался убедить себя, что всё будет хорошо, что он сможет справиться, но сердце стучало так громко, что это почти заглушало звук воды. Закончив, он выключил душ, вытер лицо ладонями и глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.       Накинув белый халат, оставленный кем-то из прислуги, Юджи направился в спальню, которая соединялась с его комнатой через дверь. Когда он вошёл, ему показалось, что он оказался в совершенно другом мире. Спальня была просторной, обставленной дорогой мебелью, каждая деталь кричала о богатстве и статусе. Большая кровать с высокими подушками и тяжёлыми покрывалами занимала центр комнаты, а рядом стояли массивные тумбочки с изысканными лампами. Пол был устлан мягким ковром, а на стенах висели картины, каждая из которых, казалось, стоила целое состояние.       Юджи огляделся, чувствуя себя чужим в этом месте. Он подошёл к кровати и сел на край, сжимая халат, который был слишком большим для его хрупкой фигуры. Время словно замерло. В ожидании Юджи ворочался, вставал и снова садился, пытался найти себе занятие, но ничего не помогало. Его тревога нарастала с каждой минутой, казалось, что стрелки часов двигались слишком медленно, превращая каждую секунду в вечность.       Когда часы на стене пробили восемь, он уже не замечал их тиканья. Неизвестно, как это произошло, но усталость, накопившаяся за день, взяла своё. Юджи, не замечая этого, лёг на кровать, его дыхание стало ровным, и он, наконец, заснул, не дождавшись прихода Годжо Сатору. ___       Юджи очнулся от резкого толчка. Чьи-то большие руки без церемоний перевернули его на живот, и паника захлестнула его с головой. Сквозь сон он не сразу понял, что происходит, но инстинктивно попытался повернуть голову и разглядеть, кто это. Однако грубый, ледяной голос Сатору разорвал тишину комнаты:       — Заткнись.       Юджи замер, чувствуя, как его дыхание сбивается. В следующую секунду халат, который он накинул после душа, был сдёрнут, открывая его тело. В воздухе моментально разлился густой аромат феромонов, настолько сильный, что Юджи стало трудно дышать. Его голова закружилась, а грудь сдавило от удушающего запаха моря и соли, который казался одновременно чужим и подавляющим. Феромоны альфы, выпущенные в таком количестве, будто лишали его силы даже сопротивляться.       Сатору, не говоря ни слова, провёл пальцем внутри него. Его прикосновения были быстрыми и резкими, без малейшей попытки быть аккуратным. Юджи болезненно сжался, и это вызвало раздражённый вздох альфы. Сатору сплюнул, недовольно произнеся что-то себе под нос, и вошел в него одним толчком. Его движения были грубыми, резкими, как будто он выполнял нечто, что ему совсем не доставляло удовольствия, но было необходимо.       Юджи стиснул зубы, пытаясь не издавать ни звука, но боль пронзала его с каждым движением. Слёзы начали стекать по его щекам, несмотря на его попытки сдержаться. Его тело дрожало, а душный запах феромонов усиливал головокружение и слабость. Это казалось бесконечным. Он всхлипывал, молясь про себя, чтобы всё поскорее закончилось, чтобы это мучение, в котором он едва мог дышать, завершилось.       Наконец, после того, что показалось вечностью, Сатору тяжело выдохнул и остановился. Не произнеся ни слова, он поднялся и направился в ванную комнату. Звук воды, включённой в душе, заполнил тишину комнаты, но для Юджи это не принесло ни облегчения, ни покоя.       На трясущихся ногах он поднялся с кровати, его тело всё ещё дрожало, а голова гудела от смеси боли, страха и усталости. Юджи покачнулся, но заставил себя идти. Вернувшись в свою комнату, он закрыл дверь, запер её и сполз на пол, где, наконец, дал волю слезам. Горький плач вырывался из его груди, и он закрывал рот руками, чтобы не издавать громких звуков.       Его душа была разорвана между болью и безысходностью, а единственное желание, которое крутилось в его голове, было о том, чтобы этот кошмар никогда больше не повторился.       Юджи сидел на полу своей комнаты, тяжело дыша после горького плача. Его тело дрожало, а в груди всё ещё ощущалась тяжесть, словно что-то раздавливало изнутри. Он непроизвольно провёл рукой по своей промежности, и пальцы ощутили липкость. Подняв руку, он увидел на ней тёмные разводы крови.       Его глаза широко раскрылись, и ужас пронзил его, как ледяной нож. Он застыл на мгновение, не в силах осознать то, что увидел. В голове мелькнула мысль:"Он порвал меня".Грудь сдавило, дыхание стало рваным. Юджи прижал дрожащие руки к лицу, стараясь успокоиться, но вместо этого паника лишь нарастала.       Ему казалось, что комната становится теснее, стены давят, а воздух исчезает. Он зажал рот рукой, чтобы не закричать, и поднялся, пошатываясь, направляясь в ванную. Его ноги едва слушались, но он знал, что должен избавиться от всего этого — от ощущения грязи, от боли, от воспоминаний.       Оказавшись в ванной, он автоматически включил воду, наблюдая, как из душа хлынули горячие струи. Юджи зашел внутрь, не глядя на свои руки, на свои раны, словно боялся увидеть подтверждение того, что произошло. Вода обжигала его кожу, но он не отступил, шагнув под душ, будто желая смыть с себя весь этот кошмар.       Он тёр своё тело до покраснения, словно пытался стереть не только следы физического контакта, но и воспоминания, которые врезались в его сознание. Мыло почти выскальзывало из дрожащих рук, но он продолжал. Юджи знал, что эта боль не уйдёт так легко, но ему хотелось верить, что горячая вода сможет хоть немного облегчить его страдания.       В какой-то момент он сполз на пол душевой кабины, позволяя воде стекать по его телу. Он обхватил себя руками, чувствуя, как холод начинает проникать внутрь, несмотря на горячие струи. В голове мелькали обрывки того, что произошло: грубые руки, резкие движения, его бессилие и боль.       Он зажмурился, надеясь, что это поможет ему забыть, но слёзы снова потекли по его щекам, смешиваясь с водой. Вся боль, страх и унижение захлестнули его с новой силой. Ему казалось, что он сломан, разрушен изнутри.       Юджи шептал что-то себе под нос, то ли молитву, то ли просто просьбы о том, чтобы этот кошмар закончился. Он знал, что завтра всё повторится, знал, что это его новая реальность. Но сейчас, в этот момент, он просто пытался собрать остатки себя, пытаясь хотя бы на мгновение почувствовать себя целым. ***       Несколько дней спустя Годжо Сатору сидел в просторном кабинете своей старой подруги и врача, Сёко Иейри. Белые стены клиники были стерильными, свет мягко освещал помещение, создавая обманчиво спокойную атмосферу. Сёко, привычно не обращая внимания на властный и равнодушный вид Сатору, склонилась над результатами анализов, её лицо выражало сосредоточенность.       — Уровень твоих феромонов заметно снизился, — сказала она, отложив бумаги в сторону и повернувшись к нему. Её голос был спокойным, но в нём звучала профессиональная настойчивость. — И это хорошая новость. В целом, твои показатели здоровья значительно улучшились.       Сатору слегка поднял бровь, но в его взгляде не было удивления - скорее скука.       — Значит, омега из центра работает, — сухо бросил он, опираясь локтями на подлокотники кресла.       Сёко нахмурилась, выпрямляясь, и сложила руки на груди.       — Они выделили тебе доминантного омегу? — спросила она, её тон стал серьёзнее. Сатору лениво махнул рукой.       — Нет, рецессивного.       Её брови взметнулись вверх, и на секунду в её глазах отразился лёгкий шок, который быстро сменился подозрением.       — Быть такого не может, — покачала она головой. — От рецессивного омеги не бывает такого падения феромонов. Тут два варианта: либо он на самом деле доминантный, либо у вас очень высокий процент совместимости.       Сатору усмехнулся, но в его взгляде промелькнула тень задумчивости.       — Проверим, — ответил он. — Я привезу его кровь на анализ. Беременность мне сейчас не нужна, хоть я и не делаю узел. Но в случае с доминантным омегой… это может произойти и без него.       Сёко кивнула, поджав губы, её профессиональная заинтересованность в ситуации явно усилилась.       — Привези, — коротко ответила она. — Я проведу все необходимые тесты.       Сатору поднялся с кресла, поправляя очки. Его походка оставалась расслабленной, но в голове он уже прокручивал варианты.       — До встречи, — бросил он через плечо, направляясь к двери.       Сёко, скрестив руки, проводила его взглядом, её мысли уже были сосредоточены на анализах и том, что же это на самом деле означает.       Сатору Годжо вышел из больницы, принадлежащей Сёко Иейри, и направился к ожидавшей его машине. Дверь уже была открыта водителем, который молча кивнул, приглашая его внутрь. Сатору сел на заднее сиденье, прикрыв глаза за затемнёнными очками, пока машина плавно тронулась с места, направляясь к месту его следующей встречи.       В салоне стояла тишина, нарушаемая лишь мягким урчанием двигателя. Сатору лениво достал телефон и стал пролистывать уведомления. Несколько предложений встреч от любовниц и любовников мелькнули перед его глазами - короткие, поверхностные, предсказуемые. Финансовый отчёт от одного из филиалов его конгломерата выглядел так же скучно, как всегда. Сообщения от помощника с просьбой подтвердить выбор цветов для сада в его поместье вызывали у него лишь раздражение. Он быстро закрыл всё, не утруждая себя ответами, и положил телефон на колени.       Но даже в этой вымышленной занятости он не мог избавиться от навязчивого воспоминания. Глаза. Те самые глаза, которые прошлой ночью смотрели на него с презрением и ненавистью, светясь янтарным огнём сквозь слёзы. Два луча боли и злости под ним. Юджи.       Эти глаза застряли в его сознании, как заноза, которую невозможно вытащить. Они вернули его в момент, когда он чувствовал себя уязвлённым, униженным, жалким. Он, Годжо Сатору, привыкший к полному контролю над всем и всеми, вдруг потерял его. На миг, но этого хватило. В тот момент ему хотелось уничтожить эту дерзость, это сопротивление. Хотелось выколоть эти глаза, чтобы они больше не сверлили его душу. Но всё, что он смог сделать - это уйти. Сбежать.       Это осознание жгло изнутри. Он даже не смог довести дело до конца. Страх и непонимание скрутили его так, как ничто другое не делало раньше. Он никогда не испытывал подобных эмоций. Его мир всегда был подчинён ему: с детства ему приносили всё на блюдечке с золотой каёмочкой. Никто даже не удивился, когда он представился доминантным альфой. В двадцать лет он занял пост главы конгломерата Годжо после трагической смерти отца. Ни один человек, ни одно событие не могли поколебать его власть. До этой ночи.       Эти глаза… Они заставили его почувствовать себя ничтожным. Жалким. И это унижение было невыносимым.       Сатору тряхнул головой, отгоняя мысли, словно пытаясь вытеснить их из своего сознания. Он заставил себя открыть финансовый отчёт, надеясь, что работа поможет ему сосредоточиться. Цифры и таблицы замелькали перед глазами, но ни одна из них не задерживалась в его голове. Его внимание рассеивалось, пока он пытался подавить нарастающий ком раздражения и внутреннего хаоса.       Он не заметил, как машина остановилась. Только когда водитель открыл дверь, Сатору поднял голову и понял, что они уже подъехали к ресторану. Он глубоко вздохнул, вернув себе холодную маску равнодушия, и вышел из машины. Сугуру уже ждал его за столиком. Сатору подошёл к столику, за которым уже сидел Сугуру, и сдержанно кивнул в знак приветствия. Они обменялись дежурными фразами, обсудили погоду и небольшие рабочие вопросы, прежде чем официант принял их заказ. Когда тот удалился, Сугуру, опираясь локтями на стол, развернул перед Сатору папку с документами.       — Отчёт по встрече с членом правительственной палаты, — произнёс он спокойно. — Они теперь у нас в кармане. Всё прошло гладко.       Сатору просмотрел документы мельком, лишь чтобы убедиться, что всё в порядке. Удовлетворённо кивнув, он закрыл папку и откинулся на спинку стула.       — Отлично, — коротко прокомментировал он, его голос был ровным, как всегда.       Сугуру, казалось, был готов перейти к менее формальной беседе. Он сделал небольшой глоток воды и небрежно спросил, глядя на друга:       — Как дела с омегой из центра?       Сатору выдохнул, на мгновение отводя взгляд. Этот вопрос заставил его задуматься, и слова не сразу находились.       — Уровень феромонов заметно снизился, — наконец сказал он, стараясь говорить спокойно. — Сёко предполагает, что этот омега либо доминантный, либо у нас просто высокая совместимость.       Сугуру поднял бровь, явно удивлённый услышанным.       — Доминантный омега? — переспросил он, его голос звучал сомнительно. — В центре вряд ли могли бы ошибиться, особенно при выборе для такого человека, как ты. Да и… высокая совместимость с омегой — это крайне редкое явление.       Сатору нахмурился, заинтересованный этим замечанием.       — Расскажи мне об этом, — сказал он, его тон стал серьёзнее.       Сугуру сложил руки перед собой, задумавшись на мгновение, прежде чем продолжить:       — Я сам таких людей не встречал, но, насколько я знаю, это что-то вроде связи, которая создаётся неосознанно между альфой и омегой. Гормоны, характеры, феромоны — всё идеально совпадает. Такая связь почти инстинктивна и, по сути, необратима. Её можно разорвать только смертью одного из партнёров.       Сатору не выдал своих эмоций, но внутри почувствовал странное напряжение. Он нахмурился, прищурив глаза за тёмными очками.       — Это что-то вроде метки? — уточнил он.       Сугуру покачал головой, делая глоток своего напитка.       — Нет. Метка — это просто синхронизация циклов и эмоций. По сути, поверхностная связь, которая нужна для контроля. А это... это скорее запечатление. Глубинная связь на уровне инстинктов. Она гораздо сложнее. Когда это происходит, альфа и омега становятся неразрывно связаны на уровне гормонов. Одному без другого становится почти невозможно. Их тела начинают отвечать друг на друга инстинктивно, даже если они этого не хотят.       Сатору молча слушал, его лицо оставалось непроницаемым, но внутри нарастало напряжение. Мысли путались:"Запечатление? Неразрывная связь? С этим омегой?"       — Если это правда, — тихо проговорил Сатору, его голос звучал осторожно, — это может объяснить многое. Но…       Сугуру, заметив нерешительность друга, продолжил:       — Запечатление — это не выбор, Сатору. Это просто случается. Ты не сможешь это контролировать, даже если захочешь. Но если это действительно так, тебе лучше быть осторожным.       Сатору сдержанно кивнул, обдумывая услышанное. В голове крутились вопросы, которые он пока не мог себе позволить задать. Ресторан, официанты, работа — всё это вдруг стало казаться второстепенным. Он только начал понимать, что слова Сугуру могут изменить его жизнь больше, чем он готов был признать.       Сугуру, сделав ещё один глоток из своего стакана, наклонился ближе к Сатору, словно собирался рассказать что-то, предназначенное только для его ушей. Его взгляд стал чуть более серьёзным, а голос — ниже и тише.       — Ты знаешь, — начал он, слегка улыбнувшись, как будто смакуя момент, — ходят слухи. Один высокопоставленный альфа... имя, конечно, не называют, но оно было на слуху несколько лет назад. Он запечатлился с одним из своих омег. Всё казалось нормальным, пока... — Сугуру сделал паузу, его взгляд стал холоднее. — Пока омега не покончил с собой.       Сатору нахмурился, но ничего не сказал, только слегка наклонил голову, давая понять, что слушает.       — История тем ещё дерьмом пахнет, если честно, — продолжил Сугуру, покручивая стакан в руках. — Говорят, что альфа плохо с ним обращался. Постоянные побои, изнасилования. Омега просто не выдержал. А вот альфа, после того как связь оборвалась, якобы сошёл с ума. Они говорят, что его нашли спустя несколько месяцев, забитого в углу собственного особняка, бормотавшего что-то о том, как "ему не жить без своего омеги".       Сатору сохранял привычное равнодушное выражение лица, но внутри его что-то болезненно дёрнулось. Мысль о том, что с Юджи могло случиться что-то подобное, обожгла его изнутри, заставляя на миг напрячься. В голове мелькнул образ тех янтарных глаз, полных боли и ненависти, которые он не мог забыть.       Он перевёл взгляд на Сугуру, стараясь говорить как можно более ровно:       — И что может привести к запечатлению, помимо высокой совместимости? Это же… не только гормоны?       Сугуру пожал плечами, его серьёзный тон сменился на более лёгкий.       — Я не знаю, Сатору. Говорят, что симпатия тоже может играть роль. Хотя, честно говоря, я в этом не уверен. Всё это, по большому счёту, просто слухи. И, честно, не думаю, что это могло случиться с тобой.       Он усмехнулся, добавляя в свой тон лёгкую шутливость.       — Ты же Годжо Сатору. Ты всегда контролируешь ситуацию. Тебе не о чем беспокоиться.       Сатору позволил себе выдохнуть, невольно расслабляясь. Уверенность Сугуру была заразительна, и он попытался подавить странное беспокойство, которое появилось после услышанного.       — Просто слухи, да? — переспросил он, будто спрашивая самого себя.       — Именно, — подтвердил Сугуру, с улыбкой поднимая свой стакан. — Уж точно не твоя история, верно?       Сатору слегка усмехнулся в ответ, но в глубине души понимал, что тающая тревога оставила след, который так просто не сотрётся.