Миракль

В глубине моей души Ты умерла, И я даже не плакал, Нет, ни единой слезы, И я устал от терпеливого ожидания Кого-то, кто даже не придет. В глубине моей души Я убил тебя, И я даже не сожалел. Не могу поверить, что я сказал это, Но это правда — Я ненавижу тебя. d4vd — Romantic homicide

Мортиша

      В прошлую ночь, когда Мортиша решила распрощаться с собственной жизнью, не найдя мнимого якоря, за который могла бы зацепиться, ей привиделся человек из прошлой, навеки потерянной жизни. В какой-то миг она поверила, что восстав из могилы, он оказался живым и невредимым, но видение рассеялось, и в мужском силуэте она разглядела лицо старшего брата.       Деймон отправился на ее поиски вместе со Стефаном. Он знал, что из всех мест в этом чертовом городишке его обожаемая сестрица окажется на кладбище Локвудов, у могилы, к которой у него за все сто семьдесят лет не нашлось храбрости подойти, возложить цветы и принести извинения. Съедаемый стыдом, он, как и Стефан, предпочитал игнорировать прошлое, чтобы не испытывать угрызений совести.       Мортиша не сопротивлялась, когда Деймон отыскал кольцо, оставленное ею на правой стороне скамьи, и надел его ей на палец. Она была послушна, когда он молча повел ее к автомобилю, усадил на заднее сиденье и, беспокойно поглядывая на нее через зеркало заднего вида, шептал, что скоро они будут дома.       В некотором смысле, весьма искаженном, Мортиша завидовала братьям. Они сумели приспособиться к жизни вампиров, отыскав тех, за кого держались. У нее же никого и ничего не осталось. Все, кого она любила, гнили в земле либо желали ей смерти. Клаус был свято уверен, что она предала его. Стефан считал ее монстром. Ну а любви Деймона было недостаточно, чтобы у нее хватило сил простить его за то, что произошло в 1864 году. Флешбэк Ноябрь, 1864       «Сумев сбежать от братьев спустя три месяца, за время которых они обучали ее азам вампиризма, учась на собственных ошибках, Мортиша незамедлительно вернулась в Мистик Фоллс. Бессонные, голодные дни и ночи она провела в пути, не держа в голове ни единой мысли о том, как к ней отнесутся местные жители и семья после возвращения в город. Для всех она считалась мертвой, ровно как и ее братья, павшие от рук жестоких вампиров, как было заявлено Джузеппе Сальваторе.              Без колебаний Джузеппе застрелил обоих сыновей, на которых возлагал надежды, пророча им обоим светлое будущее, — не сумев вынести предательства с их стороны. Он верил, что старший сын, Деймон, возглавит дело семьи и будет разводить лошадей так же, как это делали его деды и прадеды задолго до его рождения. Он надеялся, что Стефан вскоре обзаведется семьей, займет место в совете основателей города и станет всеми уважаемым мужчиной.       На дочь Джузеппе Сальваторе особых надежд не возлагал, потому что все, на что она была способна, она выполнила смиренно: вышла замуж, подарила супругу наследника и занималась хозяйством. Он любил ее по-своему, пусть и был чрезмерно жесток, но лишь потому, что боялся ее потерять. Мужчины — красивые и страшные, богатые и бедные — могли погубить дочь уважаемого мистера Сальваторе, скомпрометировав ее. Поэтому он трясся над ней вплоть до пышного бракосочетания и даже после медового месяца, оберегая так, как умел.       Прознав о гибели отца, ставшего жертвой Стефана, Мортиша не сумела сдержать эмоций и отвернулась от младшего брата. Она не смогла простить и Деймона, ставшего причиной ее гибели и воскрешения.       На следующую ночь после того, как в церкви Мистик Фоллс вспыхнул страшный пожар, Деймон явился в дом сестры. С трудом владея собой, он напал на ее мужа, который погиб от его рук, и насильно напоил ее своей кровью. А потом, сколько бы молитв она ни произнесла, он хладнокровно свернул ей шею. Пробудилась Мортиша к рассвету, когда карета, запряженная тройкой лошадей, покинула город инкогнито.       Мортиша в ужасе осознала произошедшее, ощутив, как зародившаяся жизнь в ее чреве покинула ее. Не успела она толком опомниться, как Деймон в очередной раз напоил ее кровью, на этот раз молоденькой простушки, трудившейся на конюшне Сальваторе. С той злополучной ночи дни тянулись соизмеримо с вечностью. Дабы не лишиться рассудка, Мортиша хранила в памяти светлый образ своего первенца, мечтая вернуться к нему.       В конечном итоге она возвратилась в родной город, попав на похороны. Трехлетний Николас Локвуд, в одну ночь потерявший обоих родителей, вскоре занемог и скончался, подхватив хворь, против которой не нашлось лекарства. Слезы градом хлынули по щекам Мортиши, пропитав собой свежую могилу, на коей по весне взошли цветы — Клейтония виргинская».       Вот так, в один день потеряв родной дом, семью и жизнь, Мортиша больше не была прежней. Однако, повстречав Никлауса Майклсона спустя семь лет после трагедии, постигшей ее, она преобразилась в лучшую сторону. Теперь же он оставил ее, знать не желая.       Всеми преданная, никому по-настоящему не нужная, Мортиша Сальваторе не понимала, что ей делать со своей вечностью.       — Эй, привет. Я увидел тебя из окна. Все в порядке?       Мортиша обернулась, столкнувшись с изучающим, чуть беспокойным взглядом Тайлера Локвуда. У них сложились весьма неплохие отношения, хотя друзьями или даже приятелями их назвать было трудно.       — Да. Чего вылупился? Думаешь, я пришла сюда покончить с собой?       Возведя глаза к затянутому грозовыми тучами небу, Тайлер склонил голову вбок. Он узнал от Кэролайн о том, как Деймон едва не в последний момент уберег сестру от неминуемой гибели, потому не исключал возможности, что Мортиша вновь попытается наложить на себя руки.       — Знаешь, а я рад, что стал бессмертным гибридом. С пятого класса боялся, что меня кремируют, когда я умру. — Опустившись на скамью рядом с девушкой, Тайлер невесело улыбнулся. — Я шучу… Год назад погиб мой отец. Он сгорел в пожаре. Наверное, небесная кара настигла его, потому что он одобрил предложение совета и намеревался уничтожить всех вампиров в городе. А сам, козел недалекий, не знал, что является потомком оборотней. Я тоже не знал, пока мой дядя Мэйсон не рассказал мне о нашем проклятии.       — Боишься стать похожим на отца, да?       — Как из всего рассказа ты пришла к такому выводу? — Тайлер нервно хохотнул, взъерошив волосы. — В общем-то, да.       — У меня глаз наметан на семейные конфликты. Уж поверь на слово: Сальваторе знают обо всех ужасах, которые скрываются за натянутыми улыбками отцов и матерей. — Пересилив себя и отведя взгляд от могильного надгробия, Мортиша взглянула на Тайлера. — Раньше я боялась стать похожей на свою мать. Безучастной, как она, бесчувственной и холодной. Кажется, я воплотила свой страх в реальность. Но сейчас мне все равно.              Тайлер почувствовал почти осязаемое напряжение, окутавшее его плечи. Словно загипнотизированный, он тонул в глазах Мортиши, с каждой секундой преображающихся, становящихся похожими на черные дыры. От сего сравнения ему стало еще более неуютно и беспокойно — как тогда, когда директор школы сообщил ему, что из-за неуспеваемости он имеет все шансы остаться на второй год.       — Я помню Стефана потрошителем. Помню Стефана без человечности, — Тайлер помедлил. — Помню Деймона монстром. Мне… мне не кажется, что ты будешь хуже их, если вернешь свою человечность.       Мортиша промолчала. Она не согласилась, но и отрицать сказанное не стала. С ее поездки с Колом Майклсоном в другой город, где они на славу повеселились, прошло достаточно времени. Втайне от братьев и их друзей Мортиша устраивала вылазки в ближайшие города, реже бродила по окраинам Мистик Фоллс, кормясь незадачливыми жителями, не ведающими об опасности.       Она убивала и гипнотизировала. Потрошила и скрывала следы преступления, не желая вновь оказаться лишенной сил и оказаться запертой в подвале. Стефан по-прежнему относился к ней настороженно, неумело скрывая истинные чувства за фасадом скупой вежливости. А Деймон, все так же ослепленный любовью к сестре, не ведал о том, чем она промышляет за его спиной. Братья опекали Мортишу, однако она находила возможность сбегать из дома, когда Елена Гилберт, строго раз в неделю, попадала в беду.       Мортиша ушла, не прощаясь.       Тайлер ощутил, как с плеч его сошла тяжесть, стоило потерять женский силуэт из виду. Он глубоко вздохнул и взглянул на надгробный камень. Щурясь, он пытался разобрать потрескавшиеся, временем стертые цифры жизни покойного.       Кристиан Локвуд       23.01.1837-5.08.1864       Николас Локвуд       12.06.1861- 13.11.1864       Мотнув головой, Тайлер дважды обернулся. Пообещав Кэролайн не появляться в людных местах, он остался дома и не упустил возможности полюбопытствовать у матери, кем был некий Кристиан Локвуд. Ранее Тайлер не изъявлял желания приобщиться к богатой истории своей семьи, но от нечего делать и не на такое пойти можно было.       — Дай-ка подумать, — продев серьги в мочки ушей, Кэрол Локвуд нахмурилась, — Кристиан Локвуд… Вспомнила, это твой далекий прадед по прямой линии отца. Он рано приступил к делам семьи и рано умер. Подробностей я не знаю, но вроде как принято считать, что он был слаб здоровьем. Кажется, сердце подвело.              — А дети у него были?       — Конечно! В то время мужчина не мог заниматься бизнесом семьи, являясь холостым. Ты можешь заглянуть в архивные записи, сохранившиеся у твоего отца, если будет интересно.       Кэрол Локвуд поцеловала сына в щеку и, пообещав вернуться в течение нескольких часов, отправилась в мэрию. Вместе с шерифом города и Деймоном Сальваторе она пыталась отыскать Аларика Зальцмана, исчезнувшего с радаров.       Не поленившись, Тайлер засел в кабинете отца с бутылкой виски, таки сумев найти скудную информацию о Кристиане Локвуде.       — «…Являясь повесой и дамским угодником, он остепенился после неожиданной гибели отца. В тот же год женился на юной девице из уважаемой семьи, сделав ее хозяйкой своих владений. В первый год брака у пары родился сын, коего назвали Николас, в честь погибшего отца Кристиана. Положение дел семьи Локвуд улучшилось. Они выбрались из долгов и расширили владения. Данные о гибели Кристиана Локвуда, его жены и сына обрываются после июля 1864 года. Принято считать, что он погиб в пожаре вместе с семьей». — зачитав вслух, Тайлер нахмурился. — «Зимой 1860 года Кристиан Локвуд взял в жены Мортишу Сальваторе. Свадебная церемония прошла в поместье Локвудов. Жениху было двадцать три года, а невесте — пятнадцать лет».       Не поверив прочитанному, Тайлер откинулся на спинку отцовского кресла и неосознанно разинул рот, выдохнув протяжное: «Ох, черт!».       Устроившись у камина, Мортиша бережно проводила пальцами по медальону, на тыльной стороне которого была выгравирована надпись: «Pour toujours dans mon coeur». Как и день назад, она страшилась последствий, с которыми могла столкнуться, если заглянет в потайное отделение медальона, подаренного отцом на свадьбу. Открыть его она так и не осмелилась, из-за тех эмоций, которые могли всколыхнуться в ее сознании.       — Мортиша! — громогласно взревел Стефан, на вампирской скорости оказавшись в гостиной. — Я знал, что тебе нельзя доверять. Знал!       С достоинством выдержав убийственный взгляд младшего брата, Мортиша мысленно прикинула, успеет ли сбежать от Деймона, если вырвет сердце из груди Стефана, угрожающе нависшего над ней.       — Сбавь обороты, малыш Стефи, не то по губам получишь.       — Где клинки? Не отрицай, ты их украла, — голос Стефана звучал грозно, жестко, как хлесткая пощечина, пришедшаяся на щеку Мортиши. — Ты бездушное чудовище. В тебе нет ничего светлого, чистого, человечного.       — Погоди, ты сейчас мне комплимент сделал или себя описал? Уж кому-кому меня отчитывать, но не тебе.       Расправив плечи, Мортиша поднялась с дивана. Ниже ростом, она, казалось бы, возвышалась над братом за счет невидимой взору, но ощутимой тьмы, сгущающейся между ними, пылающей огненными искрами.       Стефан сжал пальцы в кулаки, готовый в любой момент броситься на сестру, если она первая перейдет в нападение. Его бросило в жар от злости, закипающей в нем с каждой секундой, с каждым словом, срывающимся с губ Мортиши, глядевшей на него с нисхождением, точно он нашкодивший мальчишка.       — Я с самого начала твердил, что ты всех нас погубишь. Не прошло и года, как единственное оружие, которое было у нас против первородных, возвращается к ним! И все из-за тебя. Скажи, кому ты зад подлизала: Ребекке или Элайдже?              — Фи, как гадко. Я тебя не узнаю, — оттолкнув брата, Мортиша плеснула в стакан виски, пригубив немного. — Хотя постой, помню, каким жестоким ты был, когда мы развлекались в Чикаго. Как ты насмехался над беспомощными людьми, неспособными с тобой тягаться. Как ты подталкивал замужних женщин на безумства, а после оставлял их израненными, сломленными и ненужными.       — Заткнись, — прошептал Стефан, от стыда отвернувшись.       — Помню, как ты намеренно сблизился с Ребеккой, а за глаза насмехался над ее чувствами. Как ты лебезил перед Клаусом, теша его самолюбие. Ты нуждался в его одобрении, в прощении своих грехов, которые осознавал. Мы оба монстры, Стефан. Я признаю свою темную сторону, но ты скрываешь свою сущность под шкурой невинной овцы. Ты с детства таким был.       Слова Мортиши больно ранили. Невидимыми стрелами она целилась в сердце Стефана, ни разу не промахнувшись. На семейной охоте ей не было равных, что всякий раз подмечал отец, изредка роняя между строк: «Как жаль, что ты родилась в женском теле, дорогая».       Когда-то Мортиша была охотницей за оленьими рогами, а теперь — за чужими головами. И первая, пусть и невзаправду, полетела с плеч Стефана.       Обернувшись через плечо, он выплюнул слова, полные яда и ненависти:       — Я знаю, чего ты добиваешься, хочешь вывести меня на эмоции. Хочешь найти уязвимые места и бить по ним снова и снова, пока не надоест.       «Сорви с него маску. Заставь признаться. Он должен понести наказание», — шептал голосок, ожидая реки крови.       — Нет! — выкрикнула Мортиша в лицо брата, толкнув его в грудь. — Признайся, что ты бросил меня! Признайся, что пожертвовал моей свободой, не помешав Майклу, когда он попытался прикончить меня! Признайся, что ты повинен в том, сколько лет я томилась в той убогой, всеми забытой пещере! Признайся!       Мортиша обрушилась на Стефана, подобно снежной лавине. Она сомкнула руки на его шее, повалив на пол. Ее прекрасное лицо преобразилось, и она уподобилась монстру — потрошителю.       Стефан озверел вслед за ней. Оскалив клыки, он вывернулся из ее захвата, схватил за горло и надавил, покуда она не начала задыхаться.       — Да! Я предал тебя и жалею об этом по сей день! Жалею, что оставил тебя, что бежал и не помог. — Вампирский оскал постепенно сходил с лица Стефана. Его глаза заблестели. — Я боялся, что моя человечность вернется… Я бы сошел с ума от горя, от того, что натворил со всеми невинными людьми. С тобой…       — Тебе было легче пожертвовать мной… — просипела Мортиша.       — Да! Да, да, да! Я раскаиваюсь. Мне жаль, что из-за меня ты провела десятилетия в заточении. Мне правда жаль, Морти…       Глаза Мортиши налились кровью. Она оттолкнула брата, и только он попытался подняться с колен, как она схватила вилку с подноса, высившегося на столе рядом с выпивкой, и всадила ее в печень Стефана. Он застонал от боли, оставшись стоять на коленях.       — Тебе жаль? Я восемьдесят шесть лет провела в пещере. Без крови, без людей, без связи с миром! Я иссыхала годами, теряла счет времени и ждала, когда меня найдут. Когда хоть кто-то вспомнит обо мне и высвободит. — Мортиша ранила брата в плечо, на этот раз ножом, предназначенным для того, чтобы вскрывать письма. — Я гнила! Год за годом этот чертов голос говорил: «Отключи чувства, отпусти их». Говорил, что боль пройдет. А я все равно цеплялась за воспоминания! Ты должен был сказать им, где я!       Захлебываясь кровью, Стефан не сопротивлялся. Не тогда, когда Мортиша вонзала в него столовые приборы, вымещая гнев. Не тогда, когда входная дверь отворилась, и на пороге застыли Деймон и Елена. Не тогда, когда он вновь признавался в содеянном. В своей трусости.       — Я подвел тебя… мне жаль.       — Ложь! Если бы тебе было правда жаль, ты бы не молчал! — Мортиша опустилась перед Стефаном на колени, прошептав ему в лицо, запачканное кровью. — Когда мне представится шанс, не рассчитывай, что я вспомню о нежных чувствах к тебе. Ты будешь гнить, а я наслаждаться жизнью и ни разу о тебе не вспомню. Так и знай.       Не взглянув на вернувшихся Деймона и Елену, Мортиша отправилась в свою комнату. Она приняла ванну с лепестками роз и бокалом шампанского, слыша, как братья спорят в гостиной. Как Деймон кидается мебелью и винит Стефана в том, что он виновен в пережитом Мортишей.       — Почему ты не сказал?! — нанося удары, Деймон заорал в лицо Стефану, заплывшему кровью. — Почему?       — Я был уверен, что Майкл убил ее, — не сразу ответил Стефан, чувствуя на себе осуждающий взгляд Елены. Ее уважение трескалось так же быстро, как срастались его кости. — Я боялся… Но потом, когда Лекси вернула мне человечность, я искал ее. Если тебя это утешит, я искал ее годами.       Деймон отступил от брата, как от прокаженного. Ему словно бы было неприятно марать об него свои руки, сбивая костяшки пальцев в кровь.       — Утешит? Я похоронил живую сестру, у которой не было могилы! Я потерял ее дважды, но ты… ты смотрел мне в глаза все эти годы и вместе со мной горевал, как будто бы ты имел на это право!       Держась за левый бок, Стефан с грустью глядел вслед уходящему брату. Переполненный стыдом, он взглядом не осмелился коснуться Елены и покинул дом. На свой страх и риск он отправился к единственному человеку, способному его понять — к Кэролайн. Ей он доверился, открылся. Поведал, как, терзаемый виной, тщетно пытался исправить ошибки прошлого.       — Значит, по этой причине ты намеренно отталкивал ее? — тихо прошептала Кэролайн.       — И поэтому тоже. Думаю, я боялся снова окунуться в прошлое. В худшее время моей жизни, когда я был чудовищем.       Опустив голову, Стефан сцепил пальцы рук, локтями уперевшись в колени. Словно нарушитель закона, он ожидал вердикта судьи в зале суда.       — Уйдет время, и тебе придется постараться добиться прощения сестры и брата, — Кэролайн накрыла ладонь друга, крепче сжав его пальцы. — Как бы это ни звучало, я понимаю тебя. Я ведь поступила точно так же, когда оттолкнула маму, сумевшую принять мою сущность. Она меня простила, и ты добьешься прощения.       Впервые за вечер Стефан улыбнулся. Искренне, чуть скованно, но улыбнулся.       Залюбовавшись Кэролайн, столь светлой, честной, всеми любимой, он одернул себя запоздало, когда осознал, что сжимает ее ладонь непозволительно долго.              — Как у вас с Тайлером? Он в городе?       — Да, — настроение Кэролайн тут же переменилось, и она отсела. — Он то тут, то там. Помогает своим друзьям, а я смиренно жду его звонка или сообщения. Наши отношения разваливаются, я это чувствую, вот только ничего не могу поделать.       — Уверен, все наладится.              Стефан улыбнулся, и Кэролайн стало легче на душе.       Проговорив обо всем до утра, но не о Елене и Деймоне, они не уследили за временем, утекающим сквозь пальцы. Всегда веселая и жизнерадостная, Кэролайн вдохнула в Стефана жизнь, уверив, что его старший брат обязательно простит его.       Стефан вернулся домой к полудню и застал Деймона, одиноко склонившегося над бутылкой бурбона на полу у потухшего камина. Выглядел он помято, задумчиво и как никогда печально.       Опустившись подле брата по правую сторону, Стефан не отказался, когда тот передал ему бутылку, чтобы промочить горло.       — Я сожалею о содеянном. Мы развлекались в Чикаго. Я был потрошителем, утратившим человечность. В глубине души я хотел вернуться к прежней версии себя, но не мог. Меня останавливал страх. — Стефан сглотнул, губами припав к горлышку бутылки. — Я так сильно боялся, что мои эмоции, воспоминания о содеянном, вернутся… ты бы знал, скольких я погубил, не задумываясь. Мне было так страшно, Деймон. Так страшно, что я позволил Майклу забрать ее. Я отвернулся и уверил себя в том, что он убил ее.       Деймон молчал, не смея перебить младшего брата. Он осуждал его, но понимал, потому что сам был не лучше. Потому что виноват перед сестрой не в меньшей степени. Он погубил ее человеческую жизнь, не задумываясь о последствиях, а Стефан подложил свинью. И всему виной — их страх.       — Ты думаешь, она когда-нибудь сможет простить нас? — убито прохрипел Деймон, с раздражением обнаружив, что выпивки не осталось.       — У нас впереди вечность, если мы сумеем избавиться от Аларика. — Они переглянулись. — Я верю, что настанет тот день, когда она снова впустит нас в свое сердце и все будет так, как раньше.       — Мне бы этого хотелось. — Деймон потер переносицу, не понимая, когда головная боль успела снизойти на него. — Ты был прав, она отдала клинки Элайдже взамен на его помощь. Ее сокровище при ней… я видел его собственными глазами.       Стефан задышал реже, будто кислород заканчивался и он экономил вдохи.       — Мы должны вернуть ее человечность, ты понимаешь это? Мы должны вернуть нашу Тиш.       Подготовка к Рождеству началась за неделю до празднования. Ученики «Средней школы Мистик Фоллс», принявшей участие в городском мероприятии, украсили город, ныне сверкающий алыми и золотистыми огнями. Всюду слышались рождественские песни, доносившиеся из баров, магазинов и мало посещаемых лавок.              Жители Мистик Фоллс, не ведущие о том, с какими чудовищами живут бок о бок, ожидали дня «х», закупаясь подарками. За три дня до Рождества выпал первый снег. От малышни до серьезных представителей общества предновогоднюю атмосферу почувствовал на себе каждый житель уютного городка.       Поместье Сальваторе было украшено в лучших традициях благодаря Деймону, шантажом и уговорами заставившего присоединиться к веселью Стефана и Мортишу. Казалось, конфликт между ними сошел на нет и гештальт закрыт, покамест коробка с новогодними игрушками не угодила в камин по вине Мортиши, а новогодние колпаки не были сорваны с дверных ручек из-за Стефана.       Снова разругавшись брат с сестрой разошлись по комнатам, оставив Деймона, с елочной игрушкой в виде звезды, украшенной алой лентой, — на стремянке подле рождественской ели, пестреющей разнообразием гирлянд. Разочарованный неудавшейся затеей — примирить семью, он самостоятельно завершил приготовления к празднику, под омелой украв поцелуй Елены Гилберт.       В Рождество Деймон, пробудившись ранним утром, застал в кухне Стефана и Мортишу за приготовлением ужина, — которое было решено большой компанией отметить в их доме. Он не был сильно удивлен, потому как в детстве мать обучала Мортишу готовке, привив любовь к кулинарным изыскам не только дочери, но и младшему сыну, всюду таскавшегося за матерью хвостиком.       — Колокольчики, колокольчики! Колокольчики — повсюду! О, как же весело мчаться в открытых санях, запряженных одной лошадью! — напевая, Деймон подошел к брату и сестре, забросив руки на их плечи. — Колокольчики, колокольчики! Колокольчики — повсюду!       К восьми вечера за столом в гостиной Сальваторе оказались: Стефан, уставший поправлять новогодний колпак, съезжающий ему на нос; Кэролайн, без конца проверяющая мобильник на наличие уведомлений от Тайлера; Елена, смущающаяся под взглядом Деймона, занявшего место во главе стола; Мортиша, заскучавшая до неприличия.       «В доме Дороти Браун было гораздо веселее. Мы хотя бы развлекались, играя в нарды», — подумала Мортиша, наблюдая за тем, как старший брат бессовестно флиртует с Еленой, а Стефан упорно делает вид, будто его это не беспокоит.       Минуло два часа, за которые Стефан и Мортиша в очередной раз повздорили, припомнив огрехи прошлого. Елена сменила наряд от того, что тарелка с салатом угодила на ее колени, когда кто-то из Сальваторе стянул со стола скатерть вместе со всеми блюдами. А Кэролайн, не сумевшая урезонить конфликт, пришлось силком вывести Стефана на улицу, после чего, немного погодя, они отправились в бар к друзьям.       — Ты с нами? — стоя за запертой дверью, подал голос Деймон. — Да ладно тебе! Рождество не закончилось, почему бы нам не встретить его в шумной компании, раз в скромной не удалось? Ну, что скажешь, Тиш?       Переодевшись в новое платье, купленное по совету Ребекки, след которой простыл с того момента, когда от нее пришло сообщение неделю назад: «Я в Марокко, привезу тебе сувенир», — Мортиша подкрасила губы и подмигнула собственному отражению в зеркале, отметив, что платье отлично подчеркивает ее декольте и округлые бедра, плотно обтянутые черным бархатом.       — Рождество семейные праздник, так?       — Да!       — Тогда и отмечай его с малышом Стефи, а от меня отстань. И хватит караулить меня у двери, все равно не выйду!       Деймон закатил глаза и взяв с сестры слово, что она не станет выходить на улицу, так как опасность в лице Аларика все еще имеется, — отправился с Еленой в бар. В конфликтах он не принимал сторону ни брата, ни сестры, потому что считал, что они оба получают удовольствие, когда отыграются друг на друге, нанося удары словами и столовыми приборами, коими пришлось закупиться.       — Может, стоит попросить Бонни посодействовать? Вдруг есть какое-нибудь заклинание, которое вернет Мортише человечность, как думаешь? — пальцами нервно постукивая по стеклу, Елена украдкой глядела на профиль Деймона, поджимающего губы. — Или можно попросить Элайджу, например, внушить ей вернуть чувства.       — Нет, нет и нет! — завелся Деймон, вжав педаль газа в пол. — Я против того, чтобы моя сестра имела хоть что-то общее с этой больной семейкой! Я что-нибудь обязательно придумаю, но сам. Без первородных и ведьм. Да и она на вербене.              — Как скажешь.       Расстроившись от того, что Деймон не поддержал ее план, который виделся ей гениальным, Елена отвернулась.       — Обиделась?       Деймон потянул руку к Елене и переплел их пальцы, отчего она заметно повеселела, взглянув на него с улыбкой. Оставив поцелуй на костяшках ее пальцев, он запел негромко одну из ее любимых песен, дабы подбодрить.       — Ты увидишь, что сегодняшний день несет в себе что-то особенное. Что-то святое, а не поверхностное…       — Рождество должно быть чем-то большим. — заключила Елена, задышав полной грудью. Она не думала о тех неприятностях, которые пережила за последние полтора года. О чувствах и проблемах других. Сейчас ее волновал — Деймон, и его ладонь в ее руке. — Спасибо тебе.       — Спасибо мне за что? За испорченный вечер или платье?       — За все, Деймон. Понимай, как хочешь.       В это же время, отыскав в погребе приличную бутылку шампанского, Мортиша отправилась к единственному Майклсону в Мистик Фоллс, который как и она, помнил Рождество другим. Она знала: он один умирает от скуки или строит великие планы по захвату мира.              В одном она точно не ошиблась, когда постучала в дверь: Клаус Майклсон был один в доме, который его многочисленная семья покинула.       — Как там говорится? Рождество бывает лишь раз в году. Что ж, признаю, из всех в этом городе ты нравишься мне больше остальных. — Мортиша очаровательно улыбнулась, исподлобья поглядев на Клауса. — У меня шампанское, а с тебя ужин!       Клаус усмехнулся, с ног до головы оглядев Мортишу, сумевшую его удивить не столько очередным нарядом, который несомненно ей шел, сколько своим появлением.       — Дай гляну. Krug Clos d'Ambonnay. Elle sait ce qu'elle veut.       — Ce n’est pas mon style de choisir quelque chose de médiocre. Tu te souviens, n’est-ce pas? — с чарующей улыбкой, словно околдовывая, отвечала Мортиша.       От нее не укрылась перемена в настроении Клауса, впустившего ее в дом и помогшего избавиться от полушубка из песца. Намеренно задев оголенные участки рук Мортиши, Клаус не сдержал ухмылки, услышав, как ее сердце забилось чуть быстрее.       — Je me souviens de beaucoup de choses. Et toi, ma joie, de quoi te souviens-tu?       — Все. Даже то, что предпочла бы забыть. Так что, ужин будет?       — Неужто братья твои забыли о тебе?       Жестом велев девушке следовать за собой, Клаус повел ее в столовую, где был щедро накрыт праздничный стол. Он до последнего надеялся, что семья вернется, заскочит на огонек, да как бы не так. Только стало известно, что клинки находятся у Элайджи, спрятавшего их, черт знает где, братья и сестра разбежались по миру, под предлогом страха перед Алариком Зальцманом.       Клаус давно не чувствовал себя так одиноко, отчего ему хотелось вырвать сердца всем тем гибридам, которых он породил, и которых предпочел семье из-за страха перед новыми трудностями и угрозами со стороны тех, кто намеревался уничтожить его близких. Впрочем, глупо было с его стороны расчитывать на семейный ужин, после того как он в гроб уложил каждого из членов семьи, не говоря уже о том, что не праздновал Рождество с 1924 года.       — Не говори, что ждал меня, — Мортиша опустилась на стул, который для нее любезно отодвинул Клаус.       — Не льсти себе.       Клаус разлил шампанское по бокалом, не упустив возможности подколоть Мортишу, должным образом не отреагировавшую на его язвительные шуточки. Ей не нужно было интересоваться, почему он груб с ней, потому что знала его как облупленного. И знала, что на данный момент проще не реагировать, а дождаться, когда ему надоест задевать ее.       Во время ужина, не обошедшегося без флирта, граничащего с безобидными оскорблениями, Мортиша все чаще ловила себя на мысли, что Клаус намеренно держится от нее на расстоянии; как холоден от того, чем может завершиться их сближение и незапланированное свидание, обещающее перерасти в нечто большее.       — Где твое сокровище, за которое ты так билась? — расправившись с мясом, Клаус взялся за десерт, мазнув взглядом по декольте Мортиши. Он бы не отказался от возможности узнать, изменяет она старым привычкам или остается им верна. — Не поленилась братца моего к делу подключить. Сделку с ним заключала, а он взял и слинял на другой конец света.       Пригубив бокал с шампанским, как шелк, влившийся в горло, Мортиша хихикнула, неопределенно пожав плечами, словно не знала, какой эмоции поддаться.       — Припрятала там, где ни мертвые, ни живые его не найдут.       Она умолчала о том, как боялась того, что содержимое медальона способно пробудить в ней чувства к семье, к миру и к Клаусу. Не только нежные, наполненные любовью и страстью. Те, у которых бы она пошла на поводу, навряд ли бы сумев справиться с болью.       В пещере не смогла. Так какова вероятность, что на свободе сможет?       — Ты не ответила.       — На что, твою очередную шутку? Брось, Ники, мы оба знаем, что ты хочешь выведать мои секреты, потому и провоцируешь меня. Я-де не желаю возвращаться в прошлое, вспоминать о нем. Достаточно разочарований за один век.       Содержимое бутылки быстро разошлось по бокалам к концу ужина, когда от десертов не осталось и следа. Клаус, как хозяин дома, впустивший нежеланную гостью за свой стол, спустился в погреб.       Не теряя времени, излишне любопытная Мортиша отправилась на поиски личной мастерской Клауса, куда он редко кого впускал, аргументируя это тем, мол, негоже глазеть на его незавершенные полотна.       Отыскав нужную дверь далеко не с первого раза, Мортиша вошла в комнату, утонувшую в темноте вечера. Ей не нужны были источники счета, дабы увидеть то, что было скрыто тонкой тканью, накинутой на полотно — ее портрет, написанный кровью.              — Ты говорил, что в этом доме нет ни одной вещи, мне принадлежащей, — прошептала она тихо.       — Их и нет, — отозвался Клаус, застывший в двух ярдах от нее. — Это мое.       Вполоборота обернувшись к мужчине, зажегшего свечи, Мортиша не сводила с него изучающего взора, представляя, как дрожат его мышцы, скрытые под одеждой. Воздерживаясь около века, она страсть, как хотела, утолить не только голод, клокочущий в глотке, но и нужду в физической близости.       Мортиша Сальваторе могла бы выбрать любого — мужчину или женщину, не боясь осуждения, и все же не нашла в себе сил, будучи без эмоций, пасть столь низко, дабы разделить постель с незнакомцем. Воспитание матери, по сей день отграничивающее ее порывы, не позволяло оступиться даже мысленно.       Припомнив, сколько времени у нее ушло, чтобы сблизиться с Клаусом, довериться ему и впустить в свою постель, она с ужасом осознала, что в не готова подпустить к себе любого другого мужчину. Подумать только, у нее их было всего-то двое.       — Подойди ближе.       Хмуро склонив голову вбок, Клаус глубокомысленно вздохнул и медленно, будто оттягивая момент неизбежного, подступил вплотную к Мортише. Он не коснулся ее, лишь втянул запах вишни, намертво впитавшийся в ее волосы, в белоснежную кожу.       — Хочешь снова оказаться в моих объятиях?       Клаус отвел копну исиння-черных локонов девушки, перекинув их на правое плечо, и губами прижался к ее шее, оставив череду невесомых поцелуев. Ее кожа пылала жаром, а сама она предвкушала момент, когда платье, купленное за его деньги, окажется у ее ног.       — Я часто вспоминаю наши ночи, когда думаю о тебе. Гоню мысли прочь, но не выходит избавиться от образов перед глазами.       Мортиша откинула голову ему на грудь, обвив его плечи обеими руками, как бы стремясь приблизиться теснее, сократив меж ними дюймы расстояния. Клаус уверенным движением потянул за лямку ее платья, оголив плечо, и правой рукой обвил ее талию, вдавив пальцы в корсет. Так с уст ее сорвался первый, но не последний полустон.       — Le moment viendra où tu paieras ta trahison de ta vie.       Клаус сомкнул пальцы на челюсти Мортиши, врезавшись в ее губы болезненным поцелуем. Она не возразила. Напротив, ответила с неменьшей отдачей и, когда он был готов перейти к более уверенным действием, — оттолкнула его.       Словно бы не осознав произошедшего, Клаус пошатнулся, задев одну из картин в темноте. Сам он казался сбитым с толку, как тогда, стоило Элайдже заикнуться о клинках.       — Je ne t’ai jamais trahi, crétin! — возвысила голос Мортиша, отвесив ему пощечину.       — Я тебе руки переломаю, — угрожающи протянул Клаус, явив ее взору свое обезображенное лицо генами вампира и оборотня.       Впрочем, Мортишу он не напугал. Она снова его оттолкнула и снова влепила звонкую пощечину, отчего он на мгновение растерялся, точно мальчишка, разбивший драгоценность родителя.       — Tu ne me crois pas? Demande à Stefan. Découvre par la faute de qui j’ai passé un siècle en captivité. Tu sais quoi? Va au diable, en enfer! Не веришь мне? — Она рванула прочь из мастерской, в порыве гнева опрокинув подсвечник. — Scélérat, je te déteste!       Для себя Клаус решил, что не станет догонять вздорную вампиршу, вздумавшую считать, будто он забудет о прошлом и вновь подпустит ее к себе так близко, как никого и никогда. Как в другой жизни, когда они провели более пятидесяти лет вместе.       — Мортиша! — заголосил Клаус не менее, чем через минуту бросившись за ней следом. Голос его разнесся оглушительным эхом по поместью. — Мортиша, не смей вот так уходить от меня!       Он нагнал ее на лестнице запыхавшуюся, возбужденную, с трудом справляющуюся с духотой, коей в помине не было.       — Нет, к черту твои вопросы! — Мортиша вскинула руку, остановив его у подножия лестницы. — Отпусти меня, либо сорви с меня это чертово платье и сделай своей как раньше!       Взглядами, полными злобы, ненависти, припорошенной страстью и дичайшим желанием сблизиться не столько физически, сколько духовно, эмоционально, — Мортиша и Клаус бросились навстречу друг к другу. Как она и хотела, ее платье, с треском рвущейся ткани, полетело на пол, оказавшись затоптанным под их ногами.              Всего на мгновение разорвав поцелуй, чтобы удостовериться в своей догадке, Клаус самодовольно усмехнулся. Черное, кружевное белье Мортиши, как он любит, выгодно подчеркивало ее фигуру, не нуждающуюся в украшениях. Она снова утянула его в поцелуй, позволив подхватить себя под ягодицы и унести в одну из комнат.       — Ты оставил меня без одежды, — языком проведя по пересохшим губам, Мортиша приподнялась на локтях, наблюдая за тем, как Клаус на ее глазах избавляется от одежды. Медленно, точно раззадоривая. — Как прикажешь возвращаться?       Пряжка ремня звякнула и скинув брюки на пол не глядя, Клаус склонился над Мортишей, обнявшей его за плечи. Оставив поцелуи на ее шеи, он завел руки за ее спину, на ура справившись с застежкой на бюстгальтере, с которой она у зеркала провозилась не меньше двух минут.       — Оставайся…       Лежа под мужским крепким телом, Мортиша застонала от того, насколько ей было приятно находиться в его близости. Ее пышная грудь, вздымающаяся с каждым новым вдохом, при малейшим движении соприкасалась с телом Клауса, накрывшего ее губы своими. По привычке, въевшейся в подкорку мозга, они, занимаясь любовью, переплели пальцы рук.       Их имена полустонами разносились по опустевшему поместью.       По утру, вымотанная и голодная, Мортиша проснулась обнаженной на смятых простынях в одиночку. Не размыкая век, она уловила знакомый голос, узнав Бонни. Та колдовала по принуждению, что было понятно по заклинанию, скороговоркой соскочившего с ее дрожащих от ненависти губ и по запаху трав — запаху магии.       — …Отправляйся домой и хорошенько подумай, как ты можешь мне помочь. Не вздумай, кого-либо посвящать в наши дела, ведьма.       — Что ты от меня хочешь? Я разрушила заклинание Эстер. Разве этого недостаточно?       — Нет! — он смягчился, приложив палец к губам. — Послушай, ты не дура, а теперь пойми, что когда твой учитель доберется до меня и попытается убить, вслед за мной погибнут все вампиры и гибриды, которых я породил… Ты готова в один день схоронить всех своих друзей?..       Выпроводив Бонни Беннет, Клаус вернулся в свою комнату, в которой оставил Мортишу. По хитрой ухмылке было ясно, что она не спит.              — Ты голодна?       Мортиша покачала головой, наблюдая за ним из-под копны волос, упавших на ее лицо и разметавшихся по подушкам.       Опустившись у изголовья постели, Клаус потянул за простынь, любуясь красотой тела любовницы. Он очертил пальцами ее позвонки, лопатки и родинки на бедрах, сравнимых с созвездиями на ночном небе.              — У тебя есть план?       — Всегда.       — Ты не дашь умереть тем, кто тянется от твоей кровной линии?       Невзирая на вместе проведенную ночь, поистине сногсшибательную, Клаус не доверял Мортише. После долгой разлуки ему было недостаточно ее слов. Он нуждался в доказательствах, потому не отпустил ее, когда она вознамерилась покинуть его, отправившись домой.       Не позволил уйти вечером, удержав поцелуями и сладкими речами, не показавшимися ей ложными. Клаус сколько угодно мог предавать, изворачиваться, искать для себя выгоду, однако никогда не лгал. Просто-напросто умело играл словами.       Когда взошла полная луна и полумрак, разгоняемый несколькими свечами, опустился на комнату, Клаус и Мортиша, сидя друг напротив друга, по очереди водили лезвием по коже. Они пили вино, разбавленное кровью друг друга.       — Можно я с вены?       Не дождавшись ответа, Мортиша взобралась на мужские бедра, нежными, почти невесомыми поцелуями покрыв шею Клауса, от удовольствия прикрывшего глаза. Запустив пальцы в его волосы, она, контролируя себя, обнажила белоснежные клыки, впившись в его горло.       Клаус крепче обхватил Мортишу за спину, и не сдержавшись, припал губами к ее запястью. Она дернулась от неожиданности, и вскоре отстранилась, дабы не лишить его сил на ночь, которой не было конца.       Смакуя теплую кровь из вены, а не из донорского пакета, Клаус опустил ладонь на поясницу Мортиши, с открытым ртом наблюдавшую за тем, как его губы, покрытые ее кровью, ласкают ее кожу.       — Ты все также красив, — обхватив его лицо обеими ладонями, Мортиша без страха вглядывалась в золотистые глаза и темные вены. — Maintenant, c'est mon tour de dominer.       Он не сопротивлялся, когда она нежно уложила его спиной на постель. Когда извивалась на нем, когда пальцами до крови впивалась в кожу.       Прожив свыше тысячи лет Клаус Майклсон давно осознал, что нет никакой кнопки, способной включить или выключить эмоции. Все это — игра разума. Достаточно одной искренней слезы или улыбки, чтобы завеса сопротивления пала.       Он бы солгал, если бы не признавался в том, что желает возвращение человечности Мортиши столь же яро, как ее братья. А, быть может, гораздо сильнее.       Дрожа всем телом, она без сил упала на его грудь. Он обнял ее, уведя влажные волосы от лица, покрытого испариной.       — Знаешь, твоя кровь все также сладка и чиста… вербена выветрилась из твоего организма, радость моя.       Мортиша запоздало осознала произошедшее. Только тогда, когда Клаус подмял ее под себя, она поняла, почему он настаивал на том, чтобы она не уходила, хотя неделю назад гнал прочь, уверяя, что ей нет места в его жизни.       — Ты обдурил меня!       — Всерьез вздумала со мной тягаться? Я научил тебя всему, что ты знаешь и умеешь. Думаешь, сможешь обыграть меня? — его ухмылка стала похожа на оскал хищника. — Давай узнаем, что ты скрываешь. Выкинь эту блажь из своей прекрасной головушке и перестань сопротивляться.              Мортиша зажмурилась, столь нелепым трюком желая избежать внушения. Клаус, к ее великому несчастью, воспользовался иным способом, дабы проникнуть в ее мысли. И, весьма болезненным.       Клаус резко и грубо возвел руки на девичью голову, проникнув в чертоги ее разума мысленным потоком. В первые секунды он встретил сопротивление, павшее под гнетом его непреодолимого желания узнать, почему Мортиша оставила его после всего, что они вместе пережили.       — Нет! — вскрикнула Мортиша от неописуемой боли, выгнувшись в спине да так, что позвонки ее хрустнули.       Она перестала сопротивляться, когда кровавые слезы потекли из ее глаз, от того что сосуды лопались в мозгу при каждом воспоминании, сопровождающимся болью. Под внушением она объяснила, почему он видит ее жизнь без него смазанной, лишенной последовательности:       — …Надежды… я надеялась, что ты спасешь меня.       Мортиша потеряла сознание на руках Клауса, прижавшего ее к груди так, словно пытался защитить ее от внешних опасностей со стороны тех, кто разлучил их и украл восемьдесят шесть лет ее жизни, кои она могла провести с ним.              — …Мортиша, открой глаза… прошу, посмотри на меня… — в голосе его звучала скорбь. — Клянусь, я уничтожу каждого, кто обрек тебя на муки. Принесу их головы и брошу к твоим ногам. Так и будет, клянусь.