Миракль

Это конец. Задержи дыхание и досчитай до десяти, Ощути движение Земли, а затем Прислушайся: мое сердце взрывается вновь.

Ведь это конец… Я утонула, я уснула в этот миг, Я опоздала — я перед всеми в долгу, Сбитая с ног, я захвачена… Так пусть же обрушится небо! Когда оно рассыплется, Мы не содрогнемся, Мы вместе переживем это…

Adele — Skyfall

Финн

Флешбэк Май, 1969       «Оказавшись на свободе, Финн Майклсон, пробудившийся от двухсотлетнего сна, впервые задышал полной грудью, прогуливаясь по парку «Пенинсула» в Портленде. Он не знал, почему семейство решило освободить его из мучительного плена собственного разума, вытащив из сердца клинок. Впрочем, мотивы их поступка его не интересовали. Финн хотел лишь одного — вкусить сладость жизни, большая часть которой прошла мимо него.       Он слышал, что Клаус, как и всегда, находится не в лучшем состоянии, однако не догадывался, почему в их доме постоянно появляются ведьмы и шаманы. Финн не задавал вопросов, и, как повелось издавна, делиться последними новостями с ним не спешили. Одно он знал точно: угроза в лице отца канула в небытие. Младшие братья, как он поспешно решил, сдержали обещание и вернули его к жизни.       — Простите, не могли бы вы немного сдвинуться влево?       Миловидная незнакомка с кипой бумаг, вложенных в несколько папок, очаровательно улыбнулась. На первый взгляд она отличалась простотой и изяществом от громких, обычно вульгарно одетых девушек ее возраста. Такие дамочки не привлекали внимания Финна.       — Мне сдвинуться?       — Да. — Расправив плечи, незнакомка отпихнула Финна в сторону, примостилась на перилах беседки и потянулась за камерой. — Не могли бы вы подержать мои конспекты? Спасибо.       Финн толком не успел отреагировать, как на вид хрупкая девушка нагло вложила в его ладони свою ношу. Он наблюдал за ней с интересом, поражаясь ее смелости и наглости. И только он собрался отругать ее, как она обернулась и снова растянула губы в широкой улыбке.       Она улыбнулась так ярко, жизнерадостно и лишь ему одному. Словно он был единственным человеком в многолюдном парке. Ему стало приятно ощутить некую значимость, пусть и сиюсекундную. Злость его отступила, померкнув.       — Вы меня выручили. Я — Софи. А вас как зовут?       Она протянула ему руку, и Финн, находясь в состоянии эмоционального потрясения, ответил рукопожатием, задержав ее ладонь в своей дольше, чем того требовал этикет.       — Я Финн. Приятно познакомиться, София. Не подскажете, что это за агрегат у вас?       — О, вы ни разу не видели фотоаппарат? Подходите ближе, я покажу его магические свойства.       София рассмеялась, и ее смех не оставил Финна равнодушным — звонкий, чистый, наполненный жизнью. Тем, в чем он нуждался и чего ему так не хватало».

***

Декабря, 2010       Включив на мобильном телефоне режим «не беспокоить», Финн вложил его в карман пиджака и устремил взгляд в окно автомобиля. Находясь в пути второй день, он трижды совершил пересадку, не тратя времени на ночлег в придорожном мотеле. Финн мог бы самостоятельно вести машину, не видя в этом ничего сложного, но отказался от данной затеи, столкнувшись с нелегкой задачей — картой.       За тысячу лет, большую часть которых он провел затворником в гробу, Финн так и не научился ориентироваться по картам, не говоря уже о городах и странах, значительно расширившихся по земному шару. Когда мать вернулась в мир живых, он наивно понадеялся, что его страдания окончатся, а с ними и тирания каждого вампира, созданного его семьей. Увы, Эстер Майклсон погибла от рук учителя истории — Аларика Зальцмана.       Вместе с ней умерла и надежда Финна обрести покой. Он мог бы наслаждаться подаренной ему вечностью, если бы не был сломлен морально. Более восьми веков, проведенных в клетке собственного разума, не могли не оставить след на его психике и восприятии бессмертия. Семья не понимала его, считая трусом и маменькиным сынком, привыкшим прятаться за ее юбкой.       За все прожитые годы никто так и не спросил его: «Хотел ли он жизни вампира? Хотел ли скитаться по миру в бегах из-за отца Майкла? Хотел ли оказаться заживо похороненным?». Находясь рядом, но всегда в стороне, Финн тайно мечтал вернуться в прошлое и изменить его, чтобы не становиться монстром из детских сказок.       По привычке щелкнув пальцами, он с сожалением осознал, что не может использовать магию из-за своей вампирской сущности. А ведь когда-то он был выдающимся колдуном и лекарем — гордостью отца и примером для подражания Кола. С детства его обучали мать и ведьма Аяна разным премудростям. Но затем, когда младший брат Хенрик скоропостижно скончался, отец решил защитить семью, не осознавая, чем обернется его затея «Фикс».       Думая о семье, Финн вспомнил, о чем недавно шептались Ребекка с Клаусом, обеспокоенные своей безопасностью после смерти матери. Как оказалось, в мире все еще существует оружие, способное убить первородных вампиров. И пусть Кол боялся своей участи, он по той же причине не мог покинуть Мистик Фоллс, предполагая, что мстительный старший братец выследит его и уложит обратно в гроб.             Тремя днями ранее, когда дом опустел, Кол заявился в личную комнату Финна, предложив ему объединиться и сбежать из Мистик Фоллс. Тот отказал, заявив, что не станет вступать в альянс с тем, кто предал его.              «— Ну и ладно! — в порыве гнева воскликнул Кол, страшась за свою шкуру. — Не нужна мне твоя помощь, я сам справлюсь! Ты всегда презирал меня!       — Ты ошибаешься, — ответил Финн, не оторвав взгляда от книги.       — Поэтому ты не смотришь на меня, да? Ненавижу тебя! Ненавижу вас всех!»       Ближе к рассвету, когда взошло солнце и его лучи озарили проснувшийся городок, черный автомобиль припарковался у двухэтажного здания, выложенного из красного кирпича. В доме для престарелых «Эмерсон» его ожидала дама из прошлого. На удивление Финна, в современном мире оказалось проще простого отыскать человека, не прибегая к помощи ведьм и гадалок-шарлатанок.       — Сэр, что прикажите делать? — голос водителя прозвучал глухо.       Финн не слышал его, потому что бешеный стук собственного сердца затмил все звуки, доносившиеся до его слуха, будь то пение птиц, шелест травы, в которой затерялись грызуны, или голоса людей, спешивших на работу ранним утром.       — Дайте мне минуту. Всего минуту…       Финн не солгал. Ему действительно потребовалась около минуты, чтобы совладать с нахлынувшими эмоциями. Он потуже затянул галстук и, испустив череду нервных вздохов, покинул салон автомобиля, велев водителю не дожидаться его.       Дом престарелых снаружи и внутри выглядел вполне уютно. С порога персонал произвел приятное впечатление, ухаживая за пожилыми людьми на славу.       В холле, залитом солнечным светом, Финна встретила женщина средних лет. С виду неразговорчивая и настороженная, под действием внушения она быстро разговорилась, и речь ее полилась ручьем.       — …Миссис Джонсон навещают редко. Ее близким тяжело мириться с тем, что у нее альцгеймер.       — И как давно болезнь дала о себе знать? — подавленно произнес Финн, держа руки в карманах пиджака.              — После гибели ее супруга. Красивая была пара…       — Достаточно. Отведите меня к ней.       Послушавшись, женщина кивнула и вместе с Финном, отстающим от нее на пару шагов, направилась в комнату на втором этаже, принадлежащую миссис Джонсон. Она покинула его, как только они добрались до двери, и пообещала не мешать.       Финн возложил ладонь на грудь, где сердце забилось с неистовой силой. После возвращения он не был уверен, что снова сумеет испытать те чувства, так похожие на человеческие.       Перед глазами пронеслись воспоминания из прошлого — тех семи лет, которые он провел с Софией. Ради него она была готова стать вампиром, сколько бы раз он ее ни отговаривал, не желая пятнать ее душу тенью монстра, каким бы ей пришлось стать после обращения.       В 1976 году Элайджа и Клаус, оставшиеся недовольны тем, что Финн не пожелал отправиться вместе с ними в Рим, снова уложили его в гроб. В ту рождественскую ночь он умолял их не поступать с ним подло, не предавать, на что братья лишь посмеялись, нагло отметив, что за хорошее поведение освободят старшего братца, если заскучают без него.       Финн провел в гробу более тридцати лет, покамест София жила, старела, не догадываясь, почему он бросил ее, не попрощавшись.       За день до Рождества в том же году, договорившись встретиться, София и Финн приняли решение провести вечность вместе. Ради нее, ради женщины, полюбившей его абсолютной любовью, он был готов примириться с сутью своего существования.       Сейчас, спустя сорок лет со дня их знакомства, он стоял на пороге ее скромной комнаты, понимая, что она его не вспомнит, не узнает черты его лица, совсем не изменившиеся с течением времени.       Постаревшая София сидела в кресле у окна, бездумно вглядываясь в детскую площадку, на которой резвилась малышня под присмотром родителей. Годы сильно сказались на ее лице, прорезанном морщинами, отчего она казалась неузнаваемой.              — Здравствуй, Софи. Помнишь меня?              Финн несколько неуютно потоптался у порога и, войдя в комнату, оставил за собой щелку приоткрытой двери. Ему сделалось больно от того, что София не обернулась, вероятно, не узнав его голос. Он опустился в соседнее кресло напротив нее, не решившись заговорить.       Минуты ожидания сменились часами.       София, глубоко вздохнув, потянулась за спицами и пряжей, взявшись за вязание. Финн молчал, по правде говоря, не зная, с чего начать разговор. Он наблюдал за ней, храня в памяти моменты из их прошлого, так и не ставшего вечностью.       После полудня София, по совету медсестры, отправилась на прогулку в сад. Финн вызвался составить ей компанию. Тогда она впервые ему улыбнулась, приняв за старшего сына, погибшего пять лет назад от рака легких.       — Ты вернулся ко мне, — прошептала она, ладонями обнимая лицо Финна, который вовсе не сопротивлялся.       — Да, вернулся…       Совершив круг по парку, Финн и София разместились на деревянной, никем не занятой скамье напротив фонтана. Она крошила батон, подкидывая крошки голубям, опоясавшим их скромной стайкой.       Собравшись с силами, Финн выдохнул, словно силясь сбросить неподъемный груз с плеч, и заговорил:       — Прости меня, я не успел. В ту ночь я торопился к тебе, даже подарок подготовил в честь Рождества. Мои братья обманом задержали меня, сказав, что мы всей семьей, как и всегда, должны покинуть город и отправиться в Италию — так сказать, залечь на дно. Я отказался. Снова попытался достучаться до них, объяснить, что нам не обязательно табором ходить по миру. — Локтями упершись в колени, Финн уронил голову в ладони. — Они меня не послушали. В ту ночь я снова оказался заперт в собственном разуме, в темноте и в холоде… мой худший кошмар. Совсем недавно я вернулся к жизни, если эту пытку можно назвать таковой. Мне потребовалось время, чтобы отыскать тебя.       София будто бы просветлела. Взгляд ее прояснился, и прежняя улыбка, та самая, что была при ней сорок лет назад, коснулась тонких губ. Она ласково тронула Финна за плечо.       — Я не переставала помнить о тебе. Мне жаль, что твоя семья снова заставила тебя пройти через ад. Ты этого не заслужил, никогда не заслуживал.       Финн ощутил, как мелкая дрожь завладела его телом. Он склонил голову вбок, затравленно поглядев на Софию. В старушке, с годами потерявшей былую красоту, он видел ту самую Софи, которая имеет для него огромное значение по сей день.       — Мыслями я всегда возвращался к тебе. К нашим встречам у пруда. К твоим лекциям в университете, когда я завороженно наблюдал за тобой, как самый преданный фанат. Я не видел свет в конце туннеля, свои прошлые жизни… я видел твое лицо.       Слезы прорезали морщинистое лицо Софии, потянувшей дрожащие руки к лицу Финна. Он прильнул к ее ладоням, без страха сомкнув веки.       Годы, насильно проведенные в гробу, негативно сказались на психике Финна Майклсона. Темнота и замкнутые пространства вызывали в нем панику, сопровождавшуюся агрессией, над которой он не был властен.       С Софией все страхи меркли. Она, являясь в его жизни лучом света, разгонявшим тьму в худшие дни.       — Мне так жаль, что у нас не получилось.       Финн кивнул, незаметно для Софии стерев одинокую слезу ладонью, скатившуюся из правого уголка глаза.       Они проговорили несколько часов. Она рассказала ему о том, как прожила свою жизнь без него, в каких странах побывала и за кого вышла замуж. Она показала фотографии своих детей и внуков, обмолвившись о каждом.       Ближе к вечеру Финн покинул Софию, дав слово, что больше ее не оставит и будет навещать так часто, как только сможет. Когда он уходил, на мгновение задержавшись у двери, она снова впала в беспамятство, спутав его со своим первенцем, коего назвала в честь своей первой любви — Финна Майклсона.       — Будьте добры держать меня в курсе о ее здоровье.              — Как пожелаете, сэр, — с отрешенностью ответила медсестра.       На протяжении трех дней, которые Финн провел в Портленде, он неизменно находился рядом с Софией. Порой наступали моменты просветления, и они говорили, как когда-то в молодости. Ее молодости. С Софии сходила пелена прожитых лет, и она вновь виделась Финну той самой задорной девушкой с великими планами на будущее.       — …Мне пришлось его отлупить, хотя, если признаться, сделала я это словесно. Боялась пойти по стопам родителей, когда они применяли физическую силу, воспитывая нас с братом. — Невесело улыбнувшись, София покрепче сжала пальцы Финна в своих руках. — С той поры дети более не шутили со мной. Ну а муженек стал тише воды, ниже травы.       — Кто бы мог подумать, что ты можешь быть суровой?       — Жизнь меняет нас. Вот и я без тебя изменилась.       Финн изменился в лице. Он посмурнел, нахмурив брови, которые бросили тень на его глаза.       — Мне жаль.       — Мы знакомы?       Кивнув, София отняла ладони и с опаской поглядела на мужчину, показавшегося ей незнакомым. Она вновь его позабыла, и он, в который раз, не сразу сумел совладать со своими эмоциями.       Это была последняя их встреча.       Следующим утром медсестра из дома престарелых сообщила Финну о внезапной кончине Софии Джонсон.       Финн выронил мобильный телефон из рук и, потеряв равновесие, пошатнулся. Он разрыдался в парке на скамье, ставшей для него все равно что родной, на которой их с Софи можно было часто встретить за разговорами.       Он ушел, оставив батон, который вскоре склевали подлетевшие птицы.       Через четыре дня состоялись похороны. Присутствовали немногие, в основном близкие и родные. Они говорили слезно, красиво, вспоминая лучшее о Софии.       Финн стоял вдали, вслушиваясь в каждое слово, но не слыша их.       В какой-то момент, когда дети и внуки сплотились у ее гроба, простившись в последний раз, Финн с усилием улыбнулся. Ему было морально легче от мысли, что София не замкнулась и не поставила крест на своей жизни, когда он покинул ее, пусть и не по своей воле.       По дороге в Мистик Фоллс Финн провел в молчании.       Дома, хотя так бы он не назвал очередной особняк, который заняла его семья, он столкнулся с не на шутку встревоженным Клаусом, порадовавшим главной новостью: матушка, на последнем издыхании, наделила школьного учителя по истории могуществом, сотворив из него вампира, силы которого превосходили силы первородных.       — У него кол из белого дуба. И он не остановится, пока от нас не останется горстка пепла. — Исподлобья поглядев на брата, Клаус не выразил заинтересованности, зная, что тот отсутствовал около недели.       Вуаль тишины накрыла гостиную дома Майклсонов.       — Финн, может, ты что-нибудь скажешь? — не сдержалась Ребекка, в презрительной усмешке скривив губы.       Равнодушным взглядом скользнув по лицам братьев и сестры, определенно встревоженных, но не напуганных, Финн пожал плечами.       — Мне все равно.       Элайджа и Ребекка, плечо которой от злости крепко сжал Клаус, переглянулись. Теряясь в догадках, они остались безмолвны, не сильно удивившись тому, что старший брат жаждет смерти, раз решил не сражаться за свою и их жизни.       Кол громко рассмеялся, прервав тишину.       — Пропади ты пропадом, трус!       Слова младшего брата больно ударили Финна в спину, когда, поднявшись по лестнице, он скрылся в своей комнате, не заперев дверь.       Он давно перестал злиться, понимая, что семья никогда не окажется на его месте, не узнает, каково это — провести в гробу девять веков. В темноте, в одиночестве, без права на спасение.       Никто из них не догадывался, что день за днем Финн проживал ад на Земле.