Пятый элемент

– Хей, ну нееет, ты в который раз уже выигрываешь уровень? Это нечестно! – недовольно протягивает девушка, кладя джойстик рядом с собой. Смотрит на яркие буквы «Game over» со счетом 15:9 в пользу Билла, а азарт так и подпирает вызвать его на еще один раунд, где точно-точно покажет ему, что она не лузер. Надула губки и деловито направила взгляд на парня в его любимой кофте с лого группы, явно довольного собой. – Все честно, златовласка, просто кому-то надо работать над скоростью и реакцией. – Это у меня все не в порядке со скоростью и реакцией? Надо же, какие мы быстрые! – в интонацию прокрадывается хорохорство. – Для мужчины это не всегда комплимент, – подловил Каулитц, отчего-то ощущая теплоту на щеках, – Но ради тебя я согласен и на второй раунд, – подвинулся он ближе к блондинке, ущипывая ее за талию в большой футболке. – Тогда готовься проиграть, герой, – Эрма игриво приподнимается на коленях напротив Каулитца и кладет обе ладони на его лицо, – На этот раз у тебя поблажек не будет и ты оценишь всю мою мощь! – Герой? – он чуть понизил голос и сомкнул руки на девичьей спине. – Ага. Герой фантастической истории «тысяча и один способ победить нечестного Билла Каулитца»! В ответ на его тихий смешок она только коснулась кончиком носа о его щеку в излюбленной дурашливой манере. Которая уже так приятно грела его изнутри и заставила мягко провести пальцами по хрупким плечам и наткнуться на чуть небрежно вьющиеся пряди. Такие кудряшки у нее бывают после сна, и парень это уже прекрасно знал и наблюдал воочию. Они пахли остаточным шлейфом ее любимых Daisy, лаком и каким-то уютом. А сама девушка была одета в большую футболку с каким-то абсолютно детским кошачьим рисунком и шортики, которые из под подола были видны совсем чуть-чуть и открывали стройные, худые ноги. Она буквально светилась и смешно потягивалась, чем дала Биллу повод в трехсотый раз назвать ее солнышком. – Ты такая забавная, – расслабленно выдыхает он в золотистую россыпь, пока девушка вновь не заерзала в поиске наиболее удобной позиции. – А еще я очень-очень мстительная, – деловито чеканит она, вздергивая носик и плавно поглаживает по смолистому затылку. Буквально так, что Каулитц готов был уже замурчать как кот от таких прикосновений. Его личный источник спокойствия и удовольствия. – Боюсь-боюсь, моя серьёзная фрау, – нахмуренные брови и не менее важная манера сподвигают шаловливые ручки на то, что через секунду прическа Билла превратилась в один большой хаос. И может, он ненавидел, когда кто-либо прикасался к его волосам кроме Тома, но эти маленькие игры ему определённо нравились. Поддельное бешенство Эрмы настолько умиляло его, что приходилось сдерживаться и не тянуть губы в глупой улыбке. Придвинув ее тельце еще ближе к себе, пустил в ход свой фирменный метод, против которого она бессильна. Проскользил холодными фалангами под футболку и стал нагло щекотать до надрывных смешков и сопротивлений со стороны блондинки. – Ааа, эй! Хаха, прекрати! – Поцелуешь – прекращу, – вкрадчиво приговорил парень, чем тотчас обеспечил в комнате тишину. Эрма какие-то секунды похлопала своими кукольными ресницами и плавно, даже с некой осторожностью припала к губам своего темноволосого счастья. Прижимаясь со всей отдачей и вместе с этим забывая обо всей ребячливости. Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы выключить режим пятилетней девочки и подойти к такому большому делу со всей ответственностью. Он отвечал ей, все так же плавно скользя пальцами по ее спине, чем провоцировал целые стаи и скопища мурашек, уже вовсю вальсирующих от макушки до самых кончиков пальцев. Даже заулыбался и погладил ее по затылку, продолжая оставлять неспешные поцелуи, но уже в уголок губ, в висок, за ушком, отчего она чуть приспустила голову, чтобы прикрыть алые щеки, забавно смущаясь. Окрыляясь от каждого прикосновения и взгляда. Билл положил ее голову себе на плечо, прикрывая глаза, чтобы мимика растворилась в умиротворении. Знаю, наверное, это глупо, но я очень рад. Я столько времени бежал на край света и столько раз уверял себя в том, что этого не произойдёт. Имела ли любовь свой пол? Для меня, наверное, нет. Короткое сожаление вкупе с облегчением посетило его мысли, когда плечо снова стала тяготить такая приятная тяжесть. Которую не хотелось отпускать. О, как же Билл ненавидел в себе это качество – много-много думать, особенно не в столь подходящие для этого моменты, но именно это и заставляла его делать меланхоличная натура. Где-то в глубине его все еще мучили мысли, что все это чертовски невовремя и главное, как уместить эту маленькую новую реальность в свою жизнь полноценным звеном? Будет ли оно полноценным? Глядя на одноразовые отношения брата он не испытывал ничего кроме тотального непонимания и даже отвращения. Билл находил это абсолютной бессмыслицей – заводить отношения, если не собираешься делать для этого человека абсолютно ничего. Он просто не позволял, чтобы рядом был кто-то как игрушка или как украшение. Полный абсурд. – Вас вызывает земля-я-я! Перед глазами что-то помахало. Рука. Билл встрепенулся, выныривая из своих не очень приятных мыслей. – А? – Чего задумался, луна? – Задумался о том, какая ты прелесть, – мужские ладони умещаются на порозовевшие щеки. Хочет сбежать в нирвану небесной синевы напротив, раствориться в ней. Там, где вопящие голоса беспокойного разума затихают, уступая место чему-то другому. Созидающему. Одухотворяющему. Билл ловит себя на мысли, что почему-то не может выдать что-то вразумительное, тревожно взмокают ладони и в горле пересыхает. Готовый задать ей этот вопрос, чтобы не тянуть. Эрми, я бы хотел провести с тобой отпуск, но вокруг куча папарацци, ты согласна? или Эрми, мы можем опять напялить на себя черт пойми что и никто нас не узнает, как тебе идея? или... Нет, все отвратительно. Глупо. Ужасно. – Не не, о чем-то ты точно задумался... – жмется и щекочет носом шею, провоцируя смешок. По полу рядом постучали коготки, извещая о приближении четвероногого друга. Который уже успел соскучиться по человеческой любви и смешно фыркнул. Личную идиллию нарушил бульдог, требовательно бодающийся в бок. – Пумба, малыш, – тепло отозвалась блондинка, протягивая руку к гладкой шерсти пса, на что он отреагировал все тем же фырчанием и обнюхиванием. По утрам бульдог бывал особенно игривым и задиристым, мог негромко лаять и просить поглаживания, бодаясь в колени и виляя крохотным хвостиком. – Ну вот, нашелся еще один парень, с кем приходится делить твою ласку, – игриво-ревностно наблюдает Каулитц за развернувшейся картиной, где Эрма тискает бульдога и целует в макушку, пока тот облизывается, – засранец маленький, сгрыз шнурок. – Думаю, он просто скучает, – прислоняет к себе спинкой, держа за передние лапы, чтобы Билл смог почесать животик, – И точно так же не хочет делить своего хозяина ни с кем больше. – Ладно-ладно, уговорила, – Пумба вертелся и порывался перескочить на руки к Биллу, чтобы облизнуть их как следует. А глядя в полные любви и преданности темные глаза, стало даже совестно, что он и вправду не уделяет ему достаточно внимания из-за гастролей и различных дел. Довольный пес все же получил свое, нежась в руках брюнета, получая маленькие поцелуи в макушку и холку. Эрма приподнялась, чтобы пойти сполоснуть руки, которые Пумба все же успел облизнуть, и напоследок оглянулась на умилительную картину. Надо тоже завести собаку, наверное, отец не будет против. Дойдя до конца тесного коридорчика, Эрма остановилась, приняв во внимание какие-то посторонние звуки со стороны ванной комнаты. Слышались шорохи, журчание воды и чей-то полустон, который тут же растворялся и сбивал с толку. Дверца была не закрыта до конца, что давало возможность заглянуть внутрь. Все та же девица, с которой Том с недавнего времени начал свою смешную, по мнению гитаристки, интрижку, была недвусмысленно обмотана одним полотенцем и эротично прогибалась в пояснице, подставляясь под ласки. Уже более протяжный стон скользнул по перепонкам, стоило ему активнее задвигать пальцами в самом жарком месте и нависнуть над ее телом, неровно дыша в ухо. Томный, нетерпящий взгляд и уже напрягшиеся мышцы пресса кричали о ничем не скрываемом желании. Этот взгляд. Черный и терзающий, направленный на ту, кто осмелилась нарушить опасную границу и появиться в поле зрения. Но ему даже нравился ее растерянный вид издалека. Эрму пробивало дрожью, пока он так смотрел из-под длинных ресниц, весь такой снова сосредоточенный, напряженный, возбуждённый. Даже жестокий. Каков и был с ней. На секунду кислород даже остановился во внутреннем сплетении вновь при виде этого сильного, рельефного тела, за вид которого бы точно любая фанатка осмелилась продать что угодно, крохотных влажных капелек, сползающих со лба и черных косиц. Созерцает, как бархатно он пропускает через себя вздохи, смыкает веки и исследует пальцами чужое тело, подбирается к чертовому махровому узелку. С полуухмылочкой, в которую вложена добрая доля похоти и излюбленного Томовского превосходства. Сжимает ее бедра второй рукой, абсолютно уверенный в себе и своей наглой сущности, способной подчинить себе любую девушку. В этом ему точно не было равных. Эта Шантель продолжала протяжно и требовательно постанывать, касаясь бедрами мужского тела для наибольшей чувствительности. Даже не заметила присутствия еще кого-либо, всецело нагло плавясь в руках этого умелого манипулятора. Каулитц склонился еще ниже, закусив губу и побудив прогнуться еще больше, чтобы опять выглядеть в своей лучшей роли на все сто. Насмехается, изводит, дает сполна вкусить эту жестокость, обращённую к ней. Эрма замерла на месте, не в силах сразу осознать увиденное и пропустить в себя словно ядовитыми стрелами. Идеальное, но такое ненавистное сечение его наглой физиономии жгло ее по крупицам, не оставляя живых мест. И вдруг с опаской поняла, что стала заложницей его похотливых игрищ, бесконечных издевательств. Что сейчас буквально он собирается отыметь свою подружку у нее на глазах и чертовски гордится этим, взвинчивая самолюбие до небес. И уровень своего коронного садистского удовольствия тоже. Он добивался, чтобы она смотрела как можно дольше и вздрагивала, возможно, в ревностных порывах, потому что все еще хотел продолжить издеваться над ней самым натуральным образом. Он хотел, чтобы она дольше вникала в эту картину, где он алчно вторгается в пленительную тесноту, питается сладкими стонами и при этом сверкает густой чернотой под хмурыми, тяжёлыми бровями, хотел бы, чтобы ее пожирало чувство вины. Неужели? – Малышка... – изводят полушепотом пирсингованные губы до самой грани, чтобы явно уколоть ниже ребер. А пальцы бесцеремонно ласкают где-то внизу, доводя наглую девицу до приятного сумасшествия. Зрелище, на которое не хочется смотреть, от которого ноги несут куда подальше, как от лепрозория. Когда и так уже заражена им, кромсая естество до кровавых остатков. Забегает на кухню, едва не столкнувшись со смешно лохматым Георгом, который еще только разлеплял веки и врезался лишь в смесь испуга и бетонного игнора на лице Эрмы. – Ты че, Эр? Нет, Гео, не сейчас Ей срочно нужно было выпить воды, чтобы нейтрализовать жгучую в горле сухость. Образовавшуюся от этой чертовой картинки. В очередной раз он превратил ее в жертву, а ей совестно и до горечи противно от самой себя. Блондинка твердо решила, что этот груз нужно сбросить с души как можно скорее, пока не стало совсем поздно. Рассказать все Биллу. А что сказать? Как я умудрилась попасть в сети твоего наглого братца и случайно спалила, как он едва ли не трахал левую бабу в тесной ванной? Про гримерку Про номер Про все? Груз, который она несет в себе уже целые недели и месяцы. Перед тем, кто смотрел на нее с чистым и неподдельным восхищением и старался всегда одарить заботой и вниманием. Которого она не заслужила. До слуха слабо долетали отрывки фраз на явно недовольных тонах. И отчего-то сердце болезненно сжалось, когда послышался голос Билла. Господи, Билл... – Это уже ни в какие рамки, Том, ты понимаешь, что то, что ты творишь, недопустимо? Сколько еще раз я должен это сказать?! – фронтмен бьется о стальное равнодушие, которое стояло спиной и натягивало на себя чистую футболку. – Нихрена ж себе, – по дурацки свистнул Георг, застыв с полотенцем в руке. – Вы че тут столпились? – возник тут как тут Густав, недовольно поправляющий очки. Старшему Каулитцу не хватало сейчас разве что пафосно закурить и откреститься от всех, мысленно послав вдогонку на все известные направления, чтобы не доставали. Брат как обычно дискомфортно жужжал над его ухом, бесил нравоучениями и ворчал что-то о дисциплине. Косицы все еще поблескивали от остатков влаги, говоря о контакте с водой. И дебильным ментоловым гелем, который она узнает за километр. – Мм, ну в принципе можешь повторять сколько угодно, ты же у нас главный любитель умничать, да, братик? – саркастично выплевывает гадкая, сплетенная из равнодушия и надменности сущность, заточенная внутри самого близкого человека. Эрма просеменила к месту импровизированного спора и быстро скрылась за спиной Билла, опасливо поглядывая на старшего. Алые всплески тут же расцвели на ее щеках, но за Биллом ощущалось хотя бы какое-то спокойствие. Которого так не хватает. – Это уже не смешно, Том. Если это увидит Йост, то я больше не намерен прикрывать твою задницу и твои бесконечные потаскунства, – брюнет продолжал тактично воззывать его к разговору, что судя по леденящему взгляду напротив, бессмысленно, – Что с тобой происходит, я не понимаю? Георг и Густав только озадаченно глядели на братьев, как обычно срущихся по поводу и без, только буднично молчали, не решаясь возразить что-либо. – А с тобой? – А что, в этой группе разрешено трахаться только избранным? – циничный, но спокойный и неспешный тон отчего-то леденит сердце девушки, так беспомощно жмущейся позади Билла. Эта картина даже гневно умиляла брейдастого настолько, что он едва держался, чтобы не усмехнуться. И Билл прекрасно понимал, на кого намекал старший. Куда подевалась вся твоя смелость, сучка? Интересно, за что ты так боишься? Уверена, что за спиной моего брата тебе так хорошо? В кого ты превратила его? В тряпочную, податливую куклу, а он на все готов ради тебя. Неужели влюбился по-настоящему? В кого ты превратила меня? Неужели я тоже стал таким слабаком, и все из-за тебя, чертова стерва. – Ну вообще-то мы в отношениях, – отчетливо донес Билл и даже приподнял голову для общей убедительности. Даже не подозревая, какую сильную вспышку зажег внутри брата. в отношениях Даже перекосило на мгновение от этого дурацкого слова. Том напрягся каждой жилой, обороняясь от слова, норовящего врезаться копьем в его личную броню, не желая отравляться им. Чистый яд, задевший нечто большее, чем самолюбие. Какого черта? Чуть было не произнес вслух этот бессмысленный вопрос и вовремя прикусил язык, так и замерев на месте. – А что, у нас с Шанти не может быть от-но-ше-ний? – отчеканил Том по слогам, все еще глядя куда-то в мертвую точку, насквозь. В мертвую точку по имени Эрма Винишь только ее во всем? – Том, перестань пожалуйста. Здесь общие правила и в данном случае Билл прав, – осмелилась подать голос она, желая, чтобы все это поскорее прекратилось, все эти перепалки и без того ужасно действовали на нервы. – Надо же, как ты заговорила, умница, – саркастично давит ее взглядом, поворачиваясь, – только что-то в той гримёрке ты была другого мнения, пока так сладко шептала мое имя на ушко. Быстро ты поменяла нас как перчатки, а внешне такая святая невинность. – Ты что несёшь, Том? – удивленно моргнул младший. – Я думаю, тебе лучше спросить об этом свою ненаглядную, она тебе все подробно расскажет. Во всех красках и всех позах, – ироничный тон разбил девчонку, все еще жмущуюся где-то позади брата. Два-ноль. Оправдывайся всеми методами и средствами, стерва Слова, неуместные и такие страшные, громыхнули в воздухе как самая настоящая грозовая туча над несчастной головой Билла, который на все это только глупо моргнул, оставшись стоять на месте. Проглатывал лживую реальность, в которую упорно не хотел верить, но мазохистически впускал в себя каждое слово. Рвущее, режущее, трескающее, надеясь, что не его сердце. Поворачивается, позволяя ей увидеть во всем расцвете смесь из непонимания, горечи и сотен вопросов, застывших в темных глазах. Даже не двигается, не может, не осмеливается. Как попавший в дебильный хоррор-квест, где все является только розыгрышем, а персонажи - актерами. Он надеялся на этот розыгрыш. Где угрожающее откровение является шуткой и не более. Она застыла в ответ, прикусив язык и не зная, что вообще делать и как огородить уже своего Билли от жестокого понимания реальности. Проходившим сквозь все живые сплетения до боли где-то слева. Адской, нетерпимой, отправляющей сразу в нокаут без шанса ответить. Горько усмехается, совсем как мальчишка, мотая головой в отрицательных жестах. – Что? – все еще недоверчиво давит из себя младший, надеясь, что это какая-то шутка. Смотрит куда-то сквозь, а затем спешно идет в свой отсек с разгромленным до нуля настроением и адской тяжестью внутри, хочет спастись от жалящего яда, жарко бегущего по венам. Подальше от них. Подальше от печальной истины, которая стала известна в такой неуместный момент. – Билл! Когда он был так счастлив. – Билл... – девушка осторожно перешагнула порог комнаты и тут же замерла, когда со стола полетела косметичка и бутылка воды, звонко грохаясь об пол. – Замолчи, – моментально прорычал брюнет, не имея ни малейшего желания разговаривать с этой крысой, сокрытой в теле любимой девушки. Все жилы моментально зарядились горечью и жаром, – это правда?.. ЭТО ПРАВДА?! – Билл, дай мне объяс... – Что объяснить?! – истеричные порывы, раскрасившие лицо в багровые пятна, вырываются наружу, – То есть, ты все это время трахалась с моим братом? Отвечай мне! Шок и боль бежали по его нервным сплетениям, отравляя до предельной точки. Между двумя молодыми людьми повисла тягучая, мрачная пауза, а от повышенного тона и вспыльчивости парня блондинка даже не знала с чего начать, пугливо прижимаясь к косяку. Надеясь стать невидимой и незаметной, когда уже была оголена до предела, уязвимая и беззащитная. – Это было... Это было еще в начале тура. И еще до... нас, – помедлила, акцентируя последнее местоимение. Выделяя его, как что-то очень важное. Или уже нет. Попытки оправдаться смотрелись до безумия нелепо, что Эрма и сама понимала. Омуты Каулитца превратились в один большой яростный, печальный и горестный одновременно пожар, которого она ни на шутку испугалась. Его точеное лицо исказила гамма прежде неведомых ей, уродующих эмоций. Тех, что ей не хотелось видеть, а еще хуже – быть их причиной. Он слушал весь ее не столь длинный рассказ, ощущал дрожащую, смущенную интонацию. – Два раза... Два раза вы были с моим близнецом так... Близки, – горько констатировал Билл, чувствуя, как новое, невообразимое осознание пронзает его сердце, будто кинжалом, беспощадно рушит – Блять, почему, Эр? Ты надеялась от меня это скрыть? Черт возьми, где я согрешил, что узнаю сейчас об этом последним, как идиот? Его голос на грани рычания стал дрожать тоже, неконтролируемый порыв побудил приблизиться и схватить девчонку за запястье, да так сильно, что та едва не зашипела от боли, – Почему ты скрыла это от меня?! – Я хотела сказать тебе раньше, но не было момен... нта, – на грани всхлипывания пискнула она, под давлением чистейшего, материализовавшегося гнева. Парень дышал часто и тревожно, желая сжать хрупкую руку со всей силы, чтобы та треснула, как палочка от мороженого. Сломалась так же, как и сломался он сам. Сейчас. Сжала губы, смотря вниз. Елозит по стене, потому что заслужила этот вихрь незримой ярости и горечи. В движениях, в голосе. Она попыталась дернуть рукой, но безуспешно. Ей страшно сталкиваться с его взглядом, в котором догорало сейчас все – и надежда, и жалость, и сожаление, и яркий-яркий огонь гнева. Его нервную систему и такие ценные, воздушные желания словно пропустили через мясорубку, а он, не медлясь, пропустил через эту же мясорубку и ее саму в гневной лихорадке. Было больно даже смотреть на то, как она дышит, и Билл уже переставал себя контролировать. Сейчас он имел полное право дарить эту боль ей, взаимно и беспощадно, даже когда это не входило в его принципы. – Сука, так я и знал... Я так и знал, что ты только на него и глазеешь. Я так и знал! – горько вскрикнул он, разводя руками, – Изначально! Правильно, он же у нас главный герой всех девушек! А я-то думал, ты другая... – Перестань, Билл, давай поговорим нормально... – Нормально? – прервал ее, все еще удушая повышенным тоном, – Как я могу говорить нормально с такой лживой змеей, как ты? Как?! – Я не лгала тебе. Я хотела тебе сказать, но позже, думая, что так избавлюсь от этого груза, но не успела... – А что же остановило? Совесть замучила? Ах да, возможно, ее там и нет... Она же не мешала тебе кувыркаться с моим братом, – саркастично прошипел Билл, чувствуя, как его дух крошится на мелкие кусочки, – И водить меня за нос, как наивного дурачка. – Ты считаешь это изменой? Напрасно. Вряд ли до того, как вступить в отношения со мной, ты сам был непорочным ангелом. Это было еще давно и сейчас уже ничего не значит, он мне не нужен! – оборонительная дерзость восстает в голосе блондинки. – Знаешь, а ты молодец, раз смогла трахнуть нас обоих, вот была бы сенсация, м! Только не забудь дать комментарий, кто из нас лучше и удовлетвори всех фанаток ответом, у кого же из нас длиннее, блять! – Что ты говоришь? – возмущённо-полувсхлипом, – Сейчас я с тобой и мне твой братец нахрен не сдался! – Правильно, потому что ты нашла себе другого дурачка, когда прошлый надоел. Что, цену себе набиваешь? Чем ты таким образом отличаешься от группис, которых сама презираешь? И вообще-то, ты моя девушка. Повторюсь, моя. – На тот момент еще не была твоей, нарциссичный ревнивец. Перестань. Он мне не нужен! Это в прошлом! – Во всяком случае, с твоей стороны было бы порядочнее сказать мне об этом сразу, а не скрывать и юлить, как крыса! – Это я крыса? – возмущенно вздохнула Эрма, – Тоже мне святоша нашелся! Века, когда выбирали себе в пару девственниц, уже прошли, смирись! – Правильно, и поэтому ты решила просто засунуть свой язык куда подальше и играть в идиллию со мной, чтобы было удобно? Боже, какой я идиот... – Да как ты смеешь? – оскорбленно выдыхает девушка, гоняя по легким живительный воздух, которого так не хватает, а голос сбивается на дрожь, – Хочешь осуждать меня за это – пожалуйста! Но я тебя никогда не обманывала, наоборот, отношусь к тебе со всей искренностью. Ты первый и единственный в моей жизни, кто стал понимать меня, считаться со мной по-настоящему, стал ценить как человека, как часть группы, как свою половинку! Но что ж, не настолько я идеальна для такого принца, как ты, извини, но теперь моя совесть окончательно чиста и ты все знаешь. Нас с Томом не связывает ничего, кроме общих партий на выступлениях, и мы ничем друг другу не обязаны. Если одноразовый перепихон для тебя – катастрофа мирового масштаба, то живи с этими мыслями сам, обидчивая Дива. От рвущейся наружу истерики ему хочется только ходить кругами, дышать часто-часто, дуться, как обозленный на весь мир душевнобольной человек. – То есть, я еще во всем виноват? – его бесконечно несет агрессивной волной, – Может, еще спутаешь нас в одной комнате, мы же близнецы, а тебе без разницы с кем, да? Или может, ты у нас любитель экзотики, тебе надо сразу два? Чего мелочиться, малыш? – нездоровая, хрипящая дрожь пугающе забралась под каждый чувствительный участок, вынуждая сильнее обороняться. Парень снова схватился за ее запястье. Едкая, противная усмешка. Будто это совершенно не ее Билл, а темное, жалкое подобие. Эрма зажмурилась от подавленности, помотала головой, прячась от ядовитых слов, слетевших с любимых губ. Не выдержала слушать эту ахинею. От стен отскочил короткий глухой треск. Который зажегся нестерпимым, болезненным пламенем на бледной щеке. Шея неестественно вывернулась в противоположную сторону, глаза устремились в давящую, некомфортную пустоту. Она уставилась на него синеглазой палитрой из неясных, пугающих эмоций, от которых буквально стыло сердце, и все еще надрывно дышала. И из этой смеси улетучивался весь эйфорийный туман, оставляя только леденящий, осознанный блик. Она ударила? Билл отшатывается, окутанный горящим разочарованием, больно давшим под самые ребра. Все принятие сыплется звездочками из глаз, концентрируясь в уголках. Может, он и позволил бы себе такую роскошь, поддался слабости. Хотя ты и так чертов слабак. Они оба скрывали это от тебя, чокнутый, наивный лузер Твою солнечную девочку имел твой собственный близнец, а ты узнаешь об этом последним. Как жаль, что не от нее лично. Хочет засмеяться, хрипло-неестественно. Поднять взгляд, где только что его уничтожили. Нет, она не заехала по морде наотмашь. Болело что-то более глубинное, чем кожа щеки. Горело, молило о помощи. Выдохнул и улыбнулся, вселяя настоящий страх, преграждающий путь кислороду. Его душило тоже. – Сейчас же вали с моих глаз. Я не хочу тебя видеть, – горестным, разочарованным шепотом выплюнули мужские губы. *** – Че там за крики у них? – снова выползший в кухню Георг недоуменно обернулся на призакрытую дверь, со стороны которой доносились обрывки фраз на повышенных тонах. – Чье-то любовное гнездышко, видимо, дало трещины, – Том плюхнулся у стола-трансформера, вальяжно развалившись, – типичные ссоры типичных парочек, учитывая, какой мой братец импульсивный. Не обращай внимания. Георг взял с холодильника бутылку йогурта и присоединился к другу, сделав серьезное выражение. – Слушай, это, конечно, не мое дело, но что между всеми вами происходит? Это правда? Ну то, что вы с ней..? – Она была в восторге, бро, – подкусывает пирсинг, теребит языком, – Только вот таких сучек еще я не встречал. – Странно, они же с Биллом не разлей вода последнее время. Когда вы успели-то? – Давно еще, в Швеции. А впрочем, уже похуй, – болтнул ногой Том, смотря в окно, – только вот потом на моего братца переметнулась, таскается за ним, как и он за ней. Тоже мне, ванильная парочка. Георг задумчиво нахмурился и продолжил. – Если бы у меня был близнец, я бы искренне был рад, если б он был с кем-нибудь счастлив. А Билл действительно счастлив с ней, мы все это видим... Даже если официально нам это запрещено, то чувства не терпят обмана, бро. Что в этом плохого? – Все сложно, Гео. Все сложно, – как-то резко завершил Том. Пальцы впились в ткань футболки, как в антистресс. Возросший внутри жар заволок все мысли. Снова. И сладкий вкус победы, что ему удалось так резво унизить эту девчонку, развеялся, превратившись в горечь, осевшую на языке. На сердце. Добился, чего хотел? – Но... ты же не собираешься ничего делать? – Листинг, по всей видимости, заметил в глазах друга какую-то коварную мыслишку. Каулитц даже вздрогнул, будто его льдом окатило, – Только не говори, что вы опять не поделили между собой одну девчонку и ты сделаешь все, чтобы сделать ее своей игрушкой. А Георг знал, как подловить. – Пусть этой игрушкой пока играет Билл, я ведь заботливый старший брат, правда? – немного зловеще заключает Том, откидываясь на спинку стула, будто перед ним – воображаемая фигура, которой он с гордостью ставит шах и мат, – посмотрим, насколько их хватит. В глубине ореховых омутов тлели искры жучков-мыслей, за которые так хотелось взяться. Купить папарацци и слить в сеть их обнимашки-поцелуйчики? Слишком примитивно. Сделать так, чтобы вышвырнуть ее из группы? Из жизни Из сердца Из мыслей Нет, Георг, я не стану маяться такой херней. Есть идея получше. *** Перед репетицией атмосфера все так же стояла напряженная. Как же Том был рад, не видя наконец этих отвратительных ванильных ручканий и шепотков друг другу от братца и этой нахалки, но одновременно с этим было и скучно. Ни единой эмоции, ни единого смешка в адрес друг друга, ни слова или касания. Был рад, что его наконец не уничтожают летающие по помещению молнии при виде Эрмы и Билла вместе. Когда они совместно репетируют, поют вместе, о чем-то шепчутся. Где-то там, в своем мире, куда путь ему заказан. Запрещён, как почетному третьему лишнему. Вместо этого - темный, душный мрак, окутавший пространство. Только слепой не заметил бы, что эти двое разругались в пух и прах и искусно избегают друг друга, демонстративно игнорируют и даже толкаются, что даже бедная Наташа рассадила их по разным углам гримерки. Рядом все время вертелась Шантель до момента, как парень предложил ей погулять и ни в чем себе не отказывать, оставив напоследок быстрый чмок в щеку. Бездушный и наигранный. Парни прекрасно чувствовали это напряжение, бродя как по минному полю, сохраняли спокойствие, но не лезли. И все же Том был страшно-мерзко доволен своей работой. Собой. Что наконец он избавил себя от ненужного груза, преобразил в нужную, но неуместную для этой парочки честность. Теперь в глазах брата она отъявленная предательница и лгунья, собственно, эффект достигнут. Так думал Том. Но мазохистичное желание наблюдать за ними никуда не девалось. За неуместной нежностью в глазах, смотрящих на его близнеца. А он раньше смотрел на нее то так же нежно, то чуть игриво, наверняка сильнее всего ожидая конца дня, чтобы оторваться в номере по полной. Насладиться сполна телом, которого касался он. Первым. – Ты ничего о нем не знаешь, дура... – зашевелились мысли. Он полулежал на гримерном диване, опираясь локтем о подоконник и смотрел куда-то сквозь объект своего наблюдения. На нее и сквозь нее. Как гармонично струились ее локоны и блестели щечки от свежего макияжа, даже когда внешне она была грустна и подавлена. Благодаря ему. Совсем не так, как было до этого. Ну давай, тяни улыбочку моему тупому братцу, а он и счастлив. Ты ослепла, погрязнув вместе с ним во всем этом дерьме. Тянешь и меня туда за собой как ненужное третье звено, хотя мы с самой утробы неделимы с ним. Ты - гребанная преграда, разделившая меня с самой важной половиной моей души. Ах да, твои сладкие губки говорили, что у меня нет души. Я такая тварь, я знаю. И ты знаешь. Но не видишь, насколько мучаешь меня, как я извожусь ради тебя. Как желаю тебя. Снова. Не видишь, как я люблю... Что это? Сломавшаяся гордость? Горькая, трепетная, душная ревность? Сидит вся такая красивая, почти при параде, но что-то в ней потухло. Безумно красивая, как и всегда была для него. Манящая, изводящая, магнетическая. Тому хотелось бы испытывать стыд и даже вину, за то, что не позволил сегодня этой чертовке быть самой сияющей и воодушевленной. Но он не умел испытывать то, чего нет. Все правильно сделал. – Может, наденешь сегодня это? – сейчас Эрма видела в Наташе свою единственную поддержку, чувствуя себя загнанной в угол крольчихой. За которой гнались два оголодавших, клыкастых волка и вселяли ужас даже своим присутствием. Девушка хмыкнула, оглядывая предложенный наряд, схожий по реквизитной тематике. – Думаю, он будет мне великоват, но он чудесен. – Да уж, в области груди точно будет тебе великоват, куколка, – Том оказывается тут как тут. И все ее поднявшееся хотя бы не намного настроение опять ухается в большой минус, сменяется отвращением. – А я смотрю, ты хорошо осведомлен о ее размерах, да? – возникает брат со своей подавленностью, бьющей через края, приправленной горькой желчью, – Видимо, была возможность проверить, пощупать? Девушка шокированно моргнула, встречаясь с холодной сталью в глазах Билла, подошедшего ближе. Парни оживились, желая прервать все это сейчас, пока не стало еще хуже. – Билл, хватит, – прижимает к себе несчастную вешалку, цепляется пальцами. Прячется от холода, пробирающегося под каждое сплетение под кожей. – Скажем так, я предпочитаю размеры побольше, а ты не кипятись, – снисходительно ответил старший, делая шаг назад. Знал, что может быть в голове у близнеца, когда он злится и не контролирует себя. Ты идиот, Том. – Угомонитесь уже, два олуха, вы девушку смущаете, – здраво рассудил Георг, встревая в разговор, – Вам мозги тоже одни на двоих выдали или наконец, соберемся? Нам нельзя просрать конец тура из-за ваших мексиканских страстей. Нервное напряжение скользнуло молнией между взглядами, формируясь в тяжелый сгусток энергии, давлеющий на плечи. Густав поднялся с места и встал на сторону товарища, наблюдая за сражением взглядами. А все из за тебя – блондинка помещает вешалку обратно на рейл и делает пару шагов назад. – Я вижу здесь только шалаву, а не девушку, – злобно шипит Билл, приближаясь и испепеляя огненным взглядом каждый нерв. – Ты поаккуратнее-то со словами, братишка, – проглатывает чуть обидные слова старший, качнувшись на месте и поглянув на побледневшую юную особу. Готовый в случае чего, защитить, чего он сам не успел осознать. – А то что? – Билл дергается, уже ни на шутку готовый напасть. Не на брата, а на демона, скрывающегося внутри него. Чтобы выгнать его, изничтожить вместе с ядовитым сарказмом и плохо скрываемой усмешкой. Атмосфера накаляется до запредельной. Ты не был таким раньше – Заткнитесь, господи. Она не выдержала. Как стеклянная фигурка, сломавшаяся вдребезги от огромного упавшего камня. Бросает все из рук и двигается в неизвестном направлении за пределы помещения, выбегая как ошпаренная. Оба провожают ее взглядом, хотят кинуться наперегонки за ней, сдвигая по пути все что мешает, запинаться. Только вот то, что мешает – они. Друг другу. Билл сменил злобу во взгляде на что-то, что брат не хотел понимать. Как он хочет побежать за ней, потому что не терпит долгой разлуки. Переживает, тревожится. Любит. Как умело ты вьешь веревки из нас обоих. Смотри до чего ты довел ее, идиота кусок. Том бы тоже пошел, если бы один из стафф не вызвал бы их с Густавом по поводу реквизита, в неуместный момент появившись в помещении. – Знаешь, Билл, я конечно не психолог, но что за ебаный пиздец между всеми вами происходит? Вы поссорились? – проницательность Георга настигает брюнета, когда он снова бессильно приземлился на диван, спрятав уже подкрашенное лицо в ладонях. Уже не было никакого настроения, только дурная мешанина из мыслей, злобы, сожаления и горечи. Все еще смотрит испепеляющим огнем в мертвую точку, радуясь, что все ушли. Ему необходимо одиночество в подобные моменты, чтобы оправиться от нанесенных ударов по живому. Но против общества друга он ничего не имел. Из них четверых как раз Георг имел самые большие успехи в личной жизни, а потому и мог давать дельные советы. – Ничего, Гео. Все охуенно. Только сегодня я узнал, что она была с моим братом еще в начале тура, вот и вся история. Они оба держали меня за идиота и трахались, как крысы, а я ничего не замечал. Точнее, я видел, как он смотрел на нее, мог подозревать, но... Вся причиненная боль от неудобной правды лилась наружу вместе с подрагивающим голосом. Билл видел в друге единственного, кому можно поделиться о столь щекочущих и тревожных темах. И делился, надеясь, что это поможет. – А девчонка-то скорострел, – брякнул шатен, но по слишком серьёзному виду Каулитца понял, что сейчас не время для шуток, – ладно, извини. Ну то, что ты наговорил ей – не стоит так, бро. Ну переспали они, что теперь, трагедия мирового масштаба? На тот момент она еще даже не была твоей девчонкой и имела право быть с кем захочет, даже если это Том. Это же ничего не значило. В любом случае, лучше раскрыть все секреты поздно, чем никогда. – Ты их тоже защищаешь? – вскинулся младший Каулитц, – Как бы ты вел себя, оказавшись на моем месте, Гео? – Все повторяется, опять вы не можете между собой поделить одну девчонку. И я никого не защищаю, бро, просто смотрю правде в глаза. Это уже свершилось, а значит, уже ничего не изменишь. Она теперь только с тобой, Билл, я же не слепой и вижу как она светится. – Я понимаю, но блять... как представлю, что она и... кто-то другой, то кажется, свихнусь. Особенно если этот «кто-то» – мой брат. Я просто не ожидал, что она тоже в это попадет, Гео! Точнее, может и ожидал, но... – Неужели ты и правда так влюблен, бро? – многозначительно повел бровями друг, но его тон не был саркастичным, а очень даже понимающим, – Иначе к чему такие бурные психи, Билл? Давно тебя на девчонок по-крупному не клинило. – Ой, замолчи, – фыркнул брюнет, – Не говори глупостей. – А что, это нормально. Такая реакция бывает только когда ты уже конкретно втрескался и подсознательно хочешь удержать партнера рядом с собой во что бы то ни стало. А ты у нас тот еще ревнивец, я-то знаю. Я тоже бешусь, когда около Сьюзи кто-то трется, но держу себя в руках. – Том всегда все получает первым. Это уже не совпадение, а ебаная матрица, преследующая всю жизнь, – горько усмехнулся брюнет, приложив ладонь ко лбу, – они были близки. Они были вместе с моей девушкой. – Но почему тебя это так волнует, с кем кто был? Самое главное это то, что она с тобой, разве я не прав? И вообще-то, на минуту, на тот момент она еще не была твоей девушкой. А Том сейчас вообще опять с этой певичкой связался, так что чего ты боишься? – Знаю. Но все равно, даже мысли об этом сводят меня с ума. – Не драматизируй, Билл, я же не первый год тебя знаю. Если по-серьёзному, то перестань обращать внимание на брата и делай так, как ты считаешь нужным, а не превращай все это в какое-то соревнование. Твоя Эрма – живой человек, а не игрушка, которую вы, два дебила, никак поделить не можете и тянете в обе стороны. Как ты думаешь, как ты выглядишь сейчас, когда сидишь и психуешь? Перестань уже так дуться, девчонки сейчас уже далеко не монашки, да и ты у нас не святой. Не давай себя унизить и уж тем более опустить руки. Ну-ка соберись, ты же мужик, в чем, правда, добрая часть наших фанатов сомневается, – Георг по-братски положил руку на плечо, выражая поддержку. – Ой, иди нахер, – усмехнулся Билл и по-братски толкнул шатена в плечо, – Эрма точно может подтвердить, что сомнений в этом нет. – Так, так, избавь от подробностей, – гыкает уже довольный друг. – Но если серьёзно, Георг, то что мне делать? Она даже говорить со мной не хочет. – Конечно, блять, ты своими психами кого угодно вгонишь в чувство вины, – Листинг хлопнул себя по коленкам, – Но если серьёзно, то попроси у нее прощения как минимум. Про шалаву это ты жестко загнул. Если ты ее любишь, то надо уважать и доверять ей, а не вести себя, как конченый ревнивец. И ты ее прости. Ошибки прошлого уже не изменить, только смириться. – Думаешь, простит? – беспомощно, но с нотой надежды проговорил Каулитц, подумав о чем-то светлом и радостном. И ощутил, насколько теперь его обуяло чувство вины и стыда за свое поведение. – Ну, смотря как будешь стараться... – Георг, твою мать! – Ну а где я не прав? Давай действуй, хорош сопли жевать. Смелее надо быть. – Ты самый лучший в мире друг, Гео, – на прежде печальной, подавленной гамме появилась живительная надежда. *** Никого нет. При любых эмоциях, будь то радость или горечь поражения, утрата или что-то воодушевляющее – музыка шла на помощь как единственная исцеляющая вещь, действующая сильнее любых слов. Девушка находилась на большой пустой сцене перед десятками тысяч пустых мест, которые будут в скором времени заняты до отказа и неторопливо перебирала клавиши. Это все, чего ей так хотелось. Выразить на инструменте мелодичную гармонию, даже когда внутри творился полный хаос. Она виновата. И вместо того, чтобы все прояснить, вновь бросилась в бега, решив, что это будет лучше. Преда-а-ательница Под сердцем мерзко щемило, а память подкидывала суровые, но правдивые, обидные слова, изреченные Биллом. Ей даже не хватало сил предположить, что будет дальше и как выбраться из этого дерьма, злилась на Тома за то, что так неуместно окунул ее лицом в грязь. Который раз. Ей казалось, что грязью стала она сама. Все реплики таранили ее насквозь, как аморфную массу. Эрма неспешно наигрывала что-то отвлеченное, пропуская тяжелую мысль, что ее настигла еще одна утрата. Неужели это все какой-то злой рок, лишающий возможности стать наконец-то счастливой? Стоило закрыть глаза, она видела перед собой разгневанного до предела Билла, больно сжавшего ее руку. От него такого становилось больно даже в самом потаенном участке хрупкого естества. Оскорбленного, раздавленного, яростного, печального. Разочарованного. Заслужила Не того, к кому она уже успела так привыкнуть и так полюбить. Прежде он не смотрел так, желая убить любым способом или ниспослать в ад к самому Люциферу. Чтобы горела там же. От его доброты не осталось и не следа, все стерлось набором слов, разрушивших их мирочек, воссозданный по крупицам. И хуже всего являлось то, что из всей этой ситуации не вырисовывалось ни одного выхода. Возможно, это и станет следующим мотивом для сольной партии. – Ты у меня самая прекрасная, не слушай никого, – женщина склонилась над златовласой девчушкой, которая все корпела над нотной тетрадью и репетировала перед важным отчетным концертом, только мало что получалось. Она уже была на грани своего детского отчаяния буквально со слезами на глазах, как почувствовала приятное касание руки, – Просто музыку надо чувствовать сердцем, понимаешь, солнышко? Затем она присела напротив и аккуратно взяла миниатюрные ручки в свои. На коже детских щечек уже были заметны первые кристальные капли. – Папа сказал, что музыкальная школа – это пустая трата времени и денег, и все музыканты наркоманы. Чтобы я об этом не думала и в будущем стала хорошим врачом, а может, продолжала бы дело с его рестораном... – тихо буркнул лишенный веры в себя ребенок. – Ты станешь тем, кем захочешь стать только ты, – Мари покровительски погладила девчушку по щеке, – А если найдешь еще и свою любовь, то сможешь достичь всего-всего. Так же и с музыкой. Не надо учить это все ради амбиций, нужно любить музыку в себе. И себя в музыке. – Получается, ты нашла свою любовь в папе? – голубые глазки любопытно захлопали. – Конечно, а как же? Энергия любви – всегда самая сильная, солнышко. Приятные, но такие болезненно-тяжелые воспоминания быстро промелькнули перед глазами, канув в бесконечное, пустое Ничего. Темное и страшное, где остаешься наедине с горечью этой утраты. Еще одной. Как же не хватает тебя, мама. Тебя и твоих советов. Смахнула с ресниц крупицу влаги тыльной стороной, чтобы эти ощущения не ломали ее еще больше. Промаргивается, поняв, что из смеси переживаний, скопившихся за все это время, сложилась своеобразная лирика. Воплощенная в мелодии с явными нотами печали, которая только-только оборвалась, позволив тишине вновь повиснуть над большой площадкой. – Красивая музыка. Встрепенувшись и убрав пальцы от клавиш, Эрма плавно потерла колени, боясь повернуться в сторону мужского голоса, заставившего ее сердце учащенно забиться. Последняя надежда найти хоть что-то светлое, воплощенная в Билле, как ей казалось, сломалась. И хоть парень объявил ей негласный бойкот, был вне себя после всего, что вскрылось, не находя себе места, его голос звучал сейчас как-то очень мягко и даже приветливо. – А ты что, подслушивал? – не без ноты сарказма агрессивно-обиженно отозвалась девушка и заерзала на месте. Знакомый аромат стал ощущаться сильнее оттого, что Каулитц приблизился и присел рядом. – А что, нельзя? – вздернул бровями Билл, – Мне очень понравилась твоя композиция, без шуток. А ты не говорила, что сама пишешь и уж тем более, исполняешь. – Просто мы, шалавы, талантливы во всем, – без особого энтузиазма парировала Эрма, не скрывая обиды, – А я экземпляр универсальный, во мне много скрытых талантов, умник. Да, она все еще была подавлена и каждая ссора с Биллом не отражалась положительным образом на ее настроении. Гораздо привычнее, когда рядом с ним ей хочется забыть обо всем и закрыть глаза, плотно прижимаясь, а не вновь рефлексировать, ходить по лезвию ножа и вариться в нескончаемой вине, которая разъедала изнутри и ощущалось кожей– Чего пришел? Соскучился? – Эрми, я... – Что? Ну что?! – огонек, теплящийся в ней, уже начал больно палить по его аккуратному настрою, – Снова придумаешь какую-нибудь тупую шутку, объявишь врагом народа? Браво, молодец, сейчас испортишь все еще больше. Эрме нечем дышать, потому что горечь обиды способствует неприятным спазмам в области сердца, но она не может остановиться. Потому что в поле ее зрения вновь появился этот мужчина, который нагло наводит свои порядки в ее голове и полностью контролирует ее состояние, раскрашивая ее щеки в алые цвета. Пробуждает тех пресловутых маленьких бабочек в животе, которые, как казалось, давно все сдохли до единой. – Я вовсе не это хотел сказать. – А чего ты хотел? – вспыльчивость все еще отчетливо слышалась в ее голосе. Билл опустил глаза, поняв, что так стыдно ему не было уже давно. Какое-то совершенно нездоровое желание огородить эту девушку от всех и всего вместе с ревностью затмили его рассудок, материализовавшись в это чертово недоразумение, искусно раскидавшее их по разным углам. Она всего лишь демонстративно хмыкнула и спешно поднялась, собираясь уходить, как плотная хватка на запястье задержала ее на пути. – Снова хочешь сбежать от разговора? Ах да, забыл, у тебя это так хорошо получается, прям как сунуть голову в песок. Эрма дернула рукой, чтобы вырваться, но парень был намного сильнее и притянул наоборот, ближе, что ей пришлось снова присесть, чувствуя холодные пальцы на запястье, – А если по-серьезному, то я не договорил. И не люблю молчание в свою сторону, – дополнил уже чуть строже. Временами далеко не сахарный характер девушки и ее постоянное желание остроумничать и ходить по лезвию ножа только почему-то сильнее раззадоривало и разжигало адреналин в и без того вскипающих венах. – Я тоже много чего не люблю. Например, когда некоторые парни ведут себя как нарциссы, у которых отобрали любимую игрушку. Что ж, договаривай. Я вся во внимании! – огрызается женский голос. Билл отвел взгляд чуть в сторону, слегка ослабив хватку. Все же ему не хотелось делать девушке больно, но эмоции брали свое. – Мне нужно обсудить с тобой очень важное дело. Во-первых, речь идет не об игрушке, а кое о ком, от которого мне действительно трудно себя контролировать, – тихо и вкрадчиво начал парень и попытался завоевать хоть долю заинтересованности. И когда она смиренно хлопнула ресницами, смог продолжить, – Понимаешь, мне нравится этот человек, но я не знаю, как это выразить. – И что же мешает? Боишься, что этот человек не ответит взаимностью самому принцу сцены всей Европы? Если бы она действительно сейчас дернулась и ушла восвояси, это было бы самым болезненным для Каулитца, а потому держать ее руку во что бы то ни стало – являлось основной задачей. – Нет, в том-то и дело, что этому человеку совершенно не важен мой статус. Представляешь, и так бывает! Она удивительная, вся и без исключений, немного безбашенная и заводная, рядом с ней мне буквально хочется жить и просыпаться по утрам, зная, что она рядом. Временами непредсказуемая, взбалмошная, немного дерзкая, прекрасная как телом, так и душой, чем она и покорила меня, – все так же тихо продолжил брюнет, ясно давая понять, что речь идет о девушке, – Наверное, я влюбился и потому и веду себя как идиот. Последняя горько слетевшая с изящных губ полуусмешка побудила ее замереть и с осторожностью обернуться назад. Прямо на мерцающие в слабом свете площадки карие искры, направленные куда-то сквозь нее. А затем и прямо на нее, с некой осторожностью оглядывающие силуэт и ожидающие хоть какого-то ответа. Он сейчас так важен. Как и ее присутствие рядом. Теплые пальцы проскользили от запястья до ладони, уже смягчая хватку и мягко надавили в немой просьбе присесть обратно. Блондинка даже растерянно моргнула, но ослушаться теперь не решалась. Будто вновь весь ее дерзкий запал стремительно растаял под давлением этих до безумия внимательных и проницательных шоколадных радужек. Против которых она бессильна. Его голос прокрался под кожу, прямо навстречу этой очаровательной для него растерянности, проник в область слева в груди, до жарких мурашек вдоль шеи и плеч. – Прости меня, солнышко, – тихо, раскаиваясь, – Да, у меня дурной характер, но ты же понимаешь, что это не со зла, а просто потому что я тебя очень... – Ничего и не дурной. Да и за весь наш тур я уже научилась читать твое настроение, – возразила девушка, чувствуя приятное касание, поглаживающее большим пальцем плавно и невесомо ее ладонь, – стоп, что ты сказал? – Мм, а что я сказал? – губы Каулитца поджались, извещая о вспыхнувшем смущении, как у мальчишки на выпускном. – Ты меня – что? – подловила, наблюдая расцветший багранец. На что в ответ Билл коротко хихикнул, прикладывая девичью руку к своему лицу, согревая неторопливыми касаниями и поглаживаниями, так, что в животе тоже росло тепло. Невзначай подтягивает к себе, уязвимую, миниатюрную и уже такую любимую. От такого осознания ему хочется только умиротворенно выдохнуть и распасться на сотню маленьких искорок, покрывая неспешными поцелуями каждый сантиметр ее кожи. Когда-то дал себе слово, что больше никогда не буду никого любить, потому что это не кроет в себе ничего, кроме душных раздумий и последующего за этим разочарования. Но что может быть хуже, чем сгорать заново в этих чувствах и все еще думать о неправильности решения? В чем я настолько согрешил, что не имею права тонуть в ярко-небесном пигменте, не имею права касаться той, кого так сильно и отчаянно желаю, получать долгожданное удовольствие и слышать ответный, сладкий шепот в собственные губы? – Да, наверное, я все же влюблен в нее, – кивнул Билл не то себе, не то девушке, констатируя простую истину. – Правда-правда? – Есть сомнения? – изгибает одну бровь и скользит второй рукой по предплечью, подбираясь к волосам. Хочется зарыться в них и закрыть глаза, вдыхать аромат цветов, а затем коснуться губами виска, щеки, каждой маленькой веснушки и знать, что она – моя и ничья больше. Даже не Тома, который забрал шанс на первую близость, снова встрял там, где не надо. – Да, мне не стоило себя так вести, но я не мог иначе. Думаю, ты бы поняла, оказавшись на моем месте. В конце концов, это был твой выбор, и я должен его уважать, каким бы он ни был, даже если этот выбор - переспать с моим братом, – ладони коснулись теплые губы. Билл мягко сжал девичью руку в своей, с некой покорностью склоняя голову. Девушка инстинктивно протянула пальцы к смолистому затылку, оглаживая, как он снова уткнулся в нее своей кареглазой проницательностью, – Но мне совершенно неважно, кто там у тебя раньше был. Важно, что ты со мной. Ты простишь меня? Ее улыбка дрогнула, как и его интонация на последнем предложении. Наверное, любопытные репортеры сейчас бы отдали все на свете, чтобы запечатлеть самого Билла Каулитца в таком виде, когда он едва ли не уткнулся лбом о девичью ключицу, все так же держа аккуратную ладошку. Он ожидал любого ее слова, как приговора, от которого бы зависела вся его дальнейшая судьба. Опускает голову и кончиком пальца очерчивает точеные линии. Задумчивые и эстетично красивые, погруженные в собственную вязь неразрешенных чувств, которые никак не давали парню покоя. Где-то он все же тайно завидовал Тому, что не мог так же легко и самоуверенно очаровать любую девушку, просто свыкся, что такое поведение ему не по нраву. Теплота, разрастающаяся изнутри от произнесенных слов, собралась в один большой греющий сердце ком и пронеслась искушающей дрожью. Но совесть, прокручивающая недавние события, все еще мучила. С одной стороны, парня хотелось крепко обхватить и зацеловать всего-всего или же стукнуть чем-нибудь, чтобы не вел себя, как дурной мальчишка. – Билл, пожалуйста, пообещай мне, что больше никогда не будешь ссориться с братом из-за меня. Он твой единственный родной и близкий человек, а я... – А ты моя единственная и уже любимая женщина, еще вопросы? – Билл поднял голову снова, все так же не выпуская ее руку из своей хватки, а второй окольцевал талию. – Точно единственная? Забавный шепот поселился в крохотной дистанции, повисшей между их губ. Биллу захотелось выдохнуть, что теснящее признание наконец-то нашло свое воплощение. В виде ее обворожительной улыбки и искорках в светлых глазах. Даже сейчас она пыталась глупо шутить, чем еще больше очаровывала. Все это было похоже на ощущение, сравнимое с избавлением от тяжелого груза, и можно взлететь со всей легкостью, как воздушный шарик, воспарить над землей высоко-высоко. – Точно-точно... – таким же шепотом произнес брюнет и подался вперед, чтобы со всей отдачей и нетерпеливой энергией насладиться теплотой ее губ. Освободить точеное личико от пляшущих прядей и притянуться настолько близко, насколько это возможно. Такая теплая, податливая, живая, такая его. Теперь он был уверен в этом на все сто. Ладонью проводит по спине, а она тянется ближе, чтобы обхватить за плечи в уже излюбленном жесте. И к великой радости, целует его с такой же трепетной отдачей, вкладывая в жесты всю томящую вязь из чувств буквально до приятной, искушающей дрожи, идущей от теплого кома слева в груди до самых кончиков пальцев. Сидеть в таком положении становится уже не очень удобно, когда Билл стал тянуть тельце на себя, все еще инстинктивно обуреваемый какими-то сторонними угрозами. Больше он никому ее не отдаст. Отчего и плывут цветные мушки в ее глазах, стоило парню плавно проникнуть пальцами под кофточку и коснуться кожи поясницы, скользнуть от мягких губ к шее, вынуждая стать невесомой пушинкой в руках. – И ты меня прости... Она моргает, совершенно дезориентированная в пространстве, склоняет голову, подставляясь под более алчные поцелуи в шею и с опозданием замечает, что недвусмысленно сидит прямо на клавишах инструмента. Он в опасной близости, дразнится то сильными, просящими, то совсем маленькими поцелуйчиками, рассыпающимися по бледной коже, оглаживает талию, живот, бедра, чувствуя, как крепко они обвились вокруг его тела, вносит в касания особую нежность, балансирующую с желанием, будто она – самая дорогая в мире скульптура, для которой он хотел быть Пигмалионом. И выглядит так же красиво и соблазнительно, заставляя его дуреть от каждого жеста, плавить его выдержку, как тлеющий фитиль, выпускает с манящих влагой губ слабый полустон. Такая музыка определенно нравится им обоим. Во взгляде, наладившемся после плавного нарушения поцелуя – трепет. И что-то еще. Что-то важное и неописуемое, но такое нужное. Билл все еще поддерживал девичьи ноги, обвившиеся вокруг его бедер, и мелко содрогался, стоило этой чертовке поерзать о ту часть, куда и уходило все тепло, концентрируясь в неуместном сейчас желании. Все же такие места парень считал не подходящими для столь откровенных игр, но и противиться лисьим искоркам напротив тоже не мог. А она беззвучно улыбается и скользит носиком о его щеку, обнимаясь и все понимая, что сейчас не самый подходящий момент. Как бы бешено ей этого не хотелось, на что она чуть шкодливо улыбается. – Что ж, научишь меня быть спутницей знаменитости, звезда? – маленьким поцелуем в мочку уха, где была пара колечек. И мягко оглаживая по лопаткам, ниже по спине и обратно. – Она сама уже звезда, поэтому учить осталось самую малость. После концерта даю частные уроки, – хохотнул парень в россыпь светлых волос, – И только попробуй не явись, прогулы караются строго. – Наглец... – одарила девушка мягким поцелуем в нос, – Куда я теперь денусь от тебя? И хочет нырнуть туда же, в те самые трепетные мысли, от которых все ее внутренние миры взлетали на воздух, как многотысячная армия воздушных шариков на празднике. Эрма прикрыла тяжелые веки, спускаясь на пол не без поддержки парня. Он стал ее личным облачком безопасности и персонального уюта, куда можно спрятаться с головой и находиться там как за железной броней. Где больше никто не достанет и не обидит. Хочет сломаться, как все эти девчонки, многотысячной армией собравшиеся в единый голосовой шум под сценой, алчно выкрикивающие любимые имена. Она бы тоже крикнула, лишившись рассудка, думая лишь о том, как сильно ей хочется закрыть лицо подушкой, смеяться в эту же подушку. От счастья, которое наконец одарило ее своим присутствием. Перед шоу, предшествующем заключительному, блондинка металась между ширмой и рейлами, путалась дрожащими пальцами в костюме, стоило высокой фигуре хотя бы отдаленно появиться в поле зрения и задержаться на ней взглядом. Оставалось только трепетно сглотнуть и поддаться волне сумасшествия и вязи новых чувств, теплящихся под сердцем. Они оба втравились в эту историю, и девушка ни о чем не жалела. Только внутренние чертята так и норовили подойти к младшему Каулитцу сзади, манили неприличным сценарием, от мыслей о котором подкашивались колени. Подойти, прочертить ноготком линию от шеи к лопатке, подцепить ткань, чтобы эта черная искусственная кожа эпично треснула и дала доступ к той бледной, настоящей. Без лишней полемики впиться в тонкие, мягкие губы, стереть алчным поцелуем блеск и податься навстречу, пробудить в нем возбуждающую решительность. Как же ей снова хотелось ощутить на собственном теле эти руки, а слухом – впитать низкий рокот и жаркие вдохи, преходящее с нежности на страсть. Уйти с ним в их собственную пучину, смазанным взглядом видеть напряженное тело, млеть от каждого движения, резкого, но в то же время нежного, наполняться взаимным жаром и отключить весь окружающий мир. Он умел чувствовать ее желания и подстраивался под них, не позволяя себе ничего лишнего. А потом, когда он будет переводить дыхание и содрогать хриплым голосом жаркое пространство, она вплетет пальцы в залакированные, нарушенные пряди и обязательно выдохнет в его сладкие губы это заветное слово... – Подруга, нам ваще-то идти надо. Веки дрогнули. Что-то тыкнулось ей в бок, вынуждая обернуться. Ее зовут. Георг стоял рядом и плавно подталкивал к выходу на сцену, не скрывая строгости, – давай-давай, чего мух ловишь? У нас пять минут! Чтобы занять идеально отточенные позиции. Но с другой стороны, ее неуместное витание в облаках избавило ее от вида обоих братьев, которые уже ушли вперед. Последовала за Листингом, чуть смущенно, чтобы не видеть даже вдалеке промерцавших элементов сложного сценического костюма, его самого. Такого красивого, надевшего темные очки, уложенного, блистательного, ошеломительного, желанного, способного свести с ума любую, возвышаясь над десятком тысяч зрителей, совсем как тот самый пришелец с иных галактик. Вынуждающий трепетно млеть каждую от своего умопомрачительно прекрасного вида и мелодичного голоса. Уже вложившего в пресловутые песни о любви отнюдь не пустой, номинальный смысл, живущий только ради красивого текста и рифмы. Он сиял и светился, как и дуги-лампочки на инопланетном костюме, садился у края сцены, сбавляя громкость и энергичность исполнения. Внося больше лирики и больше проникновенности, устремляясь вдаль взглядом, наполненным одинокой болью. Как бременем, которое приходилось нести на себе, ломаясь. Она чувствовала, ловя эту боль, когда зал подхватывал английскую версию Zoom под неторопливые клавишные мотивы. То, с чего все началось и когда она впервые улыбнулась ему, так открыто и счастливо, чувствуя, как отступает душная влага. Будто для него и правда застыло время, предоставилось лишь ему и ей в этом неразборчивом гуле голосов и сиянии миллиардов звезд перед собой, куда так хочется дотянуться рукой. Эрма с улыбкой на лице вспоминает, как детально солист посвящал ее в вокальные тонкости, что нужно обязательно чувствовать, что доносишь зрителям. Они чувствуют. Она подыгрывала ему, растворяясь в приятном шуме басов и закрытой ото всех взаимности, о которой кричали его глаза и так мягко и трепетно пел голос. In your shadow I can shine Shine, shine, shine *** – Прекрасно сыграла, инопланетянка, – уже по пути в отель хлопает ее по плечу такой же вымотавшийся с полотенцем на плечах и чуть влажными волосами-иголочками Густав. – Ну вообще-то мы все вместе довели всех до неземного оргазма, а сейчас можно наконец отдохнуть, – отозвался старший Каулитц, – только тебя, Георг, было не слышно! – Ой, завались, – ответил ему насмешливым факом басист и замахнулся снятой с себя футболкой, – Ну или на пиво с приставкой можешь не рассчитывать! Том быстро увернулся с саркастичным смешком и взял под руку свою подружку, которая присоединилась к группе относительно недавно. – Прости, друг, но у меня немного другие планы, – многозначительно покосился на нее взглядом. – Ребят, а кто знает, в отеле хорошая звукоизоляция? – сострил Листинг, на что все дружно заржали. – И тебе спокойной ночи, бро. А кому и бурной. Все же басист ввалился в свой номер с Густавом, норовя побаловать желудки очередными вредностями и убить время перед сном за парой уровней, Том и Шантель скрылись в номере чуть дальше, не забыв повесить на ручку вызывающее Don't Disturb. Эрма завозилась в сумочке, в очередной раз фальшиво обещая себе навести там порядок и не находя ключа. Билл проходит мимо, впитывая слухом только тишину, нарушаемую возней среди вещей и останавливается, думая, что сейчас самый удачный момент. Но сомнения подсказывали, что возможно, и не очень. Все же не хотелось так бессовестно рушить ее пространство и преследовать то, о чем думал весь день. – Солнышко? Она оборачивается на мягкий голос, упуская из рук свою ношу. И через мгновение на полу оказывается все содержимое, в том числе и фантики, и жвачка, и блеск для губ, и ключ-карта. Тихо матерится себе под нос, суетливо поднимая все предметы, к чему присоединяется и парень. Ее все еще одолевает тянущее смущение, окажись он настолько близко. – Спасибо, – коротко кивает она головой, принимая из изящной ладони свой полупустой блеск для губ. Готова скрыться в глубине своего номера, забаррикадироваться там от всех. Не от него, от себя, от своих чувств, съевших всю ее решительность. Потому что он снова так рядом. Билл выглядел уже буднично и безо всяких эффектных реквизитов и макияжа, что вовсе не лишало его той красоты, которой она уже была пленена и очарована. Все равно идеален, отчего у нее сжалось сердце. Но Эрме все равно кажется, что она не имеет право смотреть на него, касаться его, любить его. Тихий писк открывает дверь, и девушка застывает на пороге, сжимая у груди свою сумку как единственную спасительную вещь. Чувствует, что он все еще стоит позади и чего-то ждет, а она будто специально тянет, не решаясь сделать шаг навстречу, кожей ощущает его проницательность с легким осадком печали. С одной стороны хочется захлопнуть дверь прямо перед его носом, с другой – обернуться и зацеловать его всего, утянуть за собой. Чертовски сложный выбор, диктуемый долбаной формальностью. И даже то, что они сегодня открыли друг другу – тоже не избавляло от жестоких правил и устоев, которые стояли на порядок выше всех чувств. – Даже не пожелаешь спокойной ночи? – замирает там же, на пороге, наблюдая за девичьей спиной, скрывшейся во мраке комнаты. Голос слишком мягкий, заботливый и даже вопрошающий. И обиженный, как уже успела подумать девушка и обвинить себя во всех смертных грехах. Трусиха. Смотрит по тени на полу, которая сдвинулась с места и не дожидаясь ответа, норовила двинуться дальше. Во мрак уже своей комнаты. Такой же пафосной, в которой убрано все до ниточки, но так чертовски холодно. Но девушке так не хочется становиться частью этого холода, а наоборот, шагнуть в шоколадный омут. Раствориться там, согреться, потеряться и больше никогда не вернуться. Смыкаясь на чужих губах. И внутри снова что-то перевернулось. Вверх дном. Оборачивается, бросая вещь на комод и срывается за ним, послав к черту все и не давая ему уйти. Так хочется, так тянется. Юноша замирает на месте, прижимает к себе теснее хрупкое тело, осторожно тянущее на себя, и спешно закрывает за собой дверь. Теперь они точно огорожены от всего окружающего мира, создав свой собственный. Чертовски безумный, но такой нужный сейчас. Как она поддалась в его объятия снова, забавно тянулась на носочках, стоило Каулитцу потянуть за рукава ее курточки, чтобы освободить от мешающей тряпки. Столкнулась с ним в новом залпе, требующем продолжения. Целовать его казалось чем-то невообразимым, возвышенным на уровне грез, точно так же, как и ответно притягивать его, убегать пальцами в залакированную и чуть влажную укладку, которую сейчас больше всего хочется нарушить. Нарушить все что можно. До грани сумасшествия, приятного и сладкого. Билл проскользил пальцами по талии, подползая под ткань, чтобы ощутить мягкость и податливость теплой кожи. Так радовался ее ласке и напору, совсем как большой черный кот перед тарелкой сметаны. Как она склонила голову в сторону, чтобы дать его губам доступ к изнывающей шее. Ненасытным, мягким и нежным. По-настоящему желанным. – Не бойся... Мягким шепотом в ее шею, ранее зацелованную до каждого миллиметра. А она отрицательно мотает головой и хихикает, потому что слегка щекотно. Но ей нравится. Вцепилась в его плечи в поисках единственной опоры, на что Билл даже придержал ее, чтобы подкосившиеся колени окончательно не лишили способности стоять. Так же окончательно поняла, что безумно хочет быть с ним единым целым не только физически, но и духовно. Ведь впервые появился мужчина, который считается с ней и ее миром, не выставляя это как посмешище. Ей это важно. Им важно. Ему. Тот, кто не мог не растопить некогда черствое и озлобленное на тяготы жизни сердце своей местами дурацкой заботой, лежанием на плече, играми в щекотки и детскими прозвищами. Каулитц впился в ее губы, придерживаясь за стену. Как в единственный источник живой энергии, нужной, заряжающей, заживляющей ноющие рубцы. Он даже не помнил, когда в последний раз ему так отвечала девушка. Или парень, неважно. Важно только то, что это осталось за закрытым занавесом как что-то постороннее и ненужное. Фальшивое. Потому что так не бывало. Не бывало, как рано утром она баловала его пригоревшей с краю яичницей, стоя в одной пижаме, ненакрашенная и с заколкой на затылке. Родная. Не бывало, как она, в его любимой толстовке с лого группы, ночью воровала что-то из холодильника, в коридоре сталкиваясь с «надзирателем». Надувала губки и топала в свой отсек в смешных носочках с единорогами, взяв на руки Пумбу, который тоже успел ее полюбить. Он сминает чуть припухшие от долгих поцелуев губы, попутно подхватывая, а она не сопротивляется, отвечая на каждый жест. Ведет пальцами к ключицам и хочет поскорее избавить его от дизайнерской тряпки, скрывающей желанные для нее эстетичные очертания и участки кожи, под которой уже теплилось безумное желание. Ей больше не холодно. Рядом с ним действительно все монстры под кроватью погибают, как и остатки всех мучающих сомнений. Пусть горит и выжигает дотла, а они будут только маленькими искорками, танцующими в темноте и в жарком биении давящих, но таких нужных чувств. – Моя девочка... Спускает первый полустон ему на ушко, плавно оттягивая хрящик губами, чувствуя, как он быстро перемещается ниже и скользит жарким языком по коже груди, уже освобожденной от ненужных материй. Останавливается губами на левой стороне, прямо там, где слышны попеременные удары. Протяжно целует прямо туда, плавно поддерживая за талию. Наполняясь вдохновляющей красотой и тонкостью. Just get lost without a sign