Пятый элемент

Silly-Billy: Это было превосходно, Эрми! Зал пел вместе с тобой, это точно одно из лучших наших выступлений, ты же видела, как арена сияла фонариками? Я же говорил, ты солнышко :) Давай приходи, Георг опять закупил пиццы и выпивки, нам надо расслабиться. Silly-Billy: а, точно, я дурак, забыл сказать... Что очень-очень тобой горжусь, златовласка. Девушка улыбается, глядя в пришедшие на телефон сообщения. Даже умилительно, зачем Каулитц это сделал, будучи в помещении буквально неподалеку, но все равно порывалась написать что-то в ответ. Ее клавиатура уже запомнила смайлы в виде сердечек в первой панели, чем невзначай подказывала идею. Они снова пели вместе. Для тысяч собравшихся, для тысяч бьющихся сердец, добираясь и достукиваясь до каждого. Она и Билл. Ее Билл, светящийся счастьем, совсем как те дурацкие дугообразные лампочки на плечах его космического костюма. Чьи-то шаги подбирались не то сзади, не то со стороны, хотя в коридоре девушка была одна. С неясной паникой она сжала телефон холодными пальцами и двинулась дальше, до соседней студии. Осталось свернуть только на лестницу и спуститься на этаж ниже, как окажется на месте. Очень хочется верить, что пицца еще не съедена Георгом, и ей останется хоть кусочек. Билл все время оставлял ей пару таких треугольников, зная, что она любит пиццу с салями или курицей, но в знак вежливости присоединяется и к его вегетарианским идеям. Секунда, и звук, словно преследующий, становится отчетливее, и приходится ускориться, еще эта долбаная лампочка мигает в потолке как в больнице из фильма ужасов. Тишина, но такая неуютная. Пока телефон не извещает о новом месседже. Silly-Billy: а я тут стырил пару кусочков для тебя, пока эти двое все не сожрали Улыбается, чувствуя самое большое и невероятное тепло внутри себя. Такой маленький поступок казался ей действительно чем-то очень ценным и важным. От этого ее сердце приятно затрепетало, и захотелось уже побыстрее дойти. Что-то резко хватает сзади, хлопок двери ранит слух. Эрма едва не вскрикивает, как оказывается запихнутой в неприметную, пустую гримерку. Она влетела в бетонную стену под хваткой грубой руки и в порыве различила знакомые косицы, а вместе с ними клетчатый принт на ткани. Телефон упал куда-то в ноги, превратившись в совершенно ненужную вещь. В помещении было достаточно холодно, с чем справился старший Каулитц, наполняясь яростью и дыша, как разъяренный зверь перед прыжком на добычу. Хлопнул рукой прямо над ее макушкой, сигнализируя, что просто так ей не выбраться. – Далеко собираешься, малышка? – изображает доброжелательную интонацию, что получается из рук вон плохо. И больше похоже на оскал. Эрма не хочет поднимать глаза, потому что знает, что ее там ждет. Одичавший, злобный взгляд, полный ярости. Но за что? Почему он так? Что она сделала ему? – Идешь дальше вести себя как продажная тварь? Конечно, Билл же у нас манерный, смазливый, все таки солист с самыми большими гонорарами. А мы все так, чисто для фона, – он практически шипел, срываясь на дрожь в голосе. Даже пригнулся, чтобы быть на одном уровне с ней. Опустился почти до дна, на котором та находилась, скалился, дышал как после кросса, – Я с тобой разговариваю, сучка. Она вздрагивает от ужаса и отворачивает голову в сторону, слабо жмурясь. Не может дать ему нормальный ответ, кажется, еще немного, и он точно убьет ее. Равновесие в нервах теряется, сгущая кровь, адреналин бьет все максимумы. Сильные руки окружили ее, и если бы девчонка попыталась, все равно бы не вырвалась. Не вырвалась из ночного кошмара, в котором оказалась по иронии судьбы. – Что еще за, блять, совместные прогулочки? Совсем страх потеряла? – ядовито блещет своим недовольством, шипя в чуть приспущенную светлую макушку, – то-то я смотрю, как умело ты стала вертеть задницей. Йосту будет интересно знать, чем ты занимаешься, кабацкая поломойка. Он не скрывает своей боли, сокрытой в не менее ядовитом оскале. На секунду расслабил напряженные черты лица и узрел напротив чистый страх вместе с желанием оправдаться. До безумия глупым, но таким нужным ей. – Том, я не... – она бегает по пространству растерянными глазами, что уже начинают наполняться кристальной влагой, – перестань... Упирается миниатюрными пальчиками в его пресс, чем смешит еще больше. До хриплого вздоха, в который вложена вся степень разочарования. Она требует отступить и оставить ее, а Том как назло ей, склоняется еще ближе, хватая за плечо. – Раз уж ты у нас святая невинность, интересно, что же скажет Билл, узнав наш с тобой маленький секретик? Особенно когда он лежал буквально без чувств и ты стонала через стенку мое имя, как последняя шалава? Стискивает еще крепче и рычит ей в самое ухо, приправляя приторно-угрожающим тоном. Его несет несмотря на то, что он совершенно трезв. А от того напряжение ощущается в тысячу раз острее и больнее. От того, что она такая сука. От того, что она такая не его. Ее трясет и скрывать это не получается. Он все чувствует, видит каждую ебучую клеточку тела, заходящуюся в дрожи. Эрма стойко держится, чтобы не дать волю горячей влаге на ресницах и продолжает упираться пальцами, будто двигая тяжелую-тяжелую стену. Чтобы ей было чем дышать. Тем, что у нее забирают, бросая в адскую камеру без света, воздуха и тепла. Только демонический холод, которым ранят карие радужки. Совершенно не похожие на те другие, на те любимые. Но такие идентичные. Обмякла, подавив слабый всхлип. – Не смей говорить ему... – Брось строить из себя невинную овечку. Ты же знаешь, что я трахаюсь не хуже Билла. Я бы даже сказал, лучше. Он-то опытом с девушками не блещет, но ты не переживай, я его подменю, мы все же как-никак близнецы, – показушно лыбится и подкусывает пирсинг, маскируя клокочущую боль. Та, что билась умирающей птицей где-то внутри, перерождаясь во что-то мерзкое и отвратительное, – Ну давай же, куда исчезла вся твоя дерзость? Рука подбирается к шее, которую она инстинктивно вжимает в плечи, сопротивляется, чем злит его еще больше. Его ладони холодны, как зима. Ей холодно и страшно, неуютно, еще и влага колет веки и ресницы, становясь белым инеем. Она бы выбрала замерзнуть и умереть так, нежели чем внутри хоровода демонят, выпущенных самим Томом Каулитцем. Дергается, вжимается в стену и отталкивает от себя тяжелое, сильное тело. – Какого хуя ты молчишь, когда я с тобой разговариваю? Когда пришла к нам, жалась как мышка, штаны свои дебильные надевала. А сейчас пялишь юбки и вырезы, как дешевая шлюха, которой я бы и тысячи евро не дал, – хмурит брови и театрально кривится, наматывая на палец прядь ее уложенных волос, – или сколько ты там стоишь? Не стесняйся, говори. До тебя Билл как раз интересовался девочками по вызову, ведь ему вечно не везло в любви. Да и мальчиками тоже... Она истерично всхлипывает. Осмеливается возопить что-то в ответ, что оборачивается жалким набором мямлющих звуков. – Я счастлива с ним. Я люблю... – хнычет жалко и немощно, – его... Оглушила. Убила горькой правдой, что врезалась в его естество острой саблей и вытащила нахер оттуда все живые органы, выполняющие свои базовые функции. Замер, как ледяная статуя, обрабатывая то, что ему не послышалось. Не послышалось, а очень даже сгустилось в одну горчащую, едкую смесь, и как сильный реактив, выжгло его изнутри. – Любишь? – переспрашивает, пробует на вкус это режущее слух слово, – Любишь? Кто сказал, что это дозволено тебе, грязная и лживая потаскуха? Мой брат – это самое святое что у меня есть, и такая как ты, точно разрушит его жизнь. И тогда я действительно размажу тебя как муху по стеклу, обещаю. – Прекрати... прекрати унижать меня, ты не имеешь на это права! – воскликнула Эрма, впиваясь пальцами в ворот мужской футболки, – Отпусти меня! Отпусти! – Хах, знаешь, а мне все же приятно, что я опережаю братца во всем. Что не стал подбирать объедки и сразу понял, какая ты шлюха. Шлюха, от которой мне рвет крышу. Она словно просыпается от состояния анабиоза, когда руки скользят по ее талии и стремятся ниже, чтобы пролезть под юбку, сжать упругие бедра и ягодицы. – Руки... Убери руки! – забилась в его хватке, дергаясь и норовя хлестнуть ладонью по его приторной, но угрожающей физиономии. – Мм, а что так? В прошлые разы ты не сопротивлялась, – все же ущипнул, мерзко и настойчиво. – Том, прошу... – взмолилась девушка, ощущая чужие пальцы у застежки своего топа. Инстинктивно дернулась в сторону, что разозлило парня лишь сильнее. – Ах, так ты еще и просишь, – искаженной до ледяной корки усмешкой. Унижающей. Прихлопывающей. Грубая ладонь стягивает шнурки из декоративных элементов ее топа, а вторая ложится на талию, проводя по теплой коже. Контрастируя с собственным холодом, от которого хочется закрыться и спрятаться, – А моего брата ты так же просишь, или у вас там свои игрища? Может, он нежничает с тобой, но я этого точно делать не буду. Такая шлюха как ты, этого не заслуживает, шлюх дерут жестко и грязно, – зло выплюнул последние слова. Девчонка затрепыхалась в его руках, жалко хныкая и отталкиваясь, но безуспешно. Маленькие кулачки барабанят по плечам и каменной груди, к которой ее как назло прижимало сильнее, – А я не против и третьего раза, куколка. – Отпусти меня! – вскрикивает блондинка и толкается ладонями в застывшее, сильное тело. Дергает, останавливает, и не сдаваясь, уже полноценно царапает за предплечья и кисти, больно хватающие за все доступные участки тела, словно пластилиновую куклу. Стоит только воспользоваться кратковременной заминкой и ретироваться к злосчастной двери, снова вскрикивает. В новой, более остервенелой хватке Каулитца еще большее сосредоточение жалящей, слепой ярости, наполненной болью. И девчонка на секунду успела пожалеть, что так наивно понадеялась сбежать. Парень ловит ее буквально на ходу и пресекает все попытки, грубо перехватывает за шею, второй рукой накрывая губы, чтобы пресечь вопли и прижимает спиной к себе, игнорируя все слезливые, хныкающие противоречия. Чистая, неподдельная истерика, забившаяся комом в горле, перекрывающим кислород в прямом смысле слова. Надавив слегка сильнее, Каулитц шумно рыкнул, не обращая внимания на безуспешно царапающие его руку девичьи ноготки. – Нравится тебе вот так? Нет? – сухо, черство, с подобием полуусмешки сквозь зубы. Насыщаясь ее страданиями как вампир, – Каков был с тобой мой братец? Может, он тебе платит? Думаешь, выставила нас всех идиотами, забила на контракт, и я закрою на это глаза? Густаву тоже дала? Ну давай, тебе же похуй с кем, а я справлюсь, не надо выебываться и строить из себя правильную. Мы уже это проходили. Помещение оглушает грохот упавшей со столика различной дребедени от бутылочек, стаканов, и прочего хлама. Звук битого стекла врезается в уши точно так же, как и отшвырнутая к этому самому столику девушка. Как тряпичная игрушка, она точно так же врезается в твердую поверхность и глухо ударяется животом об нее, тормозя руками изо всех сил. Чтобы не упасть совсем, потому что противостоять такой грубой мужской силе практически невозможно. Она никогда не думала, что его руки могут приносить такую боль. На этот раз самую настоящую, издевающуюся, мучающую. Не осознав сразу всю суть происходящего, пискнула, а затем наконец поняла, почему сверху стало так тяжело. Пихнув блондинку к зеркалу, дернул за волосы и придавил хрупкое тело своим весом в надежде добраться до соблазнительной талии, ухватиться за ягодицы, освободить это все от ненужной сейчас ткани. Взять со всей грубостью как и в тот раз, когда она сама стонала под ним перед зеркалом. Распаленная, жаркая, влажная. Не такая, как сейчас. Униженная, зареванная, сопротивляющаяся до последнего. Холодная. – Дарю тебе эту уникальную возможность посмотреть на себя со стороны, грязная, лживая сука. После этого твой любимый Билл и не посмотрит на тебя, обещаю. На тебя даже алкаши со спальных районов не посмотрят, – его ярость словно вырисовывается напротив на зеркальной глади красным фломастером, схожим на приговор. Умоляю, спаси... Том дернул вниз за лямку топа, несдержанно и суетливо возясь с противоречащими движениями со стороны девушки и тут же их пресекая. Снова перехватывает ее шею и кладет ладонь на ее губы после того, как она осмелилась протяжно завизжать в полный голос. – Молчи, блять. Молчи, – шикает до режущей боли, парализовавшей мышцы. Девушка все извивается, мычит в грубую ладонь, жмурится, хнычет и практически уже теряет нить взора из за активнее подступающих слез. Жар опаляет щеку за очередное неповиновение, и пространство ходит ходуном. Все же ударил, ослепленный яростью и злобой. Так сильно он желал ее, ненавидя всеми фибрами. Чертову шлюху, которую ты так любишь, идиот. Потерялся, когда в его искаженную этим набором ощущений физиономию прилетел чужой кулак. Девушка слабо пискнула, почувствовав облегчение и обернулась, слыша уже не собственные всхлипы, а вздохи и удары позади. – Какого хуя ты делаешь?! Нужный, любимый голос прозвучал как раскатистый гром среди ясного неба, только в случае Эрмы все было наоборот. Явился для нее как желанное солнце, чтобы осветить всю ту вязкую черноту, в которую ее погрузил старший Каулитц, разогнать прочь и уберечь в прочном укрытии. Она не успевает ничего сообразить, видя, как Билл яростно нападает на близнеца, явно превосходящего по физической силе, как их рыки смешиваются в едином голосовом гуле. Оскорбленно заносит кулак, приземляет аккурат в скулу, делает так, что Том валится едва ли не на пол со стянутой у шеи горловиной, пыхтит что-то в ответ и сверкает абсолютно обезумевшим взглядом. Поднимается и заносит удар в ответ, до кровавых следов на чужих губах. Легкие переполнялись змеящейся чернотой, материализовавшиеся в новые порции ударов. Блондинка визжала, пыталась оттянуть Билла на себя, видя, что он проигрывает собственному близнецу, становясь едва ли не боксерской грушей для остервенелых ударов. – Перестаньте! Хватит! – ревет отчаянно, до ультразвука в ушах, но эти двое не слушаются. Билл вложил в удар максимум накатившей злобы и оскорбленности, что Тома повело в сторону, правда ненадолго. Из пирсингованной губы сочилась кровь, которая жгла кожу, уродовала. В каждой клетке боль, помноженная на ненависть. Не толко в губе, но и всюду. Новый залп бешенства, новая порция криков, ругательств и кулаков, едва ли не сваливающихся друг на друга тел. Девушка замирает и проклинает себя за беспомощность, когда еще один удар приходится Биллу в живот, сильный и мощный, что он жмурится и жалобно пыхтит, держась за больное место. Не выдерживает и бросается опять в яростное побоище, оттаскивает младшего близнеца, пока Том варится в бессилии и безумии, занося новые удары. Билл снова с бешенством рванул вперед, чтобы достойно выйти из этой бойни, обуреваемый желанием только ебнуть демона в лице близкого человека так хорошо, чтобы тот вылетел и никогда не смел возвращаться. Новый удар, прилетевший незаметно, и парня повело в сторону. На ебучий угол стола, о который на полном лету врезался затылок. Влажные глаза освобождаются от плена ладоней. Вытаращенные и неестественно замеревшие. Секунда тянется в вязкую бесконечность. Стало как-то очень тихо. Очень тихо. Даже пугающе. Девушка осторожно подползает по полу, цепляясь глазами за вытянутую в сторону татуированную руку. За какой-то странный, потухший подкрашенный взгляд, устремившийся в потолок. Бледное, любимое лицо, что замерло и даже не улыбается. И силуэт какой-то странный... Как у марионетки, которую неудачно дернули за веревочки. – Би?.. – осторожно зовет она, протягивает пальцы к влажным волосам. А веки так и не смыкаются, как у восковой фигуры в музее. Стоп, влажным? – Билл?.. – повторяет удивленным, нежным голосом, касаясь лица, – Эй... Он не отвечал. Не дышал, как ей показалось. И не моргал. Ей хватает нескольких секунд, чтобы проморгаться и погрузиться в прострацию, обратить шокированный взгляд на не менее шокированного старшего, замершего неподалеку, как статуя. – Ты... Ты что наделал?..– шепчет, едва ли не плача, – Ты что наделал?! На что он хлопает глазами и сам не понимает, что происходит. Видит, как девчонка припадает ближе и обрамялет его лицо обеими ладошками, потряхивая, подзывая. Фаланги от чего-то липкие, покрытые красным. Темно-бордовый цвет под затылком постепенно расширяется на полу, вырисовывая ужасающее, холодящее осознание. Даже не удивление. А оглушительный визг, пронзивший пространство. Дикий и неверящий, пропитанный неподдельным ужасом. Что-то настойчиво дернуло из сна, заставив подпрыгнуть. Блондинка вскрикнула, поднялась, содрогаясь в холодном поту и судорожно вздыхая. Перед глазами было мутно и темно, на что пришлось несколько раз проморгаться, прежде чем что-то увидеть. Руки, как ледяные, дрожали, прилипая к повлажневшим щекам. Горло словно сдавливало невидимой цепью, когда она пыталась восстановить дыхательные ритмы и прийти в себя. Скукожилась, сжалась, прикрывая лицо рукавами кофты и плача тихо-тихо. Лучше бы она сама умерла в этой картинке, отблеск которой все еще преследовал и мучил. Не знала что страшнее. Сглотнула, все еще содрогаясь в холодном ужасе, слыша, как на второй половине кровати что-то скрипнуло, и ее плеч коснулись чьи-то пальцы. Едва не закричала снова, дергаясь, как увидела знакомое, чуть сонное лицо. Билл встревоженно, сонно моргнул и включил ночник, сталкиваясь с натуральной паникой в кристально-синих глазах напротив. – Эрми? Он поворачивается к ней, осторожно касаясь плеча. А затем и мокрой щеки, впитывая всю ее дрожь. Она глазела на него как на привидение, что немного пугало Билла. Рука осторожно касается лохматой от прерванного сна головы как к какой-то нереальной материи или голограмме. Девушка еще раз содрогнулась в мерзком ощущении, сжалась как пружина и пыталась уберечься от чьих-либо неприятных касаний, как от удушья. Ее ломает и трясет от частых всхлипываний, глаза мерзко жжет и колет от активнее напирающих слез. Биллу передается неуместная паника, в которой сейчас находится девушка, активно прячущая лицо за завесой волос. Он даже испугался, как сильно она замотала головой и затрясла плечами, как безумная. – Нет, нет, нет... – Солнышко, что слу... – его полушепот прерывается. Ее надрывным криком в еще теплое ото сна плечо. – Ты не... Ты же... – Кошмары? Она растерянно моргает и кивает головой, все еще продолжая плакать. Обжигает кожу горячими струйками и бормочет что-то неразборчивое о привидившемся ужасе. – Тише, тише, я здесь, Эрми, – теплый поцелуй осел в висок, уходя плавными движениями в чуть влажную россыпь светлых прядей, – Что случилось? Что-то приснилось? – склоняется, сгребая обмякшее тельце в охапку. Она пропадает в этих объятиях и теплых руках. Заботливых, близких, живых, пытаясь прогнать неуместную истерику, тыкается мокрым носом в его шею, обнимает сильнее. Хочет, чтобы все это ушло поскорее и она выдохнет спокойно, оглянет уже родные черты и поймет, что все было нереальным, фальшивым. – Чшш, чшш, тише, – дрожь девушки неприятно кочевала и по коже Каулитца. Он придерживал ее голову одной рукой, поглаживая, и оставлял плавные, успокаивающие поцелуи в висок и щеку, – спокойно, все хорошо. Погладив по спине еще немного, Билл удостоверился, что надрывные хныкания и всхлипы со стороны блондинки более менее прекратились. Она тесно сжала его плечи в объятиях так, будто готовилась к вечному расставанию, и что-то неразборчиво шептала, тыкаясь мокрым носиком в ключицу, оставляла крохотные поцелуи. – Я в своем первом туре тоже мучился от ночных кошмаров, бывает, – попытался он разрядить обстановку шутливым шепотом и продолжал нежно поглаживать по спине, – дыши глубоко. Хочешь воды? Держит ее, обнимая. – Не нужно. Спасибо... – хрупким полушепотом в смолистую россыпь. Она обнимает мужские плечи теснее, прижимаясь и жмурясь, скользя мокрым кончиком носа о теплую щеку. Совсем незаметно улыбается и целует в это же место, на что хватка становится чуть сильнее. – Тогда давай спать, не расклеивайся. Завтра важный день, – ласково шепнул Каулитц в крохотное расстояние и слабо потрепал девчонку по затылку, а затем поцеловал в лоб. Ей стало чуть легче, и она слабо стряхнула с лица остатки горячей влаги. Билл аккуратно притянул ее к себе уже лежа, кладя наиболее удобно, и пристроил подбородок на ее макушке. Пока она пряталась, обнажая свою слабую сторону, ловила за хвост ушедшее спокойствие и попытки заснуть. Стиснуть между пальцев черную ткань и прикрыть глаза, молясь, чтобы незавершенный сюжет не стал завершенным. – Монстры под кроватью ушли, солнышко, – донеслось тихо сверху. Лучше всякой колыбели. *** Конечно, она ничерта не выспалась должным образом. Вследствие чего еще с завтрака, на котором Георг по-доброму пошутил над ней и назвал лохматым домовенком, Эрма уже заведомо решила, что день пойдет по всем известному месту. Закутавшись в капюшон своей толстовки, решила догнать хотя бы минимальный уровень бодрости в автобусе, пока нужно было ехать на место назначения. А потому и завалилась на твердое плечо, находящееся рядом. Билл, на самом деле, ненавидел вести блокнот-планнер, но в работе это было необходимо. Хотя бы просто для того, чтобы все было уложено в голове и шло как часы, без лишних оплошностей и упущений. Просматривая то, что предстояло на сегодня, парень захлопнул блокнот. И мягко улыбнулся, что на плече приютилась инородная тяжесть в капюшоне. Который он аккуратно снял с чуть взлохмаченной головы и плавно перекинул руку, чтобы ей было удобнее. Сейчас она снова казалась ему складной и крохотной, особенно в этой странной кофте и со скрещенными на груди руками. Прижав это маленькое сопящее недоразумение к себе поближе, Каулитц даже умиленно выдохнул в блондинистую макушку. Его самого слегка клонило в сон, однако нужно было себя пересиливать и брать в руки. Когда Эрма неосознанно придвинулась ближе и «повисла» на нем, внутри что-то приятно зашевелилось. Что-то теплое, большое и приятное. Билл помнил, что через каких-то полторы недели закончится их тур, который пробежал как один день, и удушающие мысли тут же начинали активизироваться. Тур, который подарил ему этого маленького и уже обожаемого человека. Девушку, с которой ему, вопреки противоречивой натуре, Каулитцу не страшно быть истинным собой. Какое-то время он думал, что так и умрет в гордом одиночестве, в каком-нибудь крутом люксе с бокалом красного после очередного фееричного выступления. Где все-все тянули руки, визжали, кричали, обожали, так неестественно любили. Не так, как кого-то чувствительного и по-настоящему близкого. И уж тем более ему не хотелось быть типичным старбоем-недоумком, ставящим на первое место лишь свое «я» и прожигающим в притонах добрую часть средств и времени, меняя партнеров как перчатки. Билл облегченно вздохнул, подумав о том, что теперь ему есть кого оберегать и о ком заботиться, однако некая недосказанность шла за ним черной фигурой и не давала убедиться в этом на сто процентов. Что будет дальше и какое будущее ждет их сложившиеся друг с другом не совсем «рабочие» отношения? Как дать себе право на чувства под постоянным прицелом камер и при этом играть масками? Что если для нее это своеобразный короткий роман, не предполагающий никакого продолжения? Как же много вопросов. Но в то же время Билл был очень счастлив, что встретил свою маленькую, бойкую и чуть безумную бестию, которая своим напором и дерзостью могла заряжать вдохновением и желанием жить, раздавать всем это желание как вай фай. Было в ней что-то нахальное и по женственному притягательное, к чему хотелось тянуться и тянуться, как к лучику света, как глоток воздуха. Глядя на нее, ему всегда хотелось улыбаться и поддаваться ее маленьким провокациям, переставать быть серьёзным хотя бы на какое-то время. Ради нее. И пусть головой он осознавал все безумие и возможную неправильность этого выбора, но влюбленное сердце все равно диктовало свои правила. По приезде Эрма вывалилась из автобуса как полностью потерявшаяся в пространстве и с красными от недосыпа глазами, что тут же заметил Густав и принес целых два стакана кофе. Наташа как-то поначалу нахмурилась, предложив посидеть ей с охлаждающей маской и патчами, чтобы убрать синеву. А потом смогла как и всегда, сотворить с ее личиком настоящее волшебство, впоследствии как и с Биллом тоже. Теперь они вновь были готовы к покорению любых телестудий и сцен мира, как и подобает суперзвездам, хотя внутреннее состояние оставляло желать лучшего. Йост, как обычно, появившийся в суетливой манере, увел куда-то Билла и остальных, а на любопытные вопросы Эрмы велел оставаться в большой гримерке и мирно ожидать выхода в студию, чтобы записать телеэфир на очередной передаче. Совсем одной, как показалось ей до чего-то постороннего смешка в коридоре. Женского. И следом его голоса. Нет, ей не показалось. Женский смех вкупе с бормотанием старшего Каулитца приближаелся, пока ее импровизированное одиночество не нарушилось. В помещение вошла неизвестная ей девица. Или очень даже известная, что память стала ссылаться на какие-то старые снимки, однако старшего Каулитца в поле зрения не было. Гитаристка даже растерялась от того, как незнакомка поставила свою брендовую сумочку на стол и прошла чуть дальше. – Привет! Ты же Эрма, правильно? – хлопнула ресничками эта особа, чем вызвала кучу немых вопросов, зародившихся внутри. Кто она и откуда знает ее по имени? – Смотря с кем имею честь, – отпила глоток воды и взялась за гитару, стрельнув не очень дружелюбным взглядом. Будто появление этой девицы не сулило ничему хорошему. – Я Шантель, давняя подруга Тома. Он взял меня с собой за компанию. Будем знакомы? Будем знакомы? Эрма ловит себя на мысли, что смотрит на Шантель и отмечает ее безупречную, даже миловидную внешность и забавные ямочки на щеках, проявляющиеся при ослепительной улыбке. Подкрученные, изящные локоны, брендовая одежда, осиная талия и длинные ноги вырисовывали эдакий идеальный силуэт, в присутствии которого хотелось только укоряюще глянуть на себя в зеркало и назваться гадким утенком в шароварах, как у пацанов-рэперов. Назваться пацанкой самой, потому что никакая другая аллегория Эрме в голову не приходила. Подруга Тома В голове Эрмы еще минуту звенел этот голосок, от звука которого почему-то хотелось скривиться, как от пенопласта, скользнувшего по стеклу. И вроде бы эта Шантель не делала и не говорила ничего плохого, шестое чувство велело встать на дыбы и не отвечать такой же доброжелательностью в ответ. Потому что гитаристка не могла и не находила на это сил желания. А главное, что еще за подруга Тома и почему внутри что-то кольнуло, да так неприятно и желчно? – Обязательно, – блондинке все же пришлось натянуто улыбнуться и пожать прохладную руку, хотя больше всего ей хотелось сейчас побеседовать с гитарой, а не с новой знакомой. – Так значит, ты та самая гитаристка, наделавшая много шума в этом туре? Том много рассказывал о тебе... – мелодично отозвалась певица и как-то слащаво, по мнению Эрмы, улыбнулась, а затем подошла чуть поближе, наблюдая за реакцией Эрмы. Точнее, за тем, как ее эмоции стремительно каменеют и выражают неясно что. Опять внутри что-то неприятно дернуло и потянуло вниз, однако показывать это никак не хотелось. – Приятно, что в разговоре с тобой он уделил щепотку своего ценного внимания моей персоне. Это действительно я, автографы, если что, даю после концертов. – Хм, ну мы не только разговаривали, на самом деле... – Избавь от подробностей, – помахала рукой Эрма и даже скривилась, не желая больше ничего слушать. Будто эта девица намеренно прикалывалась над ней и ударяла в болевые точки. Болевые? Сглотнула и как будто превратилась в неживую статую, забыв о базовых функциях. Ей стало по-настоящему неуютно и некомфортно в присутствии этой невесть откуда взявшейся девушки, которая так и кричала о своем превосходстве, что было отчасти не так. Потерялась и потупила взгляд, даже на секунду забыв, какой таб хотела отработать первым. Единственным антистрессом для нее сейчас являлась гитара и мягкий диван позади. – А ты знала, что залезать на диван в обуви неприлично? – нахмурилась Пейдж, глядя на девчушку, которая явно не блистала желанием с ней разговаривать и просто уселась по-турецки на мягкую поверхность вместе со своим инструментом. – А ты знала, что твоего мнения здесь не спрашивают? Невидимая агрессия перестала быть невидимой. Подцепляет струну пальцем, убеждая себя в том, что она сама – не ебаная струна, натянувшаяся выше допустимого напряжения. Ее взгляд обращен в пол и кричит о закрытости и отчужденности. – Еще и грубиянка, как видно, – Шантель обиженно надула губки и скрестила руки на груди, когда гитаристка отправилась в полный игнор. В коридоре замаячили чужие шаги и до боли знакомое шарканье джинсового сукна. – Оу, а я не знал, что вы тут, красотки, – обладатель фальшиво-кокетливого, чуть пониженного голоса появился в поле зрения в огромной футболке и шапке, из-под которой виднелись черные косицы. Приблизился и чмокнул явно недовольную Шантель в щечку, заметив ее потускневший вид, а затем обратил внимание на Эрму. Которая буквально закрыла лицо волосами и наигрывала что-то свое. – Куколка, генеральная репетиция у нас только через четыре часа, я бы на твоем месте поберег пальчики. Для чего-нибудь более полезного, например, – недвусмысленно встречается взглядом с Пейдж, которая тут же покраснела и просияла. И поняла смысл тупой шуточки из типичного Каулитцевского репертуара. – Я смотрю, вы уже познакомились. Шантель, это Эрма, она делает вид, что умеет играть на гитаре и клавишных, Эрма, это Шантель, и у нее прекрасный голос, – почти пропел Том и по-собственнически скользнул сильной рукой по ее талии, притягивая. Развернул дешёвый спектакль для одного зрителя, в котором уже кипит доза желчи. – На сцене или в спальне? – язвительно кривится, прикрываясь улыбочкой. И она не понимает, чем ее так бесят эти двое. Том масляно усмехнулся и цыкнул себе под нос, но хватки не ослабил. Воздух между ними будто стал накаляться, концентрируя невыплеснутый, но стремительно растущий гнев. А девица бы видела сейчас свое лицо и смешно стало бы всем. А Эрме – нервно-смешно. А чего требовалось ожидать? Что она встанет и похлопает в ладоши? В гримерку входят парни, и как издалека замечает Эрма, брови Билла строго нахмурились при виде этих двух. – Том, в чем дело? Йост вообще-то искал тебя и давал инструкции, я как идиот оправдывался, где ты есть. Георг и Густав кинули девушке сдержанное «привет», хоть и удивились тому, что она здесь забыла. – Извини, братец, видимо я опять все просрал. Было что-то ценное или же как всегда, Йост гундел по делу и не по делу? – Шантель, оставь нас пожалуйста, – кивнул Билл, и девушке пришлось послушаться, выйдя за дверь. После тихого хлопка солист обратил свой не очень-то добрый взгляд на брата, – что ты себе позволяешь, я спрашиваю? Эрма нервно сглотнула, так и оставаясь приклеенной к дивану и не была в силах встать или даже произнести звук. Отчего-то ее чувствительность возросла до небес, и особенно часто это бывало, когда Билл опять становился строгим и нихрена не плюшевым, если дело касалось работы и дисциплины внутри группы, – С каких это пор ты стал таскать своих подружек к нам на студии, хочешь, чтобы опять поползли слухи о вас с этой... Певицей? Что она вообще здесь забыла? Младший Каулитц тактично прокашлялся, выпрямившись. До эфира оставалось еще минут пятнадцать, и группа уже была готова к новым восторженным взглядам и визгам, о чем свидетельствовали свежий идеальный макияж и залакированные волосы, а так же отточенный до ниточки образ. – Пришла поддержать нас, а что, нельзя? – под дурачка ответил Том и скрестил руки на груди, не намереваясь играть с братом в бойню взглядами. Но прекрасно знал, что младший был прав, и никого постороннего с ними быть не должно, если это не ассистенты или стафф. Блять. – Пусть твоя подружка аккуратно уйдет через черный ход, повторять я не буду. Нам лишняя огласка ни к чему. – А то что, боишься, что папаша Йо опять нас наругает и поставит в угол, как маленьких мальчиков? – язвит старший, будто специально балансируя на нервах солиста. – Блять, вы сейчас серьезно? Опять разосремся или может, натянем улыбки и пойдем уже радовать этот мир? – стоящий у рейла с одеждой Георг дожевывает свою слойку и пылит на братьев, взгляды которых уже недружественно схлестнулись друг с другом. – Да, ребят, не стоит, – поддакивает Густав, – Том, Билл прав, нам ни к чему лишние сплетни, встречайся со своей Шантель за пределами рабочих площадок, окей? Том обвел взглядом всех присутствующих и поверженно склонил голову, сунув руки в большие карманы. И перед тем, как удалиться, почему-то задержался на Эрме, так и сидящей неподвижно на диване. Посмотрел ей в глаза. Секунды такого взгляда хватило для того, чтобы она буквально съежилась, как загнанная в угол зверушка. Для того, чтобы сотни разрядов пронзили её до дрожи и неприятного холодка вдоль всего ее естества. Тот самый кареглазый взгляд, наполненный желчной чернотой и превосходством. Надменный, гордый и недоброжелательный. Тот, которого она боится. Она молчала, прихлопнутая грузом смешанных ощущений, будто это опять она виновата во всем. Густав и Георг ушли во вторую часть помещения, чтобы успеть доесть, оставив солиста и девушку наедине. А та сжалась и даже зажмурилась, оттого что ситуация не являлась для нее приятной. И только в юноше, что стоял рядом, она видела свое едва ли не единственное спасение. – Эрми, – его тихий голос достает до слуха как через толщу воды, а все потому что девушка до сих пор находится в какой-то отчужденной прострации. Не здесь. Она промаргивается и словно выплывает заново на поверхность, на свежий воздух, к теплым ореховым глазам, что смотрели на нее с аккуратной, вопросительной пытливостью. Билл присел напротив, плавно протягивая пальцы к прохладной щеке, и не сразу понял, почему девушка вздрогнула, – Нам нужно идти, поднимайся. Проговорил вроде бы строго, но ласково, будто для непослушного ребенка. Эрма уныло буравит взглядом пустоту и в то же время слабо улыбается, обнимая за надежные, теплые плечи. Закрывает глаза, хлопнув влажными ресницами, прячась в лебединой шее и ключицах, склоняя голову и не желая никого видеть и чувствовать. Кроме него. Настроение все так же болталось где-то ниже плинтуса, и девушка хотела бы верить, что именно этот молодой человек подарит ей желанное равновесие и спокойствие. Ее отстраненный и подавленный вид все еще тревожил его, заставлял лишь смиренно обнять в ответ и задержаться в таком положении хотя бы на секунды, – Все в порядке? Ее измотанный выдох и сжатые кулачки говорят о том, что ничерта не в порядке, но кто как не она, сумеет состроить лучшую маску и притвориться в обратном? Билл слабо выныривает из ее объятий и протягивает пальцы к девичьему лицу, полному невнятного сожаления и какой-то тревоги, что передавалась ему самому. Соприкасается лбом и неотрывно всматривается, водя длинными фалангами по щеке, уголку губ, нежной коже. – Да, – тихо бурчит она, немо виня себя за вранье. Однако в присутствии младшего Каулитца ее слова уже не вранье, а чистая правда. И откуда-то возросшая паника постепенно начинает утихать, разбиваясь о кареглазые глубины, тепло смотрящие на нее. Пальцы брюнета убирают за ухо свисающую прядь, чтобы ничего не мешало смотреть на нее так близко. А она в ответ едва ли не стискивает ткань его кофты на плечах, что та рискует разойтись. – Билл... Шепчет ему куда-то в уголок губ, чувствует, как облако знакомых духов щекочет рецепторы и приятно окутывает разум, и к этому добавляются приятные касания. Их губы смыкаются в коротком, но чувственном поцелуе, в котором можно было потонуть и закрыться. Она обнимает молодого человека так, будто они больше никогда не встретятся, жмется макушкой о его шею, когда воздух все же кончается. Еще бы минуту продлить поцелуй и нахождение рядом, настолько рядом, даже если это действительно за гранью дозволенного. Еще несколько мгновений, чтобы помолчать и залечить нанесенные судьбой душевные увечья, найти свое спасение в другом человеке, за кого настойчиво цепляются ее руки. Еще несколько мгновений, и их спокойствию придет конец, увенчаясь наигранными улыбочками ради небезразличных зрителей. – Голубки-и-и, ау, – они встрепенулись от тихого смешка Георга позади, – пошлите. Они с Густавом все понимали и не лезли с ненужными расспросами, за что Эрма и Билл были им бесконечно благодарны. Они все понимали. И перед выходом в эфир она мягко чмокнула его в щеку, все же отпустив от себя. Сменив внутри душное смятение на безграничное счастье. Ей бы хотелось в это верить. И даже под прицелом камер и в присутствии кучи людей, операторов, ведущих, зрителей выключать свои чувства было самой непосильной задачей. Куда бы она ни посмотрела или о чем бы ни думала, знакомый цитрус настойчиво щекотал рецепторы, а эти случайные касания сводили с ума. Нет, девушке действительно не показалось, когда проворная рука с черными ноготками прошлась под столом по верхней стороне бедра, остановилась на ее собственной ладони, будто побуждая к более тесному соприкосновению. Такому контрастному, что ей захотелось подпрыгнуть. А сам сидит и даже не смотрит в ее сторону, изображая милую беседу с ведущим, провоцирует женские визги в зале. Рука сжала ее пальцы в крепком, поддерживающем жесте. Эрма все же вздрагивает, но совсем незаметно и ловит себя на мысли, что смотрит исключительно на черную макушку и лучезарную улыбку, в которой поблескивает знакомый пирсинг. Понимала, что пялиться на солиста дольше десяти секунд уже подозрительно в глазах публики, но ничего не могла с собой поделать. Стоило Биллу сказать что-то еще своим необычайно мелодичным голосом и помахать другой рукой неравнодушным зрительницам, ее миры взлетали на воздух и переворачивались вверх дном, провоцировали гулко замирающее сердце на новые удары. Она заставляла себя думать об очередном туповатом испанском шоу, но получалось думать лишь о его длинных пальцах, бледных плечах и чертовом пирсинге, ласкающем язык. Эрма возненавидела себя за неспособность собраться и сконцентрироваться на действительно нужных вещах. Дальше последовало самое интересное – всем пятерым раздали по фартуку и паре перчаток, и реквизит появился соответствующий. Блендеры, ножи, сковородки и тара с жидким азотом. Ведущий с очень умным видом заявил, что в Испании обожают замороженные печенья и показал, как это делается. То еще зрелище. Георг то и дело прикалывался над Томом, но сдерживался от истерических смешков, приговаривая, что в этом дыму его рука отмерзнет и отвалится, Билл осторожно погружал печенья в жидкий азот и под девичьи визги попробовал откусить это непонятное творение. Девушка находилась рядом, но ничего не могла взять из-за перчаток, больших на три размера точно. Чуть неуклюжие действия группы и их кулинарные «таланты» заслуживали бешеных аплодисментов и восторгов, доносящихся со зрительских мест. Даже несмотря на то, что это азотное облако дымки чуть не довело Эрму до приступа, когда начало странно шипеть. И она буквально забежала за спину Билла, держась за рукав, смешливо выглядывая, словно это нечто сейчас взорвется как вулканчик на уроке химии. Том даже обронил что-то в духе «трусишка», взяв лимон, и обворожительно улыбнулся толпе. Девчонки так визжали, что уши невольно заложило. Точно так же они визжали и после эфира, собравшись в неуправляемую толпу перед столиком для автограф-сессий, полбегали к участникам и просили заветную подпись и совместные фотки. Заваливали в очередной раз плакатами, рисунками, игрушками, прочей хренью, которую непонятно куда нужно было девать. Одна изобретательная девица даже выпросила у Тома роспись на своем пышном бюсте, что он, присвистнув, все же исполнил и клацнул по пирсингу. Довел ее и ее подружек до визгливого экстаза, чем был невероятно доволен. И Билл тоже не отставал от брата. Фанатки, уже изрядно обнаглевшие, стали отираться возле фронтмена и на фотосессии облепили его с обеих сторон, как восковую фигуру. Едва ли не сдавили его тонкое, как тростинка, высокое тельце, а одна из таких умниц умудрилась с трепетными возгласами даже поцеловать младшего Каулитца в щеку. Что Эрма прекрасно видела боковым зрением, когда расписывалась на фотографии от какого-то парнишки, отчего ее кисть неприятно дрогнула. Пришлось завершить подпись еще одним сердечком и парой линий. Конечно, ревновать к фанаткам – донельзя глупо, это часть их работы, часть их жизни, общая, безумная участь. Большая часть девиц сходила с ума именно по ее любимому фронтмену, визжала именно в его присутствии. Прекрасное лицо группы, заслуживающее море восторгов и безответных воздыханий. На которые все же, хоть на самую малость, приходилось отвечать приторными улыбками и объятиями, ведь Билл безумно любил обниматься. И пусть это было игрой на публику, неприятный ком внутри девушки начинал только разрастаться, пробуждая маленькую собственницу. Ей вовсе не хотелось делить Билла ни с кем, что являлось априори невозможным. Ее бесили все эти визгливые фанатки, бесили тем, что трогают ее Билла, признаются в любви, визжат, лезут как мушки. Стоп, ее? Ощущение, что ее окатили будто ледяной водой, обуяло только сильнее, и девушка просто сделала вид, что ей надо выдохнуть и переждать эту фазу. Что бесило больше всего, так это то, что и Билл не особо сопротивлялся, кивая всем как чертов болванчик, улыбается, будто ему лицевые нервы защемило. И если бы Эрма сказала, что она в порядке и полностью спокойна, соврала бы не краснея. В самых изощренных фантазиях она уже оттягивала за волосы каждую девицу и прогоняла прочь пинком под задницы, но особо до зуда в ладонях ей хотелось влепить пощечину тому черноволосому парню, который скакал на ее нервах, как канатоходец безо всякой страховки. Неужели он думает, что так мастерски вживается в роль и может так мучить, когда уже настолько влюбил в себя? Но флиртовать у Билла все равно получалось немного хуже, чем у его брата. На афтепати в закрытом заведении, с внешней стороны которого дежурила куча охранников и каких-то важных лиц Том мирно ворковал с особой, с которой Эрма уже невзначай познакомилась днем. И каковым же открытием являлось для нее то, что старший Каулитц, оказывается, впадает два раза в одну и ту же реку. Снимки с ним и этой американкой не обсуждал в желтой прессе и интернете, пожалуй, только ленивый. Они вели себя друг с другом настолько непринужденно и свободно, попивая по второму коктейлю, что наблюдать за ними становилось уже тошно. И вроде бы они ничего плохого не делали и не вели себя вызывающе по отношению к другим посетителям, глаза Эрмы устремленно направлялись туда. Шантель млела под его шепотом на ушко и прижимала тонкую ручку к губам, когда посмеивалась, а он был доволен собой и гонял языком чертов пирсинг. Будто сотканный из пламени гордыни и вызова, так и кричит взглядом ну что, выкусила? Отыгрывался и смотрел на Эрму, немного растерянно покачивающуюся между людей. Как обычно и как подобает подобным мероприятиям, обворожительную и воздушную. Слушал краем уха, что ворковала Шантель и блуждал кареглазой пытливостью по тонкому силуэту ненавистной гитаристки, облаченному в черное коктейльное платьице чуть выше колен. А ебучий кулон, поблескивающий между двух холмиков, отвлекал и перебивал все его еле устаканившееся внимание. Но для приличия он возвращал взор обратно на Шантель, предложившую выпить ему один коктейль с двух трубочек, чтобы поиграть в тупые гляделки. Он не мог отказать, хотя большая часть его «гляделок» направлялась именно на Эрму. Краем слуха ловил, как мужская половина присутствующих делала ей комплименты и угощала чем-то, от чего девушка тактично отказывалась и хлопала накрашенными ресничками. – Может, по прибытии в Берлин сходим в какое-нибудь более тихое место? Ммм, я знаю там одно, оно находится в отеле... – начала Пейдж, обхватывая соломинку губами. – Конечно, зайка. А после этого нам уж тем более никто не помешает, – подмигивает Том ей в ответ. Она болтала дальше что-то о своих поклонниках и уволенной визажистке, которая перепутала тюбик тональника с автозагаром, и как стыдно было потом. Том делал вид, что вникает. По-актерски улыбался и поддакивал, наблюдая боковым зрением, как к Эрме пристал какой-то блондин, попросивший составить ему компанию. – Простите, не помешаю? – проворковал он и ради приличия держал в руках два бокала soul berry с торчащими зелеными трубочками. Эрма оглянула чуть лохматого парнишку с причудливым кольцом в мочке уха, но его одежда явно свидетельствовала о круглых ценниках и вниманию к внешнему виду, – Я Иоахим. Конечно, этот самый Иоахим узнал ее, признавшись в том, что уже успел стать поклонником группы, но в большей степени, конечно же, ему импонировала новая участница. Эрма просияла, чуть покраснев, и вежливо приняла от нового знакомого бокал, остужая о него пальцы. Парнишка одного роста с ней показался ей забавным и любознательным, проворковав что-то про свой бэнд и что он тоже любит играть на гитаре, а еще увлекается ударными. Она улыбалась каждому его слову и отпила небольшой глоток, поддерживая разговор. Конечно же, Тома издалека эта картина все еще смешила и где-то на малую часть бесила, чего он не хотел показывать. Наоборот, воспользовавшись ее коротким вниманием и взглядом, брошенным в ее сторону, припал к губам Шантель. Обхватил пальцами ее талию и затылок, направил взор всецело на предмет своих всклокоченных нервов в негласном желании отомстить. Растоптать. Злил. Издевался. Делал это ради чего-то. Хоть она не пойдет к нему больше никогда, он знает. Даже если и пошла бы, то только для того, чтобы наступить на него своим каблучком и продырявить ноющее сердце. Шантель даже опешила от такого неожиданного поцелуя, но противиться не стала. Эрма же даже на секунду растерялась, что заметил Иоахим, хлопающими большими зелеными глазами. Билл заметил это, находясь в нескольких шагах и пробираясь сквозь кучки людей. Ощутил, как неприятно сводит желваки и какого хрена вообще происходит. Нет, он все понимает, подобные тусовки нужны для отдыха, поверхностных, светских бесед и ничего большего, но не для того, чтобы, блять, флиртовать с какими-то левыми парнями и уже покачиваться на неудобных каблучках. Если бы Каулитц мог, то проводил бы все это время с Эрмой, а не с непонятно кем. Будь то ли восторженные фанатки или же парни, вниманием которых он не был обделен. Билл это знал. А всему виной ебучая дистанция, которую необходимо было соблюдать, чтобы любые неверные действия не обращать в инфоповоды. Этот парнишка, разумеется, уже заочно успел вывести из себя младшего Каулитца, который уже медленно и бесшумно приближался, выныривая из-за девичьей спины. И в мыслях уже скручивал ему шею, что было видно в не очень-то доброжелательном выражении лица. А он промямлил, что хотел бы угостить ее еще каким-то коктейлем и проговорил, что учился едва ли не по влогам Эрмы, как играть. И с каждым словом его инициатива все росла и росла, пока девчонка не достигла бы нужного градуса и кондиции. Инициатива, которая с треском разбилась о враждебный кареглазый взгляд. – Я теб-бе напишу-у, – помахала вялой ручонкой блондинка, как ощутила знакомые духи. И знакомое твердое плечо в черной ткани. Уткнулась бегающими глазенками прямо в его, налившиеся темнотой и смотрящие внутрь нее. Внутрь ее естества. Испепеляющие, недобрые. Будучи не первый год в звёздном мире, знал, что порой такие случайные знакомые могут воспользоваться доверием и незаметно добавить что-то в коктейль, а потому слегка пожалел, что не пронаблюдал за Эрмой и этим низеньким блондином. – Прости, я украду ее, – как можно тактичнее берет ее под локоть Каулитц и мысленно кричит этому недомерку, чтобы сваливал и не смел появляться на глаза. – А... – непонятливо тушуется он, едва ли не замирая от выражения лица высокого юноши. Эрма смешно пошатывается, будто он держит ее как тряпичную куклу или провинившуюся перед родителями девчонку. Как-то чересчур дурно улыбающуюся. Но она чувствовала на себе неуютный, укоряющий взгляд, что дрожь то и дело успевала проходить по коже, не прикрытой тканью платьица. Локоны небрежно сбились, что совершенно не красило девушку в глазах брюнета. – Че ты людей отпугиваешь, а? – проговорила она, когда им все же удается дойти до более уединенного места. Вырывает из хватки свою руку, чтобы не гореть в испепеляющем Билловом взгляде, не поглощать его недовольный тон, скрыть который невозможно ничем. Он поворачивается, убеждаясь, что никто за ними не наблюдает, возвращаясь к созерцанию пьяноватой девушки. Она чуть съежилась, будто сейчас рванет бомба и разломает ее на части. – Ты хотела сказать, очередного хахаля? Она молчит, хмурясь. Билл сморозил глупость, что тут же догнал и мысленно дал себе оплеуху. – Тебе че, делать нечего? Вали уже к своим фанаткам, красавчик, – она неумело пихнула его в грудь маленькой ладошкой, что дало лишь повод крепче ухватиться за нее и обратить бесстыжие глазенки на себя. Одарить их отборным осуждением. В движениях, в голосе. – Ты какого черта так надралась? Что вы пили, я спрашиваю?! – чуть повысил голос парень, что немного рассмешило блондинку. – Ухах, а что, нельзя? Ой-й, мне так стыдно-о-о, боже! – уже откровенно издевалась она, помахивая ручонками. Язвила и дергалась в ответ на усилившуюся хватку в районе локтя, что девушке стало немного больно. – Ну да, конечно. Болтаться и флиртовать с этим недомерком тебе конечно же, не стыдно. – Опять ты поучаешь меня и к каждому столбу ревнуешь? Хватит, Билл, это уже ничерта не смешно! Я болтаю с кем хочу и когда захочу! – ее несло чуть в сторону, руки вскидывались, а голос гнусаво, пьяненько подрагивал. – Дурочка, да ты не понимаешь, что на таких тусовках тебе могут подсыпать что-то, чтобы затащить в приват?! Думаешь, я не видел, как этот блондин на тебя смотрел и терся около тебя? – Это ты щас потрешься о дверь, вместе со своей паранойей! Пусти меня, мне больно! – захныкала Эрма, и на секунду Биллу стало даже стыдно, что он слишком сильно сжал ее руку, обуреваемый обостренным желанием заботы. – Прости. Прости, солнышко, – шепотом запричитал он и переместил ладони на ее лицо, чтобы освободить его от мешающих прядей. Она, выпендриваясь девичьим блефом, хотела оттолкнуть его от себя и отправить обратно тусоваться с представительницами прекрасного пола, но не смогла. Выдохнув с ноткой оскорбленности за то, что он снова поучает ее, как нерадивую девчонку и не отлипает со своей заботой, хочет слезливо всхлипнуть, потому что опять облажалась и обнажилась, как жалкое, слабое существо. Эрма едва глянула на парня снизу вверх, потому что он поднял пальцами ее подбородок и буквально вынудил посмотреть на себя. Там, в темных омутах будто не осталось и намека на былой гнев и осуждение, появившееся не из-за злых умыслов, а витало нечто, от чего дыхание вновь останавливалось, и сердце проделывало скачкообразные кульбиты. Будто он знал, что становился причиной ее плавящегося рассудка и умело пользовался этим. Аура вокруг как назло сгущалась и темнела, приятно тяготила, что девушка стала испытывать нехватку уже знакомых тонковатых губ. До алчного, вероломного вторжения ей хотелось ощутить вновь тот напор, с которым он целовал ее в душе того люкса. Как был един с ней. Телами, вздохами, сильной хваткой, мелодичным голосом, складывающимся в безумно приятные стоны. Блондинка воспроизводит в памяти эту картину и впивается в желанные губы, становясь на цыпочки. Каблуки чертовски неудобны, но если их снять, она будет еще меньше. Первая комната по коридору оказывается небольшим помещением с бильярдным столом посередине, и слава богу, там никого нет. Стойкий сигаретный запах бьет в рецепторы, однако пару это не останавливает. Брюнет на какое-то время даже теряется под силой этой девушки, не замечает, как она толкнула его на ближайший диван и недвусмысленно уселась сверху. Обворожительно-хищно провела кончиком языка по верхней губе и уперлась ладошками в грудь, оставляя часть контура и помады на губах Билла. Сейчас ей безумно его не хватает. Пользуясь короткой заминкой, припадает заново к его губам, добирается до желанной платиновой бусинки в горячем языке, ерзает для наиболее удобной позы. И этот мандраж передается ему как током по непрерывной цепи, заряжает, тянет взгляд по бледной шее, что так доступно склонилась к нему, манила бархатом и мягкостью. Эрма обхватила руками мужские плечи, углубляя поцелуй, чувствовала, как каменеют мышцы, как каменеет что-то, что упиралось меж бедер. О что она норовила поерзать и выбить с губ брюнет первый полустон. Потеряться в его радужках, темных и безумно красивых, прожигающих таинственной глубиной. Она тонула в этих орехово-шоколадных радужках, о чем говорило сбивающееся каждую секунду дыхание. Движимая невесть откуда вселившимися бесами, буквально накрывает его своим телом и не дает шансов на побег, подается вперед, чтобы расстегнуть чертовы пуговки на очередной дизайнерской рубашке. И почему-то уверена в том, что его желание такое же, как и ее собственное. Горящее и безумное. Схватил ее зефирные губы в новом поцелуе и сильно сжал бедра, чтобы приподнять жаждущее тельце. Усадить на край стола и едва ли не упереть спиной в зеленое бархатное сукно. Билл еле удержался на ногах, сбрасывая с себя ненужный удлиненный пиджак куда-то на пол. Под ритм частого дыхания девушки сам стремительно сходил с ума, чего совершенно не следовало делать. Она жалась и просила новой порции ласки, висла на плечах, провоцирующе обняла его торс тонкими ножками, перехватила его пальцы, чтобы прикоснуть их к своим припухшим губам. Вызвать в районе ширинки атомный взрыв, сдерживаемый лишь одним «но». – Малыш... – моляще шептал Билл между поцелуями, – Что же ты со мной делаешь?.. Чуть изогнул шею для наиболее удобного угла и навис над ней, не став дожидаться ответа. По сравнению с ней он был трезв, хотя и не был сейчас готов к тому, от чего щеки могли побагроветь. Но как отказать ей, если она так рядом? Такая красивая, дерзкая, обожаемая... Он ненавидел много думать, особенно в такие моменты. Особенно пока эта маленькая провокаторша расстегивала пуговицы на рубашке. Чтобы освободить от теснящей материи теплое, изящное мужское тело с татуированным узором, который уже изводил ее голодный взор утонченными очертаниями. Ее разум стремительно мутнел и уже отнюдь не от коктейля, а от того, как брюнет всецело поддавался ей, сбросив несчастную вещь на пол, и за какие-то считанные секунды превратился из ничего не понимающего юноши в натурального хищника. Ткань платья под наманикюренными пальцами уже затрещала, так же как и девичья выдержка. К чёрту все... Поцелуи перемешивались с предвкушающими вздохами и тихими полуписками. Билл стремительно подавался вперед, чтобы не упускать из своего поля ни единого сантиметра бархатной девичьей кожи. Которая уже успела воспылать под его касаниями, точно так же, как и он сам. Если бы он мог выбрать себе сладкую муку до конца жизни, он выбрал бы ее плен. И ее полувздохи вместе с замылившимся, лисьим взглядом. Так близко. Так рядом. Он оставил дверь приоткрытой. Девичья шея терзалась ненасытными поцелуями, словно она разожгла внутри ярчайший огонь, сочетающий в себе вязь из страсти и желания чувствовать ее ближе, чем дозволено. Ползти пальцами по талии и соблазнительным бедрам, что так замечательно обняли за торс. – Давай поедем в отель, я не хочу делать это здесь, – здравый смысл машет ярко-красными флажками. Борется за свое существование. – Молчи, – злобно-нетерпеливо шипит блондинка в повлажневшие, горячие губы, усаживается на этом чертовом бильярдном столе как можно удобнее, что довольно проблематично. Ее глаза блестят не то от градуса, не то от желания быть как можно ближе. Пальцы скользят по бледному полотну бархатной кожи, пробираются ниже, к небольшому прессу, отчего виток тепла пускается от низа живота по всему телу. И как бы он не пытался противостоять этой блондинистой нахалке, не мог, обхватывая ее талию в ответных объятиях. Целуя в ответ. Поддаваясь ее напористости и ласке. Тому, как она вела носиком по его щеке, щекотала и показывала, насколько он необходим ей, хихикала что-то на ухо, а затем кромсала кожу на губах, лишая воздуха. Заставляла дышать только собой. Том впитал в себя посторонние звуки откуда-то слева, пока двигался по этой части коридора. Ее смешки и еще что-то слабо различимое, похожее на причмоки. Не напился же он в самом деле до галлюцинаций. Сглотнул как трусливый школьник и все же решился подобраться поближе к злополучной двери, за которой, кажется, был бильярд-лаунж. Полушепот и смешки усиливались, трансформируясь в удары, как колоколом в левую часть груди до потери нормального ритма дыхания. Шантель ждала его в холле, пока он ненадолго отлучился. Сквозь приоткрытое пространство были видны все улики, выдающие братца и эту нахалку с потрохами. Его пиджак, его рубашка стоимостью в неебические суммы, просто так валялись на полу. Том скользнул взглядом дальше, даже когда упорно твердил себе не смотреть. Как близнец терзает рот блондинки, обнимает ее, стоя в одних брюках с уже расстегнутым ремнем, ее вальяжную, свободную позу и упавшие с плеч лямки платья. Она сидела на этом бильярдном столе и подставляла шею для укусов, поцелуев, засосов, а татуировки на теле ее партнера стерли любые сомнения, что это мог бы быть, даже в теории, какой-нибудь другой парень. Шлюха. Даже пошатнулся и до боли закусил пирсинг, содрогаясь в вязи бушующих ощущений. Стоял и наблюдал, осознавая, что будет ненавидеть ее до конца жизни. Что из них троих хочет разбить башку именно себе, так и быть, оставив братцу лакомый кусочек. Очень-очень лакомый, что даже приторно во рту и так горько в сердце. Эрма моргает и видит размытую фигуру, посетившую ее словно из преисподней. Ей хочется верить, что скользнувшие в узком дверном проеме карие глаза – иллюзия, которая вот-вот исчезнет, являясь всего лишь плодом взявшего градуса от коктейлей. Но все равно она посмотрела в ту сторону, ответно издеваясь, как и он над ней полчаса назад. Ему не понравилась эта реальность. – Эрми? – шепотом, а затем мягким укусом в мочку уха, стоило младшему близнецу заметить ее короткий ступор, – Все хорошо? Тянется за ее поцелуем, а она неестественно изогнулась, уперевшись в плечи. – Би, я... – теряется, глотая воздух и не в силах дать вразумительное описание. Видимо, напилась до чертиков и увидела дьявола. Дьявола с косичками и жестокими карими глазами по имени Том Каулитц. И все же это была не иллюзия. А тот самый ночной кошмар.