Пятый элемент

В прерванном с голубыми безднами контакте взглядов образовалась разрушительная, уничтожающая пропасть. Девушка не хочет, чтобы ее бесконечные, встрепенувшиеся сейчас мысли тонули в карем море, не хочет тонуть в нем сама, стреляя только немым, но самым громким приказом. Уходи А Каулитц не может ослушаться. Не имеет права, кинув только чуть сожалеющий взгляд на тонкую фигурку в красном шелке позади, сочетающую в себе и хрупкого ангела, и самого настоящего, безжалостного демона. Второй явно побеждал, выталкивая беспомощного парня из маленького помещения. Он несется к выходу, доставая телефон, экран которого слепит в этой темноте. Служит единственным путеводным лучиком, потому что Том – тот самый заблудший в бесконечном темном лабиринте странник, попавшийся во все его ловушки. И среди сборища полупьяных тел вокруг он, уже кристально трезвый, пробирался к черному ходу, где кивнул одному из дежурных, что собирается уехать сам. Вот и пригодилась кстати заранее припаркованная ничем не приметная Audi с поддельным номером, служащим спасительной обителью. Том был готов поклясться, что нехватка воздуха сразила его полностью, и ему абсолютно нечем дышать. С заведенным мотором он задрожал сам, впившись в руль мертвой хваткой. Задрожал, как маленький щенок, брошенный нерадивой хозяйкой и нуждающийся в самом простом – любви, заботе, ласке... Только эта хозяйка теперь могла заботиться о другом щенке, а его выгнала на дождливую, промозглую серость, чтобы не доставал своими бесконечными проделками, проказами и громким лаем по ночам. Каулитц выруливает на улицу, даже не обращая внимания на какое-то тиканье сбоку, как и на стремительно следующую вправо стрелку спидометра. Жажда превращается в скорость, которая ведет в темную неизвестность, иногда разбавляемую светом уличных фонарей по бокам. Горизонт становится размытым, и парень сам чувствует себя той самой каплей на лобовом стекле, которую жестоко и беспощадно размазали. Ты даже и близко не смеешь соперничать с таким, как Билл. Ладонь, сжимающая руль, неестественно побелела, пирсинг больно колол кожу поджатых губ. А мысли вертелись круговертью, назло стопорясь на одном и том же образе, как заевшая пластинка. Где она, независимая, властная и жаркая в его руках, так искусно, поддельно издеваясь, тянулась к нему. Чтобы чертов шелк норовил дать трещину в грубых пальцах, пока алчные вздохи застывали в связках. В крохотном расстоянии, где она изводила его показушной недоступностью. Ставшей, к его сожалению, сущей реальностью, как ночным кошмаром. Потешалась над его слабостью, хихикнула что-то напоследок, видя как он ломается под натиском ледовых прутьев, которыми был полон ее взгляд. Ее голос. Она сама. А он занимается со мной любовью. Этот лёд был прикрыт лишь фальшивым пламенем, в котором сейчас и горел парень. Абсолютно заживо. Его пронзило насквозь, как копьем, хотелось только беспомощно разораться или придушить эту стерву. И совсем неважно, пошутила ли она или сказала правду, облизывая свои наглые, пухлые губки. Занять бы их кое-чем. Так, чтобы ты дрожала стоя на коленях. Эти нелепые мысли о своеобразном реванше и желании доказать свое превосходство шли вразрез с внезапным озарением. Просто отпусти ее, идиот. Нашептала совесть, ставя здесь на колени только его надломленную гордость. Том зыркнул в зеркало, которое ответило ему нахмуренными, тёмными бровями и почерневшими глазами, сжатые губы и тяжкое, частое дыхание свидетельствовали только о внутреннем пожаре, имеющем максимальную силу. Ломался во тьме, которая отвечала ему слабой, мерзкой моросью. И отметкой в сто восемьдесят километров в час. – Принцесса моя, где тыыы? Вспышка, образовавшаяся в ее подсознании, ослепила с неистовой силой после таких неслучайных прикосновений старшего Каулитца к ней. От которых она всячески пряталась, чтобы не быть такой обнажённой для него. Снова. Девушка и не заметила, как замерла посреди крохотного помещения, прихлопнутая массой неясных, давлеющих ощущений, и наивно положилась, что холодная вода, наспех плеснувшая в лицо, поможет ей проснуться. От ночного кошмара с блядскими глянцевыми косичками, которые трогала какие-то считанные минуты назад. True star от Hilfiger все еще не покидал ее рецепторы, формируясь дурманящим облаком вокруг. – Билл, отлепись от двери в мужской туалет, ее там точно нет. Гогот Георга где-то совсем рядом. – Отстаааааань, я чувствую ее духи... Пьяненький Билл – то еще произведение искусства, по крайней мере, для подавленной, осторожно высунувшейся в коридор девушки точно. Видя то, как он неуклюже повис на плече Георга с чуть расстегнутым верхом рубашки, вымученно улыбнулась. Такой беззаботный и милый. – Эрми-и-и, ты такая красив-вая... Моя эээлиен, давай потанцу-уем, – проворковал он и уже протянул руку, как тело вновь вильнуло в сторону, а расфокусированный взгляд смазанно заблуждал по девушке. – Со мной потанцуешь, бро, – помешал ему Листинг и покрепче взвалил руку друга себе на плечо, чтобы тот так не шатался. Расслабленная, глуповатая улыбка украшает лицо Билла, блондинка замечает на висках легкий след от смазанных теней, – Заодно и просохнешь, нам пора в отель. – Я не х... хочу с тобой, – по-детски надувающиеся губы и хмурые брови явно свидетельствуют о несогласии, – Эрми-и-иииии... Эрма молча последовала вместе с Георгом и еще пытающимся махать руками Биллом к черному ходу, где уже находилась машина. Там же к ним присоединился Густав, еле отлипший от какой-то очень настырной девицы, что блондинка заметила уже в автобусе. Черноволосая голова уютно приютилась на ее хрупком плече, создавая тяжесть. Которая не шла в сравнение с той, что давлела изнутри. Билл бормотал что-то нечленораздельное, буквально засыпая и при этом ерзая. Эрма перекинула одну руку на его плечо и прижалась носом к его ранее залакированной макушке, растерявшей свой идеальный уложенный вид. Судорожно выдохнула, пытаясь скрыться в таком нужном облегчении. Сосредоточенном только на этом человеке. В глубине души ее радовало, что младший Каулитц был пьян, потому что в противном случае он не упустил бы момента пристать к ней с расспросами и разговорами, что он прекрасно умел. Она не смела врать этому мужчине и точно этого не хотела, и провалилась в свои никому недоступные, грызущие думы. Парни помогли хмельному телу, прилипшему к девушке как к мягкой игрушке, дойти до номера, и она даже смешливо закатила глаза, когда он пьяненько прошептал ей, что где-то выронил ключ. Ее парализовало на секунду от ощущения его дыхания возле своего уха и шеи, пока она копалась в сумочке за ключом-картой. И чужих рук на собственной талии, пристроившихся сзади. Билл слегка подался к ней, склонил голову до блондинистой россыпи, чтобы сократить разницу в росте, а ее ноги подкашиваются от пламенной горечи, которой он только что согрел ее. Со смесью чего-то крепко-алкогольного и терпковато-сладкого от парфюма и остатков лака для волос. Она ощущает скованность, как первокурсница на свидании, пока кровь прибивает к вискам и мужские руки внезапно притягивают ее сильнее, даже показалось, что он попросту притворялся. Хотя сползший на одно плечо пиджак, расстегнутый верх и торчащий из-под ремня подол рубашки, небрежно торчащие смолистые пряди говорили об обратном. Смешной внешне и такой противоречивый внутри. – Ес... сли ты отказала потанцевать со мной, то может, не откажешь со мной поспать? – в ее ухо врезался пламенный шепот, от которого стаи мурашек пробежали целый марафон по спине, а мысли стали дорисовывать то, отчего хотелось покраснеть. – Ложись уже, безобразник, – она прошла чуть дальше и подтолкнула парня к диванчику, на который тот незамедлительно свалился, предварительно простонав что-то неразборчивое. И почти сразу засопел, свесив одну руку до пола. Большой ребенок, ей богу. Какое-то время Эрма постояла еще рядом, пропустив приклеенную умилительно-беспомощную улыбку, и плавно провела ладонью по тонкому, расслабленному мужскому профилю. Проснется наутро пандой, не иначе. Сон все никак не шел, и до ночи она провисела в телефоне, скролля сайты и соцсети, лежа комочком на хрустящей кровати. «Мальчики, приезжайте в Мюнхен!!» На секунду сердце кольнуло от этого слащавого «мальчики». То есть ее саму никто не ждал, однако Эрма привыкла к разнице мнений фанатов и их бесконечным истериям в интернете и наяву. Просто не обращай внимания Синий экран колол глаза в темноте, но Эрма продолжала свое бездумное чтение различных комментариев «Было бы прикольно если бы Том сыграл с этой красоткой так же как и с Гео, только наверное продюсеры не разрешают. Она такая сексиииии» Reply: Йост по привычке носится с ними как с детьми, хотя я уверен, что они там занимаются совершенно недетскими вещами, хи-хи «Девчонка и четверо парней... Может, ей было бы лучше сниматься в другом кино с четырьмя парнями, особенно как они репетируют» Палец листает весь этот бред ниже. «Том, трахни меня, как гитару» «Билл, женись на мне, умоляю!!» Конечно, как только проспится, алкаш. Идет дальше, открывая другие посты, выложенные модераторами из менеджмента группы. Свежие фотоотчеты с концертов в Брюсселе, Лилле и других городов. Каждый из них однотипен внешне, но каждый хранил свою собственную историю. Вот светящиеся дуги на костюме Билла, которые он так не любил надевать, вот сосредоточенный за барабанами в одной майке Густав, дальше блестящая в синем сценическом свете рыжеватая голова Георга. Особо любопытными фанатками сразу распространилось видео, где Том нестандартным образом «поливает» зрителей из бутылки воды в районе причинного места, что вызывало бурные реакции и визги. Девушка инстинктивно хмурится, задержавшись на фото, где Том замер в динамичной позе вместе с гитарой, приоткрыв рот и терзая инструмент напряженными, оплетенными венами руками. Чувствует, как внутри отчего-то растет жжение, вытесняя весь позитив при виде этого парня. Он останавливается у первой заправки где-то в богом забытом уголке, чтобы отпустить с никотиновым ядом свои раздумья, теснящие разум и сердце, благодаря адреналину бьющееся на сто двадцать в минуту. Надевает очки и незаметно паркуется в темной зоне за магазинчиком. Палец нажимает на разблокировку, и электризующая злость уступает место душной печали, которая беспощадно сдирает тонкий слой с недавно кровоточащей раны. Он знает, что это глупая идея. Знает и все равно решается. Заходит на профиль знакомой блондинки, где цифры извещают о недавнем времени нахождения в сети. И новые фотографии с отдыха на Пальма-де-Майорке. Как примитивно. Ракурс со спины по колено в бирюзовом море, желтый купальник и соблазнительные округлости в кадре для лайков и активности в сети.

Как отдыхается, малышка? Испанские мужчины такие же горячие, или я был горячее? – отсылает с уже не скрываемой усмешкой.

Вошла в сеть. @chantellepaige: Надо же, кого принесло. Твои шуточки становятся все более плоскими, прям как твои визгливые фанатки, Каулитц :) А ее чувство юмора заводит почти моментально, и Том продолжает печатать.

Ну, я могу шутить и иначе, в моих талантах не сомневайся. Как жизнь?

@chantellepaige: Взяла небольшую творческую паузу, провожу отпуск. А ты что не спишь?

Да так, что-то вспомнилось, как охуенно мне было с тобой. Даже мысли о тебе не дают мне заснуть, понимаешь?)

@chantellepaige: Это говорит мне человек, у которого целая армия фанаток...) А если я скажу, что теперь у меня есть мужчина? И он оооочень ревнивый😎

И кто он? Очередной бизнесмен, продюсер или владелец нефтяной фирмы? Не говори глупостей, Шантель, я знаю, что у тебя его нет;))) Если хочешь, помогу тебе провести творческий отпуск с пользой) если ты, конечно, по мне скучала. Эти три дня мы в Барселоне, билет могу оплатить)

@chantellepaige: Мм, и что же ты предлагаешь, злодей-искуситель?

Я не злодей, малышка, хотя, для тебя могу быть кем угодно)

@chantellepaige: Ты все такой же наглец, Томми, я смотрю. Хотя за новую сумочку или браслет я готова рассмотреть твое предложение.

А ты все такая же меркантильная с*чка, я смотрю) Хотя в качестве первого подарка могу преподнести тебе только себя. Правда это дороже какой- то там сумочки?)

@chantellepaige: Хахахаха, Тоооооммии... Девушка по ту сторону экрана с перепиской словно издевается, но Том словно чувствует ее заочное согласие. И пробует на вкус это дурацкое прозвище, стрельнувшее точно туда, где уже отболело. Или еще не отболело. Это было загадкой и для самого брейдастого, но в этот раз он был уверен в себе, как никогда. Слепой, прячущийся идиот. Уверен, что эта девчонка ему поможет. Даже когда он был уверен, что ему не поможет больше никто. Он заслужил только проекцию, лишенную всякой жизни, жалкое подобие спасительного глотка воздуха. То, что он вылепил собственноручно и получил соответствующую награду. Ту, что точно доступна и не будет делать нервы, которых и так не хватает. Я знал, ты все еще течешь по мне. В виде бессмысленного набора смайликов и сердечек, мерцающих через экран. *** – Совсем скоро уже близится конец европейского тура, время прошло так быстро! Поделитесь, чем будете заниматься дальше? – ведущий-интервьюер вынырнул из-за планшета с заготовленным текстом, глядя на пятерых молодых звезд напротив. – Например, я точно знаю, что Георг будет дрыхнуть и просить его не доставать, мы все знаем о его лени, – выдал Том, косясь на товарища, который уже предвидел позитивные шуточки подобного рода. – Видимо, вы очень устали! – О да, мы трудимся и днем и ночью, – брови старшего Каулитца игриво подлетают, пирсинг снова невзначай закусывается, – особенно когда рядом такая красотка, – взглядом влево. Прямо туда, где сидела чуть покрасневшая блондинка, легонько качающаяся на высоком стульчике. Она едва слышно цокнула языком, прищуриваясь и косясь в легкой, язвительной улыбочке, уже готовая ответить ему фирменной иронией. – Да, наш уважаемый Том Каулитц целыми днями и ночами репетирует соло, чтобы переиграть меня, – развела руками девушка, вызвав залп возгласов и визгов в студии, сопровождаемых рукоплесканиями. – Ну с тобой мы это делали неоднократно, красотка, и пусть это называется «соло», – дразняще дергает ногой в Найке и откидывается на спинку, придав позе вальяжности и развязности. Так и подстегивает ее на колкости, хочет посмотреть, как эта нахальная особа, уже привычная его глазу, но все еще какая-то чужая, выкрутится на публичном пространстве. Когда ведется эфир, стоит куча камер, операторов, слепит яркий софитный свет, зрители наблюдают за всем без купюр и ведется трансляция для Tokio Hotel TV. Однако она не сдается и не тушуется, будто и была рождена для крупнопланных и детальных съемок, вся такая красивая, одетая как всегда обворожительно, с макияжем и прической, наведенными Наташей и еще целой командой стилистов перед записью. На нее так хочется смотреть и смотреть старшему Каулитцу, взаимодействовать с ней только так и не иначе, провоцируя на новые потоки язвительности и скабрезных шуточек, завуалированных под позитивные вибрации. Билл же незаметно стрельнул взглядом в близнеца, переваривая невнятную двусмысленность, и нервно поболтал ногой, закусывая губы и стирая с них весь блеск, счел поведение брата даже оскорбительным. Безусловно, он ненавидел любые интервью именно за эти моменты, от которых хочется зарыться головой в песок или же просто сгореть от стыда на месте. Солист совершенно не переваривал шуточки подобного рода и терялся в них, терял красноречие, предназначенное лишь для обсуждения более дельных вещей, за что его неоднократно упрекали в отсутствии чувства юмора. На сегодняшнем телешоу он был нетипично молчалив. Сейчас его к тому же, мучила легкая головная боль после вчерашнего. Он и сам не понял, как достиг предельного градуса и картина мира стала искаженной, отчего стыд донимал сильнее. С самого утра нужно было ехать на очередные записи и рисовать новое лицо, чтобы быть идеальным, невзирая на отвратительное самочувствие и похмелье, вследствие чего младший Каулитц снова нервничал и ощущал себя не в своей тарелке. Не мог расслабиться, измученный паранойей, что из-за его поведения его теперь избегала и обожаемая девушка. Что было вчера, он не помнил. Но проснулся в ужасно теснящем костюме и несмытой косметикой в ее номере, обуреваемый болью, головокружением и липким стыдом, растекающимся по всему телу, за то что не держал себя в руках. Чертов виски... В гримерке в перерыве он все же остановился, когда Наташа, взяв все принадлежности, упорхнула прочь, а парни еще не вернулись с перекура. – Гео сказал, как вы меня тащили, я... солнышко, прости, мое поведение было недостойным тебя... Блондинка только безмолвно коснулась губами его в виска и ласково назвала чудиком, избавив Каулитца от огромного груза, позволила легко обнять себя перед эфиром и сказала, что все в порядке. Билл с каким-то отчаянием проводил ее взглядом, мучился тупой болью, что прокололся самым глупым способом, обнажил свое глубокое сокрушение, потому что память стала как назло восстанавливать очертания. Как он пьяно лез к ней с поцелуями, поглаживал соблазнительные очертания под алым шелком, сжимая их, дышал ей в шею, как жадный волк, совершенно не ведающий, что творит. А сейчас изводился как нашкодивший ребенок, сокрытый в теле взрослого парня под два метра, неудовлетворенный ее улыбчивым «Все в порядке». Все еще думает, что он виноват, все еще думает, что она просто сгладила угол и не хочет лишних разборок, и... – Билл! Чужой голос неуютно вытащил его из плена мыслей. Брюнет дернулся, испуганно промаргиваясь и инстинктивно выпрямил спину, облаченную в черную кофту. Ведущий проговорил что-то про альбом и спросил про дальнейшие синглы, которые пойдут как бонусные или же станут частью нового. И чтобы как-то реанимировать свой молчаливый прокол и здесь, фирменно улыбнулся и стал жестикулировать руками, отвечая на вопросы ведущего. И затем помахал зрителям, отметив, что их фанаты – самые лучшие. – Что ж, а теперь перейдём от официальной части к неофициальной! Известно, что группе неоднократно приходили письма от поклонниц, Эрма, ответь, приходили ли тебе уже любовные письма от неравнодушных парней, признания, комплименты? Ведь благодаря тебе Tokio Hotel стала любить и мужская половина! – Ну почему же только от парней... – гитаристка отстранила ладонь от лица и вздохнула, спровоцировав возгласы в зале. Который уже полноценно заржал вместе с ведущим. Определенно, рассмешить всех она умела как по щелчку. – Мы чего-то не знаем о тебе, Эрма? – задорный ведущий приложил планшет к лицу. Она сама тащилась от своей импровизации, чувствовала себя явно в своей тарелке, что отзывалось ей реакцией довольных зрителей. Немного дерзкая, такая непредсказуемая и бойкая блондинка не могла никого оставить равнодушным в этой студии. – Оу, нет, пожалуй, женская половина фанатов желает меня только растерзать и съесть, а не любить просто за то, что теперь я пятый участник фоне их кумиров. Ведущий заглядывает в стоящий рядом макбук. – Какой-то пользователь пишет, что хочет твои штаны или узнать, где ты их купила! И следом второй пользователь отвечает, что хочет тебя всю. Она багровеет, пуская тихий смешок. Парни тоже хихикают, отмечая то, что она сегодня в ударе. – Что штаны, что я сама – эксклюзивны, уж извините! – Как ты справляешься с тем, что мужское внимание к тебе становится все больше и больше? В жизни ты такая же непокорная и дерзкая девчонка, что мы видим на сцене? – Второе! Потому что если мужчина хочет заслужить мое внимание – то ему надо над этим поработать! Но я благодарна всем ребятам, кто приходит послушать нас, ваша поддержка бесценна. Однако, я спешу отметить, что успех парней – это одно, и я планирую, конечно, проявить и свои способности в плане творчества, музыки и песен, внести что-нибудь от себя, а не просто... почивать на лаврах Билла, Тома, Георга и Густава. – И как, есть идеи? – заинтересованно отзывается интервьюер. – Конечно! Даже во время тура я стараюсь что-то писать, сочинять, меня безумно вдохновляет жизнь артиста в постоянном движении, новые места, новые люди, я всегда хочу ощущать себя частью чего-то большого, важного. – Некоторые парни, находящиеся здесь, благодаря тебе хотят научиться игре на гитаре, потому что иметь проворные пальцы – это круто, – услышав эту реплику, Эрма закусила губы в косой улыбке. И даже не заметила, как стала самой разговорчивой на сегодняшней записи из всех пятерых. – Согласен, а иметь кого-либо этими же проворными пальцами – еще круче, – Каулитц подкусил пирсинг и стрельнул ехидно-нахальным взглядом на блондинку, отчего та за секунду покраснела и восторженный вой прокатился по студии. Ты что творишь Пробирающий, холодящий от макушки до кончиков пальцев карий взгляд пытливо проскользил по девушке, будто электризуя пространство вокруг нее. О которое она обжигалась, когда касалась, парализовывалась этим несравнимым ни с чем разрядом, как молнией. Снова наглость, самоуверенность и дерзость порождают между ними новый раунд. – Мм, ну получается, быть гитаристом в общем круто, ты получаешь нереальные эмоции от музыки, которую сам создаешь. И, к сожалению, жертвуешь нормальным маникюром, если ты девушка. О, это катастрофа, если струны железные... – театрально вздохнула. – Тогда переходи на вокал, видишь, какие у Билла аккуратные руки, а с гитарой я справлюсь сам, не переживай, – игриво подначивал Том, – вообще я и сам могу шикарно петь и играть на инструментах, только боюсь, в таком случае, вы останетесь без работы. Зал снова зааплодировал, с трибун послышались смешки и вскрики, а Каулитц снова упивался тем, что сравнял счет в негласном словесном поединке, словно это были их дебаты. Исказив физиономию в дьявольской, наглой гримасе, подкусил нижнюю губу и раздражающе покачался на стуле. И если бы любая неравнодушная фанатка желала бы только любоваться на это лицо, то Эрма желала бы только по нему треснуть. Да так хорошенько, чтобы знал свое место. Уняв возросшую агрессию и завуалировав ее под игривость, Эрма выпрямилась, и интервьюер опять оживился. – Последний вопрос, и снова для тебя, Эрма. Если какой-нибудь тайный поклонник пригласил бы тебя на свидание, что бы ты ответила? – мужчина по лисьи прищурился, провоцируя новые хлопки и улюлюканья в студии, которые прошлись по ушам своей громкостью и резкостью. – Если он принесет букет роз, будет внимательным, добрым, заботливым и при этом не гитаристом, то я, пожалуй, подумаю насчет свидания, – игриво повела плечами блондинка, обнажая свою обворожительную улыбку, – Хотяяя, сейчас наш график очень загружен, поэтому моим потенциальным ухажерам придется смириться с тем, что вместо готовки я буду заказывать пиццу и постоянно перемещаться из одного места в другое. – Молодые люди, записывайте эту простую формулу, не теряйте возможность! Стоп, ухажерам? Это интересно... – Она просто моя маленькая женская копия в смешных штанах, вся в меня. Ей надо сразу несколько парней! – смешливо ткнул в нее пальцем Том, а ее лицевые нервы снова замирают в неясно что выражающей гримасе. Внутри стремительно тлеют искорки, только сильнее разгорающие азарт и желание прихлопнуть этого парня публично. Зазнайка. – Такими темпами главной сердцеедкой континента станет она, а тебе, Том, придется подвинуться! – Георг вносит свое слово, на что Каулитц незамедлительно цыкает и посмеивается. Сидит опять весь такой важный в своих безразмерных тряпках, белоснежных форсах, темно-синей клетчатой рубашке, накинутой на черную футболку, под которой скрывается сильное, заводящее рельефное тело. Губы, от которых можно сойти с ума, снова дразняще пляшут, подкусываются, покрываются еле заметной влагой. Чертов Каулитц, как же я тебя ненавижу. Когда-нибудь точно приду в твой номер, убью тебя, может, мир поплачет, а я буду наконец-то жить спокойно. – Вау, так и ты можешь быть по парням? Записывайте этот сенсационный материал! – гордо вздергивает нос и крутит головой, «обращаясь» к аудитории. Негласный поединок только подкидывал азарта и драйва обоим. Эрме так хотелось публично подстегнуть старшего Каулитца, что он точно чувствовал. – Кстати, ты превосходно выглядишь для постоянно находящейся в дороге девушки, в чем твой секрет? – Я люблю поспать днем и краду косметику у Билла. Даже беспомощно обращается взглядом на младшего, который словно не принадлежал здешней реальности и смотрел куда-то в мертвую точку, но при огласке своего имени тут же ожил и встрепенулся. Изображая заинтересованность и участие. Ведь Билл хороший актер, прошедший через жестокую школу, название которой – шоу-бизнес. А потому улыбался так же шаблонно и мыльно. Студия заполнилась отголосками веселья, которого Билл совершенно не чувствовал из-за терзающих мыслей. Таких неуместных и безумно громких, справиться с чем было выше его сил. – Ах вот почему мой любимый тональник почти закончился?! Вот же маленькая хулиганка, – снисходительно усмехается он, всплескивая руками. Изображает самую первоклассную игру в мире, наталкиваясь на осознание, что в отличие от него девушка испытывает неподдельное удовольствие от участия в этом эфире, пусть глуповато смеётся и шутит. Пусть импровизирует и говорит что-то с чистым задором, но это делает ее такой живой и будто сказочной. А под занавес шоу участникам нужно было сесть в три странные разноцветные машинки, больше похожие на такие, как на детском автодроме. По всей видимости, так предписывал сценарий шоу. Все удивленно наблюдали над тем, как члены группы рассядутся по этим самым машинкам. Билл выбрал самую переднюю и кое-как умостил в ней длиннющие ноги, стараясь не испытывать дискомфорт, остальные же расселись по парам в две другие – Том сел с Георгом, а Эрма с Густавом. И конечно же, она не упустила возможности подшутить над Томом за его выбор в виде «голубой» машинки. Старт обозначился в виде громкого сигнала как на самых настоящих гонках, ознаменовал начало безумия и езды без правил за пять минут. Площадка с шинами и конусами явно означала какой-то маршрут, но вместо этого все начали дружно врезаться друг в друга и ржать. Эрма резво крутила руль, врезаясь в старшего Каулитца, следом в него вписался и младший. Волосы Георга только смешно подпрыгивали и развевались от столкновений и манеры вождения Тома, Густав подсказывал Эрме под руку, кого бы еще поцеловать в бампер и столкнуть конусы и шины. – Гео, аккуратно с недоразумением слева, там женщина за рулем! – спикировал Том и крутанул вправо. Как их машина снова столкнулась воздушными подушками с машиной, управляемой Эрмой. – Щас ты сам станешь недоразумением, умник! – ответила ему смеющаяся девушка и тут же взвизгнула. Потому что Билл врезался сразу в обоих, шкодливо улыбаясь. Таймер подходил к концу, импровизированный заезд затягивался и стал все больше похожим на квест, кто в кого врежется больше, что и сделал еще два раза Билл, стукаясь в бампер Густава и Эрмы, а затем быстро разворачиваясь, чтобы она не достала. Дурацкая, веселая игра немного пробудила солиста, и он уже почти чувствовал себя живым, особенно когда понял, что он был ближе всех к финишу в отличие от тех четверых, которые никак не могли разъехаться друг с другом, поцеловав стену, а руль не слушался. И под довольные аплодисменты зала и восторженные вопли вместе с протяжным гудком выехал первым, гордо поднимая руку и улыбаясь. Так и крича взглядом, что он – главный победитель и номер один. Следующими пришли Том и Гео, а третьими – Эрма с Густавом, которые невзначай намеревались запустить в них конусом, чтобы те не пришли первее. Большие дети. Билл чуть склонился и пожал руку ведущему, поблагодарившему участие самих Tokio Hotel в его передаче, пока восторженные зрители все еще аплодировали и взмахивали плакатами. Кисть чуть тряслась от все еще не до конца ушедших неприятных ощущений, но солист старался это не показывать, снова провалившийся в какие-то свои думы. Точно знает, что сейчас для них не место и не время, изображая дежурную вежливость и уходит в сторону гримерной последним. Точнее даже обреченно-одиноким, потому что парни пошли курить, а Эрма о чем-то болтала с Густавом, который тоже потом присоединился к перекуру. – Ну и что это сейчас было, м? Блондинка остановилась с тюбиком блеска для губ в руках, глупо похлопав глазами. Прямо за ней стоял младший Каулитц, выражение лица которого шло вразрез с ее позитивом и улыбкой от послевкусия шоу. Она была довольна собой и не понимала, почему Билл сегодня мрачнее тучи, и от его интонации по телу пробежал странный холодок. Не с той ноги встал, милый? – Ты про что? – чуть виновато шелестят женские губы. А что ему сказать? Да, он чувствует себя донельзя паршиво и развязное поведение его девушки ему не по нраву. И как бы корректнее это подать, чтоб не обиделась? И в дебильной машинке из автодрома он тоже был один, а ведь она могла сесть к нему, в не к Густаву. Могла же? – Я про то, что ты плела на интервью. Что это было? – нахмурил брови Каулитц и подошел ближе, отчего холодок лишь усилился. При виде пролегшей на переносице складке в недовольном выражении Эрма сжала тюбик сильнее, будто это единственное, за что можно ухватиться. Чтобы не становиться жертвой пытливого кареглазого взгляда. – Потенциальные ухажеры, да? – склоняет голову чуть вбок, наблюдая за неестественным, легким испугом в синеглазых омутах. Упёрся одной рукой в гримерный столик, ненарочно становясь ловушкой для этой бесстыдницы. Которая всего навсего подкусывает губу, на которую затем так эротично наносит сверкающую субстанцию. А ему так хочется вгрызться в эти губы сейчас как помешанный, по-собственнически сцеловать этот блеск и пройтись по мягкой коже железкой в языке, чтобы выбить ее вожделенный полустон. Чтобы она не забывала, как клацает эта штука, когда Билл хочет установить свои правила игры, в которой победителем будет он, а не она. Его расфокусированный взгляд проходит по губам, скользя ниже, и хочется отговорить собственное тело, собственные пальцы не сжимать ткань ее кофточки, не прижимать ее так близко. И ему не нравится, как серьезность в собственном голосе теряется, воспринимается девушкой как шутка и не более. – А что, предлагал всем рассказать, что мы... Мы... Что? – Ты хотел бы всем растрепать, что у нас... Отношения? И чтобы Йост и фанаты снесли нам бошки? Перестань, – нехотя отнекивается Эрма, но кареглазые ловушки не дают ей просто так уйти. – Могла бы просто промолчать, – ладонь сжимается вокруг запястья в тугое кольцо. Он недоволен таким ответом. – А ты попробуй сделать так, чтобы я, – кончиком языка по верхней губе, – замолчала. По-моему, ты чересчур ревнивый, Би. И почему-то девушке это нравилось, словно она балансирует по канату над пропастью без страховки. Ей нравится дергающая резкость в движениях Билла, который как-то странно покосился то на ее глаза, то на ее губы, невольно поджимая собственные, словно нервничает или о чем-то усиленно думает. Ее серьезности и хорохорству в присутствии этого мужчины всегда приходит конец, о чем хорошо свидетельствует участившееся дыхание. Каулитц быстро сократил расстояние и притянул тонкую талию обеими руками к собственному телу. Столкнулся с ее озорными глазенками и коснулся едва подпрыгнувших локонов. Она чувствует, как завораживающе он смотрит прямо в глубину ее естества, прокручивает в мыслях варианты сокращения этого самого расстояния до нуля, и от одних этих мыслей уже млеет и хочет еще как-нибудь подразнить этого до безумия серьезного молодого человека, взгляд которого был похож буквально на взгляд хищной птицы перед роковым налетом на добычу, буквально вороний. Она безудержно краснеет под темнеющими радужками и такими же темными смоки, растворяется под критическим давлением с каменеющими мышцами, неспособными пошевелиться. Его губы выбивают все мешающее из головы как страйк, стоит им в точности воплотить задуманное. Девушка даже растерянно охает, откидываясь чуть назад, и где-то на задворках сознания сигналит мысль, что дверь не закрыта и сюда могут войти. Эстетичные руки поддерживают за спину, скользят по миниатюрному телу, пока мужские губы терзают мягкую кожу, и девушка вновь ощущает клацанье пирсинга внутри собственного жаркого рта. Крошится под его напором, еле держась на ватных от дрожи ногах, опираясь бедрами только о ровную гладь стола позади, ведомая волнующим теплом. Каулитц целовал, жался, просился, как ласковый черный кот, показывал свою нужность со всем взбушевавшимся внутри него собственническим порывом. Который прихлопывал сейчас обоих и разносил по маленькому помещению не совсем приличные вздохи, танцующие в крохотной дистанции между горячими губами. Билл сильно сжал ткань ее кофточки, на грани самого разрыва по шву и вовремя одумался, отпустив. Миниатюрное тело отвечало ему трепетом и лаской, словно он так этого ждал и предвкушал, как долгожданный подарок. Словно до этого он был разбит и расклеен и собрался воедино только тогда, когда еще раз сомкнул губы на ее собственных, нуждаясь в ее тепле и отдаче. Маленький, потерянный в себе мальчишка, обитающий в космосе без единого живого тела, без единой обитаемой планетки. – Да, ты права. Я очень ревнив, – с чуть язвительной усмешкой заключает он, и в следующую секунду отстраняется с лицом победителя. Смакует ее блеск на собственных губах, и тут же по слуху пробегает резь от смешков и открытой двери. Том пробежал взглядом по этим двоим, не нуждаясь в талантах Шерлока, чтобы разглядеть что-то, что так тошнотно дорисовывало его креативное мышление. Хватит, я больше не болею этим. Все таки чуть не подавился глотком воды, стоило ему заметить, как братец заботливо держал позади девушки легкий плащ, помогая ей одеться, потому что было прохладно. Уверенно перевел взгляд в сторону, убедившись, что сделал все правильно. Прекратил ебаную трагедию на троих, где был лишним, как и предписывали все сценарии. Дурной слепец, совсем не желающий смотреть на нее так же, Как смотрел на нее Билл. Хихикал с чего-то, когда они смотрели что-то в телефоне в автобусе, проникались какими-то своими шуточками, играли в тетрис и какую-то прочую фигню. Создали мир, в который брат не может попасть, приберегая порцию яда для себя. И для той, кто должна сегодня прибыть в Барселону по его милости. Эрму инстинктивно резануло по слуху при упоминании Томом некой Шантель во время разговора с Георгом. Той, которую он собрался встретить «втихаря от всех и привезти в отель». И с какой-то дезориентированностью развернула взгляд в сторону окна, на проплывающие мимо пейзажи. Улыбка на ее лице стала стремительно коситься в обратную сторону, вниз, а воздух будто скопился тяжелым комком в горле. Голова закрывшего глаза Билла, жалующегося на легкую усталость, мирно прижималась к ее плечу, ехать до отеля оставалось еще минут десять. Что Эрма решила потратить их на самобичевание и кучи ненужных вопросов, аккуратно поглядывая на довольного Тома через соседнее сидение и таких же довольных парней рядом. Что, думала, он все время будет за тобой таскаться и доставать тебя? Глу-па-я. Ее веки прикрылись, и она оперлась виском о макушку Билла, предварительно чмокнув туда. Самый лучший источник спокойствия и помощи. Кем бы не была названная старшим Каулитцем особа, Эрма мысленно пожелала ему счастья. Однако густое и тяжелое послевкусие осело где-то в недоступном, потаенном месте, до которого не достать. Почему-то не вытравить, даже когда сердце кричало об обратном. Даже когда Том невзначай покосился на нее у отеля, пронизывая издевательской насмешкой в холодном кареглазом взгляде, невесть что выражающей, ее ноги подкосились и она едва не упала с каблучков, если бы рядом не оказалась высокая фигура его близнеца. Посмотрел как-то подозрительно, как не бывало прежде. В этом взгляде больше не было вражды, тяги превосходства, ненависти. А тяжелая и непередаваемая жалость, смешанная с сожалением, будто вот он сейчас зайдет в поезд, который тронется с перрона, и они больше никогда не увидятся. Обнажается, насколько он уязвим и потерян. В чем убедился, когда при разборе сумки наткнулся на синюю коробочку, купленную неделями ранее в брендовом бутике. Сжал ее в ладони, как чертово напоминание о том, что хотел подарить ей в знак примирения и хотя бы раз стать причиной улыбки ее бесстыжих, наглых глаз и обворожительно розовых, пухловатых губ. Браслетик с серебряными звеньями, одно из которых являлось маленькой красной гитарой. Она же так любит красный. Пронизываемый едкой жалостью к самому себе, Том усмехается и сует коробочку в карман безразмерных джинсов, фальшиво надеясь, что это может пригодиться. И он не знает, что это. Великая ценность от Pandora, которую стоит хранить, или бесполезный мусор за не одну сотню евро. А так хотелось бросить ее куда дальше, пнуть ногой, чтобы не напоминала Тому о жалящей ничтожности. Их даже самый хлипкий намек на дружбу или хотя бы нормальные отношения рушился и разлагался в гробу, оставляя на сердце брейдастого неизлечимые рубцы, из которых сочилась кровь. Тогда я скрываясь от всех, вышел в городскую тусовку, и среди всей этой ювелирной хуйни мне показалось, что ты заценишь. Маленький кулон-гитарка для браслета, наш общий символ. Я даже ждал тогда, как продавщица пошла на склад за новым экземпляром, пока ты, вероятно, утопала в объятиях моего брата. Что, я недостаточно хорош для тебя? Какая жалость. Видимо, я не ошибся и Билл точно так же ебал тебя на отельной кровати, как ебал тебя я. Все как ты любишь, куколка. Том упрямо вел немой диалог с белой стеной, будто она ответит ему. Сидел на краю постели с неряшливо раскиданными вокруг футболками, варясь в собственном хаосе до помутнения рассудка. Интересно посмотреть на твое личико, когда узнаешь кое-что о своем принце и его не совсем стандартных наклонностях. Хмыкнул этой же самой пустоте. Так хочется все выдать. Но сейчас не время. Пока не время. *** Эрма зашла в свой номер спустя долгие минуты ожидания лифта, на что гневно выматерилась, а затем потратила половину своего терпения, роясь в сумочке за ключом. Решила еще давно прибраться, потому что в этой сумочке творилось самое настоящее безумие и атомная война – от фантиков от Скиттлса, чеков, зеркальца и помады до телефона, флакона духов, очков и всего прочего. Поэтому высыпав все это добро на кровать, не сразу заметила нечто подозрительное, стоящее в прозрачной вазе на столе, наполненной водой. Взору девушки предстал шикарный алый букет из свежих, молодых бутонов, радующих своей красотой и изяществом. Этот букет роз для тебя :) Я добрый, внимательный, заботливый и не гитарист. Я даже в руках ее держать не умею! Надеюсь, ты согласишься пойти со мной на свидание. Тайный поклонник :) Потупив взгляд, прочла записку, аккуратно оставленную между цветов, и просто не могла сдержать улыбку.

Мне тут тайный поклонник цветы в номер принес ))

– взяв телефон, быстро отправила Биллу смску и довольно, шкодливо улыбнулась, сев на край идеально убранной люксовой кровати. Ответ насмешил ее еще больше. Какой еще тайный поклонник? 😠😏

Кто-то! Не знаешь, кто это мог быть? Или кто то из постояльцев забыл?

– прикалывает парня через экран, чему невозможно рада. Какааая незадача :) Стук в дверь раздается незамедлительно. Татуированная рука упирается в косяк, во взгляде - ничем не прикрываемая гордость и довольство. Эрма чуть смущается и испытывает, как густая теплота обволакивает изнутри, усиливая ее восторг, сосредоточенный в легком смешке. Билл определённо об этом осведомлен, зная, что и является причиной этого обворожительного девичьего тушевания и чуть суетливых, мелких шажков по номеру. – Тебе вовсе не стоило этого делать, – приглушенно выдаёт Эрма и нерешительно касается букета. Конечно, он порадовал ее и поднял настроение, но жестокий рационализм кричал о неправильности этого поступка. Что с нами не так? – Вообще-то это все тайный поклонник, где ты тут видишь меня? – улыбчивым смешком ей на ухо, обнимая сзади, – Если бы это был я, то оставил бы свой автограф специально для тебя. Ее злит и смешит его ирония под флером притворства. Как и плавно подкрадывающиеся к виску губы. Билл снова до невозможности тактилен, как отмечает мысленно Эрма, и склоняет голову, будто соглашаясь на его маленькие шалости. Она так устала бороться. С системой, с миром, с запретами, с собой. – Не притворяйся, дружок, – ловко ерзает, поворачиваясь. Взгляды встречаются, – Это точно твоих рук дело. – А ты что, не любишь красные? Я бы заказал другие, ну там, белые, желтые. Кстати, слышал, сейчас делают и синие, и зеленые, и черные, красят как-то. – Давно ли ты стал специалистом во флористике? – вздернутые бровки свидетельствуют об удивлении. – Немного есть, а что, сомневаешься во мне? Она снова улыбается от напущенно-горделивого, смешливого голоса парня. Голоса, который хотелось слушать и ощущать теплом, как второе одеяло. Чувствовала на себе его взгляд, абсолютно ничем не обезображенный, какой-то необъяснимо теплый и родной и млела от неожиданного презента, что радовал глаз. И если бы не чертова конспирация, вышла бы с этим букетом в руках, невзирая на его тяжесть, говорила бы всему миру, как она счастлива и улыбалась всем, даже своим самым ярым недоброжелателям. А сейчас плавно положила руки на острые плечи, прижимаясь. – Может, если меня еще кто-нибудь пригласит на свидание таким образом, я не против, – дразнится, понижая голос. Раунд – Ах вот как? – хмурит брови Билл, подыгрывая своей маленькой нахалке, – значит, тебя привлекают поклонники? Мм, интересное кино... – А что такое, опять ревнуешь? – невинно хлопает глазками светловолосое юное дарование. Билл так смешно по ее мнению хмурится и выпячивает нижнюю губу, изображая недовольство. Хочет казаться таким опасным и серьёзным, что провоцирует хулиганистую сущность внутри девушки еще больше. – О да, я очень ревную. Одна только мысль, что ты можешь пойти куда-нибудь с этим тайным поклонником, сводит меня с ума, – театрально закатил глаза и тут же приблизился. – Вообще-то теперь я тоже знаменитость и имею право иметь поклонников, – мечтательным взглядом в потолок, кончиком носа вверх. – Ох, ох, принцесса, – игриво продолжил он, склоняясь к ее уху и окольцовывая ее талию, – только передай этим самым поклонникам, что ты уже занята, пусть мучаются от зависти. Секунда, и твердая опора под ногами потерялась. Мужские руки резво подхватили визжащее на весь номер тельце, которое тут же начало кричать и сопротивляться. Оба тут же грохнулись поперек кровати, и благо под руки Эрмы попались большие, хрустящие подушки, одной из которых резво хлопнула брюнета, что засопротивлялся уже он. Один хлопок, второй, и смех обоих звучит уже почти синхронно. Особенно когда она вновь уселась сверху, чтобы удобнее стукать Билла мягкой вещью, а он не терялся и оборонялся, ловя в воздухе женские руки. Чтобы она прекратила свое маленькое издевательство. – Вообще-то я – твой главный поклонник, а ты только что меня чуть не прибила! Ох, ты разбиваешь мое сердце, златовласка, причем очень, – отдышавшись, выдает он все с тем же озорным огоньком в глазах. Смотрит на нее снизу вверх, счастливую, лохматую, ведомую азартом и игривостью. – Эх, теперь тайных поклонников мне не видать, – принимает полулежачее положение, удобнее пристраиваясь на мужских бедрах, отчего его дыхание инстинктивно замерло. – Даже не думай. Ты только моя, – короткий поцелуй в район ушка, – а своих девочек я кому попало не отпускаю. Один-один? – Гррр, так у тебя еще есть девочки, да?! – вскинулась и вновь схватилась за подушку, что Билл быстро пресек с улыбкой на губах. – Это была проверка на твою реакцию, – приближается, садясь и окольцовывая талию, – такой девочки как ты, у меня больше ни одной. Точнее, только ты... После короткого поцелуя ей в голову стрельнул залп приятных мыслей, сигнализирующих о том, что внутри нее зарождается что-то большое и трепетное, стоит этому человеку чаще появляться в поле ее зрения, бросать намекающие взгляды, прикасаться к ней, жечь ее губы теплыми, жаркими объятиями, шептать на ушко какую-нибудь глупость, называть ее фирменными прозвищами или желать спокойной ночи. Или же водить большим пальцем по ладошке и обнимать сзади по утрам в тесной автобусной кухоньке. Так мог только он, радуя ее слух еще и приятным, мелодичным голосом, чуть понижающимся от вожделения. – Кстати, я слышал, у них тут в городе классная барахолка, пошли посмотрим? – Би, ты спятил, если нас увидят, то точно снесут с ног, предлагаешь взять Саки прицепом? – протестующе отозвалась девушка, – Тем более у нас генеральная репетиция, а ты ответственен как никто другой! – Ну во-первых, солнышко, генеральная репетиция у нас только завтра, – легко щелкнул ее по носу, а она чуть стушевалась от осознания того, что немного перегрелась и запуталась в бешеном расписании, – во-вторых, мы переоденемся и все будет круто. А в-третьих... – А в третьих? – переспрашивает девушка на наигранную паузу, инициированную Каулитцем. – А в третьих, ты обещала мне свидание. – Чтоо? Когда? – округлила глаза Эрма, приглаживая волосы. И улыбнулась, уже охваченная приятным предвкушением. – Ну, я же исполнил все твои пожелания, чтобы ты пошла со мной на свидание, – прищуривается Каулитц, беря девушку за руку. И она хочет идти за ним. Точно так же как и позволить себе побыть таким же большим ребенком, как и он. *** Глаза разбегались от обилия ярких, красочных вывесок и гирлянд, которыми были украшены некоторые прилавки. Барселонская ярмарка славилась местом притяжения, в основном, для местных жителей, так что вероятность встретить здесь туристов была невелика. Теплый, слегка копотный, но приятный дым уличных лавок так и зазывал попробовать что-то необычное и экзотическое – морепродукты на гриле, сардины, кальмары, осьминог, обжаренный на палочке. Радушные торговцы только и зазывали покупателей, побуждая невольно останавливаться и внимательнее рассматривать все гастрономические изыски. Завороженная Эрма только и глядела на все это, желая попробовать все-все, а затем перейти на барахолку, чтобы потрогать руками каждую безделушку и сувенир. Билл крепко сжимал ее за руку и вел вперед, проталкивая через толкучку людей, пока она вертела головой в разные стороны и улыбчиво приоткрывала рот. Хотелось увезти с собой каждый экзотический фрукт, продающийся тут, пусть девушка и не знала, каковы они на вкус. Красное драконье яблоко, фрукт в виде звездочки, какие-то плоды причудливой формы. Отец был бы точно рад, если бы Эрма и смогла что-нибудь привезти, чего точно в Германии нет. Всюду слышалась испанская речь и громкие возгласы, снующие туда-сюда посетители базара несли в руках тяжелые пакеты, и Эрма прониклась этим живым моментом, словно спустилась на землю с каких-то миров свыше. А так отчасти и было в череде плотных будней, наполненных различными тяготами, и желание побыть обычной девчонкой снова обострялось. Как и для него побыть обычным мальчишкой. Перед выходом Биллу все же пришлось стереть с себя весь макияж, надеть серую шапку и темные очки, облачиться в как можно больше невзрачный образ, чтобы никто не смел его рассекретить, и в качестве подстраховки попросил и Эрму надеть очки и собрать волосы в тугой пучок. Конечно, девушку это расстраивало, но она понимала всю необходимость конспирации и еще раз осознала этот ужас, когда тебе не дозволено быть самим собой. Однако сейчас их это не останавливало, судя по довольно улыбающимся губам младшего Каулитца точно. – Эрми-и-и, смотри какая красота! – метнулся он к прилавку с различной сувенирной ерундой, а именно к стенду со всякими шапочками со звериными ушками. – У тебя уже есть волчонок, Би, – хихикнула в ладонь, наблюдая, как почти двухметровая причина ее смеха надевает на себя нечто с длинными ушами с самым что ни на есть серьёзным видом. И с широкой, лучезарной улыбкой предложил ей померить ободок с искусственными цветочками. Чтобы не бубнила лишнего. – Волчонка я вообще-то, подарил тебе, если не помнишь, – щелкнул ее по носу и метнулся к стене, увешанной всякими кофтами и куртками, завороженно рассматривая каждую вешалку, – Ох, похоже я точно не уйду отсюда без покупок! – А говорят, шопоголики – только девушки! Би, у тебя и так два гардероба, – приговорила блондинка, заходя за парнем, который уже подцепил пальцами какую-то вешалку с кожаной жилеткой. Судя по всему, в этом прилавке были только мужские вещи. – Сколько раз я тебе говорил, не бубни, солнышко. Такой решительный и резвый, отчего девушке хотелось улыбаться не прекращая. А в его присутствии иначе и не получалось. Эрма наблюдала за тем, как новая вещица идеально села на худоватых плечах, впрочем, что было неудивительно для вещи размера S, – Ну каак? – Ты неотразим, модник, – покачала головой она, бросая взгляд на зеркало во весь рост, – А я думала, ты закупаешься только в каких-нибудь Диорах там, или Версаче... – Могу по всякому. Сейчас мы и тебе что-нибудь подберем. – О, пока не нужно, у меня все есть! – Похоже, ты идеальная женщина, тебе ничего не нужно! – усмехается Каулитц и протягивает торговцу пару купюр. Улицы с прилавками казались все такими же бесконечными и яркими. За все время прогулки Эрма уже успела слопать клубнику в шоколаде на тонкой палочке и буквально ледяной фруктовый смузи из арбуза и дыни, а Биллу хотелось скупить все сувениры и различные безделушки. Они смеялись со всякой ерунды, позволяя себе наслаждаться неповторимым моментом, заряженным запретной, но такой нужной радостью. Девушка видела в молодом человеке все того же ребенка, который наконец вышел на свободу после долгого заточения и радовался брелочкам, флажкам и магнитикам. И была ребенком сама, найдя того, кто не сочтет это стыдным. Наоборот, поддержит и порадуется вместе с ней. Полюбит. Эрма пробирается за ним, все так же держа свою руку в его, более крепкой и сильной, чтобы не потеряться в толпе, семенит небольшими шажками и все так же смотрит по сторонам. Но точно уверена, что он – ее главная путеводная звезда, которая точно не даст ей потеряться. А потом он купил парные футболки, оставшиеся буквально последними, под веселую реакцию девушки. Миниатюрный принт располагался на черном полотне в левой части груди. У нее – смайл в виде солнца, у него – в виде луны-полумесяца. Терпеливо ждала брюнета, пока он насмотрится на все остальные шмотки и даже тактично отказывалась, когда он порывался купить ей что-нибудь, или кофточку, или платье. Ей не нужно было ничего, кроме ощущения рядом этого ласкового, порой взбалмошного и вспыльчивого, наслаждающегося свободой парня. Чуткого. Внимательного. Того, кто не относится к ней, как ко второсортной нищенке, недостойной войти в круг таких суперзвезд, как он сам. Живой. Идея так же остановиться в тире была до ужаса смешной, но парню очень хотелось достать того медведя со стены, который грустно висел там же и улыбался ртом-ниточкой. Держал в лапах сердце и был чрезвычайно рад, оказавшись в руках нового хозяина. Точнее, хозяйки. С замиранием и визгом девчонка наблюдала, как брюнет ловко справляется с целью одна за одной, набивая очки, которых и хватило для выигрыша. И буквально подпрыгивала от радости, когда плюшевая игрушка оказалась в ее руках и буквально грела. Как и карие глаза напротив, опять скрывшиеся под темными стеклами. Она сияла как мечтательный ребенок, радующийся долгожданному щеночку на день рождения и сжимала мишку, вслух размышляя над тем, как бы его назвать. – Будешь мороженое? – парень сунул руки в карман, останавливаясь у заветного ларька, за которым сидел дяденька в забавной кепке. – Нам завтра петь вообще-то. – Завтра – это завтра, а мороженое - сегодня, – выдав великую мудрость, Каулитц все же купил два вафельных стакана, как бы девушка не отказывалась. Время словно растворилось, точно так же как и эти молодые люди в ярких, еще трепещущих эмоциях. Билл нес все пакеты, оставив блондинке только медведя, на что она поначалу недовольствовала, а затем шла по улице буквально вприпрыжку. Далее по пути был фонтанчик, по которому скакала детвора, за ним – маленькая неприметная зеленая зона, в которую они и свернули. Наконец-то можно расслабиться и физически. – Все хорошо? – как бы невзначай спрашивает Билл, видя, как девушка рядом развалилась на траве. В этот момент, глядя на мирно проплывающие облака на высоком-высоком небе, она чувствует себя ребенком. Наш старый участок, веселый лай Эмили, мой любимый мячик, ясное небо. Как же давно это было, а все что осталось – это болезненные, режущие воспоминания, мучающие своей сладостью. Той, которая больше никогда не повторится. Мам, если ты где-то там, высоко-высоко, знай, что сейчас я бесконечно счастлива... Легкий тычок в бок, отчего приходится дернуться. – Тебя вызывает земля! – А, – Эрма обернулась на слегка непонимающий взгляд Каулитца и тряхнула головой, – да, все нормально. – Устала? Пойдём в отель, если хочешь. – Нет, все хорошо. Неужели тебе не хочется еще побыть тут? Как раз тихо, спокойно. Правда мне все еще кажется, что нас могут запалить журналисты, и тогда... – Я понимаю. Но наша жизнь слишком скоротечна, чтобы постоянно париться, кто и что про нас подумает, люди будут всегда и всем мил ты не будешь, как ни крути, – Билл положил локти на согнутые колени, плавно поднимая очки с глаз, – Знаешь, когда мы только обрели первую славу, мы... Ну как сказать, оказались в золотой клетке. Это нельзя, это нельзя, туда не пойди, Йост держал нас в узде, впрочем, я уже это говорил, ты знаешь. Тон парня обретает горестные нотки. – ... И вместо того, чтобы жить как все нормальные люди, мы должны вечно прятаться и косить под тех, кем не являемся? Хах, это точно не для нас. Согласись, сегодняшний день был классным, хоть и с утра у меня адски болела голова и хотелось спать. – Да уж, все было невероятно. Спасибо тебе, но... – Но что? Ты все еще думаешь, что нас кто-то узнал? Перестань, там были все почти пожилые дядьки и тетьки, они наверняка все на мыльных операх восьмидесятых сидят, а не на молодежных рок-группах. – Ну мало ли, – легкая улыбка. Какие-то минуты после прошли в молчании и созерцании плавно идущего к горизонту солнца, прежде чем Билл снова заговорил. – Часто мне хотелось все бросить и уехать далеко-далеко, в самый потаенный и богом забытый угол мира. Например, в ту невзрачную унылую деревеньку, куда мать с нашим будущим отчимом привезла нас, десятилетних огрызков. Только спустя годы понимаешь, что это было самое тихое и самое умиротворенное место, пусть там было много ушлепков, которые завидовали нам с Томом и постоянно строили пакости... – Понимаю. Одна особо завистливая девчонка в моей музыкальной школе перед отчетным концертом порвала мне струну. Самую толстую, без которой нельзя играть, так ужасно согласуются ноты. Мама потом купила новые, но неприятные ощущения тогда остались... Очень. – А что с ней случилось? – мужской голос становится как можно вкрадчивее и осторожнее. Он хотел подойти к этому вопросу как можно тактичнее, не задев тонкую границу уже хорошо читаемой на лице девушки печали. – Инсульт. Простое, болезненное слово снова укололо в злосчастное место. И мысленно Эрма давала себе сто подзатыльников за то что столь прекрасный момент омрачился неуместной печалью. Она опустила голову, отворачивая взгляд, чтобы парень не замечал этого так сильно, но у нее не вышло, потому что он незамедлительно окольцевал ее поддерживающими, чувственными объятиями, прижимая светлую голову к ключице. Чтобы отвлечь от внезапно подступившей душащей грусти и провести по бархатной щечке, собрать пальцем едва выступившую влагу. – Я уверен, она невероятно гордилась бы тобой, – мягко выдыхает Билл в женский висок, проводя ладонями по спине, – а еще я искренне благодарен ей за такое творение. – Почему? – кольнувшая скорбь уже не так изводит, и она утирает маленькую слезу с ресниц. Билл тоже устало вздыхает после насыщенного дня. Но находит в себе силы выдать нечто важное. Потому что ему важно. – Ты необыкновенная девушка с собственной историей, мечтами, стремлениями, с чистой, прекрасной душой, разве это не так? Наблюдает, как медленно на ее губах рождается улыбка и румянец цветет на лице. Что заставляет убедиться в правильности собственных действий, как боль отступает от этого миниатюрного дарования. Она обнимает в ответ за спасительные, теплые плечи, отпуская тяжелые мысли. Понимая, что только он нужен ей сейчас. Как действующее и сильное обезболивающее. *** – Так ты говоришь, взяла творческую паузу? Расслабленная, безмятежная атмосфера ресторана на первом этаже отеля, парочка верных людей из стафф неподалеку, чтобы ни одна сволочь не прошла мимо со своими блядскими фотоаппаратами, или чего хуже, истеричными воплями и плакатами в руках. И все вроде бы правильно. Том, его давняя больше-чем-знакомая, солистка Flipside Шантель, сияющая свеженьким загаром солнечной Пальма-де-Майорки, пара коктейлей и приятно взявший градус. Не дурной, не хмельной, а вполне себе сладкий и развязывающий язык. После записи телепередачи Том тайно ускользнул из Йостова поля зрения и помчался на арендованной Audi в аэропорт, чтобы встретить юную особу и привезти ее в отель. – Да, сейчас у нас в группе настал некий кризис... У меня ощущение, словно я выросла из той музыки, что мы играли раньше, мне хочется экспериментировать, пробовать, а ребятам... Ну, им просто плевать, они привыкли играть одно и то же. А еще... Мы с Джеем расстались, и теперь я точно чувствую какую-то легкость. Пробубнила девушка, смотря куда-то в дно стакана и принадлежа будто не здешней реальности. Однако Том хотел расценить ее последнее предложение как... признание? Откровение? Намек? – Это тот хмырь, который зажимал какую-то девку, пока ты выступала на выставке? – шутливо скалится Каулитц, наблюдая за реакцией собеседницы. Она словно оторопела и сбросила с лица тень легкой усталости от перелета. – Как ты...? – У нас хоть и загруженный график, но все же у меня есть интернет и иногда бессонница, – хмыкает парень и поправляет чуть съехавшую со лба бандану, – хотя я бы сейчас с удовольствием бы плюнул на все и тоже уехал на какие-нибудь Мальдивы... – Вы ведь уже с Биллом бывали там год назад. Так сильно понравилось? На секунду старший Каулитц осекся, промаргиваясь. Действительно, их совместный отдых с братом, безо всех надоедливых и изнуряющих звездных обязанностей и каких-либо людей, только полный релакс и картошка фри на пляже уже казались чем-то недостижимым и таким идеальным. Словно не из этой жизни. – Тоооом? – выдергивает его из пучины мыслей все тот же голос, – Ау! – Да, – встрепенулся он, запивая вспыхнувшую внутри горечь коктейлем, – У Билла сейчас немного другие приоритеты, вряд ли бы мы сейчас выбрались куда-нибудь вместе опять. Все не отлипает от этой... Этой. Ну вот, опять все уперлось в эту несносную – уже раздосадовался Каулитц. Задыхался, потерялся, сдался Светловолосая девушка неспешно тянула трубочкой свой мохито, и невзначай спасла Тома от немого фиаско, сменив тему. – Говоришь, вспоминал меня? – хитровато подмечает, закидывая одну ногу на другую и вновь обхватывает трубочку губами,– И в каких же моментах? – Может, ты хотела сказать, в каких позах? – пошире расставил ноги Каулитц, проваливаясь глубже в спинку мягкого дивана. Эти его искорки в глазах, а внутри – ледяная сталь, покрывшая все пожары как твердая, непробиваемая оболочка. Том уверен, что все правильно. И некогда любимые шутки ниже пояса находят ответ в виде мягкого девичьего смешка в аккуратную ладошку с кукольно-розовым маникюром. Шантель тут же покраснела, что парень счел невероятно забавным, и тут же зарядился неким азартом подстегивать ее еще и еще. Мужской взгляд скользит по утонченной фигурке в охровом платьице, находящейся так рядом. Действительно, с ней приятно провести время, пропустить легкие разговоры за парочкой коктейлей и словить такое желанное расслабление. Которого Том уже давно не испытывал, находясь в последнее время лишь в удушливом треморе. Теперь я не один Девица рассказывала что-то о своей группе, о карьере, непонятках с лейблом и дальнейших планах, в которых пока витала полнейшая неопределенность. Что хочет начать сольную карьеру и пока находится в поиске своего вдохновения. Том слушал, не перебивая и мотая на ус. Создал безопасный вакуум, где он больше не будет думать о любимой ненавистной девке, занявшей все его мысли и так жестоко поставившей его на колени. Не будет болеть этим, смотреть на нее, желать вновь переиграть ее в соло, желать выкинуть из группы, чтобы не мозолила глаза и не доставала его сердце. Том вспомнил чудесные ощущения и не менее чудесные дни, банально начавшиеся с того, что Шантель посетила афтепати после презентации нового студийного альбома, и парень просто не мог не воспользоваться шансом подцепить эту красотку. Что, собственно, он и умел делать на все тысячу процентов, подкупая природным даром обаяния и обольщения женских сердец. И он наблюдает за тем, как девушка заливисто смеется с рассказанной им истории про то, как он чуть не сломал ногу, прыгая на батут во время съемки в рекламе кроссовок и как над ним угорал весь стафф, обворожительно поправляет локоны и невзначай садится ближе. – Раз уж ты сейчас вольна, как ветер, может, пробудешь со мной до конца тура? А может, и дольше, – отпивает Каулитц еще глоток намешанной вишневой бурды, слегка кривясь от пресности подтаявшего льда, – потому что я тоже нуждаюсь во вдохновении, крошка. – Чтобы фанаты снова трепали наши снимки в сети и трубили, что я лишила Европу главного секс-символа? – И похуй, – раскидывает руки вдоль мягкой спинки и подёргивает ногой в дутом Nike, – никого не должно ебать, что и к чему. Шантель миролюбиво похлопала накладными ресничками и захотела невзначай приблизиться к своему бывшему партнёру. Что он сразу понял, метая искорки из чуть туманно-пьяноватых карих глаз в ее сторону, и подвинулся чуть удобнее, чтобы девчонка не села на подол его драгоценной безразмерной футболки. И можно было на минуту прикрыть тяжелые веки, под которыми блекла легкая усталость и горечь, задрать голову к высокому потолку, посидеть ни о чем не думая. Ощутить поперек груди плавную, осторожно обнимающую девичью руку и намекающе-игриво намотать на указательный палец тонкую прядку. Это был его личный, авторский способ унять шторм внутри себя и вновь пуститься в легкую, не отравляющую его обыденность безмятежность. Убить тоску и подарить себе хоть немного такой чертовски нужной радости побыть с кем-то, кто его бы точно поняла. Том опускает взгляд в макушку, что уже приютилась рядом и явно думала над каким-то вопросом, что хорошо чувствовалось и заставило сжаться как струна. – Зачем ты позвал меня? – тихо пробубнила Шантель, но хватки не ослабила. Для него это звучит тревожно, наверное, хуже сирены. Хуже горечи на языке и больной неопределённости, что вертится там же набором хаотичных букв. – Просто соскучился. Теплое, карамельное. И совсем не горькое в отличие от внутреннего состояния. Где все еще рисуется иллюзия. Такая ожившая, реальная, осязаемая. Та, что вприпрыжку пронеслась по холлу отеля, держа в руках какую-то мягкую ерунду, и всколыхнула воспалённо бьющееся сердце. Ржущая с его братом. Том заморгался, вновь уносясь в свою собственную, никому недоступную прострацию, а Шантель начинает казаться, что он уже пьян. Действительно, пьян, но не ею. Все звуки кажутся сейчас такими неуместными и мешающими, кругозор сомкнулся только на этих двоих, которым, кажется, плевать на все, и на выговоры Йоста, и на контракт, и на любопытную общественность, которая пронюхает даже самые потаенные детали и немедленно разнесет в тираж. Конспираторы хуевы, думаете, напялили на себя очки с шапками, и вас не узнать? Вот Билл что-то говорит ей, чуть склоняется до высоты ее роста, поправляет на макушке дебильный ободок с ушками, сюсюкается, а эта чертовка и радуется, ответно вставая на цыпочки и что-то стряхивает пальцем с его плеча. И все мысли будто перестали циркулировать и сомкнулись только на этих двоих, взгляд невольно провожает их до самого лифта, в котором они скрылись, отправляясь в номер. И вроде бы он должен в очередной раз порадоваться за брата, который блестит в присутствии этой наглой блондинки как свеженький цент, должен выразить какую-то реакцию. Ту, что не показывается взрывом и всплеском эмоций сразу, а тлеет фитилем, созревает, гложет изнутри, точит, как огромная волна скалы, стирает в труху. Мелкую и бесполезную. Какие-то непродолжительные минуты Том пялится в ту сторону, словно замороженный, забывший о базовых функциях собственного тела, лишенный жизненного тепла. Пока перед глазами не помаячила рука. – Да что с тобой, я с кем разговариваю, а? – недовольно ворчит Шантель и хмурит бровки, ерзая на диване. – Прости, задумался, – искусно выворачивается, напяливает на лицо обольстительную дежурную улыбочку, перед которой никто не устоит, – Чего ты там ворковала, зайка? – Зайка устала и хочет пойти спать. Том допивает свой коктейль через край и хлопает себя по коленкам. – Проводить? Или может, закажем в мой номер ужин, который плавно перейдет в завтрак? – цыкает, поднимаясь вслед за девушкой и оставляет в салфетнице приличные чаевые, – Отказов я не принимаю, крошка. – Ты все такой же наглец, Каулитц, – в ответ на девичий смешок он кладет свою руку на тонкую талию, на которой уже болтается мелкая сумочка с двумя брендовыми позолоченными полукружками. – А что, это плохо? – язвит он, кокетливо поддергивая языком пирсинг и вызывая лифт. – За это я тебя и обожаю. *** – Наверное, его надо как-то назвать! Эрма с чрезвычайно умным лицом садит плюшевую причину своей радости на диван и сама пристраивается напротив, обращаясь будто с маленьким ребенком. Который улыбался ртом-ниточкой и блестящими глазами-пуговками. И держал в лапках красное сердце. – Даа, ну и какие идеи? – чистый и неподдельный восторг, подкрадывающийся сзади, пока Билл опять доедал какой-то очередной ресторанный изыск полностью из растительного сырья. За время нахождения в номере они уже успели шутливо поругаться насчет того, что Эрма недоумевала, как можно не есть мясо и при этом оставаться здоровым при нехилых энергозатратах а парень яро убеждал ее, что за вегетарианством - целое будущее, ради которого вовсе не следует убивать животных. И все закончилось спором, плавно перешедшим в щекотки. Эрме пришлось подавить в себе бунтующую, сильную и независимую девчонку и уступить Биллу, который, разумеется, был всегда прав. Заслужил, чтобы она показала ему язык и уперла руки в боки в забавной шелковой пижамке и носках с рисунками гитар и каких-то узоров. Полностью состоящая из милых, даже детских нелепостей, что так импонировало и заводило. – Назову его... Хм! Может, Руди? Энди? Как считаешь? – смотрит на медведя блондинка, трогая за лапки. – А я думал, ты назовешь его Биллом, – показушно ахнул брюнет, когда подпер щеку кулаком и иронично усмехнулся, наблюдая за импровизированной идиллией. – Зачем мне второй Билл, когда уже есть ты? Поворачивается, стреляет озорным взглядом. Маленький мишка становится своеобразной частью их вечера, не обремененным тяготами различных дел и масок, в которые нужно было облачаться ежедневно, по несколько раз. Простая, выигранная в тире плюшевая игрушка вернула его новую обладательницу в светлые, полузабытые миры, которых ее лишили насильно, заставили покрыться толстой, непробиваемой коркой. Ей приходилось быть сильной, быть жестокой, где-то властной и непокорной, гнуть только свою линию и не признавать ничьи правила, чтобы выходить победителем. А под этой толстой коркой скрывалось противное, вязкое одиночество, прячущее светлые и невесомые чувства. Насколько это правильно? Эрма не хотела пропадать в душных мыслях на этот раз, окутанная теплом молодого человека. Стащила с низкого столика шоколадный маффин и стала похожей на маленького бурундучка, как верно подметил подкрадывающийся сзади мужской голос. Такой нужный. Положила свои руки поверх его, теплых, бегло пройдя взглядом по узорчатой татуировке на предплечье. Будто соглашаясь с его жестом, притягивающим ближе. Так он и кричал бы ей на ушко, что не отпускал бы, сам витающий где-то за пределами осязаемых орбит, мягко вдыхающий аромат знакомой светлой шевелюры, отдающий и улицей, и шоколадом, и ее духами. Эрма слабо улыбается себе под нос и чувствует густую, приятно тянущую в теле усталость, плавно облокачиваясь на корпус позади. Будто перерождаясь. Стоя на пороге чего-то совершенно нового, чему она готова дать шанс. Новой себе. Человеку, который заполнял позитивом и легкостью все ее резервы, даруя нужную силу жить и творить. Просыпаться по утрам и знать, что каждый день теперь имеет смысл. Тот, что долго не давал о себе знать, но постепенно стал проситься наружу, разрушая густой, тянущий мрак. Умиротворение, смешанное с невесомостью и желанием потянуться стрункой, просто потому что ей так хочется, заполнило стены номера и приятно сочеталось с включённым на столике тусклом свете. То, что так необходимо обоим в этот период жизни. То, за чем порой гонятся годами и не могут догнать. – Засыпаешь, сладкоежка? – так же полуустало тянет мелодичный мужской голос на ушко, вмиг пробудивший стаи мурашек пробежать от шеи до кончиков пальцев. – Да вот думаю, может, не засыпать, а еще посмотреть письма от неравнодушных фанатов и пойти на тайные свидания и с ними... – прикалывается, специально понижая голосок, – Ау-у! – Еще раз такое скажешь, укушу сильнее, – область шеи чуть сбоку резко загорелась легким покалыванием. Девушка иронично усмехается, словно ловит удовольствие от своеобразной «пытки» над Каулитцем, который так забавно хмурится и издает смешной полурык в ухо, как недовольный кот перед нападением. Принялся снова ее «трясти», выбивая заливистый смешок, пока она дергала руками и мотала головой, уворачиваясь от этого самого «нападения». – Если ты меня покусаешь, то это точно заметят окружающие! – Значит, заслужила, – низко буркнул Билл, плавно целуя в «поврежденное» местечко и все так же держит талию в своей хватке, – провокаторша маленькая. – Я пошутила, куда мне от тебя деваться, – тихо и смиренно, ставя точку на всех дурачествах. И оставшийся вечер коротают время за всякой болтовней, несущей в себе ноль процентов смысла и сто процентов удовольствия. И такие же сто процентов поцелуев и теплых прикосновений под хрустящей тканью одеяла. Всего несколько плавных, мягких, но таких пламенных касаний чужих тонковатых губ по плечу, как маленькой цепочкой по тонкому бархату. Тоже чуть щекотно. Эрма смещает пальцы к татуировке на костяшке чуть ниже затылка, всматривается в потемневшие зрачки и даже в слабом свете от окна видит, как обворожительно подрагивают его длинные, совсем не присущие мужскому портрету ресницы. Он ответно подпитывается ее объятиями, пока она жмется куда-то в висок, оставляет губами теплые следы по виску, щекам, зачесывает назад смолистые волосы. Спускается ниже к губам, которые расслабляются специально для нее, и сознание так приятно притупляется, будто разрешая в полной мере насладиться моментом. Тот, которого стоило ждать и наплевать на все, отдавшись чувственному, неповторимому порыву. – Даже если бы ты была инопланетной пришелицей, я не против, если бы ты меня похитила в свою галактику, – мечтательным шепотом куда-то в область под ушком. Пальцами по ребрышкам, что выпирают из-под тонкого шелка. – У тебя и без меня достаточно пришелиц по ту сторону сцены, которые хотят тебя похитить, – шутливо насупилась, поводила носиком о теплую щеку. – А если я скажу, что хочу пришвартоваться только к твоему космическому кораблю? – Сейчас космическому кораблю нужно спать, пришвартуешься в другой раз, – кокетливо кладет указательный пальчик на тонкие мужские губы. – Ах ты вредная, – тихо рассмеялся Билл и прижал к себе теплое женское тело еще крепче, скользя ладонью по щеке, – Этим ты и сводишь меня с ума, златовласка. – А говорил еще, что я извращенка, а сам? – улыбаясь, мурчала между поцелуями Эрма, цепляя кончиком пальцев хрупкую серебристую цепочку на длинной бледной шее брюнета. – Я ненасытен и очарован тобой, это другое дело. И в этом виновата исключительно ты, – поцелуй подобрался к мочке уха, увенчавшись невесомым, щекотным укусом, на что она незамедлительно хохотнула. Блондинка неосознанно так и прижималась к оголенному мужскому торсу, словно желала спрятаться от внимательных, блуждающих по темноте карих глаз, которые еще сильнее бы обнажили ее своим чутким и пристальным взором. Открыли бы, как она оголена снова, пусть и по линию резинки шелковых спальных шортиков. Жмется макушкой, соблазнительно багровеет от случайных, но в то же время не случайных касаний теплых наманикюренных рук по выступу плеч, по ребрышкам, изгибу талии. Именно так, бессловесно он показывает ей, что значит найти целые вселенные в одном человеке, даже когда он столь хрупкий, но такой сильный. – Ты та, кто делает меня счастливым, моя златовласка, – И если ты позволишь, я хочу это доказывать снова и снова... – Как? – Сделать счастливой тебя, по-моему, это логично? – тихо, вкрадчиво. Сердце блондинки приятно пропустило удар. Она довольно изгибает губы в доброжелательной, уже самой счастливой улыбке, обрамляет руками его плечи, скользит по каждому сантиметру аристократично бледного бархата кожи. Лицо расслаблено, глаза плавно закрываются, но все еще впитывают каждую крохотную деталь напротив, обворожительнее всех которая - теплота, прилившая к щекам багрянцем. Она краснеет от столь будоражащей близости, от того, как его карий океан впивается в нее так внимательно и пронзительно, от того, как ее пронизывает легкое смущение. И сердце подпрыгивает как заведенное, стоит Биллу прикоснуться чуть сухими губами к уголку ее губ. Парень терялся в этих трепетных ощущениях, наслаждаясь ее податливостью и отдачей, сосредоточенной в невесомых объятиях и касаниях. Как маленькие, но такие сильные вспышки, пробуждающие после комы. Она чуть ложится на спину, чтобы принять наиболее удобное положение, тяжесть в плечах постепенно уходит от неосознанной скованности. Девушку все же одолевало стеснение, как брюнет плавно спускался ниже и затрагивал уже более чувствительные зоны, ласкал аккуратные горошины неторопливыми, рассеивающимися поцелуями. Не видя, как часто она дышит и багровеет от смеси необычных ощущений. Но точно чувствует ее проворные пальцы в своих чуть влажных волосах, пахнущих знакомой цитрусовой смесью, слышит тихое, перемежаемое с полустонами дыхание. Ласкает кожу груди, ненавязчиво играет пирсингом, протяжно целует впалый животик, задерживает ладони на талии, чтобы она никуда не двинулась. Полностью расслабиться и довериться чужим рукам – возможно ли это? Теперь она поняла, что да. Брюнет не допускал ни единого резкого движения, прикосновения подушечек пальцев напоминали лишь сладостную, буквально зефирную невесомость. Прикрыла глаза и ответно положила ладони на широкую спину, позволила россыпи маленьких звезд концентрироваться где-то под ребрами, а затем расплываться теплой волной по венам, артериям, каждой мышце. Жмурилась от удовольствия, улавливая слухом чуть сбитое мужское дыхание в районе виска. Пока Билл был настолько рядом, такой распаленный, сильный, горячий, но чертовски нежный и ласковый, как большой черный сытый кот, девушка хотела научиться выражать свои чувства так же, как это делал он. Эмоционально, красиво и уютно. Может, если бы она сказала ему, что ей осталось жить один день и она хочет провести его с Каулитцем, это непременно звучало бы романтично, но глуповато. Совсем как в книжках для подростков. Впрочем, ей и не хотелось думать ни о чем, особенно сейчас. Когда жаркое дыхание оседает на губах так же, как и во всем теле тянущая, разливающаяся нирвана, смешанная с усталостью. Искрящейся маленькими бисеринками испарины на лбу и спине. Они вслушивались в успокаивающееся дыхание друг друга еще минут семь, поглядывая друг на друга полусонными, но довольными глазами. Опираясь на приятно холодящую спинку кровати. Девичья голова вновь покоится на чужом плече, в то время как палец щекотливо, медленно скользит по припухшей, заалевшей от частых поцелуев нежной коже. – Губы сухие... Пить хочешь? Вкрадчиво интересуется мужской шепот. Будто это самая волнующая вещь на земле. – Если только обещанный тобой кофе с зефиринками, – шутливо съехидничала блондинка и уткнулась носом в висок Каулитца. Он улыбается одними уголками губ и склоняет голову ниже, приобняв теплое тельце крепче и ложась на бок. – Будет сделано, моя дорогая фрау, – притворно приставленная к виску ладонь в жесте чести побуждает легкий смешок сорваться с девичьих уст, – А то согласен, кое-кому нужно зарядиться энергией. – В час ночи? – А почему бы и нет? – лёгким поцелуем в ладонь, – счастливые часов не наблюдают. Это я у одного русского писателя прочитал, – деловито произнес Билл. – Ого, по тебе и не скажешь, что ты любитель серьёзной литературы. – Ты знаешь еще не все мои скрытые таланты, солнышко, – усмешка, – я знакомлю тебя с ними постепенно. – Ох, звучит устрашающе! – А вас что-то смущает, дорогая фрау? – изогнул бровь парень, заставляя сжаться в объятиях от легкой щекотки. Сон, прерываемый короткими смешками, все еще не шел. Девушка перекатывается на другой бок, ощущая как теплая ладонь ползет по спине, обвивает талию крепко прижимает спину к полуобнаженному телу. Тоже теплому, что никакие обогреватели и батареи не шли бы ни в какое сравнение. Эрма словно очнулась от длительной комы и сейчас бы бросила все силы на то, чтобы наверстать упущенное. Научиться выражать то, что так грело под сердцем. Может, выразить ему свою благодарность и пока неокрепшую, но уже прорастающую в глубине ее мирочка любовь. Может, вкладывая в дрожащий тон немного грусти. – Мне всегда хотелось... Стать частью чего-то большого, важного, крепкого. Быть нужной, даже если бы этого никогда не случилось, – волнующим, тихим голосом куда-то в сторону, – Но когда была жива мама, говорила бороться за мечту всеми силами... Билл подкрался ближе, сменив ребячливость на лице на чуть хмурую серьезность. Приземлился легким касанием губ в прохладное, острое плечо, не скрытое светлыми прядями, продолжая ласково дарить нежной коже приятную, волнообразную рябь. – Все случилось, – заключает усталый мужской шепот, согревающий ушко, – и ты уже стала частью нас. Частью меня. Девичьи веки плавно смыкаются под легкую улыбку и царящую здесь непринужденную, уносящую в нирвану атмосферу. Именно так прозвучал его голос. – Спасибо тебе... Тянет она, ступая на границу в Морфеево царство. Позволяет обнять себя обеими худоватыми руками и прижать, чтобы не было прохладно. Не настолько прохладно, как человеку в двух номерах отсюда, который остервенело вгрызается в чужой женский ротик и ищет пальцами застежку платья. Хорошо забытая, возродившаяся заново в его реальности девушка тянется к ширинке оверсайз-штанов, вынуждая обладателя избавиться от них поскорее к чертям. И наткнуться на чертову синюю бархатную коробочку, выпавшую из кармана. Уже потерявшую всякий смысл своего существования. То, что преподнести уже стало поздно, но отдавать браслет другой девушке он не собирался. – Все в порядке? – наигранно-встревоженно интересуется Шантель, всматриваясь в почерневшие от желания карие омуты. А потому Том незаметно пихает несостоявшийся подарок куда-то под кровать, чтобы эта меркантильная сучка не увидела, и продолжает терзание горьковатых губ черной железной подковкой, падая в лапы страсти. – Да. Всех в пизду, просто забей, малыш. Я в полном дерьме, дорогой дневник.