Пятый элемент

Холодно. В серости тяжелого неба, проплывающего над городом, сосредоточены все сгустки личного отчаяния и спектр зашкаливающего горя. По коже пробегает противная, промозглая рябь, но тут же пропускается мимо набором персональной отрешенности. Ее личной отрешенности, мельтешащей между десятков и сотен людей, снующих мимо и всем своим видом показывающих, что никому до нее нет дела. Абсолютно никакого. Очередная репетиция и впоследствие отбор в одну даже самую низкорейтинговую музыкальную передачу не увенчалась успехом. Эрме ничего не оставалось, как стоять в переходах у метро и зарабатывать копейки с раскрытым чехлом. На черном мягком дне уже покоились смятые евровые бумажки мелкого номинала, и чтоб их не сдуло ветром, она присыпала их не столь многочисленными монетками. И каждого, кто не оставался равнодушным, маленькая девочка со взглядом борющейся волчицы благодарила. Замерзала, кутаясь в тонкую кофточку с капюшоном, игнорируя все наставления отца, нарочно сбегала из дома, чтобы дышать свободой и пообещать маме, что её ангел обязательно будет летать. Не гнить на земле, а летать высоко. Даже когда пальцы мерзли, она не переставала наигрывать то, что написала сама, не спав ночами и зависая у школьных подружек. Девчонка категорически не желала мириться с правилами отца и скучной работой в его ресторане, бегать по кухне как заведенная и видеть злых тёток. – Эрма, что с тобой происходит, ты понимаешь, что ты на грани отчисления из школы? Ты собираешься думать о будущем? Делаешь вид, что уходишь на учебу, но на занятиях тебя нет! – дверь в комнату распахивается, отчего уже стынет кровь от переизбытка неприятных предчувствий, – Тебе не пять лет, возьмись за голову уже! Это очень серьезно! За что мне такая позорная дочь! Она только оторвала голову от листов, вдоль и поперек исписанных различными словами и нотами для отработки на гитаре. Отец снова в бешенстве, что Эрма прекрасно понимала и все равно испытывала призрачный кайф, выводя его из себя. Нарочно. – Если я позорная, то женись на своей старухе Клугенгафт, роди с ней нормальную дочь, – огрызается девчонка, – хотя нет, нормальных от этой уродливой селёдки уже не выйдет! Только такие же уроды! – Немедленно замолчи и придежи свой паршивый язык! – шикнул отец, подойдя ближе, – Что ты вообще в этом понимаешь?! Повышенные тона пропитаны явной нервозностью. Надо же, папаша обиделся. С какого момента его слабым местом стала какая-то посторонняя тетка, которая и пальца его не стоила? Но, кажется, он считал иначе. – Много чего понимаю! – напирает девчонка с тенью превосходства, – Например, то, что ты ведешь себя как полнейший идиот, посадив ее себе на шею. – Мне жаль, но тебе придется смириться, Элен теперь часть нашей семьи. И скоро ты будешь называть ее своей мамой. Помещение тут же наполнилось тяжелой аурой, в котором главенствовало лишь желание юной особы не чувствовать себя настолько униженной. Разбитой. Уничтоженной. Жалящая опасность, исходящая из синих глаз, обрела форму монстра, который потом встретил монстра покрупнее, а оттого весь сжался, уменьшился, заполз в свое спасительное логово. Испугался, но затем снова воспрял духом. – Не смирюсь! Ничерта не смирюсь! Ты обещал, что будешь всегда любить маму! Но в итоге променял её на эту старую вешалку, на которую даже смотреть страшно! Я никогда не буду её любить и видеть в нашем доме тем более не хочу! Ты просто гребанный предатель! А от твоих нравоучений меня тошнит, слишком поздно ты меня воспитывать собрался, – Эрма дерзко расхохоталась, что продлилось недолго. В ушах загремел резкий звук, а координация на секунду сбилась. Пощёчина? – Несносная, гадкая девчонка! Разве я не учил тебя с уважением относиться к старшим и уж тем более к их чувствам! Она единственная, кто помогла мне оправиться от такого серьезного удара, но тебе этого никогда не понять! Перед глазами все ещё серо и мутно, а звуки долетают как через толщу воды. Эрма держится за ушибленное место и прикрывая волосами лицо, хмурит брови. Дыша отрывисто и зло. – Правильно... – горькая усмешка силится прорвать броню отцовского двуличия, – Поэтому ты быстро забыл мать и привел в дом эту костлявую швабру. Знай, я ее ненавижу и буду ненавидеть! И если она будет жить здесь, то будь уверен, я уйду из дома, – шмыгнула носом девчонка. За что и схлопотала вторую грубую пощечину. Оглушительный треск разразил стены и осел ультразвуковой тяжестью в ушах, сбивая координацию. Снова. – Пока ты живешь на моем попечении, будешь делать то, что говорю я! – с отвращением зашипел Йенс, схватив тонкие девичьи плечи. Эрма толкалась и вопила, слезно всхлипывая от несправедливости, желая задохнуться от гнетущего бессилия. И в своей единственной дочери, златовласой куколке, мужчина видел сейчас самого настоящего непокорного беса, – И сейчас я сделаю так, что ты мигом научишься уважать старших, мелкая дрянь. Затем что-то больно ударило. От стен отскочил мощный хлопок, отразившийся на нежном теле покрасневшим следом. Все вокруг словно померкло и исчезло, стоило ощутить острую боль и чужой кулак, дернувший за волосы. Девчонка, движимая своими разрушающими доводами, ничуть не сомневалась в правильности своего мнения и выбора, а потому, наспех смахнув свежепроступившие слезы с лица, выскользнула из сильной хватки. И встретившись в коридоре с ошарашенной «мамочкой Элен», шмыгнула носом, схватила чехол с гитарой и не забыла, убегая, показать фак новоиспечённой родственнице. И услышала в проем двери тихое, грубое, обиженное: – Тварь мелкая... Пару дней пришлось так же не ходить в школу и кое-как, неудобно напросившись, переночевать у Инги. Она сказала, что Марки планирует выступить в одном захудалом клубе со своим другом, как бы намекая, чтобы Эрма присоединилась. На что она с радостью и клюнула. Винсент был тем, кто добродушно приютил бунтующую дерзкую девчонку, одержимую музыкой. В свои двадцать с небольшим он уже жил отдельно от родителей и прилежно учился в колледже. Но не все знали, что скрывается за внешностью хорошего студента. Периодически выступал для клубных пьяниц на ритм-гитаре, иногда переходил и на акустику. Носил рваные джинсы с булавками, мог одной тупой шуткой развеселить всю толпу, а потом курил тяжелые сигареты на заднем дворе, обсуждая с друзьями футбол и девчонок. Отменно владел техникой игры, чему блондинка у него быстро научилась, хоть и сразу начала ловить на себе его не по-детски заинтересованный взгляд. Действительно, Винсу почти сразу понравилась эта неугомонная, хамоватая гитаристка с задатками звезды. Уверенность, что он обязательно завоюет эту «добычу», появилась сама собой и с каждым выступлением только росла, но периодически сталкивалась с девичьей стервозностью и унизительными шуточками. Благодаря ему Эрма впервые выкурила травку и попробовала легкую дурь, после которой энергии было хоть отбавляй. Винс убеждал, что все абсолютно легально и прозрачно. Выкурив еще немного, девчонка забавно прокашливалась, а затем приходила в восторг, садясь за написание нового инструментала для будущих композиций. С ним она еще сильнее влюбилась в музыку. И в самого парня, как и полагается всем неугомонным подросткам, у которых гормональный взрыв вместо взвешенного разума. Содрогание в конечностях было вызвано очередной волной яркого, прошибающего до клеточек мозга удовольствия, когда в очередной раз они решили заняться любовью прямо на полу в комнате среди кучи смятых листков и полнейшего беспорядка. Юная блондинка сводила Винса с ума своей дерзостью и раскрепощенностью совершенно не по годам. Горячо целовалась и остервенело двигалась, даря его слуху ценные стоны. Так продолжалось недолго. Прошло еще немного времени, и дилера, поставлявшего травку и легкую дурь, прикрыли, и Эрма словно прозрела заново. Стала понимать, что ее увлечение Винсом – всего лишь кратковременная влюбленность под шлейфом косяка, дешевого вина и общей страсти к музыке. Бунт против папаши и его новой горе-жены. Белая вспышка больно ударяет по глазам, потолок ходит кругами, переворачиваясь. Дверь открывается, и в квартиру заходит уставшая девчонка с большим чехлом из под гитары за спиной. – Явилась? – ядовито усмехается Винсент из-за угла, – Надо же, ее Величество снизошло до такого плебея, как я? – Что ты несёшь, черт возьми? – улыбка, явно несущая в себе какой-то неизвестный подтекст, оборвалась и преобразилась в подобие недовольства. Словно она хотела рассказать что-то явно хорошее, но ее прервали. – Что я несу? Каждый вечер дверь открывается не раньше одиннадцати, я практически не вижу тебя. У тебя кто-то появился что ли? А я теперь так, для фона, мальчик с кабака, да? – парень сложил руки на груди, пристально глядя на Эрму. – Я хожу по прослушиваниям! Как ты не понимаешь, Винс, у меня есть реальный шанс выбраться на большую сцену а не просто бренчать во вшивых барах и на днях рождения. Я не хочу такой жизни! Парень замер, обрабатывая услышанное. Действительно, он, идиот, совсем не оценил, насколько девчонка амбициозна в свои неполные шестнадцать и как высоко она метит. Видимо, ее порывы в музыке были не просто пустым баловством. А чем-то более серьезным, но его мужское самолюбие отторгало любые такие действия. Даже плакало в стороне. – Вот значит, как ты заговорила, сучка? – не стесняясь, насмехается он. Обиженно, – А когда приползла ко мне, играющему во вшивом баре, то ничего не смущалась? Битва взглядов. Его, с долей горечи. Ее, решительного и с легким флером вины. – Меня приняли в один очень классный коллектив... – не так радостно, как было нужно в начале. Омраченно, разбито и тихо, будто она сообщила о похоронах кого-то очень близкого, – Я прошла прослушивание и они пригласили меня на постоянную основу. Может быть, его в своих глазах она сейчас и похоронила. Потому что Винсент никогда не смотрел на нее так прежде. С осуждением. С плохо скрываемой сталью, жалящей неодобрительным холодом. – Интересно, каким же местом ты его прошла? Эти слова разрывают ее череп. Как бездушно и обесценивающе за одну секунду он запустил в нее сотню ядовитых стрел залпом. Чтобы она отравилась и захлебнулась этим ядом. – Ты... Ты в себе вообще? Ты пьян? – поднимается буквально с колен, реанимируясь после такого сильного удара ниже пояса. Тупит взгляд, рассыпаясь и не зная, как продолжить диалог. И продолжить ли вообще, – То есть, вот так ты поддерживаешь меня, да?! Винсент косится в сторону, поворачиваясь. Не веря своим ушам. – Знаешь, я искренне дал тебе все, что мог, снимал студию, а теперь понимаю, что собственноручно все уничтожил. Удачи тебе крутить задницей перед чужими мужиками, а я так больше не могу. Ты стала совсем другой. Сталь в голосе режет, ломает. Эрма опустила взгляд, сглатывая болючий ком, вставший поперек горла. Предприняла попытку найти хотя бы долю поддержки от своего молодого человека. Которой нет. – А как ты мог, Винс? Думал, что я буду как покорная собачка ждать тебя дома и варить ужины? Извини, но ты промахнулся кассой, дорогой! – выкрикнула Эрма, буквально задыхаясь от бессилия, – и в отличие от тебя, я хочу развиваться и чего-то добиться в сфере шоу-бизнеса! – В отличие от меня, значит, неудачника, поющего во вшивом баре? – Ты все сказал. И хорошо, что я вовремя поняла, какая ты сволочь. Что-то влажное настойчиво тыкается в лицо. Девушка кое-как открывает глаза, балансируя между сном и реальностью, в которую кто-то упорно рвется и сопит над ухом. Недовольно промычав, оглядывает свою секцию и просыпается почти моментально. Некоторые вещи раскиданы, дверь-купе приоткрыта, сумка, прежде покоящаяся на небольшой тумбочке напротив, успешно составила компанию беспорядку на полу. – Твою мать, Пумба... – и только сейчас Эрма поняла, кто является виновником хаоса. Пес довольно вилял хвостом на ее постели и громко сопел, тыкаясь мордой в нос и лоб, отчего девушка и проснулась. Приподнявшись, провела ладонью по его головке и улыбнулась. – Смотрю, кое-кто повеселился, да? – не сказать, что Эрма была рада утренней уборке по вине бульдога, но совершенно не злилась на него. Пожалуй, за уже минувший отрезок тура она вдоволь насладилась обществом четвероногих друзей, даже если иногда они и могли что-либо натворить. Одна только сгрызенная Куппером зарядка от телефона чего стоила. Приведя свою комнату в порядок, тут же прошмыгнула в тесный турбасовский коридор, где никого не было. Пумба тут же побежал в сторону кухни, откуда глухо доносились голоса. Но все, чего так хотела Эрма, поскорее насладиться теплыми каплями утреннего душа. – Слушай, Том... Почему у меня такое ощущение, что ваше примирение с Эрмой – это не более, чем попытка обвести меня вокруг пальца? Можешь сказать мне начистоту, что у вас случилось? Голос Билла был серьёзным, практически как и всегда. Старший же лениво зевнул и потянулся в холодильник за питьевым йогуртом. – Че? – нахмурился он, будто не слышал вопроса. Билл как-то неестественно усмехнулся, отвернувшись в сторону окна и держа между пальцев стакан с кофе. – Через плечо, – передразнил младший Каулитц и снова возвратил к брату свой внимательный взгляд, – Между вами с Эрмой... Что-то было? Том нервно утер нос и приземлил задницу в мешковатых джинсах напротив. Ну и вопросы, братишка. – А зачем спрашиваешь? Неужели после Алекса тебя стали интересовать девчонки? Или все никак не можешь его забыть? – с энтузиазмом стал противоречить Том в своей излюбленной назойливой манере. – Том, мне совершенно не до твоего дебильного сарказма сейчас. Никто меня не интересует, – отмахнулся Билл, нервозно потирая колено ладонью и вглядываясь в пейзажи за окном. Пряча взгляд. – Ну да, ну да... – в голосе послышался смешок, когда брат доедал сэндвич, лежащий на столе, – То-то и видно, как ты ее постоянно выгораживаешь. Ой, братишка-а-а... Она, конечно, штучка горячая, но уж слишком противная, для такого тихони как ты, не по зубам. – С чего ты взял, что я тихоня? – вскинул брови брюнет в недовольном тоне. – Ну, ты же у нас от девчонок-то шарахаешься, стоит им к тебе подойти. А всем пиздишь, что ищешь ту самую, – опять усмехнулся Том. – Ни от кого я, блять, не шарахаюсь, – вырывается с раздражением, но в следующий момент Билл помедлил и тихо продолжил, – Эрми действительно очень симпатична мне, но исключительно как коллега и просто как человек, – четко ответил младший, смотря в окно. Том едва не оторопел от такого заявления, но предпочел сделать вид, что не принял это во внимание. Симпатична, блять? Симпатична? Он и не заметил, как выдал это вслух, нелепо застыв с сэндвичем в руке. – Не переводи тему. И я прекрасно вижу, как ты постоянно унижаешь ее. Это мешает нашей работе, Том, и в искренность вашего примирения я не очень-то верю, – сквозь зубы процедил Билл, наивно воззывая старшего к совести. И он словно оттаял, вернувшись к откровениям. Да уж, такого поворота он никак не ожидал. – Меня бесит, что она ведет себя как стерва и постоянно думает, что может превзойти меня на сцене. Я ненавижу, когда девчонка буквально наглеет. Ненавижу, что она отняла мое соло. Знаешь, Билл, если бы не Йост, я бы мигом сделал так, чтобы ее выкинули из группы. Ты просто не знаешь, какая она сука. Моего мнения никто не спрашивал, и я терплю ее только ради всех вас и Йоста. И пожалуй, ты прав. Я заключил с ней перемирие исключительно ради тебя. Билл откинулся на спинку дивана, выслушивая «зажигательный» спитч брата. – Но она бы не вела себя как стерва, если бы масла в огонь не подливал ты. Почему-то со мной, с Георгом, Густавом, Йостом, продюсерами она общается нормально, тебе не кажется это странным? Девчонка умеет давать отпор, а в нашей сфере этот навык обязателен. Я просто не понимаю, почему ты не можешь оставить ее в покое. Она вполне себе милая девушка. Том закатил глаза и погрузил в себя последний глоток питьевого йогурта. – Снова выгораживаешь, – поддельное спокойствие. Напряженное, а затем на лице играет коварная улыбочка, – милая девушка, говоришь? У-у-у-у... От последних слов, произнесенных чуть приглушенным тоном, Билл едва заметно смутился, так же закатив глаза. А Том и рад, оперевшись о столик обеими локтями. Вглядываясь в неестественно бегающий, почти идентичный ему взгляд, а Билл захотел дать себе оплеуху за то, что сморозил редкостную хрень. Вслух. Ну давай, скажи братцу, как ты драл эту милую девушку в гримерке, испытывая на прочность. Плавился от ее прикосновений и выбивал драгоценные стоны, от которых зашкаливает и без того высокое самолюбие. Как сходил с ума вместе с ней, утонув в океане общей похоти. Ну скажи. Скажи! Глухой напряженный вздох сорвался из легких. Билл секундно оправился от внезапно накатившей на него прострации и проморгался. – А не эта ли, как ты говоришь, милая девушка, подпортила нам рейтинги и отказалась петь с тобой на прошедшем концерте? – Том настаивает на своем, впиваясь глазами в близнеца. Убеждая в неоспоримом, – братишка, если ты и правда неравнодушен к ней, то я тебе сочувствую. Даже я б такую не взгрел бы на разок. Какая высококлассная ложь. Снова. Если бы Том был киноактером, то моментально забрал бы все награды за блестящую игру. – Прекрати, – дергается на месте Билл, будто прикасаясь к чему-то омерзительному. И омерзительны здесь как раз слова брата, снова склоняющие все к постели. Помедлив, продолжил, выходя на слишком честные откровения. В первую очередь самому себе, – Прекрати оскорблять ее. – Не в обиду тебе, Би, но я больше не желаю говорить о ней. Если бы ты только знал, как она меня раздражает. А ты возись с ней сколько захочешь, хоть целуйся взасос, мне наплевать. Сам-то до сих пор носишь цепочку, подаренную Алексом. Странный ты. – Причем здесь цепочка? Билл окинул его полным злости секундным взглядом и, фыркнув, отвернулся к окну. Том запустил пустую бутылку от йогурта прямо в мусорку возле тумбы и попал, словно от точного броска в баскетболе. И отвечать, по всей видимости, не собирался, идеально зная слабые места брата. В кухню вышел Куппер, будто почувствовал, что хозяину требуется переключить внимание, и мягко боднул мордой в ногу. – Малыш, – заулыбался он и протянул псу руку, которую тот тут же облизал, – пошли покормлю тебя, засранец. Том удалился в другую секцию, где находилась так называемая «комната» для четвероногих попутчиков. Младший же нервозно выдохнул, варясь в собственной недосказанности. Кофе мерзко остыл, уже не принося никакого удовольствия. А в голове все же крутились донимающие вопросы и сомнения. Билла бесило то, что он даже не знал, что чувствует, но определённо знал, что негласно занимает сторону гитаристки и склоняется... Защитить ее? А если он на ее стороне, то значит, идет против брата? Эти странные отношения между ними уже изрядно выводили из себя, порождая еще больше непонимания, что к чему и как из этого выбираться. Колющий разум не давал никаких ясных наводок, отчего Билл злился еще сильнее. В первую очередь, на себя. И почему ты ассоциируешь эту девчонку с чем-то очень теплым и даже родным? За что она стала уже так дорога тебе? Эрма наскоро высушила волосы феном и надела новую футболку, немного большую ей по размеру с рисунком большой кошачьей морды с бантиком сверху. Она так и видела у себя в голове легкие усмешки парней над ее вещами, иногда по-детски нелепыми и забавными, а потому и улыбнулась. – ... Действительно очень симпатична мне, но исключительно как коллега и просто как человек... До слуха долетел отрывок того, что говорил Билл, пока девчонка копалась в косметичке. На секунду замерев, она притворилась, что не слышит, и продолжила приводить себя в порядок. – Если бы ты только знал, как она меня раздражает. Сквозь голосовой гул прояснялись некоторые слова. И хоть Эрма не понимала, о чем именно говорят братья, но подозревала. И выйдя в кухню на завтрак, уже не застала там старшего Каулитца. К счастью. – Доброе утро, – раскинула она обе руки в стороны и потянулась, появившись в поле зрения брюнета. – Доброе, – моментально просиял он и убрал со стола мусор в виде пустых бумажек. – Я надеюсь, Георг не сожрал мой сэндвич, – склонилась она над холодильником, активно шарясь там. А Билл смотрел на нее. Непринужденную, домашнюю, с этой странной прической, заколотой крабом в виде бабочки. Забавная... Но ведь это не может обернуться все так быстро, правда? Совсем недавно я сгорал от любви к человеку, который совершенно не ценил меня и расстался со мной как с лёгким на подъем мальчишкой. Скажи это самому себе. Скажи. СКАЖИ! Эрми понимающая, чуткая, симпатичная. Даже красивая и до умопомрачения заводящая, сексуальная на сцене, когда вся отдается игре. Несуразная и очень милая по утрам в футболке с дурацкими надписями и рисунками, чуть взлохмаченная. Немного ребячливая, веселая, иногда скромная, не высокомерная. Живая. С такой девчонкой было бы приятно иметь дело, заодно можно забыть этого мудака, который слишком долго сидел в мыслях. В сердце. От мыслей о нем кровь начинала закипать от злости. Билл легко улыбнулся проскользнувшим думам, но их тут же омрачила следующая. Более разрушающая. Что если у них с Томом что-то было? И они оба что-то скрывают? Неужели они... Твою мать, нет. Том и здесь опередил меня во всем? Нет, не выдумывай. С чего такие выводы? Том терпеть ее не может, как и она его. Девчонка заправила за ухо блондинистые пряди, плюхнувшись на то же место, где недавно сидел Том. И в эту же секунду ее стал донимать подбежавший Пумба, бодаясь мордашкой и вставая на задние лапы, попрошайничая. – Кстати, твой друг сегодня побыл моим будильником, – весело проговорила она, погладив пса по голове и чуть почесав за ушком. – Засранец, – усмехается младший Каулитц, – если плохо закрывать двери, то он заходит кругом, любопытная морда. Ничего не натворил? – Нет, все в порядке! – Надеюсь, сегодня на саундчеке и на выступлении также все будет в порядке, а не как в прошлый раз, – резко сменил тему Билл, чем смутил девушку. Она сразу поняла, к чему он клонил, и лишний раз хотела не обострять ситуацию. – Би, я уже, кажется, извинилась. В тот раз мне было не очень, нервы ни к черту. Ты понимаешь, – смиренно проговаривает она, избегая столкновения взглядов. Будто провинившаяся девочка. – Эрми, давай договоримся, – Каулитц придвинулся ближе, кладя локти на стол, – что обо всем, что тебя сбивает с работы или кто мешает тебе, ты будешь сразу говорить мне, окей? Кажется, я не так многого прошу. Я уверен более чем на триста процентов, что причина во всем этом – мой брат. К тебе в голову я залезть не могу, конечно, но имей в виду. Не реагируй так остро на любые его выпады. Он только и ждет, пока ты ему будешь отвечать, а коллективу ваши перепалки не нужны. От упоминания старшего в голове снова начала курсировать злость, то и дело что пульсируя в нервных сплетениях. – Я, кажется, совсем не собиралась говорить о нем. Все, что меня интересует – это достойно отыграть тур, а не возиться в детские дразнилки с твоим братцем. И, кажется, мы помирились, если не помнишь. Это было при тебе, – твердо ответила девушка, подняв глаза на солиста. Ненакрашенного, такого открытого, какого даже видеть непривычно. В обычной одежде, без своих марафетов и шикарных прическок. – Тогда закроем тему, – легко улыбнулся он и оперся обратно на спинку, – Рад, что ты поняла меня. Ближе к полудню группа прибыла в студию, где сразу навешалось куча задач. К ним присоединился Йост и сообщил, что интервью, которое они дадут, будет снято в качестве прямого эфира для их блога в реальном времени. Парни лишь хмыкнули в недовольной реакции, а Эрма морально приготовилась к очередному хейту. Хотя ее и радовало, что с каждым разом хейта становилось меньше, и публика радушно принимает ее как родную, словно она всегда была частью любимого всей Европой бойс-бэнда. И уж тем более блондинка не желала сталкиваться хотя бы секундными взглядами со старшим Каулитцем, то и дело поджидающим где-то сзади. Держалась то с Биллом, то с Георгом, то с Густавом, участвуя в каких-то откровенно пустых разговорах, не несущих никакой смысловой нагрузки. Но после того, как Натали закончила махать кисточками по лицу Эрмы, Том переключился с шуршания пакетом с чипсами на объект своего пристального внимания. Который и так прожигал продолжительное время, и сейчас девчонка снова как назло, стала еще прекраснее от волшебных манипуляций визажистки. – Пошли выйдем, – она едва не напугалась, услышав рядом знакомый тембр. На который у нее уже развилась персональная аллергия. Густав с Георгом переглянулись, так и застыв с баночками колы в руках, Билл, находясь в другом конце гримерной, копался в листах и изучал вопросы для интервью. Как всегда, ему на все отвечать по большей части. Эрма поворачивается, не убирая уложенные локоны с половины лица. Сидит вся такая прекрасная, опять в юбке, которую с удовольствием бы разодрал прямо на бедрах, а затем вдавил бы пальцы до багровых отметин. Точно показал бы, кому принадлежит эта чертова блондинка, угомонил щемящую досаду в сквозящей пустоте внутри. Которую внесла она и отняла все, в том числе и здравый смысл. – Том, съемка через десять минут. Это не может подождать? – лепечет она своим тонким голоском и хлопает густо накрашенными, словно кукольными ресницами. Действительно, Наташа могла создать произведение искусства – золотые тени, подводка, делающая разрез глаз почти кошачьим. И как же это гармонирует с ее любимыми топиками и множеством украшений. – Это важно, – старший Каулитц чувствует на себе вопросительные взгляды друзей и уже хочет отступить. Переложить на потом этот мучающий разговор, но совершенно не желает попадать в неловкое положение. – Эрми-и-и! – радостно доносится голос Билла со стороны, – Нашу фотосессию разместили в одном очень крутом журнале. А Aliens пишут, что мы прекрасно смотримся вместе! – и помахал телефоном, будто подтверждая. – Здорово, – заулыбалась она так, словно Билл сообщил ей о переводе миллиона долларов на счет. Приторно и чересчур открыто. Так, как никогда не могла для Тома. Сжав зубы, он только мотнул головой в сторону двери, игнорируя слова брата. И она все поняла, выйдя специально чуть позже него. А что он ожидал? Повести ее под венец? Заявить на нее права? Просто смешно. – Тебе так нужно привлекать внимание у всех на виду, да? Хочешь, чтобы и парни все поняли? – прошипела блондинка, как только они остались наедине подальше от гримерной. – Надо поговорить, куколка, а ты только портишь все своим сарказмом. Как и всегда, – лениво прислоняет руку к стене старший Каулитц, вынуждая столкнуться взглядами. Вопреки ее желаниям. – О чем я могу с тобой говорить? – с недовольством. Тебя так заводит ее непокорность. Так нравится, что если б она могла, то не колеблясь, разбила бы гитару о твою голову и совсем бы не жалела об этом. – Серьезно? – с плохо скрываемой саркастичностью, такой типичной для него, – Мы трахались несколько дней назад, и думаешь, нам нечего обсудить? Ее брови так забавно взлетели вверх, а на щеках заиграл румянец. Внизу живота снова затеплилось ощущение, которое не хотелось ощущать. Снова этот чёрт загнал ее в угол, как мышку, а теперь выжидает, когда бы наброситься с мертвой хваткой дикого кота. – Том, но ты же понимаешь, что мы должны забыть это и сделать вид, что... – Ничего не было, – дополнил он за нее, чем вызвал чувство облегчения. – Да, потому что... – Что? Неужели ты сейчас скажешь, что жалеешь и это была ошибка? Выдыхает Том нетипично оскорбленно, будто прочитывая наперёд дальнейший ответ девушки. Она тупит взгляд, надеясь сгладить все углы, но по всей видимости, с ним это не получится. – А что предлагаешь делать? Выйти за тебя замуж? Рассказать всему миру, что Том Каулитц затащил в постель очередную девочку для развлечения? – Я буду, пожалуй, не против, куколка, повышенное внимание СМИ к своей персоне я люблю. Только таким образом ты сама себя похоронишь, – как бы между делом подмечает он, стреляя в голосе нескрываемым превосходством. Даже насмешливым и карикатурным. – Никто не должен ничего знать, ясно? – обороняясь и защищая свое честное имя, – хотя если и вздумаешь что-то кому-то рассказать, то у тебя нет ни единого доказательства. – Ты плохо меня знаешь, малышка. И советую тебе не ссориться со мной, а то ты нарушила условие контракта. Ой как нарушила... Она кривится, корчится в накатывающем бессилии. Чувствует себя мушкой в сетях огромного, кровожадного паука, но не может выбраться, потому что погрязла там уже насмерть. Еще чуть-чуть, и он сожрет. Возьмет полностью. – Какой же ты... Злобный, самовлюбленный, избалованный, – тихо выдает она, обороняясь. А в синих глазах бьются все спектры его персонального наваждения, не оставляющего уже намного больше, чем всю эту сраную неделю избегания и фальшивых улыбочек. И вот она снова перед ним, оголенная эмоциями, совершенно искренняя, когда дело касается его личности. Том хотел, чтобы она снова вздрагивала в сладостной муке, когда пополз бы своими настырными пирсингованными губами по ее шее, к ушку. Том хотел бы вновь слушать ее нестройное, такое желанное его рецепторам девичье дыхание, ползя неугомонными пальцами по ее соблазнительным очертаниям. Он все так же в излюбленной манере улыбается, склоняясь, почти соприкасаясь с ней лбами. Встречаясь взглядами. Его – сканирующим и пристальным. Ее – избегающим, гордым. Неприступным, как и она сама, нарочно оградившаяся от постоянных допытываний Каулитца. Искушающий, желанный, чувственный Хитро просчитывает он в ее наигранном сопротивлении, чем еще больше тешит свое взлетевшее до небес самолюбие. Но она этого не покажет. Ни себе, ни ему. Его послевкусие шлейфа True Star по хозяйски окружает в свою оболочку, запечатывая все пути к отступлению. И он смотрит, наслаждаясь милой дезориентированностью, промелькнувшей в небесных глазах. На которые только что упала светлая длинная прядка. – Каким бы я не был... – поднимая заново с колен ее интерес и мотая языком пирсинг. Изящные музыкальные пальцы щекотливо скользят по девичьему овалу лица, забираясь в волосы, – Ты ведь все равно без ума от меня, сто шестьдесят сантиметров стервы. Моя лучшая гитара, наверное, длиннее тебя будет. – Вообще-то сто шестьдесят пять, – поправила Эрма, фыркнув. – То есть слово стерва тебя не смущает? – снова усмешка. – То есть, мне нахрен не сдались твои комментарии, и если уж твои гитары такие длинные, то трахай их на концертах, как ты умеешь. А меня оставь в покое. Или я... – Или ты опять побежишь к Биллу рыдать на плече, говорить, какой я ужасный? Бедная куколка... – приторно повысил голос. Игнорируй эти выходки. Держись, чтобы снова не съездить по его красивому нахальному лицу. – К Йосту. Пусть он знает, какой ты самовлюблённый идиот. – Высоко берешь, малышка. Хотя знаешь... Я может, не должен этого говорить, но мой братец, кажется, неравнодушен к тебе. Видимо, вы спелись еще раньше за моей спиной, даже обидно как-то подбирать использованный материал. Интересно, он как-нибудь помогал тебе разработать связки, раз твой голосок так прорезался? Стены коридора поразил треск. Тома аж вывернуло в сторону от резкого удара девушки. Снова. Он промаргивается, фокусируя взгляд в пустоту, а затем поднимает его обратно. На оскорбленное выражение лица, на котором читается весь спектр сдержанной агрессии, унижения и злости. – Как ты смеешь... Кто бы мог подумать, что кумир всей Европы, обожаемый миллионами молодых девушек Том Каулитц может стоять сейчас, в таком жалком виде, держась за ушибленную щеку. Уже дважды. Эрма видела в этом человеке лишь законченного, агрессивного эгоиста с черной, как ночное небо, душой, в которой нет и проблеска на сострадание и положительное отношение. – В следующий раз, – чеканит обиженно, стараясь не выдавать дрожи в голосе, – разобью гитару об твою башку и пожалею только гитару. Не тебя. Ненавижу. Желваки заходили ходуном. От пощечины горит теперь не только лицо, но и ущемленное эго, которое только что снова разорвали в клочья. Поставили ментально на колени. Но Том не был бы Томом, если бы не унес с собой последнее слово. – Знаешь, как я хочу... Хочу сбросить тебя в орущую толпу во время концерта. Чтобы они растерзали тебя. Чтобы больше никогда не видеть тебя в нашей группе, – тихо, с интонацией сильной точки. Уходит, оставляя ее наедине с белой стеной напротив, а девушке все еще кажется, что место, где он стоял сейчас, насквозь отравлено. Она едва не задыхалась, всячески сдерживая захлеб отчаяния, рвущегося наружу, ползя обратно к гримерке. Испытывала отвращение к самой себе и тихо всхлипывала, желая сорвать с себя, смыть все чужие прикосновения. За то, что такая идиотка. Стереть старшего Каулитца из своей памяти, но к несчастью, он надежно поселился там и стал править разумом. Подчинять себе ее желания. Не ощущать. Вытеснить его из себя прочь, не вязнуть в черной копоти, с которой уже сроднилась ее некогда светлая душа. – Хей, нам нужно идти на съемку, где ты пропадаешь? – в глазах замельтешил черный силуэт. Знакомый голос. Пожалуй, сейчас тот самый случай, когда она так рада его слышать рядом. Броня ее злости, казалось бы, жалила все живое вокруг в радиусе километра, но только не Билла, остановившегося рядом и положившего руку ей на плечо, – Ты чего, эй? Язык словно прилип к верхнему небу, губы сжаты, не пропуская ни единой порции кислорода. Глаза направлены куда-то насквозь. – Я в порядке. – Эрми, посмотри на меня, – Билл допытывается до истин, крывшихся в ее каменном выражении лица. Таком прочном и забетонированном от всех лишних чувств, – Что опять случилось? А ее трясет, искажает, и хочется лишь сильнее свернуться калачиком. – Ничего не случилось, Би. Я иду. Он оглядывает ее поникшее лицо и все понимает, выдыхая мысленное «Блять» в адрес своего брата. – Скажи, что это снова Том, и я снесу ему башку. На этот раз точно, – со всей нагнетающей строгостью чеканит брюнет, а она и не знает, что ответить, боязливо выглядывая из шторки волос, – Снова что-то учинил тебе? Ее руки покоятся в теплых, наманикюренных ладонях. Взгляд Билла кажется взволнованным, забирающимся прямо под кожу, отчего становится втройне неудобно, а растерянность взлетает до небес. Но младший Каулитц был по-настоящему озадачен и даже зол, что прослеживалось в нестройном дыхании. Да, конечно, ты пойдешь и набьешь морду своему братцу. Черта с два. – Все хорошо, правда, – хрипит тихо, даже озлобленно. Угождает в объятия, расслабляясь и натужно выдыхая в обрамленное в искусственную кожу плечо. От осознания того, что она снова солгала другу, выгородила персонального дьявола своих нервов, хотелось завыть и разодрать горло от криков, но никак не заплакать. Нет. Хватит. Она достаточно дала слабины за все время, теша и без того распаленное самолюбие своего оппонента. Или кто он теперь? Кто ты, Том Каулитц? Она не хочет допустить разлада в группе из за своих неурядиц. Не хочет, чтобы на нее смотрели волком, презирали, общественность и фанаты оскорбляли и смотрели как на мусор, не хочет сеять ненависть между двумя родными братьями. – Билл, пожалуйста, не обращай внимания. Я в порядке и я готова идти на интервью, – пробубнела она в мужское плечо, окольцованная плотными объятиями. Нужными. Крепкими. Ведь из них всех именно Билл всегда был рядом и способным оказать жизненно необходимую, как воздух, поддержку. И если было нужно, то заслонить собой от сильнейших штормов и ветров. – Только не молчи сейчас на интервью, окей? А то фанаты сразу заметят, что ты сама не своя. *** – Эх ты, дубина, уже почти все стороны собрал, а последнюю все никак? – Георг приятельски подшучивал над Густавом, который мучился над сборкой кубика Рубика уже битый час. – Черт, да скорее всего здесь квадратики переклеены, я собираю все по формулам, – фыркнул блондин, крутанув грань еще раз. Парни удобно развалились на диване, пока Нат докрашивала солисту веко. Том взял с низкого столика пакет с чипсами и тут же запустил туда руку. – Наверное, даже в головоломках разбираться проще, чем в девчонках, – кожа дивана скрипнула под давлением задницы в мешковатых джинсах, – правда, Георг? Басист только усмехнулся, положив два пальца на переносицу. – А мне и не нужно разбираться в них, мне достаточно одной. – Кстати, как там Сьюзен? Наверное, скучает? – поднял глаза Густав, оторвавшись от неподдающегося кубика. – Ну или она уже нашла кого-нибудь себе покруче, – Томова ехидная улыбочка вызывает смущение у Георга. Поправив бандану, он удобнее откинулся на спинку дивана и запил чипсины колой из полупустой баночки. – Ну нахрен этот кубик, я лучше буду Металлику слушать, а не возиться с этой хренью, – психанул Густав. – Скорее всего, ты перепутал формулы, – внезапно к разговору присоединилась Эрма, севшая на подлокотник дивана, – Дай мне собрать. – Ты что, умеешь собирать головоломки? – вздернул бровями Георг, а следом за ним удивились и парни. – Проще простого. Я собирала и тройной, и четверной куб. Даже в виде пирамиды. Мой рекорд – одна минута, – всего несколько манипуляций в руках гитаристки, и все грани оказались идеально единых цветов, – Принимай работу, – довольная собой, Эрма протянула собранный кубик. – Ну ты, конечно, виртуоз, – присвистнул Листинг. – Да уж, пальчиками ты много чего умеешь делать, куколка, – скривил губы в усмешке Том. Как всегда внося в свои шутки пошлый контекст. Не вслушиваясь дальше в разговоры парней, девушка встала и, взяв одну из своих гитар, вышла из помещения, направившись к сцене. Скоро должен был начаться саундчек, но пока здесь не было никого. Каждый раз при виде пустых залов и ощущении эха, царящего здесь, замирало сердце и сводило дух, отчего он застывал в груди приятно-предвкушающим комом. Именно сейчас Эрме хотелось побыть одной, с теплом своей любимой гитары под пальцами, с максимальной концентрацией. За последнее время произошло очень многое, и девушке было просто необходимо сейчас побыть наедине со своими мыслями, чтобы привести их в порядок. В тишине, царящей в огромном зале, который совсем скоро будет полон тысячами визгливых фанаток. И фанатов, количество которых заметно прибавилось с ее приходом. Хоть что-то хорошее. Сев на край сцены и свесив ноги, пристроила на коленях гитару, интуитивно начав перебирать струны, подцепляя их одна за одной. Проморгавшись, девушка вспомнила, что какого-то черта сегодня ей приснился Винсент, бывшая жена отца, с которой они развелись спустя год совместной жизни. Вспоминать об этом было неприятно, но именно этот период скитаний, вечной борьбы с несправедливостью и отчаяния девчонка по-настоящему поняла, что такое взросление. И какой высокой ценой оно достигается. Бороться каждый день за право заниматься тем, что было предначертано судьбой. Выступать. Отдавать всю энергию людям. Быть единой с ними и петь в унисон единые песни. Так, чтобы тысячи голосов вторили одно и тоже, поселяя на лице удовлетворенную улыбку. – Хей, – Эрма услышала чересчур знакомый голос позади себя, прервавший ее мысли, – ты чего тут сидишь, мелкая, мы ведь саундчек только через полчаса начинаем. И моментально ощутила легкий трепет в груди от проскользившей в тоне насмешливости. Совсем невесомой, но очень хорошо уловимой. – А может, я просто решила порепетировать, пока вы там грызете чипсы и обсуждаете очередных девчонок? – слегка озорной синеглазый взгляд поднялся на остановившегося возле нее младшего Каулитца, в лице которого читалось легкое непонимание. Присев прямо в своих крутых дизайнерских вещах на край сцены рядом с Эрмой, он точно так же опустил ноги в высоких грубых ботинках и развернул взгляд к ней. – Вовсе нет, лично я предпочитаю более интеллектуальные беседы. Вкрадчивый тон, распространившийся в тишине этого зала, легко смутил девушку, на что она крепче ухватилась пальцами за гриф и улыбнулась. На секунду ей стало даже страшно при мысли, если бы Билл мог читать ее мысли, а уж тем более знать то, чего не следовало бы. Подобие положительной эмоции на ее прикрытом волосами лице было лишь подобием, но все же разбавляемым некой...легкостью? Ведь он тебе не враг. Даже наоборот, внимательный и хороший друг, который может принять твою сторону. Видимо, ему и впрямь стало скучно с коллегами и братом, раз он пришел к тебе. Тоже со скуки или потому что ему интересна лично ты? Ну это же бре-е-ед. Друг. Слишком незнакомое прежде Эрме понятие, только с недавнего времени обретшее ясные очертания. Кажется, у друга потрясный вкус в одежде, красивые, допытывающие глаза, очерченные черным, немного глупое чувство юмора и часто ненавязчивое желание завязать беседу первым. Изредка косящаяся в ее сторону добрая улыбка и очередной разговор о новой коллекции какого-нибудь брендового шмотья, в котором она ничерта не понимала, но слушать это было чертовски интересно. Прекрасный, дерзкий, талантливый, иногда забавный и простой, как мальчишка, обладающий природным даром очаровывать и перевоплощаться в соблазнительную звезду сцены – это все тоже про ее друга. Ставшего уже чем-то наподобии близкого и душевно родного, без которого уже не представляешь ни утренние посиделки в турбасе, каждодневные шуточки или пихания-тычки в бок в гримерке перед концертами. – А вот и попалась ночная прожора, – свет в кухне резко включился, застав врасплох тихо крадущуюся к холодильнику девушку, – Эрми, если будешь есть много печенья, то твой космический костюм не скажет тебе за это спасибо. – Хей, да на себя посмотри, любитель Haribo, ты наверное уже тонну этих мишек слопал, – смеялась светловолосая девчонка, обернувшись на брюнета. – Ух, ты посягнула на святое, – сдвинул брови к переносице младший Каулитц, доставая пакетик с кофе из ящика. Настолько забавно это выглядело, что Эрма усмехнулась еще раз, нарочно откусывая вожделенное шоколадное печенье, – Haribo это самая лучшая вещь на земле. – Ага, если еще и заесть Skittles сверху... Так что ты там говорил про космический костюм? Глаза все еще смотрели в пустое пространство, а мозг обдумывал, что бы ответить, но все, что получалось, это напряженно елозить кончиками пальцев о натянутые, режущие струны. – Поэтому ты пришел сюда за очень интеллектуальной беседой? – отшучивается девчонка, вздергивая бровями и глядя на сидящего рядом Билла, – Я просто настраиваюсь, сегодня у нас важное выступление, и... – Настраиваешься на ненастроенной гитаре? Видимо, я недооценивал твою гениальность, раз можешь полноценно играть музыку в уме, – улыбчиво подхватывает Каулитц, все еще всматриваясь в потаенную гамму эмоций блондинки. И однозначно находит там флер растерянности и разбитости. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять это с первого раза, – Ты ушла из гримерки, и я заволновался. Эрма замирает, прикрывая глаза. Чувствует, как сквозь "шторку" изящно свисающих прядей прокрадывается проницательный, угольный взгляд Каулитца-младшего. И может, в другой жизни она обязательно бы поведала ему все, чтобы избавиться от теснящего душу груза, он все понял бы, а ей стало бы легче. Заволновался. Стало бы легче, если бы ты вывалила на него это ведро собственной никчемности? Дала бы понять, что его брат – чертов провокатор и соблазнитель женских сердец, которые он как паук, собирает в свою крепкую сеть и держит, держит, держит. Пока не сотрет в пыль. Дала бы понять, что не сдержала пункты гребанного контракта, и Билл будет опять выслушивать очередное дерьмо от Йоста? За тебя. За него. За всех вас. Ни в коем случае. Она не станет втягивать в свое личное фиаско Билла, который уже и так долгое время мучается от бессонниц и мигреней, стараясь держать все под контролем, чтобы буквально каждый гребанный стакан стоял на своем месте. И его перфекционизмом и организованностью она искренне восхищалась. А в этой жизни она переродилась в самую сильную версию себя. И дело было совершенно не в Билле, а в ней самой – девчонке, учившейся держать в узде собственные эмоции и не позволять им рушить рабочий настрой. Но от этого взгляда и руки на плече ей непривычно тепло. Может, хотелось бы взбрыкнуть, оградиться, обхватив колени руками, свернуться калачиком, чтобы весь внешний мир не доёбывал и без того хрупкое естество. Не хотелось бы. Почему-то именно рядом с Биллом Эрме становилось необъяснимо спокойно, хоть он иногда и выводил ее своим перфекционизмом, но исключительно в деловых аспектах. Сейчас же он поступал как обычный юноша, которому не все равно. Не все равно ведь? Эрма даже и не понимала, как раньше жила без подобного человека возле себя, как бы громко и приторно это бы не было сказано. Те, кто и были в ее жизни до контракта – всего лишь приятели, знакомые, с которыми не было желания пускаться в заумную философию. И это взаимно. А когда в поле зрения появлялся Билл, то внутренняя беззащитная девочка снова расцветала и бежала навстречу солнцу, хоть и инстинктивно возводя вокруг себя миллионы неприступных щитов. Стоило ему улыбнуться, заварить ей сухой карамельный капучино в бумажном стакане McCafe, положить на колени своего любимого Пумбу, напевать с ней какую-нибудь детскую песню или погонять в приставку в тур басе, все тревоги снимало моментально как рукой. Так мог только Билл, одной своей сильной аурой развязать крупный нервозный комок и внести желанное умиротворение. Кажется, ты неравнодушна моему братцу. Нет, она совершенно не собиралась верить ни единому слову Тома. Достаточно с нее насмешек и провокаций. – Со мной все нормально, Би. Тебе совершенно не следует за меня волноваться. Просто я хотела побыть наедине с пустой сценой... Это мой своеобразный ритуал еще с шестнадцати лет. У тебя такого не бывает? Ты ведь сильная девочка, не дай себе сломаться. Нельзя. Она переводит взгляд на слегка улыбнувшегося брюнета и находит в нем отголосок такого наиценнейшего понимания. Того, чего так не хватало. – Иногда бывает, – локоть лег на согнутое колено в узких кожаных штанах, – Даже немыслимо, как всего за несколько часов все это огромное пространство до отказа заполняется людьми. И все они хотят увидеть нас. – Вас, – хрипло выдала Эрма и снова опустила голову, – люди хотят увидеть только вас, а я служу лишь дополнением к общему фону. Как и в прошлой группе тоже. Тишина сама побудила на неприятные, жалящие откровения. Даже расстраивающие, но правдивые до горечи в горле, которую приходится с трудом сдерживать. – Я не согласен с тобой, звезда. Благодаря тебе мы вышли на совсем другой уровень, офис продакшена, фанаты всем довольны. Да и тем более ты слишком красивое звено, чтобы быть просто дополнением, – на последнем слове парень специально сделал акцент, произнося его более в искаженной форме. – Ты мне сейчас комплимент сделал? – девичья весёлость возвратилась в голос. – Ну если тебе хочется счесть это за комплимент... – видимо, она поймала на щеках младшего Каулитца легкую краску, раз он слегка отвернулся, – И вообще, с чего у тебя такие мысли? Опять из-за Тома? – Нет, – твердо продолжила Эрма, нервно подцепив пальцем струну, – Просто практически всегда, чтобы заниматься музыкой, я шла против кого-то. Были те, кто не одобрял, называл это полнейшей херней, с которой далеко не уедешь, осуждал, но... – Но ты шла против них и оказалась на мировой сцене, а они так и сгинули со своим нахрен никому не сдавшимся мнением, да? Снова посмотрев на друга, Эрма позволила теплой, искренней улыбке расцвести на ее лице. Младший Каулитц полностью завершил логическую цепь ее мыслей, чем еще больше завоевывал ее доверие. Которое она могла проявить далеко не ко всем. – Знаешь, как хорошо я тебя понимаю, – Билл продолжил, – Ты бы видела, как наши одноклассники в деревенской школе, которые смеялись над нами, завидовали нам с Томом, когда мы только-только начали добиваться успеха в музыке. Они говорили, что наши пластинки только бомжи и наркоманы будут слушать. И где мы теперь? – У тебя всегда рядом был и есть брат, который поддержит. А я совсем одна в этом проклятом мире. – Теперь ты не одна, – твердо, чуть вкрадчиво произнес Каулитц, не сводя с нее взгляд. На секунду щеки Эрмы даже вспыхнули багровым цветом, как многозначительно это прозвучало. – Да уж. Теперь есть я и четверо парней, сводящих с ума всю Европу! – Ну почему же только Европу? В этом году мы планируем тур и по Азии, и по Штатам! – с энтузиазмом заверил парень, – Поговорим с Йостом, и ты обязательно поедешь с нами. – О-о-о-о-о, сейчас ты говоришь с таким же превосходством, как и Том! Девчонка, хихикая, поднимается на ноги, и следом за ней Билл. Разговор с ним помог восстановить нужную гармонию внутри, и Эрма даже испытывала приятную гордость, что с ней казалось бы, такой холодный и неприступный молодой человек способен сбросить все маски и показать свою чувственную сторону. Притом, что истинные мотивы такого поведения пока оставались тайной, но все же ей очень это льстило в хорошем смысле. – Ну он же ведь мой близнец, поэтому неудивительно, – подхватил Билл, разнося свой смех по всей площадке. – Наверное, здорово, когда всегда рядом твоя вторая половинка. В прямом смысле. Хотя я не представляю жизни, будь у меня сестра-близняшка. Наверное, мы бы часто ссорились и воровали друг у друга вещи! – Если бы у тебя была сестра близняшка, и тем более, тоже музыкант, наш тур был бы еще более фееричным! – карие глаза мечтательно взмывают к потолку, и для девушки это зрелище становится еще более забавным, и она опять засмеялась. – Группа, почти полностью состоящая из близнецов, это интересно! Встав на носочки своих кед и раскинув в стороны руки, девушка зашагала как канатоходец прямо с гитарой на плече, чем вызвала вопросительный взгляд Билла. Вот так ребячливо и непринужденно, словно она подарила ему билет в беззаботное детство всего на несколько мгновений. Такая живая и искренняя. – Хей, может, отойдешь оттуда? – брови на автомате нахмурились, когда блондинка оказалась на опасной границе между краем сцены и пустотой. А до пола было достаточно высоко, – а если упадешь? – Не бойся, я столько раз так делала! – действительно, внутри нее сейчас бунтовала та жизнерадостная девочка. Которую он воскресил, сам того не осознав. Ладонь тянется к кулону на шее, и в следующую секунду он вместе с цепочкой оказывается уже в кулаке. Больше не требуется этот хлам. *** Как обычно, суета перед выступлением зашкаливала. Несколько стафф помогали Биллу со сложным костюмом, прикрепляя корпус с лампами и прочими деталями, от тяжести которой хотелось поскорее согнуться. Но он со статью черного лебедя ни в коем случае не позволил бы себе такую слабость, а потому смиренно стоял, едва не изнывая от тесноты. Сегодня нетипично душно. Пока парни «в простом шмотье» обезьянничали в углу, Эрма, уже полностью одетая в почти такой же «космический» костюм сидела в кресле Натали для финальных штрихов в макияже. Чтобы быть еще обворожительнее и крышесноснее в глазах фанатов и впредь для того, кто находился позади и прожигал взглядом зеркало. – Какое счастье, что на акустике эти чертовы лампы можно будет снять, – Билл умел разрядить обстановку, и без того напряженную перед любым концертом. Стафф носятся туда-сюда как умалишенные, а волнение растет с громкостью басов от аппаратуры, дребезжащих по полу. Очередной солд-аут и уже тысячи собравшихся фанаток ждут выхода любимой группы. – Ты сам захотел их в свой костюм, братец, поэтому не плачься, – «поддержал» Том, – да и вообще, можно подумать, ты когда-нибудь что то тяжелее микрофона и еще кое-чего поднимал. По всей гримерке разнеслась волна смеха. Уже такая привычная Эрме и оттого родная. Она и сама легко усмехнулась, слушая нескончаемые братские подколы, за что словила тихое замечание от визажистки. Ведь весь дневной макияж нужно было переделать от повседневного до рокового, яркого, дерзкого. – Обожаю этот момент, когда девчонка в растянутой футболке буквально превращается в космическую принцессу, – присвистнул Георг, акцентируя на ней внимание товарищей, – ах да, точно, Гуманоида. – Вообще-то Гуманоид это я, – глухо донеслось сзади. Теперь и Биллу нужно подправить макияж, за что Нат и взялась сразу же. Эрма тихо усмехнулась, поправив волосы. – А я тогда кто? – Ты самая сексуальная Гуманоид во всей галактике, куколка, – встрял Том в своей коронной манере, улыбаясь и прямо сканируя взглядом. Вновь приводя девчонку в немое бешенство, насилующее ее нервы. – Я могу быть сексуальной не только в этом костюме, плейбой, – включая свою лучшую актерскую игру, отпарировала блондинка. Один-один, – Даже лучше твоей любимой Джессики Альбы. Хищно цыкнув на последний выпад Эрмы, старший Каулитц поднялся, отреагировав на сообщение, что нужно уже выходить. Шел ей вслед, держась за гитару и отчетливо наблюдая ее волнительные импульсы, которые были видны даже спиной. – Боишься, куколка? – игриво шепнул он, стоило им остановиться у самого края закулисья. Счет уже шёл на секунды. – Пошел ты, – нервно смеясь и получая дозу удовольствия. Музыка оглушает, рвет барабанные перепонки. Все отточено и заучено до мелочей, но больше всего Эрма поражалась тому, как Биллу удается каждый раз по-новому исполнить все зазубренные слова. Будто он действительно тратил все силы на то, чтобы раскрыть многогранность и трогательность своих лирических текстов, заставлять зрителей проживать все это. Вместе с ним. – Громче, Aliens! Видит, как солист в навороченном костюме резво зажигает публику, очаровывает бесподобной игрой и словно сгорает ради других под ярко слепящими софитами. Все ради того, чтобы оставить всю энергию и уйти в минус. И блондинка ловит эту энергию, ловко управляясь с партией, а затем с соло. Но почему-то чувствует, как на некоторых строках голос друга дрожит, улавливает взглядом тяжело смыкающиеся под светом веки. Словно пробежал многокилометровый кросс и не может отдышаться. Love and death, love and death Don't you mess, don't you mess with my heart Love and death, love and death Don't you mess, don't you mess with my heart With my heart With my heart... Идеальные высокие ноты, берущие за живое. Каждое движение выверенное и точное, а затем таинственная темнота, накрывшая сцену. После первого трека в акустике выдох покидает легкие, и младший Каулитц чувствует испепеляющий жар на своем лице, смешанный с болью в голове, уже изрядно набирающей обороты. Невозможно душно. Нечем дышать. I don't know your name but still believe Now it's time for you and me Time for you and me Time for you and me Now I'm here No more fears Angel don't you cry Приглушенно допевает строки, а толпа подхватывает, взмахивая фонариками и плакатами. Спасибо, что поете вместе с нами. Неземная, синхронная отдача. По щеке под палящим светом софитов скатывается слеза, окрашенная в черный от потекшей туши и теней. Билл допускает вероятность, что если бы не теснящий костюм уже с джинсовой жилеткой поверх вместо ламп и не радостно ликующие зрители, он определенно расплакался бы, становясь единым целым с ними. С теми, кто любит его и творчество его группы. Он поворачивается почти обессиленно, наблюдая, как его строки синхронно с гулом фанаток допевает Эрма. Как ее, уже на грани тишины голосовые связки транслируют слаженную песню, которую не смог осилить Билл от внезапно подступившего громадного кома в горле и адской головной боли. Впервые. Глаза устремляются в ее сторону, выражая неподдельную глубокую гордость за подругу. Ослабленно улыбаясь, чувствует поддержку через слова, которые, как верил Билл, принадлежат ему. Не тысячам фанатов на этой площадке, а ему одному. Будто обладая волшебной силой, Эрма собрала все голоса воедино и подарила ему под аккомпанемент инструментов парней. Его сил едва хватило на то, чтобы улыбнуться и достойно завершить концерт. Это невыносимо. Эта боль нестерпима. Впервые, пожалуй, за всю карьеру, Билл радуется окончанию выступления. Обычно всегда мало и хочется еще, как наркотика для зависимого. Он и был зависим. От фанаток, от женского радостного гула, разрывающего уши, от их восторженных взглядов. Бесконечная любовь, воплощенная в этой беснующейся толпе, такой же бесконечной. Визги не смолкают еще продолжительные минуты, казавшиеся ему сейчас в буквальном смысле резиновыми. Эрма и парни машут руками, прощаясь, Том не забывает кинуть в фанаток бутылку воды, из которой «поливал» их на уровне ниже пояса и ловя больше диких воплей. Искусственная кожа стягивала доступ к ценному кислороду, от недостатка которого, как думал сейчас Билл, точно умрет. Невозможная, раскалывающая боль разрывала все тело, поселяя ломоту в конечностях и туман перед глазами. Коридоры мутнеют со стремительной силой, крутясь серым пятном в зрачках, раздваиваясь и растраиваясь. Тяжелый выдох срывается из разгоряченных легких, как будто после марафона. Рука в кожаной перчатке опирается о ближайшую стену, лишь бы не упасть. – Хей, братан, ты чего? – неравнодушно остановился рядом Георг, встревоженно глянув на едва не задыхающегося солиста. – Я... Явввпорядке... – щемяще выдал Билл и оторвался от стены, попытавшись пройти дальше. И как назло, расстояние до гримерки кажется бесконечным. Георг принял во внимание слова Билла и двинулся перед, а сам Каулитц шел еле перебирая ноги. Последним. Уши закладывало шумом со зверской интенсивностью, и казалось, еще чуть чуть, голова взорвется от неистовой боли. Пальцы нервно дергают за неподдающиеся молнии на «космическом» костюме, но не добиваются своего. Под кожей пульсировал жар, насилуя тонкие кровеносные сосуды. Наверное, мгновения, в которых остальные члены группы замерли на месте, растянулись в вечность, когда услышали глухой стук буквально у порога гримерки. Том моментально бросает бутылку живительной воды и дергается к почти двухметровому телу, упавшему навзничь едва ли не ему в руки. Лицо Эрмы вытягивается в немом шоке при виде, как только что упал ее друг. Девчонка ошалело падает на колени рядом, проезжаясь по полу, а за ней суета начинает набирать обороты. Том выматерился, подхватывая брата, облокачивая о диван и пытаясь привести в чувства, парни шокированно выматерились, приземлившись рядом. Стафф заметались в разные стороны, передавая друг другу команды, смешавшиеся в едином голосовом гуле. – Принесите воды, твою мать! – орал Том на ассистентов, – ПОЗОВИТЕ ВРАЧА! Эрма, казалось, не дышала, видя расплывшуюся черную дорожку от туши у виска по всей щеке. Трясла за искусственную кожу костюма, под которой полыхала настоящая. – О, боже, Билл... БИЛЛ! – полушепот почти плачущий, панический, как и атмосфера, повисшая здесь. Брюнет буквально не дышал и не был в состоянии открыть накрашенные углем глаза. Девушка пару раз хлопнула ладонью по его щекам, ощущая легкий след от тональника, и с ужасом наткнулась на загробное молчание с его стороны, а затем потянулась к пульсу. Георг с Густавом задергали за застежки на костюме, замахали какими-то журналами над его головой, а Эрма лишь прерывисто дышала, не зная, как провадить от себя устрашающие мысли. Не трогайте Эрми, я отчитаюсь Йосту сам. Хей, моя инопланетная подруга, хватит поправлять стрелки, и так уже красивая! Даже можешь стоять в одном ряду со мной, – Девчонка оставляет щипок в бок, отчего смех разносится по всей гримерке. Давай еще раз, тяни куплет. Надо не думать, а чувствовать, что поешь, Эр. Ты уже стал ее личным учителем по вокалу что ли? Том, только твоих пяти центов не хватало, проваливай. Я смущаюсь, когда ты хихикаешь надо мной, Би-и-и. Ну теперь-то чувствуешь? Девичьи глаза испуганно бегают по всем в окружении, а по кровотоку расходится жалящий панический импульс. Том умчался в неизвестном направлении, крича на кого-то, Густав потянулся за салфетками и бутылками с совсем малым количеством воды, чтобы привести солиста в чувства. Голоса вокруг резко стихают, становятся совсем далекими, вторичными, такими не важными, хотя суета в помещении поднялась нехилая. – Теперь чувствую, Би, – тихо-тихо шепчет она, по покровительски обхватывая горящее испариной лицо. И в совсем быстром движении целует в лоб, легко поглаживая и убирая выбившиеся лакированные пряди. Сердце невольно сжалось от того, как эстетически правильные черты лица застыли с сомкнутыми, накрашенными углем веками с такой же угольной кривой дорожкой на щеке. Будто неживые. Такие пугающие.