Пятый элемент

Завтрак в гостинице, светлые просторы ресторанчика, почти нетронутая яичница в тарелке и лёгкий дискомфорт от того, что не так далеко находятся охранники, дабы быть на страже от неадекватных фанатов. Сперва подобные правила казались Эрме дикостью, но затем пришлось неизбежно смириться с этим. – Если сегодняшняя репетиция обойдётся без приколов и Густав не лажанет ни в одной партии, то я торчу ему три коктейля Секс на пляже. Безмятежное, обычное, солнечное утро в одном из самых прекрасных городов мира. Атмосфера, буквально радующая своей лёгкостью и непринуждённостью, к тому же рядом друг, с которым приятно поболтать буквально обо всем на свете. – Хотя для нашего тихони это будут, кажется, три первых секса. Да ещё и на пляже, – прыскает в кулак Листинг, поглядывая на Эрму из-за завесы каштановых волос. Центром её вселенной сейчас являлись несчастный стакан с апельсиновым соком и одиноко болтающаяся в нем чёрная трубочка, которую девушка гневно грызла. Ею движет абсолютно глупое желание прокусить её насквозь, лишь бы хаотично вертящиеся мысли оставили в покое её нервную систему. Она думала о том, что вчера она поспешно одевшись и оглядываясь впоследствии, надела очки, кепку и черную маску на лицо, сделав тугой хвост, поехала в отель и стоя час под горячей водой в душе, не могла прийти в себя. Потому что на коже отпечатался его гребанный True Star Men. И вся прежде чистое, бледное полотно горело некогда оставленными злыми поцелуями и словно воспроизводило несдержанные осязательные порывы. Его ладоней. Его тела. Их двоих. Касаясь тёмных пятен на шее и ключицах, девушка ахнула, молясь, чтобы все это прошло как можно скорее. Пришлось тщательно закрыть это тональником и слоями пудры и фиксирующего спрея. – Думаю, мы порвем завтра The Globe, – мечтательно бормочет Георг и облокачивается на спинку дивана. Все так же поглядывая в гамму её смешанных, даже ступорных эмоций, неясно что выражающих. Он бы хотел узнать, но тактично выжидал момент. А чего ты ждала? Что вы будете держаться за ручки и жить в далёкой уютной вилле на каких-нибудь Мальдивах и любить друг друга? В мыслях все ещё крутились вспышки памяти. Как Том просто ушел и хлопнул дверью, даже не обернувшись и оставив девушку в абсолютной растерянности. Бросил в котёл к демонам в горящее месиво унижения и растоптанности и закрыл крышку. Эр, он трахнул тебя прямо в гримерке Георг потирает ладони и слегка хмурит брови. – Споешь с Биллом снова Darkside? Фанаты были в восторге от вашего совместного исполнения. Листинг пытается утягивать ее в разговор, надеясь, что сейчас внешняя оболочка фарфоровой куклы разобьётся, и подруга оживёт. Или же она о чем-то усиленно задумывалась. Как теперь смотреть всем в глаза? Она и не смотрела. Закрыла профиль волосами, пялясь только в оранжевое дно стакана. – М, угу... – соломинкой по стенкам. Так забавно смотреть как дорожки из сока катятся по стеклу. Георг слегка подаётся вперёд, склоняя голову. Совсем никакой реакции. Даже немо задаётся риторическим вопросом, в какой галактике витает Эрма и реально ли достать её из плена неведомых и даже тревожных мыслей. – Кстати, ты знала, что Билл завтра публично заявит всем, что он — гей? Девушка заторможенно кивает головой, не выпуская из губ соломинку. Георг хочет уже заржать в голос, наблюдая согласие со всем сказанным. – Угу, будет круто... – выдыхает она бессильно. Я что, какая-то шлюха для тебя? Думаешь, вот так просто взял и правда на твоей стороне? Посмеешь рассказать все? У тебя не хватит смелости. Доказательств тоже. – Черт, да что с тобой, а? – Листинг несдержанно прихлопывает подругу по плечу, выгоняя её из вакуумного транса. Она встревоженно поднимает голову и едва не задыхается от застрявшего поперёк горла сока. – Да, я... Я слушаю. – Ну и что я говорил? – хмурит брови, настойчиво и недоуменно добираясь до наиценнейшего сейчас внимания. Вместо чего она просто для виду цеплялась за обрывки разговора. – Ты говорил.. Эээ... Ты говорил... Вот он снова целует тебя и стискивает в своей сильной хватке, а ты улетаешь за пределы орбит, сходишь с ума. Как гребанная токсикоманка хочешь вновь почувствовать эти терпкие ноты. Даже на завтрак не спустился. Ты не на ту нарвался, Том Каулитц. – Я сказал, что Билл собирается заявить фанатам, что он гей. Девичье лицо моментально оживляется подобием шока, а глаза по размерам становятся как монеты по десять евро. – Билл... Что?! Ты шутишь? – приняв слова друга за чистую правду, Эрма едва не подпрыгивает на месте. – У тебя что-то случилось? – тон Георга возвращается к серьёзному и старательному расследованию причин подобного поведения коллеги по группе. Она явно сама не своя, как сомнамбула. А ей совестно. Все, что так хочется блондинке, закрыться в своём номере на десять замков и снаружи затянуть все лентой Restricted area, чтобы ни одна живая душа не пробралась к ней и не влезла в горючее месиво её беспомощно-панического моря. Но оно уже рисковало выйти из берегов и превратиться в цунами, губительного для её маленького никчемного мирка. Её терпения и театрально-показушной сдержанности. Сзади послышались чьи-то шаги, а в боковом обзоре мелькнуло что-то темное. – Эрма, подойди ко мне, – настойчиво прозвучало со стороны. Рядом со столиком уже стоял Билл, чем отвлек на себя внимание. Волнующая дрожь пронизывает тело, а подсознание уже рисует самые устрашающие картинки. Тон Билла не добрый. Совсем не добрый. И это не к добру. Кивнув Георгу и подавленно-вымученно улыбнувшись, девушка встала из-за стола. Младшего Каулитца она не видела с самого утра, и сейчас причина его столь резкого появления и требовательный тон были непонятны. – Тебе тоже доброе утро, Билл, – пытается фамильярничать, беспомощно обхватывая себя руками и убегая взглядом куда-то за пределы, – Что-то случилось? Она хочет сделать вид, что не понимает, но вместо этого младший Каулитц всего лишь кривит уголком губ и подходит ближе. И в этот момент сердце тревожно проделывает скачкообразный кульбит, взмывая к горлу и разнося грудную клетку буквально в щепки. – Значит так. Сейчас ты идёшь вместе со мной и не задаёшь лишних вопросов, поняла? – голос, искаженный ледяной и стальной крошкой, пробирающий до самых костей. Эрма нервно промаргивается, готовясь к худшему. Неужели этот черт все проболтал братцу и сейчас её ждёт расплата? Выговор, неустойки, срыв тура, нарушение контракта, который неминуемо швырнут в лицо и выгонят с позором? Надеется, что все это как в кошмаре. Самоотверженно держится, не глядя в лицо друга и не вслушиваясь в полосящую её и так задетое сердце сталь. Даже в кошмаре у Билла не такой голос. – Да что слу... Пальцы сжимают локоть и тащат за собой, – Билл, ты чего?! Хей! Он делает вид, что не слышит, ноги невпопад тащут кое-как сопротивляющееся тело в устрашающую неизвестность. Доехав до третьего этажа на лифте, последовали в сторону, как поняла Эрма, их номера. И паника обрела более явные очертания судя по загробному молчанию, которое хранил младший Каулитц. – Сейчас вы с Томом поговорите как следует, проясните все свои претензии друг к другу и найдете решение всех недопониманий. Попросите прощения друг у друга за все и заключите перемирие. Прямо при мне, – он остановился. Не смотрит, – Вы оба достаточно выкачали моего терпения за все это время, и оно у меня не бесконечное. В худшем случае вы подставите всю нашу команду и никто из нас не сможет нормально работать. Нездорово тряхнуло. Эта лидерская аура Билла заставила дрожь под кожей забиться ещё сильнее,разнося по телу залп некомфортной тяжести. Обхватив себя руками, Эрма почувствовала свою ничтожность в высшей точке. Ключ - карта даёт доступ к открытию, и в нос с порога ударяет едкий Crisp Mint. А ещё две любопытные собачьи морды, которые сразу кинулись обнюхивать гостью. И это кратковременное умиление Пумбой и подпрыгивающим на задних лапках Куппером даёт некое облегчение. Эрма убирает руку с головы ластящегося Пумбы и поднимает взгляд, тут же встречаясь со спиной невдалеке сидящего на краю незаправленной кровати старшего Каулитца. Обнажённой и рельефной. Той, которую она так жадно обнимала и оставляла следы от ноготков. Уже подсохшие бордовой коркой. Россыпь косиц будто тщетно прикрывает «ранения». Он затягивается, что видно через крупное плечо, и держит наготове стеклянную пепельницу. Чёртов герр Равнодушие, даже не посмевший повернуться в сторону источника звука. Сто процентов, Билл вправил ему мозги. Уж слишком притихший, что совсем не в стиле старшего. – Том, Эрми тут хочет сказать кое-что. Прежде она не попадала в столь глупую ситуацию. Судя по интонации Билла, он ничего не знает. Иначе от девчонки уже бы не было живого места, а её кости уже бросились бы Пумбе и Купперу в миски на съедение. Он неторопливо встаёт с края кровати, топит окурок в пепельницу, наспех дергая со спинки близстоящего стула громадную футболку. Надевает и поворачивается, впиваясь в пришедшую вопросительным взглядом. Впрочем, и сама реплика Билла вогнала в тупик и оживила в голове миллионы вопросов. Что она должна говорить? – Ну и Том тоже хочет сказать тебе кое-что. Внезапно все голоса вокруг стихли, и даже затопленный панической волной разум застыл. Старший Каулитц подходит ближе, совсем в не типичной манере даже мешкается как провинившийся школьник возле двери в кабинет директора. С утра чертовски хорошо выглядит, как отметила про себя девушка. Довольная, сияющая, лощеная картинка, самый желанный лакомый кусочек для любой девушки. Смотрит остраненно, но в то же время напряженно. Никогда прежде он не смотрел так. А она, глядя в эти бездонные карие глаза, заново задыхалась и не имела возможности выплыть на поверхность. Только утонуть в его персональном океане. Губ касается вымученная улыбка, приправленная фальшивой, заискивающей эмоцией лишь бы сгладить обстановку. Что, засунула в задницу свою гордость? Если бы не находящийся рядом Билл, то он непременно адресовал бы ей этот вопрос. Уже вслух. Останавливается ближе, отмечая про себя, что этот забавный кулон в виде сердечка чертовски подходит нежной натуре. И опять она в этих смешных широких штанишках с цветными карманами, в которых она кажется ещё более хрупкой, а оттого и уязвимой. Такой притягательной. Том, хватит думать о ней. Ты таких найдёшь сотни, как она. Губы поджимаются, связки словно замораживаются, не в силах выдавить хоть что-то. Брат настоял, чтобы положить конец всем междоусобным «войнам» и нескончаемому потоку агрессии в адрес друг друга вплоть до рукоприкладства. Ты ещё не знаешь, как она вчера была не против, когда повсюду на её теле были мои руки. Том, прийди в себя, ты трахнул её прямо в гримерке. Сейчас внутри кипело желание наплевать на нравоучения брата и пройти мимо, толкнуть её в плечо до потери равновесия. Так, чтобы она оказалась на коленях с беспомощным личиком наивного синеглазого ребёнка. А он бы снова воплощал свой план по изживанию из группы этого лишнего пятого звена. Слишком много противоречивых эмоций, таранящих насквозь его естество. – Я долго буду тут стоять и слушать вашу молчанку? – деловито спрашивает Билл, явно ожидая сцены перемирия. Но они смотрят куда-то насквозь друг друга. И совершенно точно Том улавливает с девичьей стороны неловкость и сожаление, что, собственно, очевидно. И даже обидно. Он ощущает то же самое. Но забавляло, как мастерски девчонка может менять образы – та дьяволица-соблазнительница, мучившая его своими формами и мокрыми поцелуями, вдруг куда-то исчезла, оставив на своём месте вот эту скромницу. Где-то в глубине души, которая по мнению Эрмы, покрыта копотью и чернотой, мелькнуло совестливое прозрение. Том резко представил, как может проявлять заботу к самому раздражающему человеку на земле, игнорируя взрыв чувств. Что если Билл был прав, и он правда вёл себя как идиот? Том, перестань мучить себя. Просто попроси прощения и все. И похорони свою гордость. А попросит ли она? За то что одновременно от неё сносит крышу и рвутся нити самоконтроля? – Эрми, в общем... – тяжёлый выдох, – Ну, это... прости, что все это время доставал тебя. И вёл себя как эгоистичная сволочь по отношению к тебе. Ты прекрасный музыкант и профессионал своего дела, и мне даже приятно выступать с тобой на одной сцене. Фанаты без ума от тебя. как и я тоже. Лицемеришь.лицемеришь.лицемеришь. – А в тот день... Ты просто очень задела мои чувства, и я не сдержался. Семья это святое для меня, – талантливо передаёт интонацию сожаления и раскаяния. Чтобы ни она, ни Билл не почувствовали лукавства, – Ты же знаешь, тур изматывает нервы. Обещаю, что больше никогда не причиню тебе боль. Неужели? Лёгкая улыбка трогает лицо Эрмы как лучик солнца громадный айсберг, начавший таять. Она промагривается и видит рядом перед собой протянутую ладонь. Так просто? У неё нет времени на анализ всего выше сказанного её негласным оппонентом, но хотелось бы верить в его искренность и открытое сердце. Ей становится в одночасье очень тепло на душе, но сомневающийся где-то изнутри червь все же норовил подорвать уверенность. – И ты меня прости, Том... Мой характер тоже далеко не подарок. Мне не стоило дерзить тебе... – давит из себя подобие образа хорошей девочки. И понимает, что никакой топор войны зарыть не получится. Потому что трещина в их недоотношениях разрослась уже до размера каньона, куда падают лишь кости и остатки надежд. Но нужно попытаться. Для чего попытаться? Истерический смех еле сдерживаясь, встал в сплетении голосовых связок. Глупо, все это очень глупо. Они открыто признались в ненависти друг к другу и разнесли несчастную гримерку, доказывая это. С жаром, похотью и жгучим желанием. Но ради имиджа группы нужно. Нормальные люди признаются друг к другу в любви, а не в ненависти. Стало быть, они оба – ненормальные. Тянет в ответ свою ладонь и чувствует тепло чужой руки, обхватившей её в лёгком рукопожатии. Ей все же совестно. Ему до конца неясно, что не даёт покоя. Ну извинились, пожали ручки, дальше? Может, все же бесит, как эта стерва переобувается в воздухе, чем вызывает ещё большее желание. – Надеюсь, что впоследствии все так и будет. Когда вы не орете друг на друга, от вас двоих больше пользы что в коллективе, что на сцене. Мне эти ваши мексиканские сериалы нахрен не сдались, Йосту тоже. Скажите мне спасибо, что еще он не в курсе, – наставительно изрекает Билл, наблюдая за импровизированной идиллией. Том и Эрма переглянулись между собой, пряча взаимные стыдливо-напряжённые взгляды, стараясь не выдавать ничего подозрительного. – О, братишка, спасибо за такую заботу! – саркастично выдал Том, глядя в его сторону, – Ты ведь уже большой мальчик, чтобы ябедничать, или я плохо о тебе думаю? – Мы уже обсуждали это с тобой. Эрма отошла чуть назад, ретируясь в сторону Билла. Неужели чтобы прийти к такому вымученному соглашению, нужно было натворить кучу глупостей? Хотя нет. Том трепал её нервы миллион раз за все эти недели. Пытался поговорить и укротить сучку внутри нее – не сосчитать. Подтолкнул к запретной черте и побудил совершить глупость – единожды. На его лице проскальзывает тень недовольства, которое тут же поддаётся маскировке. Отлично сыграл. А она только согласилась под давлением просьбы друга. Ведь из-за неё у Билла были бы проблемы с менеджментом и продюсерами, если бы они узнали о каких-либо внутриколлективных разладах. Из-за нее Билл снова бы выглядел глупо, как провинившийся мальчишка и отдувался бы за всех. Она не хотела такой участи для того, кому она уже так доверяла и кто симпатизировал как человек. Просто потому что он всегда рядом и готов утереть тебе сопли, идиотка. Пока ты ноешь и жалеешь себя. Пальцы с силой впились во внутреннюю сторону ладони, нейтрализуя стрессовую дрожь. Всё, что может девчонка – встать чуть позади плеча, облаченного в чёрную ткань пиджака-косухи. Видишь, что ты сделал со мной? Я прячусь. Вынуждена прятаться, чтобы напасть, когда ты этого не ожидаешь. Я открыла счёт, Том Каулитц. *** – Последний эфир лидирует по охватам и лайкам среди всех записей, – подмечает довольный Георг, пялясь в телефон во время настройки аппаратуры на саунд-чеке. – Я даже знаю, почему. Девчонки были без ума, когда я лил на них воду из бутылки, – снова довольная улыбка старшего Каулитца. – Бутылки на уровне твоего члена, да уж, – гогочет Листинг, прокручивая ленту Твиттера, – верх изобретательности! – А что, завидуешь размерам моей изобретательности? Друзья ржут уже в голос, чем отвлекают на себя внимание остальных. – Думаю, это от выступления Билла с нашей новоиспеченной певицей. Комментов просто дохрена. Группа собирается возле Георга, явно желая узнать реакцию фанатов, – Пишут, что совершенно не ожидали разделённых куплетов, и по всей видимости им зашло. – Куколка хорошо постаралась, – Том держится за гриф гитары, наклоняясь в телефон, – А то братец теряет хватку уже. – Бля, завались, – шикает Билл, а старшего всегда забавляет такая взрывная реакция. Хочется подстегивать его ещё и ещё, – если им понравилось, то мы споём ещё. Изящная рука в полуперчатке перебрасывается через женское плечо, нагруженное гитарным ремнем, – Эрми у нас истинный талант. Кстати, было бы здорово, если бы ты вышла с нами на Comet-2010 в Оберхаузене. – Но ведь это будет уже в мае. И я не официальная артистка лейбла, чтобы выходить с вами на премии и номинации. – Йост мог бы это организовать, как считаешь? Было бы круто, если бы ты выступила с нами для Aliens. Она легко улыбается, встречаясь боковым зрением со взглядом кареглазых омутов. Тёплых и проницательных. Чувствует в них одобрение и доброту, которую она нихера не заслужила. Боже, ну и вечная замашка все драматизировать. – Давайте репетировать, – ставит она точку. – А может, лучше пока перекусим? – вытянул голову Георг, ища «сообщников». – Тебе лишь бы пожрать, – Том крутанул крышку бутылки с водой и отправил в рот пару капель. – Согласен, я за то, чтобы заняться работой. Нас ждёт одно из самых крупных шоу в туре, не будем бездельничать, – Билл как обычно включил режим «мамочки», дабы замотивировать товарищей, и вдобавок хлопнул в ладоши. Эрма отчётливо уловила на себе внимательный взгляд старшего Каулитца, пока все занимали свои места, и даже остановилась, будто затылком чувствуя его немые вопросы. Что, жалеешь? Я, например, не жалею. Будешь продолжать делать вид, что ничего не происходит? Пальцы легли на колки гитары, которые требовалось покрутить для лучшей настройки. Сказать, что Эрма до сих пор находилась в прострации и замешательстве – ничего не сказать. Но теперь её ненависть к Тому не билась о края терпения. Даже наоборот, он не так раздражал ее, а в шутках и подколах не крылось злого умысла задеть или унизить. В сердцах можно было сказать спасибо Биллу, но девчонка понимала, что особого подвига здесь нет. Да, безусловно, братья наверное хорошо промыли кости друг другу. А кто виноват? Эрма съежилась, задумавшись об этом. Из-за неё у обоих братьев могли бы быть проблемы или крупные ссоры, только потому что кое-кто не сдержал себя. Неужели ты не видишь, что и правда заняла чужое место? Чертовски хотелось верить, что их маленькая шалость останется втайне, но в случае с Томом это казалось затруднительным. Эрма соврала бы самой себе, если бы не осознавала, что измучила себя мыслями за эти сутки и не находила себе места. Не знала, как теперь смотреть друзьям в глаза, и ему в первую очередь. Тело как назло помнило каждое прикосновение и каждое движение, отчего щеки предательски загорались пунцовым следом. И как только Том подходил ближе, дыхательные залпы активизировались сильнее, вынуждая замереть сердце. – Какая-то она потерянная стала, – рука Георга легла на плечо Тома, отчего он вынырнул из короткого транса при созерцании спины девчонки, – Наверное, уже не выдерживает графика. Даже сейчас она кое-как скользила пальцами по струнам, будто они заморожены и обездвижены. Не принадлежат ей. Георг тоже это видел, припоминая ее утреннее поведение и задаваясь ещё большими вопросами, остающимися без ответов. Том молчал, безэмоционально выдохнув и положив руку на гриф, – Я понятия не имею. Разбираться в бабских скачках настроения – самому себе делать хуже. Конечно же, Том держался, чтобы не выдать щекотливую правду другу, но каков был смысл? Может, Георг и понял бы, поржали бы вместе над всей этой ситуацией, но морально не стало бы легче. И не стало бы понятнее, как выбираться из этого дерьма и побороть внутри себя вихрь бурных чувств. Чувств? Почему ты придаёшь такое глобальное значение простому сексу, Каулитц? Пытаясь вытеснить из своей головы все непотребные мысли, исполнил простой аккорд, давшийся с трудом и через силу. Пальцы категорически не слушались, не зажимали нужные лады, что выводило из себя хуже всего. Конечно, собраться сейчас являлось непосильной задачей. Не так далеко впереди стояла она уже с нужным положением рук на инструменте, вся сосредоточенная и собранная. На затылке болталась смешная резинка с божьей коровкой, чтобы длинные волосы не мешали. И в голове у Тома создавался нехилый диссонанс, как с этой девочкой с откровенно детскими аксессуарами и деталями уживалась дьяволица, способная свести с ума? Он и сейчас смотрел. На её затылок, на плечи, на яркие нитки её шароваров. Маленький мук. – Ты совсем уже свихнулся? У тебя все с головой нормально? Ты ударил девчонку, совсем не думаешь, чем это может обернуться для группы? Для меня! Хочешь славы в СМИ, тебе не хватило того случая на заправке? Том Каулитц избивает женщин, крутой заголовок, правда? Билл не отставал, выговаривая все свои претензии уже на трезвую голову. – Нехуй ей было распускать свой язык. Клянусь, еще секунда, и я бы не пожалел, что прибил ее. Она сказала, что нашим родителям не повезло со старшим сынком, раз он такая тварь, – огрызается Том, жадно затягиваясь сигаретой. Рядом безмятежно сопел Куппер, уложив свои костлявые лапы на колени. – Как не прискорбно, но здесь я согласен с ней. Ты ведешь себя просто аморально по отношению к ней, признай это уже. Я миллион раз предупреждал тебя, чтобы ты и пальцем ее не тронул! Но нет, блять, ты продолжаешь это делать. Просто скажи, Том, что такого плохого она сделала тебе? Всего лишь выступает с нами, как и требует контракт. А твое эго и мания величия – только твоя личная проблема, когда ты уже это поймешь? – Мм, ну давай, давай... – с усмешкой, – смешивай меня с грязью, а она же у нас ангелочек. Милый, синеглазый златовласый ангелочек, которого защищает наш Билли... Может, она уже тебе нравится? А, братишка? Билл резко встаёт с кресла в номере, испепеляя злым взглядом. В накаляющемся полумраке вначале не находит слов, только движимый эмоциональным импульсом. Чувствует, что задело. А где именно задело — пока неизвестно. – Просто заткнись. Не провоцируй меня, Том. Завтра вы выясните все как следует, помиритесь, и ты отвалишь от нее. Я не намерен больше разгребать ваши перепалки, я не психолог. У тебя никто не отнял ни славу, ни гонорары, ни признание. Очнись уже, твою мать, – звучно выдал, чеканя каждое слово и разводя руками в стороны. Раздражённо и несдержанно. – Кто из вас так мерзко фальшивит? – взгляд младшего изучает обоих гитаристов, но почему-то дольше задерживается на Томе, – сегодня хоть одна партия будет без приколов, Том? – Сегодня хоть одна вокальная партия будет без приколов, Билл? – незамедлительно огрызается старший, чувствуя свою ошибку. А эта сучка стоит как ни в чем не бывало. Хотя фальшивила тоже. Судорожный вздох вырывается из неё так сильно и так натужно, словно она во всех спектрах сейчас чувствовала сейчас то, что чувствовал Том. Беспомощность и неспособность собраться. Вселенскую тоску, которой совершенно не место на сцене. Она соглашается отработать с Биллом акустическое исполнение, и при замене гитары снова заныло левое плечо, отзываясь жалящей тяжестью во всем теле. Потому что выступить для Aliens – единственный способ восстановиться и почерпнуть то, ради чего она не жалея себя, продолжала идти к мечте и терпела сотни отказов в жестокой индустрии. Восторг, удовлетворение и радость, что все не зря. – Давай ещё раз, такое ощущение, что на строках «i drive alone like a Phantomrider» ты просто задыхаешься. Соберись. Эрма разочарованно смотрит вниз, и ей становится втройне противно от недовольного голоса Билла, который в отличие от неё все исполнял идеально. Что касалось репетиций и выступлений, он всегда требователен и строг. А ты, наверное, прав, я действительно задыхаюсь. – Может, в этот раз я буду просто играть? – судя по взгляду друга, спуску он ей не даст, – не могу что-то. – Милая, если ты не можешь, то тебе совершенно нечего делать в нашей команде, – невозмутимо отчеканил младший Каулитц, а Эрма уже в сотый раз чувствует себя идиоткой. И втягивает в себя этот совершенно неожиданный в свой адрес речевой оборот от друга. Пальцы леденеют, как и глыба поперёк горла, мешающая петь и раскрыться как следует. Не могу. Если не можешь, то тебе совершенно нечего делать в нашей команде. Проглатывает болючую горечь, чувствуя, как деструктивная сила набирает обороты в шаткой системе самоконтроля. Воздуха становится все меньше, и последняя реплика, сухая и совсем лишенная чувств, даже наполненная раздражением, на самой высокой скорости протаранила насквозь. Кажется, это лучшее, что могло случиться за день. Просто класс. Эту горечь можно было смело попробовать на вкус, игнорируя ломоту в плечах и коленях. Что-то треснуло, безвозвратно. Ремень не тяготит хрупкое плечо больше. Ноги тянут в неизвестное направление закулисных лабиринтов, и все, чего так хочется сейчас, закурить. – Ты куда собралась? – возмущённо спрашивает мужской голос. Ему – неприемлемо. Ей – резко наплевать. Последняя сигарета в пачке совсем не помеха для воплощения плана. Особенно когда вслед устремляется несколько пар внимательных взглядов, молчаливо-удивлённо сверлят затылок и исчезают за первым чёрным поворотом, активизируя тотальное безразличие. И без того измучила себя, хватит. Ей совершенно плевать на них и даже на потенциальный выговор. Брови сдвигаются к переносице, а в щелчок по колёсику зажигалки вкладывается персональная жестокость. К себе в первую очередь. На накрашенных блеском губах растягивается неестественная, кривая улыбка, и вместе с этим девушка жадно затягивается, заряжаясь живительным никотином. Руки дрожат, словно она не курила сто лет. – Какого хрена? Куколка теперь обиделась, – глухо отзвалось издалека. Она больше не намерена сдаваться. Том был прав, в шоу-бизнесе всем плевать на твоё состояние. Бери и делай, или окажешься в заднице. Выдыхает свои боли, зудящие изнутри. Так по-бунтарски, все напротив того же запрещающего знака. Все что она могла, и так уже нарушила.