Наверно, это тоже любовь?..

Вэй Ин издал странный, хрюкающий звук. Сичэнь заторможенно и непонимающе моргнул, и внезапно его накрыло осознанием — Вэй Усянь дрожал вовсе не от трепетного влечения, а от… сдерживаемого смеха! И словно вторя мыслям Главы Лань, Вэй Ин прыснул, а затем громко расхохотался. — Боги и будды! — простонал он, задыхаясь, — какой же я неуклюжий! Простите, Цзэу-цзюнь! Вы не ушиблись?.. А то Цзян Чэн говорит, что об мои кости можно себе синяков набить… — он снова заливисто засмеялся. Сичэнь неловко приподнялся, опираясь на руки, и в замешательстве посмотрел на Вэй Ина. Глаза последнего лучились смехом и озорством. На лице отображались лукавство и детское веселье. И ни капли ответного желания… Понимание этого отрезвило. Сичэня словно окатили ушатом ледяной воды. Он резко отпрянул и неизящно приземлился на пятую точку. Копчик пронзила острая боль, которая ещё больше привела его в чувство. Произошедшее ужаснуло. Что. Он. Мать его. Творит?!. Он был в мгновении от того, чтобы совершить непоправимую, страшную ошибку! Чуть было не поцеловал господина Вэя! Насильно! Не спросив его позволения! Сичэня прошиб холодный пот. Помнится, в той кошмарной исповеди брата всё тоже начиналось с поцелуя… При этой мысли голова Сичэня сильно закружилась, к горлу подступила тошнота. На лбу выступила испарина. Он закрыл ладонью глаза и невольно издал мучительный стон. — Что с вами, Цзэу-цзюнь?!. — испугался Вэй Ин. Он резво поднялся, подполз к Лань Сичэню на коленях и дотронулся до его лба. Этот участливый, невинный жест вызвал совершенно неправильную, нездоровую реакцию — тело Сичэня полыхнуло жаром и задрожало, словно пронзённое молнией. Сердце бешено застучало. Глава Лань зажмурился и стиснул зубы, преодолевая слабость своей обезумевшей плоти. Осторожно обхватив кончиками пальцев тонкое запястье Вэй Ина, он решительно отвёл его руку. Хватит! Довольно с него на сегодня прикосновений! Лань Сичэнь сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул. Провёл по лицу ладонью и, открыв покрасневшие глаза, встретился с растерянным и встревоженным взглядом Вэй Усяня. — Что с вами, Цзэу-цзюнь?.. — повторил тот. — Вам плохо?.. Глава Лань покачал головой: — Всё в порядке, господин Вэй, не волнуйтесь… — он прокашлялся, пытаясь справиться с лёгкой хрипотцой, появившейся в голосе. — Очевидно, я немного переутомился… — Переутомились?.. — удивился Вэй Ин. — Но мы ведь только начали… — Тем не менее… — Лань Сичэнь потёр виски. — Возможно, где-то подхватил поветрие. Пожалуй, мне стоит вернуться в свои покои… Он опёрся на руки, желая подняться. Вэй Ин тут же вскочил и хотел было ему помочь, однако Лань Сичэнь поспешно от него отшатнулся. — Не нужно! Я сам! — это прозвучало резче и грубее, чем он хотел. Глава Лань быстро встал. Вэй Ин замер. Вид у него был непонимающий и какой-то… потерянный. Сердце Сичэня кольнуло чувством вины. — Простите меня, господин Вэй… — прошептал он, извиняясь не только за свою грубость и отводя в сторону взгляд. Смотреть сейчас в глаза Вэй Усяню ему не хватало совести. — Я лучше… пойду… — Я вас провожу, Цзэу-цзюнь! — отмерев, Вэй Ин сделал шаг, нерешительно приближаясь. Но Лань Сичэнь отступил, вновь увеличивая между ними расстояние: — Не нужно… Я… сам… Отрывисто кивнув на прощание, он быстро удалился. Вконец обескураженный, Вэй Ин проводил его недоумённым и обеспокоенным взглядом. Что случилось?.. Почему Лань Сичэню внезапно стало нехорошо? И почему он так странно себя ведёт?.. Вэй Ин опустил голову и внимательно посмотрел на мерцающий кулон. Не связано ли ухудшение состояния Цзэу-цзюня с артефактом? Вдруг он оказал негативное влияние на его ядро или на течение ци по меридианам?.. Всё же Лань Сичэнь был первым, кто испытал на себе его действие. Могло случиться всё что угодно. Вэй Ин нахмурился. Нужно срочно всё перепроверить! Он не мог допустить, чтобы Главе Лань был нанесён хоть малейший вред. Развернувшись на пятках, Вэй Ин немедленно отправился в мастерскую.

***

Сичэнь опустился в позу медитации, однако медитировать был не в состоянии. Слишком много мыслей теснилось в голове. Слишком взбудоражен был ум и возбуждено тело. Тогда он решил всё обдумать и попытаться ответить на вопрос — как же могло так случиться, что он, в этот раз будучи абсолютно трезвым и не находясь под влиянием Тьмы, практически полностью утратил над собой контроль, пойдя на поводу своих низменных желаний? Подобного с ним не случалось никогда. Ни разу! Он всегда без особых усилий владел своим телом, усмиряя его в любой момент, когда ему это было нужно. Иначе он не сумел бы сохранить свою непорочность до столь зрелого возраста. Иначе давным-давно преступил бы ту черту, за которую запретил себе заходить. Сичэнь всегда умел останавливаться на любом этапе той степени близости с другими людьми, что себе позволял. Даже в самые головокружительные моменты, когда дыхание спирало от острого наслаждения, разум его оставался кристально чистым и холодным. Он никогда не заходил за ту границу, которую красной линией провёл для себя, ещё будучи совсем юным. И дело здесь было не столько в правилах ордена, сколько в моральных устоях самого Сичэня. Глава Лань полагал, что именно за этой гранью ни к чему не обязывающее развлечение перерастает во что-то серьёзное и значимое. И зайдя за неё, он должен будет взять на себя ответственность как за свои действия, так и за другого человека. А Сичэнь подобной ответственности не желал. И он дал себе слово, что отпустит себя полностью лишь в одном из двух случаев — либо по зову сердца, либо по велению долга. В его жизни лишь однажды была ситуация, когда он почти пересёк запретную черту. Однако тогда всё было совсем иначе. Тогда он не терял головы. У него была иная мотивация. Это было его сознательным и обдуманным выбором. Его решением.

***

Впервые Сичэнь увидел эту девушку на поле боя. Она была юна, изящна и прелестна, словно полураспустившийся нежный цветок. Однако цветок это был хищным и усыпанным смертоносными шипами. И горе было тому, кто попытался бы его сорвать или хотя бы неосторожно к нему прикоснуться. Дева была настоящим воином — бесстрашным, умелым, беспощадным. Это Сичэню стало ясно уже через несколько мгновений. Держа в одной руке обоюдоострый меч, а в другой — длинный, полыхающий голубыми молниями хлыст, она сражалась неистово и страстно, отдаваясь битве с упоением и азартом. Её неприметные серые одеяния без каких-либо знаков клановой принадлежности были залиты кровью поверженных врагов. Синие, словно сапфиры, глаза горели пылким, яростным огнём. А розовые пухлые губы то и дело изгибались в торжествующей, насмешливой улыбке. Глава Лань был искренне восхищён и… очарован. Он подобрался к ней ближе, и спустя некоторое время они уже сражались плечом к плечу. Наблюдая за девушкой, Сичэнь подметил одну странность. Когда на её пути оказывались адепты ордена Цзян, то, увидев её, они поначалу впадали в некий ступор. Затем на их лицах отображались гнев и презрение. На лицо же девушки набегала тень едва уловимых сомнений. Она болезненно кривилась, будто не желая вступать с ними в бой, однако уже через мгновение бросалась вперёд с утроенной яростью и крушила врагов без жалости и колебаний. Всё это несколько озадачило Главу Лань, но в разгар жестокого, кровопролитного сражения было не до длительных размышлений. В пылу многочасовой битвы Сичэнь потерял девушку из вида. Однако после боя вызвал к себе своего помощника и по совместительству секретаря, желая разузнать о ней как можно больше. Полученная информация крайне его удивила. Девушку звали Юй Сюли. Она была внучкой Главы ордена Мэйшань Юй, родной племянницей Пурпурной Паучихи и двоюродной сестрой Наследника Цзян. В свои семнадцать она считалась лучшим воином ордена среди своих ровесников — как девушек, так и юношей. Мэйшань Юй не принимал участия в военных действиях. Очевидно, Юй Цзыюань, заключив договор с Вэнь Жоханем, выторговала для своих родных нейтралитет. Сичэнь не знал, почему Верховный Заклинатель согласился на подобное, учитывая, сколь сильными и умелыми бойцами были адепты этого ордена. Их помощь на поле боя могла быть неоценимой. Тем не менее Вэнь Жохань пошёл на эту уступку. Впрочем, вассальная клятва одного из Великих орденов того стоила. По силе, могуществу и количеству прекрасно тренированных адептов ордены Цзян и Юй были несопоставимы. Однако строптивая и гордая Юй Сюли нарушила нейтралитет. Сбежав под покровом ночи из родного дома, она присоединилась к повстанцам, дабы, согласно её утверждению, сражаться за правое дело. Романтичная и обладающая обострённым чувством справедливости, она страстно желала избавить мир заклинателей от диктатуры Вэней. Мечтала о лучшем будущем, в котором все смогут стать свободными и счастливыми. Во имя своих идеалов она сняла с себя клановые одеяния, отказавшись от ордена и семьи, и поклялась бороться со сторонниками Вэнь Жоханя до последней капли крови. Теперь Сичэню стали понятны презрительные взгляды Цзянов. В их глазах Юй Сюли была перебежчицей и предательницей. Отступницей, перешедшей на сторону врагов. Глава Лань был поражён силой духа этой девушки. В столь юном возрасте найти в себе смелость пойти против семьи. Отказаться от поддержки родного клана. Остаться совершенно одной. Знать, что от тебя отвернутся самые близкие люди, и всё равно непоколебимо следовать своим принципам. Сичэнь этого не понимал, однако подобное мужество и бескомпромиссность вызывали невольное уважение. Особенно с учётом того, что эти качества принадлежали юной и хрупкой деве. Глава Лань решил непременно познакомиться с ней поближе. Ему всегда были крайне интересны и симпатичны яркие, неординарные личности. И в Юй Сюли он не разочаровался. Она оказалась не только красивой, смелой и сильной, но и умной, честной и благородной. Немного наивной и восторженной, но в её возрасте это было простительным и лишь прибавляло ей очарования. Они довольно быстро сблизились. Война не располагала к долгим церемониям. И уже очень скоро Сичэнь понял, что их поначалу лёгкий и ненавязчивый флирт перешёл в нечто иное — более страстное и пылкое. Чувства девушки стали заметны невооружённым глазом. Причём всем окружающим. Впрочем, Юй Сюли ничего и не скрывала. Её честность и прямота проявились и в отношениях. Она бросилась в омут своей первой юной любви с полной самоотдачей и жертвенностью. Так же бесстрашно и азартно, как сражалась. Любил ли её Сичэнь? Нет. То, что он к ней испытывал, любовью не являлось. Это было жгучее влечение и яркая страсть, подогретая жаром битв, чувством постоянной опасности и осознанием того, что каждый прожитый день может стать последним. Однако наблюдая за тем, как в душе юной девы разгорается пламя любви, как растёт, распускается и расцветает в ней это пылкое чувство, словно прекрасный, благоухающий цветок, Глава Лань подумал — почему бы и нет? Дева Юй была весьма хороша собой. Происходила пусть и не из Великого, но именитого ордена. Род её был древним и уважаемым. Она имела благородное происхождение и получила прекрасное воспитание и образование. Являлась сильной и талантливой заклинательницей. И — что немаловажно — очень нравилась Сичэню. Его влекло к ней физически. Он также уважал и ценил её за те многочисленные достоинства, коими она обладала. Кроме того она была союзницей, а её родной орден сохранял нейтралитет и не принимал участия в этой войне. Как следует поразмыслив и взвесив все «за» и «против», Сичэнь пришёл к выводу, что Юй Сюли вполне достойна стать его супругой. Ни дяде, ни Старейшинам нечего будет возразить. Девушка подходила Главе Лань по всем параметрам. Приняв это решение, Сичэнь стал вести себя с ней смелее и раскованнее. Нежнее. Позволял себе намного больше, чем раньше. Однако ленту отдавать не спешил. Подумал, что торопиться незачем — он повяжет её на руку Юй Сюли в день их бракосочетания. Тем не менее, когда однажды ночью дева пришла в его шатёр и скинула своё верхнее одеяние, честно и смело предлагая себя Главе Лань, он оценил её храбрость и прямодушие и не оттолкнул. Заключил в горячие объятия и, осыпая жаркими поцелуями, повлёк на ложе. Отпустил себя полностью, решив, что в этот раз дойдёт до конца. В конце концов, какая разница, станут они близки до того, как преклонят колени, или после? Не всё ли равно? Однако этому не дано было случиться. Опьянённые страстью и новизной жгучих, ярких и доселе неведомых им обоим ощущений, они не сразу поняли, что с улицы раздаётся голос помощника Главы Лань, уже довольно долго и безуспешно пытающегося дозваться своего господина. Накинув на плечи лишь верхнее ханьфу, Сичэнь вышел наружу, чтобы выяснить, что тому понадобилось от него в столь поздний час. Глава Лань был обозлён и раздосадован, что его потревожили в такой неподходящий момент, однако понимал, что Лань Бокин не стал бы беспокоить его, не имея серьёзного повода. Сичэнь оказался прав. Повод и правда был крайне серьёзным. Чрезвычайно смущённый и покрасневший до корней волос юноша, не смея поднять глаз на на полураздетого Главу, сообщил ему, что в лагерь повстанцев под покровом темноты пробрались лазутчики неприятеля. Никакой информации выбить из них не получилось, поэтому возникла настоятельная необходимость в присутствии на допросе Лань Сичэня. Когда дознание вёл он, то отмолчаться не удавалось никому. Заклинатели между собой нередко шутили, что генерал Лань может развязать язык любому — даже немому и мёртвому. Впрочем, последнее, учитывая технику Расспроса ордена Лань, шуткой в общем-то и не являлось. Дело не терпело отлагательств, ведь от полученных сведений мог зависеть дальнейший ход войны. Вернувшись в шатёр, Сичэнь наспех оделся и, извинившись, объяснил Юй Сюли ситуацию. На что девушка лишь понимающе кивнула. Шла война, и они оба умели правильно расставлять приоритеты. Однако когда спустя несколько часов Глава Лань — уставший, хмурый, со сбитыми костяшками и в забрызганных кровью одеяниях — переступил порог своего шатра, то там никого не оказалось. Юй Сюли его не дождалась. Видимо, со свойственной ей тактичностью и умением тонко чувствовать ситуацию она решила дать ему отдохнуть. Сичэнь вздохнул с благодарным облегчением: продолжать начатое у него не было ни сил, ни желания. Он умылся, разделся и рухнул в кровать, подумав о том, что завтра сделает ей наконец официальное предложение. Но такой возможности уже не представилось. На следующий день Юй Сюли погибла прямо у него на глазах. По его косвенной вине. Во время утреннего сражения Глава Лань заметил, что она была крайне рассеянной и несобранной. Постоянно отвлекалась от боя, настойчиво ища его задумчивым взглядом. А когда встретилась с ним глазами, то замерла на мгновение, просияв радостной, ослепительной улыбкой. И это мгновение стоило ей жизни. Какой-то воин из малого ордена подобрался к девушке со спины и вонзил в неё меч по самую рукоятку. Сичэнь всё видел, но не успел ничего сделать. Разъярённый и одновременно перепуганный, он со всех ног ринулся к ней на помощь. Шоюэ раскромсал окруживших её врагов на ошмётки, однако было уже слишком поздно. Этим же вечером, после битвы, Глава Лань провожал в последний путь девушку, которую собирался назвать своей супругой. И которую, пусть невольно, но погубил. После этого Сичэнь ещё больше уверился в том, что любовь приносит с собой лишь боль, горе и смерть, и окончательно запечатал своё сердце. Не желая и боясь впускать в него какие бы то ни было чувства. Он запретил себе отношения, хоть сколько-нибудь выходящие за рамки развлечений. Глава Лань принял решение, что однажды, вдоволь наигравшись, выберет себе достойную деву из числа предложенных Старейшинами и вступит с ней в брак. Произведёт на свет наследников, выполнив тем самым свою обязанность перед кланом. И будет спокойно жить, управляя орденом и периодически выбираясь на Ночные охоты. Сведя близость лишь к исполнению супружеского долга. А пока он довольствовался кратковременными интрижками, доставляя удовольствие себе и другим. Его телу и разуму это нравилось. А сердце молчало. До недавних пор. До их внезапного сближения с Вэй Усянем. Потому что с господином Вэем почти с самого начала всё пошло наперекосяк. Рядом с ним рассудок Сичэня туманился, голова пустела, а тело сходило с ума. Он забывал обо всём — о запретных границах, о данных себе обещаниях, о своём нежелании брать на себя какие-либо обязательства. Близость Вэй Усяня будоражила всё его существо так сильно, что Глава Лань был готов почти на всё. Готов был переступить черту, разрушить все барьеры, принять любую ответственность. Хотя прекрасно понимал, что делать все эти вещи категорически не стоит. Неужели подобное безрассудство всегда хладнокровного и расчётливого Сичэня, обычно сохраняющего трезвость ума при любых обстоятельствах, действительно являлось побочным эффектом их совместных с господином Вэем медитаций? Или таким образом на человека действуют чувства, превращая его в безвольную, глупую игрушку разбушевавшихся инстинктов?.. Впрочем, это было уже неважно. Гораздо важнее был вопрос: что ему, Сичэню, делать в сложившейся ситуации? Как поступить? Признаться Вэй Усяню в чувствах и добиться его взаимности или отступить? Сичэнь был почти уверен, что сумеет вызвать у господина Вэя ответное расположение. Вэй Усянь, невзирая на все тяжкие испытания, что выпали на его долю, продолжал оставаться на удивление неиспорченным и доверчивым. В отличие от искушённого и опытного Главы Лань, который не раз кружил головы гораздо более зрелым и осмотрительным людям. К тому же произошедшее сегодня лишний раз доказало, что Сичэнь господину Вэю не противен. Ведь, несмотря на свой негативный, травмирующий опыт, Вэй Усянь сегодня при их невольной близости не испугался и не оттолкнул Сичэня. Хотя должен был, оказавшись в столь уязвимом положении. Однако он был совершенно расслаблен. Шутил и смеялся. И совсем не воспринимал Сичэня как угрозу. Это обнадёживало. Было здесь дело в самом Главе Лань или в их совместных медитациях — не суть важно. Важным было то, что Сичэнь вполне может пробудить в душе господина Вэя ответные чувства. Если задастся такой целью. Убрать с дороги Не Бию не являлось проблемой. Юная и наивная дева Главе Лань в этом смысле не соперница. Если Сичэнь постарается, то Вэй Усянь вскоре позабудет даже, как её зовут. Но вправе ли он поступать подобным образом? Особенно теперь, когда господин Вэй, кажется, начал устраивать свою личную жизнь. Минцзюэ был совершенно прав, когда говорил о том, что брак с Не Бию может открыть перед Вэй Усянем блестящие перспективы и сулит ему прекрасное будущее. Тогда как связь с Главой Лань — совсем наоборот. Впрочем, тут многое зависит от самого Сичэня. От того, на что готов он. Как далеко он собирается зайти. И чем пожертвовать. Ведь при желании он в состоянии предложить господину Вэю ничуть не меньше, чем дева Не. И даже гораздо больше. Сичэнь может пойти против дяди. Заткнуть рты Старейшинам своего ордена. Наплевать на мнение всего мира заклинателей и сделать господина Вэя своим спутником на тропе совершенствования. В открытую, ни от кого не скрываясь. Да, репутация Гусу Лань и его Главы при таком раскладе сильно пошатнётся. Но это не так уж и критично. Его орден достаточно богат и могущественен, а Сичэнь — достаточно умён, хитёр и силён, чтобы играть по собственным правилам и на своих условиях. К тому же он был уверен, что Минцзюэ поддержит его во всём. Да, он будет чрезвычайно недоволен и, скорее всего, выскажет Сичэню прямо в лицо всё, что думает о его действиях, но в любом случае будет на его стороне. В старшем названом брате Глава Лань не сомневался ни на мгновение. Как и в младшем. Яо тоже примет сторону Сичэня, что бы ни случилось. И сумеет всё как нужно преподнести своему отцу. Тем более что Глава Цзинь никогда не обременял себя излишней праведностью и строгими нравственными нормами. Цзинь Гуаншань расчётливый и алчный. И вряд ли захочет терять такого союзника, как Лань Сичэнь, и вступать в противостояние с одним из Великих орденов лишь по причине того, что его Глава связал свою жизнь с мужчиной. А если все три Великих ордена сочтут такое положение дел приемлемым, то малым останется лишь молча проглотить эту пилюлю. Посудачат за спиной и со временем перестанут. Рано или поздно даже таким любителям порыться в чужом грязном белье, как Глава Яо, наскучит это обсуждать. Появится что-то иное, что привлечёт внимание жадных до сплетен и скандалов заклинателей. Или кто-то, кому можно будет с новым воодушевлением перемыть косточки. Людская молва непостоянна и ветрена, как капризная юная дева. Так что при желании всё можно устроить. Если бы не одно «но», которое серьёзно перевешивало в глазах Сичэня всё остальное. Глава Лань ради того, чтобы быть с Вэй Усянем, мог бросить вызов кому угодно. Кроме своего брата. С ним Сичэнь так поступить не мог. И не желал. Он знал, что Ванцзи не вынесет подобного двойного потрясения — потери любимого человека и предательства брата. Старшего брата, который обязан заботиться о нём, защищать его и поддерживать, а не вонзать в спину отравленный кинжал. Сичэнь сдавил пальцами пульсирующие болью виски и в растерянности прикрыл глаза. Для начала ему нужно успокоиться и вернуть себе способность трезво мыслить. Тогда — он был в этом уверен — правильное решение придёт само. Глава Лань сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и заставил себя приступить к медитации.

***

Вэй Ин стоял на пороге беседки, в которой они с Лань Сичэнем не раз пили чай и беседовали, когда тот посещал Нечистую Юдоль. Недавно в мастерскую пришёл адепт и передал просьбу Главы Лань, который пожелал встретиться с Вэй Ином именно здесь. Поначалу Вэй Ин был озадачен — для чаепитий в столь открытом всем ветрам месте было уже довольно холодно. Однако потом понял: Лань Сичэнь, очевидно, хотел поговорить с ним без свидетелей. И Вэй Ин догадывался, о чём именно. Он поёжился от пронизывающего ледяного ветра и сильнее укутался в тёплую накидку, подбитую серебристым мехом. Грудь сдавило дурным предчувствием и тоской. В мастерской Вэй Ин тщательно проверил артефакт вдоль и поперёк, но не нашёл в нём никаких изъянов. Накопитель работал безупречно и никак не мог быть причиной недомогания Главы Лань. Значит, дело было в чём-то ином. И, хорошенько поразмыслив, Вэй Ин пришёл к неутешительным выводам: Лань Сичэню стало дурно от… отвращения. Ему был противен он, Вэй Ин. И не мудрено! Ведь, упав и потянув за собой Главу Лань, Вэй Ин принудил его практически лечь на себя! А незадолго до этого сообщил ему, что между ними могло возникнуть влечение. Вопиющее бесстыдство! Идиот! Кто его вообще тянул за язык?.. И какие демоны подстрекали вести перед целомудренным Цзэу-цзюнем такие неподобающие речи?!. Разумеется, Лань Сичэню была омерзительна сама мысль о том, что такой, как Вэй Ин, может иметь влечение к столь непорочному и добродетельному мужчине, как Глава Лань! Испорченный, поруганный, грязный. Месяцами терпящий над собой насилие и надругательства, да ещё и получающий от этого удовольствие! Кому будет приятно быть объектом нечистых помыслов подобного человека?!. Да, Цзэу-цзюнь был терпелив и снисходителен. Там, в Цинхэ, он участливо выслушал Вэй Ина и не осудил. Однако тогда он смотрел на него глазами целителя и… друга. А потом Вэй Ин всё испортил. Лань Сичэнь наверняка заметил его непристойное возбуждение. Не мог не заметить, ведь этим самым возбуждением Вэй Ин тесно прижимался к Главе Лань на протяжении всего пути до Нечистой Юдоли. Однако Цзэу-цзюнь был столь добр и великодушен, что не стал акцентировать внимание на его непотребном поведении и тыкать Вэй Ина носом в его собственную грязь и порочность. Однако после сегодняшнего случая долготерпению благородного Главы Лань, очевидно, пришёл конец. Оно и понятно! Вэй Ин вспомнил, как решительно Лань Сичэнь отвёл его руку от своего лба. И как отшатнулся от него, словно от прокажённого, когда Вэй Ин хотел помочь ему подняться. И сейчас он придёт и выскажет Вэй Ину всё, что думает об этой во всех отношениях неприемлемой и постыдной ситуации. Хотя нет, не выскажет. Лань Сичэнь слишком тактичный и воспитанный для резких слов. Скорее всего, он сошлётся на срочные дела и покинет резиденцию. Но ведь Вэй Ин не виноват! Он ведь не специально! Он вовсе не хотел оскорбить Цзэу-цзюня! Никогда этого не желал… Впрочем, кого он обманывает?.. Он виноват! Ещё как виноват! Он потерял контроль над тёмной энергией. Позволил Тьме овладеть своим разумом и телом. Не сумел сдержать эмоций и бесстыжих желаний. Запачкал и опорочил лучшего (после шицзе и шиди, конечно) человека, которого знал. Которого безмерно уважал. И который стал для него кем-то гораздо большим, чем просто друг. Вэй Ин с радостью назвал бы его братом, если бы Лань Сичэнь ему это позволил. А теперь их дружба закончится. Вот так вот глупо и нелепо… И вина за это всецело лежит на Вэй Ине. Впрочем, как и всегда. Он разрушает всё, к чему прикасается… Прав был старик Лань. Вэй Ин — это хаос. И Глава Лань поступит верно, если никогда больше не пожелает его видеть… — Господин Вэй… — тихий, мягкий голос выдернул его из уничижительных мыслей. Вэй Ин нерешительно обернулся, страшась встретиться с Лань Сичэнем лицом к лицу. Боясь увидеть в его глазах брезгливость и презрение. Однако во взгляде Главы Лань не было и намёка на что-то подобное. Он смотрел по-прежнему мягко, только непривычно грустно и… виновато. Душа Вэй Ина болезненно заныла. Этот взгляд был хорошо ему знаком. Обычно такое выражение появлялось на лице Лань Сичэня, когда он знал, что сказанное им огорчит Вэй Ина, и чувствовал себя из-за этого неловко. — Цзэу-цзюнь… — Вэй Ин помедлил. — Вы хотели меня видеть?.. — Да, — кивнул Лань Сичэнь. — Я пришёл… попрощаться… Сердце Вэй Ина пропустило удар. Вот и всё. Происходит именно то, чего он так отчаянно боялся. Ему малодушно захотелось подскочить к Лань Сичэню, вцепиться в рукав его одеяний и попытаться всё объяснить. Сказать, что он вовсе не имел в виду ничего дурного. Что Глава Лань всегда был для него лишь добрым другом. Что он не желает его терять! Вэй Ину безумно хотелось остановить его, не отпускать, но… Разве он вправе?.. Он и так доставил Лань Сичэню целый ворох проблем и неприятностей. Из-за него, Вэй Ина, Глава Лань был вынужден наказать собственного брата! Из-за него ему пришлось еженедельно прилетать в Нечистую Юдоль и марать себя Тьмой. Только ради того, чтобы Вэй Ин ненароком не слетел с катушек. Из-за него Лань Сичэнь нарушил кучу правил собственного ордена. Нет, Вэй Ин не имеет никакого права останавливать Цзэу-цзюня, если тот желает уйти. И не станет. Потому что, по-хорошему, для Главы праведного ордена Лань будет гораздо лучше, если в дальнейшем он будет держаться подальше от тёмного заклинателя с дурной репутацией и сомнительным прошлым. Вэй Ин его отпустит и не станет больше беспокоить. В благодарность за всё, что Цзэу-цзюнь для него сделал. Но… Они ведь сегодня собирались на фестиваль… Вместе. Может быть, Лань Сичэнь задержится хотя бы на день? Проведёт с Вэй Ином ещё один вечер? Сходит с ним на прогулку? В последний раз… — Цзэу-цзюнь… — Вэй Ин взглянул на него с робкой надеждой. — Вы ведь хотели покинуть Нечистую Юдоль лишь завтра?.. — Простите, господин Вэй! — Лань Сичэнь опустил голову. — Я не смогу сдержать данного вам обещания и сопроводить вас в Цинхэ… — он отвёл взгляд в сторону. — Дела ордена… В душе Вэй Ина разлилась горечь. Всё так, как он и предполагал. «Дела ордена»… Цзэу-цзюнь вновь щадит его чувства, как и всегда. Хотя Вэй Ину было бы легче, если бы он его обругал. Или как следует врезал. Тогда они, возможно, смогли бы прояснить ситуацию. Но он знал, что Лань Сичэнь не станет этого делать. Он просто уйдёт. Молчание затянулось, и Глава Лань бросил на Вэй Ина осторожный, взволнованный взгляд. Вид у господина Вэя был чрезвычайно расстроенный. Что его так сильно огорчило? Невозможность отправиться в Цинхэ? Или же… он не желает, чтобы Сичэнь уходил?.. Лань Сичэнь впился в его лицо пламенеющим взором, пытаясь найти ответы на эти вопросы. В душе вопреки всему вспыхнула надежда. Сердце болезненно затрепыхалось. «Останови меня! — внутренне взмолился Сичэнь. — Не дай мне уйти! Одно твоё слово — и я останусь! Останусь с тобой. На день, на месяц, на всю жизнь. На сколько позволишь. Только попроси меня об этом! И я буду рядом. В горе и в радости. Помогу преодолеть любые невзгоды. Сделаю всё возможное и невозможное, чтобы ты забыл о том, что с тобой случилось! Приложу все усилия, чтобы ты был счастлив! Прошу! Останови! Меня! Не отпускай! Пожалуйста, а-Ин!». — взгляд Сичэня наполнился отчаянной, исступлённой мольбой. Он с силой сжал за спиной кулаки. В безудержном волнении вонзил ногти в ладони, не чувствуя при этом боли. Губы Вэй Ина тронула печальная и смиренная улыбка, однако в голосе против его воли прозвучала горечь и затаённая обида: — Что же… Вэй Усянь не смеет больше задерживать Главу Лань! — он вытянул вперёд руки и почтительно поклонился. Лань Сичэнь судорожно выдохнул. Он даже не заметил, что, оказывается, в ожидании ответа совсем перестал дышать. В груди его разлилось горькое, едкое разочарование. Однако он совладал с болезненными эмоциями и, вынув из рукава небольшой лист бумаги, протянул его Вэй Ину: — Возьмите, господин Вэй! — Что это?.. — Вэй Ин непонимающе уставился на бумажный прямоугольник. — Талисман… — тихо произнёс Лань Сичэнь. — С его помощью вы сможете позвать меня в любой момент, когда я буду вам… нужен… Вэй Ин приподнял брови и, взяв талисман, с интересом вгляделся в начертанные идеальным почерком аккуратные иероглифы. Затем удивлённо взглянул на Главу Лань: — Вы сами его придумали? — Да, — кивнул Сичэнь. — Ещё в детстве. Для связи с… братом… — и пояснил: — Ванцзи тогда был маленький и ещё не сформировал ядро. Не умел создавать бабочек-вестниц. И тогда я создал этот талисман, чтобы он мог позвать меня, если потеряется на территории резиденции или попадёт в беду, — Сичэнь вздохнул. — Он был не очень послушным малышом и часто нарушал правила… Вэй Ин невольно улыбнулся, представив маленького непослушного Ванцзи с упрямо поджатыми губками и пухлыми щёчками. И его заботливого старшего брата, каждое мгновение готового поспешить на помощь своему а-Чжаню. Сердце Вэй Ина наполнилось щемящей нежностью, причинившей внезапную боль. Он прикусил губу, почувствовав, как задрожали его пальцы. Лань Сичэнь когда-то создал этот талисман для самого дорогого для него человека. А сейчас без сожалений отдал его ему, Вэй Ину. Не означает ли это, что… Вэй Ин тряхнул головой, боясь додумывать эту мысль. — Для использования талисмана не нужно ядро, — немного помолчав, продолжил Глава Лань. — Вам достаточно поместить его между ладонями и произнести моё имя. И я вас услышу, господин Вэй. И приду. Где бы я ни был. В любое время дня и ночи. Вы только… позовите меня… Сичэнь не стал говорить о том, что услышать можно лишь зов того, с кем ты связан кровными узами. Или же того, к кому неудержимо стремится твоё сердце. Он ничуть не сомневался, что в случае с господином Вэем талисман сработает, как всегда срабатывал с Ванцзи. Глаза Вэй Ина увлажнились. Он спрятал заблестевший от непрошеных слёз взгляд и снова поклонился: — Спасибо, Цзэу-цзюнь! Я… позову… Обещаю. Лань Сичэнь отрывисто кивнул и, поклонившись в ответ, глухо произнёс тихим, безжизненным голосом: — Прощайте, господин Вэй! — резко развернулся и быстрым шагом направился в сторону ворот. — Цзэу-цзюнь!.. — негромкий оклик заставил его остановиться. — Да, господин Вэй?.. — Глава Лань обернулся, взгляд его просиял робкой надеждой. — Мы ведь с вами… ещё увидимся?.. — Разумеется, господин Вэй. Я вернусь после Совета кланов. — Тогда… До встречи, Цзэу-цзюнь! Доброго пути! Сичэнь подавил мучительное желание кинуться к Вэй Усяню, обнять его колени и никогда с ним не расставаться. Ни на миг. Но… нельзя! К горлу его подступил колючий ком. Не в силах произнести ни слова, он вновь кивнул и, больше уже не оглядываясь, стремительно удалился. Кивком попрощавшись со стражниками, с почтительным поклоном распахнувшими перед ним ворота, Сичэнь покинул территорию резиденции. Остановился и, закрыв глаза, обратил лицо к неприветливому серому небу, затянутому тяжёлыми свинцовыми тучами. Разгорячённую щеку остро кольнуло — сверху посыпалась мелкая снежная крупа. Снежинки таяли, соприкасаясь с тёплой кожей, и оставляли на лице мокрые дорожки. Грудь Сичэня сдавило так сильно, что дышать стало нестерпимо больно, почти невозможно. Это чувствует его несчастный брат, мучаясь от своей сумасшедшей неразделённой любви?.. Как он выносит эту жуткую боль?!. Терпит её в течение стольких лет?.. Где берёт душевные силы, чтобы жить и двигаться дальше?.. И Сичэнь внезапно понял где. То, что было причиной страданий Ванцзи, одновременно являлось и источником его стойкости. Любовь. Именно она удерживала его на плаву, была его целью и смыслом. Не позволяла ему погрузиться в пучину отчаяния и безысходности. В памяти Сичэня возникла фраза, сказанная им недавно господину Вэю: «Всё, что нас не убивает, делает сильнее». Что ж, очевидно, пришло время применить эти слова к самому себе. Сичэнь испустил тяжёлый вздох и вытер щёки рукавом. С недоумением взглянул на расползающееся по тонкому шёлку пятно. Оно показалось ему подозрительно большим. Впрочем нет, не показалось… Очевидно, лицо его было мокрым не только от растаявших снежинок. Боль рвала душу в клочья, мучительно терзала сердце. Но Сичэнь знал, что поступил правильно. Из этой тупиковой ситуации был только один выход. Кому-то из них троих следовало отойти в сторону. И Сичэнь решил, что отступить должен именно он. Как старший. Как Глава. Как брат и как друг. Так будет лучше для всех. Для Вэй Усяня. Для Ванцзи. Для ордена. И в долгосрочной перспективе — для самого Сичэня. Ему просто нужно время. Он сумеет переболеть этой влюблённостью. Он справится. Он справлялся всегда и со всем. Справится и сейчас. Рано или поздно он усмирит свои чувства. И тогда вернётся. Когда поймёт, что сможет встретиться с господином Вэем, не испытывая этого глупого трепета в сердце и неистовой дрожи в теле. Когда с чистой совестью сможет прямо и открыто посмотреть ему в глаза, не тая в душе неподобающих желаний и мечт. Тогда он, Сичэнь, станет наконец Вэй Усяню надёжным, верным другом. Как и следовало поступить с самого начала. Вынув из ножен меч, Глава Лань вскочил на него и, стремительно набрав скорость, направил Шоюэ в сторону Гусу. Скоро он будет дома… Перед внутренним взором предстали заснеженные пики гор и припорошённые снегом белые дорожки резиденции. Заиндевевшие белые деревья. Изящные и аскетичные белые строения. Белоснежные одеяния адептов. «Траурные одежды!» — прозвучал в голове звонкий, задорный голос господина Вэя и его тёплый серебристый смех. А на фоне всей этой строгой, ослепительной и безжизненной белизны представился чопорный, холодный дядя. Вечно недовольные всем Старейшины. Изнывающий в заключении брат, истерзанный своими нездоровыми, мучительными чувствами. Сичэнь замедлился. Он внезапно понял, что в данный момент просто не в силах будет вынести похоронную тишину Облачных Глубин. Что сейчас он не в состоянии кому-либо что-то объяснять и вести дела. Не сумеет никого понять и утешить. Ему самому сегодня требовалось понимание и утешение. Сичэню нестерпимо захотелось уткнуться в чьё-нибудь мягкое, тёплое плечо и по-детски от души разрыдаться. Захотелось, чтобы его обняли и приласкали. Окружили заботой. Одарили трепетной нежностью. Просто так, не требуя ничего взамен. Чтобы просто… любили. Бескорыстно и безусловно, не ожидая даже взаимности. Глава Лань резко развернулся и отправился к единственному на сегодняшний день человеку, который мог всё это ему дать. В Башню Кои.