Сплошной Рок-н-ролл

Одни только психологические проблемы с этим Ойкавой. Он хоть когда-нибудь закрывает рот? Как бы Ацуму не любил общаться, мера ведь тоже должна быть. Куроо тоже молодец — мог бы забиться где-то с Бокуто лично по тихому, не обязательно же разглашать всему самолёту, что, где, когда и в каких позах. Так это ещё мало того, что он решил испортить Ацуму выступление! В данном весёлом мероприятии есть конкурсная часть, где желающие участники могут вызвать кого-то на бис на сцену после выступления артистов по списку. Это как раз в первый день тура — в Бразилии. И они собирались сразиться друг с другом, Куроо ради этого отпахал месяц — вспоминал, как брать гитару в руки, ведь тут не такие правила, как в дистайле. Тут можно сразиться лишь с тем же инструменталом, которым владеешь сам. И это логично: тут организаторы позаботились о честности, а в клубе же — лишь для восторга публики. Никто не читал условия, но все надеются, что одного человека можно вызвать хотя бы пару раз, иначе Ацуму своеручно задушит Куроо и даже не поморщится. — Да я тебе говорю, — Ойкава почти всё своё состояние уже поставил, — что обыграть Бокуто — невозможно для твоего уровня. Это профессиональный барабанщик! Бокуто раскатисто смеется и машет ладонью, как бы намекая на своё стеснение. — А для твоего уровня — возможно помолчать хотя бы десять минут? Кенма не на шутку разговорился за это время. Он уже несколько раз вкидывал едкие реплики, но в основном он подначивал только Куроо — личные счёты. — Да куда мне до гуру социофобии, — Ойкава оскорбился. Это видно по тому, как он занял закрытую позицию со скрещенными ногами и скривился. — Молчание — признак высокого интеллекта, — раздаётся где-то за спинами. Все оборачиваются, но никого не замечают. Что странно, ведь голос показался довольно знакомым. — То есть только глупый человек может разговаривать? — Ойкава оскорбляется уже до степени сложенных на груди рук. Плохой знак. — Не по делу — в основном, — опять кратко звучит ответ. — Я могу это забрать? Из тени межбортового коридора наконец появляется человек. Высокий силуэт на секунду угрожающе окутывает компанию, однако в нём узнаётся один из менеджеров этой компании. — Цукишима, — Ойкава деланно прищуривается с надменными причмокиваниями, — Кей? Браво, верх остроумия. — Да куда мне до гуру… — вздыхает симпатяга в очках, вновь скрываясь в темноте. В самолёте, в общем, было и не особо светло. Все иллюминаторы закрыты, а освещение — сплошной неон и кое-где рассыпанные настольные лампы. Приятно глазу, однако очень клонит в сон в такой обстановке. К тому же, приятный бар провоцирует веки закрываться быстрее.

***

Куроо смотрит на Ацуму заискивающе. Ацуму смотрит на Куроо неодобрительно. У Куроо вибрирует телефон, на экране которого засветилось краткое «Цуму». Инстинктивно все обратили внимание на источник света, но тактично промолчали. Понятно, для чего два человека в компании, сидящих между собой, начинают переписываться. Но ему совершенно не хочется открывать телефон. Он молча выключает мобильный и прячет его в задний карман, скрещивая руки на груди. С одной стороны Ацуму прав: трахнуть менеджера в кабинке туалета с завидной слышимостью прямо перед парнем его парня — это как-то неправильно. А с другой стороны: то, что у твоего парня есть другой парень — с теоретической точки зрения тоже неправильно. А этот стюард так заманчиво оставляет за собой шлейф загадочности и армани, что можно и подумать над надобностью здравого смысла в этой ситуации. Сейчас он ещё пару раз подмигнёт этому красавчику в очках и в отличных брюках, и если тот ответит намёком — Куроо уже будет не остановить. — Типает? — Ацуму пихает друга под рёбра со смешком и откидывается на диванчике, раскидывая руки на спинку. Допился, алкаш. Кенма реагирует моментально, восстанавливая причинно-следственную связь у себя в голове в вие картинки. У него всё на лице написано, и Куроо профессионально игнорирует этот взгляд «ну ты и мудак» с двух сторон. Это вы, ребята, слишком нежные, а он — просто живёт для себя. — Извините, вас устраивает сервис в полном его действии? — Всё отлично, не хватает только одного, — Куроо интригующе молчит. Хотя это и должно быть риторической репликой, он оглядывает свою жертву достаточно жадно, чтобы заставить его смутиться и поинтересоваться, чего именно гость хочет. — Я слушаю, — он достаёт блокнот с намерением записать жалобу или предложение. Строго у них тут с этим. Блондин стоит с аномально прямой спиной и его даже немного жаль становится. — Вот сейчас берешь эту ручку… — Куроо взглядом указывает на его руки и сам раскидывается на своём месте. «Очень доминантно» — оценивает едко Ацуму в его голове. Или он это вслух сказал — Куроо не понял, он занят другим. Цукишима Кей смотрит на него с последней каплей терпения. Куроо такие вещи чувствует. Куроо таких вещей добивается. — Этот белый блокнот… И выводишь до тошноты идеальным почерком мне свой номерочек. Между ними накалялось такое напряжение, что все, кто сидели за столом, взбудоражились и сами, внимательно вслушиваясь в слова Тецуро. А после — все как один тяжело и снисходительно вздохнули. — Извините…? — Куроо. Просто Тецу. — Извините, Куроо-сан, кодексом нашей компании заверено и не положено разглашать личную информацию о сотрудниках в рабочее время, — заученно тараторит Цукишима и Куроо устало цыкает. — Ну, ладно, красавчик. А до скольких длится твоё рабочее время? — мечтательно складывая подбородок на тыльную сторону ладоней, надеется обхитрить работягу Тецуро. — Круглосуточно, — вежливо улыбается парень и добавляет, когда Куроо хотел уточнить: — Без выходных. Это всё? — Тебя так деликатно ещё не отшивали, — Ацуму без преувеличений с восхищением хлопает очкарику. — Так грамотно надуть Куроо Тецуро — ещё надо уметь. У вас можно взять уроки, сенсей? Цукишима позволяет себе лишь поджать губы и отойти от стола. У парня действительно нервы на пределе. Интересно: какова вероятность того, что он за этот вечер взорвётся с их профессиональной подачи? Куроо опять заискивающе смотрит на Ацуму. Ацуму опять смотрит на Куроо с прищуром. Они думают об одном и том же. И хотя издеваться над сотрудником им понравилось, всё равно что-то было не так. Не хватало адреналина, разговоров по душам и едких фраз сидящего напротив парня твоего парня. Кстати, о нём… — А где он? — недоумевает Куроо, только захотев взглянуть на Козуме в очередной раз. Сотый за эти два часа. И дело было не в том, что его привлекают сальные пряди, свисающие недостаточно сексуально, чтобы покорить всех девушек. И даже не в его отвратительной привычке растягивать рукава толстовки. Куроо просто имеет привычку смотреть на людей, о которых больше всего думает. И думает он о нём, потому что ему приходится. Всё в этой поездке против него. Беднягу вынудили на отмщение, ибо иначе его и без того страдальческая репутация покатится и вовсе к чертям. Нет, так не пойдёт: хотя бы образ человека, которому никто никогда не изменял, должен остаться при нём. Уже созрел план, в котором он пускает слух, что это он изменил Суне Ринтаро первым — да ещё и с его бывшим-нынешним. Это опровергает ту самую историю ненавистного Суны, и Куроо в шоколаде, ведь опять он — небросаемый и самый притягательный парень во вселенной. А там можно и забыть про уже такие родные трущобы и переехать в свой любимый райончик богачей. Только придётся попотеть с Момои, но это можно совмещать с приятным. Только вот назойливый Суна никак не хотел выходить из головы. Его расслабленная поза и вызов в глазах, когда он понимает, что он для Куроо лишь игрушка — будоражит и заставляет задуматься, кто вообще с кем играет? Ринтаро как змей-искуситель — его сладкие речи пудрят мозги даже Куроо, хотя он и сам неплохой манипулятор, однако кое-кто знает, как с этим совладать. Суне достаточно было усыпить бдительность Куроо, когда он был занят размышлениями об этом сарае, который они называют квартирой, и залезть к нему в голову. Въесться с корнями, как паразит, и не высовываться — ему там достаточно комфортно, чтобы не потерять свой шанс на золотую рыбку. Коим Куроо Тецуро считается в этом округе бедных и несчастных. — Отлить, наверное, пошёл, — Ацуму пожимает плечами. Он уже достаточно разобщался с Ойкавой и другими лицами, что сменялись за столиком, чтобы не заметить пропажи. — Да его уже давно не слышно, — Куроо с чего-то напрягся и тут же одернул себя. — Пойду поищу. Ацуму незаинтересованно кинул что-то вроде «давай» в междометьях их до невозможности увлекательного разговора с Бокуто, пока Куроо начал действовать. План «А» заключался в следующем: Куроо находит Кенму, трахает его в туалетной кабинке, делает незаметно пару фотографий, и забывает об этом, как о страшном сне. Но что-то ему подсказывает, что Кенма — не Момои, с ним за десять минут справиться не получится. С ним вообще — не факт, что получится. Упертый баран почему-то смог повестись на нищего красавчика, а на богатого — не может. Как будто его принципы такие уж железные и он не может себе позволить разочек попробовать наладить свое материальное благополучие. Да если бы Куроо мог купить Козуме — это был бы прекрасный вариант. Да только он может рассказать кому-нибудь, что ненадёжно, да и сам по себе — не эскортница, так что сразу отпадает. Но главное — положить этому начало. Куроо вот уже начал беспокоиться о своем будущем партнёре на две фотки и шарится по всему борту в его поисках. А мог бы сейчас сидеть и потягивать какой-нибудь апероль с той восхитительной блондинкой, вот только она не сможет так сильно ранить эго Ринтаро, так что приходится иногда поступиться своими желаниями. — Где же ты, где же ты, — напевает Куроо себе под нос, заглядывая в каждый уголочек боинга. Где-то ведь он должен быть. Его не могли эвакуировать просто так. И прогуливался он так достаточно, чтобы отбросить попытки найти суженого, однако в момент разворота на пятках, чтобы скрыться отсюда и осуществить греющие его уже получасовые мечты, Куроо слышит знакомый голос за стенкой. Они были отделены в коридоре, ведущему к каюте пилота. Даже два. — Правда? Ты действительно раньше был музыкантом? — задаёт вопрос голос, который Куроо возжелал слышать ближайшие полчаса. — Ну, я просто закончил музыкальную школу фортепиано, — отвечает голос, который Куроо возжелал слышать где-то около часа назад. Но так, как его план пока что важнее порывистых пятиминутных желаний, эту длинноногую худощавую мечту пока придётся оставить на сладенькое. — Козуме? — пробует Куроо таким голосом, словно не собирается его растоптать второй раз. Первый это сделал Суна. — Чё тебе? — откликается парень, скрещивая руки. Он явно не настроен на беседу с ним. Его интересует только нынешний собеседник-менеджер. — Дорогой, а вам в рабочее время разрешают выдавать такие личные подробности ваших работников? — ехидничает Куроо, вспоминая колкость Цукишимы. Он уходит молча. Или произносит что-то очень тихо, но Куроо не разобрал и предпочёл счесть, что это был просто кашель. — И нахер ты его прогнал? — Кенма было хотел спрыгнуть с выпирающего отсека с чем-то, но Куроо его задержал, приковывая к стене обратно. Он только поддался вперед — а Кенма уже сжался и откатился обратно, прижимаясь всем телом к спинке чего-бы это ни было. Так сильно пытался избежать касаний. — Помнишь, я помог тебе? — Куроо заходит издалека. — Начинается, — Кенма подводит глаза к потолку и тяжко вздыхает. — Так и знал, что ты не можешь сделать ничего безвозмездно. Что теперь? Отсосать тебе в туалете? Куроо хотел сказать, что этого было бы вполне достаточно, но он понимает, что Кенма — натура тонкая и к нему нужен подход. То есть — он просто не сделает этого, даже если задолжал. Поэтому: — Что ты несешь? — Куроо скривился в отвращении так, словно не думал об этом всю дорогу. Словно это не то, ради чего он с ним сюсюкается. — Я помог написать тебе песню, теперь ты помоги мне. Кенма подозрительно щурится. Даже немного расслабляется, уже позволяя себе невесомые случайные соприкосновения. Куроо до сих пор держал его в, как минимум, моральном напряжении, продолжая опираться обеими руками на стены вокруг Кенмы. Но приходится так неосязаемо на него давить, чтоб он не крутил носом и соглашался быстрее. — Но я не разбираюсь в барабанах, буду только под ногами мешаться, — Кенма пытается отнекиваться, чтобы не было причин брать в работу именно его. — А кто сказал, что я собираюсь писать барабанную партию? На самом деле Куроо это триста лет не надо, однако ради внимания фаворита — он готов потерпеть это недельное мучение и сообразить какую-то простенькую мелодию на гитаре. Кенма очень недоверчиво щурится: — Ты хочешь переквалифицироваться? — Я думаю, что нам стоит обзавестись общим хобби, — Куроо настырно придвигается к чужому уху и шепчет так, что сам почти покрывается мурашками. Не глядя на тщетные попытки Козуме оттолкнуться, Куроо сопротивляется и не даёт себя отодвинуть. Сегодня он должен сдвинуться с мёртвой точки и вся эта неделя обязана прослужить на него после того, как он постарается ради неё. — Чтобы Суне было привычнее? С гитаристом он ведь уже давно трахается, — наглый парень. Выплёвывает яд в лицо осязаемо, Куроо едва справляется с порывом вытереть рукавом рубашки с лица эту гадость. — Не забывай, с кем ты разговариваешь, — дело делом, но и Куроо не позволит разговаривать так с собой какому-то бедняку из коммуналки. Видимо, у него есть склонности к фетишу на грубость. Кенма умело выкручивается из уже почти цепких объятий Куроо, чтобы снизить влияние на себя, и перехватывает его руки, меняя их позициями. Силы и роста ему, конечно, не хватает, чтобы удерживать, но Куроо интересно — что он выкинет, а потому он подчиняется этим мимолётным порывам доминантности. — Ах, ну да, — большего сарказма нельзя было и придумать. Кенма насмехается над ним в чистом виде. — Куроо Тецуро, — его картинное выражение лица и подведенные к потолку глаза хочется разукрасить, но Куроо держится. — Тот самый из рода Куроо, которого… Упс. Которого выкинули, как мусор, из-за потрахушек с каким-то бедняком. Интересно, за что именно тебя лишили наследства: за позор, который ты принёс матери в виде секса с парнем, или дело именно в том, что он не аристократ. То ли дело Судзуки — они там все, как на подбор. И состояние почти дотягивает до вашего. — Вдвое меньше, — педантично поправляет Куроо с прищуром заглядывая в разъярённые янтарные глаза. Кенма не выдерживает. — Да срать я хотел, — срываясь на повышенный тон, Кенма показывает свои эмоции. — А чего ты мне тогда тут изливаешься? — Куроо со скептицизмом отнёсся ко всей этой тираде. Он хотел задеть — у него получилось. Если даже низшая ячейка общества напоминает Тецуро его место, значит он и правда — в самом дне. И с этим надо что-то делать. Его мысли о мести затмеваются другим — он наконец прозрел. Лишился всего состояния из-за наркомана, который в добавок ещё и топчет его гордость, изменяя со всеми подряд. Он опустился настолько, что вместо того, чтобы отрицать всё и подставить Ринтаро — он думает лишь о том, чтобы отомстить и раздавить эго человека, который ничто из себя не представляет. Так получается, что и Куроо — ничего из себя не представляет. А это наглая ложь и полная неправда. — Мне просто обидно, — он вдруг резко успокаивается, отдёргивая края толстовки, — что ты его потрахал пару раз — и он бросил меня, потому что я не смазливый альфач с миллиардами. Да вот только смотрю на тебя сейчас и не понимаю. Не понимаю, чем мы отличаемся, когда у тебя не осталось денег? Рин позорит тебя и отдаётся кому попало, а ты это схавал и ничего не делаешь. Ты. Куроо, мать его, Тецуро. «Враг моего врага — мой друг» — вдруг всплывает в голове и Куроо кажется, что Кенма желает того же: растоптать Ринтаро. Но вдруг его огонёк в глазах и азарт, с которым он только что словесно растёрзывал Куроо, потухли. Он вновь стал отрешённым от общества социофобом с навязчивым желанием попасть домой поскорее. Они ещё с несколько секунд смотрят друг на друга так проницательно, словно надеясь прочитать мысли друг друга сквозь хрусталик глаза. Однако ничего волшебного не происходит, и Кенма отстраняется, захватывая с собой оставшуюся здесь пачку сигарет. — Подожди… — Куроо смотрит на него ещё немного. Решается. Взвешивает. Опять смотрит. Сквозь всё нежелание и отвращение он притягивает Кенму к себе, целуя с таким увлечением, как будто только этого он и ждал. Никакого «бум» не происходит. Никакой искры и даже доли возбуждения. Просто на рефлексе обхватывает его талию, другой рукой тянется, чтобы усадить к себе на колени, а языком механически вырисовывает узоры, чтобы разнообразить поцелуй хоть чем-то. И Кенма, видимо, тоже не чувствует магии. Он не поддаётся на попытки Куроо оказаться ближе, но и не отталкивает его. Как будто они оба понимают степень необходимости этого события, но совершенно не желают продолжать неуклюжие прелюдии. Это тот самый неловкий момент, в котором вместо восхитительно возбуждающего трека должен включится неуместный звук сверчка. Слава Господу-Богу: их прерывают. — Извините, там… — к ним врывается администратор. И несмотря на то, что это админская коморка — именно он к ним врывается, а не наоборот. И если Цукишима Кей инь, то это — янь. Скромный, ненавязчивый, пугливый и абсолютно точно не связанный с остроумием парень. Его веснушки расстелились на всё тело — это главная особенность, которую Куроо успел заметить перед тем, как Кенма тактично смылся с места преступления, оставив разбираться Куроо самого. — Извините. Там разносят напитки и закуски. Вроде как выдох получился раздосадованным, но Куроо оказался рад. Даже не тому, что эту нерасторопную попытку в страсть пресекли, а тому, что появился ещё один шанс. Ещё попытка сделать страсть действительной, чтобы Суна прочувствовал все стадии разочарования. Куроо вернёт себе своё состояние, вернёт репутацию, девушек и вернёт Ринтаро на его законное место — у разбитого корыта. Вот только грань между этим очень тонка и как бы Куроо самому не провалиться в пучину нищего бытия. Его возвращение вызвало ворох размышлений на лице Ацуму, и ему стоило бы подождать хотя бы пятнадцать минут, если бы он хотел, чтобы об этом не узнали. Но он ведь хотел, поэтому никаких проблем — строго по плану. Ойкава оказался уже за другим столиком, когда Ацуму с Бокуто обсуждали какие-то музыкальные планы. Куроо отрешенно слышал что-то про турниры и популярность, пьянство среди музыкантов и прочее. Его мысли были заняты другим. Блондинистым и невысоким другим, сидящим за самым дальним столиком в одиночестве. И пока Ацуму увлечён разговором с новым другом, а Куроо не может вписаться в их тусовку, он попытался ретироваться поближе к своему ненавистному ненаглядному. Пересекая почти весь салон, Куроо замечает как и знакомые лица, так и загадочных незнакомцев. Пару человек он и вовсе не ожидал тут увидеть, но рад, что они вписались в музыкальную тусовку. А некоторые не должны были здесь оказаться, потому что им по праву не принадлежит такое определение, как музыкант. — Я знаю, чего ты добиваешься, — не поднимая головы, констатирует Кенма. Он не злой, не добрый. Он просто незаинтересованный и не настроен на разговоры. — Отъебись. — Я знаю, что ты знаешь, — Куроо начинает раздражаться. Ну чего этот парень такой упрямый? Сто сорок сантиметров ярости. — И раз уж ты в курсе, может мы просто скооперируемся ради общей цели. Мы не враги в этой ситуации. — Ты больной? — Кенма до сих пор не смотрит на него. Ради дела он готов стерпеть такой плевок неуважения, даже если этот сопляк и понятия не имеет, сколько раз мысленно Куроо приказывал охране сломать ему ноги. — Ты трахал моего парня. На какой мы, к черту, одной стороне? — Да чё ты заладил? Трахал и трахал, — Куроо действительно не понимает, в чем проблема. Конечно, гордость и так далее, но он никак не постарался это предотвратить или насолить. Он стерпел, промолчал и забил. — Он изменил тебе со мной. Потом изменил мне с кем-то. И я уверен, что он трахался с тобой также и вовремя наших с ним муток. Так что не кати на меня бочку, мы в одной лодке. Тон Куроо уже местами срывался на нервный, ведь невозможно разговаривать, когда в тебя упираются рога без единого желание слушать. И подумав, добавляет: — Если у тебя есть хоть какое-то достоинство. Первый раз за этот короткий, но очень насыщенный эмоциями диалог, Кенма поднимает на него голову. И клипает своими янтарными глазками пару раз очень жалостливо. Если бы Куроо до сих пор жил в своей трёхкомнатной квартире, обязательно подобрал бы этого котёнка, однако финансы теперь не позволяют. Жалость — вот, что он к нему испытывает. Этот парень настолько обиделся на весь мир, что забил на себя. И теперь один лишь взгляд на него вызывает материнские инстинкты: помыть, накормить, одеть и уложить спать. Хоть Куроо и старался больше размышлять о своих деньгах и положении в обществе, мысли всё равно приходили к одному. Постепенно скорбь сменилась размышлениями. И они оба сидели, глядя друг на друга, и думали: нужна ли им эта морока?