Сплошной Рок-н-ролл

Если уйти в разъёб — это ещё приемлемые границы для двадцатилетнего студента, то Куроо сорвал всё это к чертям. Всё пошло по пизде и, если быть точным, не по одной; Ацуму ловит искренние эмоции с того, что его друг, наконец, вернулся, а Суна заблокировал его в инстаграме. Но сейчас — о том, как они к этому пришли.

***

— Йо, — Куроо неприятно кривится, глядя в сторону очереди на посадку. И, хотя их рейс был фактически люксовым — частная компания, что организовывала тур, скооперировалась с авиакомпанией, — им всё равно приходилось довольствоваться неудобствами простых смертных. Радует лишь то, что мест в самолёте — не миллион, а всего около пары дюжин. Если верить фотографиям, всего там две зоны — для сна и для дебоша. Иначе комнату со столами и мини-баром в углу не назвать, ибо бар там совсем не мини. — Может за кофе сгонять? — интересуется аккуратно Ацуму, прикусывая губу. Ему тоже не нравится положение дел, и Куроо знает, что «сгонять за кофе» — это просто повод слинять отсюда и погулять по дьюти-фри. А Куроо и сам не прочь смыться, оставив друга на чемоданах. С его общительностью тот точно не пропадёт. — Давай я сам, — Куроо суёт в руки парню документы и накидывает рюкзак через плечо. — Разберёшься, ты у меня неглупый. И почти бежит. А когда понимает, что на безопасном расстоянии от опешившего Мии, замедляется и переходит на туристический шаг. Он разглядывает всё по сторонам — Куроо был в аэропортах всего пару-тройку раз, ведь его всегда сопровождал личный самолёт. Первое, что бросается в глаза — очереди повсюду. Киоск с кофе, просто кофейный автомат, магазин с зёрнами кофе и кофейня — нигде не пройти быстрее, чем за двадцать минут. Дьюти-фри переполнены алкоголем и табаком: понятно, что пошлина на эти товары пробивает потолок, но люди летят на такие продукты и по пути сбивают друг друга, словно магазины не набивают цену в несколько раз выше. Всё, безусловно, выглядит восхитительно. Японский аэропорт отделан в преимущественно чёрно-белых тонах, а магазины с серебряными баннерами и столбами незаметно придерживаются дресс-кода. Лишь туристы тут бегают в непонятных футболках цвета «вырви глаз». Нет, серьёзно, как можно носить это издевательство над человеческим зрением? Кажется, он ослеп на единицу. — Господи, — Куроо едва успевает обогнуть одного из жертв конфетти-пушки, но этот пьяный чудик всё равно умудряется врезаться в него. — Аккуратнее, урод, — еле проговаривает бородач в гавайской юбке. — Пошёл ты, — выплёвывает Куроо и заворачивает за угол. Он и не прочь влезть в драку, но тогда его рейс точно задержится. Самое главное здесь — не забыть, как вернуться обратно к Ацуму, потому что люди здесь не очень приветливые, а Куроо не сыпал за собой дорожку из хлебных крошек. И вот, словно подарок с небес: он видит кофейный аппарат без единой души за исключением парня рядом — он в зоне для курения. Здесь есть даже такие условия. Куроо бы точно остался жить в «Токио». — Сап, — парень выходит из тени и обворожительно подмигивает. — Выглядишь как тот, кто собрался в музыкальное путешествие. Куроо не понял пока ничего. Раз: на кой чёрт он подмигнул и цокнул языком, думая, что очень харизматичный? Два: почему он решил, что это смешная шутка? Три: зачем он с ним заговорил? — Выглядишь как тот, кто даёт всем подряд, — Куроо скептически оглядывает нового спутника. Рваные джинсы, футболка с Тейлор Свифт и спадающие на лоб светло-каштановые локоны. Стоит говорить про джинсовку за его спиной? А про нашивки на ней? — Без обид. — Куроо снисходительно и натянуто улыбается, продолжая закидывать в автомат монетки. — Просто смазливый, сойдёт? Парень цокнул и закатил глаза, счёсывая укладку одним махом назад. Кажется, образ сексапильного мачо не прокатил и теперь он расстроен. — Сорян, — Куроо извиняется совершенно искренне, если не учесть тот момент, что ему наплевать. — Хочешь, я сделаю вид, что мне очень понравилось… — он ещё раз насмешливо оглядывает парня, — Всё это? — Иди к чёрту, — юноша прикуривает новую сигарету и показательно отворачивается, скрещивая на груди руки, — урод. Куроо глянул в своё отражение в автомате и высокомерно зачесал смольные волосы пятернёй. — Чё я всем сегодня урод, у вас какие-то проблемы со зрением? — риторический вопрос, за которым не следует ответа, потому что Куроо договаривает: — Перед тобой Бог. — Я думал, я напыщенный, — парень слегка склоняет голову, усмехаясь. Куроо надоедает называть его парнем, а, глянув на ролексы на руке, он и вовсе решает остановиться здесь ненадолго. Неторопливо забирает стаканчик и сёрбает, чтобы убедиться, что худшего кофе он в жизни не пробовал. Компания «парня» не самая приятная из возможных, но и очередь не кажется лучшим вариантом. — Ойкава Тоору, — в ответ на изучающий взгляд Куроо говорит парень. — Что-то знакомое, — задумчиво протягивает Куроо. Он почёсывает подбородок рукой вместе с сигаретой и морщится от резкого запаха. — Ты модель, что ли? Ойкава теперь тоже заинтересовался внешностью Куроо, разглядывая его черты. — Не подумал бы, что ты фанат, — Тоору недоверчиво хмыкнул. — Я певец. — Но снимался в рекламе какой-то, — Куроо аж озарение ударяет. — Мы же на съёмке были вместе, духи какие-то рекламировали. Ужасный был день тогда. Дождь настиг в неподходящий момент и закрепил без того стойкий аромат «сорок пять в одном». И пена для бритья, и дезодорант для собаки — ей-Богу, Куроо чуть не задохнулся. — Тот восхитительный запах? — Ойкава щурится, пытаясь разглядеть Куроо со всех сторон. — Что-то припоминаю. — Восхитительный? — приподнимает одну бровь Куроо в сарказме. — Разные мы, всё-таки, с тобой люди. Ойкава согласно кивает. — Приятно было повидаться, — он салютует двумя пальцами от виска, — но мне пора на рейс. — Удачного полёта, — на автомате кидает Куроо и по новой закидывает монетки в автомат. Теперь надо взять кофе Ацуму и тоже бежать на посадку. Обратно ему посчастливилось вернуться без приключений. — Ты чё такой кислый? — Та идиота встретил какого-то, аж поплохело, — Куроо передаёт Ацуму стакан с кофе. — Помнишь, рассказывал про рекламу одеколона… Ацуму не выглядит заинтересованным в истории. Куроо, в общем-то, тоже был бы огорчён таким времяпрепровождением — стоять в очереди даже без возможности поболтать. Тухловатая тусовка. — Я тут тоже познакомился. Такой флегматичный парень, — поделился друг. В знакомстве заинтересованным он не выглядел, однако это, судя по всему, единственная отдушина среди всех. Удручающая музыка, мягко бьющая по ушам, уже надоела. Всего три попсовые песни, крутящиеся на репите, и все на один мотив. От этого можно сойти с ума — Куроо уверен. Он вообще уверен во всём, что говорит. — Как бы не наклюкаться в первый час полёта, — серьёзно задумывается Куроо, сменяя тему. Хватит с него на сегодня знакомств. Его экстраверт прячется и сейчас угрюмая рожа Куроо больше напоминает социопатическое расстройство. Мини-бар есть, преград нет, если не считать Ацуму, который первые десять минут будет говорить, что им надо ещё как-то выползти из самолёта. А дальше и сам полезет в холодильник искать напитки исключительно свыше сорока градусов. И ежу понятно, что ничего горячего, кроме самого Куроо, там не будет. Очередь потихоньку двигается. Вот и Ацуму допил свой кофе и, сминая крафтовый стаканчик, профессионально закидывает его в урну с расстояния едва ли метр — на глаз. «Трёхочковый» — обязательно бы прокомментировал Куроо, если бы остались силы после ожидания. Почему-то именно неумение ждать — его главный порок. Он может тренироваться без устали пять часов подряд, в настроении разгружать вагоны хоть сутками, но простоять от силы час без какого-то существенного занятия — это пытка. Пот уже скатывается по лбу, кондиционер, как и положено, сдувает капли. Даже развевает выбранную профессионалом ранее футболку, хотя и на улице не май месяц. Перед ними осталась преграда всего в три человека и один забор, а Куроо уже страдает. Предвкушение отдаётся под ложечкой. Эта неприятная тревога от смены места — он не сможет контролировать окружающий его мир, новый город и новые люди ему не подвластны. И подобное напрягает, но именно за этим Куроо и отправился в путешествие. Развлечься, оторваться, потерять память и ключи от квартиры. Отдохнуть. «То-то ты сильно устал», — обязательно скажет его мама или сестра, когда он вернётся. Но до этого ещё так далеко, что не хочется и думать о тяготящем. С него хватит всех недомолвок, секретов и сквозящего напряжения хотя бы на время. В туре не будет длительных отношений и обязательств — лишь тело, второе, третье и так до посинения. Единственный нюанс. Это план «Тиб», который Куроо ещё не продумал. Обычно в вопросах «трахни и брось» они с Ацуму мастера, однако и Кенма — та ещё сучка, и Куроо уже не восемнадцать. Совесть немного высасывает нервы по поводу состояния Козуме. Его только бросила любовь всей жизни, которая изменила ему с Куроо, а тут ещё он собирается просто назло овладеть Кенмой. Но Куроо лучше предложит совести бейлис и успокоится. Это не его забота, насиловать его никто не собирается, а Кенма — взрослый мальчик. Хоть и глупый — так влюбиться. Вопрос любви у Куроо не поднимался никогда в жизни. Его мать, брошенная с двумя детьми, повторяла раз за разом: «Позволяй себя любить. Ты рождён не любить, а быть любимым». И Куроо не против. Кому нужна надоедающая привязанность и глупые ссоры? Но против природы не попрёшь. — Ты чё загруженный такой? — Ацуму с силой приложился к лопаткам друга. Куроо аж дёрнулся, отводя взгляд от отъезжающего чемодана с яркими наклейками. — Та думал просто… — Ооо… Не, братан, завязывай с этим, — почти серьезно качает головой друг. — Обычно каждый раз, когда ты думаешь, происходит какая-то хренотень. Так что ты либо занимайся этим в радиусе четырёх километров от меня, либо забудь хотя бы на недельку. Ацуму прав. Но не в том, что ему не стоит думать вовсе — это бред, ведь у Куроо всегда идеальные планы. — Когда такое было? — Куроо подводит глаза к небу и цыкает, передвигая их багаж на ленту сканирования. — Первый раз — когда я доверился твоему супер-гениальному плану в третьем классе старшей школы, и ты придумал устроить концерт, — Ацуму совершенно не понимает, где настоящий вопрос, а где — риторический. — Да немного там эти инструменты стоили, — вспоминает Куроо. Его вспыльчивая натура тогда случайно вдребезги разнесла гитару, на которой играл Ацуму и микрофон, в который пел какой-то мальчик из первого класса. — Всё равно я платил. — А выговор получили все! — Сколько ты ещё мне будешь это вспоминать? — Куроо измученно вздыхает. Ну правда, сколько можно? Он ведь извинился. Искренне! Пока они шли на посадку, ни один из них не проронил ни слова. Каждый думал о своих проблемах. Хотя Куроо и обещал себе сторониться апатичных мыслей, его всё равно накрывает волной отчаяния, когда он вспоминает о нерешённых проблемах и о том, что он в полной безысходности от этого. Думать о Суне хочется меньше всего. Его тело, его внешность и его блядская натура — это не дает о нём забыть. Это привязывает Куроо и тянет к нему на уровне инстинктов. И как бы он ни пытался обозначить себя хищником, Суна — точно не жертва и не убивается в мыслях о нём. Он утопает в нескольких граммах, парочке бокалов и новом парне. Куроо не писал ему с того момента, как увидел. Суна игнорирует его ровно столько же — после сообщений о том, что в поездке ему места не осталось. Понял ли тот, что это намеренно? Это мало волнует самого Куроо, его цель — вернуть подаренную боль. Задеть эго парня настолько, чтобы до дрожи. Чтобы он не вёл себя как король ситуации. Чтобы знал, что Куроо не может любить, он может лишь быть любимым. Нужно думать о Кенме. Его выжженные до мёртвых волосы на самом деле могут оказаться достаточно шелковистыми, а длинные пальцы пригодятся где-то, кроме гитары. Возможно прокуренный хрипящий голос не настолько режет слух и его острые черты лица — это что-то привлекательное. Было бы куда лучше, будь он повыше, похитрее и с каштановой прямой чёлкой. Вокруг все воодушевляются, но Куроо не может расслышать голоса. Кто-то радуется огромному бару, кто-то — рад, что наконец увидит кумиров по ту сторону кулис. Упомянутый ранее объект опечаленно сверлит в иллюминаторе дыру. У них свободная рассадка, учитывая комфорт самолёта — по четыре человека за столик, но все уже разбрелись по группам и остался диванчик лишь около входа, где располагался сам загадочно грустный Козуме и чей-то светло-голубой рюкзак. Куроо кидает сумку рядом на пол и усаживается, двигаясь к окну. Кенма и не взглянул на него. Он слегка покачивал головой в ритм музыке, играющей в наушниках, и натягивал рукава толстовки на сжатые кулаки. Куроо вспоминает, как тот сидел на подоконнике с зажатой в зубах сигаретой и проводит параллель — парень настолько же разбитый. Его неотёсанный хвост с выбитыми прядками… Хотелось бы, чтобы завораживал, но Куроо ничего не чувствует. На столе лежали четыре брошюры с планом тура. Куроо так и не читал список полных услуг, а раз сейчас предоставилась возможность — почему бы не скоротать время. На тёмных страницах небольшого блокнота пестрила инфографика и куча разноцветного текста. С каждого угла страницы выглядывали разные дизайны музыкальных инструментов и очертания известных певцов. Первые страницы рассказывали о самих концертах, отелях и прочих организационных моментах. Дальше указаны удобства в самолете — обещали тамаду и интересные конкурсы. На последнем форзаце указали цены в баре для тех, кто едет не полным комплектом. — Выпьем? — Ацуму появляется уже с двумя стаканами в руках. Это скорее риторический вопрос. Куроо здесь исключительно ради этого. И где парень умудряется так быстро находить выпивку? Самолёт еще даже не взлетел.

***

Молчание затягивается. Пить приятно, виски здесь отменный, однако и как рыба — просто открывать рот, в надежде что-то сказать, а в итоге забить — тоже не комильфо. После четвёртого глотка горло уже не жжёт, а жидкость легко опускается в желудок. Нереально хочется спать. Алкоголь на Куроо влияет так всегда. Если все вокруг горят желанием петь и танцевать, Куроо тянет только к горизонтальной поверхности. Он в целом от всего укладывается. Стресс — это обязательно повод для отдыха; любого вида раздумья — сон, а если это комбо собирается — Куроо не может открыть глаза. На двадцатой минуте перёлета, когда он уже почти уснул, к ним возвращается блудный сын, чей рюкзак мулял глаза всё это время. Спросить у Кенмы смелости не хватало — не тот у них уровень отношений, чтобы разговаривать. — Ждали? — врывается парень навеселе. Он падает на кресло вальяжно, закидывая руку на спинку и, по счастливой случайности, прямо за Кенму. Тот ёжится, стараясь отодвинуться, но получается лишь прижаться щекой к холодному металлу стены. — Больше остальных, — с иронией отозвался Куроо, поднимая одну бровь. Он окинул его предвзятым взглядом и уткнулся лбом в иллюминатор. — Как грубо, — Ойкава фекает, переключаясь на другого объекта их скромной секты. Недёшево, но достаточно сердито. — Тоору. А ты? — Козуме, — парень не соизволит и протянуть руку, лишь осмотрев пришедшего с ног до головы. Ему вряд ли понравилась эта безвкусная гавайская рубашка. Хотя эмоциональный диапазон Кенмы в целом не располагает элементами уважения и симпатии в глазах, сейчас было хорошо видно, как он осудил, лишь зыркнув. Эта непревзойдённая предвзятость в мимике поможет Куроо подобраться к нему ближе. Теперь понятно, когда Кенме что-то не нравится настолько. И не ему судить одежду — сам ходит в одной и той же толстовке на все праздники. Удобство это хорошо, но так он ему никак не понравится, несмотря на то, что о подобных целях Кенма даже не задумывался. Были бы его волосы покороче и потемнее, рост повыше, а глаза — поуже: это другой разговор. — Вы знали о караоке на борту? — продолжает разговаривать Ойкава. — Это звучит уже интересно, — встревает Ацуму. — Я ещё слишком трезвый, — усмехнулся Куроо и машинально глянул на Кенму. Все высказались, кроме него. — Я вообще не пою, — он пальцами показывает жест «пас», не отрываясь взглядом от телефона. Куроо и не ожидал, что он согласится. Он вообще думал, что Кенма промолчит и сделает вид, что не услышал их в наушниках. Но он решил влиться в компанию, видимо. — Так там есть инструменты! Ты на чём играешь? — На нервах, — не сдерживается от сарказма Куроо. Кенма стреляет в него глазами, но ничего не отвечает. Ойкаву он, кстати, тоже игнорирует и, сморщив нос, отворачивается. — А вы, ребят? — Ойкава не унимается, продолжая сверкать своей лучезарной улыбкой. Иногда поражают настолько лицемерные люди. Сам Куроо никогда бы не стал настолько изображать дружелюбие. Его поведение ограничивается сквозящей иронией, когда компаньон очевидно не собирается с ним разговаривать или не понимает того, о чем он говорит. Но такая настойчивость — это уже какие-то проблемы. Ацуму безмолвно указывает на свой кулон с гитарой. А Куроо скромно заявляет: — Непревзойдённый барабанщик этого поколения. Ойкава рассмеялся, явно подумав, что это безобидная шутка. Но когда он посмотрел на расслабленное лицо без капли улыбки в глазах Ацуму — сам посерьёзнел. — Это громко сказано, — тот слегка склоняет голову. — Я не слышал о тебе, как о музыканте. — Значит такой ты музыкант, — отвечает Ацуму вместо Куроо. Ойкава горделиво вздирает подбородок, поджимая губы. Такие слова его неотменно оскорбили, но Ацуму этого и добивался. — Я, как вокалист, интересуюсь исключительно своей стихией, — слабо оправдывается парень. Напускная весёлость спала с него и, как оказалось, он обычный напыщенный паренёк с долей таланта. Вероятнее всего, ибо цену тот себе знает. — Узковатое мышление, если ты заявляешь о себе, как об исполнителе, — Куроо продолжает его провоцировать. Исключительно интерес — никаких намерений обидеть Ойкаву Тоору. — Да я о БоКо слышал столько раз, хотя он не кричит на всех углах о том, какой он крутой, — Ойкава оскорбляется не на шутку. Куроо пропускает мимо ушей непозволительный тон, в котором с ним так могут говорить только два человека — мать (по стечению недавних обстоятельств) и Ацуму (по всем обстоятельствам). — Бо-кто? — он с интересом склоняет голову. — И ты мне ещё заявляешь о незнании? — теперь Ойкава усмехается. — Это восхитительный барабанщик региона Канто. Он недавно в Токио, но успел заявиться на парочке сцен. И, в отличие от тебя — с миловидным личиком. — Смазливый смазливого издалека? — усмехается Кенма на фоне. Пользуется моментом, пока всем не до него. — У нас его не было, — почти сразу отзывается Ацуму. Куроо из ударников знал только двух ребят из их клуба. Но они играют исключительно для себя и исключительно в дистайле. А если этот парень не появился в одном из главных музыкальных клубов города — вряд ли что-то из себя представляет. Атмосфера накалялась. Пока Куроо с Ойкавой переговаривались, Ацуму втихую решил перекурить: раз тут стоит пепельница, значит можно прям здесь. Ойкава едва не с пеной у рта доказывал о его значимости, Куроо — переубеждал, что неизвестный ударник из захолустья не переплюнет его. — Что за драка и шума дохрена? — к ним подлетает крупный парень со стоячей двухцветной укладкой. Куроо было подумал, что это охранник: бицепс в охвате едва ли не с голову Ацуму, а футболка стереотипно всем качкам обтягивала абсолютно все мышцы. Все это выглядело достаточно угрожающе, чтобы осадить пыл, но лицо у этого парня было настолько добродушным, что Куроо не мог позволить себе прогнуться под него. У неизвестного бодибилдера чуть не во лбу горело, что он с миром, за мир и вообще он сам — мир. — Бо-чан, — приветствует пришедшего Ойкава. При том, что он сам был метр восемьдесять точно, «Бо-чан» высочился над ним на полголовы. У Куроо нарисовывается предположение, что «БоКо» и «Бо-чан» — это альтер-эго одного и того же человека. И образ брутального выскочки абсолютно не вяжется с тем, что он видит сейчас перед собой. Это просто добрый мишаня, но никак не барабанщик. — Этот мудила, — Ойкава оскорбительно тычет пальцем в нос Куроо, — говорит, что он лучше, чем ты, — и палец Ойкавы утыкается в грудь Бо-чана. Во-первых: безопасно ли тыкать пальцем в настолько накаченное тело — мышца не лопнет? Во-вторых: безопасно ли называть такого громилу «Бо-чаном»? И в третьих: Куроо уверен, что абсолютно небезопасно говорить что-то на подобии этого: — Это так. Но «Бо-чан» на удивление не косится от ярости и даже не начинает заводиться в гневе, как представлял себе Куроо. Он лишь округляет глаза и добродушно заливается смехом. — Но ведь мы ни разу не слышали друг друга, — он протягивает не руку — мягкую лапу, — Бокуто, двадцать один год. Сыграем в дружеском бою? — Тецуро, — жмёт в ответ ладонь Куроо и думает, что не прочь развлечься. Ни на грамм не теряя уверенности.