Сплошной Рок-н-ролл

      — Подожди, — шустро выстукивая шпильками, недоумевает Юкие, — ты хочешь, чтобы я, откровенно забив хуй на все правила, пустила тебя выступить тандемом с Ацуму против этого мальчишки?       — Да, — кивает Куроо. — Нет, — тотчас исправляется, отрицательно замотав головой и сбивая всю тщательно уложенную ранее причёску — боже, опять, — не совсем. Я предлагаю, чтобы он тоже взял кого-нибудь в дуэт. Два на два. Фактически, это же не прописано нигде?       Чем Куроо руководствовался, придумывая эту идею, — не знает ни один чёрт, включая его самого.       Он старается быть честным с собой. Ему просто интересно сыграть с этим парнем, хотя бы в дуэли — и, теоретически, это не дуэль, ибо их будет не двое, но кого волнуют формальности, ведь один на один правила дистайла им запрещают — барабанщик и гитарист априори не могут состязаться. Схлестнуться в музыкальном поединке с хорошим музыкантом — это всегда приятно. Для Куроо вообще играть всегда приятно. Противник — просто азартное дополнение, подпитывающее возбуждение к музыке.       — Фактически — написано только о том, что в дуэлях, — Юкие наконец останавливается поодаль от кулис, надеясь на отсутствие лишних пригретых ушей. — Прошу заметить, в дуэлях не может соревноваться целая группа против одного музыканта. За дуэт против дуэта там, естественно, ничего не сказано, потому что это могло снизойти только на твою идиотскую головоньку.       Юкие стучит ладонью по лбу Куроо.       В который раз он завидует владельцам этого заведения — шанс найти работника, подобного Юкие, равен едва ли двадцати процентам. Она словно рождена была для этого места. Настолько умело пользоваться своим положением и знать все свои обязанности — талант, не иначе.       — Юкие, — игриво тянет Куроо.       Он опирается руками по обе стороны от девушки. Отрезав пути к отступлению, приближается к её лицу. Юкие не выглядит удивлённой — скорее, скучающе-раздражённой. Привыкла уже, видимо.       — Неужели ты не поможешь старому знакомому? — наклоняясь к её шее, шепчет Куроо.       — Ты хотел сказать бывшему парню, — поправляет она, усмехаясь.       — Ну, старого не поминать, — тянет, проезжаясь кончиком носа по бледной коже. Она пахнет так, как он привык — строго, но с цветочными нотками. Так и не сменила парфюм. — Мы ведь разошлись на весёлой ноте.       Пользоваться чувствами девушки — плохо. Но Куроо никогда и не говорил, что хороший. Ему надо — он делает. И пока всех всё устраивает, волноваться не о чем.       — А у тебя и нет невесёлых, Тецу, — кладёт небольшую ладонь на его лицо, насильно отодвигая от себя.       Куроо неоднозначно хмыкает, выпрямляясь во весь рост.       — За тобой должок, — вздыхает Юкие, закатывая глаза. — Уже который.       — Будь чистосердечен с друзьями твоими, умерен в своих нуждах и бескорыстен в поступках, — нараспев тянет.       Мия, свесив ноги, сидит на колонке у края. Развлекает толпу, общаясь и иногда наигрывая что-нибудь красивое. Куроо более чем уверен, что друг не поймёт его идею, поэтому на ходу перебирает в голове варианты оправданий. Может…       — Тецу, что за хуйня?       Не может.       Друг стремительно сокращает между ними расстояние, перелетая всю сцену и скрываясь за занавесом. Юкие уже стоит с микрофоном, с улыбкой вещая небольшие изменения, а будущий соперник, кажется, и не вздрагивает. Видок такой, словно ему абсолютно наплевать, сколько противников у него будет.       — Хочу показать людям наше искусство, — натянув привычную ухмылку, даже не врёт Куроо.       Он и правда с давних времён хочет сыграть с Ацуму на сцене вдвоём — музыкальным дуэтом. Их всегда видят вместе, но никто, кроме самих парней, ни разу не слышал, как они исполняют что-то по одну сторону баррикад. Они часто состязались в турнирах, борясь за первое место, но вместе — никогда. Раньше Куроо почти так же виртуозно владел искусством струнных.       Мия не видит особого смысла в этом, но Куроо может выдвинуть несколько аргументов, почему это идея хорошая:       №1. Показать миру — пока, правда, только скромной аудитории дистайла — их искусство. Интересный факт: то, как определяет это Куроо, Мию почему-то очень раздражает.       №2. Читайте пункт выше.       №3. Читайте два пункта выше.       Этого, пожалуй, должно хватить.       — Ты идиот? — вздыхает Мия, потирая переносицу.       Двигаясь в сторону инструмента, Куроо игнорирует очевидно риторический вопрос. Несколько стаканчиков пива вряд ли станут помехой, но разогреться стоит. Да и барабаны тут откровенно такие себе, — для разбалованного деньгами парня — привыкнуть ещё надо.       Юкие подходит к блондину, которого вообще происходящее не колыхает по виду — как был равнодушным, так и остался. У него лимит на эмоции или это болезнь какая-то? Не возмущается, не радуется, вообще, кажется, не слышит.       — Кого? — для записи спрашивает Юкие, приготовив блокнот.       — Я работаю в одиночку, — фыркает парень. Его голос, вопреки образу застенчивого школьника, звучит уверенно. — Надо будет — переиграю оркестр.       Куроо замечает, как Мия насмешливо выгибает бровь. И он понимает его эмоции — после подобной самоуверенности обычно не следует чего-то впечатляющего. Но Ацуму-то не знает, что этот неизвестный — не самовлюблённый баран, а просто трезво оценивает свои силы. В том, что тот переиграет оркестр, если придётся, Тецуро не сомневается.       — Ты не можешь, — поджимает губы Юкие, — это против правил.       — Вокалист?       Парадокс этого места — один против одного на разных инструментах они играть не могут, однако группой — хоть на треугольнике.       Что ж, это неплохой выбор для того, кто не хочет, чтоб его игре мешали. Он быстро печатает сообщение, по-видимому, своему другу или знакомому. Парни, которые рядом с ним, заметно напрягаются, переговариваясь. Тот, с прилизанными волосами, окидывает Куроо надменно-оценивающим взглядом, после которого, честно говоря, хочется в душ. Смыть с себя это ощущение чужих глаз.       На сцене показывается наименованный ранее Чёрный. Скучающе, даже слегка раздражённо оглядываясь, он подходит к музыканту.       — Фил! — почти сразу его окликают, и он ещё более раздражённо разворачивается, шагая к парням за кулисы.       Тот, от кого отошёл так званый Фил, остаётся таким же апатичным. Он бесстрастно разминается, то и дело подкручивая колки.       — Он меня раздражает, — прерывая тупое настукивание хай-хэта засмотревшегося Куроо, говорит Мия.       — Мне кажется, он интересный, — пожимает плечами Куроо, продолжая настраивать ударные.       — Кенма, — катает на языке Мия, — это настоящее имя или псевдоним?       Пока Куроо стягивает с себя сковывающую движения куртку, Юкие опять появляется с микрофоном, уладив все вопросы с администрацией. По традиции подкидывая монетку, чтобы выяснить, кто первым выступит, она улыбается и показывает залу «орла» на тыльной стороне ладони.       — Открывают это состязание любимчики Куроо и Мия, впервые выступающие дуэтом, — вещает Юкие, — ставочный фонд закрывается, а счета ребят уже открыты для ваших голосов. Помни, именно твоя тысяча может быть решающей. А мы желаем удачи участникам и откликаемся громкими овациями.       Куроо прикрывает глаза, вслушиваясь в рёв толпы. От мерцающих бликов стробоскопа во мраке сцены приятно кружится голова, как от крепкого дорогого алкоголя. Народ уже готов прыгать до потолка, пробивая пол ногами. Он не волнуется — полностью уверен в себе и всецело доверяет Мие — тот точно не ошибётся.       Лицо Мии светится от расслабленной полуулыбки, а в глазах плещется огонёк. Тот самый, за который Куроо его любит. Тот, после которого обычно не идёт что-то хорошее и безопасное. Тот, из-за которого сердце бьётся чаще, а собственные зрачки наливаются желанием играть. Желанием слиться с музыкой.       — Три, — Куроо бьёт барабанными палочками друг об друга, — три! Три, два, раз!       Мия уверенно проходится медиатором по струнам, ухмыляясь ещё шире.       Сучёныш.       Он просто насмехается над соперником. Не считает его стоящим чего-то большего, и Кенма тоже понимает это, судя по его яростному взгляду.       Люди заходятся практически истерическим писком, улавливая мотив излюбленной песни.       — Load up on guns, — в один голос кричит толпа.       И Куроо уже всё равно. Он отбивает ритм, перехватывает палочку удобнее и отдаётся музыке. Какой бы позёрской, избитой и популяризированной песня не была — это нестареющая классика. Она нетяжело играется, у неё незамысловатый мотив, но в этом и есть вся прелесть. Курт гений, раз смог написать что-то такое, что нравится абсолютно разным людям и уместно в любой жизненной ситуации.       Мия отыгрывает безупречно, и Куроо не отстаёт от него, то и дело развлекая зал подкидыванием палочек или агрессивным стилем игры. «Показуха» — сказал бы Мия. «Искусство» — называет это Куроо. Столь разные, но до чего же слаженно звучат. Сразу и не скажешь, что они довольно редко играют вместе. Это не нужно никому из них, потому что Мия — одиночный музыкант, а Куроо не подходит его стиль. Студенты добились такого звучания только благодаря таланту. Когда вы оба одарённые, сыграть что-то плохо ещё надо постараться.       Интенсивность спадает ближе к концу песни, и Куроо уже расслабленно набивает ноты, пока Мия прыгает с одного конца сцены на другой — вот, кто тут показушничает. Стоит отдать ему должное — неплохо, конечно, разряжает обстановку. Молодые девчушки-первокурсницы вблизи сцены так и тянут свои ручки, чтобы прикоснуться к местной рок-звезде.       Последний аккорд, крайний «бамц» и конец. Вроде, и не длинная песня, а пот льётся в три ручья от духоты, стоящей на сцене. Это в порядке вещей, Куроо привык. Тянется к ящику со льдом, в котором спрятались бутылки, и льёт холодную воду на лицо, освежаясь. Капли стекают по подбородку, шее, заливаются за пазуху, но он не торопится их вытирать. В целом не торопится: ни покидать инструмент, ни вооружиться стаканчиком с алкоголем.       Парень, названный Кенмой, подключается к звуковой аппаратуре, а Фил настраивает стойку микрофона под себя. Они о чём-то переговариваются, кидая мстительные, коими их счёл Куроо, взгляды то в Мию, то в него самого.       Блондин последний раз проводит медиатором по струнам, кивает парнише у микрофона и ухмыляется, оборачиваясь на Мию, который стоял позади Куроо. Он нравится ему — вроде и отрешённый, но есть в нём что-то наглое.       — Это превращается в конкурс, кто кого больше недооценит, — усмехается Мия, укладывая подбородок на плечо сидящего Куроо.       Он улыбается, потому что взгляд у Мии не надменный — значит рифф всё-таки вызвал в нём интерес. Кенма отплачивает той же монетой, выбирая старую добрую классику. И это, пожалуй, достаточно дерзко.       — Тухловато что-то, — разводит руки шире, попутно разминаясь и без слов намекая Мие отойти подальше.       Мия в недоумении, Куроо в нирване, а слова в песне. Всё на своих местах, но не хватает кое-чего: любимого драйва. Толпа, конечно, рада, что сегодня устраивают, по-видимому, вечер классики жанра, но они занудны. А, так как развлекатель сего посвящения — коим его благосклонно наименовал Мия — Куроо, он не может оставить это на самотек:       — I was made for lovin' you, baby, — поёт первые строчки припева, который теперь сопровождается не только гитарой, но и шикарной, восхитительной, умопомрачительной игрой на барабанах.       Вот так просто берёт и влезает в чужое выступление. Он изменяет ноты исходной композиции, подстраивая более энергичный ритм. И уже всё равно, что там против правил, что нет — это стоит того.       Куроо всегда проникался каким-то нездоровым желанием к хорошим музыкантам. Он готов на любые условия и установки, главное — чтоб согласились хотя бы на одну песню с ним.       И Мия тоже, кажется, проникся этим чувством. Куроо узнает его гитару, будь перед ним хоть тысяча гитаристов. У каждого свой стиль, и у Мии он за гранью особенного: запоминающийся, яркий, и главное, свой. На пальцах не пересчитаешь подражателей, считающих, что скопировать стиль кумира это лучшее решение. Когда собрался заняться авторской музыкой, пойми, что тебе не подходит образ идола. Думай, исполняй и создавай новый рок-н-ролл.       Капли воды, вылитой ранее, стучат о барабанную кожу. Танцуют, переливаясь ярким переменчивым светом. Огненные столбы высотой метра в четыре озаряют сцену и зал, вызывая очередную волну криков и всплесков. Значит, Юкие одобрила и оценила самодеятельность. Генераторы огня включают крайне редко.       Кенма держится крайне стойко. Интересно, на каких седативных сидит этот парень? Принял новые условия, приписанные на коленке за пять минут, проигнорировал наглое вторжение конкурентов в свою композицию. Мия, к примеру, уже давно бы отпинал всех неприятелей — только попробуйте пойти против его воли, а этот — просто стоит. Абсолютно равнодушный, но с лёгким огоньком в глазах. Может напился, может он в музыкальное небытие отошёл. В любом случае — не робот, уже хорошо.       Куроо заметил небольшой дрон, который снимал пафосно маневрирующего Мию, и в его голове созрела уже которая гениальная идея за этот вечер. Безусловно, он всегда совершенен в своих замыслах, но этот превосходит всё в разы. Хотя бы с материальной стороны: замена кожи недешёвая.       Жестом поманив камеру к себе, он всаживает в малый барабан одну из палочек. И не жаль почти — всё равно инструмент где-то на уровне ни плохо, ни хорошо. Зато эффект какой. Сколько писка, визга, оваций — ну мечта.        Как кажется Куроо, Мия совсем не оценил этого:       — Ты ебанутый, с ними разбираться будешь сам, — кивает в сторону гитариста, беседующего с Юкие.       Ну, в конце концов, этого нельзя было избежать. Она хотя бы не выглядит разъярённой, что уже хороший знак. Наверное. Стоит надеяться.       Юкие объявляет о начале голосования и после двигается к Куроо, который как бы невзначай отворачивается, молясь остаться незамеченным. Но увы — чуда не случается, и ему всё-таки приходится скрепя сердце взглянуть на администратора.       — Я даже не буду спрашивать с какой целью, — тяжело вздыхает и прикрывает веки, массируя виски. — Ты же ебанутый.       — Не поверишь, — на лице Юкие читается что-то вроде «поверю, будь уверен, даже не удивлюсь», — Ацуму слово в слово сказал.       — Я знала, что за мозговую деятельность у вас отвечает он, — сама себе кивает, словно соглашаясь со своими словами. — Счёт за твою восхитительную идею с инструментом на почту пришлю.       — Давай сейчас оплачу, — предлагает он, потянувшись за бумажником.       — Мне ещё подсчитать нужно, — отвлекается на сообщение, пришедшее на телефон. — Всё, результаты есть. Я пошла.       — Спишешь тогда со счёта, не надо мне на почту ничего слать!       Юкие знает, что мать Куроо скептически относится к его увлечению. Буквально сквозь пальцы смотрит на то, как он обожает то, чем, по её мнению, представители японской аристократии уж точно не должны заниматься. «Шатание по помойным клубам ни к чему хорошему не приводит». Он, вообще-то, и не идёт ни к чему хорошему. Его ковровая дорожка, услужливо протоптанная матерью, медленно, но верно катится по наклонной. И не с горы, а с обрыва. Резко, внезапно и беспечно — всё, как он любит.       Но Юкие не знает, что вся семейная почта проверяется специально отведённым человеком. Ещё она не знает, что эта женщина, зовущая себя его матерью, может сотворить в гневе, когда узнает, что он не просто засиделся в подобном месте, но ещё и дал, хоть и небольшой, но концерт — иначе бы вряд ли смог испортить установку. Поэтому ему куда проще отвесить наличкой в два раза больше сейчас, чем потом разбираться с бешенством матушки.       Честно говоря, Куроо надеется хоть на какую-то реакцию: ненавистный взгляд, плевок в его сторону, оскорбление — что угодно. Но остаётся ни с чем: паренёк проходит мимо, даже мельком не взглянув.       Мия благополучно куда-то слинял, и Куроо решает, что искать бессмысленно. Он вечно теряется, но только ближе к середине, когда все собираются за очень интересной — по мнению абсолютно всех первокурсников, которые познают прелести взрослой жизни — игрой в бутылочку. Нет, серьёзно, кто-то не играл в бутылочку на посвящении? Даже самые заядлые ботаники в этот вечер сидели в кругу несчастных.       Раз с Мией посидеть уже не кажется осуществимым, он принимает решение найти Коноху или Куними. Ребята они весёлые, интересные, а новых знакомств пока не планируется. Хотя не стоит сильно обнадёживаться — всё равно придётся. Вуз в этом году неплохо постарался и набрал нехило так людей. Хуеву тучу — если говорить совсем уж откровенно. В год поступления Куроо было на порядок меньше.       — Тецу, подойди!       Куроо на секунду останавливается и задумывается над тем, кому это было адресовано, но таки оборачивается на выкрик. Он сразу видит статную и симпатичную девчушку лет девятнадцати, с тёмно-красным длиннющим хвостом, лисьим взглядом и хитрым прищуром. Куроо цокает, медленно окидывая взглядом коротенькое чёрное платье, которое вызывает рябь в глазах своим обилием обвешанных блёсток.       — Куроо, — поправляет он, натягивая привычную наглую ухмылку. — А Сугуру разрешил?       Девушка всего на секунду теряется, злобно сверкнув голубыми глазами.       — Тецу, — повторяет, на кой-то черт заправляя прядь за ухо. Из этого прилизанного хвоста едва ли волосок мог выпасть, — ты злишься?       — Момои, — вздыхает, беря давнюю знакомую под локоть и ведя её в уголок поукромнее, — мне по барабану. Не поминай старое, Бога ради.       — Отлично выступил, — улыбается Судзуки, тарабаня длинными ноготками по чехлу телефона. У неё всё красное под цвет волос, это иногда даже раздражает — Куроо чувствует себя быком перед тореадором, — мне понравилось.       — Это всё?       — Нет, — предварительно оглянувшись по сторонам, она чмокает его в губы, очевидно оставляя след ядерно-красной помады на его губах.       — Ты серьёзно? — Куроо смотрит на неё немного сочувственно, с отвращением обтирая тыльной стороной ладони отпечаток.       Насколько же она после Дайшо отчаялась? Идиот, безусловно, но и она хороша. Весь универ еженедельно гудит сплетнями об отношениях этой чокнутой парочки. То сходятся, то расходятся, то проходятся — в общем, создают контент для кафедры журналистики. Это всё каждый раз сопровождается такими скандалами, что после первого раза, когда Куроо стал невольным свидетелем такой сценки, он отходил ещё неделю. Истеричка и мудак — пара года.       — Хорошо нам было, — томно вздыхает, погладив его по щеке.       И дураку понятно, что это её очередной гениальный план. Она всегда была лисицей, а замыслы её никогда и далеко не во благо обществу, но Куроо наплевать. Вернее не так. Ему интересно, что Момои придумала на этот раз, но совершенно не интересует то, что она может сделать с возможной полученной информацией или, скорее всего, фотографиями. Он с презрением окидывает её взглядом и желает поскорее избавиться от неприятного общества.

***

      Куроо обнаруживает Коноху в довольно странной компании для него: Яку и Тора. Этот отряд мстителей уместился на подозрительно громадных диванчиках для троих. Значит, ждут ещё кого-то?       — О, — звеня всеми своими цепями на одежде, Такетора поднимается и протягивает руку, — как всегда зажёг.        Усмехаясь, Куроо жмёт ладонь в ответ.       — Почему ты не говорил, что можешь так? — возмущается Коноха.       Мориске недовольно пыхтит что-то о том, чтобы он «убрал свою жирную задницу». Куроо обижается на его слова, потому что он, между прочим, ходил в качалку целых четыре дня. Попутно заказывает коктейль и вполуха слушает разговоры парней.       Когда возвращается их новый общий друг, Коноха с Куроо буквально заливаются смехом. Они правда старались держаться, но хохот пробирал каждую мышцу. Не особо людимый Куними пытается аккуратно избавиться от навязчивых, выпивших и очевидно одиноких девушек.       — Куроо, ты задрал орать, — уткнувшись носом в мобильный, делится Яку, — закругляйся.       — А ты чего там строчишь весь вечер? — интересуется он, затягиваясь. За что он всегда любил это место, так это за кальян. Непревзойденный вкус.       — Догадайся, — ещё больше мрачнеет, и Куроо душу готов поставить, что Лев тупой, остальное неважно. — Хайба тупой.       Бинго. Интересно, сколько он заработает на таро-предсказаниях в интернете? Мама, к чёрту твой семейный бизнес.       — Он уже полчаса не может найти нужный угол, — выдёргивая трубку из рук Куроо, объясняет Яку, — при том, что это единственные ВИП-места без ширмы.       Куроо усмехается и сочувственно хлопает его по плечу, на что Яку, конечно, ёжится и раздражённо скидывает руку. Со Львом всегда было непросто, он как огромный ребёнок — ничего уж не поделаешь. Только смириться и принять. Куроо на месте Яку купил бы ему коляску и таскал везде — не дай боже потеряется ещё.       Лев, как и Яку, обладает дурным навыком появляться из ниоткуда. И хотя у последнего это получается куда эффектнее, дитё Солнца ростом в два метра тоже иногда пугает. Он подозревает, что Яку специально обучил его своим приёмам, чтобы они вдвоём ставили Куроо как минимум по инфаркту в день.       Юноша кидает колоду карт на стол и самодовольно лыбится во все тридцать два.       — Я принёс мафию, — громко заявляет Лев, — ещё скоро подойдут Алиса с Мо, никто же не против?       Яку показательно трёт переносицу. И Куроо его понимает.       — Тогда сыграем, может? — предлагает Коноха, тасуя огромные чёрные карточки.       — Нас мало. Может начнём, когда девочки подойдут? Я как раз отлить сбегаю.       Коноха одобрительно кивает и откладывает колоду. Куроо старательно обходит всех на танцполе, успевая двигаться в такт музыке — на всякий случай, чтоб не приняли за чужака.       Наконец достигая заветной двери туалета, Куроо ничуть не медлит — врывается едва ли не с ноги, пафосно зачёсывая назад шевелюру. Только это уже нисколько пафосным не кажется, когда рука застревает в волосах, липких от геля, смешанного с потом и водой. Он заминает ситуацию, обтирая пальцы о штанину, и оглядывается.       По всем традициям молодёжных ночных клубов, тут стоит приглушённый свет, исходящий из разных светодиодов. По одну сторону — несколько врезных моек с огромным зеркалом, по другую — кабинки, прямо по курсу — настежь распахнутое окно. Как в сказке: направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — жизнь потеряешь, прямо пойдешь — счастье найдешь. Куроо ещё раз осматривается и со смешком подмечает, что всё сходится. Коня у него нет, так что он решает испытать удачу и пойти налево.       Ближняя к нему дверь оказывается ошибочной. Куроо встречается взглядом с парой расширенных зрачков.       — Ага, — сам себе кивает, — я, кажется, ошибся.       И пока парниша не успел опомниться, стоит быстро вернуть всё на место — Куроо тут не было, он сюда не приходил и никто его не видел.

***

      — Да чёрт бы тебя побрал, Куроо Тецуро!       Агрессивно скидывая карту с ролью на стол, Коноха высказывает общее недовольство — Куроо побеждает четвёртый раз подряд, обставляя даже Яку, чьё лицо выражает мало чего, кроме недовольства.       — Не нервничай, — сгребая целую охапку сигарет, успокаивает Куроо, — нервные клетки не восстанавливаются, мой дорогой друг.       — Как ты это делаешь? — спрашивает Коноха, послушно вытягивая из пачки Куними ещё одну сигарету — за свой проигрыш.       — Чувак, понимаешь, тут нужен особый третий глаз.       — Да он ебанутый просто, — отмахивается Яку.       — Не поверишь, — дежавю, — ты уже третий.       — Очень даже поверю.       Куроо картинно цокает и отворачивается. Коноха предлагает сыграть ещё разок. И ему, видимо, совершенно наплевать, что его роль вычисляют сразу после Льва.       — Подождите, — почти подпрыгивает на месте Лев, — сейчас ещё подойдут.       — Где ты их берёшь? — не выдерживает Куними. Он сегодня какой-то нервный. — Не имей сто йен, а имей сто друзей?       — Там по-другому было.       — Не умничай.       Куроо усмехается:       — Чем больше, тем веселее, Ку-чан.       — Ку-чан?!       — Ку.       Коноха лезет через весь диван, здороваясь с каким-то парнем.       — Да никакой я вам не Ку!       — Да не ты Ой, вот ку!       — Какой Ку? Куроо, хватит ржать!       Яку очень выразительно хлопает себя по лбу, Коноха перекидывается дежурными фразами со студентом, незнакомым остальным, а Куроо заливается смехом. Очевидно, этот вечер не потерян, и это уже радует.       — Привет, — Лев приподнимается со стула, который Яку ему выделил специально, чтобы он не раздражал его на диване.       Куроо оборачивается, чтобы осмотреть пришедших, и сталкивается сразу с несколькими парами презрительных прищуров. Вот они — слева направо: прилизанный, крашеный и красавчик. Ну и компания.       Выглядят они как артист с охраной. Пацифист — скорее, похуист, но это детали — и пара громил по обе стороны. Громилы — громко сказано, конечно, по сути они даже немного ниже Куроо, но на фоне хлюпика ростом — на глаз — метр шестьдесят пять от силы, два парня со спортивными телосложениями смотрятся внушительно. Ещё их взгляды эти страшные. Бодигарды десять из десяти, в общем.       — Я Суна, это Кенма, — прилизанный кивает в сторону крашеного, — и Акааши.       Вот у Акааши самый злостный взгляд. Даже Куроо чувствует себя некомфортно под натиском этих синих глаз. Кенма по прежнему остаётся между парнями, и они падают на софу.       — Ринтаро, — Куроо оборачивается на женский голос, — какая встреча.       — Судзуки, — сдержанно кивнул в ответ.       — Вы знакомы?       — Одногруппники, — пожимает плечами Момои. Значит Куроо не обознался — они уже встречались с прилизанным в университете.       Коноха перетасовывает и раздаёт всем карты. Тут же выдаёт свою роль: тяжко вздыхает и скучающе откладывает карту. Коноха, ты умный парень, но такой несдержанный в таких вещах.       Яку рядом цокает: или врач, или журналист. Ему очень не нравится роль ведущего просто потому, что приходится слишком много напрягаться в силу дополнительных ролей. А вот почему Мориске так ненавистен врач, Куроо пока не понял.       — Я ведущий, — делится Яку. Куроо уверен — его угрюмость сейчас пробьёт потолок.       Зато он может закидывать в копилку своих личных маленьких побед ещё одну.       Медленно и очень аккуратно приподнимая карту, он узнаёт своё положение на эту партию. Его цель — заморозить мафию и лишить её права голосовать на дневном линчевании. Отлично, Любовница — почти что любимая роль Куроо.       — Город засыпает, — бормочет Яку.       Головы послушно опускаются. Сидят они на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не чувствовать шорохов, когда кто-то просыпается.       — Просыпается бодиград, — Яку запинается, — броди… Да блять, бодихрень эта просыпается.       — Телохранитель, — подсказывает Куроо, уткнувшись носом в пол.       — Помолчи, — отмахивается, — бодихрень делает свой выбор. Ага. Просыпается путана.       — Любовница, — опять поправляет и поднимает голову.       — Ты заткнёшься сегодня? — Яку закатывает глаза.       Куроо, стараясь много не шевелиться, оглядывает играющих. И первым решает пропустить ход. Заблокировать шерифа — перспектива так себе.       — Блять, — Яку, судя по всему, скоро взорвётся, и Куроо судорожно придумывает планы к отступлению. Его любимая куртка не должна пострадать, — просыпаемся, короче.       — Доброе утро, — лыбится Куроо.       И смотрит на Яку — в его взгляде читается явное желание выбить всё, чем бедный парень улыбается.       — Этой ночью никто не умер, — вещает и добавляет достаточно важное уточнение: — вроде.       «Вроде» — очень обнадёживает. Куроо проходится по всем оценивающим взглядом. С Конохой уже разобрались — он мирный; Лев, вероятно, тоже. Куними ведёт себя странно — за ним стоит следить чуть больше, а все остальные, в целом, не вызывают подозрения. Троицу новеньких судить рано — он пока не разбирается в их повадках.       — Скип, — кидает Такетора, откидываясь на спинку дивана.       Все в итоге сходятся на этом же. Первый день, убийства нет, шериф молчит — ну что тут можно сказать?       — Город засыпает, — вздыхает Яку, и кажется, что это он сейчас заснёт, а не город, — просыпается бодихрень. Просыпается любовница.       Любовница решает всё-таки прощупать Куними, поэтому кивает в сторону Тоору, сидящего напротив.       — Кто? Я не понял.       Куроо давит в себе желание цыкнуть и ещё раз машет головой на Тоору. Ещё парочка подобных движений и он останется без головы или со сломанной шеей. И он может сказать, что Яку, судя по виду, этого и добивается.       — Да хер с тобой, сам решу, — Яку отмахивается и переходит к следующей роли.       Куроо даже не удивлён — ещё бы его тут слушали вообще.       — Итак, сегодня ночью убили… — он запинается, видимо, вспоминая. — Суна?       Тот, что прилизанный, мрачно угукает и вскрывается.       — Убитый был мирным жителем, — Яку ради галочки проговаривает шаблонные фразочки. — Последнее слово?       — Шериф, проверь Акааши, — пожимает плечами Ринтаро.       — Акааши я, если что, — тот, что красавчик, поднимает руку.       Так. Голосование.       Пропускать второе нельзя — можно просто сразу сдаться. А Куроо сдаваться не любит:       — Куними? — пробует он.       — С чего бы? — отпирается.       — Не, — легкомысленно машет на него рукой Коноха.       — Может, и Куними, — задумывается Момои.       Заебись игра. Прям прёт.       — Кто-нибудь ещё?       — Я тоже не считаю, что Куними-сан — мафиози, — Акааши выглядит уверенно. Но это он зря.       Куними он не знает, а поведение парня как минимум подозрительное. Куроо прикрепляет новое фото в своей мысленной детективной доске, помечая знаком вопроса. Можно предположить, что этот Акааши — шериф.       — О как, — Куними важно поднимает указательный палец, — Куними-сан. Учись, балбес, никаких Ку-чанов.       — Много ты понимаешь, — цыкает Куроо.       — А мне кажется, что это Тецуро, — Момои, родная, ну ты-то куда? — Много он болтает.       — Когда кажется — креститься надо, — замечает Лев — главный по всяким неуместным фразам.       — Я всегда много болтаю, — почти обиженно возражает Куроо, скрещивая руки на груди. — Раньше тебе это нравилось.       — Не поминай старое, — ухмыляется ещё, сучка.       — Вы голосовать будете? — Яку раздражать не хочется, поэтому Куроо торопится.       Акааши охота верить, а значит тычем пальцем в небо.       — Тора чего-то отмалчивается. Голосую за него.       — Кенма тоже молчит, но его вы не берёте в счёт? — ого, Акааши, ты и так умеешь.       — Может ему свойственно такое поведение, мне-то откуда знать?       — Я тоже молчу, — возникает Алиса.       — Ну решено. Значит, Алиса и Ямамото — мафия, — говорит Куроо. — Я за Тору.       — Я мирный, — пытается выгородиться он, но получается слабо.       — Он каким-то образом постоянно выигрывает, — подытоживает Коноха. — Голосую за Тору.       Мнения расходятся, но результат есть.       — Итог, — Яку прерывает нарастающий балаган, — три голоса за Куроо, два пропуска и четыре за Ямамото. Сегодня днём линчевали телохранителя, последние слова?       Куроо и Коноха цокают в унисон. Это так романтично.       — Куроо скотина.       — Кратко и по делу, — хмыкает рядом Яку. — Город засыпает.       И всё по кругу. Только уже, естественно, без бодигарда — Куроо знает, что он пошёл в жопу, Коноха, помолчи.

***

      — Ты, кстати, первый, кто облапошил Куроо Тецуро, — гаденько улыбается Коноха, пожимая бедолаге-победителю руку.       Уже раз пятнадцатый за последние часа полтора.       Куроо цыкает, несильно пихая Коноху, который перебрался на его сторону. И косится на Кенму, которому, по виду, вообще наплевать, что он там выиграл, кого там победил — главное, чтоб оставили в покое.       — Во-первых, нас всех, — Куроо тянется за трубкой кальяна, но Яку бьёт его по рукам, затягиваясь сам. Он обиженно шипит. — Во-вторых, не облапошил, а просто победил.       — Ну да, ну да, — Коноха хмыкает и закидывает дольку лимона в рот.       — И вот как с тобой трезвым общаться, — вздыхает Куроо. — Несите мне вашу эту «небесную кару».       — Поплыл ты уже, Тецу… — Куроо даже не пугается, когда на его плечи с хлопком опускаются две ладони. Этот голос он узнает из тысячи в любом состоянии, — поплыл.       — Ты пропустил своё любимое, — поворачивается, цепляясь локтем за мягкую спинку. — Где лазил сегодня?       Мия выгибает бровь и ставит локти на ту же спинку, равняясь с лицом Куроо.       — Например? — как всегда, Мия игнорирует вопрос. Он тянется через весь диван, закидывая в рот пару оливок со стола. — Бутылочка была уже?       — И я никогда не, — кивает Тецуро, — даже мафия была.       — Его, кстати, развёл во-он тот пацанчик, — как же без Конохи и его незаменимых комментариев.       — Гитарист который? — кивок. — Ну, братан, как так.       Мия качает головой и тянется к стакану Куроо, но тот вовремя отдёргивает руку.       — Ла-адно, — тянет он, — принесу я тебе твою кару, — и, откланявшись, утекает к бару.       Куроо скучающе зевает, оглядывая сидящих. Ему особо интересны ребята, которые раньше не появлялись в этом заведении. Ничего примечательного в них, вроде как, и нет: Акааши разговаривает о чём-то с Судзуки, Суна потягивает какой-то коктейльчик, раскинувшись на диване и изредка вкидывая пару фраз в разговор, а Кенма вообще не контактирует ни с кем. Лежит в объятиях Ринтаро и почти агрессивно долбит приставку.       — А домой мы доберёмся? — с сомнением глядя на четырнадцать рюмок, выстроенных в два ряда, спрашивает Мия.       — Не то чтобы я в этом уверен, — Куроо чешет затылок, — но когда нас волновало, что будет потом?       Мию, кажется, устраивает такой ответ. Он опустошает дорожку шотов вмиг и кривится, дёргая плечами. «Небесную кару» не принято закусывать, занюхивать или запивать. «Небесная кара» представляет собой сет семи — ни больше, ни меньше — рюмок с розовой сладкой ватой на верхушке каждой. Это авторский коктейль дистайла, которому даже приписаны правила потребления. Стоит отдать должное — название правда подходящее, потому как к крайнему — скорее, последнему, ибо пить что-то после — самоубийство — шоту уже не чувствуешь ног, рук, головы и, что самое главное, — боли. Куроо опрокидывает все семь за раз в бит играющей музыке, блаженно прикрывая глаза.       Звуки танцпола громкие и отчётливые, они уже надоели. Куроо хочет выйти. Куроо хочет курить и Куроо хочет спать. Спать Куроо не может, поэтому он медленно — некуда спешить — поднимается и как можно громче, чтоб услышали все, спрашивает:       — Я курить. Кто-то ещё?       Куроо перекидывается через диван и прямует к чёрному выходу — там всегда курить атмосфернее. Можно поаплодировать — он идёт даже почти ровно. В этот раз решил не обходить — больно надо, — Куроо просто распихивает людей, очищая путь. Те и не замечают — думают, танец такой.       На улице холодает. Был бы Куроо без куртки — замёрз бы. Ощущается, наконец, осень. Не внешне, но запах уже сентябрьский. После задымленного клуба — свежий и приятный.       Сколько сейчас? Час ночи? Два?       Куроо выпускает струйку дыма в небо.       Впрочем, без разницы. Ему всё ещё скучно и он не нашёл то, чего искал. Тянется за второй сигаретой.       Он играется с огоньком зажигалки, хотя, скорее, это огонёк играется с ним — никак не хочет зажигаться.       — Есть прикурить? — сдаётся Куроо, разворачиваясь к двери. Он стоял поодаль, ближе к дороге, наслаждаясь шумом ночного Токио.       Прижавшись к стене, стоял тот, который Суна. Он смазанно проехался губами по щеке уходящего Кенмы и пожал плечами, вытягивая сигарету изо рта. Парень без слов протянул тлевшую сигарету и ухмыльнулся. Такая блядская разгуливающая ухмылочка, во-первых, присуща только Куроо, во-вторых, точно не должна сопровождать такой, вроде обычный, жест. Даже пьяным он поднапрягается, ожидая подвоха.       И, в общем-то, не зря.       За секунду до того, как он заберёт сигарету, Суна возвращает её на место, затягиваясь.       Ну, а хули Куроо? Куроо не хули. Он принимает вызов и делает то же самое, наклоняясь к чужому лицу. Суна продолжает нагло скалиться даже с сигаретой в зубах.       Прикурив, он затягивается и выдыхает густой клубок дыма в лицо напротив. Куроо даже не морщится — только приподнимает насмешливо свою аккуратную тёмную бровь.       — А гитарист? — интересуется, в самом деле плюя и на гитариста, и на не гитариста — чисто формальность. Он ногой тушит окурок, опирается рукой на стену около лица Суны и склоняет голову, щурясь.       — Кенма? — дышит слишком громко — затмевает приглушённую музыку и гул машин, — Кенмы здесь нет.       Куроо больше совсем не слышит надоедливой музыки.       Не даёт целовать себя первым — сначала просто касается, спрашивая. И, не чувствуя возражений, он целует уже глубже.       Волосы у Суны мягкие, Куроо пропускает пальцы через каштановые прядки и заправляет за ухо. Он целуется уже уверенно и громко, выгибаясь на встречу блуждающей руке Куроо. Слишком уверенно для того, кто, вроде как, в отношениях. Яро отзывается на все ласки, проявляя инициативу в касаниях.       Язык Суны горячий, руки — тоже. Весь горит. и Куроо даже не будет интересоваться, в порядке ли он, потому что у него самого — точно всё заебись.