Азбука цветов

      Все постепенно шло своим чередом. Макс позволил Офелии некоторое время пожить у него, пока она не подберет себе приемлемое жилье, так как девушка отказывалась возвращаться к родителям после всего произошедшего. Она аргументировала это тем, что родители завалят ее вопросами. Оно и понятно: они все ждали, когда же будет свадьба, а тут такие грандиозные изменения в планах. Макс сам не давил, к тому же чувствовал непривычный для него укол совести: сделать аборт Офелию он почти заставил. Натаниэлю, конечно, знать об этом не обязательно, ему мужчина сказал, что они вместе пришли к такому решению. О том, что Валентайн разрулил эту ситуацию в обратную сторону, не знал уже сам Максвелл. Было решено молчать до тех пор, пока беременности ничего не будет угрожать, и аборт станет невозможным. Впрочем, именно с этого момента началась их полная совместная жизнь. И эта жизнь совсем не была легкой и безоблачной, какой ее хотели видеть оба. В частности, на легкую жизнь и волшебное решение всех неурядиц жизни надеялся Коулман, но манны небесной он так и не отведал. Напротив, жить с Натаниэлем оказалось непросто. Дело было даже не в быту, а в его самочувствии. Макс порой со страхом представлял, когда же сам опустит руки. Как бы он ни пытался вернуть блондину ясный взгляд на будущее, когда-то жизнерадостный флорист видел мир лишь в сером цвете. Ситуацию на несколько дней спасла Сара, которая навестила их в конце июля. Прилетела она одна, без своего мужа, потому девушку они расположили в гостиной на диване. Сара ни на минуту не покидала своего друга, занимая его разговорами даже тогда, когда Натаниэлю очень хотелось тишины и покоя. Полак буквально не давала ему лишний раз закрыть глаза, даже Макса к нему не подпускала где-то на подсознании (к тому, что эти двое все-таки сошлись она отнеслась спокойно, хотя острое недоверие к Максу не покидало ее ни на минуту). Натаниэль был ее первой любовью, лучшим другом; роднее человека у нее просто не было, и становилось ужасно страшно, что в скором времени родственная душа останется лишь в ее памяти. Когда Натаниэль дышал кислородом, Сара еле сдерживала слезы. Не все было так плохо, но смотреть на трубки, многочисленные препараты и знать, что диагноз неутешительный, было очень тяжело. Переживать болезнь друга на расстоянии было легче, чем видеть это перед собой. В ее памяти Натаниэль был совсем другим, и как бы хорошо он ни чувствовал себя сейчас, в сравнении все было плохо.       — Ему ведь не лучше? — вздохнула девушка, покрутив чашку остывшего кофе в ладонях. Натаниэль уже давно уснул, можно сказать вырубился. Он был безумно рад видеть свою подругу, однако ее неиссякаемый жизненный заряд утомлял его даже в здравии, что говорить о сегодняшних днях?       — Нет, — вздохнул Коулман, закусив губу. Руки чесались схватиться за сигареты, но в этой квартире Макс не курил и не делал этого даже в подъезде, чтобы Натан никак не дышал сигаретным дымом. — Проблема даже не в легких, а в сердце. Да чего врать, проблема и в том, и в этом, а операцией даже не пахнет.       — Макс, ты же не бросишь его? — нахмурилась Полак, устало облокотившись локтем о стол. — Это все так тяжело…       — Да, с Натаниэлем тяжелее, чем с другими.       — Потому что он болен? — подняла взгляд девушка. — Или потому что он — мужчина?       — Все вместе, — признался Макс, — до сих пор ломаю голову, как преподнести нас друзьям и родителям…       На самом деле сложность заключалась даже не в этом. С Натаниэлем было тяжело лишь потому, что Максвелл любил его, а очень тяжело любить человека, который потерял страсть к жизни в целом. Саре этого сказать Коулман почему-то не смог, хотя ему впервые в жизни хотелось высказаться. Хотелось сказать, что ему страшно; и страшно не потому, что о них узнают, а потому, что Макс просто боится его потерять. Еще больше он боялся устать от всех этих хлопот, ведь он знал себя. Раньше он бы никогда не взялся за такое, постоянно избегая всех сложностей жизни. Сейчас Максвелл собрал вокруг себя все, от чего бежал долгие годы, и это очень давило, но он все равно улыбался каждый день. Порой Натаниэль его конкретно выводил своим фирменным занудством и депрессивными рассуждениями о том, что правильно и что нет, но Макс через силу сохранял спокойствие, бушуя лишь про себя. Не мог он позволить себе сейчас выяснять отношения с тем, кто и так переживает сильнейший стресс. Валентайн всегда был сильным духом, но именно это сейчас разбилось вдребезги. Максвеллу оставалось лишь собирать осколки и склеивать их воедино. Во всяком случае, все самые пасмурные дни оправдывались редкими моментами, когда Валентайн на мгновение сам забывал, что сильно болен. Именно в эти короткие секунды Макс находил ответ на вопрос: «Почему я выбрал его?» Потому что со всеми остальными Максвелл мог испытать удовольствие слабое или сильное, но это удовольствие пронизывало лишь его член. Чувства к Натаниэлю пронизывали его всего, иногда выворачивая наизнанку. Не всегда это было приятно, но по большей части Макс впервые был так по-своему счастлив и очень боялся это счастье потерять.       — А Натан, конечно же, против огласки, — вздохнула девушка в ответ.       — Переживает за реакцию родителей в основном.       — Его можно понять. Его отец очень… плохо это воспринял, — нашлась Сара. — Можно даже сказать, что он никак это не воспринял. В тот день, кажется, он просто забыл, что у него есть сын…       — А мама? — спросил Макс, которому лишь однажды удалось выслушать короткую экскурсию в прошлое блондина. Сейчас он не спрашивал о родителях, чтобы не давать почву для новых переживаний.       — Раньше они созванивались, но очень редко. Ей тяжело, но там отец заправляет в их семье, поди ослушайся. Страшно, что они даже не знают, что он так сильно болен.       — Вот этого я вообще не понимаю, чего он так против того, чтобы рассказать родителям?       — Макс, его отец проигнорировал похороны своей матери лишь потому, что она приняла Натаниэля. Для его семьи и фамилии выбор Ната — позор, грязное пятно и дальше в том же духе. Мне Эммочку жалко: она, когда была маленькая, всегда получала подарки от Натаниэля на все праздники и даже не знала, что это ее брат.       — А сейчас? .       — Ну, она уже достаточно взрослая, я ей рассказала, конечно. Я всегда рассказывала о Нате, показывала фотографии, просто просила папе не говорить. Она умница, Натаниэль — наш общий секрет. Пару слов о нем всегда можно сказать при его маме, а так… у Натаниэля-то семьи не осталось, а ведь он очень по ним скучает. И тревожить их не хочет, потому что отца боится. А то представь, он постоянно делал все, чтобы отец им гордился, а потом все просто рухнуло. Отец не то, чтобы не гордится, он в упор его не видит и знать не хочет.       — Просто пиздец, — вздохнул Коулман, потерев уставшие глаза. — Это неправильно… Принципы принципами, но сейчас не то время, чтобы им следовать.       — Ага, убеди сначала Натана, а потом его папашу. У обоих просто в подсознании завернуто друг друга не тревожить. Один, блин, тупо не принимает выбор своего единственного сына, а второй просто не хочет их еще больше расстраивать. Знаешь что он мне сказал? «Отец и так ненавидит меня, хочешь, чтобы он похоронил меня раньше времени, сославшись на то, что я болен только потому, что гей?» Ну и про маму… боится, что ее слабое сердце не выдержит.       — За свое бы больше переживал, у кого сердце слабое — у мамы или у него — вопрос очень спорный, — вздохнул шатен. — С этим нужно что-то делать. Ему через неделю ложиться в больницу на обследование, у меня будет время навестить его семью.       — Ты с ума сошел? Он убьет тебя, если ты это сделаешь!       — Они должны знать, я считаю, — выгнул бровь кареглазый, — Натан мне чуть ли не каждый день указывает, что я должен делать. Первое время даже уговаривал меня остаться с Офелией, мол, так правильно. Раз уж он так осведомлен, что нужно делать мне, значит, я тоже знаю, что нужно ему.       — С Офелией-то ты не остался, — улыбнулась Сара, забыв о женском сострадании. Шатен действительно расстался с девушкой, однако об этом разрыве по факту никто не знал. Друзья Макса так и остались друзьями Макса, Офелия ни с кем из них сама не общалась. А Коулман так замотался в последнее время, что времени рассказать друзьям о переменах (да и как тут расскажешь?!) не находилось, не говоря уже о каких-то встречах.       — Ну, насильно его родителей я тащить сюда не стану, я просто скажу им это лично. Там уже понятно будет, что и как.       — Бессмертный просто, — вновь улыбнулась Сара, зачем-то глянув за спину, словно боялась, что Натаниэль их подслушивает. Но блондин крепко спал, и в своем сне он был тоже болен. Болезнь не отпускала его ни в сознании, ни без него. Везде все было плохо, но каждый новый день он был вынужден улыбаться, чтобы не расстраивать тех, кто рядом. Рядом и так были единицы. И вымученная улыбка была лишь малой платой за все, что для него делали.

***

      Сидеть сложа руки Натаниэль больше не мог. Пользуясь тем, что рядом был и Максвелл, и Сара, Валентайн вдруг загорелся совершенно бредовой идеей — снова открыть магазин цветов. Максвелл сначала воспринял это с иронией: ни у кого из них не было ни времени заниматься всем этим, ни начального капитала. Однако волшебным образом Валентайн нашел деньги на открытие своего магазина, что ввело Коулмана в ступор. Нат, естественно, не стал рассказывать о Стивене, да и точной суммы своих сбережений не называл.       — Оставил на пышные похороны, а сейчас думаю, что кремации будет достаточно, — выгнул бровь блондин и отвел взгляд в сторону. Сара со вздохом закусила губу: в отсуствие Макса она уже пыталась отговорить друга от этой затеи, но Валентайн, как баран, уперся в новые ворота. Впрочем, потом девушка решила, что любимое занятие пойдет ему только на пользу и под неожиданно сильным давлением блондина согласилась надавить еще и на Макса.       — Опять ты о похоронах, — тяжело вздохнул Макс, присев рядом с Натаниэлем. — Хочешь магазин? Будет тебе магазин, ладно. Что мне нужно сделать?       — Стать учредителем, — улыбнулся Натаниэль. В этот раз он не хотел быть единственный собственником. В конце концов, если что-то плохое действительно случится, у Валентайна была блеклая надежда, что Макс или Сара продолжат его дело. В этот момент, кстати, Натаниэль снова задумался о детях и в который раз убедился, что с Офелией он решил все верно.       — Натан, я же в этом совсем ничего не понимаю. Цветы — это… это что-то такое… вот Сара, например, лучше подойдет на эту роль.       — Вот не надо, я в цветах тоже не разбираюсь, — открестилась темноволосая, но Натану подмигнула. — Мне-то какой смысл в ваших бумажках фигурировать? Я живу в другом городе и магазином заниматься не стану, а вот ты, Макс, вполне подходишь на эту роль.       — К тому же для учредительства не нужно разбираться в цветах, — подхватил Натаниэль. В одно мгновение Максвеллу показалась, что он попал в какую-то еврейскую секту, где главной задачей было его развести, однако здравый смысл все-таки возобладал. Разводить Макса было просто не на что, все финансовые обязательства висели на Натаниэле.       — Послушай, Нат, я все понимаю, — предпринял последнюю попытку кареглазый, — но не лучше ли эти деньги сохранить для твоего лечения?       — Пожалуйста, Макс, дай мне просто забыть о том, что я болен! — не выдержал Нат и надавил на самое больное. Здесь Коулман уже просто не нашел слов, чтобы ответить отказом. Он все это время только и пытался отвлечь мужчину от постоянных дум о больнице, об операции (которую Нат, к слову, и ждет, и боится), о смерти. Разговор был на эту тему весьма короткий, и Макс с улыбкой отметил, что когда Натаниэль действительно чего-то хочет, он найдет, как желаемое получить. Сара лишь с улыбкой предложила свою помощь. Своей идеей фикс Натаниэль убил сразу двух зайцев: дома, наконец, снова было тихо, деньги Стивена, так щедро ему врученные, нашли себе дело.       Однако Натаниэль все-таки хорошо устроился: пока Сара и Максвелл бегали по нотариусам и разным n-станциям, блондин прохлаждался дома, практически пальцем о палец не ударив. Все, что от него требовалось, делалось дома с приглашенным на чай нотариусом. Коулман слабо понимал, зачем Натаниэль открывает малый бизнес на двоих, но так как Макс ничем не рисковал, кроме вложенных Натаниэлем денег, то практически молча делал все, чего от него хотели. Дело осталось за малым: найти площадь, обустроить ее и найти персонал. Натаниэль так припахал шатена, что даже когда уехала Сара, и сам блондин лег в больницу, у мужчины просто не было ни одного свободного дня, чтобы осуществить запланированную поездку к родителям Валентайна. В какой-то момент Максвелл уже махнул рукой на все это: Натан ведь не хочет впутывать родителей во все это, так зачем идти ему поперек? У Коулмана и без родителей флориста забот было столько, что голова шла кругом. «Чертов магазин, вот приспичило же Нату открыть его именно сейчас!» — негодовал про себя кареглазый, валясь с ног. Натаниэль, конечно, делал все, что можно было делать удаленно: искал площадь, прозванивал базы цветов, возобновляя свои старые связи, подбирал оборудование и, конечно, искал персонал. Первым делом блондин позвонил Лили, поинтересовавшись, не хочет ли она вновь работать с ним в одной команде. Лили была первой в его списке, кому он мог доверить магазин. Открытие, конечно, было неблизко, но закинуть удочку никто не мешал. Лили была рада услышать весть от Натаниэля, но четкого ответа дать не смогла и попросила позвонить ближе к открытию магазина.       После обследования Натаниэлю настоятельно рекомендовалось остаться в больнице, но мужчина отказался, подписав у местного юриста все нужные бумаги и приняв ответственность за не вовремя оказанную врачебную помощь в дальнейшем на себя. У Ната открылось, наверное, восьмое по счету дыхание; его захлестнуло новой волной страсти к жизни, потому что все возвращалось на свои места. Приятная суматоха хорошо отвлекала от депрессивных мыслей, и общее психологическое состояние флориста улучшилось, чего нельзя было сказать о его здоровье в целом.       Несмотря на позитивную волну, на которой блондин мчался вперед, самочувствие его было хуже. Участились головокружения, физическая активность спала, и мужчина валился от усталости, почти ничего и не сделав. К моменту, когда все было готово, и магазин Валентайна должен был открыть свои двери в конце сентября, Натаниэль практически не вставал с постели. И, несмотря на свое состояние, он категорично отказывался госпитализироваться. Никакие уговоры на него не действовали, блондин в каждом аргументе мог найти что-то, о чем Макс даже не задумывался. Ситуация накалялась и тем, что самочувствие Натаниэля от постоянных споров только ухудшалось, однако пришло время вспомнить о самочувствии Максвелла, который скромно молчал каждый раз, решив, что из них двоих хуже только горе-садовнику.       — Хочешь от меня избавиться, так и скажи, — хмыкнул блондин, повернувшись на бок спиной к мужчине. Макс яростно сжал ладони в кулаки, в неистовых жестах тряся имя перед собой. До чего Натан его выводил иногда, сил не было! Неужели он не видит всех усилий и стараний ради него?!       — Послушай, — из последних сих сохраняя спокойствие, Макс глубоко вдохнул и разжал ладони, успокаивая вулкан внутри себя, — я просто за тебя переживаю. Врачи рекомендуют, можно даже сказать, настаивают на твоей госпитализации! Я же не врач! Вдруг что-то случится?       — Со мной все хорошо, Макс, я не хочу в больницу.       — Не хочет он в больницу, — фыркнул шатен себе под нос и снова стал заводиться. Прижав ладонь ко лбу, Коулман сел на край постели и навис над флористом, буквально заставив его лечь на спину. — Как ты меня достал своими капризами.       — Тебя никто не заставляет сидеть со мной, я могу вызвать сиделку, — отчеканил блондин и отвел взгляд в сторону, но в этот момент Максвелл с силой сжал подбородок Валентайна.       — На меня смотри! — повысил он голос, но после заговорил тише. — Хватит. Чего ты добиваешься? Чего ты хочешь от меня? Я не железный, черт возьми! — и все-таки голос с каждым словом стал срываться. Одернув свою ладонь от бледного лица, Макс вскочил на ноги, пропустив пальцы в волосы и сжав их у корней. — Чего ты хочешь? Я все это время делал все, что ты хотел!!!       — Все? Устал? — усмехнулся Натаниэль, приподнявшись на постели в сидячее положение.       — Смертельно устал! — согласился Макс. — Устал от твоих капризов! Не хотел лежать в клинике, ладно! Мы наняли сиделку. Захотел свой чертов магазин? Я бегал с твоими документами и все делал за тебя! В конце месяца он откроется! Что тебе еще надо?! Я сделал все, что мог! Так сделай, блядь, то, чего хочу я! Подпиши чертову госпитализацию!       Натан на секунду поджал губы, несколько шокированный тем, что Макс сорвался на крик. Мужчина ходил перед кроватью из стороны в сторону, хватаясь за голову или жестикулируя руками перед собой. В какой-то момент Натаниэль даже испугался его крика, но больше всего в данной ситуации он боялся того, о чем так просил Максвелл. Конечно, он понимал, что сейчас не время для капризов, не время сыпать словами «Я не хочу» или «Я не буду». Уже было пора, но Валентайн банально боялся провести свои последние дни в белых стенах, пропитанных запахом лекарств. Там, в этих холодных палатах, тенью ходила смерть, заглядывая к каждому пациенту по ночам, а иногда и днем. Разве Макс не может понять этого? Но Макс действительно не понимал: его одолевал другой страх — проснуться утром и обнаружить холодное тело рядом. Мужчина так уставал, что если засыпал, то проваливался в забытье так глубоко, что разбудить его мог лишь легкий толчок в спину. Что будет, если однажды Натаниэль не проснется от будильника, не разозлится на этот писк и не толкнет его в бок или спину? Что станет тогда? И какое искать оправдание себе?       — У меня скоро день рождения, — понуро выдохнул голубоглазый, прервав гневную тираду слов. Максвелл недоуменно посмотрел на мужчину и пару раз глупо раскрыл рот, но слов не нашлось. — Я не хочу его праздновать там. Я не хочу праздновать вообще, но в этот день я не хочу быть в больнице, понимаешь?       — Натаниэль, — потух Коулман и подошел ближе к мужчине, вновь присев на край постели. — Хочешь, на этот день я заберу тебя? Мы пойдем в Центральный парк, м? Только, пожалуйста, подпиши эту чертову госпитализацию. Я знаю, что тебе страшно, но я боюсь за тебя не меньше. Ты не жалеешь себя, так хоть меня пожалей. Я готов ночевать с тобой в этой ебучей клинике, только пусть эти врачи будут рядом, я не могу… я устал. Прости меня, Нат, но я устал. Я так больше не могу… не могу, — замотал головой тот и зажмурил влажные глаза. — Пожалуйста…       Было даже стыдно, ведь по факту Максвелл просил отдыха для себя. Как бы он ни любил Натаниэля, суматоха вокруг выжала из шатена все жизненные силы. Наверное, Натаниэль слишком сильно насел на мужчину со своим желанием открыть магазин, спокойно закрыв глаза на то, что у Максвелла все-таки были и другие обязанности. Да, теперь он реже появлялся в офисе, но Макс до глубокой ночи, а то и до утра, засиживался с ноутбуком на кухне, делая все то, что приносило ему деньги. И пусть Натаниэль не просил от него никаких материальных вложений, Максвелл работал за них двоих. Задумываясь о подобном, Натаниэль приходил в ужас. Больше всего он не хотел оказаться в таком положении. Он никогда и представить себе не мог, что вообще окажется на волоске от смерти без семьи, без друзей и без денег. Эвона как жизнь его развернула, правда?       — Хорошо, — сдался флорист, протянув руки к шатену, чтобы обнять, но вместо этого мужчина сжал кофту в ладонях и подтянул кареглазого к себе, влажно поцеловав в губы. От такой резкой смены настроений Коулман даже растерялся, на мгновение вылупившись на блондина.       — Эй, ты чего? — улыбнулся он, облизнув влажные губы. Натаниэль с легкой улыбкой одернул одеяло в сторону и потянул мужчину на себя, совсем сбив того с толку. — Нат, тебе же нельзя, ты забыл?       — Плевать, я хочу этого, — отрывисто ответил Натаниэль, заглянув в теплые глаза любовника. О желаниях и возможностях Макса никто не спрашивал. Валентайн в последнее время стал слишком эгоистичным, что прощалось ему только из-за слабого здоровья. — Иначе ничего подписывать не стану.       — Маленький шантажист, — хохотнул Макс, удобнее устроившись над мужчиной. Уперевшись локтями по обе стороны от его головы в мягкую подушку локтями, Макс нежно коснулся лица Натаниэля и убрал за ухо прядь светлых волос. Этот золотой водопад на светлых простынях практически приковывал к себе взгляд. — Первое, что я сделаю, когда ты поправишься — выдеру тебя за убитые нервы, ты просто невыносимый засранец, — с улыбкой проговорил Коулман, поймав в поцелуе улыбку блондина.       С Натаниэлем было очень непросто. Жизнь с ним в последнее время была тиха и размеренна, слышался лишь легкий перезвон колокольчиков, еле слышный, почти неуловимый. Однако этот тихий звон Максвелл ощущал другими органами чувств. Неприхотливый цветок весны и лета преследовал мужчин в начале осени своим неуловимым звоном. О чем же звенели эти нежные цветы в этот раз? На языке цветов колокольчик означал покорность и смирение. Эти музыкальные цветы из дивных ирландских сказок говорили «Я думаю о тебе», но было и другое значение — лиловый колокольчик был легким звенящим вопросом: «Зачем ты мучаешь меня своими капризами?» В книге Натаниэля о колокольчике было написано всего ничего, но красивый сухой цветок напоминал почему-то грустно склоненную голову сказочного персонажа. Так же грустно склонил голову и сам Валентайн, капризным перезвоном отказываясь прощаться со всем, что его окружало. Осень. Колокольчики уже давно отцвели так же, как и время Натаниэля быстро пролетело перед глазами.