Сквозь треснутый объектив

Круглые часы с отсутствующей девяткой, висящие над дверью, показывали без пятнадцати шесть. Как и несколько секунд назад. Эммануэль устало вздохнул и откинулся на кресле, покачиваясь с мерным скрипом. День никак не хотел кончаться. Не то чтобы он был обязан досиживать до самого конца, но на бронзовой табличке с надписью «частный детектив Э. Макрон» на входе были указаны рабочие часы, и он расписания придерживался. Эммануэль смял очередную страницу сегодняшней утренней газеты — ничего интересного, все, как всегда: наркотики, убийства, похищения и все в другом городе, — и, прицелившись, кинул в низкую урну слева от двери. Промах. Опять. Практически весь пол в кабинете был усеян бумажными шариками разного размера — дел у него не было очень давно. Последнее расследование окончилось блестяще — мистер Абэ потерял своего кота в закрытой квартире и так распереживался, что заплатил двойной гонорар. Но это было уже более недели назад. И теперь все, что оставалось Эммануэлю, — спокойно гнить в крошечном кабинете, который он снимал на углу Элизе-стрит, улицы, некогда представлявшей собой культурное наследие Макдорчестера. Сейчас весь блеск ее величия сполз, как позолота с дешевой безделушки за два пятьдесят, и вдоль дороги прохожих приветствовали давно заброшенный театр, магазин тканей, в котором ночевали бездомные, и так и не оправившийся после пожара пятидесятилетней давности музей зубочисток. Зато рента в этом районе была очень дешевая. Эммануэль подпер щеку рукой, смотря сквозь вставку желтоватого стекла на двери на силуэт Марин, своей секретарши. Она определенно отличалась от девиц, которых обычно сажали в приемных. В основном тем, что большую часть ее времени занимали не перелистывание журналов и перекидывание ноги на ногу, а настрачивание памфлетов. Иногда Эммануэль думал, что она работает на него, потому что он позволяет ей вволю пользоваться печатной машинкой. Но и определенная польза от нее была — если в его часах садились батарейки, он отмечал конец рабочего дня по тому, когда она начинала собираться, бодро маршируя к выходу. Без десяти шесть. Еще несколько минут, и он сможет собраться, отправиться в свою маленькую квартиру в компании с бутылкой вина — не такое клише, как бутылка виски, но только потому, что Эммануэль не пил крепкие напитки, — и очнуться в следующем дне. Богатая на события жизнь, однако какая есть. Эммануэль пошарил рукой по столу, но газета для метания кончилась. Тогда он закинул на него ноги и еще с пару минут любовался на носки своих блестящих туфель. Он знал точно: первое, на что обращали внимание у мужчины — обувь, поэтому Эммануэль любил начищать ее до зеркального блеска, когда не было работы. Когда не было работы и он прочитывал всю прессу. И затачивал карандаши. И делал все возможные пометки для мемуаров, которые однажды точно-точно напишет. В общем, туфли были в топ-5 важных дел. Он начал обратный отсчет со ста двадцати секунд. Сто десять секунд, и он поднимется с облезшего коричневого кресла на колесиках. Сто секунд, и он задвинет жалюзи, запирая дверь на ключ, как будто тут есть что воровать. Разве что его стратегический запас мятных леденцов. Девяносто секунд, и он спустится вниз к своему старому синему Шевроле. Восемьдесят секунд и… Дверь открылась, являя Марин. — Макрон. Он кашлянул. — Ладно-ладно, детектив Макрон, — нехотя исправилась она, вспоминая о субординации. Вернее делая вид, что вспомнила о субординации, — к тебе клиент. Эммануэль посмотрел на часы, где оставалось чуть больше минуты его рабочего дня. Он не любил задерживаться. Но это был единственный посетитель за неделю. — Он записывался? — Эммануэль коснулся своего ежедневника — за вычетом мятных леденцов, единственной дорогой вещи в этом кабинете. — Очевидно, если бы он записывался, то знал, что твой рабочий день заканчивается в шесть, — ответила она. — Смазливый. Возможно, из тех, кто думает, что им все можно. — Кхм, я вас слышу, — раздался тихий голос в ответ. — Да, я в курсе. — Марин обернулась, окидывая взглядом пока невидимого для него клиента. Мда. Потрясающе. Может быть, смазливый клиент просто встанет и уйдет? — Мне придется задержаться? — спросила Марин с неудовольствием. — У меня собрание жильцов соседства, я председатель, если ты помнишь, а не только пыль у тебя протираю. Помассировав переносицу, Эммануэль тяжело вздохнул. — Ладно, ты можешь идти. Марин удовлетворенно кивнула и тут же скрылась за дверью. — Да, он принимает, — послышался ее приглушенный голос. — Проходите. Можете не вытирать обувь, коврик мы не стирали со времен Депрессии. Эммануэль спустил ноги со стола и уселся поудобнее в кресле. Если повезет, это будет какой-нибудь из этих денежных мешков, которые проверяют, не изменяет ли им их молодая женушка, вчерашняя певичка из кабаре. Никакой интриги. Да, изменяет. Дверь открылась вновь, на этот раз внося не Марин, опаздывающую на собрание своей маленькой соседской партии тетушек, готовых штурмовать Капитолий, чтобы добиться запрета на неаккуратные газоны, а очевидно его нового клиента. Вошедший был высоким темноволосым мужчиной в твидовом сером костюме. Пальто он снял еще в приемной, и оно висело на его локте. Во второй руке он держал портфель. На вид ему было за сорок, около того. Мужчине тоже. Он посмотрел на вешалку, явно размышляя, может ли повесить на нее свою верхнюю одежду без спроса. На его локте Эммануэль заметил белый след от мела. На профессора университета точно не тянул, возможно, преподаватель. Костюм его выглядел дешевым, но аккуратным. Да, скорее всего преподаватель. — Добрый вечер, — сказал клиент и вновь посмотрел на вешалку. — Я могу… — Можете, — кивнул Эммануэль, откидываясь назад. Клиент повесил пальто на крючок и уже повернулся, чтобы представиться и протянуть руку для рукопожатия, и, конечно, крючок не нашел лучшего времени, чтобы отломиться. — Извините. Эммануэль уперся двумя пальцами в висок, наблюдая за тем, как клиент наклоняется за упавшим пальто, подбирает его, отряхивает от пыли и колеблется, прежде чем повесить на другой крючок. — Надеюсь, это не очень ценная вешалка, — пробормотал тот, вновь разворачиваясь. — Ей всего лишь сто лет, — пожал плечами Эммануэль, — но это скорее минус, чем плюс. Мужчина неуверенно улыбнулся. Улыбка, однако, погасла быстро, как у ребенка, который понял, что его привели не в лавку сладостей, а к дантисту. — Меня зовут Трюдо, — представился он, протягивая руку через заваленный хламом стол Эммануэля, — Джастин Трюдо. Эммануэлю пришлось приподняться, чтобы пожать ее. Джастин Трюдо оказался выше него на полголовы, а его ладонь — немного влажной. У него был тяжелый выступающий подбородок и маленький рот. — Присаживайтесь, рассказывайте, — вздохнул Эммануэль, опускаясь на место и ненавязчиво бросая взгляд на часы. Выглядел мистер Трюдо приятно, но не приятнее, чем бутылка белого сухого и упаковка полуфабрикатов. Горошек, рис, кусок курицы под сливочным соусом. У Эммануэля заныло в животе. — Я не знаю, с чего начать, — признался Трюдо, когда наконец устроился в стуле напротив. Он свел колени вместе, вытирая руки о ткань брюк. Эммануэль рассмотрел у него широкое обручальное кольцо. Может быть, он один из этих ревнивых мужей? Мистер Трюдо выглядел достаточно потерянным, но, возможно, это было лишь следствием ситуации, которая вынудила его прийти сюда. — Я бы предложил кофе, — сказал Эммануэль, — если бы работал в кофейне. Но я не работаю. Представьте, что вы в исповедальне. Трюдо замялся, видимо, визуализируя картину. Эммануэль на священника похож не был, хотя присутствовал в его жизни отрывок, когда он думал, что ему стоит пойти в семинарию. Отрывок был очень кратким, и он о нем предпочитал не думать. — Стало хуже, — поделился впечатлениями тот. — Вы тратите мое время. И свое тоже. — Извините, — мистер Трюдо опустил глаза, — в общем… моя проблема в том, что меня шантажируют. Вот оно что. И чем же, интересно, его можно шантажировать? — Около двух недель назад я получил первое письмо. Мне стоит его показать? — Пожалуйста. — Эммануэль махнул рукой. Трюдо поднял свой портфель на колени и раскрыл, одновременно отщелкивая оба замка. Да, точно преподаватель. Внутри у него была целая стопка тетрадей. Между ними он выудил небольшой белый конверт. Мистер Трюдо нерешительно посмотрел в лицо Эммануэлю, прежде чем положить его на стол. — Вы можете комментировать. — Эммануэль потянулся к нему. — Как он к вам попал? — Я забрал его в почтовом ящике, как и остальную почту. Это было… это было девятнадцатого августа. На конверте не было ни единого опознавательного знака, ни следа от марок, ни воска. Он был сложен из обычной мелованной бумаги и скреплен сухим клеем, на почту явно не заглядывал. — Я могу открыть? — Да, конечно. Эммануэль поддел ногтем его край, вынимая на свет что-то, похожее на детсадовскую поделку. Лист внутри был таким же мелованным, как и тот, из которого был сложен конверт, но теперь уже не таким чистым. Как в дешевых шпионских романах, текст на нем был составлен из вырезанных готовых слов. «Я знаю, что ты делаешь. Мое молчание стоит пятьсот долларов. В воскресенье они должны лежать в…». Конец был составлен уже из фрагментов — букв. Он знал это место — неработающий фонтан со скульптурой голубей. Там всегда было много народа. Эммануэль отложил письмо в сторону. — Пока это выглядит как то, что можно подложить абсолютно любому человеку, — пожал он плечами. — У всех есть секреты. Я бы не реагировал на это. — Я так и сделал, — мистер Трюдо нервно облизнул губы, — я вовсе не такой мнительный, чтобы… я хотел просто выбросить его, но… но я его оставил. Хотел понять, в чем смысл. — Да, вы упомянули, что это только первое письмо. Другие у вас тоже с собой? Он замялся, и Эммануэлю пришлось постучать пальцами по столу, чтобы напомнить, что время идет. Он не горел желанием сидеть тут до темени. Его живот согласился с этим, сердито урча. — Хорошо, я попробую сам. — Эммануэль скрестил руки на груди. — Вас есть чем шантажировать, верно? И после того, как вы проигнорировали первое письмо, вы получили подтверждение того, что ваш недоброжелатель действительно что-то имеет. Джастин Трюдо не смотрел ему в глаза и просто качнул головой. — Я… имею в виду… — Его губы поджались. — Все, что я скажу вам… все, что вы увидите, это же останется только между нами? Мне есть чем рисковать. Вздохнув, Эммануэль посмотрел в окно. Солнце катилось к закату, бросая рыжие лучи сквозь желтоватые жалюзи на пол и часть стола. Сколько он таких историй слышал? Достаточно много. Каждый клиент думал, что его случай уникальный. Самый драматичный, самый волнующий и самый секретный. Но правда была в том, что они не отличались друг от друга. Он чувствовал себя доктором. Пациенты стеснялись, но были до противного одинаковыми. — Честно говоря, мне глубоко наплевать, чем вы занимаетесь, поэтому не думаю, что я побегу рассказывать об этом в утренние новости, — откровенно сказал Эммануэль, хмурясь. — И, если вас успокоит, привычки осуждать у меня тоже нет. Я могу только выразить озабоченность. Поэтому я слушаю. Он не знал, успокоили ли мистера Трюдо его слова на самом деле, но тот кивнул, прежде чем вновь скользнуть в свой портфель. На этот раз конверт оказался не среди тетрадей, а за оторванной частью подкладки. Этот был тяжелее и толще. Внутри лежало не только письмо, но начал он с него. Те же вырезанные слова. Эммануэль посмотрел на смятый газетный лист на полу. Не исключено, что в качестве донора выступила как раз ежедневная пресса. «Я не шутил в прошлый раз. Неверие будет стоить тысячу долларов». Когда Эммануэль потянулся к конверту вновь, мистер Трюдо шумно вдохнул и отстранился, прислоняясь к спинке стула обеими лопатками. Он что, укрывается от налогов? Подсматривает за женщинами в туалетах? Обворовывает телефонные будки? Эммануэль вытряхнул из конверта на стол все, что в нем было. Это оказалось три фото. Пожалуй, такого он не ждал. Сделаны снимки были через окно: на одном из кадров бликовало стекло. И на всех них Джастин Трюдо был запечатлен в интимных отношениях с другим мужчиной. Эммануэль несколько раз моргнул, но образы перед ним не рассеялись. На первом фото двое стояли перед окном, обнаженные по пояс, и фигура мистера Трюдо, сейчас скрытая под серым костюмом, полностью открывалась взглядам. Он был очень хорошо сложен. Если на первом фото у другого мужчины виднелось только плечо, то на втором мужчина целовал мистера Трюдо в шею, пока правая рука касалась его внизу. На третьем он опустился перед клиентом на колени, расстегивая его брюки. Вот оно что. Значит, Джастин Трюдо предпочитает такой вид досуга вечерам в семейном кругу. И снова измены. Только теперь куда более скандальные, особенно для учителя. Мир не меняется. Деньги, секс, власть. Ничего нового. Эммануэль еще раз посмотрел на его широкую грудь на фото. Горячая штучка под строгой формой учителя. Он думал, такое бывает только в любовных романах или фильмах для женщин средних лет. — Вы понимаете, почему я не могу пойти с этим в полицию? — Голос Трюдо в какой-то момент задрожал, но он постарался взять его под контроль. — Меня могут посадить. Это конец. Конец всему. — Могу представить. — Эммануэль отодвинул фото от себя. — Весьма опрометчиво делать такие вещи перед окном. — Такого раньше не случалось. Я не думал. Я даже не помню… не помню, как это происходило. Простите, у вас будет стакан воды? — Тут все еще не кофейня, — бросил Эммануэль, но замолчал. Кажется, мистер Трюдо не разыгрывал сцену. Он тяжело дышал, его лицо раскраснелось. — Вы же не упадете сейчас в обморок? — уточнил Эммануэль, поднимаясь со своего места. — Не пока я схожу в туалет и не наберу воды из-под крана? — Нет, нет. — Трюдо покачал головой. — Спасибо. Эммануэль взял стакан со стола, спешно выходя в приемную, откуда можно было попасть в их уборную. Марин уже и след простыл. — Блядь, — сказал он, оценивая примерно все. — Когда секретарша нужна, ее как раз нет. Эммануэль набрал в стакан воды — она была немного желтоватой, пришлось пропускать еще, пока он не смог налить чистой, — и вернулся в кабинет. — Спасибо, — вновь поблагодарил его мистер Трюдо, доверчиво протягивая к нему руки. Он едва мог удержать стакан ровно, и Эммануэль, поджав губы, похлопал его по плечу, успокаивая. — Спасибо, — в третий раз сказал Трюдо, отставляя пустой стакан. — Мне кажется, я схожу с ума. Эммануэль опустился на край стола, скрещивая руки. — Я ни с кем не могу об этом говорить, я не знаю, что мне делать, — слова теперь сыпались из его посетителя, как из рога изобилия. — Если хоть какой-то намек появится… даже если удастся избежать тюрьмы, меня никогда не допустят до работы с детьми. Я потеряю все. И моя семья… мои собственные… они же не захотят меня знать… я бы сам не захотел себя знать. — Значит, у вас есть дети. Он посмотрел на воротничок рубашки мистера Трюдо. Розовое крошечное пятнышко могло быть следом от детской смеси. — Трое, — кивнул тот, поднимая на него светло-голубые глаза. Они опухли и покраснели, будто он был готов вот-вот расплакаться. Эммануэль впервые не знал, что делать. Его клиенты обычно были злы, раздосадованы, взволнованны или холодно собраны. С этими эмоциями он мог разобраться. Конечно, бывали и драматизирующие клиентки, но женщины не могли без драмы. Мужчина перед ним был так открыт, выворачивая свою слабую сторону наизнанку, что от этого становилось неловко. Эммануэль считал, что недопустимо давать посторонним видеть себя уязвимым; никогда не знаешь, в какой момент тобой воспользуются и всадят заточку между пластинами ослабленной обороны. Или ударят по лицу, когда ты будешь пожимать руку. Все это его обескураживало. Он окинул взглядом свой стол. Коробка из-под салфеток была пуста, он бросал туда свои жеваные жвачки. — Послушайте, мистер Трюдо. — Эммануэль достал из кармана свой платок, передавая ему. Кажется, он им пока не вытирался. — Вы же пришли сюда, значит, уже приняли какое-то решение. Возьмите себя в руки. Трюдо шумно сморкнулся в платок. Или вытирался… — Вам мерзко, верно? — внезапно спросил он, поднимая глаза. — Вам неприятно на меня смотреть из-за того, что вы увидели? Эммануэль отвел взгляд, фокусируясь на дверной ручке позади его плеча. Лицо посетителя расплылось. Возможно, сейчас придется солгать. Благо, лгал он так виртуозно, что порой и сам верил своим словам. — Мне по-прежнему наплевать, чем и с кем вы занимаетесь, пока вы платите деньги за мое время. Которое, напомню, не резиновое. Кажется, это успокоило мистера Трюдо. Он кивнул, его плечи расслабились. Ну и славно. — Простите. Конечно. — Он вновь шмыгнул носом, садясь ровно. — В какой-то момент я думал, что мне стоит согласиться с этим… пойти на условия. Но это было до второго письма. Такая сумма, к сожалению, для меня непомерна. Я не могу сделать это втайне от жены, а если она узнает... господи, надеюсь, она никогда не узнает. — Не думаю, что шантажист остановился бы, заплати вы ему хоть раз. — Эммануэль спрятал руки под мышки, пожимая плечами. — Пока есть материал и возможность вытягивать деньги, шантажист, как правило, не останавливается. — Вероятно… вероятно, вы правы. В общем, поэтому я и пришел. Мне нужно узнать, кто этот человек. Эммануэль смотрел на него; глаза мистера Трюдо были широко раскрыты, он уставился на него, как на ведущего новостей. Похоже, он не до конца понимал, зачем пришел сюда. И понятия не имел, с чем он уйдет отсюда. На что способен учитель, чтобы сохранить свои тайны? — Чтобы что? — спросил Эммануэль. — В каком смысле? — Его черные прямые брови нахмурились. — Для общего развития. Заберете у него фото? Пришьете его? — Что сделаю? Эммануэль вновь потер переносицу и устало посмотрел на мистера Трюдо. Он наклонился так близко, что ему можно было при желании двинуть коленом по подбородку. — Хорошо. Вы хотите, чтобы я нашел того, кто отправил вам эти письма, верно? — Да. — Мой ценник — сорок долларов за день работы, не считая расходов. — Вы хотите сказать, что беретесь? — Именно это я и сказал. Мистер Трюдо вновь откинулся на спинку с таким облегчением, как будто он уже назвал ему имя злоумышленника. — Тогда… тогда... простите, я не знаю, что нужно говорить. — Я нанимаю вас, детектив Макрон, вот вам чек за первый день, — подсказал Эммануэль. — Я нанимаю вас, детектив Макрон, — повторил Трюдо и протянул ему руку. Вновь.