Я тебя подожду

      Золотой лист сорвался ветви и, кружась, медленно опустился на траву. Ни гнили, ни грибка на нём не было, и всё же от лёгкого прикосновения он мгновенно рассыпался в пепел. Прекрасный. Хрупкий. Постепенно угасающий, как и всё остальное.       – Как Амариэ? - тихо спросил Келебримбор.       Они шли вдвоём по аллее, залитой мягкими лучами солнца. Красноватого, будто закатного — хотя время едва близилось к полудню. Почему-то шуметь казалось кощунством, будто от любого громкого звука деревья могли потерять оставшиеся листья.       – Не очень хорошо, - честно ответил Финрод, - она уже давно не поёт и не пишет стихов.       – Порой мне кажется… что угасание не затронуло только нас двоих, - медленно сказал Келебримбор.       – Это правда. Надеюсь, ты не будешь злиться, но я не стал заканчивать ту статую — просто разбил её. Вокруг нас столько застывшего и неизменного, что я, кажется, схожу с ума…       Черноволосый эльф кивнул:       – Всё хорошо. На меня это всё тоже нагоняет тоску. Будто… чего-то не хватает…       «Или кого-то», - мысленно закончил он.       Финрод внимательно посмотрел на него и будто его мысли прочитал:       – Если ты когда-нибудь притащишь его в мастерскую, клянусь, я его в печку засуну.       – Не выйдет, он владеет пламенем Утумно, - слабо усмехнулся Келебримбор.       – Тогда утоплю… а нет, оно же не тонет. Тогда проткну чем-нибудь.       – Ну уж нет, это моя привилегия.       Фелагунд посмотрел на него серьёзно, но в его глазах плясали озорные искорки:       – Твоя фраза прозвучала довольно неоднозначно. Некоторые сочтут её… фривольной.       – Каждый понял в меру своей испорченности, - развёл руками Келебримбор.       – О Эру, я же художник. Я представил…       – Как тебе не стыдно?       – Никак не стыдно…       Сквозь напускную весёлость сочилась тревожность. Она окутала Келебримбора, как сквозняк, который заползает под рубашку и бесстыдно исследует тело ледяными щупальцами. И Финрод опять это почувствовал. Сказал мягко:       – Не нужно бояться. Прошли тысячелетия, и, поверь, они уже не хранят обиду. Всё пройдёт прекрасно.       Впереди, за золотистым кружевом деревьев, надвигались голубые шпили Алквалондэ.       Келебримбор медленно шёл по улицам. Мягкое угасающее солнце расцвечивало их нежным красновато-розовым светом. Кровь больше не хлюпала под ногами. Трупы убитых не валялись повсюду. Нигде не стонали умирающие. По правде говоря, город словно вымер — будто его обитатели за четыре эпохи устали жить и не выходили из домов без крайней необходимости.       – Угасание коснулось и тэлери, - грустно заметил Финрод, - а я помню Алквалондэ шумным и весёлым…       Взгляд Келебримбора упал на каменный фонтан: прекрасная дева, смеясь, наклонила ракушку, и из перламутровых створок лилась вода. Уинен, прекрасная майа из свиты Ульмо. Воспоминание накалённой иглой пронзило голову.       …Вот здесь, привалившись к каменному резервуару, лежала девица. Тьелпе почему-то особенно запомнил её волосы — длинные, до колена, белые с голубым отливом. Кровь расплывалась по платью, кровь капала с меча потрясённого Келебримбора. Как так? Он же не хотел. Они просто пришли взять корабли. Им правда нужны были корабли. А эта девчонка, она… она увидела убитого брата и с воем бросилась на эльфа с кулаками… Ах, почему им просто не дали корабли?       Финрод сжал его плечо — аккуратно, заземляюще. Келебримбор обернулся к нему и попросил:       – Дай мне по лицу, пожалуйста.       – Зачем?       – Да вспомнил тут… и лезут в голову всякие гадкие оправдания… так противно, аж выворачивает.       Он снова окинул взглядом улицы. Пустые. Безжизненные.       – Тут пусто не по твоей вине, - тихо сказал Финрод, - во Вторую и Третью эпоху это был огромный, шумный, многочисленный город. Но Угасание почти никого не щадит.       Это правда. Почти все знакомые эльфы говорили об ужасной усталости от прожитых лет. Бессмертие стало для них оковами. Келебримбор и Финрод сочувствовали им, но до конца понять не могли. Жизнь, полная творения и постоянного поиска, так и не утомила их.       Ольвэ принял нолдор в небольшой резиденции в центре Алквалондэ. Они прошли через тронную залу, но не задержались там. Стражник, бледный и печальноглазый, провёл их в королевский кабинет. Келебримбор окинул быстрым взглядом убранство — тяжёлые шкафы из тёмного дерева, хрупкие фигурки кораблей, воздушные, полупрозрачные занавески на окнах — и вежливо приветствовал владыку.       Одного взгляда на Ольвэ хватило, чтобы сердце Келебримбора упало.       Казалось, король носил маску самого себя. Казалось, что под этой безупречной маской уже ничего не осталось.       А ещё его волосы. Длинные, белоснежные, с голубым отливом…       – Я получил твоё письмо, - сказал Ольвэ, и голос его был таким же безупречным и пустым, как и лицо, - значит, твоего отца и его братьев готовы выпустить из Мандоса, если я прощу им убийство моих подданных?       – Да, повелитель, - смиренно сказал Келебримбор.       Глаза Ольвэ на мгновение показались ему ураганом — гневным и опасным. Видимо, Угасание ещё не совсем захлестнуло короля тэлери.       – И почему бы мне их прощать?       Келебримбор открыл было рот, но Ольвэ оборвал его:       – Только, умоляю, обойдись без этих… объяснений. За четыре эпохи чего только я от нолдор не наслышался. Я уже понял, что вы — великие мастера с благими стремлениями, а мы сами виноваты, посмели отказать…       Тьепле покачал головой:       – Я не буду говорить, что вы виноваты. Не после того, как другой «великий мастер с благими намерениями» надел меня на древко вместо знамени, потому что я посмел ему отказать.       Ольвэ тактично промолчал, но в его глазах читалось удовлетворённое «значит, есть в мире справедливость». Келебримбор сделал вид, не заметил этого. Он опустился на колени и склонил голову:       – Я не собираюсь ничего объяснять, потому что убийство тысяч невинных ничем нельзя объяснить. Я и моя семья поступили отвратительно. Я хочу извиниться. Вы не обязаны прощать.       – Я и не буду, - негромко ответил Ольвэ.       – Понимаю. И всё же взываю к вашему милосердию. Моему отцу и его братьям будет запрещено приближаться к вашим владениям. Одно неверное слово, один угрожающий жест — и они вернутся в Мандос ещё на столетие. Пожалуйста, дайте им шанс…       Ольвэ с минуту сверлил их мрачным взглядом. Финрод и Келебримбор стояли неподвижно, бывший владыка Эрегиона — до сих пор на коленях. Наконец король тэлери сказал:       – Я не прощаю тебя, феаноринг, и никогда не прощу. В ночных кошмарах я до сих пор слышу крики своих любимых.       Келебримбор опустил глаза. Лучше уж смотреть на пасмурно-синий пол, на этот орнамент из ракушек, чем на белые волосы с голубым отливом.       – Но… прошли четыре эпохи, - продолжал Ольвэ. Голос его звучал неожиданно беззащитно и надломленно, - я слишком устал от этого гнева и боли. Мне уже всё равно. Вечером я отправлю Мандосу послание со своим согласием. Пусть феаноринги идут на все четыре стороны.       Не веря своим ушам, Келебримбор поднял глаза. Несколько часов — или, быть может, дней — и отец будет свободен! И добрый, милый, сломленный дядя Маэдрос, наконец-то обнимет племянника обеими руками. И отец вернётся.       – О, нет… - вдруг прошелестел Финрод.       Он, как и все дети Финарфина, обладал даром предвидения. Келебримбор — нет. Он понял, что что-то не так, на несколько секунд позже.       …Когда солнце, которое прежде светило мягким розовым светом, прощально мигнуло алым.       А потом одновременно пришли темнота и холод.       Несколько мгновений волосы Ольвэ слабо светились в темноте. В неясном свете Келебримбор видел, как король медленно исчезает. Его хроа словно выцветала, истаивала, пока не стала совсем прозрачной — и, наконец, растворилась в воздухе. Тьелпе с ужасом обернулся к Финроду.       Контуры его тела мерцали. Золотые волосы были словно смазаны и с каждым мгновением теряли цвет.       – Когда придёт время… - с трудом произнёс Финрод, - прими тот подарок. Это… очень важно…       Последние слова были едва слышны, поскольку уста, произнесшие их, почти растворились в воздухе. Хроа исчезло, хотя сердцем Тьелпе ещё чувствовал ровный и яркий свет друга.       Эльфов лишают тел. А это может значить только одно…       Дагор Дагорат наступил.       Келебримбор смотрел на свои ладони и ждал. Вот-вот они также замерцают, контуры поплывут, и хроа рассыплется на мельчайшие частицы. Он смотрел на руки, но… ничего не происходило.       А вдалеке, на грани слышимости, нарастала чуждая, жуткая, пленительная музыка…

***

      Мелькор шагал по миру, и никто не смел тронуть его. Он дёргал за струны Арды — и та откликалась, вспоминала его музыку. Мелодия Искажения пела ветрами и шелестела почти облетевшими кронами деревьев.       Тёмный Вала повелел морю отступить, обнажая кусок суши, некогда бывший Белериандом. Руины и останки фонтана истлели за тысячелетия. Но знакомое феа было неподалёку — слабый израненный дух, у которого даже не нашлось сил поддерживать себя в бодрствующем состоянии.       Мелькор запел. Паутина его Музыки опутала несчастный дух, и тот впервые за тысячелетия спокойно задышал в его объятиях.       – Всё хорошо, малыш, - прошептал вала.       Феа затрепетала в лучах Музыки. Мелькор потянул за струны мира — и его сила, разлитая по Арде, снова потекла к нему. Он тоненькой струйкой вливал её в слабое существо, и дух медленно оживал. По феа пробегали огненные всполохи. Вала снова позвал:       – Иди ко мне, малыш. Иди на мой голос.       Спустя несколько мучительных минут дух вспыхнул ярко-алым, а потом в мозгу Мелькора прозвучал осторожный голос:       – Повелитель? Всё хорошо? Гондолин взят?       Вала окинул феа внимательным взглядом:       – Что последнее ты помнишь, малышка?       У майи больше не было тела, но если бы он мог, он почесал бы лоб:       – Я… я помню бой с двумя эльфами… и холод… кажется, я упал в фонтан… Только, умоляю, не говорите Харку и Майрону. Они меня на смех подымут. Подумать только — величайший лорд Балрогов отключился, упав в фонтан!       Видимо, майа почувствовал во взгляде Мелькора, что что-то не так, и осторожно спросил:       – Повелитель… что случилось? Где Сильмарилли из вашей короны? Где все наши?       – После падения в фонтан ты совсем ничего не помнишь?       Багровые сполохи пробегали по обнажённому феа, будто дух пытался и не мог согреться. Наконец он неуверенно промолвил:       – Я видел какие-то странные сны… порой я просыпался, и всё вокруг было синим и холодным, и я засыпал снова… Сколько времени прошло?       – Три эпохи, - признался Мелькор, - даже больше, если подумать…       Балрог аж присвистнул:       – Значит, скрыть моё позорное падение от парней не получится. Засада…       Мелькор ухмыльнулся:       – У тебя будем шанс им всё объяснить, Готмог.       Феа радостно вспыхнула.       Ради следующего возвращения не пришлось тревожить океаны и двигать горы. Мелькор потянул за струны ветров и призвал:       – Ты, которая забыла свою семью — вернись, ибо тебя любят и простят…       Ответом была тишина. Вала повысил голос:       – Вспомни! Вернись!       Где-то на другом конце мира стая летучих мышей, ошалевших от исчезновения света, повернула на восток. Предводительница, с огромными чёрными крыльями и острыми когтями, сама не поняла, почему откликнулась на странный зов. Он наполнял её крохотное сердце тонкой, мучительно-приятной тоской. Словно это был голос из другого мира — мира, который она знала, но забыла… и чем дольше она летела, чем дольше дышала музыкой Искажения, тем больше память возвращалась к ней.       – Тхури! - радостно воскликнул Готмог, завидев её вдалеке.       Сердечко летучей мыши забилось скорее. Она помнила этого огненного великана, и помнила тёмную фигуру рядом. Эти воспоминания причиняли боль, но в голове стучало: «Дом… я дома». Впервые за тысячелетия перелётов, путешествий, странных путей, она почувствовала себя на своём месте.       – Рад, что ты соизволила всё же откликнуться за зов, Тхурингвэтиль, - ворчливо сказал Мелькор, - хорошо отдохнула без меня?       Феа Тхури испуганно сжалась, и вала влил в неё силы — мягко, успокаивающе. И майа наконец-то решила заговорить:       – Повелитель, простите, я… моя фана была слишком повреждена под обломками, я не могла… я боялась… я стала летучей мышью и улетела так далеко, как только могла… нашла стаю… я летала, летала, и летала, я пыталась забыть всё… и в итоге смогла.       – Тебе лучше вспомнить, ибо грядёт Дагор Дагорат, - сказал Мелькор, - вы все понадобитесь мне.       Он встал, подобный столбу смерча, и поднял руки, и призвал своих драконов. Их феа, рассеянные пеплом по миру, срастались, соединялись, вспыхивали пожарами. Драконы огня. Драконы воздуха. Драконы суши и драконы моря, прекрасные и смертоносные. Глауринг, отец драконов, полз впереди пламенной реки. Горы вздрагивали и рушились под его тяжёлой поступью. За ним, огненной искрой, стремительно летел Смауг, и заслоняли небо гигантские крылья Анкалагона Чёрного.       Мелькор с крохотной улыбкой окинул взглядом своё воинство. Тхури перехватила его ухмылку и лукаво подмигнула:       – Повелитель, кажется, нам кого-то не хватает!       Признаться, вала оттягивал этот момент до последнего. Радость встречи боролась в нём со страхом и стыдом. Бросать маленькое пламя одного в этом жестоком мире было… бесчестно. Возможно, стоило покончить с ним, когда Аст-Ахэ пало, как он покончил с Эльфами Тьмы, чтобы избавить их от страданий в когтях победителей.       Мелькор прислушался к Музыке. Приглушил рваный, дикий ритм. «Потише, ветра, потише, всплески лавы в сердце Арты, потише, плеск волн и стук камней… я кое-кого ищу.» И ветра подсказали ему — в бесплодной чёрной расщелине спала изорванная тёмная тень. Вала в два шага пересёк мили гор и ручьёв, пока, наконец, не склонился над трещиной в камнях.       С осторожностью Мелькор запустил туда руку. Ожоги больше не болели — кажется, они совсем исчезли. О, как приятно было ощутить холод камня — после стольких лет постоянной боли!       Он сгрёб изодранную тень в кулак и вытащил наружу.       – Ох… - Тхури закрыла рот ладонью, - что с тобой сталось?       Вала тихонечко позвал ученика, погладил дух — но ответа не было. Мелькор тоненькой струйкой влил в него немного силы — и тень лишь сжалась сильнее и всхлипнула.       – Что с ним такое? - обеспокоенно спросила вампирша.       – Моё маленькое пламя горело слишком ярко и слишком долго, - промолвил Мелькор, - я не могу даже влить в него сил — организм не принимает их.       Готмог и Тхури переглянулись. Слишком яркие глаза балрога сверкнули.       – Как в старые времена, да? - подмигнул он.       Сами дивясь своей смелости, майары отстранили своего повелителя от истощённого феа. Тонкие изящные ладони вампирши и пылающие — Готмога — осторожно легли на полупрозрачный комочек духа. В едва живую майю полилась заимствованная сила. Нет, не грозная, будто холодный океан, мелькоровская мощь. Это было Пламя Утумно — пламя Времен-до-битв, когда никто из них не умел сражаться. Эта сила пылала багровыми искрами и пела тысячей ветров.       Медленно-медленно феа откликнулась на зов. Дыры в ней затянулись, и ткань заплаток была не чёрная, а фиолетово-коричневатая, как шёрстка летучей мыши, и огненно-красная, как язычки пламени.       Коматозный обморок сменился спокойным глубоким сном. Все трое — Мелькор, Готмог и Тхури — позвали майю, и феа не сразу, но откликнулась.       – Давай, маленькое пламя, - прошептал Вала, - позволь помочь тебе…       Дух постепенно обрёл фану. Мелькор одел его в плоть, которую лучше всего помнил — бледная фарфоровая кожа и волосы цвета лавы, россыпь полупрозрачных веснушек на тонком лице. Тёмно-медные ресницы затрепетали, и майа распахнул глаза. Внезапно, они были не алыми и не жёлтыми, а синего цвета — интенсивного по краям радужки и выцветшего вокруг зрачка. Слишком бледные, слишком прозрачные глаза для его маленького пламени.       – Как ты себя чувствуешь, Майрон? - мягко спросил Вала.       Майа ничего не ответил. Его новые синие глаза настороженно шарили вокруг. Когда до него дошло, что вокруг много народа, лицо стало отстранённым. Он сел; его линия плеч была жёсткой.       – Майрон, а это правда, что тебя прикончили малыши-хоббиты? - дразняще спросила Тхури.       Холодный взгляд майи заставил её отпрянуть.       – Да ладно, не обижайся, - быстро заговорила она, пытаясь загладить вину, - на меня вот крепость упала, а Готмог в фонтане утонул… в списке самых дурацких смертей ты даже не на первом месте!       – Тхури, заткнись, пожалуйста, - Готмог отодвинул её. - Брат, ты как?       – Нормально, - пробормотал майа.       Балрог протянул ему руку, и майа, после короткого раздумья, принял её и позволил помочь себе встать. Мелькор поцеловал его прикосновением силы, мягко напоминая о себе. Майрон принял дар с коротким поклоном. Его поза всё ещё оставалась напряжённой и скованной.       А затем майа едва заметно повёл рукой, и его окутал чёрный дым. Кружевные клочья тумана затвердевали, превращались в железо и сталь. Пара секунд — и Майрон стоял перед ними в устрашающих чёрных доспехах.       Какой стыд — прятать эту нежную кожу и шёлковые волосы под уродливой грудой металла. На мгновение Мелькора захлестнуло желание содрать эту скорлупу. Соединиться сердцами и фанами с маленьким пламенем.       Но он быстро осадил себя. Майрону трудно. Он столько веков был сам себе хозяином, и ему придётся заново учиться воевать под чужим началом. Это непросто.       – Боевые друзья… и подруги, - обратился Мелькор к своим воинам, - возрадуйтесь, ибо Дагор Дагорат грядёт! Мы смерчем пройдёмся по землям Запада и насытимся агонией слабаков. Мы заберём всех, кто им дорог, и прежде чем мы сгорим — мы сожжём их мир дотла!       Тхури обернулась к Готмогу и сказала громким шёпотом:       – Если мы всё равно все… того, может, ты хоть раз к нам присоединишься?       – К кому — нам? - устало вздохнул балрог.       – Ну, к нашим с Майроном оргиям…       Готмог перевёл взгляд на боевого друга. Лицо Майрона за железным шлемом было нечитаемым, но майа не выглядел готовым к оргии. По правде говоря, он выглядел так, будто его стошнит от самого невинного прикосновения. Балрог покрутил пальцем у виска:       – Мыша, тебе не стыдно? Вот представь, возьмут тебя в плен эльфы. Будут пытать и спрашивать — чем ты вчера занималась? Они думают, что ты была на секретном задании, а ты с Майроном кувыркалась. Да они со смеху помрут…       – Если меня будут пытать, я скажу, что кувыркалась с Майроном, даже если была на секретном задании, - фыркнула Тхури, - ОСОБЕННО если была на секретном задании…       Мелькор еле сдержал смех. Милые дети. Как жаль, что они все обречены — все до единого. Но прежде, чем погибнуть, они устроят весёлую жизнь Валинору. Настолько весёлую, что папочка будет вынужден вернуться, чтобы исправить беспорядок. И тогда… тогда они наконец-то встретятся.

***

      Чертоги Ауле были непривычно пусты: все эльфы, которые трудились тут, пропали. Первый встреченный майа посмотрел на Келебримбора как на привидение. Ох, он не ожидал, что на него снова посмотрят так через тысячелетия.       – Мне нужно отвести тебя к лорду Ауле, - сглотнул майа.       Эльф решил не сопротивляться.       Здесь, в чертогах, музыка звучала немного тише, но не затихала ни на мгновение. Келебримбор слышал её мрачный глубокий зов. Пока его вели по расписным залам, внезапная мысль озарила разум кузнеца. Это же музыка Мелькора! Дагор Дагорат начался. А значит, Тёмный Вала возродил всех своих соратников. А значит… а значит… сердце эльфа забилось быстрее.       Ауле был не один. Рядом с ним стояла его супруга Йаванна в платье из тяжёлого тёмно-зелёного шёлка. Серёжки в форме листьев поблескивали в её ушах. Великий мастер, кажется, тоже был потрясён, завидев Келебримбора.       – О Эру, - ахнула Йаванна.       – Тьелперинквар, -Ауле быстро пересёк кузницу, - тебя не должно тут быть. Наступила Дагор Дагорат, и все эльдар лишены тел для вашего блага. В этот раз война придёт в Нуменор, а вы уже слишком настрадались…       – Я это не выбирал, - развёл руками Келебримбор, - вокруг меня все исчезли, а я почему-то нет.       Йаванна нежно коснулась его плеча:       – Позволь мне посмотреть… откройся для меня.       Эльф закрыл глаза и расслабился. Чувство было странным, щекочущим: словно тоненькие гибкие веточки аккуратно щупают его феа, исследуют самые потаённые уголки. Йаванна испуганно вздохнула, и Келебримбор распахнул глаза.       – Что вы увидели, госпожа? - напряжённо спросил он.       – Твоя феа… она… не эльфийская.       Если бы рядом не подвернулось верстака, за который можно ухватиться, Тьелпе стёк бы прямо на пол. Он сжал деревянный край, медленно дыша. И спросил наконец:       – А чья тогда?       – Не бойся, хорошо? - сказал Ауле. Непонятно, кому он говорил — жене или ученику. - Мы со всем справимся.       Йаванна кивнула. Сказала спокойнее:       – Твоя феа очень странная. Там есть кусочек, который несомненно эльфийский. Есть и вкрапления странной магии Мандоса — наверное, той самой, которая позволила тебе вернуться в Средиземье призраком. Но огромный кусок твоей феа — месиво, где я чувствую отголоски своего мужа, музыки Искажения, ещё чьей-то силы… Я не знаю, кто ты сейчас, но ближе всего, наверное, к майа.       – Тьелперинквар, - Ауле очень внимательно посмотрел на Келебримбора, - скажи, ты не припоминаешь случая, чтобы майа Мелькора делился с тобой своей силой?       Эльф — бывший эльф — склонил голову набок. Конечно, он помнил.       …Вышедший из берегов Сираннон затопил прибрежные дома в Ост-ин-Эдиль. Библиотеки и мастерские не пострадали, однако несколько семей оказались заблокированы на крышах. Ещё хуже пришлось домашним животным — они спасались на деревьях или барахтались в ледяной воде, пока оставались силы. Конечно, владыка Эрегиона не мог бросить своих подданных в беде.       Там, где было слишком мелко для лодок, приходилось пробираться своим ходом, по пояс в воде.       – Если нам снова придётся спасать какого-то котёнка с дерева, клянусь, я тебя утоплю, - простонал Аннатар. Растрёпанный, грязный, в насквозь промокшем плаще, он больше не напоминал идеального эмиссара Валар.       – Ты же майа, просто убери наводнение, - игриво предложил Келебримбор.       – Я майа, а не сам Эру! - прорычал Аннатар. - Я не могу убрать проклятое наводнение. Точнее, теоретически я мог бы, но я потрачу столько сил, что просто развоплощусь.       – Тогда не отвлекайся, - усмехнулся эльф, - смотри, прямо по курсу щеночек…       Недовольное шипение майи забавляло Тьелпе. Аннатар наконец-то осмелел и позволил себе жаловаться. Они шли к этому небольшому прогрессу пару десятилетий.       А ещё они не спали четыре дня. Порой Келебримбор чувствовал слабые толчки чужой горячей силы, но думал, что ему мерещится от усталости. Лишь когда горожане были вне опасности, эльф позволил Аннатару уложить его спать. Проснулся он совершенно без голоса, с дикой резью в горле и отчаянным кашлем.       – Чуть позже я прочитаю тебе долгую лекцию о том, почему ты идиот, - пообещал майа, - а теперь сиди смирно, я тебя… согрею.       Келебримбор поднял бровь. Аннатар на мгновение покраснел, а потом покачал головой и положил другу руку на грудную клетку.       Ладонь словно пылала. Но пламя не обжигало — оно текло в тело тоненькой алой струйкой, прогревая каждую косточку, каждую мышцу, каждый дюйм кожи. Майа сидел неподвижно и сосредоточенно, смотря куда-то вглубь себя. Келебримбор позволил своему сознанию плыть.       …Второй раз их обмен силой оказался не столь приятным.       Дух Келебримбора был на полпути к чертогам Мандоса, когда путы силы попытались схватить его. Эльф почти чувствовал пылающую длань Аннатара — нет, Саурона — на своём плече. Вихри огня практически кричали, практически умоляюще. Как странно. Келебримбор думал, что знал Аннатара, когда они несколько веков трудились бок-о-бок. Он думал, что узнал Саурона, когда они вели утомительные переговоры при осаде Эрегиона, согласовывали коридоры для выхода мирных жителей, сражались на ступенях Гвайт-и-Мирдайн. Он думал, что познал Гортхауэра по время пыток, когда их близкое знакомство делало ситуацию ещё более инфернально-жуткой. Но сейчас, когда сила Аннатара-Саурона лилась в него нескончаемым потоком, а в огненном голосе звучало отчаяние, эльф понял, что таки ничего не понимает касательно этого майи.       Он и не заметил, как к их скромному сборищу присоединился сам Владыка Манвэ. Келебримбор торопливо поклонился и безнадёжно сказал:       – Я не смогу вас переубедить, да?       – В чём переубедить? - нахмурился верховный правитель Арды.       – Вы не подпустите меня к нему, да? Я знаю, знаю, это для моего блага, но…       Манвэ подошёл к нему ближе, и сплошной поток света захлестнул Келебримбора, заглушил Музыку Мелькора в его сознании. Тихо, устало и мелодично звучал голос верховного правителя Арды:       – На самом деле я хотел предложить тебе задание, которое спасёт мир.