Я тебя подожду

      Корабли отплывали под грохот прибоя и завывания ветра. Солнце пряталось за непрозрачной тканью серых и пасмурно-синих облаков. Стылый воздух пропитался звоном оружия, запахом древесины и провизии, а ещё — густой тревогой.       – Почему я не могу поехать? - капризно и как-то отчаянно протянула Эледвень.       – Потому что моя лучшая жрица нужна мне здесь.       Саурон не отпустил с Фаразоном никого из детишек, которые притёрлись к храму Мелькора. В своём походе — последнем походе, мрачно улыбался майа — королю придётся обойтись своими силами.       Монарх поманил советника рукой, и ему пришлось подчиниться. Раскабаневшее тело Ар-Фаразона комично смотрелось в блестящих золотых доспехах. Шершавые красные пальцы, распухшие от артрита, легли майе на поясницу. Последний раз, напомнил себе Саурон. Эта ночь была омерзительной и грязной, но она последняя. Последняя. Фаразон не покинет Валинор живым. Он никогда больше не коснётся ни майи, ни своей несчастной жены.       Мириэль. Закутанная в тёмно-синюю шаль, она стояла, прямая и неподвижная. Кровила закушенная губа. Мрачно и молчаливо королева вглядывалась в неспокойное море. Словно точно знала — быть беде.       – На кого ты смотришь? - с тенью ревности пробормотал Фаразон.       Его артритные пальцы вцепились в спину майи. Прежней силы в них уже не было. Но Саурона всё равно чуть не вырвало, когда он вспомнил зашитые губы и металлический цветок между ног. Последний раз. Фаразон касается его последний раз.       – Я вернусь, обретя бессмертие и могущество, - промурлыкал король, - не могу дождаться, как чудесно мы снова будем проводить время…       Саурон чуть не прыснул. Он очень, очень хотел саркастически сказать, что мечтать не вредно, но боялся спугнуть Фаразона. Поэтому со всей возможной мягкостью и покорностью заверил:       – Я присмотрю за Нуменором и буду с нетерпением ждать вашего возвращения.       Король наконец-то отошёл. Саурон сглотнул и устало прикрыл глаза. У него ничего не болело. Ничего не случилось.       Ночью король пытался «порадовать» его на прощание. Пихал в него свой вялый отросток и приговаривал — «хочу, чтобы ты ещё долго сидеть не мог, меня вспоминал…» В его примитивном мозгу чужие внутренние раны были предметом гордости. Там, где сморщенный член не мог пролезть, Фаразон тыкал пальцы и подручные предметы. Саурон лежал на боку и смотрел в стенку, а стенка смотрела на него мёртвыми глазами Келебримбора. И каждый раз, когда он вздрагивал от очередного резкого движения и хотел испепелить короля на месте, он вспоминал Тьелпе — и протест умирал внутри него. В конце концов, он это всё заслужил.       Следы бурной ночи майа исцелил чисто из принципа. Он не будет хромать Фаразону на потеху.       Ничего не случилось. Ничего не случилось.       Тугая пружина беспокойства скручивалась внутри Саурона. Он выдохнет только тогда, когда нуменорские корабли скроются за горизонтом. Король собственнически сгрёб его в охапку, шепча что-то прощальное. Майа закрыл глаза. Сердце отсчитывало последние минуты.       Удары сердца отмеряли шаги Фаразона по трапу. Удары сердца гремели, как набегающие на берег волны. Сердце раздувалось и трепетало, как ветер в парусах.       Поплыли. О, слава Эру, поплыли!       Когда корабль Фаразона исчез за горизонтом, сердце не выдержало. У Саурона поплыло перед глазами. Он опустился прямо на каменный пирс, голова кружилась от облегчения. Слава Эру, всё кончено. Король больше никогда, никогда не вернётся.       Чуть не плача от радости, он не смотрел в пасмурное небо. А там собиралась буря.       …Они не увидели гигантскую Волну — они её ощутили. Мириэль — потому что её тело и душа связаны были с островом и предчувствовали скорую гибель. Саурон — потому что он был майа, один из Сотворённых, и дар предвидения нечасто, но посещал и его.       Они нашли друг друга в холодных дворцовых коридорах. Связанные единым знанием, они увидели в глазах друг друга общую гибель. Обвинять друг друга было слишком поздно. Дальше они действовали, почти молча, почти не сговаривались. Если путь только один — к чему слова?       Они собрали притихших перепуганных нуменорцев на площади. Женщины кутали детей в плащи, малыши плакали. Одетые в чёрное ученики Саурона храбрились, будто гнев валар их не волнует.       Заговорила Мириэль:       – Мы не знаем, что грядёт, но море неспокойно. Нельзя терять времени. Мы укроемся на самой высокой точке острова — на вершине священной Менельтармы, пока воды не успокоятся…       По толпе прокатился ропот — король запретил подниматься на гору под страхом смерти.       – Это наше единственное спасение! - возвысила голос Мириэль.       В блеске молний её лицо сияло, будто лик одной из Валар. Нуменор узрел свою истинную королеву — жаль, слишком поздно…       Не поздно! Саурон встряхнулся. Ничего не поздно. Видя, что у кого-то ещё остались сомнения, он рявкнул:       – Следуйте за своей королевой! Это угодно Мелькору!       Он быстро подошёл к ученикам и приказал:       – Помогите её величеству с эвакуацией людей.       – А вы? - Эледвень крепко вцепилась в его руку.       – А у меня есть одно… незаконченное дело.       Девушка хотела что-то сказать, но под пронзительным взглядом учителя остереглась, замолкла. Ученики ушли в толпу — наводить порядок, успокаивать, помогать нести детей и вещи.       Мириэль перехватила Саурона, успела шепнуть:       – Есть ли у нас шанс?       «Как тебе сказать. Во время Войны Гнева от Белерианда практически ничего не осталось…» Но вслух майа сказал:       – Возможно. Поторопитесь. Я попробую задержать бурю и выиграть вам немного времени.       – А если не получится? Волна сметёт тебя первым…       «Молись, чтобы им был нужен только я».       – Мириэль. Поторопитесь, - сказал Саурон, стараясь, чтобы его голос не дрожал.       – Удачи, и… да помилует тебя Эру.       Эру… помилует… его… смешно. Майа рассмеялся бы королеве в лицо. Но она коснулась его напоследок — нежно, аккуратно, словно дикого испуганного животного — и поспешила к своему народу.       Путь Саурона лежал в другую сторону — в храм Мелькора.       Он шёл по опустевшим улицам, где отныне властвовал лишь ветер. Он ненавидел и любил их всем сердцем, потому что гулял тут с призраком Тьелпе.       Храм. Огромный, сияющий, кровавый. Он строил его с призраком Тьелпе. Он вылепил статую Учителя своими руками. Он рисовал тут с учениками. Он благословил ребёнка — крохотный красный конвертик, Анариэль, майа никогда не забывал имён.       А там, дальше, королевский дворец. Сейчас он покинут, но раньше… Раньше там в лёгком серебристом платье кружилась Мириэль. Раньше Тьелпе утешал своего тёмного майю — или просто сидел на подоконнике, читал и нервировал его.       Фаразон мёртв, его матросы и солдаты мертвы. Остальным умирать необязательно. Саурон поймал себя на том, что не хочет, чтобы остров исчез безвозвратно.       В конце концов, мы в ответе за тех, кого покорили. И будь майа проклят, если эти божественные засранцы возьмут его Остров без боя.       Саурон поднялся на самый верх храма и замер, балансируя на почерневшем куполе. Он увидел её. Увидел Волну. Высокая, будто стены Аст-Ахэ, она приближалась издевательски медленно и неотвратимо.       Майа ухмыльнулся. Кольцо пекло палец. Горячая огненная сила текла по его жилам. Ещё посмотрим, кто кого.       Он затянул Песнь, вплетая в мелодию всё, до чего мог дотянуться. Магию кольца, магию собственной фаны и феа, магию незримого мира. Магию огня. Пламя Утумно — обжигающе чистое пламя тех времён, когда он не умел сражаться; пламя Первой войны.       Затем — воспоминания. Снежный Хэлгор, Элхэ, Учитель смеётся и валяется в сугробе. Чёрные кудри на белом снегу…       Готмог и Тхури. Повезло, что он никогда не видел их мёртвыми. Готмог не вернулся из Гондолина, а Тхури погибла под завалами Тол-ин-Гаурхот, когда Саурон почти ничего не соображал из-за разорванного горла. Поэтому в его абсолютной памяти они всегда улыбались — как в их последнюю встречу.       Келебримбор… Тьелперинквар. Тьелпе. Серебряные глаза, бессонные ночи в кузнице и шутки даже за смертной гранью. Саурон слишком хорошо помнил его мёртвым, но сейчас, перед лицом Волны, память воскресила в памяти только его озорную ухмылку. Спасибо.       Сила трепетала на кончиках пальцев. Из звуков Песни Саурон сплёл огненную стену от земли до небесного свода. Сквозь хоровод алых и чёрных искр он наблюдал, как приближается Волна, и больше не боялся.       Торжествующая Песнь пела в нём, пела в Огне, пламенем подымалась до облаков. Удары сердца отсчитывали последние секунды.       Сине-зелёное просвечивало сквозь красное. И вздрогнула земля, и Водная стена столкнулась с Огненной.       Саурон почувствовал, будто его швырнули под пресс и впечатали силой тысяч горных троллей. Задыхаясь, он пустил в ход всё. Все внутренние резервы, все капли силы из феа и фаны.       Волна замерла.       На одно мгновение.       Застыла, будто в недоумении, и —       — опрокинула и Огненную стену, и Саурона, и купол храма, и ринулась на город, сметая всё на своём пути.       Песнь замолкла.       В глазах зеленело, вода раздирала грудь и закладывала уши. С неумолимой силой тянуло вниз, в неподвижную бездну. У майи не осталось сил сопротивляться.

***

      Бросив короткий взгляд через плечо, Мириэль увидела, как пала стена огня и храм исчез под Волной. Сердце кольнуло — значит, он уже мёртв… На короткое мгновение королева понадеялась, что теперь, когда Майрон погиб, море успокоится и пощадит нуменорцев. Но Волна неумолимо приближалась, пожирая улицу за улицей.       Они не успеют.       В толпе причитали и плакали.       Их смерть была делом двух минут, может, трёх.       Королева смахнула предательскую влагу с глаз. Даже в такой момент подданные не должны видеть её слезы. Она обязана оставаться сильной для них.       Маленькая девочка, которую Мириэль держала за руку, замерла, широко распахнутыми глазами глядя на Волну. Королева обняла малютку, закрывая ей обзор и закрывая её собой. Прошептала:       – Не смотри туда.       – Мы утонем? - спросила девочка.       – Нет, что ты, - сквозь слёзы ответила Мириэль, - валар добры и милосердны. Ничего не случится.       Королеве казалась, будто горячая тяжесть детской головы прожигает дыру в её платье. Она покрепче прижала к себе малышку, успокаивая её дрожь.       – Правда ничего не случится? - доверчиво пролепетала девочка.       – Конечно. Ничего не случи…       Её голос потонул в рёве Волны, а потом воды слизнули и её, и других нуменорцев со склона Менельтармы.