All the Young Dudes — Sirius's Perspective

Hey kids, plug into the faithless Maybe they’re blinded But Bennie makes them ageless We shall survive, let us take ourselves along Where we fight our parents out in the streets To find who’s right and who’s wrong Эй, ребята, подключайтесь к неверующим. Может, они ослеплены, Но Бенни делает их вечномолодыми. Мы выживем, давайте отправимся туда вместе, Туда, где мы сразимся с нашими родителями на улицах, Чтобы понять, кто прав, а кто — нет. Вторник, 16-е марта, 1976 год. Сириус Блэк был трусом. Самым большим, глупым, отвратительным трусом, когда-либо ступавшим в стены Гриффиндорской башни, и он был почти уверен, что, надень кто-нибудь сейчас на его голову Распределяющую шляпу, она впервые за всю её долгую историю признала бы свою ошибку. Он не был решительным и уж точно не был храбрым. Он просто хотел спрятаться. Встречи с Римусом стали для него новой и уникальной формой пытки. Сириус видел, что тот хотел поговорить с ним — пытался поймать его взгляд, задерживался в общежитии или после занятий с едва заметным, умоляющим выражением на лице. Но одной лишь мысли о том, чтобы остаться наедине с Римусом, даже на мгновение, было достаточно, чтобы внутри у него всё перевернулось, ладони вспотели, сердце бешено заколотилось, а по шее пробежал жар, пока он вспоминал ощущение губ Римуса… Нет, остаться наедине было бы очень, очень плохой идеей. Даже если бы ему удалось связать два слова вместе, Сириус понятия не имел, что бы он сказал. Он был до смешного благодарен Лунатику за то, что тот, похоже, не собирался рассказывать кому-либо о случившемся, но было очевидно, что он ждал объяснений, которых у Сириуса не было. Он даже самому себе толком не мог ничего объяснить. Единственное, в чём он был уверен, так это в том, что всё это было его виной. «Ты испорчен…» Каждый раз, думая об этом, он испытывал приступы всепоглощающей вины, — а думал он об этом довольно часто, как бы сильно ни старался вытеснить воспоминания на задворки своего сознания. Даже рядом с Мэри его мысли то и дело ускользали. Она томно обвивала руками его шею, а он вспоминал, как в этом же месте настойчиво сжимались грубые пальцы Римуса. Или, целуя её, он улавливал сладкий фруктовый аромат её духов и тут же вспоминал запах Римуса — тёплый и обжигающе сладкий, огневиски и праздничный торт. Он ненавидел себя за это. Ненавидел за то, что продолжал целовать её, за то, что распалялся и становился нетерпеливым. Ненавидел себя за то, что опускал её запястья, не позволяя ей прикасаться к нему, за то, что использовал руки и губы как искупление, делая всё, что ей нравилось, пока от неё не оставались лишь кожа, резкие, прерывистые вдохи и тихие звуки, что она издавала. Он ненавидел, что этого всегда было недостаточно, и ненавидел, что она смотрела на него с улыбкой и даже не подозревала, что ночью ему снится кто-то другой. Мэри заслуживала лучшего. Сириус знал это. Она была такой яркой, такой искрящейся — она была солнцем, центром своей собственной солнечной системы. Она заслуживала обожания и любви, кого-то, кто мог бы с благодарностью и верностью вращаться вокруг неё, кто в полной мере дорожил бы её теплом и светом. Но Сириус не хотел солнца. Ночами ему снилась луна. Если бы он был смелым, он, возможно, попытался бы объяснить ей это. Если бы у него была хоть капля храбрости, он бы признался и подарил ей честность, которую она заслуживала. Если бы он не был таким эгоистом, то отпустил бы её, вместо того чтобы тянуть за собой на дно. Но Сириус Блэк был трусом. И казалось, что Мэри была единственным, что стояло между ним и пропастью, крутым обрывом, откуда уже не будет возврата, если он позволит себе упасть. Проблема была в том, что Мэри всё ещё ему нравилась. Не то чтобы он не получал удовольствия, целуя её. Не то чтобы она вдруг перестала быть красивой, забавной и доброй. В ней было всё, чего он должен был хотеть, — и он в самом деле хотел её. В целом. Просто не так, как он хотел… Что ж, было много вещей, которых он хотел, и многие из них он никогда не получит. Незачем зацикливаться на этом — лучше было засунуть это всё подальше, закупорить, запереть. Это всегда работало, смысл менять тактику сейчас? Кроме того, Сириус был уверен, что, если он просто даст себе время, эти… желания исчезнут. Нельзя сказать, что они были нормальными, — никто из его знакомых, похоже, с таким не сталкивался. А Мэри… вот она была нормальной. Мэри была правильной. Если бы он просто остался с ней и вытеснил всё остальное, то в конечном счёте всё бы наладилось. И рано или поздно он смог бы снова посмотреть Римусу в глаза. А пока Сириус провёл неделю после дня рождения Римуса, избегая его всеми возможными способами. Но однажды, после урока чар, Джеймс задержался, чтобы поговорить с Флитвиком, а Питер поспешил в туалет. Оставшиеся двое мародёров оказались вместе в коридоре, но вокруг было полно людей, и Сириус думал, что это достаточно безопасно. — Слушай, насчёт того вечера… — начал Римус, и Сириуса тут же охватила паника. Он перебил его, прежде чем тот успел закончить, выпалив: — Да, мы все так нажрались, да?! — он выдавил из себя смешок — люди пялились, Мерлин, они смотрели на них. — С ума сойти. Я вообще половину не помню! «Пожалуйста, — молил он про себя, сбивчиво и отчаянно. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». — Эм… да, ладно, — Римус нахмурился, и что-то промелькнуло в его взгляде, но он больше не возвращался к этой теме. Сириуса замутило от смеси облегчения, благодарности и вины. Это была такая очевидная ложь, и он знал, что Римус это понял, и что Римус знал, что он знал. Это общее молчаливое знание разделяло их, словно черта, которую Сириус не мог заставить себя переступить. К ночи, когда наступило полнолуние, он чувствовал себя истощённым, словно всю неделю балансировал на лезвии ножа. Это было так трудно — пытаться подавить свой собственный разум. Мама Джеймса была права — у него душа нараспашку, и ему совершенно не удавалось это скрыть. Он уже обратился в пса, когда они вошли в хижину. Чувства были проще, когда он был собакой, — всё было проще. Иногда Сириус мечтал, чтобы ему не нужно было возвращаться обратно, и задавался вопросом, как долго он мог бы оставаться Бродягой. (Годами, наверное, но выяснять это он не собирался.) Джеймс был единственным, кто всё ещё оставался человеком, и он поприветствовал Римуса, когда они зашли: — Добрейший вечерочек, Лунатик, — Бродяга наблюдал, как Джеймс просунул голову в дверь. — Уже начинается, — раздался голос Римуса. Бродяга уже знал, своим острым собачьим обонянием он чувствовал запах бегущей крови. — Быстрее, заходите. Джеймс тут же обратился — олень, собака и крыса стояли на страже, пока их друг кричал. После безжалостной трансформации ночь прошла спокойно. Волк не знал о поцелуе, а если и знал, то ему было всё равно. Ничто не могло разлучить их, когда они бегали, охотились и выли на луну. Они снова были теми, кем всегда были: друзьями. Даже более того — стаей. Конечно, как только Сириус снова стал человеком, все сложные чувства хлынули на него с новой силой. Он отвёл взгляд, пока Римус накрывался одеялом, испытывая отвращение к самому себе и уже тоскуя по тому лёгкому духу товарищества, который царил между ними, когда они были животными. Сириус спрятался под мантией, как только Джеймс её достал, и выдохнул от облегчения, когда они отправились назад в Хогвартс без своего друга. Хотя в этот раз на нём не было новых ран, Помфри наверняка продержит его в больничном крыле как минимум несколько часов, чтобы он восстановил силы после обращения, а может, и на всю ночь, если Сириусу повезёт… Он застыл на месте. — Эй! — прошипел Джеймс, когда мантия чуть не сорвалась с них из-за внезапной остановки Сириуса. — Ты что творишь, Блэк? — Прости, прости, — пробормотал он и поспешно двинулся дальше. Джеймс бросил на него странный взгляд, но воздержался от расспросов — под мантией-невидимкой нельзя было шуметь, если только они не хотели, чтобы их поймали. Ребята вернулись в спальню и плюхнулись на свои кровати, надеясь урвать хотя бы пару часов сна перед занятиями. Но Сириус лежал без сна, тупо уставившись на деревянную раму кровати с тяжёлым чувством пустоты внутри. О чём он вообще думал? Надеялся, что его лучший друг настолько пострадал от пыток обращения, что ему придётся провести ночь в больничном крыле, просто чтобы Сириус получил пару лишних часов передышки? Каждый раз, когда он думал, что не может быть более эгоистичным, он умудрялся удивить сам себя. Так больше продолжаться не могло, решил он. Он не мог… поддаться своим слабостям, особенно если это ставило под угрозу его дружбу с Римусом. Если бы Лунатик хотел рассердиться на него из-за того, что случилось на лестнице, он бы уже это сделал. Если бы хотел всё рассказать, он бы уже рассказал. Если бы решил прекратить дружить с Сириусом, то и это уже бы произошло. Ни один из худших сценариев не реализовался — более того, казалось, что поцелуй никак не повлиял на Римуса, он вёл себя совершенно спокойно и непринуждённо с Сириусом. И это было хорошо. Прекрасно, даже — значит, всё это не имело никакого значения, и не должно было ничего изменить между ними. Сириус был просто… «Испорченным». Он сглотнул, решив, что после обеда отправится в больничное крыло. Не мог же он вечно избегать Лунатика. В какой-то момент им придётся разобраться с тем, что произошло, и он заверит Римуса, что ничего не изменилось, чтобы они оба могли двигаться дальше. Это была ошибка. Случайность. Ничего серьёзного. Когда он пришёл в больничное крыло, на часах было без четверти четыре, а Римус всё ещё спал. Мадам Помфри строго велела Сириусу не будить его, но разрешила посидеть рядом с кроватью. Сириус не отрывал взгляда от пола. Ему было странно наблюдать за тем, как Римус спит. Он не хотел смотреть на то, как мягко поднимается и опускается его грудь, как его длинные пальцы слегка подрагивают во сне, на расслабленную линию его челюсти. На шрам, пересекающий переносицу. На его губы. К счастью, ждать пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут, как Римус зашевелился, а его веки начали подниматься. Увидев Сириуса, сидящего рядом с собой, он удивлённо распахнул глаза. — Доброе утро, — пробормотал Сириус, неловко улыбнувшись. — Доброе, — ответил Римус, приподнимаясь. — Хорошая ночь, да? — Да, отличная, — кивнул Сириус, благодарно ухватившись за безопасную тему. — Поверить не могу, что мы нашли этот водопад. Сохатый думает, что за ним есть пещера. Я сказал, что даже если и есть, там наверняка живёт тролль. Им же нравятся пещеры, да? — Нравятся, да, — ответил Римус, осторожно улыбнувшись. Он посмотрел на Сириуса, и их взгляды встретились. Сириус отвёл глаза. «Скажи что-нибудь, — приказал он себе. — Просто скажи что-нибудь». Он знал, что рано или поздно это придётся сделать. — У нас же всё нормально, да, Лунатик? — услышал свой голос Сириус. Он не знал, какие ещё слова он мог подобрать. — Конечно, — тут же ответил Римус. — Потому что вы… ты, Джеймс, Пит. Вы мои лучшие друзья. — Да. Ты мой лучший друг. Все вы. Сириус почувствовал сокрушительную волну облегчения. Лунатик не смотрел на него сердито, или с отвращением, или с обидой. Он выглядел… серьёзным. Словно хотел убедить Сириуса, что он говорит искренне, что ничего не изменилось. — Ладно, хорошо, — выдохнул Сириус. Ничего не изменилось. Его взгляд на мгновение задержался на часах за спиной Римуса, и он нахмурился. — Сейчас… сейчас у меня ещё Мэри. — Мэри, — эхом повторил Римус. — Да, я пообещал встретиться с ней. Пит скоро заглянет к тебе. — Нет, всё нормально. Когда мадам Помфри придёт, она наверняка меня отпустит. Тогда… увидимся вечером? — Да, конечно, — улыбнулся Сириус, успокаиваясь. Римус не ненавидел его. Римус по-прежнему хотел, чтобы они были друзьями. Лучшими друзьями. Он поднялся, направляясь к выходу. — Увидимся на ужине, друг.

***

Среда, 14-е апреля, 1976 год. Сириус проснулся от пронзительного визга. Он вздрогнул и вскочил на ноги — Джеймс схватил его за руку и покачал головой, прижав палец к губам. Они оба обернулись к двери. Снизу доносились голоса. — …крысу. Отвратительные существа. Прости, дорогой, хотела бы я найти для тебя лучшее место… — Ничего страшного… увидимся утром. Сириус вздохнул и прислонился спиной к стене. Питер. И в самом деле, в комнату вбежала большая крыса, которая тут же превратилась в очень виноватого на вид парня. Все трое ждали, прислушиваясь: звук шагов, хлопок закрывающейся двери… ещё несколько минут тишины, а затем голос Римуса: — Пит? Это был ты? — …прости, Лунатик, — пробормотал Питер, спускаясь вниз. Джеймс и Сириус последовали за ним, всё ещё сонно моргая. — Я должен был стоять на стрёме… — Что вы двое здесь делаете?! — нахмурился Римус, увидев их. — А как же ваш матч?! — Мы спали с последнего звонка, — зевнул Джеймс. — Утром поспим ещё час или два… А если повезет, то и в обед. — Вы чокнутые, — мягко улыбнулся Римус, покачав головой. — Вы оба, — он посмотрел на Сириуса, поймав его взгляд. — Что угодно для нашего Лунатика, — ответил Сириус. Он удерживал взгляд Римуса, пока по спине не поползли мурашки, и тогда отвернулся. Теперь всё становилось получше, приходило в норму, но смотреть на Римуса по-прежнему было всё равно что играть с огнём. Словно он медленно подносил пальцы всё ближе и ближе к пламени, проверяя, сколько ещё сможет продержаться, прежде чем они загорятся. — Что-то мы рано, — заметил Питер, усаживаясь на койку Римуса. — Да ведь, Римус? — Да, наверное, — он повёл плечами, оценивая своё состояние. — Да, ещё есть время. — О, хорошо, можно мне тогда поспать? — Сириус даже не попытался спрятать зевок, устроившись на полу и уложив голову Джеймсу на плечо. Тот тут же скинул его. — Эй, когда твоя встреча с Макгонагалл? Сириус нахмурился: — Э-э-э… Кажется, утром в пятницу. А что? — Что ты ей скажешь? — О чём? — О карьере, идиот. — А, точно, — Сириус попытался подавить очередной зевок. — Ух, не знаю. Меня вообще не особо привлекает идея того, чтобы работать. Отец хотел, чтобы я шёл в политику, так что… точно не это. — Мама говорит, что сейчас лучше не идти в Министерство, — задумчиво сказал Питер. — Но Деззи думает, что сейчас лучшее время для этого — когда война кончится, мы будем в первых рядах, чтобы всё перестроить. — Ну, если смотреть на это с такой стороны… — ответил Сириус, стараясь не звучать слишком скептично. Он повернулся к Джеймсу и толкнул его в плечо. — Ну, давай, расскажи нам о своих планах. — Хм? — невинно приподнял брови Джеймс. — Ой, да хорош ломаться, Поттер, только не говори мне, что у тебя всё не распланировано. «Паддлмир»? «Гарпии»? «Пушки Педдл»? Кто из них проявил больше интереса? — Вообще-то, — высокомерно произнёс Джеймс, будто это был вовсе не он, кто поднял тему, — если хочешь знать, они все проявили интерес, по словам Макгонагалл. Но я им откажу — по крайней мере, пока что. — О, правда? Хочешь взять академический год и жить на свои блестящие миллионы? — Нет, придурок. Я собираюсь сражаться. Сириус моргнул, переваривая услышанное. Он, наверное, должен был предвидеть, что Джеймс скажет что-то подобное. Он был таким неизменно благородным. — Что ты будешь делать, друг? — спросил Римус, нахмурив брови. — Ну, — Джеймс нервно потёр руки, — война не закончится, если люди не будут сражаться. Мама с папой так упорно трудятся и… ну, каким бы сыном я был, если бы не помог им? Дамблдору нужно как можно больше людей. Да и потом, — он попытался выдавить из себя неуверенный смешок, — если Хвостик хочет получить работу в Министерстве, значит, нам нужно убедиться, что Министерство останется стоять на месте, да? — Значит… когда ты будешь говорить с Макгонагалл, ты скажешь… — Что квиддич может подождать? Что я хочу сделать всё, что в моих силах, чтобы обеспечить безопасность для всех в волшебном мире, а не только для чистокровных? Да, как-то так, — закончил Джеймс, всё ещё глядя на свои руки. Сириус подумал о своей семье. Вспомнил татуировку на руке Беллатрисы и её безумную, благоговейную улыбку, когда она говорила о Тёмном Лорде. Подумал о Мэри, дрожащей в его руках после того, как Мальсибер проклял её, временно лишив слуха, и о своём брате, прячущемся за углами и нишами в попытках следить за Сириусом в замке, думая, что он не заметит, и исчезавшем, как только Сириус пытался встретиться с ним взглядом. — Тогда я скажу то же самое. Джеймс посмотрел на него. — Брат, ты не должен… — А что мне ещё остается? Уйти на покой с наследством от дяди и позволить тебе забрать всё веселье? Да пошёл ты. — Я тоже! — с воодушевлением вмешался Питер. — Я могу помочь! — Конечно, можешь, — ярко улыбнулся Джеймс. — Ты же мародёр, а это, по сути, лучшая квалификация, какую только можно получить. — Что насчёт тебя, Лунатик? — спросил Питер с горящими глазами и широкой улыбкой. — Я собираюсь… м-ф-ф, — стон боли сорвался с его губ. — Дерьмо… Оборачивайтесь! Живо! Сириус вскочил на ноги, гадая, что собирался ответить Лунатик, — а в следующее мгновение стал Бродягой, и его будущее перестало иметь значение. Он был здесь и сейчас, со своими друзьями. И он хотел бежать.