All the Young Dudes — Sirius's Perspective

«Нет». Толпа расплывалась перед ним. Сириус осознал, что летит. «Он умрёт». Они были по меньшей мере на высоте пяти этажей над землей, которая была твёрдой и промёрзшей из-за зимнего льда. «Не дай ему умереть». Вроде, кто-то кричал — это точно были чьи-то голоса. Они доносились будто из-под воды. «Он не может умереть». Мадам Трюк подняла свою волшебную палочку, и Рег больше не летел вниз с головокружительной скоростью. Но он всё ещё падал. «Они никогда меня не отпустят». Земля врезалась в него с такой силой, что что-то хрустнуло в щиколотке, колени подкосились, и Сириус рухнул вперёд, прямо в грязь. Он инстинктивно выставил руки, содрав кожу с ладоней, а затем вскочил, пошатываясь, — щиколотка не выдержала веса, но это не имело значения, он не чувствовал боли и заставил себя преодолеть три шатких шага, прежде чем рухнул на колени рядом с братом. Регулус был без сознания. Можно было подумать, что он спит, если бы он не выглядел так неправильно — Регги не спал так тихо и умиротворённо, неподвижно. Он ворочался, стаскивал одеяло, бормотал какую-то чушь во сне. «Вставай, — в отчаянии подумал Сириус, — проснись, пожалуйста». Страх сжал его горло, и на глаза уже навернулись слёзы. Чья-то рука легла ему на плечо. Джеймс… это был Джеймс, он что-то говорил. Больничное крыло. Им нужно было в больничное крыло, да, это имело смысл — Макгонагалл уже проталкивалась сквозь толпу, а Джеймс тряс его за плечо, — точно, им нужно было, чтобы он отпустил Рега. Макгонагалл наколдовала носилки. В этом был смысл. Это было то, что нужно. Пальцы Сириуса вцепились в мантию брата. — Приятель, давай, пойдём… — Джеймс ещё раз осторожно потянул его. Вокруг них начала собираться толпа — Сириус внезапно осознал, что вокруг полно людей. Он отпустил ткань, позволив мадам Трюк поднять Регулуса на носилки, и грубо вытер свои глаза. — Ты в порядке? — спросил Джеймс, наклонившись ближе. — Встать сможешь? — В порядке, — Сириус отмахнулся от него, поднимаясь на ноги, и чуть не упал снова, когда ногу пронзила жгучая боль. Ощущение было такое, словно кто-то воткнул раскалённым металлом в его ногу, самая острая боль исходила из щиколотки. Он поморщился. — Так, давай-ка… — Джеймс тут же оказался рядом, обхватив Сириуса за талию, и тот закинул руку ему на плечо. Вместе они заковыляли вслед за мадам Трюк. Толпа учеников расступилась перед ними, перешёптываясь. В больничном крыле мадам Помфри едва не выгнала их: — О, нет, — фыркнула она, подбегая к одной из кроватей с полными руками пузырьков с зельями. — Мне не до ваших глупостей. — Он ранен, — сказал Джеймс. Регулус лежал на кровати. Из его головы текла кровь. Сириусу потребовалось время, чтобы осознать, что Джеймс говорит о нём. Мадам Помфри остановилась, взглянув на его ногу, словно лишь сейчас заметила, что Сириус стоит только с помощью своего друга. Она моргнула, а затем нахмурилась, слегка смутившись: — Ладно, — вздохнула она, встряхнув головой и поставив свои зелья на тумбу. — Ты — сюда. Ты — вон. — Но… — Вон, Поттер, и не заставляй меня повторять! Джеймс открыл рот, будто собираясь возразить, но суровый взгляд медсестры заставил его передумать. Он помог Сириусу доковылять до кровати, на которую указала мадам Помфри, и крепко сжал его плечо, прежде чем уйти. Дверь за ним захлопнулась, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием мантии медсестры и тихим звоном стекла, когда она перебирала свои целебные зелья. — Итак, — бодро сказала она, наливая что-то на кусок ткани и прикладывая его к окровавленной части головы Регги, — как сильно болит? — Ничего, — слабым голосом произнёс Сириус, наблюдая, как ткань окрашивается сперва в розовый, а затем в алый. — Обо мне не беспокойтесь. Она цокнула языком, ещё раз взглянув на его ногу. — Щиколотка, да? Вот, выпей это, — она протянула ему маленький пузырёк, который он без слов принял. — Если тебе не очень больно, я думаю, мне лучше сначала осмотреть твоего брата, да? Я скоро к тебе подойду, дорогой. Сириус кивнул, молча наблюдая, как она водит палочкой, бормоча заклинания. Он никогда раньше не видел, чтобы у его брата шла кровь. Он никогда… никогда по-настоящему не видел, чтобы Регги причиняли боль. Он помнил, что у них есть общие шрамы, но это случалось только тогда, когда его не было рядом, потому что, когда он был рядом, он… он защищал… «Что за бред». Голос был леденящим и суровым. Он заполнял его разум, как ледяная вода, пронзая насквозь. Это был его собственный голос. «Ты не защищал его. Ты бросил его. Ты трус». Это неправда — это была не его вина, он не хотел… он пытался остановить Регулуса от… «Но на самом деле ты не очень-то старался, разве нет? Ты бросил его, хотя знал, что случится». Это было неправдой, он не знал, он не мог… он думал, что ещё будет время, что в Хогвартсе всё изменится, что он сможет… «Спасти его?» Да. Нет… удержать его… «Но ты бросил его. Ты бросил его и продолжаешь это делать». Это была не его вина! Он пытался, но Регулус всё отталкивал его — Рег хотел быть… быть жестоким и тёмным, тем, кем гордились бы их родители. «Ты позволил им забрать его, потому что знал, что это единственный способ уйти самому». Мадам Помфри закончила с целительными чарами. Она поднесла зелье к губам его брата, подняв его голову другой рукой, чтобы помочь проглотить. «Я не хотел, — беспомощно подумал Сириус, — я не хотел, я не хотел…» Чувство вины ухмылялось, с его челюсти уже капала кровь. Сириус пытался убежать от него, но в собственном разуме не было укрытия — он не мог отрицать то, что сам себе сказал. Внутренний инстинкт, самую глубинную и честную реакцию на вид брата, летящего вниз: «Они никогда меня не отпустят». Он сидел и смотрел, как кровотечение Регулуса замедляется. Вина вгрызлась в его грудную клетку, впиваясь в сердце зубами и опустошая его. Сириус молчал, пока мадам Помфри осматривала его ногу, залечивала перелом и давала ему целебное снадобье для восстановления, которое он должен был выпить перед сном. Ему не нужно было оставаться в больничном крыле на ночь. Регу нужно. — Можно мне побыть с ним? — спросил он, когда она закончила. Она остановилась, изучая его лицо. — Хорошо, дорогой. Но тебе нужно держать ногу приподнятой, давай я пододвину табурет. Когда Регулус был маленьким, у него развился панический страх перед упырями. Он был уверен, что они повсюду: прячутся в тёмных углах и только и ждут, когда он закроет глаза, чтобы схватить его своими когтями. Вальбурга не позволяла ему спать с включённым светом — говорила, что это сделает его «мягким». Он плакал, но это лишь сильнее злило её, укрепляя её убеждённость в том, что Регги нужно стать жёстче. Так что Сириус начал прокрадываться в спальню своего младшего брата каждую ночь. Он заглядывал под кровать и в шкаф, и стоял на страже, пока Регулус засыпал, уверяя его, что ни один упырь не сможет проскользнуть мимо его бдительных глаз. — Ты знаешь, что ненавидят упыри? — шёпотом сказал он однажды ночью, после того как Вальбурга пригрозила поставить замки на их двери, если ещё раз поймает Сириуса вне своей комнаты ночью. — Что? — спросил Регги, его глаза были огромными и тёмными в тусклом свете луны. — Тосты. — Тосты? В то время это была самая любимая еда его младшего брата. — Да, — серьёзно кивнул Сириус, — для них это как яд. Регулус скептически сморщил нос: — Ты выдумываешь. — Нет! Смотри, — Сириус оглянулся, а затем осторожно приподнял штанину пижамы. Глаза Регги распахнулись, когда он увидел шрам, — всего один на тот момент, длинная тонкая линия на задней части левой голени Сириуса. — Однажды на меня пытался напасть упырь, — прошептал Сириус. — Видишь этот шрам? Он схватил меня когтями! Регулус ахнул, испуганно зарывшись в одеяло. — Но, — быстро добавил Сириус, — я съел тост на завтрак, и знаешь что? — Что? — Он почуял это. И знаешь, что произошло, когда он почувствовал запах тостов? — Что?? — Он убежал. — Врёшь! — Нет! Откуда, по-твоему, у меня этот шрам, хм? Говорю тебе, тосты для них — яд. Если ты съешь хотя бы один, они почувствуют его запах и убегут со всех ног. — …ты серьёзно? Сириус ухмыльнулся: — Клянусь. — Мне просто нужно есть тосты? — Много-много тостов. Как думаешь, ты сможешь это сделать? Регги решительно закивал, натянув одеяло до подбородка. Сириус улыбнулся. — Хорошо. И тогда тебе даже не понадобится, чтобы я присматривал за тобой. Ты будешь в полной безопасности. Хорошо? — …хорошо. Но… всё равно, можно ты останешься? Только на одну ночь? Сириус не понимал, почему он думает об этом сейчас. Может, это было из-за того, что он наблюдал, как Рег спит, как равномерно поднимается и опускается грудь, как это было под тяжёлыми одеялами много лет назад. Сколько времени прошло с тех пор, как они разговаривали в последний раз? Четыре месяца? Пять? Вдруг двери больничного крыла распахнулись, и внутрь ворвался вихрь чёрной мантии, каблуки сапог резко застучали по плитке. Его мать. Сириус отпрянул, когда она подошла, ощущая её гнев, как статическое электричество в воздухе, ощутимый и колючий. Она шагала к нему с выражением холодной ярости на лице, но он не мог заставить себя сдвинуться с места. Всё, что сейчас произойдёт, будет заслужено — в конце концов, это его вина. Мадам Помфри встала между ними, улыбаясь: — Он в порядке, просто сильный удар, — успокаивающе сказала она. — Я дала ему лечебное зелье и исцелила все повреждения. — Повреждения? — прошипела Вальбурга. Она стояла, как статуя, в изножье кровати, её глаза быстро пробежали по неподвижному телу Регги. Сириус заметил, что волосы у неё были немного растрёпаны, а под глазами залегли тёмные круги. — Очень незначительные и уже полностью исцелённые, — заверила её мадам Помфри. — К завтрашнему утру он будет на ногах. А у Сириуса… — Это наш семейный целитель, — перебила её Вальбурга, подняв руку. Барток Хизеринг, морщинистый старый мужчина, которого Сириус помнил с детства, вышел из-за её спины. — Он займётся уходом за моим сыном. Я заберу его домой, как только его тщательно осмотрят. «Нет, — подумал Сириус, охваченный паникой, — не дайте ей забрать его». — Говорю вам, всё, что можно было сделать, уже сделано, — слегка обиженно сказала мадам Помфри. Вальбурга презрительно усмехнулась, смерив её взглядом: — В меру ваших способностей, полагаю. Но он мой сын, и я буду заботиться о нём так, как сочту нужным. Мадам Помфри, раскрасневшаяся и явно оскорблённая, потеряла дар речи. Макгонагалл наклонилась и что-то прошептала ей на ухо, что, похоже, успокоило её. Хизеринг поставил свою сумку из драконьей кожи на прикроватную тумбу и открыл её, приступая к работе. Его мать повернулась и сердито взглянула на Сириуса. Он почувствовал себя очень, очень маленьким. — Ты, — сказала она ровным голосом. — А ты что здесь делаешь? — Он мой брат, — ответил Сириус. Он хотел, чтобы это прозвучало твёрдо, с вызовом, но его горло пересохло. Слова были едва слышны даже ему самому. — Что? — рявкнула она. — Говори громче, мальчишка! — Он мой брат, — повторил Сириус слегка дрогнувшим голосом. Его сердце колотилось в груди, как у испуганного кролика. Вальбурга недовольно цокнула языком. — Ради всего святого, только не говори мне, что ты ревел?! Попробуй проявить хоть немного достоинства. Toujours Pur, Сириус! Не забывай о своём долге. Сириус уставился в пол, позволив волосам упасть ему на лицо. Он хотел быть где угодно — где угодно, — где угодно, но только не здесь. Его мать продолжила резким и пренебрежительным тоном: — Ты можешь идти, Сириус. Мы с отцом увидим тебя в июне. Она повернулась к Регулусу, и Сириуса больше не существовало. Он смутно осознавал, что его друзья наблюдают за ним, что Макгонагалл положила руку ему на плечо, что щиколотку странно покалывает. На выходе мадам Помфри сунула ему в руки ещё одно зелье: — Прямиком в постель и выпей всё до последней капли, слышишь меня? Сильно болеть не должно, но сегодня ночью будет довольно неприятно. Сириус кивнул. Адреналин, который поддерживал в нём силы, медленно покидал тело, оставляя его опустошённым. Джеймс похлопал его по плечу и крепко сжал. Сириус позволил вывести себя в коридор. Большую часть пути до Гриффиндорской башни они прошли в молчании, за что Сириус был очень благодарен. Тишина была нарушена всего раз, когда они подошли к раздвоенной лестнице, и Питер внезапно сказал: — Мы пропустили ужин. Джеймс и Римус обернулись, чтобы бросить на него неодобрительные взгляды, но Сириус слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Питер тут же добавил, с возмущением: — Я хочу сказать, что собираюсь пойти на кухню и попросить их прислать что-нибудь наверх. Если вы не против?! — Хорошая идея, Пит, — извиняющимся тоном ответил Джеймс. Этого согласия Питеру было достаточно — он развернулся и побежал вниз по лестнице, в то время как трое оставшихся продолжили путь наверх. Шли они медленно, учитывая, что большинство членов их группы страдали хромотой. — Какие мы красавчики, — пробормотал Сириус, пытаясь перевести дыхание, когда они остановились на лестничной площадке. — Что с тобой случилось? — спросил Римус, так же пытаясь отдышаться и потирая бедро. — Сломал щиколотку, — ответил Сириус. — Слишком резко на неё приземлился. Джеймс сочувственно поморщился, но Сириус только пожал плечами: — Я её не чувствую. Просто немного ноги подкашиваются. Когда они, наконец, добрались до своей комнаты, Сириус сразу же отправился в ванную, где запер дверь и включил душ. Он чувствовал тяжесть беспокойства своих друзей, сгущающую воздух в комнате за дверью, но сейчас ему нужно было побыть одному. Он не думал, что сможет вынести их молчаливую жалость или бессмысленные попытки подбодрить его. Сириус долго стоял под струями горячей воды, позволяя им смыть всё. Ванная наполнилась паром, и, когда он вышел, ему пришлось протереть запотевшее зеркало. Он посмотрел в него, изучая своё лицо. Был ли он плохим человеком? Он знал свои недостатки — он бывал высокомерен, легко выходил из себя и не всегда считался с чувствами окружающих его людей. Но собственный эгоизм пугал его — он не мог перестать вспоминать тот момент, ту долю секунды, когда он видел, как тело брата падает, и всё, о чём он думал, было только о нём самом. Неужели он обманывал себя всё это время? Лгал ли он самому себе, пытаясь убедить, что сделал всё, что мог, для Регги, и что его брат просто лучше вписывается в идеалы Блэков, чем он сам? Неужели… неужели он всё это время использовал Рега? Был ли он таким же плохим, как их родители? Парень в зеркале уставился на него. У него не было ответов. Сириус открыл дверь ванной и вошёл в комнату, окутанный клубами пара. — Хочешь есть? — спросил Питер, нервно держа в руках тарелку с сэндвичами. Сириус покачал головой и направился к своей кровати. — Просто хочу спать, — пробормотал он, начиная задёргивать шторы. Он очень, очень сильно устал. — Сириус! — внезапно позвал его Римус так, будто это слово с трудом вырвалось у него сквозь зубы. Сириус замер, и их взгляды встретились через щель между шторами. Римус смотрел на него, прикусив губу. — Это не твоя вина, — сказал он, наконец. — Я всё видел: это был несчастный случай. Вы оба просто были сильно увлечены игрой, вот и всё. Сириус не знал, что ответить. Он не знал, как объяснить, что дело было не только в бладжере, что это было нечто бóльшее. Он попытался улыбнуться, и затем пожал плечами: — Всё равно я это сделал, — он плотно задёрнул занавески, прежде чем кто-либо из друзей снова попытался оправдать его.

***

Макгонагалл лично сообщила Сириусу, что Регулус в порядке. Их мать оставила его дома на неделю в качестве «меры предосторожности» — судя по её тону, она явно считала, что это совершенно нелепо, хотя и не сказала этого прямым текстом. Несмотря на то, что Рег не получил серьёзных повреждений, на следующее утро капитан Cлизерина всё же получил громовещатель от Вальбурги Блэк, который разорвался на кусочки, прокричав, что он подверг её сына опасности. Капитан наблюдал, даже не моргая, как бумага рвётся в клочья, со странной смесью недоумения и раздражения. Он уже начал искать нового ловца — прошедший матч был объявлен незавершённым, и обе команды согласились на переигровку, как только найдётся замена Регулусу. Сириус потащил себя на занятия, хотя всё, чего он хотел, — это остаться в кровати. За ночь его нога полностью исцелилась, так что он не мог использовать её как предлог, чтобы проваляться в постели весь день. Однако в голове у него всё ещё была неразбериха: мысли о Реге, об их матери и о том, каким братом он был, переполняли его настолько, что он с трудом мог сосредоточиться на уроках и едва ли обращал внимание на своих друзей, которые пытались его разговорить. Он чувствовал, что другие мародёры переживают за него, поскольку они постоянно обменивались многозначительными взглядами друг с другом и нервно поглядывали на Сириуса, думая, что он этого не заметит. Сначала они пытались подбодрить его, но, когда Сириус не отреагировал, отступили, каждый по-своему. Питер продолжал тайком бегать к Дездемоне, Джеймс перестал пытаться шутить, как обычно это делал, а Римус уткнулся носом в книгу, хотя время от времени бросал обеспокоенные взгляды из-за обложки. Той ночью было полнолуние, поэтому кровать Люпина была пуста, когда они все переодевались ко сну. Как только Питер заснул, Джеймс подкрался к кровати Сириуса, ещё раз попытавшись поговорить с ним о том, что произошло, но Сириус не смог заставить себя объяснить это. Джеймс был слишком хорошим, всегда пытаясь найти лучшее в людях, и Сириус не думал, что сможет посмотреть ему в глаза и объяснить, каким ужасным братом — каким ужасным человеком, — он был. Он не знал, как выразить словами то, что его собственный эгоизм пожирал его изнутри. Так что подавленный Джеймс вернулся к себе, а Сириус лежал без сна, терзая себя. На следующее утро пришло письмо от Регулуса. Сириус, Надеюсь, ты ещё не открыл самое лучшее шампанское, потому что, похоже, я буду жить. Мама просто драматизирует, заставляет Кикимера бегать ко мне в комнату каждые пять минут с холодным компрессом и свежей чашкой чая. Она хотела, чтобы тебя выгнали из команды, но я её отговорил. Мне не нужно, чтобы ты стал ещё невыносимее, чем ты уже есть, со своей дурацкой антислизеринской кампанией (которая буквально ни к чему не приводит, болван). Я вернусь в Хогвартс через пару дней, постарайся не слишком расстраиваться. Искренне,             Регулус Арктурус Блэк P.S. — Мне сказали, что ты сломал щиколотку, пытаясь героически броситься мне на помощь. Тебе не нужно было этого делать, со мной и так всё было бы в порядке. Сириус отделался от Джеймса и один отправился в больничное крыло на осмотр, уверяя, что справится, — он не знал, сколько ещё обеспокоенных взглядов сможет вынести. Когда он пришёл, Римус был там, спал на одной из кроватей. После того, как мадам Помфри осмотрела его и объявила, что его кости срослись, она позволила ему остаться. Сириус на мгновение остановился у кровати Римуса. Его друг выглядел очень по-другому, когда спал, — небольшая складка между его бровями разгладилась, придавая ему умиротворённый, более мягкий вид. Его губы были слегка приоткрыты, грудь поднималась и опускалась с каждым вдохом, а шрам на лице стал заметнее. Сириус был уверен, что Римус начал использовать какие-то косметические заклинания, которым научился у девчонок, чтобы сделать его менее заметным, но сейчас, когда у него не было возможности обновить чары, Сириус мог чётко проследить глазами линию бледной, натянутой кожи. Римус зашевелился, его веки задрожали. — Утречко, Лунатик, — тихо сказал Сириус, когда его друг сел. Римус потёр глаза, вяло моргая, пытаясь прогнать сон. — Д-доброе, — сонно пробормотал он. Он казался немного удивлённым, увидев Сириуса. — Что т’ здесь делаш’? — его акцент пробивался наружу, когда он был уставшим. Сириусу это нравилось — казалось, будто Лунатик спокоен и не пытается защищаться. Он присел на край кровати, вытянув ногу: — Пришёл проверить щиколотку. Уже всё нормально. — О, хорошо — Римус кивнул, пытаясь сесть прямо. — Как всё прошло? — спросил Сириус, махнув рукой на тело своего друга. — Нормально. Как обычно. Джеймс тоже здесь? — Не-а, — Сириус старался звучать непринуждённо. — Дал ему передышку от себя, — Римус нахмурился. — Не думаю, что он… — А я думаю. Через мгновение Римус кивнул, будто понимая. Римус всегда понимал. — Лунатик? — Да? Сириус задумался, стоит ли говорить. Но у него так плохо получалось держать всё в себе. И Римус… Римус не смотрел на него так, как Джеймс. Словно он был хорошим человеком. Римус смотрел на него как-то иначе. — Помнишь, ты сказал, что я не виноват в том, что случилось? — Ты не виноват, — Римус произнёс это так твёрдо, что даже закашлялся, и Сириус вскочил на ноги, чтобы передать стакан воды с прикроватной тумбочки. Римус жадно выпил её, расплескав часть содержимого. Капли стекали по его подбородку, и он вытер их тыльной стороной ладони. Сириус отвёл взгляд и уставился в окно над головой Римуса. — Я не отбил в него нарочно, ты прав, — сказал он, подыскивая нужные слова, пока сердце с тревогой колотилось в груди. — Но… когда я увидел, как он падает, я подумал… подумал… только бы он не умер. — Ну, конечно, — рассудительно сказал Римус. — Он же твой брат, конечно, ты не хотел, чтобы он… — Но я думал не о нём, — перебил Сириус, желая объяснить. — Я думал о себе. Я думал… если он умрёт, то я останусь один, и тогда мои родители… тогда у меня бы не было выхода. Мне нужно, чтобы Регулус жил. Мне нужно, чтобы он был идеальным сыном, чтобы я спокойно мог быть плохим сыном. Вот о чём я думал. Я трус. Теперь это было сказано. Самая уродливая его часть, словно внутренности, были аккуратно разложены на кровати между ними. Он хотел, чтобы Римус что-то ответил, хотел… чего-то. Он не знал, чего именно. Через несколько мгновений Римус заговорил: — Но ты бы всё равно расстроился, если бы он умер. И не только из-за этого. — Да, но моей первой мыслью… — Люди не мыслят трезво, когда им страшно, — перебил его Римус. — Поверь мне. Я смотрел на тебя — ты рисковал своей жизнью, пытаясь спасти его. Это не трусость. Сломал свою идиотскую щиколотку, как самый настоящий твердолобый гриффиндорец, коим ты и являешься. У Сириуса перехватило горло. Он заставил себя дышать, выдавив натянутый смешок. Он посмотрел вниз на свои ноги, а затем снова на Римуса. Он не знал, что сказать. Римус улыбнулся. — С Регом всё будет в порядке? — Да, нормально, — Сириусу хотелось, чтобы его сердце перестало так бешено колотиться. — Отправил мне сову сегодня утром, похоже, его там на руках носят. Мать хотела вышвырнуть меня из команды, но он её отговорил. — Ну вот, видишь, — ухмыльнулся Римус. — Ты всё ещё плохой сын. Сириус невольно рассмеялся и почувствовал себя чуть лучше.