All the Young Dudes — Sirius's Perspective

Сириусу никогда не нравились портреты, украшавшие стены дома его предков. Все они были чопорными старыми родственниками, вечно хмурыми, и все они были отъявленными стукачами. Но обычно они не соизволяли с ним говорить, вместо этого задирая носы и бросая на него неприязненные взгляды, которые, впрочем, было легко игнорировать, если привыкнуть. Но летом 1973 года всё изменилось. Когда Сириус вернулся домой, он с ужасом обнаружил, что к обычным злобным выговорам его матери решили присоединиться и портреты его предков, чтобы напомнить ему, каким позором он был. Он едва мог выйти из своей комнаты, не услышав язвительного замечания о том, что он обесчестил свою семью. Сириус очень жалел, что не может колдовать — они с Джеймсом как раз разрабатывали заклинание, позволяющее временно изменять внешний вид портретов. Ему бы очень хотелось превратить свою двоюродную бабушку Мюриэл в тюленя или, может быть, в тролля. Как бы то ни было, громкое неодобрение его семьи только укрепило решимость Сириуса доказать, что ему наплевать на каждое слово, сказанное кем-либо из них. В тот день, когда он приехал домой, он сразу же достал из чемодана гриффиндорские баннеры и флаги и с помощью колдоленты расклеил их по стенам своей комнаты. Он почувствовал себя немного лучше, когда его спальня окрасилась в красно-золотистые тона — он почти смог притвориться, что вернулся в гостиную Гриффиндора. Но это не продлилось долго: Кикимер, должно быть, увидел новые декорации, когда пришёл прибраться, и настучал об этом матери Сириуса, потому что через сутки она сорвала всё со стен и искромсала с помощью магии. Она заставила Сириуса отнести клочки, оставшиеся от украшений, на задний двор, дала ему коробок спичек и велела сжечь всё. Он отказался. Как только его ноги зажили, и он снова смог дойти до семейной совятни, Сириус начал регулярно писать письма своим друзьям. Это очень помогало ему отвлечься, особенно потому, что Римус стал отвечать этим летом — очевидно, никто иной, как Лили Эванс заколдовала какую-то прозрачную бумагу, чтобы он мог использовать её для чтения. Это беспокоило Сириуса (предполагалось, что он был единственным, кто знал секрет Римуса, поэтому он не понимал, почему тот пошёл и рассказал всё Лили), но он старался не думать об этом слишком много, потому что он всё равно был рад возможности общаться со своим другом. Письма сделали следующие несколько недель лета более-менее сносными; Джеймс постоянно жаловался на скуку, Римус писал, что всё своё время тратит на выполнение домашки, а Питер объявил, что его семья собирается посетить Францию. Сириус тайком проносил письма в свою комнату, где сжимал бумагу и представлял, что слышит голоса своих друзей, и что они снова все вместе. В середине июля его мать перехватила письмо от Джеймса. Она, что было ожидаемо, пришла в ярость из-за того, что Сириус всё ещё общается с «этим щенком Поттеров». И на этот раз вмешался его отец, отчитав его низким, угрожающим голосом, от которого Сириусу казалось, что по спине у него ползает свора муравьёв. — Поттеры тебе не друзья, сын, — холодно сказал он. — Возможно, они хотят, чтобы ты думал, что ты им небезразличен, но могу заверить тебя, что это не так. Такие люди, как они, намерены искоренить образ жизни, на защиту которого наша семья потратила сотни лет. Они хотят видеть, как мы пресмыкаемся перед маглами, подавляем свою магию ради того, что они называют «всеобщим благом». Они хотят видеть, как наше общество загрязняется, а умы наших детей отравляют… В общем, теперь Сириусу было запрещено пользоваться совятней. Оставалась ещё магловская почта — большой чёрный почтовый ящик на окраине поместья Блэков был в основном для вида, и никто никогда его не проверял, кроме Сириуса. Он уже довёл до совершенства свою систему тайных побегов и точно знал, в какое время его никто не хватится. Тем не менее, это усложняло ситуацию. Он не знал адреса Римуса, поэтому ему пришлось прекратить отправлять письма ему, и Римус тоже перестал писать. К счастью, он знал адрес Джеймса после того, как побывал у них в гостях, но его друг совершенно не понимал, как работала магловская почта, и за весь июль Сириусу удалось получить от него только одно письмо. Без регулярного общения с друзьями Сириус быстро почувствовал себя одиноким. Дом был слишком большим и слишком пустым. Между ним и Регулусом установилось что-то вроде перемирия, которое в основном заключалось в том, что они игнорировали друг друга, и лишь изредка нарушалось слабыми улыбками или обидными замечаниями. Трудно было не завидовать своему брату, который по-прежнему имел беспрепятственный доступ в совятню и мог общаться со своими маленькими скользкими друзьями. Сириус попытался представить себе хитрого, подлого Барти Крауча, сидящего за сочинением письма, и его воображения на такое не хватило. Но всё же, по крайней мере, Рег был дома. По крайней мере, он оставил новые бинты за дверью Сириуса. По крайней мере, он отвёл глаза, когда поймал Сириуса за тем, что тот в порыве гнева испортил одну из книг его отца, хотя позже Орион всё равно догадался, кто это сделал, и не стал снисходительно относиться к наказанию. По крайней мере, той ночью Рег прокрался в его комнату, ничего не сказав, и просто лежал рядом с ним, дыша в унисон, пока Сириус не заснул. На следующее утро они оба вели себя так, словно ничего не произошло. Иногда Сириусу хотелось, чтобы его брат просто выбрал сторону. Это совершенно сбивало с толку: в один момент Регги смеялся вместе с ним, а в следующий насмехался над ним, и Сириус не мог понять, какое его действие так влияло на поведение брата. Рег часто проявлял сочувствие, когда они оставались наедине, но их разговоры неизбежно возвращались к тому, что Сириусу нужно было начать вести себя как следует и играть по правилам, и к вопросам о том, почему Сириус не может перестать переступать черту и почему он не понимает, что их родители находятся под большим давлением? Во время одной особенно неприятной ссоры Регулус предположил, что Сириус сам настроил себя на то, чтобы считать их родителей злодеями только потому, что это заставляло его чувствовать себя особенным в роли измученного героя. Это был первый раз, когда Сириус по-настоящему захотел причинить боль своему младшему брату. На неделе перед церемонией помолвки Рег снова стал сочувствующим. Он мог сколько угодно защищать их родителей, но не мог отрицать, что быть вынужденным жениться на своей кузине было с объективной точки зрения ужасно. Всю неделю он ходил вокруг Сириуса на цыпочках, чувствуя плохое настроение брата. Это не особо помогало, но было всё же лучше, чем его противоположное поведение. Утром в день церемонии Сириус проснулся опустошённым. Как бы он ни пытался это отрицать, этот день всё же настал: его должны были обручить, и он абсолютно ничего не мог сделать, чтобы это остановить. На мгновение он задумался о том, чтобы отказаться вставать с постели, но был уверен, что родители заставят его пройти церемонию, даже если для этого придётся тащить его (в буквальном смысле) к алтарю (в переносном смысле). Он оцепенело одевался в омерзительную зелёную парадную мантию. Оцепенело терпел, как его мать проводила расчёской по его волосам, которые он намеренно растрепал. Оцепенело приветствовал толпу родственников, приглашённых стать свидетелями столь радостного события. Оцепенело слушал, как Регулус, сжав его руку, прошептал: — Всё будет нормально, я обещаю. Просто жди. Он с трудом обработал эти слова. Нарцисса в своём платье даже не была похожа на реального человека: она выглядела как персонаж со страниц книги по истории или ужастика. Было что-то трагическое во всех этих кружевах, что довершалось яростным блеском её глаз. Их провели бок о бок к месту перед зрителями. Она всё ещё была выше него. Сириус задумался, сможет ли он писать письма своим друзьям из Дурмстранга. Заговорил его отец. Он задавался вопросом, может ли быть какой-то выход из всего этого ужаса, когда он достигнет совершеннолетия — ведь его родители не смогут заставить его жениться, когда он станет юридически взрослым? Он задумался о том, не следовало ли ему потратить больше времени на изучение тонкостей брачного права волшебников. Но Римус просмотрел все эти книги и ничего не нашёл… Теперь говорил его дядя. Что-то о священности традиций и грядущих трудных временах. Сириус смутно представлял, что бы сделала его мать, если бы он сейчас просто встал и убежал. Он мог бы скрыться в лесу, жить в пещере, которую они с Регом всегда обсуждали.… Нарцисса встала. Сириус моргнул, приходя в себя. Он сидел неподвижно, тупо уставившись на свою двоюродную сестру. Он тоже должен был встать? Это было частью церемонии? — Мы должны немедленно прекратить это. Нарцисса не повысила голос, но он отчётливо и резко прозвучал над толпой. Повисла мёртвая тишина, тяжёлая и напряжённая. Сириус мог слышать, как бьётся его сердце. Чего? Он огляделся, ища объяснения. Лицо его матери было искажено яростью, Беллатриса безумно улыбалась. Рег поймал его взгляд и улыбнулся почти так же широко, как Белла, хотя было видно, что он пытается сдержать улыбку. Что происходит? По всей видимости, отец Нарциссы был в точно таком же замешательстве. Он шагнул ближе к дочери, прошипев: — Во что, по-твоему, ты играешь?! Нарцисса высоко подняла подбородок, сжав губы в тонкую линию. Она наклонилась к родителям, что-то прошептав им, и Сириус имел удовольствие наблюдать, как его тётя тут же упала в обморок на лужайке. Зрители, собравшиеся позади них, начали перешёптываться между собой. Сириус с недоумением наблюдал, как его мать подлетела к ним и потребовала объяснить, что происходит. Нарцисса повернулась к ней, на её лице не было и следа страха: — Я дала непреложный обет. Её голос даже не дрогнул, когда она произнесла это, глядя Вальбурге Блэк прямо в глаза. Толпа замолчала, прислушиваясь. — Что, — это был не вопрос. В голосе его матери не было интереса, только яд. — Я поклялась выйти замуж за Люциуса Малфоя, как только сдам ЖАБА. Сириус почувствовал себя так, словно его ударили в лицо. Он не мог поверить, что у Нарциссы — безупречной, надменной, консервативной Нарциссы — действительно хватило смелости так радикально и публично бросить вызов семье. Это был скандал эпических масштабов — возможно, даже похлеще, чем его распределение в Гриффиндор. Он увидел свою сестру в совершенно ином свете. Тишина длилась всего мгновение, прежде чем разразился хаос. Все кричали, его дядя пытался помешать его матери напасть на Нарциссу, замелькали яркие вспышки света, когда из волшебных палочек внезапно полетели проклятия. Его родители могли что угодно говорить о благопристойности, но Сириус же откуда-то унаследовал свой характер — наблюдая, как церемония разваливается у него на глазах, было совершенно очевидно, что вспыльчивость в их роду передавалась из поколения в поколение. Ему удалось ускользнуть, увернувшись от своих родственников, и добраться до Рега. Они вдвоём спрятались за декоративную статую, выглядывая из-за неё, чтобы понаблюдать, как члены их семьи орут друг на друга. — Ты знал? — спросил Сириус, чувствуя лёгкое головокружение. Его брат кивнул. — Нарцисса написала мне вчера вечером. Сказала, что я не должен тебе говорить, что мы не можем рисковать и выдать что-либо. Но я же сказал тебе, что всё будет хорошо! Сириус испытал такое облегчение и восторг от поворота событий, что даже не смог найти в себе сил разозлиться из-за того, что его оставили в стороне. Вместо этого он смеялся вместе с братом, наблюдая, как их двоюродная бабушка мечется в поисках шляпы, которую их троюродный брат сбил с её головы.

***

Сириус не знал, чего ожидать после фиаско на церемонии обручения. Он думал, что родители могут ограничить его ещё сильнее, наложив новый шквал запретов. Он переживал из-за Дурмстранга, гадая, не решат ли они прибегнуть к нему в качестве последнего средства. Он ждал, предчувствуя, как наступит момент, когда их гнев на Нарциссу неизбежно выльется и на него. Но он не наступил. Вместо этого родители явно игнорировали его. Они по-прежнему читали ему нотации, по-прежнему недовольно фыркали из-за его поведения, но от жестоких методов воспитания отказались и по большей части оставляли его в покое. Он даже смог снова начать пользоваться совятней, хотя никто из них официально не дал разрешения — похоже, им было слишком всё равно, чтобы остановить его. Сириус с трудом мог поверить в свою удачу. Он начал понимать внезапную перемену в их поведении в тот вечер, когда подслушал, как его родители вполголоса разговаривают в кабинете отца. Сириус выскользнул из своей комнаты, чтобы посмотреть, не удастся ли ему найти блуждающие огоньки в саду за домом — он хорошо знал, что за ними лучше не гоняться, но наблюдать их было забавно. Проходя мимо двери кабинета, он остановился, удивлённый тем, что его родители ещё не спали. Он очень осторожно прижался ухом к двери. — …не уверен, что мы можем просто игнорировать многолетнюю традицию… — О, пожалуйста, Орион! Мы не будем пренебрегать традицией — прецедент уже есть! Ты не хуже меня знаешь, что он никогда не справится с такой ответственностью. Его отец тяжело вздохнул. Сириус почувствовал, как к горлу подступает тошнота — он сразу понял, что они говорят о нём. — Регулус подает большие надежды. Через несколько лет из него получится превосходный наследник. Только не говори мне, что ты не согласен. — Нет, нет, ты права… Я искренне надеялся, что он повзрослеет, что союз с Нарциссой может… Ну, я полагаю, сейчас это уже не имеет значения. Но нельзя слишком торопиться. — Конечно, нет. Я всего лишь предлагаю нам пересмотреть наши приоритеты. Речь идёт не только об их будущем… Сириус вернулся в свою комнату. Он не хотел больше ничего слышать.

***

Не то чтобы он хотел быть наследником. На самом деле, он никогда этого не хотел — это всегда было чем-то вроде тёмной грозовой тучи, готовой разразиться молниями, как только ему исполнится семнадцать. В конце концов, разве не это было источником его страданий? Разве не это было единственной причиной, по которой его родители так отчаянно пытались вылепить из него идеального Блэка? Его не волновали ни дом, ни состояние, и уж точно не волновали дурацкие грёбанные традиции. Он не хотел идти в политику, тратить всё своё время на поддержание чести семьи или изо всех сил стараться соблюдать приличия. Нет, его совершенно это не волновало. Ни капельки. Ну и что, если они назначат Регулуса наследником? Он подходил гораздо больше, и он явно хотел этого, судя по тому, как он скакал вокруг родителей, изображая из себя лучшего сына в мире. Он был таким подлизой, всегда вёл себя наилучшим образом, никогда ни на дюйм не переступал черту. Если бы родители сказали ему «прыгай», Рег бы только спросил, как высоко. Именно этого они и хотели — марионетку. Безмозглую, трусливую, маленькую марионетку, которая выполняла бы всё, что бы ей ни сказали, даже если бы это означало толкнуть собственного брата под колёса. Ну и что с того, что их мать души не чаяла в Регулусе, гордо улыбаясь, поправляя его слизеринский галстук и приглаживая волосы нежным, по-матерински любящим прикосновением. Кого это волновало? Сириусу она была не нужна — никто из них ему не был нужен. Ему было гораздо лучше быть самому по себе. На самом деле, ему нравилось, что на него не обращали внимания. Ему нравилось быть невидимым, незаметным, неприкасаемым. Ему нравилось быть предоставленным самому себе, когда родители даже не смотрели в его сторону. Ему нравилось, что они бросили идею перевоспитать его, что они едва ли разговаривали с ним, что их взгляды едва касались его, словно он отталкивал их, как масло воду. Ему нравилось, что они сосредоточили всё своё внимание на Реге, и тот явно был рад этому: он проглатывал всю их заботу и похвалу, как свинья, которую откармливают на убой. Сириусу было всё равно. Он даже не утруждал себя задуматься об этом. Даже немного. Ни на секунду.