All the Young Dudes — Sirius's Perspective

Понедельник, 25-е декабря, 1972 год. Регулус был прав — ему вернули голос в тот же вечер, перед званым ужином. Его мать внимательно осмотрела его, убедившись, что он надел свою парадную мантию надлежащим образом (и испарила его галстук в цветах Гриффиндора), прежде чем снять заклинание молчания. — Я ожидаю, что сегодня вечером ты будешь вести себя с нашими гостями наилучшим образом, — сказала она, когда у него перехватило дыхание от чувства, словно ему в горло влили горячую воду. — Этот ужин имеет огромное значение для твоего будущего и будущего всего волшебного мира. Сириус удержался от того, чтобы закатить глаза. Грязевые бомбы были надёжно спрятаны в его мантии, и он не хотел рисковать тем, что его отчитают до того, как у него появится шанс отомстить. Его родители всегда чересчур драматично относились к любому сборищу, которое они устраивали, и, хотя для них было необычно принимать у себя все Священные двадцать восемь, Сириус искренне не представлял, чем это будет отличаться от всех остальных вечеринок, на которых чистокровные волшебники расхаживали в дорогих нарядах, отпуская ехидные замечания и оценивая друг друга. За ужином он сидел рядом с Нарциссой, от чего у него внутри всё перевернулось. Об их помолвке не было объявлено за пределами их семей — это должно было произойти летом, — но Беллатриса, нахмурившись, бросила на него многозначительный взгляд через стол. В довершении всего, там был и Люциус Малфой со своей семьей, и он весь ужин кипел от злости, глядя на Сириуса с едва скрываемой ненавистью. Как будто это он был виноват в том, что его душевнобольная семья хотела, чтобы он женился на своей кузине! Нарцисса не произнесла ни единого слова за всё время ужина, и каждый раз, когда она смотрела на него, её лицо омрачалось от несчастья. Несмотря на ожидаемое количество рукопожатий и поцелуев в зад, Сириус заметил, что все выглядели какими-то нервными — они слишком громко смеялись над шутками друг друга или подхалимски кивали, когда кто-то делал замечание, с которым они были согласны. Какие-то семьи явно чувствовали себя более комфортно в поместье Блэков, чем другие, из-за чего было легко догадаться, кто из них уже поддержал ту политическую ставку, которую сделали его родители, а кто — нет. Большинство разговоров сводилось к обсуждению «будущего волшебного мира», «посягательства маглов» и прочей чуши, которую Сириус в основном пропускал мимо ушей. Он хотел выбрать идеальный момент, чтобы взорвать свои грязевые бомбы, и сидел как на иголках, выжидая удобный случай. Этот момент настал, когда Родольфус Лестрейндж, новоиспеченный муж Беллы, встал, чтобы произнести речь перед четвёртым блюдом. Его сестра с обожанием смотрела на молодого человека, пока тот рассказывал о своей новой должности в Министерстве и о том, как он и его коллеги много думали о роли маглов в делах волшебников. Сириусу отчаянно хотелось стереть эту маниакальную ухмылку с лица Беллатрисы и испортить минуту славы её мужу. Пока все были отвлечены, глядя через стол на старого доброго Рода, он осторожно достал грязевые бомбы, потянул за маленькие язычки и закатил их под стол. «…конечно, я согласен с тем, что мы несём ответственность за помощь тем, кому повезло меньше, но я должен спросить себя: может ли человек, выросший за пределами волшебного общества, поистине осознать, что значит…» БУМ! Первая бомба взорвалась идеально, прямо у ног мужчины, выпустив отвратительное облако дыма. БУМ! БУМ! Когда остальные бомбы начали испускать свои зловонные испарения, в зале воцарился хаос. Волшебники повскакивали со своих мест и уставились на стол, который теперь был окутан ужасной вонью, пытаясь понять, что происходит. Речь Лестрейнджа была резко оборвана, когда он закашлялся, набрав полные лёгкие дыма. Беллатриса резко повернула голову, прижав руку к носу. Её глаза остановились на Сириусе, и она прожигала его убийственным взглядом. Он самодовольно улыбнулся в ответ своей кузине, чувствуя прилив адреналина и глубокое удовлетворение от идеально выполненной шутки. Его победа не была долгой. Беллатриса — не единственная, кто обратил внимание на Сириуса как на виновника. Секундой позже он почувствовал, как на его плечо опустилась рука, ногти впились в него, как когти. — Сириус, — голос матери был напряжённым, ядовитым, как у змеи, готовой ужалить. — За мной. Сейчас же. Он попытался подавить холодный приступ страха. Он ожидал крика — обычно родители отчитывали его перед всей семьей, позволяя его тётям и дядям присоединиться к ругательствам. Но, возможно, они не хотели устраивать сцену на глазах у своих гостей — его отец уже наводил порядок, накладывая заклинания, чтобы избавиться от запаха, и извинялся, пытаясь успокоить гостей. Несколько пар глаз заметили его, уходящего за матерью, но половина зала всё ещё была поглощена взрывами бомб. По пути к выходу он оглянулся и встретился взглядом с Регулусом. Лицо брата побелело, глаза расширились, а брови нахмурились, хотя Сириус не мог понять, от раздражения это было или от беспокойства. Он полагал, что это не имело значения. Мать отвела его в свой кабинет и заперла дверь. Сириус выпрямился, расправив плечи и высоко подняв подбородок. Что бы она ни сделала, он справится с этим — на этот раз он не собирался позволять ей запугивать его. Он был мародёром и не мог позволить, чтобы им помыкали! Он открыл рот, чтобы заговорить: — Я не собираюсь… Прежде чем он смог закончить, его мать резко развернулась и ударила его тыльной стороной ладони по лицу. Сила удара отбросила его назад, зубы щёлкнули, когда он упал на пол. Он почувствовал вкус крови во рту — прикусил язык. Она грубо подняла его на ноги. Сириус на мгновение забыл о своей храбрости — за двенадцать лет он ни разу не видел свою мать в такой ярости. Её буквально трясло от гнева. — Мне никогда, — прошипела она, — не было так омерзительно называть тебя своим сыном. Ты никчёмный, жалкий, малолетний мальчик, который упорно проявляет неуважение к своей семье, семье, которая дала тебе всё, что у тебя есть, сделала тебя тем, кто ты есть. Я надеялась, что, немного поразмыслив над своим поведением, ты осознаешь свою дурость, но ты в очередной раз разочаровал меня, — она издала резкий, лающий смешок. — Полагаю, уже не стоит удивляться. Сириус уставился на неё, не в силах сказать ни слова. Он уже привык к оскорблениям своей матери — ежедневные громовещатели почти оглушили его свирепыми воплями. Но эти слова пронзили его насквозь, раня не меньше проклятия ласеро. Возможно, это из-за того, что она стояла перед ним, а не была заключена в плоский лист бумаги. Он мог видеть её лицо, когда она говорила. Видеть, что она сказала это искренне. Его мать на мгновение отстранилась, изучая его холодными глазами. — Очевидно, что обычные методы воспитания больше не работают, — она схватила его за подбородок, заставляя посмотреть на неё. — Так что мне придётся попробовать что-то новое. И в тот же момент она оказалась в его разуме. Без предупреждения — он невольно заскулил, когда её когти погрузились в его мысли. Он не мог ни пошевелиться, ни заговорить. Ему отчаянно хотелось убежать, но он был словно заморожен. Она копалась в его голове, разглядывая мысли, как кто-то может разглядывать продукты в бакалейной лавке, потрошила его и копалась во внутренностях. Сириус был бессилен против неё, пока она перебирала его воспоминания — предвкушение того, как он запустит грязевые бомбы за ужином, восторг от катания на санках с Джеймсом, тепло объятий миссис Поттер. Он беспомощно вздрагивал, когда она рассматривала вещи, которые он не хотел, чтобы она видела: его жалкие фантазии о том, что Поттеры были его настоящей семьёй, его противоречивые чувства вины и гнева в разговорах с Регулусом, странный, покалывающий жар, когда он рассматривал фотографии Дэвида Боуи или Марка Болана в магловских журналах. Его разум ощущался грязным, отвращение его матери оставляло следы на всём, к чему она прикасалась. К тому времени, как она закончила, он трясся от слабости и едва сдерживал слёзы. На мгновение воцарилась тишина. Затем она заговорила: — Так вот в чем дело? — губы Вальбурги скривились в жестоком подобии улыбки. — Ты чувствуешь себя очень круто, играя бунтаря, не так ли? О, ты настолько сильно хочешь произвести впечатление на своих друзей, чтобы они никогда не узнали, какое ты на самом деле презренное, никчёмное создание. Это ужасает тебя, разве нет? «Я не буду плакать, — сказал себе Сириус. — Что бы она ни говорила, я не заплачу». Его мать рассмеялась: — Ты такой жалкий, что это почти тошнотворно! Ты не справился с тем, чтобы чтить свою фамилию, поэтому выставил нас злодеями и убедил себя, что сам выбрал быть разочарованием! Ты чувствовал себя героем, бросая грязевые бомбы под обеденный стол? Так ты почувствовал себя смелым? Глаза Сириуса горели. Его мать убрала пальцы с его подбородка, обхватила его лицо ладонью и погладила большим пальцем по щеке жестом, напоминающим материнскую ласку. — О, Сириус, — тихо сказала она, — ты всё ещё наследник этого дома. И поскольку мы с твоим отцом любим тебя, мы хотим для тебя только самого лучшего, как бы ты ни разочаровывал нас. Он ненавидел себя за то, как эти слова проникали в него, заглушая гнев, оставляя его сознание затуманенным и растерянным. Отчаянная, подавленная часть его хотела извиниться, хотела пообещать, что он исправится, хотела, чтобы она продолжала гладить его по щеке. «Мы с твоим отцом любим тебя». Он был так сосредоточен на нежном прикосновении, что не заметил движения её другой руки, поднимающей палочку, когда она сказала: — Всё, что я делаю, я делаю для того, чтобы сделать тебя сильнее. Чтобы ты стал достоин своей фамилии. Никогда не забывай об этом, Сириус. Она использовала бессловесную магию, возможно для того, чтобы он не догадался, как снять заклинание. Только что его волосы касались шеи привычной тяжестью, а в следующее мгновение они исчезли. Сначала он ничего не понял, но затем поднёс руку к голове и не почувствовал под пальцами ничего, кроме гладкой кожи. — Нет! — непроизвольно вырвалось у него, и улыбка матери стала жестокой и острой. — Ты должен усвоить этот урок, юноша, — сказала она, надавливая большим пальцем на его кожу. На том месте, куда она ударила его, образовался синяк — он вздрогнул. Она наклонилась ближе, всё ещё улыбаясь. — Это твой последний шанс. Если ты хоть на полшага переступишь черту, мы с твоим отцом заберём тебя из Хогвартса. Сириуса затошнило. — Что? Вы… вы не можете этого сделать! Его мать рассмеялась, убирая руку и пряча палочку обратно в мантию. — Мы уже подготовили твои документы для Дурмстранга. Они готовы принять тебя в любой момент — твоему отцу нужно только сказать. Дурмстранг. Сердце Сириуса бешено заколотилось в груди. Он потеряет всё, никогда больше не увидит своих друзей. Он никогда не чувствовал себя настолько абсолютно бессильным. — Пожалуйста, — тихо сказал он, ненавидя себя, — я обещаю, что буду хорошим. Не отправляйте меня туда. — Я и не хочу этого, Сириус. Вернёшься ты в Хогвартс или нет, зависит только от тебя. Он кивнул, не открывая глаз от пола, его горло сжалось. Вальбурга вздохнула: — Ты вернёшься со мной на ужин, где извинишься перед нашими гостями за то, что испортил им вечер. Ты меня понял? — Но… мои волосы! — А что с ними? — глаза матери опасно сверкнули. Он отшатнулся. — Просто… пожалуйста, можешь их мне вернуть? Я буду хорошо себя вести, обещаю, — мысль о том, что он вернётся на тот ужин, о том, что все увидят его… Его мать улыбнулась и, протянув руку, нежно погладила его по голове. Её пальцы легли ему на затылок, и ему пришлось подавить дрожь. — Так гораздо лучше, — безразлично сказала она. — Я не хочу, чтобы у тебя возникли какие-либо мысли о том, что ты можешь выглядеть как один из этих мерзких магловских педиков.

***

Воскресенье, 7-е января, 1973 год. Сириус почувствовал нечто вроде облегчения, когда его отец объявил, что они не поедут обратно на Хогвартс-экспрессе вместе с другими учениками. Вместо этого он и его брат останутся в семейном поместье Блэков до последнего дня перед возобновлением занятий, и тогда их родители лично отправят их обратно в школу. Это означало, что ему придётся провести дома несколько лишних дней, но впервые за всё время Сириус боялся своего возвращения в Хогвартс. Прошло две недели, а волосы так и не отросли. На самом деле, они совсем не росли; мать оставила ему лишь тонкий пушок, но он не стал ни длиннее, ни даже пушистее, хотя он проверял их каждое утро. Сириус был уверен, что какое бы заклинание она ни использовала, оно полностью остановило рост его волос, и это означало, что только магия сможет восстановить его. Сириуса передёргивало каждый раз, когда он смотрелся в зеркало, едва в силах вынести свой внешний вид. При мысли о том, что все в школе увидят его в таком состоянии, у него внутри всё сжималось от тревоги. Поэтому он не жаловался на задержку с возвращением. Вместо этого он провёл несколько лишних дней так, как проводил их каждый день после того ужина, обернувшегося катастрофой, — погрузившись в книги, игнорируя брата и ведя себя настолько безупречно, что его самого от себя тошнило. Конечно, встреча со школой была неизбежна, и когда этот день наконец настал, Сириус обнаружил, что не испытывает никакого энтузиазма от мысли, что скоро он снова увидит своих друзей — всё, о чём он мог думать, так это о том, как они будут смотреть на него, когда впервые увидят. В глубине души он испытывал облегчение от того, что его родители оттягивали момент их возвращения в школу настолько, что когда они переместились на место с помощью портключа, уже наступила ночь. Сириус тихо прокрался в Гриффиндорскую башню (после безрезультатной остановки в больничном крыле). Его друзья уже были в постели. Сириус достал свои вещи и переоделся в пижаму, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить их. Он задёрнул шторы, сердце бешено колотилось, а в горле стоял ком, и он уже собирался попытаться заснуть, когда услышал шёпот снаружи. — Сириус? — Джеймс? — он сел, надеясь, что это его друг. Ведь, хоть он и боялся, что кто-нибудь увидит его волосы (или, точнее, их отсутствие), ему отчаянно нужно было с кем-то поговорить, и Джеймс был единственным, кто, как он точно знал, никогда не осудит его. — Римус. — Ох… — беспокойство вернулось к нему. Он не мог позволить Римусу увидеть его таким… просто не мог. — Я хочу спать, Люпин. Поговорим завтра, ладно? — Ладно, — спустя небольшую паузу ответил он.

***

Понедельник, 8-е января, 1973 год. Сириус встал раньше всех своих друзей и переоделся в школьную мантию с тихой, торопливой безысходностью. В изножье его кровати лежала стопка завёрнутых подарков — он убрал их подальше, не в силах заставить себя почувствовать хоть какую-то радость от их открытия. Он пропустил завтрак, намеренно избегая своих друзей и прячась среди библиотечных полок. Он отчаянно пытался найти хоть что-нибудь для роста волос, что, на его взгляд, могло бы сработать, но ничего не нашёл. Первым уроком была трансфигурация. Сириус добрался до класса раньше всех, промчавшись по пустым коридорам, словно преступник в розыске. Его сердце бешено колотилось от страха и тревоги, когда он сел на своё обычное место. Спустя десять минут он услышал шаги в коридоре. Он не обернулся, когда открылась дверь, инстинктивно приподняв плечи, желая спрятаться. Последовала пауза, и, кто бы то ни зашёл, он остановился в дверном проёме: — Кто это?! — громко прошептал Питер. Сириус обернулся, удивлённый голосом своего друга, и столкнулся лицом к лицу с тремя другими мародёрами. Они смотрели на него с широко открытыми глазами, непонимающе и шокировано. — Сириус! — ужаснулся Джеймс. Осознание отразилось на лицах его друзей, и у Сириуса от стыда перехватило горло. Он отвернулся, желая провалиться сквозь землю. Джеймс сел на место рядом с ним: — Что случилось? Где ты был? Что она с тобой сделала?! Сириус покачал головой, он не мог говорить. Всё выглядело именно так печально, как он и думал — его собственные друзья даже не узнали его! — Позже, — пробормотал он. Другие ученики, входившие в класс, останавливались и пялились на него. Ему хотелось заползти под парту и умереть. — Хорошо, успокаиваемся! — объявила Макгонагалл, войдя в класс. Сириус уставился на свою парту, слушая, как студенты вокруг него перешёптываются… о нём, он знал, что они перешёптываются о нём. Их профессор обратилась к классу: — Ваши годовые экзамены начинаются через три месяца, давайте проверим, кто был внимателен на моих уроках… Сириус был лучшим на трансфигурации, но за весь урок не произнёс ни слова. Макгонагалл ни разу не спросила его, за что он был благодарен. Как только урок закончился, он запихнул свои вещи в сумку и поспешил к двери. К сожалению, его друзья последовали за ним. — Что случилось?! — Джеймс настойчиво повторил вопрос. Сириус стиснул зубы. — Я же сказал — позже. Подожди перерыва, ладно? — Но ты… что она…? — Я в порядке. Джеймс не сдавался, передавая ему записки на протяжении всего урока истории магии. Сириус не обращал на них внимания, злясь и сосредоточив всё своё внимание на учебнике. Как только урок закончился, Джеймс схватил его за руку и вывел во двор, отогнав группу первокурсниц, которые слонялись поблизости. — Что случилось?! Сириус вздохнул. Джеймс был как собака с костью — рано или поздно ему пришлось бы рассказать им всё. — А на что это похоже? — он раздражённо махнул рукой в сторону своей головы. — Это твоя мама сделала? — Ну, не сам же я это сделал, как думаешь?! — огрызнулся он. Джеймс даже не вздрогнул, просто продолжал смотреть на него, обеспокоенно нахмурившись. Сириус отвернулся, уже чувствуя вину за свой тон, и принялся искать свою красную гриффиндорскую шапку. Он натянул её на голову, пробормотав: — Чертовски холодно. Не знаю, как ты справляешься, Люпин. Римус пожал плечами и слегка улыбнулся ему. Сириус прислонился спиной к стене, изучая носки своих ботинок. Джеймс просто пытался помочь — в любом случае, он не на своих друзей злился. — Они разрешили мне вернуться, — тихо сказал он. — Но с трудом… Одно неверное движение, и они отправят меня в Дурмстранг. Джеймс и Питер ахнули. Сириус продолжил, решив, что лучше покончить со всем этим сразу: — Она вернула мне голос только перед рождественским ужином. Пришлось играть свою роль, потому что там были все, все из Священных двадцати восьми — кроме Уизли, разумеется. Люциус Малфой теперь просто ненавидит меня, но ему пришлось быть очень любезным со мной и Регом — скользкий тип. Мне сходило с рук то, что я носил свой гриффиндорский галстук, пока мама не заметила и не испарила его. А потом я… я, эм-м… Возможно, я запустил несколько грязевых бомб во время десерта… — он замолчал, жалея, что не может вернуться в прошлое и просто просидеть весь этот чёртов ужин молча. — Вот почему… волосы…? — неуверенно спросил Джеймс. Сириус поднял взгляд. — Она сказала, что, поскольку обычные меры наказания не оказывают никакого эффекта на меня, она попробует что-нибудь другое… Я пытался попросить Помфри вернуть мне волосы, но старая сучка сказала, что она не косметолог. Решила, что я это сам нечаянно сделал или типа того. — Ты мог бы рассказать ей… — начал было Римус, но Сириус оборвал его, покачав головой. — Оно того не стоит. — А Регулус? — спросил Джеймс, меняя тему. — Он тоже вернулся? Он отправил нам записку, чтобы мы знали, что ты дома, но больше мы ничего не слышали. Сириус моргнул. Он не знал, что Рег это сделал… И не был уверен, как это расценивать. — Да, он вернулся. Естественно, сохранив свои волосы. Папа достал нам портключ в Хогсмид. Регги всё ещё… ну, немного придурок, но… он тоже не выбирал быть Блэком. Он просто играет в их игру лучше, чем я. Он вспомнил серьёзный взгляд брата, блокнот и самозаправляющееся перо, обиду в его глазах, когда он словил Сириуса после рождественского ужина и тот закричал на него: «Отвали, Рег! Обойдусь без твоего «Я же говорил»!» Сириус уставился на землю, избегая взглядов своих друзей, и, обращаясь отчасти к самому себе, произнёс: — Я просто жалею… — но было слишком много способов закончить это предложение, и ни один из них он не мог произнести вслух. Прозвенел звонок, и он, оттолкнувшись от стены, отправился со своими друзьями обратно на занятия.