All the Young Dudes — Sirius's Perspective

16-го декабря Джеймс, Сириус и Римус помахали на прощание угрюмому Питеру, который в одиночестве садился в Хогвартс-экспресс. Он тоже хотел остаться с ними, но не мог же он сказать родителям, что их другу-оборотню нужно переждать полнолуние. По словам Римуса, Макгонагалл уже прочитала ему строгую лекцию о том, что нельзя делиться своим секретом с кем-либо ещё. Поскольку все трое мальчиков собирались к Поттерам, Джеймс решил, что для них будет лучше остаться вместе. Сириуса это вполне устраивало — если Нарцисса и Регулус будут думать, что он остаётся в Хогвартсе, то будет меньше шансов, что родители узнают о его истинных намерениях. Он постарался поймать их взгляды, когда они садились в поезд, вызывая кого-нибудь из них попытаться уговорить его уехать с ними. Они этого не сделали. Было решено, что трое мародёров воспользуются каминной сетью в кабинете Макгонагалл, чтобы добраться до Поттеров после полнолуния. До этого дня они могли свободно перемещаться по замку, поэтому провели много времени, исследуя его и дополняя Карту Римуса. Гриффиндорская гостиная почти опустела (остались только двое семикурсников, которые проводили всё своё время в библиотеке, готовясь к сдаче ЖАБА), а это означало, что они могли включать музыку, когда захотят, и не беспокоиться о том, что будут мешать кому-то особенно шумными партиями во взрывающиеся карты. Была ещё одна причина радоваться, что в Гриффиндорской башне было мало народу: каждое утро после 16-го числа Сириус получал от своей матери по громовещателю. Он бросал их в огонь, и голос Вальбурги кричал из дымохода требования вернуться домой. Это беспокоило Джеймса и раздражало Римуса, создавая напряжение, которое превращало то, что должно было быть восхитительными рождественскими каникулами с его друзьями, в неумолимо растущую опухоль. Римус становился всё более раздражительным по мере приближения полнолуния, а Сириус злился всё сильнее с каждым письмом, которое присылала его мать, и ни один из них не знал, в какой момент стоит остановиться — Джеймсу не раз приходилось вмешиваться, чтобы прекратить их препирательства. Утром 20-го декабря ситуация достигла своего пика. Сириус только что бросил в огонь очередной громовещатель, что не остановило вопли и разбудило его друзей. Римус застонал со своей кровати: — Просто ответь ей уже, ради бога, — он запустил в Сириуса подушкой, слишком сильно, чтобы это могло сойти за шутку. «ЕСЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО МОЖЕШЬ ИЗБЕЖАТЬ СВОИХ СЕМЕЙНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ТАКИМ ТРУСЛИВЫМ СПОСОБОМ, ТО ТЫ СЕРЬЁЗНО ОШИБАЕШЬСЯ!» — голос Вальбурги Блэк эхом разносился из дымохода. Желудок Сириуса скрутило в узел. — Не лезь не в своё дело, Люпин, — рявкнул он, швыряя подушку обратно в своего друга. — Как мне не лезть не в своё дело, если это дело вопит в нашей грёбаной спальне каждое утро?! — прорычал Римус, вставая. — Мне так жаль, что я причиняю вам неудобства! — ответил Сириус сочащимся сарказмом голосом. Римус был совершенно несправедлив — не то чтобы он мог заставить свою мать остановиться! Почему Римус не мог понять, под каким огромным давлением находится Сириус? — Как насчёт того, чтобы хотя бы пять минут не вести себя как избалованный мудак?! — повысил голос Римус. — Ты такой эгоист. Сириус почувствовал себя так, словно ему дали пощечину. Он не думал ни секунды перед тем как наброситься на него, желая причинить боль своему другу, желая заставить Римуса чувствовать себя так же ужасно, как чувствовал себя он сам: — Я не прошу её присылать мне их! По крайней мере, мне хотя бы пишут, по крайней мере, хоть кто-то переживает обо мне, в отличие… Он не успел договорить, потому что Римус бросился через всю комнату и прибив Сириуса к кровати, начал колотить его изо всех сил. — ЗАТКНИСЬ! На лице его друга застыла маска ярости. Сириус никогда не видел Римуса таким злым… Или, точнее, он никогда не видел Римуса таким злым на него. Сириус попытался оттолкнуть его, но Римус был намного сильнее, чем казался. Он нанёс Сириусу удар по левой скуле, из-за чего его отбросило назад. Сириус ахнул и инстинктивно схватился за палочку: — Мордео! — он целился Римусу прямо в лицо. Тот тут же отпустил его и упал на кровать, прижимая руки ко лбу. Это было одно из проклятий из той книги, которую он привёз из дома, и на мгновение у Сириуса сжался желудок — он никогда не использовал его раньше и не знал, насколько оно опасно. — Ты, кретин! — в ярости закричал Римус. — Ты это заслужил! — Сириус! — Джеймс спрыгнул с постели. — Ты его проклял?! Ты, чёрт возьми, проклял его?! Сириус запнулся, оборонительно скрестив руки на груди: — Он первый начал! — У него даже не было палочки в руках! Теперь Римус разглядывал себя в зеркале шкафа. Половина его лица была опухшей и красной, кожа натянулась и заблестела. Это выглядело болезненно, и Сириус почувствовал укол вины. — Тебе больно? — спросил Джеймс, подходя к Римусу. Тот неубедительно покачал головой. — Я иду в больничное крыло. Не ходи за мной, — сказал он, когда Джеймс попытался пойти следом. Он даже не взглянул на Сириуса, выходя из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Джеймс пробормотал: — Атаковать безоружного просто, блять, низко, Блэк.

***

Сириус сидел в одиночестве на своей кровати. Джеймс отправился на поле для квиддича, чтобы пролететь несколько кругов на своей метле, оставив Сириуса наедине с собой размышлять о том, что он сделал. Чувство вины грызло его, из-за чего он только сильнее злился. Джеймс был несправедлив — это была не его вина! Римус ударил его прямо в лицо, и он имел полное право защищаться! Его друзья знали, какими ужасными были его родители, поэтому это Римус повёл себя как придурок, будто громовещатели были чем-то, что Сириус мог контролировать. И он всё это начал! Но когда гнев угас, Сириус подумал о том, как выглядело лицо Римуса — блестящее и красное, с натянутой кожей, — и его начало мутить. Джеймс был прав: проклясть кого-то — это совсем не то же самое, что ударить. Если в порыве гнева его первым инстинктом было начать разбрасываться проклятиями, то чем тогда он отличался от остальных членов своей семьи? К тому времени, как Джеймс вернулся, Сириусу было ужасно стыдно. Он извинялся, когда они спускались в Большой зал на обед: — Послушай, ты был прав. То, что я сделал… — он сглотнул. — Это не нормально. Я просто… я был зол и вышел из себя. Этого больше не повторится. Джеймс слегка улыбнулся ему: — Я знаю, приятель, — ответил он, — но ты не передо мной должен извиняться. Закончив есть, они направились прямиком в больничное крыло. Сириус занервничал и сжался, когда мадам Помфри набросилась на них: — Я не могу поверить, вы двое! — она сердито смотрела на них, уперев руки в бока. — Проклясть своего товарища по факультету! Ради всего святого, проклясть своего соседа по комнате! В моё время вас бы выпороли! И профессор Макгонагалл сообщила мне, что вы знаете о его особых обстоятельствах! Я ожидала от вас более разумного поведения! Горло Сириуса сжалось. Он опустил голову, в то время как Джеймс принялся извиняться за них обоих, хотя это не он проклял своего друга. В конце концов, мадам Помфри слегка покачала головой и шикнула, что они могут пройти туда, где лежал Римус. Они неловко остановились в изножье кровати, уставившись в пол. — Нам очень жаль, Римус, — начал Джеймс. — Ты ничего мне не сделал, — цокнул языком Римус. Джеймс пнул Сириуса. Тот заставил себя поднять глаза, пытаясь сохранить самообладание: — Мне правда очень стыдно, прости меня, Римус, — он даже не подумал о полнолунии… он ни о чём не думал, когда произносил то заклинание, кроме как о том, чтобы причинить своему другу боль. Он ненавидел себя за то жестокое удовлетворение, которое испытал, когда Римуса отбросило назад. Но когда Сириус встретился с ним взглядом, лицо Римуса смягчилось: — Я сам начал. Прости, что ударил тебя. — Прости за громовещатель. — Мне жаль, что твоя мама — просто кошмар. — Мне жаль, что ты оборотень. Они оба рассмеялись, и Сириус почувствовал, как тяжесть вины свалилась с его плеч. — Теперь она тебя отпустит? — спросил Джеймс. — До восхода луны ещё несколько часов. Лицо Римуса выглядело намного лучше — кожа всё ещё была немного покрасневшей, но уже не такой опухшей и раздражённой. Тем не менее, он покачал головой: — Не-а, она хочет попробовать какое-то новое зелье. — Я не знал, что есть противоядие! — Нет, — быстро ответил Римус. — Это просто… Я думаю, это для того, чтобы сделать обращение, ну… легче. Они непонимающе уставились на него, и Римус неловко поёжился из-за этих взглядов: — Что-то вроде обезболивающего. Магловские средства не работают. — Значит, тебе больно? — с любопытством спросил Сириус, немного шокированный. Римус рассказывал ему о шрамах, но он никогда не допускал мысли, что само по себе превращение может быть болезненным. Ему и правда нужно было провести ещё парочку исследований. — Ну, да, — сказал Римус, будто это было очевидно. Он явно не горел желанием вдаваться в подробности, а Сириус с Джеймсом знали, что лучше не расспрашивать. Поскольку Римус застрял в больничном крыле, они решили провести остаток дня там. В конце концов, вокруг не было других учеников, так что было ничуть не хуже, чем в общей комнате. Они несколько раз сыграли во взрывающиеся карты, пока мадам Помфри не приказала им успокоиться, и затем переключились на плюй-камни. Когда наступил вечер, они решили составить компанию Римусу и поужинать той же больничной едой, что и он. К тому времени, как пришла Макгонагалл и выгнала их, утренняя трагедия была забыта, и Римус, улыбнувшись, помахал им рукой на прощание. Той ночью Сириус лёг в кровать, чувствуя огромную благодарность за своих друзей и мечтательно улыбаясь полной луне за окном.

***

На следующее утро Сириус проснулся обновлённым. Он вытащил Джеймса из постели, не в силах сдержать свой энтузиазм, ведь через несколько часов они наконец-то отправятся к Поттерам! На улице только что взошло яркое солнце, ни следа луны уже не было видно. Даже громовещатель от матери не смог испортить ему настроение — он бросил его в камин по пути из комнаты, и вопли затихли, когда они вышли из Гриффиндорской башни. На пути в больничное крыло Сириус шёл легким пружинистым шагом… И он остановился как вкопанный в изножье кровати Римуса. Джеймс подошёл к нему и резко выдохнул, увидев их друга. Прежде чем кто-либо из них сумел осознать то, что они увидели, Римус зевнул, приоткрыв глаза. Сириус выдавил из себя улыбку, чтобы не тревожить его. — Ты как, приятель? — спросил Джеймс с наигранной радостью. — Нормально, — прохрипел Римус, поднимаясь, чтобы сесть прямо. Он нахмурился, увидев выражение их лиц, и потянулся за зеркалом, которое мадам Помфри оставила на прикроватной тумбочке. Сириус затаил дыхание, когда он поднимал его. Глаза Римуса слегка расширились, но в остальном лицо оставалось спокойным, пока он изучал своё отражение. Порез был ужасным, хотя благодаря заботам Помфри он уже наполовину зажил. Он начинался от внутреннего угла глаза, тянулся через переносицу и по диагонали спускался к центру противоположной щеки. Сириусу стало плохо, когда он попытался представить, как он выглядел свежим — Римус, должно быть, чуть не снял с себя лицо. Порез покрылся коростой, твёрдой и чёрной, а кожа вокруг покраснела и была тонкой. Похоже на то, что было вчера, после проклятия… — Моё прекрасное лицо, — слабым голосом произнёс Римус. Он явно пытался пошутить, но натянутая улыбка не затронула его глаз, которые были тёмными и пустыми. — Всё не так плохо, — поспешно сказал Джеймс. — Держу пари, всё заживёт очень быстро… — Как ты… — начал говорить Сириус, но его прервала мадам Помфри. Она подлетела к ним с грозным выражением лица. — Вы двое снова вернулись! — они быстро попятились, словно их застукали за совершением какого-то преступления. Она резко задёрнула занавески вокруг кровати Римуса, отгородив их от друга. Джеймс моргнул и обменялся потрясённым взглядом с Сириусом. Из-за занавески было слышно, как медсестра гораздо мягче заговорила с Римусом: — А, ты уже посмотрел, да? — цокнула языком она, послышался звук отвинчивающейся крышки. — Я знаю, что выглядит не очень, но он побледнеет, как и все остальные. Его почти не будет видно к Новому году. Это было трудно себе представить — рана была такой большой, такой злой, требующей, чтобы все смотрели на неё. — Возьми это с собой, — сказала мадам Помфри. Послышались тихие звуки движения, что-то поставили на стол. — Наноси по утрам и вечерам. Тебе ещё больно? Римус не ответил, но, должно быть, покачал головой, потому что медсестра скептически цокнула языком и продолжила: — Ну, пусть так. Рана может чесаться, пока будет заживать. Может, мы попробуем подстричь тебе ногти в следующий раз? Хотя, наверное, когти всё равно вырастут, — она устало вздохнула. — Кожа на лице, видимо, всё ещё была раздражённой, даже после того, как мы сняли опухоль. Сириуса чуть не стошнило. — Да всё хорошо, — произнёс Римус, эти слова прозвучали знакомой мантрой из его уст. — Можно мне уже идти? Я нормально себя чувствую. — Может тебе лучше ещё немного поспать? — Нет. Я голодный. Хочу пойти вниз на завтрак. — Что ж… хорошо. Одевайся и топай. Мозг Сириуса медленно погружался в зыбучие пески. Все эти мысли тянули его вниз, забивали лёгкие илом, становилось трудно дышать. «Это я виноват», — думал он, когда они втроём спускались к завтраку. «Всё это моя вина», — когда Джеймс отчаянно пытался поддержать разговор, спрашивая Римуса, катался ли он когда-нибудь раньше на санках. «Этот шрам останется навсегда, из-за меня», — когда они возвращались в свою комнату, чтобы собрать вещи. «Потому что я ничем не лучше остальных членов моей семьи, — когда Джеймс ушёл в кабинет Макгонагалл, чтобы узнать, можно ли отправляться. — Потому что, даже если я в Гриффиндоре, моим первым инстинктом всё равно остаётся проклинать людей». «Потому что мне это нравится, — когда он бросал вещи в свой чемодан со змеиным тиснением. — Части меня это нравится, — когда он снова вспоминал то зловещее чувство удовлетворения, которое испытал, увидев, как Римус рухнул на кровать. — Части меня нравится причинять боль людям». Он захлопнул крышку чемодана, мечтая выползти из собственной кожи. Ему хотелось вскрыть себя и залезть внутрь, чтобы вытащить оттуда все тёмные части. Он хотел бы обвинить своих родителей, но тихий, испуганный голос в глубине его сознания шептал, что на самом деле это был он. Таким он был — эгоистичным, легкомысленным. Жестоким. Он подошёл и встал позади Римуса, ожидая, пока тот закончит собирать вещи. Он не хотел подкрадываться, но когда Римус обернулся, то слегка вздрогнул, увидев своего друга позади себя. — Что такое? Сириус перевёл дыхание: — Это моя вина, — сказал он, стараясь сохранить свой голос спокойным. — Я слышал, что Помфри так сказала. — А? — Твоё лицо… Я проклял тебя, поэтому, когда ты обратился, ты поцарапал его… — он осёкся, горло сжалось. — Оу, — Римус смущённо поднёс пальцы к лицу, и Сириусу пришлось отвести взгляд. Повисла неловкая пауза. — Нет, ты не виноват, — сказал Римус немного натянуто. — В смысле… я всегда царапаю себя везде. Рано или поздно это должно было случиться, — Сириусу от этого ничуть не стало легче — они оба знали, что это неправда. — Почему ты это делаешь? Он задавал этот вопрос раньше, когда изучал шрамы Римуса. Но тогда он не понимал, не совсем понимал… он не мог представить себе ту боль и отчаяние, которые, должно быть, стоят за таким неистовым самоповреждением. Ему нужно было понять. Если бы он понял, возможно, он смог бы это исправить. — Я не знаю. Я не помню. — Ты вообще ничего не помнишь? — Не совсем. Я знаю, что всегда голодный, как будто всю свою жизнь не ел. И всегда злой. — Из-за чего? — Просто злой, — покачал головой Римус. Сириус подумал, что ему знакомо это чувство. — Мне так жаль, Римус, — сказал он, жалея, что ничего не может сделать, что у него нет маховика времени и он не может отмотать время вспять. — Ой, заткнись, — закатил глаза Римус. — Ты бы не подумал дважды, прежде чем проклясть Джеймса или Питера. — Да, но ты… — Не говори так, — перебил его Римус. — Пожалуйста, не относись ко мне так, словно я больной, или другой, или какой-то не такой. Это всего лишь одна ночь в месяц. Давай так: если я тебя ударю, то тебе можно проклясть меня в ответ, хорошо? Сириус невольно улыбнулся: — Ты хочешь сказать, что планируешь снова меня бить? Римус запустил в него носком: — Может быть, если ты не разберёшься с этими ублюдочными громовещателями.

***

Сириус привык перемещаться с помощью летучего пороха; он делал это постоянно, пока рос, и странное чувство скручивания больше не беспокоило его. Он шёл последним, сразу за Римусом. Для его друга это был первый раз, но летучий порох, похоже, тоже не произвёл на него особого эффекта — когда Сириус вышел из камина, Римус уже твёрдо стоял на ногах и наблюдал, как Джеймс приветственно обнимает своих родителей. Сириус был впечатлён, потому что когда он перемещался с помощью каминной сети в первый раз, его вырвало на ковёр своей тёти. Римус слегка отступил, когда Поттеры повернулись, чтобы поприветствовать друзей своего сына, но Сириус не мог перестать улыбаться, забыв на мгновение обо всех потрясениях сегодняшнего утра. Мистер и миссис Поттер заключили его в крепкие, тёплые объятия, радостно восклицая о том, как они рады снова его видеть. Сириус почувствовал прилив эмоций — его собственная семья никогда так тепло не встречала его дома, и он был бесконечно благодарен им за доброту и искренность. Когда он отошёл, мистер Поттер повернулся, чтобы расспросить сына о том, как идут дела в команде по квиддичу. Джеймс бросил нервный взгляд на Сириуса, но тот был слишком счастлив, чтобы почувствовать хоть каплю старой обиды из-за собственной неудачи на отборочных. — О, он великолепен, — с энтузиазмом сказал Сириус, приступая к рассказу об их последней игре против Пуффендуя (настоящая бойня — Джеймс набрал не меньше двухсот очков). Его друг засиял, а глаза мистера Поттера заблестели, когда они погрузились в разговор. Весело болтая, они прошли через гостиную, мимо мягких диванов и высоких широких окон, сквозь которые проникал зимний солнечный свет. В углу, сверкая огнями и игрушками, стояла гигантская рождественская ель, охраняющая огромную кипу подарков в ярких упаковках. Сириус обожал, как Поттеры украшали дом к Рождеству. Его родители всегда выбирали самый мрачный декор — серебро, чёрный и глубокий изумрудный, — всё тёмное, острое и яростно отполированное. Такие украшения должны были демонстрировать их достаток, и скорее нервировать, чем успокаивать. Но хотя Поттеры, безусловно, были богаты, в их доме было уютно и тепло. С потолка и стен свисали разноцветные бумажные ленты, а портреты были украшены мягко мерцающими гирляндами. Когда миссис Поттер проводила их в гостевые комнаты («Ради всего святого, Флимонт, дай мальчикам положить свои вещи до того, как ты начнёшь планировать, что бы ты там ни планировал»), Сириус не мог перестать улыбаться, впервые за несколько месяцев чувствуя себя совершенно свободно и спокойно. Тут и там можно было найти рождественские открытки и мишуру, в каждой комнате. Только побывав у Поттеров, Сириус смог понять, из-за чего была вся эта праздничная суета. Они выбирали себе комнаты, и Сириус сразу же занял ту, что рядом с Джеймсом. Римус занял следующую, чтобы они все были рядом. Это было бы немного странно, ведь они уже привыкли спать в одной комнате, но Сириус не собирался скучать по храпу Джеймса. Он как раз поставил свои вещи на пол, когда услышал громкий голос мистера Поттера, доносившийся с первого этажа: — Вперёд, ребята! Снег идёт весь день, и у меня уже санки наготове!