Компас

— Так значит, ты всегда сумеешь найти меня? — Конечно. Для этого у меня есть самый надёжный компас.       Кинн не спит вторую ночь подряд. Мозг отказывается соображать и выдавать правильные алгоритмы действий. Как отказывается верить в то, что он, возможно, навсегда потерял Порша. А вместе с ним и своё сердце. И тот компас, что должен был подсказать ему, где сейчас его любимый, больше не действует.       Это был рядовой перелёт из Пхукета в Бангкок. Порш вёл деловые переговоры с новыми партнёрами. Но через семнадцать минут после вылета вертолет пропал с радаров, пилот не вышел на связь, и все пятеро — он, Порш и трое телохранителей на данный момент считаются пропавшими без вести.       От долгого неподвижного лежания затекают шея и конечности. Кинн, кажется, забывает моргает, отчего глаза высыхают и в них начинает ощущаться резь. Кинн плохо помнит, как давал указания день и ночь не прекращать поиски, как свирепо рычал на начальника местной службы спасения, когда тот объявил ему, что в Андаманском море начался шторм и спасательные бригады не могут работать в таких условиях. Он пробовал обратиться в частную компанию, но никто не рискнул отправлять своих людей работать при такой стихии. Ему клятвенно обещали возобновить поиски, как только буря утихнет. Кинну ничего не оставалось, как смириться. И ждать. Ждать, мучительно отсчитывая каждое мгновение.       Он же выбрался, верно? Он и со связанными руками и ногами умел выбираться из воды, правда? Он же… он же не мог погибнуть? Кинн так упорно занимался самовнушением, что перестал реагировать на окружающих.       Кинн подносит часы к глазам — половина шестого утра. Без перерыва на сон он ощущает себя в полубредовом состоянии. Кинн поворачивает голову к пустому месту на кровати, туда, откуда на него уже смотрели бы сквозь сонно полусомкнутые веки его любимые глаза, а рука Порша уже тянулась бы к нему, чтобы погладить по щеке. И Порш бы давно сказал ему: «зачем так рано проснулся, давай ещё поваляемся». И тогда Кинн, улыбнувшись самой доброй и ласковой улыбкой, на которую только способен, кивнул бы и закрыл глаза, на ощупь притянув Порша к себе и наконец уснув, зарывшись лицом ему в волосы.       Но Порша больше нет рядом. И Кинн отказывается даже на долю секунды представить, что уже никогда и не будет. Глаза Кинна режет от слез. Совсем без сил, разбитый и отчаянный, он проваливается в тревожное забытье.       Он спит почти до обеда. Когда узнает, который час, отчитывает подчинённых за то, что не разбудили раньше. Ему сообщают: за два часа поисков утром удалось обнаружить три тела — пилота и двух телохранителей. А также поднять из моря части вертолета и бортовой самописец. Последнее звучит для Кинна, словно в тумане. Едва отдохнувший мозг цепляется за жесткое «тела». То есть как это… ещё три дня назад это были люди со своими именами, со своими целями и мечтами, со своим прошлым и настоящим… а теперь это просто «тела»? А Порш… Порш тоже будет просто "телом", когда его найдут? Кинн усилием воли гонит от себя эти мысли: они найдут Порша живым. Неважно, пусть всего переломанного, изуродованного, больного, без памяти… это неважно. Кинну он нужен любым. Лишь бы только он остался жив.       Кинн на автомате даёт поручение доверенным лицам продолжать поиски, а также взять на себя заботу о всех процедурах опознания, похоронах и помощи семьям погибших.       Днём к ним приходят Пит и Макао. Кинн застаёт их сидящими по обе стороны от Чея.       Господи…       За собственными переживаниями Кинн совсем забыл, что у Порша есть ещё один важный человек в жизни — его младший брат. Быть может, в каком-то смысле, более важный, чем Кинн. — Здравствуйте, Кхун Кинн, — Пит встаёт и кланяется бывшему боссу.       Кинн приветствует его молчаливым кивком. Тогда Пит что-то шепчет Макао, а тот потихоньку уводит куда-то Чея. — Кхун Кинн. Если вы не против, я бы хотел забрать Чея к себе. Пусть поживет у нас. Там Макао и я… Одним словом, вам сейчас не до него, я же понимаю, да и обстановка в особняке очень напряжённая. Мальчику и так тяжело. Но я знаю, что меньше всего он бы хотел сейчас путаться у вас под ногами со своим горем.       Кинн внимательно слушает его, а затем спрашивает: — Ты тоже веришь, что это всё, да? Что это конец… Он ведь твой друг, Пит.       Пит пристально смотрит в ответ и подходит ближе: — Кхун Кинн, я буду до последнего верить в лучшее. Кому как ни мне известно, что иногда всё, что остаётся нам, это верить и надеяться. Я просто хочу сказать, что вы всегда можете рассчитывать на меня. И на Вегаса тоже. Он просил передать: если нужна какая-то помощь — обращайтесь в любое время дня и ночи. Забудьте о прошлых обидах, если что-то потребуется — он готов помочь.       Кинн вновь молча кивает. В его взгляде сквозит немая благодарность. Но по-видимому сказывается напряжение последних дней и бессонные ночи. Глаза Кинна непроизвольно краснеют, а затем и вовсе начинают блестеть безысходным отчаянием. Тогда Пит просто обнимает его — не как бывший подчинённый, обнимает как старый добрый друг. Впервые за все время, что они знают друг друга. И Кинну вдруг становится горько и стыдно, что, когда Пит нуждался в таких дружеских объятиях, он с высоты своей гордости и положения так и не решился вот так, просто и искренне, поддержать его. Кинн, перестав стесняться, льёт слёзы на плече Пита, а тот утешает его, похлопывая по спине и шепча, что нужно верить и ждать.       До самого вечера больше не приходит новостей. Погода позволяет работать и в тёмное время суток. Перед ужином с лужайки на заднем дворе доносятся какое-то заунывные звуки. Через панорамные окна Кинн видит, что Танкхун опять устроил эту клоунаду с сжиганием ритуальных денег. Первые порыв Кинна — выйти и прекратить этот бессмысленный балаган, только играющий на его расшатанных нервах. Но он останавливается в последний момент. Он вдруг понимает, что Танкхун по-своему, в силу его состояния, переживает эту ситуацию. И не следует мешать ему.       Когда Кинн, отдав последние на сегодня распоряжения, идёт к себе, он встречает отца. Не говоря ни слова, они лишь взглядами дают понять друг другу, что у каждого своя зона ответственности в сложившихся обстоятельствах. В каком-то смысле Кинн даже рад, что мама Порша пока что плохо соображает, что к чему. Во всяком случае это избавляет их с отцом от объяснений прямо сейчас. О Чее — хвала Питу — тоже позаботятся. Так что Кинн может полностью сосредоточиться на поисках Порша. Рано или поздно ему придется вернуться к делам, но сейчас всё — пыль.       Внутри такой теперь одинокой спальни совсем пусто и холодно. Кинн проходит в кабинет и наливает виски, не обращая внимания на то, что капли алкоголя из-за трясущейся руки попадают на шёлк его ночного халата. Затем взгляд его опускается на закрытый на ключ ящик рабочего стола. Открыв его, он медленно выдвигает ящик.       Пистолет.       Тот самый, что он дал Поршу и просил вернуть вместе с собой — живым и невредимым. Кинн вдруг вспоминает, как тогда обнимал его на балконе, как его губы прижимались ко лбу Порша. Дрожащей рукой Кинн берет оружие и снимает с предохранителя. А затем, вообще не понимая, что делает, подносит его виску.       Всего одно нажатие.       Всего один спуск с курка.       Всего одно мгновение.       Кинн зажмуривается. — Что ты делаешь, Кинн?..       Пистолет выпадает из руки Кинна. Вздрогнув, он оборачивается на звук родного голоса — пусто. Там никого нет. Это была слуховая галлюцинация или… Кинн ставит бокал с виски на стол, поднимает оружие и закрывает его обратно в столе. Затем идёт в постель, предварительно взбивая подушку на месте рядом с собой, как будто Порш сейчас выйдет из душа и тоже ляжет. Кинн опускается на своё место на бок, рука гладит краешек взбитой подушки, а губы шепчут: — Я найду тебя, Порш. Я не сдамся. Только и ты не сдавайся, любимый.