The Way You Used To Do. (Так, Как Ты Это Делал Раньше)

Так, Как Ты Это Делал Раньше edema_ruh Глава 7: Глава о поезде Примечания: (Примечания приведены в конце главы.) Текст главы Изуку проснулся. К счастью, в ту ночь ему не снились странные сны, вероятно, из-за усталости, которую он чувствовал перед сном. После споров с Каччаном он всегда чувствовал эмоциональную усталость, его кости наливались тяжестью, а мозг становился вялым, но после того, как его душа привязалась к душе мальчика, усталость только усилилась. Большую часть своей жизни Изуку мог лишь жалко пытаться защитить себя — а иногда и других — от необоснованной злости Каччана. Он плакал и дрожал, и его голос чаще всего срывался, но он всё равно пытался. Конечно, до того, как он унаследовал «Один за всех», ему мало что удавалось сделать, и Каччан в итоге либо избивал его, либо ругал так сильно, что его слова ранили сильнее кулаков. Изуку предположил, что именно поэтому он всегда чувствовал себя таким уставшим после их ссор — эмоциональные последствия издевательств Каччана были для него слишком тяжёлыми. После того, как он стал сильнее и увереннее в себе, слова Каччана всё ещё причиняли боль, но уже не так сильно, как раньше. Если раньше Изуку чувствовал страх и боль, когда был слабым, беззащитным ботаником, то теперь он испытывал только горе, когда Каччан был неоправданно жесток с ним. Скорбь по тому, что у них было раньше, до того, как причуда Каччана проявилась и между ним и Деку появился непреодолимый барьер; скорбь по тому, что у них могло бы быть, если бы он родился с собственной причудой или если бы родителям Каччана удалось контролировать своего сына до того, как его голова слишком сильно выросла. В любом случае, Деку чувствовал усталость всякий раз, когда между ним и Каччаном возникал конфликт — если раньше он чувствовал усталость из-за страха, то теперь он чувствовал усталость из-за печали. Слова Каччана тоже подпитывали его желание стать номером 1, но Изуку не мог отрицать, что в основном они ранили его. Тем не менее, когда его веки приоткрылись и он инстинктивно потянулся, то порадовался тому, как хорошо отдохнул. Спина больше не болела, мышцы расслабились, и он почувствовал прилив сил. Потом он почувствовал что-то у себя на голове. Медленно повернувшись, чтобы посмотреть, что касается его головы, Изуку с удивлением обнаружил, что это рука Каччана. Он не видел лица Каччана, потому что тот уткнулся в одну из многочисленных подушек, из которых был сложен построенный им форт, но его рука и половина плеча высунулись из-за высокой крепости из подушек, и его пальцы запутались в волосах Деку, как будто он заснул, играя с его локонами. Деку застыл, не зная, что делать в такой ситуации. Он был уверен, что это, должно быть, случайность, но он также был уверен, что, если Каччан проснётся и обнаружит свою руку в волосах Изуку, он наверняка найдёт способ обвинить в этом глупого Деку или как там он хотел назвать Изуку в тот день. Он не знал, почему его сердце так сильно забилось при этом открытии, но он знал, что должен выбраться из этой ситуации до того, как Качан проснётся. Изуку двигался медленно, осторожно, чтобы не разбудить Каччана (потому что, конечно, тот всё ещё спал; ни за что на свете он бы не стал добровольно запускать руку в волосы Изуку, если бы не спал), осторожно отстраняясь от Каччана и садясь на кровать. Он удивился, когда матрас не заскрипел от его движений, но потом вспомнил, что он призрак и не может взаимодействовать ни с чем и ни с кем, кроме Каччана. Не имело особого смысла в том, что его спине нужна мягкая поверхность для сна, но его вес и форма никак не влияли на матрас. Как он мог прикасаться к чему-то, не имея возможности изменить это? Изуку вздохнул и поднялся на ноги. Причуда, которой он обладал, была поистине удивительной и гораздо более загадочной, чем ему хотелось бы. Он хотел поговорить с Всемогущим наедине, без посторонних. Он хотел спросить о расследовании, о том, насколько они близки к поимке злодея, но знал, что не сможет ни с кем поговорить без вмешательства Каччана. И Всемогущий не смог бы ответить ни на один вопрос Каччана, даже если бы они исходили от Изуку, — это было бы нарушением протокола. Всемогущий часто был готов нарушить протокол ради Изуку — хотя ни один из них никогда бы в этом не признался, — но нарушить его ради Каччана — совсем другое дело. Несмотря на заверения Каччана, что он не позволит Изуку умереть, он не мог не беспокоиться о словах Айзавы-сенсея, которые тот произнёс во время их последней встречи. Особенно когда на кону жизнь другого ученика. Что он имел в виду? Была ли его жизнь в опасности? Может, поэтому он чувствовал себя всё более уставшим с каждым днём? Урарака и Иида сказали, что его тело выглядит не очень хорошо, и, хотя Качан пытался сделать так, чтобы ему было удобнее, он тоже чувствовал себя не очень хорошо. Может быть, он просто скучал по маме. Она всегда знала, как его успокоить. Она всегда находила нужные слова, правильные прикосновения, правильные объятия. Изуку хотел бы её увидеть. Может быть, тогда она смогла бы помочь ему справиться с утомительной, тяжёлой грустью, которая поселилась у него в груди. Он сидел у окна и смотрел на улицу, наблюдая, как UA оживает с восходом солнца. Никто из их друзей ещё не проснулся — Изуку подозревал, что Каччан всегда просыпается первым, — но было приятно наблюдать, как всё вокруг окрашивается в цвета и начинают щебетать птицы. Было приятно видеть, как мир продолжает вращаться, даже если его тело приковано к больничной койке без надежды на пробуждение. Это было приятно. Из-за этого он тоже чувствовал себя смехотворно маленьким, но ему было всё равно. Не прошло и минуты, как Каччан проснулся, низко зарычал хриплым голосом и пошевелился на кровати. Изуку не повернулся, чтобы посмотреть на него, когда мальчик потянулся и вздохнул, но вскоре его голова приподнялась над горой подушек, он оглядел комнату и увидел, что Изуку сидит у окна. Его волосы были растрёпаны, что можно было бы назвать очаровательным, если бы речь шла не о Каччане. Качан не пожелал ему доброго утра, не заговорил с ним и даже не обратил на него внимания. Он просто сел, ещё раз потянулся, встал и направился в ванную, закрыв за собой дверь. Изуку вздохнул, прислонившись головой к оконной раме и наблюдая за птицами, которые улетали вдаль. Он знал, что дует ветер, но не чувствовал его. Он не сдвинулся со своего места у окна, когда Каччан вернулся и начал одеваться к уроку. Периферийным зрением Изуку видел, как тот переодевается, но оставался на месте. Как и накануне, Каччан собрал свои вещи и положил всё необходимое в рюкзак, но, вопреки ожиданиям Изуку, он сел за свой учебный стол, а не вышел из комнаты. Изуку нахмурился. — Каччан? — спросил Изуку, впервые посмотрев на него с тех пор, как проснулся. Каччан не ответил, просто открыл две тетради, которыми пользовался прошлой ночью, и взял карандаш, чтобы делать заметки. Не дождавшись ответа, Изуку подвинулся, чтобы лучше видеть Каччана. — Что ты делаешь? — А ты угадай, — сердито бросил Кацуки, не глядя на Изуку. О. Значит, они вернулись к своим обычным подшучиваниям, если это вообще можно так назвать. Изуку наклонился и попытался разглядеть, что делает Кацуки, изо всех сил стараясь скрыть своё разочарование из-за ненужной агрессии. Он думал, что хотя бы… что-то изменится после их вчерашнего разговора. В конце концов, Каччан обещал, что постарается быть лучше. После аналитического молчания Изуку и, вероятно, вспомнив о своём обещании, Кацуки продолжил, всё ещё ворча, но уже не так сильно, как раньше: — Я закончу это до того, как мы пойдём на этот чёртов урок. — Я думал, ты хотел прийти первым, — прокомментировал Изуку, сосредоточившись на чтении содержимого тетрадей. На страницах, похоже, были разные записи — аккуратные, несомненно, принадлежали Яойорозу, а неаккуратные могли быть от кого-то из друзей Каччана. Изуку решил, что Киришима, должно быть, заходил к нему в какой-то момент предыдущего дня, вероятно, когда он ещё спал, чтобы передать записи. «Судя по тому дерьму, которое творилось последние несколько дней, я думаю, можно с уверенностью сказать, что вселенной плевать на то, чего я хочу», — ворчливо сказал Кацуки, продолжая писать. Деку решил не отвечать и вместо этого продолжил читать записи Киришимы и Яойорозу, а также те, что делал Каччан. Вероятно, это был единственный способ, которым он мог следить за их учёбой, пока был вне своего тела. Кацуки не солгал накануне, когда сказал, что почти закончил с уроками, прежде чем они пошли в общую комнату. Прошло меньше двадцати минут, прежде чем он закончил с записями, закрыл тетради и сунул их в рюкзак, а затем встал и закинул его на плечо. Он не предложил Изуку следовать за ним и не бросил в его сторону ни одного язвительного замечания — вместо этого он просто подошёл к двери, надел обувь у порога и вышел, придерживая дверь для Изуку, как делал всегда. Изуку вздохнул, но последовал за ним. Каччан вел себя странно. Вполне ожидаемо, что их отношения стали ещё более напряжёнными после их бурного разговора накануне — Изуку был болезненно честен, наконец-то набравшись смелости (и гнева, даже если это чувство было у Каччана, а не у него) и высказав правду, к которой он до этого не осмеливался подступиться. Конечно, для Каччана всё это, должно быть, стало шоком — он привык к тому, что Изуку дрожит и трясётся от страха под ним, а не отвечает ему и бросает в лицо болезненные обвинения. Изуку ожидал, что Каччан разозлится. В конце концов, они наконец-то поговорили о том дне, когда он сказал Изуку, чтобы тот покончил с собой, — Изуку выложил всё как есть. Он обвинил его и признался во всей той боли, которую Каччан причинил ему. Более того, он заставил Каччана почувствовать его боль, даже если не собирался этого делать. Если Каччан не собирался меняться, то Изуку ожидал, что он хотя бы разозлится, выйдет из себя или станет ещё более озлобленным, чем обычно. Но он просто… молчал. Если не считать нескольких ворчливых замечаний, которые он бросил Изуку во время учёбы, он больше ничего не говорил. Судя по тому, что он шёл на пять шагов впереди Изука, засунув руки в карманы и ссутулившись, он тоже не собирался начинать разговор. Хм. Странно. — Эй, Каччан, — позвал Изуку, ускоряя шаг, чтобы не отставать от Кацуки. Он был обеспокоен, но также хотел проверить, отреагирует ли Каччан так, как обычно. — Ты в порядке? Тишина. Они начали спускаться по лестнице. — Ты ведёшь себя немного странно, — настаивал он, идя рядом с Качаном. Снова тишина. Они вышли из здания общежития. Изуку нахмурился, и все мысли об ответах на тесты вылетели у него из головы. Что-то определённо было не так. Его беспокойство пересилило все остальные чувства, и мысли о тестах исчезли из его головы. “Серьезно, Каччан. Все в порядке?” Тишина. Изуку вздохнул. “Это из-за вчерашнего?” Он начал злиться — возможно, это был признак того, что он, вероятно, раздражает Каччана. Но ему нужно было знать. — Просто скажи мне, в чём дело. Я знаю, что ты злишься, но не понимаю почему. “Тчч”. “Каччан”. Тишина. «Если ты собираешься вести себя так, то ладно, — выпалил Изуку, прежде чем успел подумать, и разозлился. Только после того, как он произнёс эти слова, он понял, что не имел в виду ничего такого, но был слишком зол и раздражён, чтобы взять их обратно. Было ли это тем, что Каччан чувствовал все это время? Остаток пути до класса они прошли в тишине. Изуку позволил себе снова отстать и идти в нескольких шагах позади Кацуки. Когда они вошли, Тодороки, Иида и Урарака, а также Яо-Момо и Джиро уже были там. Они, казалось, были удивлены, увидев, что Кацуки пришёл после них, возможно, впервые в жизни. Кацуки, с другой стороны, не смотрел ни на кого из них, пока шёл к своему месту, но Изуку смотрел на своих друзей с тоской и грустью, отчаянно желая, чтобы его заметили, и чувствуя себя плохо из-за того, что не мог этого сделать. Он бросил взгляд на Кацуки и заметил, что тот уже сидит на своём месте с открытой тетрадью перед собой. Друзья поздоровались с ним, на что он ответил простым фырканьем и кивком. Деку пока не хотелось садиться на своё место позади Каччана, но ему было странно уходить от Каччана к друзьям. Во-первых, потому что друзья не видели его, и было бы странно и, возможно, немного жутко, если бы Деку просто стоял рядом с ними и слушал их разговор. Во-вторых, Каччан был его единственным спутником в последние дни. По какой-то причине ему казалось предательством выбирать компанию других людей, а не его, даже если он вёл себя как придурок по отношению к Изуку. Придурок — это просто образ действий Каччана, верно? Взгляд Изуку метался между Каччаном, который молча сидел к нему спиной, и его друзьями, которые собрались в дальнем конце комнаты и тихо переговаривались. Он прикусил нижнюю губу, пытаясь сделать выбор. Его взгляд снова остановился на Каччане. Каччан не смотрел на него и, казалось, даже не помнил о его присутствии. Ладно. Не повредит немного поболтаться с его друзьями, верно? Изуку медленно подошёл к своим друзьям, хотя в этом не было необходимости — они не видели и не слышали его. Яо-Момо и Джиро встали со своих мест, чтобы послушать разговор Ииды и Урараки, а Тодороки остался на своём месте, откуда он всё ещё мог участвовать в разговоре, если бы захотел (хотя по его виду не было похоже, что он хочет). — Я имею в виду, что с каждым днём он выглядит всё более уставшим, — сказала Яо-Момо с обеспокоенным выражением лица. — Если Токоями-кун прав… — Будем надеяться, что это не так, — вмешалась Джироу с нейтральным выражением лица. Изуку всё ещё видел беспокойство в её глазах. — Нам нужно поговорить об этом с Айзавой-сэнсэем, — нервно продолжила Яо-Момо. — Я беспокоюсь о них. Особенно после вчерашнего вечера. Мы все слышали их разговор на кухне. Даже если Бакуго потом поговорил с нами и передал послание Мидории… — Если мы заговорим с Айзавой-сэнсэем, Бакуго-кун разорвёт нас на мелкие кусочки, — прокомментировала Урарака, бросив на предмет их разговора нерешительный взгляд, словно желая убедиться, что Кацуки её не подслушал. На её лице не было обычной жизнерадостности. Изуку нахмурился. О чем они говорили? — Полагаю, Кирисима-кун уже говорил с Бакуго об этом, — вмешался Иида. — Да, но он ему не поверил, — заметил Джироу. — Сказал, что с ним всё в порядке. Ты же его знаешь. — Мы знаем, какой он, но это ничего не значит, — сказала Урарака, выглядя так, будто сделала выбор. — Мы не можем просто позволить им… сделать это, потому что Бакуго упрямый. Мы должны что-то предпринять, — она посмотрела на Яо-Момо. — Я с тобой согласна. Думаю, нам стоит поговорить с Айзавой-сэнсэем, даже если Бакуго-кун нас взорвёт. — Мы можем поговорить с ним после уроков, — кивнула Яо-Момо, всё ещё выглядя обеспокоенной. — Когда Бакуго уйдёт. Думаю, будет лучше, если его не будет рядом. О чём они говорят? Почему они так волнуются? Что они скажут Айзаве-сэнсэю? — Не могу сказать, что я согласен с тем, чтобы оставить Бакуго в неведении, особенно учитывая, что это такая личная тема, — нахмурился Иида. — Но если он так упрям и из-за этого может быть в опасности жизнь Мидории… Что? — ...тогда я пойду с тобой поговорить с Айзавой-сэнсэем. — Это не только жизнь Мидории, — поправил Джироу. — Это и жизнь Бакуго. Он угасает. Изуку повернулся и посмотрел на Кацуки. Тот сидел в той же позе, ссутулившись и молча. Он нахмурился. — Что ты думаешь, Тодороки-кун? — Урарака наклонилась вперёд, чтобы посмотреть на Тодороки, которому мешали Яо-Момо и Джиро, сидевшие перед ним. Услышав своё имя, он повернулся и посмотрел на Урараку с таким же невозмутимым выражением лица, как и всегда. — Ты чаще всех навещаешь Деку-куна! И мы знаем, как ты внимателен к подобным деталям. Как вы думаете, теория Токоями-куна верна? — уточнила Урарака. Что это за теория? О чем они говорят? — Не думаю, что я вправе судить, прав Токоями или нет, — задумчиво сказал Тодороки. — Но я могу сказать, что Мидория с каждым днём выглядит всё слабее. — А что насчёт Бакуго? — спросил Джиро, бросив быстрый взгляд на Кацуки, словно желая убедиться, что тот не подслушивает их разговор, как это сделала Урарака несколькими минутами ранее. — По-моему, он выглядит лучше, чем раньше. Но всё равно более измождённым, чем обычно. Может быть, наличие двух душ в его теле сказывается на нём, — прокомментировал Тодороки. Глаза Изуку расширились. Неужели они так думали? Что Каччан слабеет и устаёт, потому что ему приходится носить на себе ещё и Изуку? Неужели они собирались сказать это Айзаве-сенсею? “Киришима-кун сказал, что он пытался быть добрее к Деку-куну, так что, возможно, у обеих сторон наметились улучшения”, - сказал Урарака, нахмурившись. “И до вчерашнего дня я не ожидал, что Бакуго-кун вот так просто расскажет нам о чувствах Деку-куна. Возможно, проводить время вместе полезно для Бакуго-куна, но… И все же...” Она колебалась, покусывая его нижнюю губу. “Нам нужно как можно скорее найти этого злодея”. — Да, — согласился Джироу с грустным видом. — Мне не нравится, что душа Мидории так долго была отделена от его тела. Это не может быть полезно для здоровья. — Мне тоже не нравится, что учителя ничего нам не говорят, — добавила Яо-Момо, обнимая себя. — Они должны хотя бы сообщить друзьям Мидории, насколько они близки к тому, чтобы помочь ему выздороветь. — Может, и нет, — зловеще добавил Тодороки. Все взгляды обратились на него. — Они близки к тому, чтобы помочь ему, — строго пояснил он. — Может, поэтому они нам ничего не говорят. — Это серьёзное недоверие к компетентности нашей школы, Тодороки-кун! — резко отчитал его Иида. — Это правда, — продолжил Тодороки, не дрогнув под осуждающим взглядом Ииды, и с видимым безразличием ковырнул ногтем один из своих ногтей. — UA ежедневно подвергается критике со стороны СМИ из-за нескольких происшествий, которые произошли с тех пор, как мы начали здесь учиться. Сначала нападение в их личных покоях, затем похищение Бакуго злодеями… Можно было бы подумать, что они захотят успокоить общественность и СМИ по поводу состояния Мидории, как только смогут, и именно это они и делают. Однако мы не видим никаких результатов, только обещания. Даже если в новостях говорят, что они близки к поимке, Мидория всё ещё угасает на больничной койке. Это говорит о том, что они отчаянно пытаются сохранить свой имидж, но даже близко не приблизились к поимке злодея, который это сделал. Если бы это было так, они бы не тратили столько времени на интервью и пресс-конференции — они были бы заняты работой над захватом». Все замолчали. Иида опустил голову. Изуку почувствовал, что бледнеет. «Возможно, если мы сообщим Айзаве-сэнсэю и, следовательно, совету учителей Юэй, что Бакуго перегружен связью, которую он разделяет с Мидорией, мы сможем заставить их усерднее работать над поимкой, а не сосредотачиваться на своей популярности», — стоически заключил Тодороки. — Ты правда думаешь, что Айзава-сенсей больше беспокоится о репутации? — Яо-Момо повернулась к Тодороки. В её голосе не было ни злобы, ни осуждения, только искреннее любопытство. — Нет, — не моргнув глазом, ответил Тодороки. — Но директор Незу точно есть, и именно он принимает решения. Все снова замолчали. — Что ж, — через несколько мгновений Иида нарушил молчание. — Значит, решено. После уроков мы поговорим с Айзавой-сэнсэем и расскажем ему о наших опасениях по поводу благополучия Бакуго. — И Деку-куна, — добавила Урарака, хотя ей и не нужно было этого делать. Приходило всё больше их друзей, и класс был почти полон. Из-за растущего числа людей, которые могли услышать их разговор, его друзья замолчали, и тема была закрыта. Изуку решил вернуться на своё место с пустым, почти испуганным выражением лица. Был ли он… перегружал ли он Каччана? Просто находясь рядом? Ставил ли Изуку жизнь Каччана на кон вместе со своей собственной, будучи привязанным к его душе? Был ли он… Причинял ли он вред Каччану? Он вспомнил предыдущий день, пугающую картину: Каччан плачет, и его голос срывается только потому, что Изуку немного грустно. Он вспомнил, каким уставшим он себя чувствовал после их ссоры на кухне, и каким измождённым выглядел Каччан. Он вспомнил, как Каччан ходил и сидел, ссутулившись, вместо своей обычной прямой, уверенной в себе позы — как будто он нёс на своих плечах весь мир. В каком-то смысле так и было. Он нёс на своих плечах целую жизнь. Неужели Изуку высасывал из него силы, как паразит? Неужели он заставлял Каччана чахнуть? Неужели он убивал Каччана? — Прекрати, — пробормотал Кацуки, не оборачиваясь и не глядя на сидящего позади него Изуку. Изуку резко поднял голову, удивлённый внезапным вмешательством. “Ч-что?” - растерянно спросил он. «Ты снова что-то бормочешь», — просто ответил Кацуки, не оборачиваясь. Изуку замолчал, а Кацуки вернулся к своим заметкам. Айзава-сенсей должен был прийти с минуты на минуту. — Каччан, — обеспокоенно позвал Изуку. Если он действительно мог причинить боль Каччану, ему нужно было сообщить об этом. Кацуки не ответил, поэтому он наклонился над столом и торопливо прошептал ему на ухо: «Каччан». — Я же говорил тебе не разговаривать со мной на людях, — тихо прорычал Кацуки, слегка повернув голову в сторону Изуку и цедя слова сквозь зубы. — Не хочу, чтобы кто-то думал, что я псих. — Так вот почему ты не разговаривал со мной раньше? — нахмурился Изуку. — Но подожди, ты не разговаривал со мной и в спальне, где тебя никто не видел, так что дело не в этом, верно? Если бы дело было только в этом, у тебя не было бы причин игнорировать меня, когда мы были наедине, так что этот придурок… “Снято. Это. Вон.”, - снова прорычал Катсуки, на этот раз умудрившись звучать более опасно. — П-прости, — искренне извинился Изуку. — Но я хочу тебя кое о чём спросить. «Прибереги это на тот случай, когда мы не будем в комнате, полной людей, и когда я действительно буду в настроении терпеть твоё дерьмо», — прошептал в ответ Кацуки. Вот и его обещание стараться быть лучше, — подумал Изуку, глубоко вздохнув. “Но это серьезно”, - добавил Изуку. — Мне плевать. А теперь заткнись, — фыркнул Кацуки. Изуку съёжился. Он секунду колебался, прежде чем набраться смелости и сделать глубокий вдох. — Ты думаешь, я тебя убиваю? — спросил он тихим голосом, почти робко и извиняющимся тоном. По какой-то причине этого оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Кацуки, чего не удавалось ни одной из его предыдущих попыток, потому что он тут же повернулся на стуле и посмотрел на Деку подозрительным, прищуренным, острым взглядом. Все разговоры в классе стихли, когда все поняли, что Кацуки общается с невидимым Деку. Они, наверное, думают, что он сейчас взбесится, как вчера, — понял Деку. Вместо того, чтобы запаниковать, Кацуки резко встал со своего места, схватил Деку за предплечье и потащил его из класса, не обращая внимания на все взгляды, которые были прикованы к нему. Выйдя на улицу, он закрыл за собой дверь, хотя Айзава-сенсей ещё не пришёл. Он прижал Деку к стене и скрестил руки на груди с невозмутимым выражением лица. — Ладно. Говори, — агрессивно скомандовал он. Изуку растерянно моргнул, ошеломлённый внезапной сменой действий. — Я… я не… — нервно запнулся он. Кацуки вздохнул и закатил глаза. — Ты явно подслушал то, чего не должен был слышать, когда подслушивал разговор своих дерьмовых друзей, как мерзкий сукин сын, — заметил Кацуки, заставив Изуку покраснеть. — Так говори. Что, чёрт возьми, эти ублюдки сказали такого, что ты так разволновался? — Я… я не уверен, что они хотят, чтобы ты знал… — попытался сказать Изуку, но Кацуки в гневе прижал его к стене, не давая уйти. — Слишком поздно, — рявкнул он. — Ты уже пришёл ко мне с этой чушью, так что можешь и выложить её. Изуку уставился на Кацуки, заметив лёгкий фиолетовый оттенок под его глазами и то, как он ссутулился. Словно догадавшись, что Деку заметил его усталость, Кацуки выпрямился и глубоко вздохнул, взяв себя в руки. — Если ты не расскажешь мне, дерьмовый Деку, — сказал он низким угрожающим голосом, наклонившись ближе к Деку и сильнее прижав его к стене. — Я вернусь и спрошу твоих дерьмовых друзей обо всём, что бы это ни было. И я обязательно дам им понять, что ты был грёбаным доносчиком, раз подслушивал их, — он победоносно ухмыльнулся, увидев испуганное выражение на лице Деку. Вскоре страх сменился негодованием. — Я не подслушивал, — возразил Изуку, но даже его собственный голос показался ему слабым. — Да? — усмехнулся Кацуки. — А как ты называешь подслушивание разговора, на который тебя не приглашали, когда никто не знает, что ты подслушиваешь? Деку несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь придумать ответ, и выглядел как рыба, вытащенная из воды. Кацуки снова усмехнулся и покачал головой. — Просто расскажи мне об этом, придурок. Если бы ты не хотел, чтобы я знал, ты бы не спрашивал меня о том, что ты сделал, — заметил он. Изуку опустил голову и устало вздохнул. — Они хотят поговорить с Айзавой-сэнсэем после уроков, — сказал Деку, не глядя Кацуки в глаза. — Они думают… э-э… Они думают, что ты перегружен. Из-за… меня. Из-за того, что к тебе привязаны две души, — печально закончил он, поднимая взгляд и виновато глядя на Кацуки. Лицо Кацуки заметно побледнело, и Деку нахмурился. Осознание снизошло на него. — Ты знал об этом, Каччан? — спросил Изуку, в его голосе слышались беспокойство и обвинение. Кацуки отвёл от него взгляд и нахмурился. Изуку схватил Кацуки за запястье, прежде чем тот успел отвернуться. — Каччан. Ты знал об этом? — серьёзно спросил он. Как Каччан мог знать что-то подобное и не рассказать ему?! — Не хватай меня так, чёрт возьми; кем ты себя возомнил? — сердито спросил Кацуки, вырывая руку из хватки Изуку. У Изуку не было времени расстраиваться из-за резкого заявления — он чувствовал только гнев — всепоглощающий, всеохватывающий гнев. Он не мог понять, исходит ли он от Каччана или от него самого. — Как ты мог не сказать мне об этом?! Ты знал, что я причиняю тебе вред, и ничего не сказал?! — обвинил он, и его голос прозвучал громче, чем он хотел. Честно говоря, Изуку не привык к таким вспышкам гнева — это была прерогатива Каччана, а не его. Кацуки пристально посмотрел на него. — Ты, придурок, не причинишь мне вреда, — сказал Кацуки, устало проведя рукой по лицу и засунув руки в карманы. — Не верь ничему, что слышишь, только потому, что это сказал кто-то из твоих глупых друзей. — Так ты знал! — снова возмущённо обвинил его Изуку. Кацуки закатил глаза. Как ни странно, он, похоже, не был так зол, как чувствовал себя Изуку. То же самое было, когда Изуку грустил раньше. В итоге большую часть грусти взял на себя Кацуки, а Изуку чувствовал лишь лёгкий дискомфорт. Теперь большую часть гнева чувствовал Изуку, а Кацуки — лишь лёгкое раздражение. Это был странный обмен. — Послушай, — сказал Кацуки как можно более терпеливо, всё ещё закатывая глаза. — Киришима вчера заходил, чтобы одолжить мне тетрадь. Ту, которую я сегодня изучал, — он пожал плечами. — Он упомянул тупую теорию, которую придумал птичий мозг, но нет смысла говорить тебе об этом, потому что это неправда. — Но в этом есть смысл, — возразил Изуку, перебивая его. — Ты не мог просто скрыть от меня что-то подобное… — О боже мой, заткнись на хрен! — закричал Кацуки. Гнев так быстро покинул Изуку, что у него закружилась голова, и, казалось, вернулся к Каччану. — Я могу делать с тобой всё, что, чёрт возьми, захочу, ублюдок! Не думай, что можешь указывать мне, что делать! — Мы говорим о моей душе! — полушёпотом воскликнул Изуку. — Это твое тело! Любая информация, которую ты решишь утаить от меня, может привести к тому, что мы оба умрём… “Этого, черт возьми, не может быть –“ “Ты должен был рассказать мне об этом, Каччан!” — Зачем, а? — взорвался Кацуки. — Чтобы ты ныл и стонал, как сейчас? Чтобы ты продолжал скулить, как жалкий придурок? Чтобы ты весь чёртов день рыдал из-за этого дерьма? Ладно, теперь ты знаешь, Деку. Есть вероятность, что ты вытягиваешь из меня всю чёртову жизненную силу с каждым вздохом, который делает твоя дерьмовая душа. Что ты собираешься делать, а? Ты собираешься отделиться от меня прямо сейчас? Ты собираешься найти способ вернуться в своё тело? Что, чёрт возьми, ты собираешься делать? — он сильно толкнул Изуку, и тот ударился спиной о стену позади него. Кацуки тоже почувствовал удар и наконец осознал, что натворил — и как сильно он потерял самообладание. Изуку смотрел на него большими, широко раскрытыми, влажными от слёз глазами, нижняя губа его дрожала. Отлично. Он что, снова собирался расплакаться? Тогда почему Кацуки тоже не плакал? Он предположил, что слишком зол, чтобы плакать. Улеглись ли их чувства? Нет, это было глубокое, удушающее чувство, сжимавшее его грудь и причинявшее боль. Он чувствовал печаль Деку. Внезапно ему расхотелось злиться. — Я, чёрт возьми, не говорил тебе об этом, потому что ты ничего не можешь сделать, — продолжил Кацуки, цедя слова сквозь стиснутые зубы и изо всех сил стараясь не выходить из себя. — Я тоже ничего не могу сделать. Мы даже не знаем, верна ли эта теория. Насколько я знаю, мы можем чувствовать себя чертовски измотанными, потому что у тебя постоянно случаются эти дурацкие эмоциональные срывы, и они чёрт возьми утомляют меня. В любом случае, не имеет значения, что ты вытягиваешь из меня энергию, — фыркнул он. Изуку нахмурился. “Это ... не так?” - нерешительно спросил он. — Нет, это не так, глупый Деку, — он нахмурился. — Потому что — и я не могу поверить, что говорю тебе это дерьмо, — пока мы не найдём способ вернуть тебя туда, где тебе место, ты никуда не пойдёшь. Ты меня слышишь? — он пристально посмотрел на Изуку, словно желая показать, что говорит серьёзно. Деку, например, не знал, что сказать или как отреагировать, поэтому просто смотрел на Кацуки широко раскрытыми от удивления глазами. Несмотря на все оскорбления и ругательства, которые он продолжал выкрикивать в адрес Деку, даже в своём призрачном состоянии он, казалось, очень хотел не дать ему умереть. Может быть, это было чувство вины — в конце концов, Деку оказался в такой ситуации только потому, что спас Кацуки от нападения злодея. Может быть, это действительно было связано с желанием быть лучше Деку, когда они станут героями. Может быть, это было что-то другое, что-то, чему Деку не мог дать названия. В любом случае, одно он мог сказать наверняка — глаза Каччана были искренними, как и его слова. Изуку кивнул, решив довериться уверенности мальчика — если в мире и было что-то непоколебимое, так это уверенность Каччана в себе. — Что ты вообще собирался делать, кусок дерьма? — усмехнулся Кацуки, почти игриво отталкивая Деку после того, как тот согласился с его словами. — Тебе от меня так просто не избавиться. — Бакуго, — раздался голос позади них. Кацуки вздрогнул, не услышав, как кто-то подошёл к ним, и обернулся, чтобы увидеть Айзаву-сенсея, стоящего посреди коридора и пристально смотрящего на него. Он не мог сказать, как долго учитель стоял там и какую часть разговора он слышал. Если он что-то и услышал, то не подал виду. Вместо того, чтобы сказать что-то ещё или даже отругать Бакуго за то, что тот не остался в классе и не подождал его, Айзава-сенсей просто подошёл к нему с заинтригованным выражением лица. — Как твоё сотрясение? — спросил он с искренним интересом, хотя на его лице было совершенно другое выражение. — Лучше, — ответил Кацуки, пристально глядя на учителя. — Сэнсэй, — вежливо добавил он после нескольких секунд молчания и многозначительного толчка от Изуку. — Значит, я правильно понимаю, что сегодня ты не собираешься взрывать мебель в моём классе? — Айзава-сенсей поднял бровь, и на его лице появилось понимающее выражение. — Это был несчастный случай, — Кацуки угрюмо опустил голову, чувствуя себя неловко, но не желая вдаваться в подробности. Айзава-сэнсэй ещё несколько секунд смотрел на него, прежде чем отойти в сторону. — Не задерживайся слишком долго внутри, — велел он, не глядя на Кацуки, и потянулся к дверной ручке. — Твоё нынешнее положение не даёт тебе права делать всё, что ты захочешь. — Сэнсэй, — позвал Кацуки, прежде чем Айзава успел открыть дверь, с серьёзным выражением лица. Учитель повернул голову и посмотрел на него, и Кацуки сделал глубокий успокаивающий вдох, прежде чем продолжить. — После уроков некоторые из моих друзей поговорят с вами. Не слушайте их, — сказал он, надеясь, что Айзава-сэнсэй заметит серьёзность — и здравомыслие — в его взгляде. — Они не понимают, что говорят, — заключил он. Айзава-сенсей уставился на него, словно пытаясь прочитать, как в книге. Он не кивнул, не покачал головой и никак не показал Кацуки, что услышал его просьбу, прежде чем открыть дверь и войти в класс. — Каччан, — Изуку снова схватил Кацуки за запястье, прежде чем тот успел последовать за учителем в комнату. Дверь тихо закрылась за Айзавой-сенсеем, оставив двух мальчиков снаружи. На этот раз Кацуки не отдёрнул руку от прикосновения Изуку, а стал ждать, что тот продолжит. — Не думаю, что им стоит разговаривать с Айзавой-сенсеем, — сказал Изуку, выглядя серьёзным и обеспокоенным. — Если теория верна… “Это неправда”, - резко оборвал его Кацуки. — Если это так, — продолжил Изуку. — Я не хочу рисковать твоей жизнью. — И что ты сделаешь? Просто уйдёшь и умрёшь? — Кацуки презрительно фыркнул, насмехаясь. Изуку продолжал серьёзно смотреть на него, не соглашаясь и не отрицая. По какой-то причине это невероятно разозлило Кацуки, и он зарычал. Неужели этот ботаник действительно собирался позволить себе умереть только для того, чтобы спасти Кацуки? Впрочем, это было бы не впервые. Кацуки зарычал от злости при этой мысли. Он снова вырвался из хватки Изуку. — Этого, чёрт возьми, не будет, — с горечью выплюнул он, не глядя в глаза Изуку. — Зачем ты так рисковал своей жизнью ради меня? — спросил Изуку, и на его нахмуренном лице отразилось искреннее замешательство. Он всё ещё немного злился, но больше растерялся. — Я мог бы задать тебе тот же грёбаный вопрос, — вот и всё, что он сказал, прежде чем распахнуть дверь в их класс и войти, не дав Изуку возможности возразить. Всё, что мог сделать мальчик, — это последовать за ним. — Клянусь богом, ты становишься всё более невыносимым с каждым днём. “Это не моя вина, что мы пропустили так много занятий!” “На самом деле, это так и есть, дерьмовый Деку”. — Я думал, мы это уже пережили. Я спас тебе жизнь. — Нет, чёрт возьми, не ты. И перестань тыкать мне этим в лицо. — В любом случае, у меня всё ещё слишком много вопросов. Ты уверена, что мы не можем зайти в кабинет Айзавы-сенсея после обеда? Мне просто нужно, чтобы ты задала ему пару вопросов о причудах… — Я же сказал тебе, что этого, чёрт возьми, не будет. Ты и так слишком много бормотал мне на ухо во время этого грёбаного урока и выставил меня дураком. А теперь заткнись, пока я не засунул тебе в глотку носок. Последовала пауза. “... Ты думаешь, что смог бы это сделать?” — Я почти уверен, что уже делал это в какой-то момент нашей жизни. — Нет, я имею в виду. В моём нынешнем состоянии. Как ты думаешь, тебе удастся засунуть мне в горло носок, пока я вот так… выгляжу? Катсуки посмотрел на него. “ Ты хочешь сказать, что хочешь, чтобы я попробовал? Тишина. “Ты такой гребаный чудак, Деку”. “Я просто говорю, что было бы интересно узнать!” — По сути, ты просто говоришь, что хочешь, чтобы я засунул тебе в глотку свой носок. Это чертовски странно. «Это не обязательно должен быть ваш носок! Это может быть любой носок! На самом деле я думаю, что для лучшего результата было бы лучше попробовать несколько разных носков». “Убирайся к черту от меня, подонок”. — Я серьёзно! На самом деле я много об этом думал. “ По поводу моего носка? «О прикосновениях. Пока что я знаю, что могу прикасаться к тебе, к твоей кровати, к твоим подушкам. Мне не удалось прикоснуться ни к чему другому в твоей комнате, но когда я прикасаюсь к тебе, я чувствую твою одежду. Это потому, что одежда на тебе? Или я смог бы прикоснуться к ней, если бы она была на тебе? Я хотел попробовать, но не смог открыть твой шкаф, потому что моя рука проходила сквозь него». “Ты пытался открыть мой гребаный шкаф?!” - В исследовательских целях, Каччан! “Я собираюсь убить тебя, черт возьми!” “Разве тебе не интересно узнать?!” “Я убью тебя!” — Я имею в виду, есть ли предел тому, к каким предметам я могу прикасаться и взаимодействовать с ними? Я могу спать на твоей кровати и класть голову на подушку… “ Гребаный бормочущий сукин сын ... — но я не могу его сдвинуть или схватить, например. Я могу сидеть на местах, если захочу, но на самом деле я ничего не могу сдвинуть. Если вы будете без сознания, смогу ли я вас тащить? “Деку, ради всего святого–“ — Как это выглядело бы для других людей? Могу ли я передвигать тебя, только когда ты не спишь? «Хватит. Чёрт. Говорить. Об этом. Это чертовски странно». — Не притворяйся, что ты тоже не хочешь знать. — Ладно. Ты хочешь, чтобы я засунул тебе в глотку носок? Ты так сильно хочешь, чтобы я засунул тебе в глотку этот чёртов носок??!! “Э-э-э...… Бакуго?” Кацуки повернул голову в сторону и увидел, что перед ним стоят Киришима, Каминари, Мина и Серо с одинаковыми выражениями на лицах. Они держали подносы с обедами, но Мина сильно дрожала, пытаясь сдержать смех. Кацуки представил, как эта сцена могла выглядеть для них. Кацуки, сидящий (по-видимому) в одиночестве за одним из обеденных столов, перед ним нетронутая еда. Он тянется через стол и хватает невидимую рубашку, принадлежащую невидимому ботанику, выкрикивая угрозы о носках в горле посреди обеда, в то время как его другая рука взрывается крошечными огоньками. Вероятно, он выглядел как сумасшедший, хотя и не хотел в этом признаваться. — На что вы все пялитесь? — спросил Кацуки, отпуская Деку, который тяжело упал на стул, не сдвинув его с места. Ладно, может, и правда было бы интересно выяснить, к каким предметам Деку может прикасаться, а к каким нет. К чёрту этого ботаника и его заразительное любопытство. — Ничего, — сказал Серо. Его лицо было серьёзным, но Кацуки видел, что ему хочется рассмеяться. — Ты просто… э-э… — Кричит из-за носков. Прямо посреди коридора, — заключил Каминари. Мина едва сдерживала смех и тоненько взвизгивала, не в силах его подавить. — Да. А тебе-то что? — сердито ответил Кацуки, не желая признавать, что сцена, которую он устроил, должно быть, показалась зрителям чертовски странной. — Не нравится, иди посиди где-нибудь в другом месте, — прорычал он, принимаясь за еду. Его друзья молча сели за его стол, переглядываясь между собой. Только когда все расселись, Кацуки поднял взгляд на Изуку, на лице которого было что-то среднее между извиняющимся и весёлым выражением. — Над чем ты, чёрт возьми, смеёшься? — сердито спросил его Кацуки, забыв о своём нежелании разговаривать с Деку в присутствии других людей. Наглость Деку всегда выводила его из себя. Он думал, что может насмехаться над Кацуки за то, что тот вышел из себя? Когда это он разозлил его в первую очередь? — Не лезь не в своё дело, ботаник, — предупредил он. — Прости, — нервно улыбнулся Изуку, и было видно, что ему стоило больших усилий не рассмеяться. — Но… мы будем проверять теорию с носками позже? — Не называй это так, — проворчал Кацуки, пережёвывая пищу. “Тебе не следует говорить с набитым ртом, Каччан”. — Не стоит совать нос в чужие дела, Деку. “Но мы сделаем это позже?” — Хорошо. Не могу сказать, что мне не доставит удовольствия засунуть носок тебе в глотку. — Ладно, в чём дело, чувак? — Киришима прервал их разговор, выглядя смущённым. Повернувшись к нему, Кацуки увидел такое же выражение на лицах своих друзей. — Что не так с этим носком? — Да, братан. Мы слышим только твою часть разговора, и это странно вне контекста, — кивнул Серо. — Это что, странная сексуальная метафора? — спросил Каминари с извращённым выражением лица, отчего лицо Кацуки тут же скривилось, а глаза расширились от ярости. — Что, чёрт возьми, ты только что сказал? Убирайся к чёрту от моего стола, больной извращенец! — в ярости закричал он. Изуку густо покраснел. — Это ты всё время говоришь о носках и горле! — испуганно возразил Каминари. Кацуки встал. — УХОДИ, — крикнул он. У Каминари было время только на то, чтобы вздрогнуть, схватить свой поднос и встать, прежде чем руки Кацуки взорвались крошечными огненными шарами. Он не оглянулся и сел за дальний столик вместе с Минетой и Сёдзи. — Хорошо, — продолжил Киришима, когда Кацуки сел обратно. — Но что такого в этом носке? — Не твоё чёртово дело, — сердито проворчал Кацуки, продолжая есть и не глядя на Деку. Какое-то время они ели молча. Мина и Серо говорили о чём-то, на что Кацуки не обращал внимания, а Киришима то вставлял реплики в их разговор, то с беспокойством поглядывал на Кацуки. Деку, напротив, после комментария Каминари молчал, снова погрузившись в свои мысли и уставившись вдаль, пока Кацуки ел. — Но я хочу знать, смогу ли я прикоснуться к твоей одежде, когда она будет снята с тебя, — рассеянно заметил он, вероятно, не думая, что Кацуки его услышит. Кацуки сжал кулаки и зарычал. — Перестань так говорить, — прорычал он как можно тише, не желая привлекать внимание друзей. — Это чертовски странно. — П-п-прости, — сказал Изуку, вспомнив своё смущение. — Я не хотел. — Да какая разница, просто заткнись, — прорычал он. Ему не потребовалось много времени, чтобы доесть после того, как Деку закрыл рот, и, как только он это сделал, он бесцеремонно встал. — Эй, Бакубро! — позвал Киришима, как только Кацуки поднялся на ноги. — Куда ты идёшь? — Да, чувак! Мы так давно не разговаривали! — возразил Серо. — Вчера вечером я с вами уже наговорился, — проворчал Кацуки, схватил свой рюкзак и ушёл, не оглядываясь. Он не заметил разочарованного взгляда Изуку. — Итак, Каччан, — сказал Изуку, возвращаясь к своему бессвязному разговору, как только они отошли от людей — точнее, от друзей Кацуки. — Ты уверен, что мы не можем зайти в кабинет Айзавы-сенсея по пути обратно? У меня есть по меньшей мере пять вопросов, которые я хотел задать по поводу сегодняшней лекции, и я хотел бы задать их, пока они ещё свежи в моей… — Ты задал два вопроса, — перебил его Кацуки, не глядя на него. “А?” — Раньше. Ты сказал, что это пара вопросов. Теперь ты увеличил их количество до пяти, — заметил Кацуки. — Н-ну… Я подумал… Может, я смог бы тебя убедить… Если бы не было так много вопросов… — смущённо признался Изуку, следуя за Кацуки по пятам. — Чёрт, ты смешон, — презрительно усмехнулся Кацуки. — Неважно, сколько вопросов, Деку. Я не буду задавать ему твои вопросы, и это решено. — Но Каччан… — попытался возразить Изуку, но Кацуки снова его перебил. «Если ты так сильно хочешь это понять, я могу объяснить тебе позже», — предложил он. Прежде чем Изуку успел расчувствоваться из-за беспрецедентного предложения позаниматься с Каччаном, тот добавил: «Но только если ты заткнёшься и отвалишь от меня на остаток дня. И ещё, если ты когда-нибудь кому-нибудь об этом расскажешь, я имею в виду кому угодно, когда угодно…» — Ты взорвёшь меня каким-нибудь наглядным способом. Я знаю, — заключил Изуку. — Но ты уверен, что сможешь мне с этим помочь, Каччан? — нерешительно добавил он. — Что? Не смей меня опекать, грёбаный идиот, конечно я могу, — сердито возразил он. Изуку поднял руки в знак поражения, показывая, что не хотел его обидеть. — Я не это имел в виду! Просто ты пропустил столько же занятий, сколько и я! — робко объяснил он. — Я не думал, что ты уже наверстал упущенное. — Конечно, я уже догнал; за кого ты меня принимаешь? — нахмурился он. — Я не такой дурак, как ты. Изуку поджал губы и уставился на Катсуки с оскорбленным выражением лица. — Ладно. Помнишь, вчера вечером ты сказал мне, чтобы я говорил, когда ты ведёшь себя как придурок? — спросил Изуку, сжимая кулаки. — Ты ведёшь себя как придурок прямо сейчас. — Я также помню, что говорил тебе, что «придурок» — это ругательство. Ты целуешь свою мать этим ртом, дерьмовый Деку? — злобно ухмыльнулся Кацуки. Изуку покраснел. — П-перестань! Это ты виноват в том, что я так много ругаюсь! — смущённо возразил он. — Если бы ты перестал постоянно злиться… — Я бы тоже хотел, чтобы ты перестал быть таким сентиментальным придурком-неудачником, но я не получаю того, чего хочу, не так ли? — сердито крикнул Кацуки посреди коридора. Несколько прохожих странно посмотрели на него, потому что не видели Изуку, но Кацуки не обратил на них внимания, засунув руки в карманы и хмуро глядя перед собой. — Кроме того, ты должен говорить мне, что я веду себя как придурок, только когда я не знаю, что веду себя как придурок, — добавил он значительно тише. — Что? Так ты делал это специально?! — воскликнул Изуку, на что Кацуки закатил глаза. “Какого хрена ты об этом думаешь?” - фыркнул он. “Это подло, Каччан!” “Тч. Ты просто слишком расстраиваешься из-за мелочей”. “ Называть меня глупой - это не мелочь! — Конечно, чёрт возьми, так и есть. Я обзывал тебя самыми страшными словами. — Ну, да, но это не значит, что ты звонишь… подожди, — Изуку нахмурился, прервав собственные мысли, когда понял, где они находятся. Перед ними была дверь в кабинет Айзавы-сенсея. Изуку повернулся и посмотрел на Кацуки с восхищением, удивлением и благодарностью в глазах, сияя от волнения. Неужели Каччан действительно прислушался к его просьбе? Неужели он привёл его в кабинет Айзавы-сенсея, чтобы он мог задать ему интересующие его вопросы? Неужели Каччан пытался произвести хорошее впечатление? — Не выгляди таким чертовски возбуждённым, — просто сказал Кацуки, его голос и лицо были такими же угрюмыми, как всегда. — Ты ждёшь снаружи. Лицо Изуку вытянулось, как будто его ударили под дых. — Н-но… — растерянно пробормотал Изуку. — Откуда ты узнаешь, какие вопросы я хочу ему задать, если я буду ждать снаружи? — Мы не для этого здесь, придурок, — раздражённо вздохнул Кацуки, поворачиваясь к Изуку. — На этот раз я не хочу, чтобы ты вмешивался в мои дела. Подожди снаружи, пока я с ним поговорю, — снова приказал он. Изук нахмурился. — Зачем? Что ты собираешься ему сказать? — спросил он, позволяя любопытству и беспокойству взять над собой верх. Его глаза расширились. — Это из-за теории Токоями-куна? — Деку, я изо всех сил стараюсь не выбить тебе зубы каждый раз, когда ты открываешь свой проклятый рот, так что заткнись на хрен, пока я не потерял самообладание, — прорычал Кацуки. — И это ты называешь спокойствием? — тихо спросил Изуку, нахмурившись, в то время как Кацуки почти что постучал в дверь Айзавы-сенсея в очень невежливой манере. Из комнаты донёсся голос их учителя, такой же скучающий и невозмутимый, как всегда, и он велел вошедшему войти. Кацуки в последний раз посмотрел на Изуку, прежде чем открыть дверь, и в его глазах читалось предупреждение. — Если ты знаешь, что для тебя лучше, ты не войдёшь, слышишь меня? — он угрожающе посмотрел на Изуку, приподняв брови. — В отличие от твоих дерьмовых друзей, я единственный, кто может понять, когда ты подслушиваешь, так что даже не думай об этом. “Каччан–“ “Оставайся здесь, Деку”. И прежде чем Изуку успел что-то сказать, Кацуки открыл дверь, вошёл внутрь и захлопнул её. Изуку хотелось прислониться головой к двери и прислушаться; ему хотелось просочиться сквозь стену, как Мирио-сэмпай, и выяснить, что же такого секретного мог скрывать Каччан. Обычно он был таким прямолинейным и честным — чаще, чем нужно, — и Изуку не мог понять, что могло так сильно изменить его поведение. Он никогда не отрицал, что собирался поговорить о теории Токоями-куна. Может быть, Каччану надоело, что душа Изуку использует его как источник жизни, и он решил спросить у Айзавы-сенсея, как от него избавиться? Может быть, обвинения и гневные замечания Изуку задели Каччана за живое и подтолкнули его к поиску решения, которое позволило бы им быстрее расстаться? Перед тем, как они легли спать прошлой ночью, Каччан казался нормальным — ему даже удалось говорить дружелюбно, чего Изуку никогда раньше не видел! Почему же тогда он был в таком плохом настроении с самого пробуждения? Почему он хотел поговорить с Айзавой-сенсеем наедине, почему не хотел, чтобы Изуку слушал их разговор? Почему он был таким сердитым? Его мысли неслись со скоростью света, и Изуку понимал, что, вероятно, бормочет что-то себе под нос, но не мог заставить себя замолчать. Единственного человека, способного его услышать, не было рядом, чтобы приказать ему заткнуться. Изуку понял, что ему страшно. Он уже рассказывал Каччану о своём страхе остаться в одиночестве в этом состоянии, похожем на душу, но если Каччан действительно пытался избавиться от него, зная о страхе Изуку… Он не знал, что об этом думать. Он не знал, что чувствовать по этому поводу. Всё, что он хотел знать, — что Каччан рассказывал Айзаве-сенсею и как их разговор повлияет на него. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Каччан вышел из кабинета учителя, как всегда равнодушный и угрюмый. Он опустил взгляд и увидел, что Изуку сидит на полу прямо у двери, тревожно и напряжённо глядя перед собой и что-то бормоча себе под нос. Он вздохнул. — Ты хоть представляешь, как чертовски трудно было разговаривать с Айзавой-сенсеем, пока ты так меня пугал? — пожаловался он, начиная уходить и не оставляя Изюрку иного выбора, кроме как последовать за ним. Глаза Изюрки расширились от осознания и стыда — он забыл, что теперь они разделяют чувства друг друга и что он, вероятно, заставил Каччана почувствовать все стадии его собственных тревожных мыслей. — П-прости, Каччан, — сказал Изуку, догоняя его и обеспокоенно глядя на него. — Я… я просто… я не знал, что ты ему говоришь, и занервничал. — Да, я это чувствовал, чёртов ботаник, — Кацуки закатил глаза, не глядя на Изуку. — Но, в конце концов, хорошо, что ты слабак и неудачник. То, что я без причины потерял самообладание перед сэнсэем, помогло мне выиграть дело. — А? — Изуку в замешательстве нахмурился. — О чём ты говоришь, Каччан? О каком деле? Кацуки молчал, не глядя на Изуку, пока они возвращались в студенческое общежитие. — Каччан? — переспросил Изуку, не получив ответа. Кацуки молчал, глядя прямо перед собой и делая вид, что Изуку здесь нет. Изуку вздохнул и снова попытался заговорить, волнуясь и любопытствуя. — Каччан, ты мне скажешь? Снова тишина. Они подошли к общежитию и поднялись по лестнице, Кацуки продолжая игнорировать его. Они вошли в спальню Кацуки, и он бесцеремонно снял с себя школьную форму, рубашку, а затем и брюки, бросив их кучей на кровать и повернувшись к Изуку спиной, чтобы достать из шкафа новую одежду. Изуку изо всех сил старался не смотреть — в конце концов, было бы странно, если бы Каччан поймал его на том, что он пялится на его почти обнажённое тело, — поэтому он просто сел на кровать и уставился на свои колени. Внезапно он заметил, что школьная форма Каччана лежит рядом с ним. Сможет ли он прикоснуться к ткани теперь, когда она больше не соприкасается с телом Каччана? Он бросил на мальчика осторожный взгляд, словно желая убедиться, что не поймает его с поличным в попытке это выяснить. Видя, что Каччан по-прежнему сидит к нему спиной, Изуку медленно протянул руку через кровать, чтобы коснуться кончиками пальцев ткани формы — — Не смей, чёрт возьми, извращенец, — предупредил Кацуки, не оборачиваясь. Изуку вздрогнул и отдёрнул руку, словно обжёгшись, и покраснел. Он не знал, откуда Каччан узнал о его планах, но решил не спрашивать — он знал, что, скорее всего, не получит ответа. — Э-э, Каччан… — замялся Изуку после нескольких неловких мгновений молчания. — Мы… куда-то идём? — спросил он, заметив, что Кацуки взял джинсы и выходную рубашку вместо спортивных штанов, которые он обычно надевал, когда не собирался покидать общежитие. И снова он остался в тишине, пока Кацуки надевал чёрную футболку, а затем наклонился, чтобы надеть штаны. Изуку снова отвёл взгляд. Кацуки застегнул штаны и пошёл в ванную, на этот раз не закрыв за собой дверь, как обычно. Изуку остался сидеть на кровати, воспользовавшись возможностью потрогать форму Каччана, пока тот не видит. Его рука прошла сквозь ткань, и он разочарованно вздохнул. Значит, он мог прикасаться к одежде, только пока Каччан её носил. Каччан почистил зубы (Изуку понял это по тому, как он рычал и кричал что-то о микробах) и умылся, чтобы избавиться от усталости, прежде чем выйти из комнаты. Он надел ботинки и встал у двери, глядя на Изуку так, словно ожидал, что тот просто вскочит с кровати и последует за ним, как верный щенок. Изуку смотрел на него в ответ, не двигаясь. — Ты идёшь или как? — спросил Кацуки после нескольких мгновений молчаливого созерцания. Он казался раздражённым, но Изуку не позволил этому вывести себя из равновесия. — Куда мы идём? — просто спросил он, предпочитая быть прямолинейным, а не пассивно-агрессивным. Кацуки вздохнул, закатил глаза, открыл дверь и вышел. Невидимая связь, которая их связывала, неизбежно потянула Изуку за собой, и он удивлённо вскрикнул. Он почти забыл, что Каччан не может отойти от него слишком далеко, не прихватив его с собой. Кацуки подождал, пока Изуку выйдет из спальни, а затем вернулся и закрыл за собой дверь. Не удостоив растерянного мальчика ни единым взглядом, он пошёл обратно по коридору к лестнице. Изуку, спотыкаясь, последовал за ним. — Подожди, Каччан! Скажи мне, куда мы идём! — попросил он, но его снова проигнорировали. Деку хотелось поставить обе ноги на пол и остановить Каччана, который уходил, как будто Деку был собакой, которая должна была следовать за ним, но они как раз спускались по лестнице, и если бы он резко остановился, то мог бы уронить Каччана. Поэтому он пошёл за ним, и на его лице появилось угрюмое выражение, которое смешалось с замешательством, уже отразившимся на нём. Как только они вышли из общежития и оказались подальше от любопытных ушей, Кацуки остановился и повернулся к Изуку с серьёзным, слегка раздражённым выражением лица. Изук замер на месте, навострив уши и широко раскрыв глаза от удивления. — Послушай, придурок, — просто сказал он своим обычным сердитым тоном, который, казалось, был постоянным для Кацуки. — Мы уходим. Я не хочу, чтобы ты задавал мне вопросы, иначе мы развернёмся и вернёмся в общежитие. Ты всё поймёшь, когда мы дойдём. А теперь заткнись и следуй за мной. Слова Кацуки были настолько шокирующими, что Изуку не сразу последовал за ним, когда тот снова пошёл вперёд, из-за чего Кацуки пришлось тащить его за собой, когда он отошёл слишком далеко. Изуку споткнулся и с трудом догнал мальчика, и когда он это сделал, на его лице было ещё более растерянное выражение. — Ч-что ты имеешь в виду под «выйти», Каччан? — спросил он, несмотря на предупреждение Кацуки. — Нам можно это делать? Разве мы не должны оставаться на территории ЮА, особенно после того, как на нас напал злодей? Каччан! Каччан, подожди! — крикнул ему вслед Изуку, когда его вопросы остались без ответа, а Кацуки ускорил шаг. — Каччан, Каччан, Каччан, это так чёрт возьми раздражает, — Кацуки остановился и развернулся на каблуках, чтобы сердито посмотреть на Изуку. Он схватил Изуку за запястье и потащил за собой, чтобы тот снова не отстал, и продолжил торопливо идти к главному выходу со стадиона. — Хоть раз в своей дерьмовой жизни включи мозги и сложи два и два, — сердито усмехнулся он. — О чём, чёрт возьми, ты думаешь, я разговаривал с Айзавой-сенсеем? Лицо Изуку вытянулось от осознания. — О, — просто сказал он, смутившись из-за собственной забывчивости. — Да. О, — передразнил его Кацуки, закатывая глаза. — А теперь замолчи и иди за мной. Я устал таскать на себе твою тяжёлую задницу. Не заставляй меня пожалеть об этом, дерьмовый Деку, — предупредил он, когда они вышли, отпуская запястье Изуку и полагаясь на то, что тот сможет идти сам. Как и ожидал Изуку, когда они вышли из Юэй, никто не поднял тревогу и не попытался их остановить. Он беспокойно и настороженно оглядывался по сторонам, словно из тени вот-вот должны были выпрыгнуть злодеи и напасть на них. Он изо всех сил старался вести себя тихо, как велел ему Каччан, но в голове у него было слишком много мыслей и вопросов, чтобы он мог держать рот на замке. Через пять минут после начала их прогулки — к железнодорожной станции, как понял Изуку, — он нарушил молчание. — Ты уверен, что нам стоит здесь находиться, Каччан? — нервно спросил он, продолжая оглядываться по сторонам в поисках возможных мест, откуда на улице могли появиться злодеи. Деку мог быть кем угодно, но он не был трусом; тем не менее, всегда лучше быть осторожным, чем безрассудным. — Я имею в виду, что злодей, с которым мы сражались, всё ещё не найден, и он… он может преследовать нас. Куда бы мы ни направлялись, я не думаю, что это стоит того, чтобы попасться! К тому же, мы собираемся пропустить дневные занятия ... — Заткнись, — перебил его Кацуки. — Я знаю, что, чёрт возьми, делаю. — Да, я верю тебе, Каччан, — уточнил Изуку, потому что меньше всего ему хотелось, чтобы Кацуки подумал, что он его переоценивает или снова унижает. — Но я не доверяю злодею. Ты даже не в боевом костюме! — Мне, чёрт возьми, не нужно моё боевое снаряжение, — усмехнулся Кацуки. Они подошли к железнодорожной станции, и Кацуки молча вошёл на платформу, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, идёт ли за ним Деку. Деку, напротив, замешкался — он не привык ездить на поезде, не платя за проезд. Но никто не мог его увидеть или даже знать, что он там. Прежде чем Качан успел снова уйти слишком далеко, он последовал за ним, пройдя через турникет и чувствуя себя преступником. Он молча подошёл к Каччану, который стоял и ждал поезд с виноватым видом. Кацуки по-прежнему не смотрел на него. Несколько мгновений они молчали. — Что, чёрт возьми, происходит? — в конце концов спросил Кацуки, чувствуя вину, исходящую от Изуку — в буквальном смысле, поскольку он действительно ощущал эту вину. Изуку покраснел. — Просто выложи всё, ботаник, — настаивал он, не получив ответа. — Это… это ничего не значит, — просто сказал Изуку, отворачиваясь, чтобы Кацуки не видел его лица. Кацуки закатил глаза так сильно, что почти увидел свой мозг. — Послушай, придурок. Я не один из твоих мелодраматичных друзей, которые будут настаивать на таком дерьме, если ты будешь вести себя как застенчивый смущённый ребёнок. Если я спрошу тебя о чём-то, а ты не ответишь сразу, то тебе же хуже. У меня нет ни времени, ни терпения, чтобы умолять тебя поговорить со мной. Я лучше умру, чем сделаю это, — усмехнулся он. Изуку опустил голову и прикусил нижнюю губу, но промолчал. Он знал, что произойдёт, если он скажет Качану, что чувствует себя виноватым из-за того, что не заплатил за свой проезд. Он никогда не услышит конца этой истории. Ты грёбаный призрак, грёбаный неудачник. Какого хрена ты платишь за грёбаный проезд? Их поезд прибыл, и они молча вошли в него, не глядя друг на друга. Это был тот же поезд, на котором они ездили домой, когда Альянса Юэй ещё не существовало. Конечно, они никогда не разговаривали друг с другом — и даже не смотрели друг на друга — когда ехали в одном поезде, но они по-прежнему жили в одном районе, и дорога до их домов была одинаковой. Только Кацуки всегда был на несколько шагов впереди, и Изуку никогда не осмеливался подойти к нему. Теперь они по-прежнему молчали в поезде и по-прежнему игнорировали друг друга, но, по крайней мере, они больше не сидели в разных вагонах. Они стояли рядом. Изуку решил, что это небольшое улучшение, даже если оно не казалось таким уж значительным. Мы не друзья, Деку. Мы никогда ими не будем. Мы всего лишь соперники, которые случайно оказались вместе и теперь выживают вместе. Как только ты вернёшься в своё тело, всё станет как раньше. А, точно. Он почти забыл об этом. Кацуки устало вздохнул, ощутив волну грусти, которая, должно быть, охватила его — она точно охватила Изуку, — но ничего не сказал, помня о своём обещании никогда не умолять Изуку поговорить с ним. Изуку же просто попытался выбросить из головы воспоминания об их ссоре и сосредоточиться на других вещах — например, на пункте назначения. Однако у него не было возможности сформулировать связную мысль, потому что, как только поезд тронулся, его выбросило из него. Это имело смысл только в том случае, если он приложил некоторые усилия, чтобы понять. Он был призраком. Да, он мог стоять и сидеть на местах, но он никогда не пытался выяснить, как его тело реагирует на преодоление инерции. Поезд начал двигаться, а у него больше не было физического тела, поэтому он просто остался стоять на месте, и поезд поехал без него, не имея ничего, что могло бы его задержать или удержать внутри. С точки зрения Изуку, он катапультировался из поезда, но правильная оценка подтвердит, что на самом деле он просто остался на месте, а поезд прошёл сквозь него. Тем не менее, из-за того, что пол в поезде провалился, Изуку упал на рельсы и остался позади, а Кацуки остался в поезде, который поехал дальше без одного из них. Изуку закричал, когда связь, соединяющая его с Кацуки, не позволила ему остаться позади и начала тащить его за поездом, больно ударяя спиной о пол. Он чувствовал, что Кацуки пытается его остановить, но, вероятно, он тоже чувствовал боль Изуку, что усложняло ситуацию. Изуку попытался встать на ноги и побежать за поездом, чтобы уменьшить боль, но ему было трудно найти опору, когда его буквально тащило за собой быстро движущееся транспортное средство. Однако выносливость Кацуки действительно заслуживала восхищения. Прежде чем поезд прибыл на следующую станцию, он нашёл способ затащить Изуку обратно. Поскольку они стояли в последнем вагоне, когда поезд тронулся, Кацуки просто перешёл в следующий вагон, а затем в ещё один, не обращая внимания на странные взгляды, которые бросали на него люди (из-за того, что он шёл так, будто тащил за собой огромный груз — так оно и было, но они не знали). Связь, соединявшая их, в итоге втянула Изуку обратно в поезд, когда Кацуки добрался до второго вагона, и он, пошатываясь, упал на пол, явно испытывая боль и шок от всего, что произошло меньше чем за минуту. Он должен был догадаться, что это произойдёт. Это было логично — это была физика, — но он был так увлечён Каччаном и их целью, что не осознавал этого, пока не стало слишком поздно. Кацуки же просто вернулся в последний фургон, где лежал Деку, и присел рядом с ним. Он хотел бы сказать, что благодарен за то, что в фургоне было не так много людей, которые могли бы увидеть, как он разговаривает с кем-то невидимым, но на самом деле ему было всё равно. Он даже не знал этих людей. Ему было всё равно, что они считают его сумасшедшим. Всё, на чём он мог сосредоточиться в тот момент, — это Деку, который тяжело дышал через нос, а по его щекам текли слёзы. Кацуки хотелось бы назвать его плаксой, но он чувствовал боль, которую испытывал Деку. Он задумался, стал бы он дразнить Деку, если бы не чувствовал свою боль. Кацуки осторожно приподнял сзади нелепую футболку Деку, чтобы взглянуть на его спину, но обнаружил, что она в полном порядке. Значит, он мог получить физические повреждения, но они не оставили следов? Что за странная причуда была у Деку? Кацуки заметил свежий, почти белый шрам, пересекающий всю спину Деку, но, похоже, он появился не из-за того, что Деку тащило поездом. Первым его порывом было прикоснуться к розовой коже, но он и так привлекал слишком много внимания, склонившись над Деку посреди поезда. У Кацуки сложилось смутное впечатление, что шрам появился в результате нападения злодея, который отделил Деку от его тела, но он решил, что сможет разобраться в этом позже, когда на него не будут смотреть десятки глаз. Он опустил рубашку Деку. — Ты можешь встать? — спросил он, хватая Деку за локоть, чтобы поддержать его. Поезд подъехал к станции и остановился, и Деку снова соскользнул бы на рельсы, если бы Кацуки не удержал его. Деку вскрикнул от боли, когда его протащило по полу, и Кацуки прикусил нижнюю губу. — Давай, Деку. Мы устроим сцену. Просто встань. «Я помогу тебе», — снова предложил он. Прежде чем Изуку успел возразить или вообще что-то сказать, Кацуки закинул руку мальчика себе на плечо и поднял его, не обращая внимания на болезненный стон, который издал Деку от этого движения. Кацуки тоже чувствовал боль, из-за чего ему было сложнее поддерживать вес Изуку, но ему удалось прислониться спиной к стене повозки и обнять Изуку, который инстинктивно уткнулся лицом в грудь Кацуки. На мгновение он крепко прижался к Кацуки, словно боясь отпустить его, но потом понял, что делает, и в страхе попытался отстраниться. Кацуки, сам того не осознавая, удерживал Изуку на месте, не глядя на него. «Это единственный способ, чтобы ты не прошёл сквозь поезд, когда он будет двигаться», — просто объяснил Кацуки, обнимая Деку и прижимая его к себе. Он видел, что все взгляды в вагоне устремлены на него, но убедил себя, что ему всё равно. Для этих людей он обнимал воздух, как сумасшедший. Для него же это был способ не чувствовать боль от того, что его волочёт по полу поезд. Что касается Деку — он не знал, что эти объятия значили для Деку. Если честно, он тоже не знал, как относиться к этому объятию, поэтому ему было проще убедить себя, что он просто заботится о своём благополучии. — Каччан, — сказал Изуку, приглушённо, уткнувшись в грудь Кацуки. Кацуки подавил дрожь, когда горячее дыхание мальчика коснулось его кожи через ткань рубашки. — Наверное, люди смотрят. «Тьфу», — безразлично пожал плечами Кацуки. Больше ему нечего было сказать. Конечно, он мог бы разорвать объятия, но это означало бы рискнуть тем, что Деку снова вышвырнут из поезда, как только он тронется. Поэтому он не разрывал объятий. Ему нужно было просто терпеть, пока они не доедут до своей станции, которая была всего в трёх остановках впереди. Он мог это вынести. Ему придётся это вынести. Я делаю это только ради себя, а не ради него, — сказал себе Кацуки. Мне плевать на него. Я просто не в настроении снова испытывать такую боль, поэтому я не могу рисковать. Я не могу его отпустить. Он попытался стереть из памяти пронзительный крик боли Деку, но не смог. — Как болит? — спросил он едва слышным шёпотом. Изуку не мог смотреть на него — он всё ещё прятал лицо в груди Кацуки, крепко вцепившись в его рубашку. Кацуки уже знал ответ на свой вопрос — в конце концов, он и сам чувствовал боль, — но всё равно казалось правильным спросить об этом Деку в такой ситуации. — Это… это н-не так уж и б-плохо, — заикаясь, сказал он. Кацуки знал, что он лжёт, но ничего не сказал. — Я и не такое переживал. — Да, конечно, ты, чёрт возьми, так и сделал. Ты ломаешь себе кости каждый чёртов день, — устало усмехнулся Кацуки. Чувствуя такую боль и затаскивая Деку обратно в поезд, он вымотался, и его конечности начали тяжелеть, как и веки. Всё, чего он хотел, — это прилечь и вздремнуть, но он не мог этого сделать, пока не достигнет своей цели на этот день. Может быть, это была не лучшая идея. Может быть, им стоит вернуться, пока у них ещё есть доступ к железнодорожной станции. Может быть, ему стоит просто забыть об этой дурацкой попытке сделать Деку счастливым, даже если это всего лишь на мгновение. Что хорошего из этого вышло? В итоге Кацуки причинил ему больше вреда, чем кто-либо другой. Судя по всему, Кацуки всегда причинял ему больше всего боли. — Каччан, — позвал Изуку, всё ещё уткнувшись лицом в его грудь. Его голос звучал тихо, но казалось, что он изо всех сил старается говорить уверенно и храбро. “Хм”, - прорычал Кацуки, показывая мальчику продолжать. — Спасибо, что вернул меня, — искренне сказал он. Кацуки нахмурился. Все мысли об усталости и нежелании что-либо делать исчезли из его головы. — Думаешь, я бы просто позволил, чтобы тебя тащило этим гребаным поездом до самого прибытия? — спросил он почти обиженным тоном. Изуку не ответил, и это ещё больше разозлило Кацуки. Неужели этот придурок действительно так о нём думает? Кацуки, может, и ненавидел его, но он бы не позволил никому так страдать. Вот почему он хотел стать героем, чёрт возьми. — Да. — Ладно, — фыркнул Кацуки, возмущённый тем, что Деку не верит в него. Возможно, я ненавидел его. Хм. Он не осознавал этого до сих пор. Когда именно он перестал ненавидеть Деку? — Я… я сожалею, — искренне сказал Изуку. — Конечно, я так не думал. Но всё равно — спасибо. — Как скажешь, дерьмовый Деку, — усмехнулся Кацуки, не желая иметь дело с подобной чушью. — Знаешь, — продолжил Изуку, хотя Кацуки определённо был не в настроении для этого разговора. Он вздохнул, показывая своё недовольство, но Изуку продолжал говорить. — Я не совсем понимаю, как работает эта душа. Почему пол причинил мне боль? Разве он не должен был пройти сквозь меня? — Ты буквально стоишь на полу прямо сейчас, придурок, — раздражённо заметил Кацуки. — Ты не проходишь сквозь него. Или сквозь мою кровать. — Да, я… наверное, — Изуку с трудом сглотнул и кивнул. — Но всё же. Как выглядела моя спина? Катсуки сжал губы в прямую линию. «Всё было нормально. У него был только один большой уродливый шрам на заднице, но он не выглядел так, будто это было сейчас», — строго сказал он. — Правда? Как это выглядело? — Изуку широко раскрыл глаза, прижавшись к груди Кацуки, явно не подозревая о собственном шраме. — Уродливый. И большой, — просто ответил Кацуки, повторяя свои слова. Изуку разочарованно вздохнул. — Похоже, это было от атаки злодея, — добавил Кацуки через несколько секунд. Между ними повисла неловкая тишина. Кацуки продолжал обнимать его, пока поезд двигался, а Изуку продолжал прятать лицо у Кацуки на груди, хотя в этом не было необходимости. Они почти приехали на свою остановку. — Я получше рассмотрю это позже, когда нас не будет окружать кучка любопытных статистов, которые думают, что я сошёл с ума, — продолжил Кацуки через некоторое время. Он почувствовал, как Деку расслабился в его объятиях. — С-сэр?.. — кто-то медленно подошёл к Кацуки в тот же самый момент — вероятно, это был способ вселенной поиздеваться над ним, — нерешительно и обеспокоенно. Кацуки повернул голову так, чтобы непослушные кудри Изуку не мешали ему видеть (ему срочно нужно было подстричься), и увидел женщину лет сорока пяти, которая крепко сжимала в руках сумочку и с беспокойством смотрела на него. Казалось, она боялась подойти к нему. — Вы… — Ты в порядке? — спросила она, нахмурившись и кивнув ему. Кацуки снова осознал, что со стороны выглядит так, будто обнимает и разговаривает с воздухом. По какой-то причине вмешательство женщины разозлило и расстроило его. — Да, — резко сказал он, пытаясь показать, что разговор окончен. Женщина осталась на месте. — Мы все видели, что ты разговариваешь сам с собой, и… — продолжила она, и у Кацуки закипела кровь. — Я… я знаю кое-кого, кто может тебе помочь, если понадобится. — Мне не нужна твоя помощь, — огрызнулся он, заставив женщину вздрогнуть и широко раскрыть глаза. Он не был настолько груб, насколько мог бы, но, учитывая, что это была совершенно незнакомая женщина в общественном транспорте, Кацуки решил, что лучше не посылать её куда подальше (пока что). — Я просто… — начала она, но Кацуки перебил её. “Мне все равно. Пока”. Женщина несколько раз моргнула, глядя на него с сомнением и почти обидой из-за того, что Кацуки так легко ей отказал, а затем развернулась на каблуках и вернулась на своё место. Кацуки заметил, что она — как и несколько других пассажиров — бросала на него настороженные взгляды, когда думала, что он не смотрит. Это его очень раздражало. — Откуда ты берёшь столько ругательств? — спросил Изуку через некоторое время, отвлекая Кацуки от мыслей о гневе и убийстве. Он несколько раз моргнул, пытаясь понять, что могло заставить Деку задуматься об этом. — О чём ты, чёрт возьми, говоришь? — нахмурился он. — Я даже не ругался на неё. Изуку одарил его тихим смешком. — Не она. Ты назвал меня придурком. До этого ты назвал меня идиотом. А обычно… ты называешь меня другими словами. Которые я не собираюсь повторять, — заключил он. Кацуки ухмыльнулся, хотя Изуку не мог этого видеть, потому что прятал лицо. — Да, потому что говорить «придурок» и «стерва» — это нормально, а говорить «чёрт» — нет, — поддразнил он. “Каччан”, - неодобрительно простонал Изуку. — Просто отрасти грёбаные яйца и снова скажи «чёрт», — провоцировал его Кацуки. “Нет!” - немедленно запротестовал Изуку, его голос звучал оскорбленно. “У тебя не было проблем с тем, чтобы сказать это прошлой ночью, ботаник”. Изуку ещё глубже уткнулся лицом в грудь Кацуки, его щёки горели от смущения. — Ситуация была другой, и ты это знаешь. Я был заражён твоим гневом, — попытался он оправдаться приглушённым голосом. — Хех?! Заражена? — оскорблённо прорычал Кацуки. Казалось, он вот-вот взорвётся от гнева. — Я не это имел в виду! — в отчаянии добавил Изуку, ещё больше смутившись. Кацуки внезапно разорвал их объятия, и у Изуку сжалось сердце — он не хотел обидеть Каччана, просто сказал, не подумав! Он действительно не хотел вот так взять и выбросить всё, чего они добились, в мусорную корзину. Но потом он понял, что двери поезда открыты и Каччан уже выходит, крепко держа Изуку за запястье и вытаскивая его наружу. Им удалось выйти как раз в тот момент, когда двери поезда начали закрываться. Они мгновение смотрели друг на друга, пока поезд отъезжал, а они стояли на платформе. Кацуки смотрел в зелёные глаза Деку с непроницаемым выражением, и Деку понятия не имел, о чём он думает. Обычно Каччана было легко понять — в нём не было ничего, кроме злости и непоколебимого желания быть лучшим во всём, что он делал. Но сейчас в его алых глазах было что-то ещё — что-то, чего Деку не мог понять. Хотя это не было похоже на гнев. Спустя, казалось, целую вечность Каччан отпустил запястье Деку так резко, что было похоже, будто он обжёгся о кожу мальчика. Прежде чем Деку успел хоть что-то сказать, Кацуки объявил: “На сегодня было достаточно прикосновений”. И он повернулся на каблуках и ушел. Изуку последовал за ним. “Итак...” Тишина. “ Ты собираешься сказать мне, куда мы направляемся? — Ещё один грёбаный вопрос по этому поводу, и мы возвращаемся на поезде в Южную Калифорнию. И на этот раз я тебя не остановлю. - Ты хочешь сказать, что не обнимешь меня? “А?!” — Ой, да ладно, Качан. Не притворяйся, что это не было объятием. — Не знаю, что, чёрт возьми, взбрело тебе в голову, но это не было объятием. Я просто не дал тебе вылететь из поезда, потому что твоя дерьмовая душа не может цепляться ни за что другое. “ Тогда почему твои руки обнимали меня? “Что?” — Тебе не нужно было так крепко обнимать меня. Достаточно было просто встать передо мной и служить мне щитом. Неловкое молчание. Катсуки выглядел рассерженным. “Ты едва мог стоять на своих гребаных шатающихся ногах”. “Я бы справился с этим”. — Нет, не стала бы. Ты скулила, как сучка. “Не говори таких вещей!” — Но ты был. Ты бы упал на задницу, если бы я тебя не удержал. А я не хотел испытать такое воздействие. “Эээ. Верно”. Они продолжали идти бок о бок по пустой улице, и лучи солнца, проникавшие сквозь листву, заставляли волосы Изуку сиять всеми оттенками зелёного. Кацуки демонстративно не смотрел на него и изо всех сил старался не думать о том, чтобы подстричь эти чёртовы кудри и привести их в порядок. Волосы Деку были такими чертовски растрёпанными — как это могло не раздражать его? “Почему тебе так трудно проявлять привязанность?” Кацуки прищурился. Он не ожидал такого. “Ты, блядь, серьезно сейчас, дерьмовый Деку?” — Я серьёзно. Не думаю, что когда-либо видел тебя такой ласковой, а ведь я знаю тебя с четырёх лет. “Заткнись на хрен”. “Все, что ты когда-либо делаешь, это кричишь на людей и грубишь”. «Видишь, в чём, чёрт возьми, проблема? Я говорю тебе заткнуться, потому что не хочу говорить об этом дерьме, а ты что делаешь? Ты идёшь прямо вперёд и продолжаешь говорить. И если я в итоге заткну твою задницу и выскажу тебе правду в лицо, ты расстраиваешься и начинаешь плакать, как какой-то слабак-неудачник. Прими уже решение, потому что я покончу с этим дерьмом». Тишина. «Чёрт, я знал, что в итоге пожалею об этом. Не знаю, зачем я вообще это сделал». — Прости, — искренне извинился Изуку. — Я постараюсь быть… менее… бормочущим. “Просто заткнись к чертовой матери совсем”. Тишина. “ Но, если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом ... “Деку”. — Я… я буду… — он замялся и вздохнул. — Ты можешь поговорить со мной. Если хочешь. «Здесь не о чем говорить. У некоторых людей хватает терпения разбираться с подобной чушью, у некоторых — нет. Я из тех, у кого его нет». “Это не чушь собачья, Каччан”. “Я говорю, что это так”. “Но это не так!” — Не думай, что я не надеру тебе задницу только потому, что чувствую то же, что и ты. Ты меня сейчас очень раздражаешь. “Прекрасно”. Снова тишина. Насколько мог судить Изуку, они направлялись в свой район. Каччан навещал своих родителей? Теперь, когда Изуку стал проводить больше времени с Кацуки — больше времени, чем они когда-либо проводили вместе за всю свою жизнь, хотя они знали друг друга с раннего детства, — он наконец-то мог подтвердить то, что давно его беспокоило. Каччан никогда не был ласковым. С кем угодно. Изуку ожидал, что между Каччаном и Киришимой-куном есть какая-то симпатия, ведь они были так близки, но в их дружбе не было ничего, кроме игривых дружеских подшучиваний. Изуку видел, что Каччан любит Киришиму, даже если тот постоянно обзывал его и большую часть времени называл «Грязными волосами». Между ними была своего рода мальчишеская дружба — или мужская дружба, как назвал бы это Киришима, — но когда Качан смотрел на Киришиму, в его глазах не было ни любви, ни привязанности. Изуку никогда не слышал, чтобы Каччан говорил, что любит кого-то, или выражал по отношению к кому-то что-то, кроме лёгкого раздражения. И хотя это был просто классический Каччан, эта мысль всё равно беспокоила Изуку. Неужели он никогда никого не любил? Он хотел знать, но понимал, что лучше не спрашивать. Изуку попытался представить, как он называет свою маму «старой каргой», как Каччан называл свою маму, и понял, что не может этого сделать, даже гипотетически. Странный звук привлёк его внимание, и Изуку посмотрел через плечо, заметив быструю тень, исчезающую за углом, за который они только что повернули. Сразу же насторожившись, Изуку сжал кулаки, его взгляд стал острым. — Каччан, — прошептал он, по-прежнему оглядываясь через плечо, но не останавливаясь. Кацуки не обратил на него внимания. Тень вышла из-за угла и снова появилась на улице, следуя за ними. Издалека Изуку не мог разглядеть лицо или узнать этого человека. — Каччан, — снова прошептал он, уже более настойчиво. “Что?” - раздраженно спросил Кацуки. — Кажется, за нами следят, — снова прошептал Деку, по-прежнему глядя поверх плеча. Кацуки нахмурился, словно подумал, что Деку сошёл с ума, и тоже посмотрел поверх плеча, следуя взглядом за Деку. Деку заметил, что, хотя Каччан, похоже, ему не поверил, он всё равно напрягся и сжал кулаки, словно готовый в любой момент вступить в бой. Затем Кацуки расслабился, вздохнув со смесью облегчения и раздражения, и повернулся обратно. — Это просто охрана Юэй, — сказал он спокойно — или настолько спокойно, насколько ему удавалось быть Каччаном. Увидев озадаченный взгляд Изуку, он закатил глаза и добавил: — Айзава-сенсей ни за что не позволил бы нам выйти без того, чтобы кто-нибудь каждую секунду не следил за нашими задницами. Поэтому он послал кого-то проводить нас или что там ещё делают эти клоуны. — Подожди, — нахмурился Изуку. — Они следили за нами с тех пор, как мы ушли? — Да, — кивнул Кацуки. — Я думал, что даже твой обезьяний мозг уже понял это. Неудивительно, что ты оказался тем, у кого душа отделилась от тела, — насмешливо фыркнул он. Изуку вздохнул, но решил не отвечать, чтобы Каччан снова не обвинил его в том, что он швыряется вещами ему в лицо. — Я не знал, — прокомментировал Изуку, не зная, что ещё сказать. “Ясно”, - Кацуки прищелкнул языком. — Извини, если я был слишком занят, увязая в снегу, чтобы обращать внимание на телохранителей, которые следовали за нами, Каччан, — раздражённо вздохнул Изуку. Кацуки нахмурился. — Чёрт, перестань так драматизировать, — нахмурился Кацуки. — К тому же ты улавливаешь мой сарказм, и мне это не нравится. Хватит. — Хотел бы я, — искренне простонал Изуку. Ему действительно не нравилось копировать манеры Каччана. — Я не люблю постоянно злиться. — Я тоже не в восторге от ощущения, что мои глаза вот-вот вытекут, но кто из нас жалуется, а? — ворчливо ответил Кацуки, положив конец дискуссии. Изуку замолчал, бросив последний взгляд через плечо на человека, который следовал за ними, прежде чем повернуться обратно, чувствуя облегчение от того, что за ними на самом деле не следили злодеи. Он должен был догадаться, что Айзава-сенсей не стал бы настолько безрассудным, чтобы позволить двум жертвам недавнего нападения злодеев — одна из которых всё ещё была в коме — бродить по городу без охраны. Чего он никак не мог понять, так это почему вообще Айзава-сенсей позволил им выйти из школы — что могло быть настолько важным, что он позволил Кацуки пропустить дневные занятия, выйти за пределы школы и отправиться в путь в сопровождении? К удивлению Изуку, ответ был не так далек, как он думал. Они не свернули за угол, который вел к квартире Кацуки, что было его первым и основным предположением. Если они были по соседству не для того, чтобы повидаться с родителями Кацуки, тогда что это было? Куда они направлялись? Инстинкт Изуку подсказывал спросить об этом Катсуки, но он знал, что лучше не играть со своей удачей. Он не сомневался, что у Каччана хватит наглости просто развернуться и уйти, не доехав до места назначения, только потому, что Изуку его раздражал. Они вышли на знакомую улицу, затем на знакомый двор. И только когда они вошли в слишком знакомое здание, глаза Изуку сузились от подозрения и осознания, и он повернулся к Каччану с вопросительным взглядом. Почти с надеждой. Качан уставился на него своими непроницаемыми ярко-красными глазами. Они не выглядели такими сердитыми, как обычно. Изуку ничего не сказал и продолжил идти. Они остановились только у слишком знакомой двери, и к тому времени глаза Изуку уже были полны слёз — слёз недоверия, благодарности, удивления. Он не мог поверить, что Каччан прошёл через всё это ради него. Он не мог поверить, что Каччан, из всех людей, действительно сделал это. Кацуки не сводил глаз с Изуку, когда тот поднял кулак, постучал в дверь и стал ждать. Изуку хотел выдержать взгляд Каччана, но не смог, когда дверь заскрипела и открылась, показав растерянную, уставшую, измождённую фигуру его матери. Глаза Катсуки все еще были прикованы к Изуку. — Мама! — выдохнул Изуку от чистой радости, глядя на мать широко раскрытыми сияющими глазами. Однако Инко не видела его, сосредоточившись на Кацуки. — К-Кацуки-кун? — спросила она, нахмурившись, и в её глазах читалось беспокойство. Такой неожиданный визит… Она подумала, что, должно быть, с её сыном что-то случилось. — Что случилось? Всё в порядке? — Да, — просто ответил Кацуки, засунув руки в карманы и не глядя на неё прямо, но и не глядя на Изуку. — Я слышал, что тебе больше нельзя приходить, поэтому я привёл Деку. Можно нам войти? — спросил он гораздо вежливее, чем обычно. В любой другой момент он бы почувствовал себя впечатлённым, но вид вежливого Качана померк перед лицом его матери, по которой он так скучал, стоявшей перед ним. — О, — удивлённо воскликнула Инко, и её плечи опустились от явного облегчения, что с её сыном не случилось ничего плохого. — О, конечно, дорогая. Проходи, проходи, — она отошла в сторону, чтобы Кацуки мог войти в квартиру. Он вошёл, остановился посреди гостиной и огляделся с ностальгией на обычно угрюмом лице. Изуку же не мог отвести глаз от мамы, отчаянно пытаясь прикоснуться к ней, но каждый раз безуспешно. Кацуки чувствовал, как глубоко в груди у Изуку закипает разочарование из-за того, что он не может общаться с матерью, но он также чувствовал глубокую радость и абсолютное счастье, которых не испытывал никогда в жизни. Кацуки не осмеливался смотреть на Изуку, чтобы тот не заметил печаль, отразившуюся в его алых глазах. Примечания: Мне не очень нравится то, как всё получилось, но, эй. Что я могу сказать? Надеюсь, это хотя бы интересно. Я давно хотел написать о взаимодействии Кацуки с Инко, поэтому решил вынести его из этой главы (которая и так достаточно длинная) и сделать отдельную главу. Надеюсь, вам, ребята, понравится эта и следующие главы! Поверьте, впереди ещё много интересного. Но поскольку всё должно быть сбалансировано... Впереди вас ждёт и тревога. Спасибо вам всем за поддержку меня и этой истории, а также за такие приятные комментарии! Я люблю читать каждый из них, они действительно делают меня счастливой! Спасибо, что читаете, и увидимся в следующем обновлении! (Также прошу прощения, если в этом тексте есть опечатки или грамматические ошибки, сейчас буквально 2 часа ночи)