"Мама"

      Знаешь, я… Очень скучал по тебе.       Но я искренне старался засунуть своё «скучал» себе в задницу, утопая в море собственного горя и едва ли не вылетев из школы искусств после первой же сессии. Мне было наплевать на свои успехи, если честно. Я не знал с чем вернусь домой и совершенно не хотел учиться, однако, получив однажды утром внезапный звонок с твоим тёплым, заботливым и действительно взволнованным голосом, интересовавшимся о моей успеваемости у меня напрямую, мне вдруг стало чертовски стыдно. Ну конечно. Ректор, зная чей я «сын», позвонил тебе, обеспокоенный моей пофигистичной жизнью. Я разозлился на тебя, Софи. Не за то, что ты волновалась, а, скорее, за то, что тебе было глубоко насрать на меня почти полгода моего отсутствия. Я был всё ещё брошенным и одиноким мальчишкой, нуждающимся в тебе, как в живительной воде, но ты была слишком далека, почти заоблачна для меня в то трудное время.       И тогда я повстречал её.       Девчонку из своего прошлого, подругу из внешнего мира, знавшую меня ещё в родном и далёком Сиднее, а теперь переехавшую в Америку ради исполнения своей мечты. Мари Бутман была моей приятельницей ещё когда я был совсем жалким никем. Она узнала меня на одном из потоковых занятий по речевому аудированию, где мы тренировались в парах отрабатывать мимику и изучали возможности собственных лицевых мышц для построения нужных эмоций, и я впервые за долгое время почувствовал, как расслабляюсь в общении с кем-то адекватнее, чем я сам.       Мне вдруг стало противно от самого себя, когда я понял, что могу провалиться в её глазах и вылететь из вуза из-за собственной лени и халатности в учёбе, а потому я собрался, насколько это было возможно, и сдал чёртову сессию с тремя пересдачами, не сказав Софи об этом ни слова.       Я и сам не заметил сколько времени стал проводить с Мари. Наши встречи всегда были спонтанными и не несли в себе целей развлечь друг друга. Мы просто общались, нам было хорошо и комфортно вместе. Как… Друзьям. Наверное, впервые за долгое время я почувствовал себя действительно на своём месте, всё реже и реже отвечая на звонки и сообщения внезапно вспомнившей о моём существовании мачехи, когда у меня перед глазами были перспективы более приземлённые и интересные.       Я помню леденящий холодок по вспотевшей после тренировки спине, когда мы с Мари свернули куда-то не в ту степь, а моя ладонь уже ласкала её мягкую кожу под спортивной футболкой в момент, когда я сбрасывал звонок Софи в кармане спортивных штанов и зарывался носом в густую россыпь волос сладко пахнущей девчонки. Я не понимал чего я хотел больше: сделать больно Софи, или завладеть Мари, но очнулся уже тогда, когда добился второго, собственнически прижимая сопящее, ещё вчера девственное тело к своей груди в кровати общаги.       — Блять…       В целом, я не жалел. Мы начали встречаться, потому что… Это было логичным исходом для двух людей, которым комфортно проводить время друг с другом и трахаться. Но я не мог не отметить то, насколько моя первая в жизни официальная девушка позитивно влияла на мою жизнь, постоянно поддерживая в тонусе мою лень и придумывая всё новую и новую мотивацию. И мне было приятно радовать её своими успехами. Если честно, я и представить не мог, что в моей жизни может появиться кто-то, кому плевать на деньги моей мачехи, а интересен непосредственно я сам, и… Я уже было решил, что прошлое осталось в прошлом.       Но Софи не отпускала меня.       Её звонки и навязчивые сообщения тонкой иглой ковыряли мои и без того расшатанные нервы всё чаще, и я замечал, что становлюсь каким-то раздражительным. Не на Мари, а скорее, на всех вокруг. Ссылаясь мысленно на то, что Софи раздражала меня своим вниманием, но тайно жаждя её ещё и ещё, как одержимый проверяя телефон днями и ночами, взяв в привычку сёрфить интернет на предмет изучения общественной жизни моей мачехи и желая знать, чем она занимается в данный конкретный момент. Когда она звонила мне, я вёл себя холодно, но сбрасывая звонок, боролся с диким желанием перезвонить и рыдать в трубку с мольбами о так необходимой мне встрече. Мои отношения с Мари ушли куда-то на второй план, хотя я всё ещё отлично играл роль хорошего парня.       Однажды утром я не выдержал. В сети появились слухи об отношениях Софи Лоуренс и Йена Сомерхолдера, что было практически невозможным, ведь я знал его и тот был буквально помешан на своей жене, но нездоровое желание увидеть Софи вытеснило весь здравый смысл из моей душевно больной головы. Приближалось лето и я нашёл в Мари отличный повод, чтобы сорваться домой в Малибу, не вызывая подозрений.       Я хотел увидеть её лицо, когда представлю ей другую женщину в качестве своей. Я хотел убедиться в том, что не нужен ей.       И я убедился.       В том, что всё это время что-то в своей жизни понимал неправильно, ведь то, что я увидел в глубоком океане её дрожащего взгляда, словами так просто было не описать. Софи скрыла это за профессиональной актёрской маской, не желая пугать ни меня, ни Мари, но стоя там, на пороге собственного дома, я вдруг ощутил в полной мере, насколько безвозвратно предал её.       Она пыталась забыть нас. Мучилась и страдала одна, сметя прежний дизайн пентхуса за один только год подчистую и заменив буквально всё, включая мебель, и даже самые мелкие и незначительные предметы интерьера. Страшно представить во сколько ей это обошлось.       И вот, спустя год перед ней стоял я – причина её мучений. Нахально прижимаясь к ней, чуть дольше положенного, и впитывая её растерянную дрожь, замёрзшего тела собственным теплом.       Такое короткое платье, отвратительно.       Я не разрешал тебе надевать такие, Софи. Я вновь чувствовал, как откуда-то из недр моей души поднимается утробный, безмолвный рык недовольства, я снова злился и моё желание владеть и обладать медленно и настойчиво пробивалось на свет, наполняя тьмой моё холодеющее сердце. Прижаться, ощутить, попробовать тебя, вспомнить, какая ты на вкус, подчинить и заставить тебя молить о большем – я хотел этого так сильно, что не контролировал себя, оставшись в спальне с бедной, невинной Мари. Она не знала меня таким. Таким жалким, жаждущим и требовательным знала меня лишь ты, и мне пришлось ещё долго извиняться перед бедной девушкой за то, какую боль я причинил ей в ту ночь, когда мысли и воспоминания о тебе снесли мне напрочь крышу.       Знать, что ты недалеко – было невыносимо. Я мог просто пойти и ворваться к тебе при желании, и к чёрту последствия, но блядское общество вечно ставит нас в рамки, ограничивает и навязывает нам нормы поведения.       Я игнорировал подозрительные взгляды Мари, стараясь отвлечь её на что-то девчачье, типа шоппинга или спа-салонов. Любые детские и дурацкие прихоти, только бы не ныла и не поднимала эту тему, я о большем не просил. Но периодически я настаивал позволять мне брать тебя с собой под предлогом того, что идея была совсем не моей, и Мари должна была следовать этой легенде. Я наплёл ей про наши натянутые отношения из-за небольшой разницы в возрасте, про непринятие меня твоими родителями, про скандалы внутри семьи между мной и твоими любовниками, любую чушь, лишь бы отвести её подозрения от единственно реальной цели: я просто хотел быть с тобой.       Я хотел быть с Софи, казалось, ещё сильнее, чем до нашей с ней разлуки.       Я хотел видеть её, проводить с ней время, общаться. Меня тянуло магнитом, как безмозглую чешуекрылую бабочку в дикий огонь.       И я млел от одного её дразнящего присутствия рядом со мной, непроизвольно сильнее сжимая ладонь Мари под столом, когда мой взгляд скользил неприлично глубоко под облегающие изгибы одежды моей драгоценной женщины, которая… О Боже, смущалась и понимала, чего я от неё хотел. Каждый раз, в каждую нашу встречу я съедал её глазами, а она позволяла мне себя есть и я чувствовал, что при желании мог бы кончить себе в штаны, ни разу не прикоснувшись к члену, болезненно пульсирующему в штанах от предвкушения. Я едва держал себя в руках, чтобы не сорваться с места и не переметнуться к той, от кого зависел и по сей день. Я не мог без неё. Я хотел её одну.       — О Боже, прости. Ты в порядке? — кажется, у меня тряслись руки, но желание каким-то образом вывести Софи из-за стола преодолевало всё остальное. А здравый смысл я потерял ещё в день, когда увидел её спустя целый год мучительной разлуки, а потому спонтанная идея последовать сюжету одного из дурацких фильмов, в которых она снималась, затмила в моей туманной голове всё остальное. Она разозлилась. Недовольство сверкнуло в её лазурных радужках, но я видел, как желание выглядеть достойно перед нашей гостьей, помогло ей отпустить попытки обдумывать причины того, зачем я совершил такую глупость.       Алая, насыщенная жидкость щедро и густо пропитывала кремовую ткань её блузки, а я до сих пор помню стук собственного сердца в момент, когда железными тисками совести и приличия удерживал нестерпимый порыв прильнуть губами между пышных шариков её грудей и слизать всё, что я пролил на неё. И плевать, что я вообще не пил алкоголь. В тот день я бы запил.       — Всё в порядке. Я пойду переоденусь.       Обслуживающий персонал таращился на меня волком, не понимая, на кой черт я решил разозлить её. Мари нервно оглядывалась, люди вокруг суетились в попытке навести порядок и убрать следы вина с кресла в мягкой тканевой обивке, а я едва ли не подскакивал на месте от того, что зрело у меня в мозгу, пока Софи отдалялась от нас и скрывалась в доме.       — Я пойду извинюсь. Нехорошо вышло, да и мама… Не в очень хорошем настроении.       — Думаешь, она уже к нам не вёрнется?       Мари. Я помню твой невинный взгляд и искреннее беспокойство о моём семейном благополучии. Но я до сих пор вспоминаю с иронией, как придумывал что бы такого тебе соврать, и как твоя наивность и доброта в итоге оградила меня от лишней, очередной в моей жизни лжи.       — В любом случае, извинись конечно. Я подожду…       — Спасибо. Погуляй пока, а я… Наберу, как всё улажу. — слишком резко перебил я свою девушку, несдержанно срываясь с места.       Я чувствовал, как пульс в моих венах подскочил от волнения, пальцы задолжали, вынуждая меня сжать костяшки в кулаки. Я должен был узнать. Должен был увидеть и убедиться в том, что мне не показалось. Наши взгляды с Софи не единожды встречались и говорили больше, чем мы могли бы выразить вслух. Прямо как тогда. Прямо, как в день, когда она позволила мне…       — Э-й, Феликс…       Я застыл, оборачиваясь входа в пентхаус, ведущего на летнюю кухню и замер, улавливая на себе странный, испытывающий взгляд своей подруги детства.       — Как думаешь, она злится из-за… Меня?       О да, чертовски злится.       — Конечно нет, о чём ты? — на моём лице расцвела тёплая, нежная улыбка, и Мари мне поверила, отзеркаливая эмоцию поддержки мне в ответ. Я умел быть искренним, когда мои мысли обращались к воспоминаниям о Софи. — Она немного трудная, но… Я не знаю никого лучше неё, понимаешь? Она не способна на предвзятость. Думаю, она просто устала.       Устала, как же. От крайней степени моей наглости, если только.       Я и сам не знал, что было у неё на уме, ведь именно я был тем человеком, кто вломился в её дом без приглашения и приволок за руку подружку. И я не знал с чем именно столкнусь, влетая по мраморной лестнице на второй этаж в поисках исчезнувшей из виду женщины, словно мальчишка, несущийся к Рождественской ёлке в сказочный канун Рождества.       Характерный хлопок двери обновлённой ванной комнаты заставил меня втоптаться в пол, опереться о стену и задышать быстрее. Вспышка безумного желания заломить ей руки, вжав её лицом в зеркало над раковиной, на том же самом месте, где её яростно долбил Бан Кристофер Чан под её жалобный скулёж, промелькнула как навязчивая идея фикс, но сразу после я испытал жгучую волну страха, подпитываемую совестью.       — Блять, угомонись…       Мне понадобилось около тридцати секунд, чтобы перебороть свои животные инстинкты. Я начинал бояться себя, но неведомая сила незримыми канатами тащила меня вперёд, к ней, и я всё же нарушил её уединённый комфорт своим оскверняющим присутствием.       Софи не обернулась. Она продолжала смотреть на меня в отрежении широкого зеркала со смесью растерянности и негодования, а я больше не мог терпеть желание прикоснуться к ней. Нарочито медленно, не отрывая взгляда от её растерянного лица, я приблизился к ней и встал позади, невесомо, как перышком проследив двумя пальцами изящный изгиб её талии, и шумно втянул носом воздух, закусив губу и зарывшись ей в волосы, когда уловил её дрожь и ответный вздох.       Ох, блять…       Я высунул язык, с жадностью вдыхая родной и любимый запах смеси её тела и духов и едва не взвыл от радости, облизав её сладкую мочку, а также прикусив её напоследок.       — Скучала?       Мои пальцы на её талии сжались, впиваясь в податливую плоть её тела. Я с гортанным мурлыканием прижался сзади бёдрами к её округлой заднице и почти взвыл, когда приоткрыл один глаз и уловил наше отражение в зеркале. Я не мог сдержать самодовольной улыбки, когда моя сильная и волевая мачеха плавилась под моими прикосновениями, превращаясь из рубящей стали в жидкий обжигающий металл. И я хотел нырнуть в эту адскую смесь, обжечься, получить её клеймо, но в результате слепить из неё своё сокровище, идеальное для меня.       — Тебя ждёт девушка. — я не мог не ухмыльнулся той щепотке обиды, что окропила её хриплый голос. Но ещё больше меня веселило то, что она позволяла мне увлёченно и с чавканьем целовать её ушко, мять её пышную грудь сквозь тонкую ткань блузки и вжиматься колом стоящим в штанах членом между её упругих ягодиц, обтянутых бежевой кожаной юбкой.       — Угу. Я вернусь к ней, не волнуйся.       — Феликс, так нельзя…       Я видел, как ей было трудно изображать безразличие и это ещё сильнее подстёгивало меня. Она была прекрасна всегда, но разлука сделала меня буквально больным и безмерно её жаждущим. И дело было даже не в сексе, наверное. Просто, на тот момент я не знал, как ещё мог бы завладеть и телом и душой любимой женщины.       — Ты не ответила на мой вопрос.       Я носом прокрался сквозь густую россыпь её пшеничных волос к медовой шее, совсем не нежно кусая мягкую кожу над плечом и втягивая в рот уязвлённый участок. Её сладкий стон и то, как она чувственно вздрогнула в моих руках, позволили мне смелее вжать её податливое тело в раковину.       — Ч-то? Какой?       Твой стыд и милые попытки не смотреть на то, как я ласкаю и обнимаю тебя, только ухудшали твоё положение, Софи.       — Скучала? — я спустился ладонью вдоль дрожащей фигуры к её бедру, удивлённо вскинув бровь на её внезапные попытки брыкаться.       Я не был разочарован тому, что она остановила мою ладонь, возвращая вдруг своё самообладание также внезапно, как и потеряла его. Моя ладонь замерла на границе с её обтягивающей юбкой, и я позволил себе наконец произнести то, что было у меня на душе. Честно, без приукрас и с серьёзным выражением лица, довольный тем, что она всё же соизволила повернуться ко мне и взглянуть мне в глаза.       — Потому что я – очень.

***

      — Ну что, мама не злится?       — Да забей, всё норм. У неё бывают такие эмоциональные качели, а я ещё не сильно разобрался, как ей во время их помогать.       — Но, ты же стараешься! Ты хороший сын. — она даже представить себе не могла насколько ошибалась.       Весь вечер с Мари, после тайной встречи с Софи, казался мне тогда фальшивым и нереальным, я старался уделять ей внимание, старался притворяться, что мне интересно слушать ту шепуху, которую она несла в своих нелепых рассказах, но… А когда я вообще начал считать слова Мари нелепыми? С каких пор мне стало неуютно в её присутствии?       Что вообще в моей жизни было не так?       Когда именно я свернул в «поворот не туда»?

***

             «Не засыпай и дождись меня, Софи. Я приду сразу, как она заснёт.»